Текст книги "Поизмятая роза, или Забавное похождение Ангелики с двумя удальцами"

Автор книги: Автор Неизвестный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

ПОИЗМЯТАЯ РОЗА, ИЛИ ЗАБАВНОЕ ПОХОЖДЕНИЕ АНГЕЛИКИ С ДВУМЯ УДАЛЬЦАМИ

ПОИЗМЯТАЯ РОЗА

Представляю свету приключения Ангелики, коея красота столь была велика, что Европа и Азия сохраняют и теперь еще оную в памяти.

О Ариост! честь Италии! ты воспевший битвы Героев, Героинь и мою Ангелику, ты звучащий с таким искусством Героическою трубою и забавляющийся на тимпане шалостей, уступи мне сие последнее орудие, на коем ты производишь столь приятные звуки! – О есть ли бы я мог подобно тебе воспользоваться оным, то разсмешил бы Грации и развеселил самый суровый разсудок.

Волшебница Миранда, Царица прекраснаго Царства Кашемирскаго была и прелестна и безсмертна, но была нещастлива. Верно подумают, что она царствовала так, как царствуют в Азии; и поелику подданные ея были худо управляемы и несчастны, то и Миранда не могла быть благополучна. Совсем не то было причиною; государственное правление было мудро и Царица обожаема была от своих подданных. Правда, что она не заботилась сама о управлении; но вместо того силою волшебнаго жезла своего обрела она правосуднаго, и что весьма редко случается, вместе высоким разумом одареннаго человека. Он согласился для блага общаго отречься от мирнаго уединения и принял на себя тягостное бремя управлять другими. С сим правителем водворились в Кашемире совершенный мир с соседами и внутренняя тишина утверждаемая добрыми законами. Правосудие доставляемо было каждому без всяких затруднений, поспешно и без лихоимства. Вельможи отложили гордость свою, государственные Казначеи перестали быть наглыми и самые Брамины менее стали суеверны. Можно сказать, что Миранда с помощию сего добраго Министра царствовала весьма порядочно.

Одно токмо пламенное желание, к исполнению коего Миранда потеряла уже всю надежду, возмущало блаженство ея жизни. Она желала, как женщина и Царица, иметь детей. Тысячекратно делала она все то, что потребно для соделания себя матерью, но все было без успешно: и когда уже совсем отчаялась носить когда-либо столь приятное имя, пришло ей на мысль вопросить Татарское прорицалище.

Оно в Азии известно было под именем Златаго прорицалища, по тому, что отверзть уста его неиначе было можно, как пособием золота.

Волшебница приезжает в Тибет и приходит к великому Ламе. Она взяла с собою золота гораздо больше, нежели сколько бы потребно было для побуждении к пророчеству и самаго молчаливаго жреца. – Он отверз священный уста Свои, и одно только произнес слово: Галафрон.

Для Миранды, которая и прошедшее и настоящее все знала на перечете, прорицание сие было удобопонятно. Ей известно было, что Галафрон, сын Царя Китайскаго, что сей Князь был уже двадцати одного году без десяти только дней, и что по закону Китайскому наследник престола по исполнении двадцати одного году имел уже право на получение серали состоящей изо ста женщин. Из сего заключила она, что и ея собственная польза и честь Татарскаго прорицалища требовали скорейшаго ея в Китай отъезда, тем больше, что человек, которому через десять дней дана будет целая сотня прекрасных женщин, не много уже в ней тогда иметь будет нужды.

Миранда в самое короткое время съездила в Нанкин, видела Галафрона, полюбила его, ему понравилась и получила желаемое. Плененна и торжествующа возвратилась она в Кашемир хваля божественный совет великаго Ламы, а Галафрон между тем вступил в сераль свою и прелестным женам своим довольно оказал холодности.

Наконец Миранда разрешилась от бремени дочерью, коея рождение праздновало было со всевозможным торжеством и великолепием; при чем Царица открыла волю свою увековечить воспоминание благополучнаго сего случая знаменитыми карусельными играми, кои определено иметь ежегодно.

Княжна рожденная Мирандою наречена Ангеликою. Сея то Героини предприемлю я описать похождения и приключения, в чем добрый Архиепископ Турпин будет моим вождем и наставником.

Четыре или пять волшебниц, с которыми Царица имела дружество прибыли в Кашемир для принесения рожденной даров своих. Первая из них подошед к младенцу сказала: будь прекрасна, как самая лучшая из Гурий. – Обладай всеми приятностями, говорила другая весьма прелестная молодая волшебница: приятности лучше самой красоты. – Она будет нежна подобно горлице, прибавила третья.

– И кротка как агнец прыгающий по лугам, подхватила четвертая. Но пятая волшебница Кавказия, которыя притворная святость была известна, а волокитства скрытны, взяла младенца на руки и сказала: ты будешь иметь Соломонову премудрость. – Боги! возопила Миранда: возможно ли Кавказия что бы женщина имела столько премудрости? это дар весьма неудобный и не естественный для нашего полу; по твоему судя, можно агнца сделать злобным, а львицу одарить кротостию. – Довольно ответствовала Кавказия, я разумею, дар мой уже не возвратен.

Между тем Царица испытавшая уже справедливость золотаго прорицалища, послала вопросить его о судьбе Ангеликиной и получила следующий таинственный ответ:

– Сия роза просияет безсмертными прелестямиесли до осмнадцати лет не повредится; если же каким-либо случаем завянет, то стеблие пресаждено будет на брега Гангеса.

Если не повредится! говорила удивленная Царица; но бывал ли когда цвет во столько времени не поврежденный? Что такое значит пересаждение? неужели воды Гангеса имеют такую силу, что бы оживлять поврежденныя розы? – без сомнения прорицалище надо мною издевается. Миранда вспомнила о Кавказиином даре и удивилась. Она думала, что премудрость Султана Соломона при помощи волшебной силы произведет может быть безпримерное чудо и решилась испытать сие.

Между горами окружающими Кашемирское Царство, находилась одна возвышеннее прочих, со всех сторон утесиста и ограждена стремнинами. По повелению Миранды в самое короткое время воздвигнуто на вершине оной великолепное здание и с той стороны, с которой удобнее было пройти к оному, она поставила на стражу с полдюжины бесов с тем, чтоб они недопускали ни одного мущины.

По принятии сих предосторожностей, Миранда отвезла туда Ангелику в сопровождении великой толпы определенных к ней смотрительниц и наставниц во всяких родах знания. Ей хотелось, что бы дочь ея приобрела великия познания, считая оныя покровителями женской добродетели, в чем она почти не ошиблась. И сам Архиепископ Турпин признает, что ученая женщина, есть столь мало привлекательное существо, что всякой умной человек расположен более убегать от нее, нежели к ней прилепиться.

Ангелика в приятном своем уединении возрастала в красоте, в приятностях, в нежности, кротости и мудрости. Она великие оказала успехи в танцованье и музыке. В двенадцать лет она знала Арабской язык, который не только в Азии употребителен был, но по завоевании Мавританцами Испании вошел уже и в Европе в употребление. Что же принадлежит до Философии, Астрологии и других наук, столько же оныя знала, сколько ея наставницы.

Между тем приближалась уже минута, назначенная судьбою для испытания добродетели молодыя Княжны. В тот радостный день, в который она вступила на четырнадцатый год, открыты были карусельный игры производившийся ежегодно в Кашемире по случаю ея рождения.

Царица окруженная двором своим находилась на пространном балконе, в конце поприща воздвигнутом; по сторонам же онаго сделаны были места в виде амфитеатра, кои преисполнены были зрителями, а сражающиеся устроились на усыпанной песком площади в надлежащий порядок.

Лишь только дан был знак трубами для открытия действий, вдруг явились два рыцаря в последовании четырех оруженосцев, кои везли за ними щиты и копья. Один из рыцарей облечен был воинскою одеждою синяго цвета усеянною златовидными лилеями; шлем его осенен был перьями такого же цвету; на щите его изображены были три лилеи по лазоревому полю. Одежда другаго была серебреной парчи; по золотому шлему его развевались белыя перья, на щите его изображен был серебреный орел в красном поле: благородный вид и воинственная величавость сих чужестранцев обратили на себя взоры всего собрания, а особливо женщин.

Они посмотрели на ратников собравшихся на месте сражения, и невидя из них ни одного достойнаго противодействовать их крепости, подъехали к балкону, на коем находился двор, сделали надлежащее приветствие и забавлялись разсматриванием дам, как между тем начались действия, в коих они не думали иметь ни малейшаго участия.

Однак ж они в том участвовали, и гораздо больше, нежели бы хотели. Ража Синдаб, рослый и статный Индеец, был один из шести Капитанов телохранительнаго войска волшебницы, (не подумайте, что бы волшебница имела нужду в какой либо страже, ей токмо нужны были начальники оной). Синдаб при всей низости души будучи в качестве главнаго любимца, неукоснил надуться величавостию высокому сану обычною. Он одержал однакож над пятью или шестью Кавалерами победу, которою чрезмерно возгордился.

Взошедши на балкон, на коем находилась Миранда увидел он двух рыцарей, кои на все сии произшествия весьма мало имели внимания. Чужестранцы, сказал он им, разве вы для того только сюда приехали, что бы быть зрителями? – У нас такие вопросы никогда неостаются без наказания, ответствовал гордо рыцарь с синими перьями: сойди сюда для получения ответа. По сих словах взял он у оруженосца копье свое и отъехал в конец поприща. Синдаб распаленный гневом, садится на гордаго коня своего, берет оружие и летит к своему сопротивнику. Они встречаются среди самой площади: Индеец поражает чужестранца копьем своим, но удар сей не более над ним действует, как северный ветр над Кавказскою горою. Между тем Синдаб получает столь тяжкой удар, что свергается с коня своего и шагов на десять отлетает, его тотчас подняли; он объемлется стыдом и неистовством, берет кинжал, и в такое время, когда рыцарь перестал уже о нем и мыслить, подкрадывается к нему и делает удар, который однакоже, благодарение добрым доспехам, не повредил чужестранца. При сем нечаянном нападении рыцарь извлекает меч свой, который находясь в таких руках не умел легких ран делать; вот как я наказываю подлых тварей! сказал ему, и одним разом отхватил Индейцу голову.

Миранда забывши на сей раз и сан свой и силу чародейства пришла в изступление, как обыкновенная женщина. Она приказала схватить преступника, но не легко было исполнишь ея повеление. Тщетно тысяча мечей извлекаемы были противу двоих рыцарей; они иных сражали, других низвергали, иных ранили, иных умерщвляли; одному разсекают до зубов череп, другаго пронимают до чрева, всем наносят смерть или ужас. Устрашенные Кашемирцы не находя к спасению своему кроме бегства никакого способа, разсыпаются в разныя стороны.

При сем поразительном зрелище, волшебница призывает в помощь все адския силы; но заклинания ея нимало уже не действуют, преисподняя ей не повинуется, не отвечает, и оставляет ее обремененну скорбию и удивлением.

Незнакомые ратоборцы вложив в ножны страшные мечи свои приблизились к госпожам, которыя при виде их вострепетали. Государыня! говорил рыцарь с синими перьями, оборотись к Царице, почитаемый, а часто и покровительствуемый мною пол ваш защищает вас от моею гнева. Я то только предварительно скажу Вашему Величеству, что безумное есть дело наводить на гнев таких ратоборцев, каковы суть Ренод и Роланд. После сих слов они удалились тихими стопами и выехали из городу в последовании оруженосцев.

Миранда вышед из замешательства, стала пробегать книги для осведомления, кто таковы были сии два человека, и для чего адския силы неповинулись ея велению. Тут узнала она, что один из них был непобедимый рыцарь Роланд, Граф Анжерский, племянник Императора Карла великаго, а другой славный Ренод Монтобанский; что они по наставлению волшебника Могиса двоюроднаго брата Ренодова доступили до крепости Агора в великом Тибете находящейся, овладели Дурандалем и Фламбергом, кои стрегомы были страшным великаном. В то время волшебница удобно поняла, для чего ад ее не послушал. Она знала, что Дурандаль и Фламберг были страшные мечи омоченные в Стиксе, коими низлагались самыя крепкия ополчения и разгоняемы были самыя сильныя чародейства; что против таких ратоборцев и таких оружий гнев был бы суетен и сила безполезна.

Между тем, как Миранда предавалась горести своей, рыцари удалились от Кашемира и направили путь свой к Западу. Они согласились прейти Персию, Сирию, Египет и седши на корабль в Александрии ехать во Францию, где Император имел нужду в скорой их помощи. Они узнали, что Аграман, Король Срацинской и Марсиль, Король Мавританской намерены были соединив силы свои ворваться в Карла Великаго государство.

Рыцари не выехали еще из пределов Кашемирскаго Царства, как встретили кавалера, который показался им воином необыновенным. Он к ним подъехал и посмотрев на них со вниманием, вопросил: ужели, милостивые государи, имею я наконец щастие обрести славнаго Ренода и безсмертнаго Роланда? я давно ищу их и нарочно поехал в Кашемир в том чаянии, что они конечно не пропустят случая показать храбрость свою в карусельных упражнениях. – Ты не обманывается, ответствовал ему Ренод: я Ренод, а сей товарищ мой есть Роланд. Незнакомый сошел с лошади, поднял шлем свой, и взяв руку Ренодову, позвольте милостивый государь, говорил ему, облобызать сию непобедимую руку. Я Гидон, сын одного французскаго рыцаря и Селимы Княгини Мингрельской. Известно ли вам сие имя? Редон также сошел с лошади и обняв Гидона, говорил ему: так конечно, имя твое мне довольно знакомо. Ты сын Герцога Эмона; он часто говорил нам о тебе и о прекрасной Селиме: ты брат мой, котораго я всегда любишь буду. Граф Анжерской также обнял молодаго Гидона; открытый вид его и приятныя обороты весьма понравились рыцарям. Любезной Кавалер, говорил ему Роланд, ты находишся с своими друзьями, и я надеюсь, что мы никогда друг друга не оставим. Это моя участь, ответствовал Гидон: поелику вам то угодно, я везде буду за вами следовать, удивляться благородным вашим подвигам и шествовать ко славе по стезям вашим.

Между тем они въехали в лес для препровождения ночи. Древние рыцари спали под деревом или на открытом воздухе, так спокойно, как бы и на постеле. Щастие их, естьли оруженосцы не забывали о съестных запасах; но сии люди в таком случае были догадливы. Ренод во время ужина уверял Гидона сильным образом в своей дружбе. Кто бы поверил любезный мой брат, говорил он ему, что ты воспитан в лесах Мингрельских? по твоему живому и вольному расположению и по приятности обращения твоего скорее можно подумать, что ты родился и воспитан при французском дворе. – Вы мне много делаете чести, ответствовал Гидон, я сих лестных способностей вами мне благосклонно приписываемых в Мингрелии не имел, а был там известен под именем только Гидона дикаго. О! нет, вы не заслуживаете сего имени, говорил Роланд, а оно вам дано было без сомнения какою нибудь Мингрелькою, которой вы не оказали своей благосклонности; вас надобно познакомить с нашими француженками. Оне ко всем чрезвычайно ласковы, а по тому можно ясно надеяться, что и вы таковы же будете к их прекрасному полу.

Как вы далеки от истинны, милостивый государь, ответствовал Гидон: я любил Фатиму; женщины наши суть самыя прекрасный на земли, но лучше Фатимы конечно нет ни одной во всем свете. Но в то самое время, когда я полагал в ней все щастие, когда ежедневно новыя получал клятвы в непременной ея ко мне любви, имел трех или четырех соперников, коих она столько же делала щастливыми, сколько и меня. Вот ето прекрасно! прервал Роланд, чтож такое? приключение самое обыкновенное и простое, Фатима ваша поступила так точно, как поступают другия. Но что вы тут предприняли, нещастный любовник? – без сомнения хватились за отчаяние? – Почти так, говорил Гидон: я возгнушался легкомысленною Фатимою, всем ея полом и безразсудным своим легковерием, я убегал общества, и меня назвали диким. Но я не долго был в таком положении; начал думать, что женская склонность к обману и непрестанным переменам так точно естественна, как наклонность реки к морю. Сие справедливое или мечтательное предположение привело меня в разум: я почувствовал, что нетолько глупо, но едва ли и непостыдно для мущины безпокоиться неверностию женщины; я принял прежний образ жизни, заводил каждый день новыя любовныя интриги и клялся отмстить Фатиме каждый раз, когда только удавалось мне находить приятных и благосклонно способствующих во мщении моем женщин.

Это для меня чудно, говорил Ренод, что непостоянная Фатима сделала тебя самого непостоянным. Мы покажем тебе во Франции любовниц гораздо вернейших. Да! вы конечно намерены показать ему свою Изабеллу Маянскую? прервал Роланд, а больше незнаю сыщете ли надежных, что принадлежит до меня, я таковых совсем незнаю; правда что я, благодарение небесам, никогда не любил и любить не буду; я очень согласен в мыслях с Гидоном, и радуюсь что он в сем случае так благоразумен. – Нещастной Роланд! при такой твердой на себя надежде он находился в таком точно состоянии, в каком бывает кормщик, который и приближившись уже к камню долженствующему устроить его гибель презирает морския опасности потому только, что никогда непретерпевал их.

В следующее утро, которое обещевало прекрасный день, рыцари отправились в путь, и лишь только выехали из лесу, увидели в стороне весьма великолепное здание стоящее на горной вершине. Они так часто слыхали об Ангелике, и о ея замке стрегомом Адскими духами, что увиденный ими признали за жилище княжны Кашемирския.

Я нетерпеливо хочу узнать, говорил Роланд, заслуживает ли сия красавица те похвалы, какия ей приписывают. Не ужели Граф, по твоим мыслям это стоит того, чтоб мы остановились? говорил Ренод. Первое есть то препятствие, что Гидон не может туда с нами войти, неимея пропуску подобнаго Дюрандалю и Фламбергу. Естьли бы дело состояло только в посещении Ангелики, ответствовал Роланд, то и я бы несогласился устраняться с дороги, но увидеть несколько дьяволов, это любопытно. Гидон же согласится подождать нас в сем лесу. Рыцари отдали Бридедора и Баярда[1]1
  Рыцарские Кони.


[Закрыть] оруженосцам своим, уверили Гидона в скором возвращении и пошли к замку.

Они прошли без затруднения, и дьяволов совсем невидали. Сила очарованных мечей их разгнала адскую стражу и Роланд обманутый в своем чаянии хотел возвратиться к Гидону; но поелику уже мы в замке, сказал он по том, то можем у княжны позавтракать.

Лишь только вошли они в чертоги, все женщины подняли великой крик: ах! это мущины! мущины! и хотели бежать; но вскоре опомнились и охотно осталися, что очень естественно. – Мы хотим, Государи мои, говорил им Роланд, отдать свое почтение княжне Кашемирской; пожалуйте проводите нас в ея покои. Одна старая надзирательница ответствовала, что Княжна изволит прохаживаться в саду, а между тем приказала тотчас уведомить ее о прибытии рыцарей.

Сия весть привела Княжну во удивление, но непрогневила. Подруга ея Роксана, дочь Ражи Синдаба, которая обстоятельное имела о мущинах понятие, старалась княжну в том наставить; но Ангелика с некотораго времени пожелала сама узнать то пояснее.

Она близка уже была к сему удовольствию. Рыцари в провождении Ангеликиных прислужниц пошли к беседке, в коей находилась княжна с Роксаною. Она увидев их смутилась. Один вид их просветил ее гораздо больше нежели все наставления Роксанины.

Они подошли к ней, сделали по весьма низкому поклону и смотрели на нее неговоря ни слова; и правда, что из всех прелестей природы небыло равной в красоте Ангеликиной. Волшебницы сдержали свое слово. Она неуступала в красоте и прелестях ни самой лучшей Гурии или Грации. В довершениеж опасности для любопытных рыцарей, Ангелика не была убрана и даже неимела на себе ни искры драгоценных камней. Головной убор ея состоял из цветов, легкая одежда столь худо покрывала младую грудь ея, что она бы вся была видна, естьлиб пук Ясминов не закрывал одной ея части. Ренод немного незабыл своей Изабеллы; что же принадлежит до Роланда, вся душа его в глаза преселилась. Гордый рыцарь перестал быть нечувствителен, сердце его отдалось без сопротивления: он почувствовал пагубную любовь, от коей никогда уже не и целился.

Ренод в меньшем будучи смятении, нежели друг его, прервал наконец молчание. Сему князю, Государыня, и мне говорил он Ангелике, несказанно хотелось видеть удивления достойную княжну Кашемирскую, и теперь мы видим, что прелести ея гораздо превышают тот слух, который о них носится. – Ангелика изъявила Рыцарям удовольствие видеть их у себя с таким осклаблением, которому бы и сама Венера позавидовала. Она спрашивала у них, кто они таковы, каким образом преодолели окружающую замок ея стражу, и делала много других вопросов, на которыя Ренод и Роланд ответствовали попеременно потому, что Роланд много раз лишался языка. Сей страшный воин приводивший целые полки в трепет, трепетал сам пред незлобивым ребенком, и можно сказать, что по смерти Геркулеса любовь неодерживала еще славнейшей победы.

Ангелика возстала. Нежным станом своим и пленительною поступью она подобилась безсмертной Богине юности. В провожании рыцарей ходила она по прелестным садам своим, а потом водила их по великолепным своим чертогам, на которыя по видимому истощены были вся восточная пышность и убранство, но рыцари ни на что несмотрели кроме Ангелики.

Проводив целые восемь дней в сем прелестном жилице Роланде и непомышлял еще об отъезде. Он забыв Гидона, Карла великаго, Европу и войну и даже самаго себя, занимался только Ангеликою. Наконец Ренод напомнил ему, что время уже было с Княжною проститься. Роланд оцепенел от ужаса: Боги! возопил он, оставить Ангелику! никогда уже ее невидеть! Ах, Ренод! понимаешь ли ты всю мою слабость? весь стыд мой? – Стыд твой, ответствовал Ренод, ты влюбился, больше ничего: а в этом нет стыда никакого. Так, я люблю, говорил Роланд, люблю безмерно, до изступления. Сердце мое изменило мне при первом взгляде на сию очаровательницу. Чтож такое? сказал Ренод, я знаю, что ни один еще неприятель немог устоять противу твоей храбрости: Ангелика есть достойный тебя неприятель, победи ее… Победить ее! возопил Роланд, но можно ли победить совсем уже побежденному… Чтож начать? неужели истаевать здесь в слабости терзая сердце свое всеми волокитствами сродными обыкновенным любовникам? но я слышу глас чести призывающий меня на помощь моему отечеству. О плачевная слабость! о низость недостойная такого человека, каков я!., но оставить Ангелику! удалиться навсегда от сего милаго предмета…. Нет, мой друг, я не оставлю ее. Слава, честь, разсудок, должность!.. О! вы только пустые имена и нимало не составляете щастия. Нещастный Роланд! ступай, великодушный Рыцарь! говорил он Реноду, поди и уведоми всю Европу, что Роланд славу и честь ни во-что не ставит, что он учинился подлейшим из человеков… Поди, говорю я тебе, я уже не стою того, что бы сотовариществовать тебе в войне… О Небо, уже из очей моих лиются слезы! ах, друг мой! по крайней мере неговори никому, что ты видел Роланда плачущаго… Разве ты не человек, любезный мой Граф? говорил ему Ренод, и по какому бы праву захотел ты быть изъят от страстей человеческих? но знай, что я тебя здесь не оставляю; мы все вместе едем: мы увезем и Ангелику. Сие предложение привело Роланда в величайшее смятение, но он вдруг опомнился и говорил Реноду с восхищением: мы увезем ее, так, ее непременно надобно увезти; да и какая бы женщина не поставила себе за великое щастие быть Роландовою женою.

Утвердясь в сем намерении согласились они меж собою, говоря с Княжною вечером так расположить все слова свои, чтобы несколько открыть ей оное и приуготовить ее к принятию отважнаго их предложения.

Лишь только вышла она с Роксаною в рощицу для вечерняя прохлады, Рыцари к ней явились. Они начали с нею разговор, и склонили оный к предмету своему так, что намерение их не совсем открыто было. Я чувствительно жалею, Государыня, о вашей участи, говорил ей Роланд; вы осуждены проводить в скучном уединении безценные дни своея юности, будучи сотворены единственно для наслаждения величайшим блаженством, к какому только человечество способно. Это правда, ответствовала Ангелика, что жилище сие неприятно: мы до прибытия вашею никого здесь невидали. Сии слова произвели в Роланде удовольствие и надежду. – Да естьли бы, прекрасная княжна, и вывели вас из сего места, то не для иного чего, как для заключения в ужасную сераль какого-нибудь Индейскаго Государя. Там будете вы сотая, а почему знать, может быть и тысячная жена властолюбиваго мужа. Но я еще обманываюсь, Государыня, серальских женщин нельзя назвать женами повелителя их: оне только невольницы дрожащия под законами самовластнаго и ревниваго тирана. Он может одним словом располагать их жизнию, и что всего ненавистнее, он даже принуждает их повиноваться суровым приказаниям ненавистных евнухов, ужасных стражей нещастныя красоты. Ах Милостивая Государыня! какая участь для несравненныя княжны Кашемирския! я это знаю, говорила Ангелика, но чем пособить, Государь мой, это моя судьба, необходимость. Для чего щастие, продолжал Роланд, не произвело вас в наших странах? Вы бы одна были супругою какого нибудь Князя, который бы вас обожал; удовольствие и свобода следовали бы везде по стопам вашим; все бы старалось служить вам и нравиться, и вы бы царствовали там над всеми сердцами. Щастию то не угодно было, ответствовала Ангелика. – Ему очень угодно, чтобы вы там были, говорил Роланд с восхищением. Удостойте своего присутствия Двор Императора моего дяди; позвольте нам проводить вас туда; я вам клянусь честию, клянусь чувствованием, которым сердце мое преисполнено, что вы там будете наслаждаться таким знаменитым и приятным жребием, которому все унылыя Азийския Султанши позавидуют. Хотя Княжна на сии слова и неответствовала, но они произвели в ея сердце великое впечатление. Особливое же отвращение почувствовала она к серали и евнухам. Она, правда, незнала что такое евнух, но считала уже его таким животным, котораго она никогда любить не может. Все, что Роланд ни говорил, казалось ей весьма справедливым; она не могла представить себе, чтоб оставшись в Азии можно было избегнуть серали и страшных ея евнухов. Сие размышление и тайное чувствие, которое несовсем ей было понятно, подвигли ее к вожделенному рыцарскому предприятию, которое она на утрии открыла.

Лишь только увидела она Роланда, начала говорить ему: вчерашнее ваше, Государь мой, предложение весьма означает доброе ваше к нам расположение; но естьли бы случилось нам принять оное, то обещаетесь ли вы во всем исполнить наши желания? При сем нечаянном вопросе, Роланд восхищается радостию и обещает повиноваться во всем ея повелениям. Я полагаю всю свою славу в том, чтобы служить вам, продолжал он, и естьлибы вы приказали мне доставить вам владычество над всеми народами Индии, они бы тотчас покорены были вашим законам. Ренод также рекомендовал себя к ея услугам. Она согласилась в следующий день отправиться в путь на самой заре.

Ренод пошел тотчас из замка и приказал Оруженосцам при самом начале дня подъехать к замку. Между тем спускаясь с горы увидел он в долине преизрядную коляску запряженную шестью лошадями. Вот и еще, говорил он, подарок щастия. По том пустился бежать и достиг до коляски: он нашел в ней молодаго человека, которому объявил учтивым образом, что в экипаже его имеет нужду и просил его уступить ему оный в замене алмаза, который ему тотчас вынул. Проезжий смеялся его предложению и говорил ему; конечно, друг мой, это происходит в тебе от Схирскаго напитка, который весьма забавно в голове бродит. Да и рука моя забавно бродит, ответствовал Рыцарь, и между тем стащил с коляски Господина, кучера и почталиона. Теперь я думаю ты знаешь дорогой насмешник, говорил Ренод, что не ловко отказывать в чем либо тому, кто тебя сильнее. Потом сунул он алмаз в чалму проезжаго, проводил коляску в лес, где находился Гидон и Оруженосцы и возвратился в Ангеликины чертоги.

Сия княжна такое почувствовала омерзение к сералям и евнухам, что нетерпеливо желала от оных удалится. Всю последнюю ночь проводила она у туалета. Она наколола на голову цветок из самых крупных брилиантов, надела долгое платье с камнями и пояс усыпанный весьма дорогими рубинами.

Лишь только начинала заря позлащать горизонт, Ангелика в виде гораздо блистательнейшем, нежели самая заря, вышла из чертогов своих в последовании Роксаны и Рыцарей. Влюбленный Роланд находился в высочайшей степени изступления, но между тем он чрезвычайно досадовал, что Ангелика обременена была такими украшениями. Ему бы гораздо приятнее было видеть ее в том легком платье, которое немешало ему удивляться ея сокровищам драгоценнейшим всех Индейских алмазов. Лишь только приблизились они к ограде, адские Духи разсыпались и оставили им свободный выход. Гидон встретил сих новых товарищей и сделал им весьма учтивое приветствие, после чего посажены оне были в коляску и в провожании рыцарей отправились в путь.

День был прекрасный, поля изобиловали всеми приятностями, коляска была покойна; все благоприятствовало великим путешествователям наполненным радостию и надеждою. Они проехав довольное разстояние расположились на ночлег в пераом Пингабском городе.

Только что Княжна проехала границы Кашемирския, Миранда прибыла в ея замок. Поелику она неимела довольно силы противу рыцарей, то и немогла воспрепятствовать уходу Ангелики. Она воспылала гневом на легкомысленную дочь свою, на рыцарство, на весь свет, а особливо на Кавказию. Кавказия! возопила она, такую то премудрость дала ты моей дочери? скажи мне не потребная, позволял ли когда либо Султан Соломоне увозить себя? При сих словах Кавказия явилась к ней? нет, Волшебница Миранда, ответствовала она, его никогда не увозили, да это и необыкновенно, чтобы с мущиною могло то случиться. Хорошо! Жестокая, подхватила Миранда, где же та премудрость, которую ты обещала Ангелике? Я приезжаю в замок и слышу что она уехала с незнакомыми. Миранда! ответствовала Кавказия, сей отъезд не без ума сделан. Естьлибы и сам Султан Соломон захотел уйти с кем, чтобы повидеть свету, то весьма бы разумно поступил, естльлибы учинил то недожидаясь приезду отца своего. Вот какое утешение! говорила Миранда: но скажи мне Кавказия, каким бы ты образом думала исправить сие зло?

Волшебницы зная, что ни чародейства их противу обладателей Дюрандаля и Фламберга, ни сила против ратоборцев не могли быть действительны, решились для сохранения цвета столь нечаянно подверженнаго сорванию употребить другое средство, и вызвали из преисподней самого хитраго духа. Лети, говорила ему Миранда, и поселись в поясе Ангеликином; сия возлюбленная девица имеет драгоценную розу, коей хранение тебе я вверяю; ты за нее ответствовать мне будешь. Могущественная волшебница, отвечал дух, для охранения цвета столь много от случая зависящего не много бы было и целаго легиона мне подобных. Опытность твоя мне известна, говорила Миранда, не отговаривайся больше и лети скорее. В одно мгновение дух сей очутился в Ангеликином поясе. Кавказия опасалась, чтобы сила чародейственных мечей не преодолела и сея стражи. Нет, говорила Миранда, естьлибы и случилось Роланду дойти до такой наглости, чтобы напасть на крепость, то он конечно не хватится взять в помощь пагубное свое оружие. Волшебница имела предосторожность очаровать находящихся в замке женщин, зная, что естьлибы хотя одна из них вышла из замка, то побег ея дочери немедленно стал бы известен всему свету.