Текст книги "Время, вперед! Культурная политика в СССР"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

IV. Наука и жизнь

Борис Степанов. Инерция реформы: советская культурная политика 1950-1960-х годов в зеркале исторической периодики [258]258
  В данной статье использованы результаты, полученные в ходе выполнения проекта 10-01-0163 «Советская историческая периодика 1940-1980-х гг.: структурные характеристики и конструирование образа дисциплины», выполненного в рамках программы Научного фонда НИУ ВШЭ в 2010–2012 гг.


[Закрыть]

Развитие исследований советского общества характеризовалось усложнением исследовательских представлений об обществе и советском человеке, о взаимоотношениях культуры и власти. Обращение к более сложным социальным и антропологическим моделям было связано как с преодолением идеологических составляющих предшествующих концепций (в частности, концепций тоталитаризма), так и с привлечением новых групп источников и методов анализа [259]259
  Об этом см., напр.: Krylova A.The Tenacious Liberal Subject of Soviet Studies // Kritika. Explorations in Russian and Eurasian History. 2000. Vol. 1. No. 1. P. 121–131; Хаген М.Империи, окраины и диаспоры: Евразия как антипарадигма для постсоветского периода // Ab Imperio. 2004. №1. С. 127–171; Петре Н.О концепции политической культуры, или Основная ошибка советологии // Политические исследования. 1998. № 1. С. 36–51.


[Закрыть]. Эти тенденции, впервые оформившиеся в области социальной и культурной истории, сегодня определяют и исследования по истории советской науки. Задача заключается в том, чтобы работа в этой области не только стала формой возвращения (и, шире, канонизации) забытых имен и инструментом формирования и трансляции корпоративной памяти, но и способствовала адекватному пониманию институциональных рамок взаимодействия ученых и культурных механизмов, определявших образ науки и ее место в жизни общества. В этой статье обсуждаются возможности такого изменения исследовательской оптики на материале исторической периодики 1950-1960-х годов.

Для изучения профессиональной периодики в контексте культурной политики представляется полезной перспектива социологии культуры. В рамках нижеследующих – поневоле эскизных – рассуждений не затрагивается роль исторических журналов в формировании того, что называется сегодня «политикой истории», т. е. их влияние на содержание советской исторической культуры в описываемый период. Речь пойдет о модернизации системы исторической периодики, о направлениях и пределах ее дифференциации в контексте взаимодействия политики, науки и журналистики и соответственно о том, в какой степени общими или специфическими были процессы, происходившие в академической сфере, по отношению к другим дисциплинам и, шире, другим сферам социальной и культурной жизни. Предлагаемый подход, как представляется, позволяет не только наметить возможности изучения культурной истории науки. Исследования журналов можно считать одной из лабораторий, где происходит выработка представлений о профессии. Выработка на этом материале нового понимания соотношении науки, культуры и политики могла бы стать вкладом в изменение характера профессиональной саморефлексии историков.

Советские исследования журналов были посвящены преимущественно становлению исторической периодики в первые послереволюционные десятилетия и призваны были представить ее формирование как часть партийного строительства и, естественно, носили апологетический по отношению к советской историографии характер. Эта концепция была спроецирована и на послевоенную периодику [260]260
  См., напр.: Алаторцева А. И.Советская историческая периодика 1917 – середина 1930-х годов. М.: Наука, 1989. С. 4–5; Алаторцева А. И.Историческая периодика // Очерки истории исторической науки в СССР. Т. 5. М.: Наука, 1985. С. 91–109.


[Закрыть]. В постсоветской историографии деятельность исторических журналов рассматривалась преимущественно в контексте противостояния научного сообщества и власти. Не случайно безусловным лидером в рейтинге исследовательского интереса оказывается журнал «Вопросы истории» в период редакторства A. M. Панкратовой (1953–1957), ставший своего рода символом оттепельной историографии и породивший целую исследовательскую традицию [261]261
  Сидорова Л. А.Оттепель в исторической науке: Советская историография первого послесталинского десятилетия. М.: Памятники исторической мысли, 1997; Савельев А. В.Номенклатурная борьба вокруг журнала «Вопросы истории» в 1954–1957 годах // Отечественная история. 2003. №5. С. 148–162; Кан А. С.Анна Панкратова и «Вопросы истории». Новаторский и критический исторический журнал в Советском Союзе в 1950-е годы // Историк и время. 20-50-е годы XX века. A. M. Панкратова. М.: Изд-во РУДН, 2000. С. 85–100. См. также: Кныш Н. А.Журнал «Вопросы истории» как транслятор образа советской исторической науки и историка // Трансформация образа советской исторической науки в первое послевоенное десятилетие: вторая половина 1940-х – середина 1950-х гг. / под ред. В. П. Корзун. М.: РОССПЭН, 2011. С. 248–287.


[Закрыть]. Деятельность этого журнала рассматривается исследователями как одно из наиболее ярких проявлений курса на десталинизацию исторической науки как в содержательном (пересмотр господствующей версии истории и, в частности, доминировавшей интерпретации роли различных политических партий в революционном движении начала XX в.), так и в организационном плане (попытка перестройки научной коммуникации, организации публичных дискуссий и т. д.). В целом этот курс пользовался поддержкой партийного руководства и лично Н. С. Хрущева, однако в связи с изменением внутри– и внешнеполитической обстановки и в ходе противостояния, возникшего внутри исторического сообщества, деятельность журнала была осуждена постановлением ЦК «О журнале „Вопросы истории“» от 9 марта 1957 г. [262]262
  Этому постановлению предшествовало упоминание статей журнала в письме ЦК «Об усилении политической работы партийных организаций в массах и пресечении вылазок антисоветских враждебных элементов». Об этом письме как реакции на венгерские события 1956 г. см., напр.: Зубкова Е. Ю.Общество и реформы. 1945–1964. М.: Россия молодая, 1993. С. 154–155.


[Закрыть], а созданная A. M. Панкратовой редколлегия – расформирована.

Подробный анализ деятельности журнала «Вопросы истории» оказался значимым с точки зрения выстраивания новой версии развития исторической науки, описывающей ее в контексте нарастания и надлома оттепельных веяний. Дальнейшее развитие подобных исследований потребовало выработки более сложного понимания политической подоплеки этих событий и корректировки жесткой версии о том, что этот процесс определялся противостоянием «культуры и власти», ретроградов и консерваторов. Привлечение документов из партийных архивов дало возможность увидеть этот конфликт не только как идеологическое противостояние, но и как результат борьбы внутри научного сообщества и самих партийных структур [263]263
  Речь идет прежде всего о работах А. В. Савельева: Савельев А. В.Номенклатурная борьба… С. 148–162; Савельев А. В.Необычная карьера академика A. M. Панкратовой. М.: Прогресс-Традиция, 2012. С. 148–180. Остается только пожалеть, что в этой обстоятельной биографии A. M. Панкратовой сюжет о перипетиях конфликта вокруг «Вопросов истории» оказался в конечном счете встроен в нарратив о противостоянии подлинных историков и псевдоисториков.


[Закрыть]. Другим результатом этих исследований можно считать стремление не просто усмотреть в деятельности журнала «веяния оттепели», но оценить резонанс, вызванный и самой этой деятельностью, которую уже историки той эпохи соотносили с деятельностью «Нового мира» [264]264
  См.: Из дневников Сергея Сергеевича Дмитриева // Отечественная история. 2000. №3. С. 152; Кан А. С.Анна Панкратова и «Вопросы истории»… С. 99. По мнению А. В. Савельева, деятельность панкратовских «Вопросов истории», которую он характеризует как «легальный самиздат», представляет собой пример гораздо более радикальной демократизации, чем даже деятельность «Нового мира». См.: Савельев А. В.Необычная карьера… С. 163.


[Закрыть], и разгромом журнала в 1957 г.

Если мы обратимся к систематическому анализу состояния исторической периодики, то последнее событие не будет уже выглядеть только лишь надломом оттепельных веяний, каким оно предстает в постсоветской историографии [265]265
  Наиболее радикальная формулировка этой позиции связана с утверждением, что события, развернувшиеся вокруг «Вопросов истории», перечеркнули «эвристическую направленность не только данного, но и других изданий специального научного профиля». См.: XX съезд КПСС и его исторические реальности / под ред. В. В. Журавлева. М.: Изд-во полит. лит-ры, 1991. С. 250. Цит. по: Савельев А. В.Номенклатурная борьба… С. 158.


[Закрыть]. Стоит отметить, что постановление 1957 г. было последним в череде проработочных указов, объектом которых становились исторические журналы [266]266
  Это постановление, хотя и упоминалось как пример реализации принципа партийности в руководстве массовой печатью (см., напр.: От редакции // Отечественная история. 1957. № 3. С. 4; Боголюбов К. М.Журналы в СССР. М.: Изд-во ВПШ и АОН, 1960. С. 41), но все-таки, по-видимому, не оказало большого влияния на дальнейшее развитие политики КПСС в области пропаганды. Ср. характеристику этого постановления: Савельев А. В.Номенклатурная борьба… С. 158.


[Закрыть]. Вместе с тем практически одновременно с развернутой партийными инстанциями кампанией против «Вопросов истории» происходит радикальное преобразование системы исторических журналов, которое в определенном смысле можно считать началом нового этапа существования советской историографии и организации воспроизводства исторического знания в Советском Союзе.

Дело заключается в том, что созданные в 1945 г. «Вопросы истории» были на момент окончания войны почти единственным настоящим историческим журналом в СССР. Конечно, уже в первые послевоенные годы началось возрождение изданий, существовавших в довоенный период. Практически сразу же вслед за созданием «Вопросов истории» в 1946 г. были возрождены «Вестник древней истории» и «Советская этнография», «Ученые записки МГУ» и «Ученые записки ЛГУ» (с 1947 г.). В 1946 г. создан новый журнал «Преподавание истории в школе». Кроме того, было возрождено и несколько периодических сборников: «Исторические записки» (с 1945 г.), «Советская археология» (с 1945 г.) «Советское востоковедение» (с 1945 г.), «Труды МГИАИ» (с 1946 г.), «Исторический архив» (с 1949 г.), а также «Византийский временник», издание которого прекратилось еще в 1928 г.

Однако радикальный характер изменение журнального пространства приобрело в середине 1950-х годов. В 1955 г. сборники «Исторический архив» и «Советское востоковедение» были преобразованы в одноименные журналы, а в 1956 г. был создан бюллетень «Вопросы архивоведения», который через 10 лет будет превращен в журнал «Советские архивы». В 1957 г. возникли журналы «История СССР», «Новая и новейшая история», «Вопросы истории КПСС», «Вестник истории мировой культуры», «Украинский исторический журнал», «Народна творчiсть та етнографiя», на базе сборника «Советская археология» был создан одноименный журнал. Кроме того, в 1959 г. возрожден закрывшийся до войны «Военно-исторический журнал». Уже приведенный список изданий свидетельствует о существенном расширении диапазона специализации академических изданий, происходившем в различных направлениях: и региональном (российская история, востоковедение), и хронологическом (современная всемирная история), и субдисциплинарном (археология, архивное дело), и предметном (история партии, история культуры, военная история). Таким образом, в системе научных коммуникаций была зафиксирована новая структура организации исторического знания, гораздо в большей степени соответствующая дифференцированному характеру современной науки и развернутая как совокупность крупных тематических блоков. В это же время в журнальном пространстве происходит институционализация и других гуманитарных дисциплин (примерами могут служить создание «Вопросов психологии», возникновение семейства литературоведческих журналов во главе с «Вопросами литературы» в 1957 г.), однако по масштабу она несопоставима с тем, что происходило в исторической науке.

Наряду с формированием системы журналов, издаваемых Академией наук, в организацию корпуса исторической периодики начинают включаться другие институты. Прежде всего это, конечно, касается системы высшего образования. В 1958 г. Министерство высшего и среднего специального образования начинает выпускать журнал «Научные доклады высшей школы», в рамках которого впоследствии будет создана и историческая серия. Гораздо более значимым в перспективе развития системы университетской периодики стало реформирование в 1950-е годы «Вестников» Московского и Ленинградского университетов [267]267
  В процессе этой реформы «Вестники» были разделены на серии и постепенно вытеснили «Ученые записки [соответствующих] университетов». По аналогии с этими изданиями в 1958 г. был создан «Вестник Киевского университета», впрочем, так и не вошедший в число специализированных изданий по истории, а 1969 г. – «Вестник Белорусского государственного университета», историческая серия которого впоследствии станет главным специализированным периодическим изданием в Белоруссии.


[Закрыть]. Эти вестники сформируют тот образец, по которому будут впоследствии, в постсоветский период, перестраиваться университетские издания.

Важной составляющей формирования дифференцированной системы исторической периодики стало изменение принципов организации и оценки ее работы. Ярким свидетельством нового понимания роли исторического журнала можно считать выступление на Всесоюзном совещании историков в 1962 г. одного из главных партийных кураторов исторической науки, секретаря ЦК КПСС академика Б. Н. Пономарева, указавшего на основополагающее значение этих изданий в координации научных исследований, в информационном обеспечении науки и создании пространства для научных дискуссий [268]268
  Пономарев Б. Н.Задачи исторической науки и подготовка научно-педагогических кадров в области истории // Вопросы истории. 1963. №1. С. 24–25.


[Закрыть]. Вместе с тем в рамках новой системы деятельность каждого из журналов оценивалась уже не только с точки зрения политической благонадежности, но и с точки зрения функциональности. Как и в массовой печати той эпохи, место каждого издания стали описывать при помощи понятия «профиль издания» [269]269
  О значении проблематики профиля журнала в хрущевскую эпоху см.: Волковский Н. Л.Отечественная журналистика. 1950–2000: учеб. пособие: в 2 ч. Ч. 1. СПб.: Изд-во СП6ГУ 2006. С. 202–203.


[Закрыть]. Особенно актуальным это стало для старых изданий, и в частности, для «Вопросов истории», которые оказались в кризисе после разгона панкратовской редакции. Обсуждение проблемы «профиля журнала» на заседании ученого совета, проходившее с участием известных историков М. В. Нечкиной, А. Л. Сидорова, В. М. Хвостова и др., демонстрирует попытки определить его задачи не только тематически (освещение «комплексных», «всемирно-исторических проблем», «элементы историографичности, проблемности, теории исторического процесса»), но и функционально («журнал журналов») [270]270
  Стенограмма заседания Ученого совета ИИ АН СССР от 28 апреля 1960 г. Архив РАН. Ф. 1577. Он. 2. Д. 451. Л. 74-102. Это нашло свое отражение в установочной публикации редколлегии. См.: О профиле и структуре журнала «Вопросы истории» // Вопросы истории. 1960. №8. С. 19–21. Пример того, как поиск профиля журнала может быть связан с осмыслением жанров исторических текстов, дает проведенное в том же 1960 г. обсуждение судьбы созданного еще до войны периодического издания «Исторические записки»: Стенограмма заседания Ученого совета ИИ АН СССР от 27 октября 1960 г. Архив РАН. Ф. 1577. Оп. 2. Д. 458. Л. 29.


[Закрыть].

Однако функциональность академических журналов была связана не только с определением их места в системе научной периодики, но и с их экономической эффективностью и способностью привлечь массовую аудиторию [271]271
  С точки зрения попытки придать научному знанию новый публичный статус показательно также и то, что параллельно с созданием академических журналов были закрыты многие «Труды», «Краткие сообщения и доклады», которые выпускались академическими институтами. См.: Алаторцева А. И.Историческая периодика…. С. 101–102. Некоторые из изданий были созданы буквально за два-три года до этого.


[Закрыть]. С организационной точки зрения движение навстречу читателю означало необходимость встраиваться в новую реформируемую систему книгораспространения, в которой тиражи в гораздо большей степени определялись при участии книготорговых организаций [272]272
  Богданов Н. Г., Вяземский Б. А.Справочник журналиста. Л.: Ленинград. изд-во, 1971. С. 128–129.


[Закрыть]. Знаковым явлением 1960-х годов, обсуждавшимся в том числе и на заседаниях редколлегий исторических журналов, стало интенсивное развитие научно-популярных изданий [273]273
  Наиболее ярким выражением этого процесса, как известно, стал журнал «Наука и жизнь», тираж которого на протяжении 1960-х годов увеличился более чем в 15 раз – с 206 тыс. до 3106 тыс. экземпляров.


[Закрыть]. В 1960 г. руководство Академии наук обращается к редакциям журналов с требованием представить свои предложения о мерах по повышению эффективности работы журналов и улучшению системы их распространения. По мнению редакторов, этому препятствуют рамки системы академического книгоиздания, связанные как с высокой себестоимостью производства журналов и нежеланием РИСО увеличивать тиражи, так и с ограниченными возможностями системы распространения академических журналов [274]274
  Переписка с президиумом, РИСО и учреждениями АН СССР о работе журналов отделения. Архив РАН. Ф. 457. Оп. 1. Д. 330. Л. 22–43. Ср. также: Осипян Г. С.О работе издательства АН СССР по выпуску исторической литературы // Вопросы истории. 1960. № 6. С. 191–196. К этому периоду относится и реорганизация издательской базы Академии, завершившаяся созданием издательства «Наука». См. об этом: Комков Г. Д.Крупнейший центр научной печати // Вестник АН СССР. 1973. Т. 43. №6. С. 106; Васильев В. И.Становление и развитие издательского комплекса РАН (к 270-летию академического книгоиздания) // Вестник РАН. 1998. Т. 68. № 4. С. 349–358.


[Закрыть].

Поиски решения этой проблемы достаточно сильно повлияли как на форму журналов, которые начинают публиковать на обложке анонсы номеров, так и на их содержание, в котором увеличивается доля популярных жанров (очерки, мемуары, биографии и т. д.) и публикаций. Свидетельством этого может служить выдержка из анонса одного из номеров журнала «Новая и новейшая история»: «Наряду с историческими исследованиями „Новая и новейшая история“ публикует научно-популярные статьи, очерки, мемуары государственных и военных деятелей СССР и зарубежных стран. Особое внимание уделяется нерешенным проблемам истории Второй мировой войны, а также движению сопротивления против фашистских захватчиков. Среди авторов публикуемых материалов – видные военачальники, политические и общественные деятели, дипломаты. Многочисленные эпизоды, привлекающие остротой, драматичностью и невероятностью ситуаций лежат в основе работы A. M. Некрича „В лабиринтах тайной войны“ …Интерес читателя вызовет статья „Терроризм в политической жизни США (от убийства Линкольна до убийства Кеннеди)“ Очерки „Фавориты фортуны (к социологии авантюризма в XVIII в.)“ – яркий рассказ о нравах минувшей эпохи. В журнале введен раздел „Из зарубежной книги“. В нем читатель найдет отрывки из наиболее интересных работ иностранных историков» [275]275
  По свидетельству В. Д. Вознесенского, одним из принципов академика А. Л. Нарочницкого, назначенного в 1962 г. главным редактором «Новой и новейшей истории» и круто изменившим работу журнала, был следующий: «В журнале должна быть кровь и женщины». Комментируя этот принцип, В. Д. Вознесенский отмечал: «Должно быть все популярно, все привлекательно. Это, так сказать, фигурально, конечно, кровь и женщины, но чтобы это все читателя привлекло. То есть исторические сюжеты, исторические какие-то исследовательские работы, но облеченные в литературную хорошую форму, которая привлекала бы внимание читателя, и он бы читал этот материал и, одновременно, приобщался к знанию истории. И с этого времени, с момента Нарочницкого, эта линия все время соблюдалась и при нем, и при следующем редакторе, Тихвинском, ныне академике, и при Севостьянове» (Интервью с В. Д. Вознесенским. 7.05.2010 – архив Б. Е. Степанова).


[Закрыть].

Сформировавшаяся на рубеже 1960-х годов система исторических журналов не претерпела сколько-нибудь принципиальных изменений вплоть до эпохи перестройки и осталась – как и в целом система советской периодики – весьма недифференцированной [276]276
  Гудков Л. Д., Дубин Б. В.Журнальная структура и социальные процессы // Гудков Л. Д., Дубин Б. В. Литература как социальный институт. М.: Новое литературное обозрение, 1994. С. 288–352.


[Закрыть]. Парадокс произошедшей на рубеже 1950-1960-х годов модернизации заключался в том, что попытка сделать эти издания частью более дифференцированной и динамичной системы организации печати не сопровождалась развитием инфраструктуры изданий, созданием приложений, библиотечек бюллетеней и т. д. [277]277
  Хромов С. С.Идейно-воспитательные функции советской исторической науки // Вопросы истории. 1980. № 7.С. 18. По данным С. С. Хромова, серийно организованное популярное историческое книгоиздание исчерпывалось историко-революционными и военными сериями.


[Закрыть]Несмотря на интенсификацию и количественный рост академического научного сообщества и, соответственно, научной продукции, количество этих изданий, периодичность их выхода и объемы остались практически неизменными. Начиная с конца 1950-х годов в сообществе историков неоднократно возникали проекты создания популярного исторического журнала, однако до конца 1980-х годов ни один из них не был реализован [278]278
  Так, в 1986 г. обсуждался конкретный проект организации такого издания при участии Отделения истории АН СССР и издательства «Молодая гвардия». См.: Павленко В. Н.Круглый стол: Каким быть научно-популярному журналу по истории? // Вопросы истории. №12. С. 148–149. Основанием для проектируемого журнала должен был послужить опыт издания популярных сборников «История» и «Памятники отечества». Однако этот проект так и не был реализован. Более успешным, по-видимому, можно считать попытки организовать взаимодействие между научными и популярными изданиями, такими как «Огонек» и «Неделя». См.: Всесоюзное совещание историков. I. Пленарные заседания 18–19 декабря // Вопросы истории. 1963. № 2.С. 22. Показательна в этом смысле описываемая Ю. А. Поляковым история с публикацией мемуаров В. В. Шульгина. См.: Поляков Ю. А.Историческая наука: люди и проблемы. М.: РОССПЭН, 1999. С. 347–360. Как известно, дефициты изданий по гуманитарной тематике в некоторой степени компенсировались естественно-научными популярными изданиями, такими как «Наука и жизнь», «Химия и жизнь» и др.


[Закрыть]. При этом попытка соединить в исторических журналах функции не только профессиональных, но и популярных изданий довольно существенно повлияла на структуру этих изданий. В 1990-е годы во многом распалась сформированная в этих изданиях система мониторинга научной жизни, призванная координировать научные исследования. Между тем в воспроизводстве популярных рубрик можно увидеть инерцию реформы конца 1950-х – начала 1960-х годов, которая продолжала и отчасти продолжает действовать и в 1990-2000-е в ситуации резкого падения тиражей и утраты государственной поддержки изданий.

© Степанов Б., 2013

Роман Абрамов. Популяризация науки в СССР как элемент культурной политики [279]279
  Статья подготовлена в рамках коллективного исследовательского проекта «Popular Science: к социологическому пониманию пограничных состояний научного знания» №12-05-0016, поддержанного Научным фондом НИУ ВШЭ и реализуемого Научно-учебной группой исследований науки и профессий (http://soc.hse.ru/profscience/).


[Закрыть]

Парадокс в отношениях науки и общества заключается в том, что наука, с одной стороны, всегда стремилась подчеркивать собственную идеологическую, институциональную, политическую автономию, а с другой – не просто реагировала на запросы общества, но активно обращалась за общественной поддержкой и вниманием, не пренебрегая данной формой легитимации. Активность ученых в диалоге с обществом базировалась не только на ожиданиях финансовой поддержки и обретении статусной позиции, но и на символическом подкреплении своей профессиональной деятельности. Эпоха Просвещения заложила идейные и практические основания популяризации науки, выведя эксперимент из тайных алхимических лабораторий на свет аристократических салонов, кунсткамер и рыночных площадей, сделав искусство эффектной демонстрации научных результатов необходимым навыком ученого. Увлечение просветителей масштабными проектами разнообразных энциклопедий опиралось на желание сделать систематизированные и верифицированные научные знания доступными для широкой аудитории. В XIX в. достижения науки стали по-настоящему видимыми, войдя в повседневную жизнь европейских обществ вместе с паровым двигателем, телеграфом, дагерротипами, что подогревало интерес к «науке», понимаемой широко – от почти любительского изобретательства до собственно научного поиска в академических лабораториях. Всемирные выставки стали витриной научно-технического прогресса, который, как тогда казалось, идет рука об руку с прогрессом социальным. На волне энтузиазма и веры в прогресс возникали многочисленные научные общества, учреждавшие научно-популярные журналы, проводившие циклы публичных лекций и послужившие связующим звеном между наукой и широкой аудиторией. Магия науки очаровывала так же сильно, как и религия, а семена просвещенческого антиклерикального настроя многих интеллектуалов дали обильные всходы в гражданских верованиях нового типа – от позитивизма до фундаменталистского материализма. В России, как и в других европейских странах, любовь к науке, выразившаяся в организации разнообразных просветительских обществ, нередко замещала другие формы гражданской и политической активности [280]280
  См.: Bradley J.Voluntary Associations in Tsarist Russia: Science, Patriotism and Civil Society. Harvard, 2009; Бредли Дж.Общественные организации и развитие гражданского общества в дореволюционной России // Общественные науки и современность. 1994. № 5. С. 77–89.


[Закрыть].

Появление советской индустрии популяризации науки было предопределено как предшествующим эффектом, который произвели «чудеса науки» на широкую публику, так и упрощенной версией марксизма, материализм которого из философской доктрины превратился в доктрину идеологическую. Кроме того, народническое движение пореформенной России в совокупности со специфическим сознанием русской интеллигенции сформировало собственные практики популяризации научных знаний для широкой аудитории посредством народных школ, библиотек, курсов, публичных лекций и т. п. [281]281
  Отметим, что реформистские идеи, основанные на просвещении, стали основой возникновения концепции life-long education(непрерывного образования) в Великобритании.


[Закрыть]Вместе с ростом грамотности во второй половине XIX в. активизировалась издательская деятельность в этой сфере: специальные книжные серии и журналы для семейного чтения обогащали читателей географическими, техническими, естественно-научными знаниями. Например, первая версия знаменитого научно-популярного журнала «Наука и жизнь» была выпущена в 1890 г.

Таким образом, популяризация научно-технических знаний в СССР была всеохватывающим массовым феноменом, вплетенным в культурную политику, идеологическую работу и систему профессиональной ориентации. Обращение к социальной истории популяризации науки в СССР позволяет лучше понять суть идеологического проекта советского государства, который может служить одним из примеров попытки буквалистской реализации идей эпохи Просвещения, прошедших перековку в марксистских, позитивистских, народнических интеллектуальных течениях XIX в.

Прежде всего можно обозначить несколько функций распространения научно-популярных знаний в советский период. Во-первых, это замещение религиозного мировоззрения упрощенной версией научного, материалистического мировоззрения. Религиозная картина мира уже в XIX в. перестала быть довлеющей в образованной среде, хотя и оставалась доминирующей на массовом уровне. Революция 1917 г. предполагала не только глубокое переустройство политического, социального и экономического уклада российской жизни, но в первую очередь создание «нового человека», наделенного сознанием и мировоззрением нового типа. Обеспечить создание такого человека были призваны радикальный атеизм и материализм, подпитываемые показательными научными фактами. Распространение научной информации среди широких масс стало необходимым инструментом строительства «нового человека», освобожденного от религиозных предрассудков, хотя и наделенного новой формой верований – абсолютной верой в науку.

Во-вторых, индустриализация и нужды армии требовали технически подготовленной и образованной рабочей силы, готовой принять технократическую идеологию, в которой современные наука и техника становились необходимым условием построения коммунизма. Поэтому распространение научно-технических знаний отвечало прагматическим интересам государства, и соответствующая система пронизывала всю страну, охватывая все возрастные категории, хотя акцент делался на школьников, молодежь и трудоспособное население.

Попробуем вкратце охарактеризовать некоторые ключевые этапы интегрирования популяризации науки в культурную политику СССР. Первые шаги были предприняты сразу после революции, когда в 1919 г. в Госиздате организовали научно-популярный отдел, занимавшийся выпуском просветительских брошюр для разных читательских аудиторий: «Начатки науки», «Наука для всех», «Книжная полка рабочего», «Природа вокруг нас» и др. Все 1920-е годы прошли под знаком ликвидации безграмотности, становления начального и среднего образования, атеистической пропаганды, где популяризация научно-технических знаний играла существенную роль. Тогда были созданы журналы «Знание – сила» (1926), «Юный натуралист» (1928), которые изначально ориентировались на подростков и молодую аудиторию. Многочисленные технические общества и клубы, включая Осоавиахим, а также пионерская и комсомольская организации стали важными площадками распространения технических знаний и материалистического мировоззрения.

Новый этап формирования системы распространения научно-популярных знаний наступил вместе с разгромом «старой» Академии наук в 1929–1930 гг., когда в состав Академии вошла группа «академиков-коммунистов», в числе которых был известный теоретик марксизма Н. И. Бухарин. Именно он активизировал деятельность Академии наук по распространению научных знаний и популяризации истории науки и техники [282]282
  Подробнее см.: Есаков В. Д.Бухарин Н. И. и Академия наук // Природа. 1988. № 9. С. 80–96.


[Закрыть]. Бухарин призвал к демократизации знания [283]283
  Всесоюзная конференция по планированию научно-исследовательской работы. 6-11 апреля 1931 г. Стенографический отчет. М.; Л., 1931. С. 60–61.


[Закрыть], что было воплощено в создании новых научно-популярных изданий и в организации Института науки и техники, который был призван заниматься систематическим обобщением и изучением научной, промышленной и технической истории страны. При участии Бухарина инициировано издание серии классических работ по естествознанию, которая открылась публикацией труда Ч. Дарвина «Происхождение видов» в переводе К. А. Тимирязева (под ред. Н. И. Вавилова). С 1933 г. начал издаваться журнал «Техника молодежи», в концепции которого были реализованы идеи Бухарина о тесной связи распространения научно-технических знаний среди молодежи с ростом эффективности промышленности. И хотя вместе с опалой, а затем и гибелью Бухарина в 1938 г. многие его начинания были прекращены, популяризация науки стала неотъемлемой частью деятельности Академии наук.

Следующая кампания популяризации науки пришлась на послевоенные годы сталинского правления. Эта кампания шла параллельно с идеологической «охотой на ведьм», развернувшейся почти по всем научным дисциплинам – от биологии до философии, когда академические дискуссии были вытеснены обвинениями оппонентов в политической неблагонадежности и целые научные школы оказались под ударом репрессий. Конечно, самым известным примером торжества лженауки была «лысенковщина» в биологии, однако схожие, хотя и менее громкие политические кампании разворачивались и в других дисциплинах. Общим здесь стала подмена научной аргументации политической и стигматизация несогласных как «приспешников вражеской буржуазной науки». В конце 1940-х – начале 1950-х годов эти кампании были подкреплены «борьбой с космополитизмом», что подразумевало организованную волну антисемитизма, апофеозом которой стало «дело врачей» 1952–1953 гг., к счастью, не завершенное из-за смерти «отца народов». Иначе говоря, сама советская наука в 1945–1953 гг. нередко давала вполне яркие примеры искажений принципов научной дискуссии и могла служить источником лженаучных знаний, если мы имеем в виду мертоновское различение научного и ненаучного знания.

Другим важным фоном культурной политики в сфере популяризации науки стал патриотический имперский проект, возникший еще во время Великой Отечественной войны, но получивший настоящее идеологическое воплощение в последние годы сталинского правления. Суть сталинского патриотизма заключалась в утверждении лидерства «советского» и «русского» во всех сферах жизни – от научных открытий и изобретений до литературы, искусства, военного дела и т. п. Пожалуй, содержание этого идеологического вектора наилучшим образом характеризуется ироническим высказыванием: «Россия – родина слонов», когда основные изобретения и открытия приписывались русской и советской науке. Симбиоз популяризации научных знаний и патриотической культурной политики осуществлялся по нескольким направлениям. Прежде всего подчеркивалось мировое лидерство советской науки, опережающей в своем развитии науку буржуазных стран. Этот тезис оказался настолько живучим, что и сегодня в дискуссиях о путях реформирования российской науки и высшего образования нередко используется аргументация, отсылающая к «уникальным достижениям советской академической системы», которые, конечно, были, но к середине 1970-х годов система находилась в застое.

Именно в этот период жанр «жизнь замечательных людей» применительно к людям науки обрел черты житийного нарратива, утвердившего пантеон «выдающихся русских и советских ученых и изобретателей». По законам жанра читателям или зрителям предлагалось типизированное жизнеописание героя-изобретателя или талантливого ученого. Если речь шла о дореволюционных временах, то чаще всего типичным героем был «изобретатель-самородок из народа» или «ученый – русский интеллигент», внешне схожий с А. П. Чеховым. Житие изобретателя-самородка нередко предполагало, что он был крепостным крестьянином или рабочим казенного завода, которые даже в условиях гнета помещиков или заводчиков строили первые велосипеды, подводные лодки, воздушные шары и паровозы, т. е. «подковывали блоху», подобно лесковскому Левше. По законам жанра, судьба смекалистых самородков оказывалась печальной – самодуры-помещики были неспособны оценить порыв фантазии, изобретатель воспринимался как подозрительный чудак, а сам он чаще всего вскорости умирал, оставаясь непонятым окружающими. Биография ученого-подвижника тоже имела типовые элементы: трудное детство и путь к университетскому образованию сквозь бедность и невзгоды, затем упорный труд, неприятие со стороны косных царских академиков и чиновников, открытие, после которого следует тяжелая борьба за признание в среде ретроградной профессуры. Конец типичной биографии русского ученого имел варианты – либо отсутствие прижизненного признания и преждевременная кончина, либо победа над скептиками и заслуженная слава. Примером таких историй могут служить фильмы «Александр Попов» (1949) об изобретателе радио, «Пржевальский» (1951) о русском путешественнике и географе. Оба фильма сняты в эпоху «малокартинья» [284]284
  «Малокартинье» – характеристика состояния советского кино в период 1945–1953 гг., когда был резко сокращен выпуск новых фильмов в СССР. Предполагалось, что каждый фильм должен стать шедевром соцреализма. В этот период, помимо жизнерадостных комедий и хвалебных од Сталину, были сняты фильмы в жанре патриотических биографий русских ученых, путешественников, композиторов. Считается, что важным этапом в формировании государственной политики «малокартинья» стало постановление ЦК ВКП(б) «О кинофильме „Большая жизнь“» от 4 сентября 1946 г.


[Закрыть].

Буквально через несколько дней после смерти И. В. Сталина в «Литературной газете» была опубликована статья известного писателя-фантаста и ученого И. А. Ефремова, в которой он наметил принципы и направления распространения научно-технических знаний [285]285
  Ефремов И. А.О широкой популяризации науки // Литературная газета. 1953. 24 марта. С. 3.


[Закрыть]. Во-первых, предлагалось сделать научно-популярную литературу по-настоящему занимательной и демонстрирующей связи между различными науками – то, что сегодня назвали бы междисциплинарным подходом. Во-вторых, Ефремов критикует доминирующий в то время жанр «историко-биографического исследования», когда за описанием биографии ученого теряется суть сделанных им открытий и научных достижений. Писатель полагает долгом каждого ученого активное участие в популяризации науки. В-третьих, в этой статье утверждалось, что научно-популярная литература должна не просто доступным языком описывать научные факты и открытия, относительно которых уже есть конвенция научного сообщества, но и обсуждать новые гипотезы, спорные теории и факты. В-четвертых, Ефремов уделяет много внимания роли фантастической литературы в популяризации науки. По его мнению, эта литература является «могучим средством пропаганды и распространения научных знаний» [286]286
  Ефремов И. А.О широкой популяризации науки // Литературная газета. 1953. 24 марта. С. 3.


[Закрыть]. В заключении статьи ученый и писатель-фантаст подчеркивает ведущую роль Академии наук на этом поприще. Небольшую статью Ефремова можно назвать программной, поскольку она предопределила развитие индустрии распространения научно-популярных знаний в СССР вплоть до 1991 г.

За несколько лет до выхода статьи И. А. Ефремова была создана организация, которая сыграла существенную роль в популяризации научных знаний. Речь идет о Всесоюзном обществе по распространению политических и научных знаний (с 1963 г. – общество «Знание»), чья работа была призвана обеспечить тотальное проникновение научно-популярных знаний в массы посредством лекций, издания журналов и брошюр, выставочной работы. Недаром «лектор по линии общества „Знание“» стал персонажем интеллигентского фольклора 1960-1980-х годов: при этом сами представители интеллигенции становились лекторами общества «Знание», поскольку это давало дополнительный заработок, точно так же как многие художники неофициального искусства «халтурили», подрабатывая заказами в сфере монументальной пропаганды, оформляя интерьеры предприятий, дворцов культуры и домов отдыха. Общество «Знание» миллионными тиражами распространяло малоформатные брошюры, посвященные самым разным научным дисциплинам и проблемам: от кибернетики до тайны Тунгусского метеорита. Ежегодно обществом издавалось 750 наименований книг и брошюр общим тиражом около 160 млн экземпляров [287]287
  Григорян Г.Всесоюзное общество «Знание» как коммуникатор для власти и научного сообщества СССР // Новые знания. Образовательный журнал для взрослых. 2012. №10 (http://novznania.ru/).


[Закрыть], многие из которых были доступны в любой сельской и районной библиотеке. И хотя знания, почерпнутые из таких брошюр, считались поверхностными, масштабы работы этой организации в значительной степени определяли характер и методы популяризации научного знания в СССР, тем более что авторами книг и брошюр нередко становились известные ученые, а во главе общества стояли нобелевские лауреаты – академики Н. Н. Семёнов (1960–1963) и Н. Г. Басов (1978–1989) [288]288
  Григорян Г.Указ. соч.


[Закрыть]. Впрочем, к концу советской эпохи формы работы общества «Знание» выглядели все более архаичными, что отчасти предопределило его распад в 1991 г.

Но ядро индустрии популяризации науки, конечно, составляли научно-популярные журналы, ориентированные на все возрастные группы и читательские аудитории с разным уровнем образования. К концу 1960-х годов номенклатура периодических изданий в основном сложилась [289]289
  Журнал «Квант», первый номер которого вышел в 1970 г., своим созданием завершил формирование системы научно-популярных журналов СССР.


[Закрыть]и просуществовала в неизменном виде до распада СССР. Тогда же определились и концепции этих изданий, которым часть из них следует до сих пор [290]290
  При характеристике журналов научно-популярной тематики используются материалы интервью с российскими популяризаторами науки и научными журналистами, которые были получены в рамках проекта «Popular Science: к социологическому пониманию пограничных состояний научного знания» №12-05-0016, поддержанного Научным фондом НИУ ВШЭ.


[Закрыть].

В 1956 г. стал издаваться журнал «Юный техник», рассчитанный на подростков, интересующихся техническим творчеством; в 1961 г. журнал «Наука и жизнь» изменил концепцию и стал изданием для всей семьи – научно-популярные статьи в нем соседствовали с кроссвордами, полезными советами и рекомендациями по сборке кубика Рубика:

Тогда вперед пошли семейные ценности, и у нас в журнале появилось вязание, садоводство, какие-то поделки руками, какие-то разделы для детей. Они занимали примерно треть журнала, а две трети всё равно были рассказы о науке: беседы с учеными, были и переводные статьи. В общем, журнал для всей семьи. Предполагалось, что там и мужчина найдет себе, что почитать про технику, про науку, и для женщины будет, если она не интересуется естественными науками, то для нее есть там история, есть литература какая-то, и для тех, кто любит прикладные вещи тоже что-то должно быть (редактор научно-популярного журнала).

Если говорить о содержании и стиле научно-популярных журналов 1960-1980-х годов, то они соответствовали ожиданиям и потребностям появившейся многочисленной группы советской интеллигенции, детища массового инженерного образования, оттепели и быстрой послевоенной урбанизации. Поэтому журнальная верстка и иллюстративный ряд были вполне современными, обязательная идеологическая программа ограничивалась 10–15 страницами, посвященными очередной революционной годовщине или партийному съезду, в начале номера, тогда как весь остальной номер содержал добротные материалы научно-популярного характера. Другое дело, что перестроечные массовые увлечения НЛО, экстрасенсами, снежным человеком и другими «загадками планеты» берут свое начало в занимательных материалах массовой советской научно-популярной литературы эпохи застоя. Недаром в романе В. Орлова «Альтист Данилов» окружение главного героя интенсивно обменивается слухами и суевериями о пришельцах, футурологии, геологических находках на вулкане Шивелуч и уникальном Синем Быке. Весь этот городской фольклор сотрудников бесчисленных НИИ и канцелярий в значительной мере появился в результате чтения научно-популярных журналов, в которых серьезные полуакадемические статьи разбавлялись увлекательными очерками о необъяснимых современной наукой феноменах.