Текст книги " "Охранка". Воспоминания руководителей политического сыска. Том II"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 45 страниц)

Уже в начале 1917 года произошел случай, очень характерный в этом отношении. Однажды я был вызван к председателю Совета министров князю Н.Д. Голицыну, который таинственно сообщил мне, что, согласно полученной им информации, два адъютанта кайзера Вильгельма находятся с разведывательными целями в Петербурге: их видели несколькими днями ранее гуляющими по Невскому и одетыми как гражданские лица, конечно и с «поднятыми воротниками».

Я отвечал, что уже знаком с этой легендой, а также знаю того члена Думы, который рассказал премьер-министру эту ужасную историю Затем я назвал полковника Энгельгардта.

Князь Голицын, который до этого момента был очень сдержан и спокоен, с ужасом и изумлением взглянул на меня и спросил, откуда я мог узнать

Россия'^^в мемуарах

это Я несказал ему об источниках моей информации, но постарался убедить в бессмысленности слухов, которым даже он доверял.

Сам по себе этот инцидент не настолько значителен, чтобы специально упоминать его. История о немецких офицерах, гуляющих по улицам российской столицы, могла быть рассказана где угодно и через несколько дней забыта, а ее сменила бы новая, столь же бредовая история. Но на эту выдумку ссылались как на доказательство слабости правительства и его неспособности защитить империю от внешнего врага. Что это за полиция, которая позволяет самым опасным шпионам преспокойно прогуливаться по Петербургу? Это был беспочвенный слух из тех, которые дают повод всем, как попугаям, повторять: «Подобных вещей нельзя допускать!»

Во время войны действия военных властей, которые присвоили себе право удалять из зоны военных действий без каких-либо формальностей любых, кажущихся им подозрительными, людей, порождали много проблем. Губернаторы, представлявшие гражданскую власть, были обязаны в подобных случаях подчиняться распоряжениям военного командования и выполнять его приказы. Командующие различными армейскими частями высылали целые группы людей из зоны своей юрисдикции. Изгнанники должны были искать иное место жительства, и возникала неприятная ситуация, поскольку сотни людей были вынуждены покидать дом и селиться в городах, где их присутствие было еще опаснее, чем в зоне военных действий.

Довольно долго, пока армейское начальство продолжало действовать самостоятельно, гражданские власти не имели никакого голоса в вопросе о высылке нежелательных лиц из военной зоны. Наконец было достигнуто взаимопонимание, и начиная с этого времени, что бы ни решило армейское командование по данному вопросу, все сведения немедленно пересылались в Департамент полиции, и Министерство внутренних дел определяло, в какой местности должны поселиться нежелательные лица. Вследствие этого соглашения изгнанников распределяли равномерно, исключая те губернии, где располагались наиболее важные фабрики по производству военного снаряжения или иные работающие по обеспечению военных заказов предприятия. Таким образом Министерство внутренних дел наконец смогло мирным путем получить назад от армейского командования свои, исконно принадлежавшие ему функции.

Сотни подобных дел об изгнании жителей из зоны военных действий находились под моим личным наблюдением; и много раз я мог только покачать головой по поводу примитивности методов военных властей при про-

мемуарах

ведении необходимых расследований и в конечном счете их обращения с невинными людьми, которых они провозглашали шпионами.

Некоторые военачальники с большой охотой выслушивали самые безответственные обвинения. Один двуличный негодяй, весьма подозрительная личность, который задолго до этого был уволен из секретной службы Охраны, сообщил командующему военным округом Динабурга, на которого произвел впечатление фантастической историей собственного изобретения, что напал на след широко разветвленной тайной сети, ответственной за взрывы мостов и складов снаряжения в округе. Командующий доверился ему, привел в движение весь аппарат, чтобы удостовериться, что все здания и пункты, которым могла угрожать опасность, защищены от нападения врага. И только когда обратились к генералу Курлову, тот сразу же понял, что подозрительный информатор ему знаком, и в итоге выяснилось, что во всей этой таинственной истории нет ни слова правды ³⁷.

Генерал Курлов много раз жаловался мне на проблемы, которые создают ему в его должности генерал-губернатора Прибалтийского края фальшивые донесения о шпионаже и саботаже. Немецкоязычное население региона постоянно обвиняли в сотрудничестве с врагом и снабжении его сведениями о передвижении наших войск. Все время приходили сообщения, что башня того или другого замка, которым владел какой-нибудь немецко-балтий-ский барон, используется для подачи сигналов немецкой армии или флоту. Всех подозревали, что у них есть тайные радиостанции. В конце концов генерал Курлов принял решение, чтобы специальные уполномоченные проверили все поместья в сельской местности с целью установить, не ведется ли там какая-либо незаконная деятельность.

Старый ученый, владеющий маленькой обсерваторией вблизи Риги, ужасно страдал от всеобщей шпионской лихорадки Полиция, военные, морские власти приходили к нему много раз, обыскивая все снизу доверху.

Курлов со смехом рассказывал мне, как старый латыш взывал к нему и клялся, что он и другие люди видели германский военный аэродром, размещенный в поместье немецкого барона. Владелец его принимает летчиков и предоставляет им убежище. Не удовлетворенный этим литовский крестьянин добавил, что немецкие летчики перед уходом поймали корову и взяли с собой ³*. Вот на такие сообщения высоким чиновникам приходилось тратить время в те дни!

Часто случалось, что офицеры военной разведки сами совершали грубейшие ошибки, поскольку они не слишком отличались от невежественных

мемуарах

крестьян в своем паническом страхе перед шпионами. Так, нередко командование настаивало на изгнании определенных людей и обосновывало свои требования тем, что эти люди слишком хорошо информированы о позициях, занятых вражескими войсками. Специальное расследование установило, что это наши шпионы, которые исправно снабжали нас всеми сведениями, касавшимися передвижений немецкой армии. Болезненный страх что они могут начать работать на врага, побудил военное командование в конце концов прервать деятельность этих людей, какими бы ценными ни были сообщаемые ими сведения, и выслать их из зоны военных действий. И несомненно, совершая это, они не подумали о том, что опытных шпионов нельзя заменить с такой же легкостью, как горничных или приказчиков.

Я был знаком хорошо с французом (его звали И.Р. Кюрц), долгое время жившим в России. Он преподавал в Петербургском коммерческом училище и также был корреспондентом Ассошиэйтед Пресс. В качестве журналиста он общался со многими министрами и другими чиновниками высокого ранга, и когда началась война, для него не составило труда получить пост в разведке Южного фронта. Его знания были необычайно ценны для нас, так как, имея мать-венгерку, он свободно говорил по-венгерски. После года службы было признано, что результаты его работы поистине замечательны, и Кюрц был награжден орденом св. Владимира 4-й степени.

Я встретился с ним, когда он приехал в отпуск в Петербург, и он рассказал мне о некоторых подробностях своей деятельности. Он долго добирался до Венгрии, чтобы собрать там сведения о состоянии страны и ресурсах австрийской армии. Вскоре после этого я встретил графа Игнатьева, его начальника по разведке, который попросил меня откровенно сказать, что я думаю о Кюрце. Я сказал все хорошее, что только мог, так как догадывался о причинах такого усиленного интереса к нему. Я особенно подчеркнул, что нет ни малейших сомнений в его лояльности, указывая, что даже в самых конфиденциальных беседах, которые были у нас, я не заметил ничего особенного.

Как же велико было мое изумление, когда несколькими днями позже Кюрц был арестован по распоряжению военных властей по подозрению в шпионаже! По моему настоянию дело рассматривал персонально А.А. Чернявский, прокурор, прикомандированный к либавскому суду, который сообщил мне после тщательного изучения документов, что не нашел ни малейшего доказательства виновности Кюрца. Дело кончилось ничем, и Кюрц был освобожден после пятимесячного содержания под стражей. Таким образом,

РОссия^^в мемуарах

вместе с орденом за особые заслуги он получил вечное клеймо подозреваемого в шпионаже.

Странным контрастом к бессмысленной суровости, проявленной военными властями в этом деле, было их отношение к другим случаям, когда энергичные меры были просто необходимы. Когда русские войска прогнали австрийцев из галицийской деревни, была сделана удивительная находка на чердаке дома, где располагался штаб врага. Среди многочисленных документов, принадлежащих австрийской военной разведке, находился список пяти евреев, завербованных в качестве постоянных агентов, получающих определенное месячное содержание от руководства австрийской разведки, которому они доставляли ценные сообщения о передвижениях наших войск. Все это было зафиксировано в австрийских документах, которые включали даже детальный отчет о суммах, выплаченных этим евреям. Они были арестованы, но, вместо того чтобы немедленно отдать их под трибунал, Ставка решила просто удалить их из зоны военных действий.

Когда сообщение о находке пришло ко мне, я отправил рапорт министру внутренних дел, выражающий мое убеждение, что это дело не должно закончиться только административными мерами, предателей следует судить и наказать смертью. Министерство отправило доклад об этом главнокомандующему Брусилову, но я не знаю, чем закончилось дело, так как документы ко мне не вернулись. Однако надеюсь, что эти пять шпионов не избежали заслуженной участи.

В другом деле о шпионаже и сотрудничестве с врагом военные власти продемонстрировали такую же неумелость. Недалеко от Рижского фронта жену офицера обвинили в том, что она пригласила на вечеринку дежурных офицеров и подпоила их, чтобы они рассказали о важных стратегических планах, а затем собиралась передать эту информацию врагу. Женщина по рождению была немкой, и обвинения против нее, которые стали известны разведке армейского командования, звучали очень убедительно. И на этот раз, к моему изумлению, военные власти не сделали ничего, лишь выслали ее из зоны военных действий.

Возникает вопрос, почему люди из военной разведки, как только было раскрыто шпионское гнездо, не извлекли из этой информации все возможное. Можно было достаточно легко распутать за короткое время все нити этого дела, выследить и поймать всех его участников. Если, с другой стороны, во время расследования выяснилось бы, что для обвинения офицерской жены нет никаких оснований, власти должны были привлечь к ответствен-

Россия мемуарах

ности лиц, сообщивших клеветнические слухи. Вместо этого они приняли половинчатые меры и просто выслали подозреваемую.

Объяснение таких удивительных случаев может заключаться в спешке, с которой действуют военные разведывательные службы. В силу необходимости они составлены из неопытных людей, которые часто не в силах понять крайнюю важность возложенных на них обязанностей. Множество офицеров, которые сейчас отвечают за безопасность войск, в мирное время были инженерами или преподавателями в Военной академии и никак не были подготовлены к своим новым обязанностям.

Но самый грубый промах совершил генерал Джунковский, товарищ министра внутренних дел, запретив создавать секретную агентуру в армейских частях. Как раз в это время, когда началась война и революционные агитаторы стали особое внимание уделять армии и использовать малейшую возможность воздействовать на солдатские умы своей разлагающей пропагандой, военные власти, испытывая недостаток опыта, были практически беспомощны перед лицом вражеской агитации и пропаганды.

Положение усугублялось еще и тем, что большая часть военачальников, может быть намеренно, закрывала глаза, если вопрос касался деятельности революционеров в их воинских частях. Эти офицеры просто отказывались признаться себе или кому-то другому в малейшей возможности чего-нибудь вроде нарушения дисциплины или политического брожения среди людей, находящихся в их подчинении. Таким образом, они с подозрением встречали любое вмешательство политической полиции в дела армии и так настойчиво добивались упразднения секретной агентуры в армии, что преуспели в этом. Генерал Джунковский сделал большую ошибку, положившись на заверения Ставки, что он может совершенно спокойно предоставить политическое наблюдение в войсках армейским офицерам. Он издал циркуляр, который категорически запрещал Охране проявлять любой интерес к внутренним делам армии.

Генерал Курлов собирался открыть палатки и буфеты рядом с казармами, под управлением агентов Охраны, чтобы иметь возможность наблюдать за происходящим и проверять настроения в солдатской среде. Но этот план так и не был осуществлен.

Из бумаг, которые ежедневно приходили ко мне, я не мог не заметить (со все возрастающим сожалением и беспокойством), к каким печальным последствиям привела эта неразумная позиция Министерства внутренних дел. Что же касается агентов Охраны, которые, исполняя свои обязанности, про-

мемуарах

должали вступать в контакты с военными разных рангов, то они, конечно, не перестали сообщать о своих наблюдениях. Поэтому, хотя секретная агентура в армии прекратила свое существование, мы продолжали регулярно получать информацию о настроениях среди солдат, и эта информация становилась все более и более тревожной.

Не однажды в течение войны Охрана имела дело со случаями шпионажа. Как-то раз деятельность «черного кабинета» привела к раскрытию гнезда немецких шпионов на юге России. Корреспонденция этих людей была зашифрована, но нам удалось найти ключ и таким образом пресечь деятельность всей группы.

Похожим образом была раскрыта группа германских шпионов в Измаиле. Все письменные улики в этом деле были зашифрованы. Но арестованные члены организации имели при себе одинаковые календари, и стало очевидно, что в них-то и находится ключ к разгадке. И действительно, это дало нам возможность расшифровать все документы данной группы, которые оказались очень важными

Нередко случалось, что в делах о шпионаже полиция и военные расследовали одни и те же улики, но, к сожалению, очень редко удавалось достичь взаимовыгодного сотрудничества. Как правило, военные власти с недоверием относились к полиции, что часто затрудняло расследование и уменьшало надежды на успех. Одним из способов, которым Военное министерство выражало это недоверие, было систематическое игнорирование сообщений, присылаемых Департаментом полиции. По поводу информации, полученной от самых надежных источников, военный министр отвечал, что проведенное расследование продемонстрировало ложность этих сведений. Конечно, мне бы не хотелось обвинять Генеральный штаб за различные ошибки, сделанные в то время, но справедливость требует констатировать, что, за несколькими исключениями, военные власти сделали далеко не все, что ожидалось от них в таких полицейских расследованиях. Делая это заяв ление, я хочу отвергнуть беспочвенные обвинения, так часто выдвигаемые против Министерства внутренних дел, в излишне мягких мерах, принимаемых для предотвращения революционной агитации и всеобщего развала.

Я помню о своих разговорах с генералом П.Н. Соловьевым, начальником Северо-Западной железнодорожной полиции. Он жаловался, что Ставка часто настаивает на немедленной отправке составов с военными грузами, и утверждал, что выполнение этих требований блокирует нормальное железнодорожное сообщение. Неоднократно Соловьев должен был лично ехать на

Россия мемуарах

узловую станцию, чтобы ликвидировать затор; идущие малой скоростью поезда должны были жцать, чтобы поезда с амуницией или другим военным грузом могли ехать быстрее. Особой причиной для недовольства было то, что вагоны, отправленные в Варшаву, никогда не возвращались обратно, что вело ко все увеличивающейся нехватке подвижного состава на этих станциях и усложняло комплектование новых составов. Военные власти в Варшаве следили только за разгрузкой поездов, переводя их на запасный путь, чтобы освободить главную ветку, и затем оставляли их стоять там.

«Весь порядок нарушен и вряд ли может быть когда-нибудь восстановлен, – заявлял генерал Соловьев. – И это происходит главным образом потому, что в командовании армии есть люди, совершенно незнакомые с правилами и техникой железнодорожной службы. Когда полицейские власти ставят передо мной задачу устранить возникающие препятствия, я должен постоянно действовать как посредник, пытаясь примирить требования военных с железнодорожным руководством. В случаях настоятельной необходимости для армии срочно отправить военный эшелон даже составы с продовольствием должны задерживаться на несколько дней».

И здесь, возможно, мы имеем первую причину быстро увеличивающейся нехватки предметов первой необходимости, следствием чего может стать всеобщий экономический крах. Конечно же, торговцы желали побыстрее использовать исключительную ситуацию в своих собственных интересах, и если цены однажды выросли, не хотели снижать их. Чиновники и рабочие, со своей стороны, непрерывно требовали повышения окладов и заработной платы, обосновывая свои права все возрастающей стоимостью жизни.

Когда я еще был директором Департамента полиции, мне как-то позвонил директор Московского торгово-промышленного товарищества Г.П. Гюйон, умный и деловой обрусевший француз, которого я никогда раньше не встречал. Во всех подробностях и очень ясно он изложил мнение, которое было широко распространено, что нерегулярность грузовых и пассажирских перевозок может привести к опасным волнениям среди населения и нужно предпринять своевременные меры, чтобы быть готовыми к такой опасности. Один из приведенных им примеров был таким: важное сырье, предназначенное для Москвы и прибывающее из северных городов, недели лежало в ожидании состава для перевозки, в то время как через эту же станцию проходили пустые составы, зарезервированные для Военного министерства, которые поэтому не могли быть использованы. Согласно Гюйону, срыв регулярных поставок сырья вызвал падение производства на

Россия мемуарах

фабриках и волнения среди рабочих, что создало благоприятную почву для агитации социалистов. Гюйон завершил свою речь утверждением, что как представитель и глава товарищества он руководствуется только интересами промышленников, а они сделают все возможное, чтобы предотвратить увольнения рабочих. Но он добавил, что боится что в ближайшем будущем все их усилия окажутся бесполезными, так как никакие попытки убедить Генеральный штаб в необходимости введения некоторой регулярности в железнодорожное сообщение и упорядочения распределения вагонов не имели успеха.

О самых важных моментах моего разговора с Гийоном я сообщил своему шефу Брюну де Сент-Ипполиту, с просьбой передать их товарищу министра В.Ф. Джунковскому. Но предпринятые шаги были совершенно недостаточны, чтобы гарантировать какой-нибудь результат, так как армия в лице всесильного генерала Янушкевича абсолютно не принимала во внимание бедственное положение населения. Упоенный властью, Янушкевич отдавал такие приказы руководителям Военного министерства, что складывалось впечатление, будто ситуация в стране его совершенно не касается.

Всеобщая шпиономания в двух случаях привела к результатам, которые, даже в аспекте их влияния на репутацию русской армии, были исключительно серьезны. Я имею в виду судебные процессы полковника Мясоедова и военного министра Сухомлинова Член Думы Гучков, подробнее о котором я расскажу дальше, был организатором травли полковника Мясоедова, утверждая, что располагает исчерпывающими доказательствами совершения Мясоедовым государственной измены. Инспирированное Гучковым «Вечернее время» ³⁹начало публиковать свои «разоблачения» Мясоедова и настаивало на возбуждении официального дела против этого офицера. Характерно для духовного разложения так называемых «культурных кругов» России, что этот обвинительный акт со стороны не заслуживающей уважения газеты сразу же нашел сочувствие и полное доверие у публики. Если же кто-то скептически вопрошал, неужели все это действительно правда, то получал убежденный ответ: «Это должно быть правдой, так как напечатано в газетах».

Очень скоро по приказу главнокомандующего дело Мясоедова было передано в военный суд, но желтая пресса этим не удовлетворилась и требовала от суда обвинительного приговора «предателю». В Ставке придали слишком большое значение заявлениям петербургской прессы и вообще тому, что происходит в столице. В результате политические цели стали вли-

Россшг^^в мемуарах

ять на правосудие. Полковник Мясоедов был вначале оправдан военным судом. Затем, однако, по приказу Великого князя Николая Николаевича был начат второй судебный процесс, который завершился смертным приговором обвиняемому. Приговор был приведен в исполнение вскоре после его вынесения. Мне сообщили, что Мясоедов в отчаянии пытался совершить самоубийство, вскрыв себе вены обломком металлической оправы для очков. Попытка, однако, была своевременно обнаружена, и с этого момента до самой казни несчастный находился под постоянным наблюдением тюремшика.

В официальных сообщениях приговор Мясоедову был основан на утверждении, что полковник признан виновным в шпионаже и мародерстве. Второе обвинение базировалось на факте его пребывания на Восточном прусском фронте, откуда он послал близким родственникам лампу и картину. Но обвинитель был совершенно неспособен доказать, что Мясоедов приобрел упомянутые предметы грабежом, а не путем законной покупки. Что же до обвинения в шпионаже, то офицер обвинялся в получении десяти тысяч рублей от врагов за свое предательство, но не было никаких свидетельств о том, где находятся эти деньги. На самом деле ни у Мясоедова, ни у его жены и родственников не было обнаружено никаких заслуживающих упоминания сумм денег.

После революции дело Мясоедова было пересмотрено и все, причастные к нему, оправданы. Однако несчастный полковник был казнен задолго до этого, поэтому не мог воспользоваться исправлением допущенной судебной ошибки ⁴⁰.

Почти в то же время, что и кампания против Мясоедова, поднялся шум по поводу военного министра Сухомлинова. Это также была работа Гучкова и его приспешников. На этот раз это несомненно был акт мести со стороны ближайшего друга Гучкова генерала Поливанова. Последний занимал должность товарища военного министра и некоторое время находился с ним в очень дружеских отношениях, пока не связал свою судьбу с Думой. Сухомлинову это не нравилось, и он все больше и больше отодвигал Поливанова на задний план. Поэтому Поливанов, человек честолюбивый, отомстил ему столь варварским способом.

Сухомлинов был обвинен в предательстве. О том, сколь достоверны были представленные доказательства, я мог судить со всей определенностью. В те дни я был директором Департамента полиции и находился в тесных отношениях с членами суда, которые должны были расследовать дело

Россия'^^в мемуарах

министра. Ведущий это дело судья Коцюбинский однажды с триумфом показал мне документ, который он охарактеризовал как «убедительное доказательство» вины. Это было письмо, посланное из Карлсбада и адресованное жене военного министра купцом по фамилии Альтшиллер, проживающим в Киеве. Письмо содержало информацию, что в Карлсбаде идет дождь, дороги ужасные и что поэтому о долгих прогулках не может идти речи. Когда я изумленно спросил судью, каким образом такое письмо может служить доказательством вины Сухомлинова, он отвечал, что вполне уверен, что слова имеют скрытый смысл: упомянутые дождь и плохие дороги имеют в виду что-то совсем другое. В ответ на мой вопрос о скрытом значении письма он махнул рукой, как бы показывая, что мой вопрос глуп, поскольку смысл несомненно присутствует, но ответил: «Черт его знает, что этот человек имел в виду!»

Вот на каких доказательствах было построено ужасное обвинение против Сухомлинова, военного министра, в предательских действиях и помощи врагу! А между тем была забыта его исключительно важная работа по реорганизации армии. Ведь именно вследствие его усилий мобилизация была проведена в такие изумительно быстрые сроки, он существенно улучшил ремонт кавалерии, начал перевооружение артиллерии, организовал Управление военно-воздушного флота, создал Автомобильную службу, которая была так важна в войне; он основательно реформировал структуру Военного министерства.

Прокурор В.П. Носович, который вел дело против Сухомлинова, затруднялся представить хоть малеишие свидетельства того, где могли быть деньги, якобы полученные министром за свое предательство, хотя эти суммы должны были быть огромными. Несмотря на этот серьезный пробел в структуре доказательств вины Сухомлинова, и так достаточно шатких, он был обвинен, потому что, как я уже говорил ранее, стал жертвой интриг. Это позор, что престарелый генерал должен был ждать освобождения от сурового заключения вплоть до прихода большевиков к власти. После всеобщей амнистии, дарованной Советами и освободившей его из тюрьмы, Сухомлинов закончил свою жизнь в ужасаюшей нищете. Если бы он действительно был предателем и получал большие суммы денег от немцев, его жизнь сложилась бы иначе.

Вновь мысленно возвращаясь к этим делам после долгих лет, я и сегодня все так же уверен, что ни полковник Мясоедов, ни генерал Сухомлинов никогда не совершали преступных действий. Возможно, они были беспечны и

Россия мемуарах

неблагоразумны, но в то, что они виновны в умышленном предательстве, я не могу поверить, как и раньше. Даже в среде русских эмигрантов мне часто говорят, что я ошибался; что абсолютно невозможно вообразить себе суммы, которые немцы тратили на подкуп во время войны; что доказательства будут найдены в архивах германского командования.

Но даже этот аргумент не убеждает меня, так как из своего большого служебного опыта я знаю, что часто большие суммы тратились якобы на определенных людей, но те эти деньги не получали.Так случилось, например, в деле о шпионаже, которое мой начальник, генерал Джунковский, поручил мне расследовать персонально. Оно было так характерно в той ситуации, о которой я говорил, что я остановлюсь на нем.

Однажды мы получили от нашей Заграничной агентуры длинную телеграмму, в которой Красильников, возглавлявший ее, передал очень интересное сообщение: немцы обратились к одному политэмигранту с предложением, чтобы он помог им выполнить некие планы, призванные нанести большой ущерб России. Немцам не повезло, они сделали неверный выбор, так как этот эмигрант был одним из наших секретных агентов, и он немедленно связался с Заграничной агентурой. Некоторое время я ничего не слышал об этом деле, пока однажды этот эмигрант сам не появился в моем кабинете. Он подробно описал планы врагов, а затем достал из кармана тринадцать тысяч рублей банкнотами. Он передал деньги мне со словами, что эти деньги немцы дали ему для покрытия дорожных расходов. Они обещали ему много больше, если он организует взрыв моста, железной дороги или фабрики. Агент, как вы видите, принял деньги, но, будучи добросовестным служащим, поступил с ними, как предписывала инструкция. Я убежден, что в бумагах германской разведки он упомянут как получивший взятку, поэтому в глазах людей, не знающих реального положения дел, он может быть очень серьезно скомпрометирован.

Глава IX

Распутин. – Его поведение в обществе. – Его кутежи. – «Лечение» Наследника престола. – Политическое влияние Распутина и его границы. – Прошения, поданные Распутину.– Его связи с Царем и Царицей

Из бессчетных небылиц, распространяемых о последних годах русского Императорского семейства, главная связана с именем Распутина. Поэтому я чувствую необходимость остановиться на нем более подробно и на основе информации и заметок, находящихся в моем распоряжении, дать правдивое изображение этого столь поносимого человека и рассказать о его связях с российскими политиками.

Дело Распутина имеет немало сходства со знаменитым делом об ожерелье, которое, в определенном смысле, стало причиной Французской революции. Люди во Франции, готовые совершить революцию, использовали это скандальное дело, чтобы уронить престиж королевского двора и тем самым подорвать устои трона ⁴¹.

Деятели русской революции подобным же образом и с подобными же последствиями использовали дело известного «старца». Но самое печальное в этом, что даже члены Императорской фамилии приняли участие в клевете против Царя и Царицы; это отличает российскую катастрофу от падения Бурбонов.

Кем был Распутин? Простым, необразованным крестьянином, но наделенным большой природной смекалкой. Он пришел из маленького села Покровское на Туре, в Западной Сибири. Его отец был ямщиком, и сам он занимался извозом, пока, как и многие другие сибирские крестьяне, не был охвачен религиозным экстазом и покинул свои дом, чтобы скитаться по России в качестве паломника.

После посещения горы Афон судьба привела его наконец в Петербург, где он привлек внимание нескольких церковных иерархов своими разумными поучениями на религиозные темы. По их рекомендации он познакомил-

PoccM3Le мемуарах

ся с Великим князем Николаем Николаевичем, чья жена ⁴²представила его Царице.

С этого времени он стал вхож в разные кружки высших слоев столичного общества, где его высоко ценили. Но Распутин не заблуждался насчет собственных способностей: он был совершенно уверен, что не соответствует интеллектуально той роли, которую ему приходится играть. Полное отсутствие образования не позволяло ему ухватить даже главные аспекты, не говоря уже о деталях тех проблем, в которых он должен был разбираться в совершенстве. Однако у него хватало природной сметки, чтобы здраво судить о многих вещах. Куда бы он ни шел, он внимательно прислушивался к тому, что говорилось и делалось; и из этого он своим врожденным крестьянским умом мог сделать весьма разумные выводы. Он почти никогда не задавал вопросы, которые могли бы выдать недостаток образования, поэтому многие сильно переоценивали его знания

Множество раз я имел возможность встречаться с Распутиным и беседовать с ним на разные темы. В подобных случаях я всегда поражался терпению и старательности, с которыми он вникал в суть темы; каждого он слушал с напряженным вниманием, стремясь не потерять нить разговора. Очень редко он вставлял замечание, и когда делал это, оно, как правило, оказывалось к месту. Не раз я слышал, как он прерывал напыщенный бред точным восклицанием, которое немедленно опускало болтуна с небес на грешную землю.