Текст книги "Поизмятая роза, или Забавное похождение Ангелики с двумя удальцами"

Автор книги: Автор Неизвестный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

Но в самом деле обещание Аги не сдержано. Ибрагим нимало тем разговором не воспользовался. Он остался по прежнему слабым Государем, и народ его претерпевал те же бедствия.

На другой день Ибрагим прислал дамам богатые подарки состоявшие в дорогих камнях, а рыцарям по усыпанной брилиантами сабле. Щедрость его была неограниченна. При отъезде же их из Испагана повелел он Визирю Исуфу проводить их до самых границ Персии.

Они продолжали путь свой с великим удовольствием. Роланд будучи всегда внимателен, предан и искренен, изъяснял любовь свою одними только поступками. Княжна с своей стороны оказывала ему и благосклонность и почтение; но нежныя ея чувствия обращались одному Реноду. Юное сердце ея роптало на нечувствительность сего рыцаря. Многократно любовь понуждала ее с ним объясниться: и хотя стыд удерживал ее в молчании; но все слова, которыя бы она сказать хотела взорами, поступками, смятением и даже самым молчанием так ясно выражаемы были, что Реноду надлежало действовать всею бодростию и мужеством своим, чтоб устоять противу столь опасныя осады. И сам Турпин думает, что сей великий воин при всех дружеских чувствованиях к Роланду и Изабелле был бы побежден непременно, естьлибы не обращался часто в бег для надежнейшаго одержания победы.

Наполненныя живостию и прелестями Ангеликины глаза так неудачно скрывали снедавший ее пламень, что он всем стал известен, кроме Роланда. Сей любовник не только не был ревнив, но ему даже не могло и в помышление войти, чтобы можно таковым сделаться. Он любил с доверенностию сродною прямому сердцу, и ревность почитал страстию душ самых низких. Но в последствии он испытал к нещастию своему, что и Героем будучи надобно иногда подвергаться жестокости сея любовных сердец мучительницы.

Гидон оставя совсем намерение советовать еще Роланду, чтобы он прервал молчание и приступил к делу, смеялся непрестанно над любовниками и любовию; и как в один день Роланд поздравлял его с таким удачным забвением вероломныя Фатимы, он говорил ему: я хотел бы забыть даже и то, что она сделала было меня весьма диким и глупым. Я начинаю уже думать, что любовь есть совершенная глупость. – Вы хотите сказать, подхватил Роланд, что она есть величайшая слабость или неучастие? Нет, ответствовал Гидон, я хочу сказать, что она есть точно глупость; ну! не глупость ли сударь это, что бы спокойствие свое сделать зависимым от воли другаго и от самых ветреных прихотей? сегодня женщина тебя полюбит, заутра другой предпочтен будет, а там и третий; а почему знать, может быть и все трое в один день благосклонно будут приняты… Я знаю, что когда любимый предмет становится чувствителен, то любовник бывает счастлив, или по крайней мере таковым себя считает: но и то надолго ли последняя минута такого щастия есть первая минута отвращения, и она непременно следует за удовлетворением любви, как будто бы природа хотела тем уверить нас, что сие удовольствие не самой высокой пробы, или что оно даже и опасно. И так вы за ничто считаете, говорил Роланд, сие нежное соединение сердец, которое почитается величайшею в любви приятностию? уважайте, естьли вам угодно, ответствовал Гидон, сие нежное и верное соединение; но остерегайтесь чтобы другая птица не клевала вашей горлицы. Слова ваши похожи на то, говорил Роланд, что и Роксана подражает Фатиме; ваши мысли опять переменились, но скажите мне, скоро ли дойдет очередь до прелестной Бабии? не заботтесь об этом, ответствовал Гидон; зная что любовь слепых своих поклонников и мучит и в стыд приводит, я управляюсь с нею по кавалерски. То есть, прибавил Роланд, вы с нею обходитесь по французски? вы однакож рождены в Мингрелии. Но, разсудок, Сударь, всякой земле сроден, возразил Гидон; в заключение скажу вам только то, что я в любви быть простаком не расположен.

Рыцари достигши до границ Ибрагимова владения нашли пиам Чиновника посланнаго к ним на встречу от Царя и Первосвященника Абдаллина, Калифа Багдадскаго, который извещен о них был от Ибрагима. Абдаллин повелел принимать их везде как друзей царя Персидскаго, возлюбленнаго своего в Магомеде сына. Для пребывания их отведены были в Багдаде огромныя палаты, который от Калифова дворца отделялись только рекою Тигром. В один день, когда Калифу надлежало иметь первосвященническое служение, Рыцари и сопутницы их желая слышать царское поучение, оделись по обыкновению Багдадскому и пошли в великую мечеть.

Церемония началась пляскою Иманов, Сантонов и Моллагов. Сии безчувственные служители сделав множество сметных кривлений, наконец упали от усталости. После того Калиф одетый в лоскут ковра, покрывающаго гроб Пророка, взошел на кафедру и говорил такое поучение, которое уверило Рыцарей, что Государь может быть весьма дурным оратором. По окончании онаго слушатели, с добрым наставлением и благословением вышли из мечети.

Каке тебе кажется сия комедия? спросил Ренод у Гидона. Она для меня жалка, ответствовал последний, но не бывает ли любезный мой Ренод таких комедий в Европе? нет ли у вас также безсмыслицы и самых безразсудных обыкновений? Вопрос твой, ответствовал Ренод, довольно означает Музульманина. Да, это правда, говорил Гидон, естьли того можно назвать Музульманином, кто верит что в Алкоране нашем есть истинны; этому я верю, а протчее оставляю так, как оно есть, и всякому охотно позволяю тому верит и понимать, естьли можно. А что ты думаешь о Магомете, спросил Ренод? Я думаю, что он был человек довольно великой, потому что умел сделаться в своей земле Пророком, а это, как говорят, дело не обыкновенное. Так по этому видно, продолжал с усмешкою Ренод, что ты не очень заботишся целовать священную одежду Пророкова преемника? Конечно так, ответствовал Гидон; но я постараюсь с ним видеться, потому что мы родственники. Княжна Заида, младшая сестра коей матери, находится в числе нижайших супруг Калифовых.

Гидон удостоен приватной аудиенции у Абдаллина. Он приведен был к ступеням трона, на коем и Заида сидела с закрытым лицем близ Калифа. Это была престарелая женщина двадцати шести лет, которая долгое время не удостаивалась и взора Государя своего. Приезд племянника ея был для нее щастливый случай, извлекший ее из толпы и забвения. Гидону позволено было приложиться к подолу Заидиной одежды. Он благодарил Калифа за все милости оказанныя Рыцарям, при чем Абдаллин спрашивал у него: старался ли он неверным спутникам говорить о божественном Алкоране, и хорошо ли расположил их к сему святому закону. Повелитель Правоверных! ответствовал Гидон, мы все различных вер, и естьлибы я стал им проповедовать о своей, они бы также о своей мне толковали; таковые споры разстроили бы нашу дружбу и сделали скучным наше путешесвие. Музульманин! сказал Калиф, разве небесныя упражнения могут наводить скуку! приведи мне своих друзей, я убежду их в истинне или увещанием или силою. Да не оскорбится святость твоя, говорил Гидон, моим представлением! я очень сомневаюсь, что бы истинна могла быть внушена силою. О Слепцы, коих очи никогда не были просвещены светом истинны! возопил Калиф, нерадивые музульмане! не уже ли не знаете вы написаннаго: аще неверный не послушает тебе, вооружись мечем? Не сие ли священное веление дало нам над сими местами владычество? Не оно ли покорило столько народов святому закону Пророка?

Для укрощения Калифовой ревности Гидон представил ему точное изображение Рыцарей, восхвалил геройское их мужество, расказал о их подвигах и дал ему почувствовать, что сии воины покровительствуемые Персидским Государем не удобно могут быть обращены в другую веру. Ну, хорошо, сказал Первосвященник, поелику солнце для них еще не восходило, мы можем надеяться, что оно когда-нибудь просветит их… Напоследок приказал он Заиде поднять покрывало свое. Гидон по печальному и томному виду прекрасной своей тетки удобно понял, что ей сераль не очень нравится, и что сотоваришество рыцарей для нее было бы выгоднее, нежели знакомство с Магометовым преемником.

Рыцари и подруги их в ожидании Гидонова возвращения наслаждались вечернею прохладою на балконе своего дому, откуда виден был весь почти город и течение Тигра. Балконы соседственных домов наполнены были любопытными зрителями, из коих один смотря на Ангелику пришел в совершенное изумление. Почувствовать к ней любовь было неизбежное нещастие для всякаго, кто только пристальнее ее разсматривал.

Сей новый любовник был страшный Градасс, Царь Чиркасской, воин дерзновения и зверства преисполненный. Некоторый дела привлекли его ко двору Багдадскому, где он известен был одному только Калифу. Но ему надлежало скоро оттуда выехать. Войско его поспешало к Александрии, дабы седши там на суда, соединиться с войсками Аграманта и Марсиля, ссюзников его. Градасс был из лучших друзей волшебницы Каспии, от которой получил он Мамбринов шлем и драгоценное кольцо. Оно будучи вздето на перст левой руки делало его невидимым, но ему не препятствовало все видеть.

Чиркасец помощию сего чародейственнаго кольца очутился близ Ангелики, которую он лучше увидел и сорвал с прекрасных уст ея первый поцелуй, котораго никогда и никто еще не удостоился. Удивленная Ангелика в смятении думала, что это Роксана над нею сшутила. Поцелуи девическия, говорила она сама в себе, имеют однакож некоторую приятность, чего я не ожидала. Но дух хранитель ея не был так как она, обманут. Я тебе это прощаю, сказал он Градассу, но еще не приходи. Дерзской Чиркасец опять подходит: Турпин уверяет, что отважная рука его… но нет, ей неудалось; потому что в тож самое мгновение адской дух схватил неистоваго Градасса, поднял его и низринул в Тигр. К щастию своему он умел плавать, почему кое как оттуда выбился, но не мог понять, как упал с такой высоты. Она мне голову своротила, сказал он опомнясь. Надобно признаться, что эти женщины чудным образом валяют нашу братью, однакож мы таки еще попытаемся и увидим что будет!

Гидон весьма веселил компанию расказыванием о благочестивом намерении Калифа. Он видно не знает, говорил Ренод, что таким образом обращают слабоумных только трусов. Для избежания ж святых увещаний Калифовых решились они скорее отправится в Дамаск, и как в назначенный день предприяли путь свой, Абдаллин приказал препроводит их Aгe со стомя всадниками.

Подобно распаленному псу преследующему уязвленнаго уже оленя, Градасс взяв с собою несколько служителей своих, пускается в след за рыцарями. Естьлибы не препятствовали ему провожатые, он бросился бы прямо на Ангелику, которую почитал верною добычею. Он старался всеми мерами пробиться к ея коляске, но всегда невидимая рука отторгала его; почему и решился он отложить намерение свое до въезду их во владение союзника его Дамасскаго Султана.

Лишь только достигли они до пределов Сирии и Царства Дамасскаго, провожатых с богатым награждением отпустили. Проезжая обильныя поля, увидели они покрытыя златовидною жатвою долины и ниспадавшие по горным утесам ручьи, кои сохранили в лугах вечную зелень. Померанцовые, Пальмовые и Фиговые дерева представляли путешественникам прохладную тень и сладкие плоды. Осененные разновидными деревами пригорки, служили для любовников приятным и покойным убежищем. Наши любовники в сих прелестных местах остановились.

Ангелика с подругами своими стала купаться в маленькой извивающейся по долине речке, где оне вскоре увидели себя окруженных некоторым числом людей. Рыцари наши не сделали бы такого дерзкаго поступка, на какой отважился неистовый Чиркасец с двадцатью чиновниками. Он намеревается схватить Ангелику; но тщетное старание! раздраженный житель ея пояса делает их не подвижными и предоставляет им только мучительную вольность удивляться поразительным прелестям. Градасс простер руки свои к Ангелике и говорил ей страстным и вместе жестоким голосом: выйди на берег прелестная красавица, ты видишь молодость, сверх того я Государь и тебя обожаю, выйди, я достойный тебя любовник. Ангелика ответствовала только страшным воплем достигшим наконец до слуху рыцарей.

Львица, у которой отнимают детей: море воздымающее в ярости волны свои до облаков, или перун разражающий матерое дерево, не так ужасны как Роланд возчувствовавший наносимое Ангелике оскорбление. Он бросается на Градасса, который по Реноде был первый воин, достойный сражаться с Роландом; но в сем случае и самый ад не мог бы противиться ожесточенному Рыцарю. Он поражает Градасса в голову столь сильным ударом, что и при волшебном шлеме Мамбриновом, стоило бы то Царю Чиркаскому жизни, естьлибы Дюрандаль не свернулся в дрожащей от гневу руке Роландовой. Сей страшный меч коснулся стороною только шлема его, но разсек оный как стекло и отнес у Чиркасца правое ухо. Он залился кровью и упал. Роланд хотел пронзить его, но волшебное кольцо сделало ею невидимым. Скаредный подлец, говорил ему Рыцарь, ты одними только чародействами избавляешся от моего мщения. Большая часть Чиркасцев изрублены были в куски, осталныеж спаслис бегством. Победители уверяли устрашенных красавиц своих, что оне уже не должны ничего опасаться. Скромный Роланд не смел даже возвести на ручей глаз своих. Ренод по благоразумию своему от опасных прелестей старался удалиться, а неосторожный Гидон видел довольно… и почувствовал к Бабии весьма благосклонное расположение.

Рыцари желая подруг своих вывести из смятения, пробыли в сих приятных местах целые два дни. Гидон нашедши случай разговаривать с Бабиею на едине, напомнил ей о происходившем во время их купания: она улыбнулась. Он похвалял виденныя им прелести: она смеялась. Он открыл свое ей желание видеть оныя поближе: она еще больше смеялась. Наконец он начал употреблять некоторыя шалости, и видя что на него за то не гневаются, стал более вольничать. Бабия, сколько благопристойность требовала, противилась; но на конец почувствовав, что она женщина и наедине с любезным мущиною удостоверилась, что Гидон мог ее утешить гораздо лучше, нежели все священные служители Брамы.

Оставя сии приятныя места прибыли они в одну деревушку и приказали просить гостеприимства. Бедный человек принял их в свою хижину и угощал молоком и плодами. В первый еще раз увидели они такую бедность вместе с таким добродушием, каковые показал им хозяин. Роланд вынимает наполненный золотом кошелек и отдает его селянину, но сей от него отказывается. Оставте это у себя, говорит он Роланду, мы в деньгах не имеем нужды. Я вас принял по человечеству и за доброе дело не принимаю платы. По истинне, говорил Роланд, в сердце сею простаго человека гораздо более благородства, нежели в богачах и вельможах. Скажи мне добрый человек, продолжал он, какую ты платишь дань Султану Дамасскому? Он берет с меня две трети произведений приносимых моею пашнею, а остальным по милости своей меня жалует. Велика милость! Сказал Ренод. Какое подлое и несносное грабительство, возопил Роланд! у нас много неприятелей, подхватил селянин, от которых он нас обороняет; надобно непременно заплатить за то ему и его войску… И в тож самое время делать ему вспоможение в его забавах, примолвил Роланд, в его пышности и жадности. – Рыцари оставя тихонько в хижине наполненный деньгами кошелек простились с хозяином удивляясь его добродетели.

Они не останавливались в Дамаске из одного презрения к Султану Аладину, который при старости своей находился в совершенном рабстве у прихотей своих и любимцев. Он доброе имел сердце; но о должности своей вовсе не думал, утеснял подданных по слабости своей, и государство оставлял в безпорядке для того, что наблюдение благоустройства сопряжено с трудами, а для него труды были несносны. Рыцари старались из нещастныя сея стороны скорее выехать. Они проехали неплодныя поля Палестины и узрели обильныя долины орошаемыя Нилом.

В то время Египет был во владычестве Омара. Никогда государи, сколько бы история или ласкательство ни изображали их самыми лучшими красками, не имели столько царских качеств, сколько было в сем великом человеке. Юлий Кесарь не столько имел разума и деятельности, Антонин мудрости, Тит милосердия, сколько Омар, который, можно сказать, был любовь добрых людей и ужас непотребных. Злодеи трепетали и вида его, зная что он во все входит и все видит. Последний из подданных его имел к престолу его такой же доступ, каким пользовался первый придворный вельможа. Усердствуя к пользе Государственной более нежели Омар требовал, не страшились они ни Государскаго неправосудия, ни жаднаго грабления вельмож его. Он имел огромный дворец потому только, что он сооружен предместниками его. В протчем гнушаясь пустым блеском обыкновенных Государей, потому что наружностию легче заслужить уважение нежели прямым достоинством, поставлял он величие свое в одной только добродетели. Благоустройство, правосудие и мир, а с оными и щастие возседали с ним на престоле.

Султан Гуссейн, старший сын Омаров, не похож был на отца своего. Гордость породы превозмогла над воспитанием. Наглое и неистовое его свойство угрожало Египту, что за царствованием добраго Государя последует царствование Тирана. Но Омар будучи более друг народу, нежели сыну своему, расположен был предать скипетр в достойнейший руки.

Рыцари подъезжая к воротам Каира встречены были Султаном Гуссейном. Ангелики нельзя было видеть без великаго движения; почему Гуссейн почувствовал в себе желания столькоже опрометчивыя, как и намерение удовлетворить оным. Чужестранцы! говориле он рыцарям, ежели сии женщины невольницы и вы везете их в Каир для продажи, то я беру их для себя: я Султан Гуссейн. По щастию его сие имя, а больше того имя Омара было известно Роланду. Он удержал движение своего гнева. Сын великаго Омара, сказал он ему с холодностию, не получите от меня ответа. Безумец! вскричал Гуссейн в великой ярости, как ты смеешь столь дерзко ответствовать сыну Омарову? При сих словах бросился он на рыцаря с обнаженною саблею. Роланд подобен будучи льву разгневанному молодым и неопытным псом презирал сие нападение и считая Гуссейна недостойным Дюрандаля, противупоставил ему щит свой. Я сим воздаю честь добродетели отца твоего, говорил он молодому Султану. Между тем высланные Омаром на встречу рыцарям вельможи отдалили Гуссейна, а молодой Бей просил учтиво путешественников принять у него квартиру.

Омаре уведомясь о поступке Гуссейна, приказал заключить его в крепость Суан, находящуюся в отдаленной части Египта. Между тем же велел просить чужестранцев к себе, что они весьма охотно исполнили. Ангелика с подругами своими желая видеть стол славнаго Государя, пошла вместе с рыцарями. Входя во дворец, они весьма мало видели стражи, потому что Омар не имел в ней нужды. Вошед в залу, в коей допускал он к себе людей всякаго состояния, узрели они его в виде отца посреде семейства своего находящагося.

Ангелика и подруги ея подняли покрывала свои и сделали Омару самое учтивое приветствие. Рыцари при всем своем отвращении к восточным обычаям поклонились до земли. Омар подал им руку говоря: Омар есть последний может быть из смертных, и потому он не любит сих обрядов. Государь! говорил ему Роланд, не Князю египетскому приносим сию почесть. Такие воины, как мы, считают себя не ниже Государей; но льзя ли воздать достойную честь Омаровой добродетели! Благородная вольность сего приветствия непротивна была Омару. Он тотчас приказал принести дамам подушки и дружески беседовал с рыцарями.

Он спрашивал у них о некоторых обстоятельствах царствования Карла Великаго. Я бы весьма почитал вашего Императора, говорил он им, естьлибы он не имел такой охоты обращать в веру свою вооруженною рукою. Но вот! Государь, ответствовал Ренод, указывая на Гидона, вот Музульманин, который уверил нас, что и Мединской Пророк думал сходно с Карлом Великим. Это правда, сказал Омар с улыбкою, но я и в Пророке не с лишком сие уважаю, да ваш же Император следует закону другаго Пророка. Омар беседовал с ними о войне, которая угрожала Европе. Аграман и Марсил, говорил он, намерены напасть на Императора Карла. Они будучи одной со мною веры ожидали моего в предприятии своем вспоможения; но Карл не сделал мне никакой обиды, сверх же того я гнушаюсь войною. Их намерение столко же безумно, как естьлибы Европейцы ваши, коих я совсем не знаю, высадили войска свои на брега наши для изгнания меня из сего царства. Они думали Государь, подхватил Роланд, что войско Царя Чиркаскаго расположится в Египте… Градасс тем ласкался, ответствовал Омар, но принужден был поворотиться к малой Азии. Я не подмога неправде. Между тем он уже читал в глазах рыцарей намерение их представить ему прозьбу. Естьли ты дозволишь нам Государь, говорил, ему Роланд, просить у тебя какой либо милости, то мы просим тебя о освобождении Султана Гуссейна. Омар ответствовал на то, что прелести сих госпож удобно могут привести в заблуждение всякаго человека; но что есть другия важныя причины его изгнанию.

Чрез несколько дней Омар проходя мимо дому Бея Селима зашел посетить Рыцарей и Ангелику. Из окон жилья их видны были верхи славных пирамид воздвигнутых на счот премногих тысяч нещастных. Он предлагал им, что естьли они захотят видеть сии памятники сумазбродства человеческаго, то он их туда проводит. Гидон почел случай сей весьма удобным к тому, чтоб рекомендовать Бабию в Омарово покровительство. Он расказал ему приключение сей молодой Индианки, и донес ему, что она имеет брата торгуюшаго в Александрии, коему они намерены препоручить ее. Смеем ли просить тебя Государь, о царском покровительстве для сей любезной особы? говорил наконец Гидон. Омар милостиво на то согласился… Спустя несколько времени они с сим великим человеком простились и отправились в Александрию.

Там они разстались с Бабиею, которую Княжна Кашемирская наградила богатыми подарками. Один Капитан Венецианскаго корабля взялся отвезти их прямо в Марсель, куда они тотчас и отправились.

Корабль их нагружен был тем только, что могло доставить Ангелике приятное путешествие. Роланд на нее только смотрел, об ней думал, ею дышал. Лишь только потеряли они из виду землю Египетскую, Роланд объят стал великим страхом, о котором естьли он имел прежде какое-нибудь понятие, то единственно по виду своих неприятелей. Он вздумал, что для защищения Ангелики от насилия волн недействительны ни оружие ни сила. Естьли ветр был противный, то он опасался, чтобы за оным не последовала буря. Малейшее движение моря наносило ему опасность что бы не потонул корабль. При малейшем вихре казалось ему, что Ангелика скоро поглощена будет волнами. Корабельщики смеялись его смятению и о храбрости его немного думали.

Между тем они уже проплыли Кандию и плавание их было так благоуспешно, как только желать было можно. Мы уже приближаемся к той стране, говорила Ангелика подруге своей, где, как нам сказано, ищем мы вольность, удоволствие и щастие; но Рыцари наши мне кажется очень хладнокровны. Нет, Княжна, ответствовала Роксана, Гидон дон оказывает чрезвычайное усердие, особливо с тех пор, как мы оставили эту маленькую Бабию; что же принадлежит до Роланда, он как изо всего видно, обожает вас. А Ренод? прервала Ангелика. Он вас любит, сказала Роксана. Ах! возможно ли, чтобы Ренод любил меня, говорила Княжна, не ужели ты думаешь, что сей любезный человек меня любит! Признаюсь, что я от него только ожидаю всего щастия, которое они мне обещали: без него никогда не удалилась бы я от своего отечества и матери. Но естьли я ему непротивна, то для чего он никогда не сказал мне о том ни одного слова. Я иногда примечала то в глазах его. Может быть он боится, говорила Роксана, оскорбить друга своего Роланда. Я должна, сказала Ангелика, Роланду одною только благодарностию, а естьлибы он захотел моей любви, то ему надлежало бы самому произвести во мне оную.

Разговоре их прерван был происшедшим на корабле великим шумом. Корабельщики увидев множество кораблей убоялись, не Африканские ли они, и поелику они были на ветре, то поворотиться и бежать им было невозможно. Матрозы были в великом смятении; но Роланд чувствовал в себе возраждающуюся бодрость и мужество; они хотели выставить флаг Египетской, но Роланд приказал вместо того поставит Французской. Не бойтесь никого, говорил он им, вы имеете на корабле своем Ренода и Роланда: естьли мы будем окружены, то вы не мешайтесь ни во что; старайтесь только о оборотах и остерегайтесь пожару; протчееж все возложите на нас.

Неприятельские корабли приближились. Они принадлежали Маргилю Королю Испанских Мавров и наполнены были войском отправленным к Эгеморту. Увидев на Рыцарском корабле Французской флаг, они уже считали оной верною добычею и пустились на него с тем, чтобы требовать сдачи. Рыцари старались между тем доставить Ангелике и Роксане безопасное место. Я вас прошу прекрасная Ангелика, сказал Роланд, быть здесь столькоже спокойною, как в палатах Кашемирских. При сих словах он осмелился поцеловать у Княжны руку. Ангелика взглянув на Ренода покраснела.

Когда все уже приведено было в порядок, на Мавританских кораблях, дан сигнал для опущения флага, но как Рыцари наши не согласны были на строгое их предложение, то вдруг два корабля налетели на них для бою и бросили якори. Друг мой! говорил Роланд Реноду, поражай всех, кто тебе ни попадется; Гидон будет действовать там, где больше нужда потребует, а протчее все я беру на себя.

Мавританцы вскочили на Христианской корабль не видя никакого сопротивления, но они не замедлили и сойти с онаго. Рыцари вдруг на них нападают, теснят их и приводят в беспорядок. Каждый удар Дюрандаля и Фламберга наносить смерть. Гидон бодрственно помогает храбрым друзьям своим. Вскоре палуба наполнилась мертвыми и ранеными. Неприятель видя, что три человека делают такое страшное кровопролитие, поспешно бросается на борт свой; но устыдясь бежать от трех воинов, нападает снова и опять такойже отпор находит. Пять раз возвращались они для нападения, пять раз отгоняемы были. Наконец потеряв великое множество товарищей своих, снялись с якорей и удалились исполнены страха и бешенства.

О многомилостивая Госпоже Лоретская! говорили Матрозы, очищая палубу: сколько мы тебе должны свеч поставить? Ты-то послала нам сего человека, котораго столько боятся неприятели, сколько он боится моря.

Роланд более всего обласкан был похвалами Ангелики. Все сражение, говорила она Рыцарям и все победы! вы конечно с тем рождены, чтобы побеждать все на свете. Роланде не понял, что слова сии относились более к Реноду, нежели к нему.

Три другие Мавританские корабли все еще за ними следовали; но прием сделанный двум первым не с лишком ободрял их на подобную отвагу. При виде берегов Прованских они поворотили к Эгеморту, а корабль рыцарской приближился к Марселю.

Правление сего города вверено было Ренодовой сестре Брадаманте, которая столько была мужественна и прелестна, что древний Рим не устыдился бы обожать ее под именем Минервы или Венеры. Она чувствовала к Реноду самую нежную дружбу, а к Роланду и того нежнейшия расположения, но не чувствительный Рыцарь до путешествия своего в Кашемире не имел о любви понятия.

Когда уже начали они подъезжать к городу, Ренод отправил шлюбку для уведомления о своем приезде. Слух сей произвел в городе всеобщую радость. При входе их в пристань все корабли спустили флаги и повсюду раздались радостный восклицания со звуком воинских орудий. Брадаманта приняла их на пристани и обняла брата своего с тою горячностью, какую производит взаимное восхищение и долговременная разлука. Роланд бросился к Брадаманте и целовал ея руку. Ренод рекомендовал ее Ангелике, а ей Гидона. После того пошли они в Брадамантины чертоги между двумя строями войска, которое с радостию восклицало: да здравствует Роланд! да здравствует Ренод! пусть теперь придут к нам Мавританцы.

Брадаманта столь проницательна, что при первом взгляде удобно провидела все тайныя чувствия гостей своих. Она о Роландовой страсти не только не безпокоилась, но еще и радовалась потому, что гордый Рыцар сделавшись к любви способен, мог когда-нибудь полюбить и ее. Она его так много почитала, что не могла и подумать, чтобы он имел слабость любить без всякаго намерения… а потому и приняла все способы к отнятию у него надежды обладать Ангеликою.

Она повела Ренода в сад и нежно на него взирая, говорила ему: ты еще не уведомил меня любезный брат, о состоянии твоего сердца; или ты начинаешь от меня таиться? Нет, отвечал он, кроме Маянской Изабеллы для меня Брадаманта всего милее. Как, ты сохранил прежнюю свою любовь? спросила она его. Да, я люблю и любим, ответствовал Ренод; надобно быть вероломному человеку, чтоб забыть Изабеллу. – Ты ее по сю пору любишь, подхватила Брадаманта, какое заблуждение! – Разве ты сомневается о любви Изабеллиной? я вижу ясно, продолжал он, что ты ненависть свою к Маянскому дому простираешь даже до верной моей любовницы. По том Ренод расказал снова сестре своей всю историю любви своей с Изабеллою. Он изобразил ей правоту ея сердца, простоту, добродушие, живую и невинную горячность, и расказывал о ея клятвах в вечной к нему любви. Вот, говорил он в заключение, последнее письмо от нее мною полученное при отбытии моем в Азию. Выслушай недоверчивая сестра, и после суди, любит ли меня Изабелла.

«Ты уезжаешь, неблагодарный, и оставляешь меня для того, что бы бежать за новыми опасностями: видно слава, пред которою ты идолопоклонствуешь, для тебя милее Изабеллы? Мне бы надлежало забыть тебя… я лучше соглашусь умереть, нежели забыть Ренода или истребить любовь свою к нему.»

Жаль мне тебя, любезный мой Брат, говорила Брадаманта, отсутствие твое с лишком было продолжительно. Ты меня в отчаяние приводишь, прервал Ренод, и что ты тем сказать хочешь? Спустя месяц по отъезде твоем, ответствовала Брадаманта, нежная твоя Изабелла без всякаго принуждения, по своему точно произволению вышла в замужество за Бертранда Герцога Гелдерскаго. При сих словах Ренод онемел и сделался неподвижен; но когда ярость гнева его обратилась наконец в удивление, он произносил самыя страшныя проклятия на Изабеллу и всех женщин. Он обещался убегать их, презирать и даже гнушаться ими. Да разразит меня гром небесный, возопил он в изступлении, ежели когда либо сии вероломныя и ненавистный твари удостоятся хотя одного моего взора.

Брадаманта сему смеялась. Между тем пришла к ним Ангелика, и увидя Ренода в ужасном изступлении, спрашивала о причине онаго. Случай очень обыкновенный, говорила ей Брадаманта; брат мой известился о неверности своей любовницы. Ангелика приходит в смущение подобное Реодову, краснеет, бледнеет и трепещет! Возможноли, сказала она наконец в изумлении, возможно ли изменять Реноду! Лишь только успела она произнесть слова сии, Ренод бросился к ея ногам. Тот самый человек, который только что поклялся в ненависти ко всем женщинам, клялся обожать Ангелику до смерти. Клятва сия раз тысячу повторена была и принимаема с радостию. Для него то оставила я Кашемир, говорила Княжна Брадаманте, при первом взгляде я его полюбила и оставя все, за ним следовала: от него единственно ожидаю я своего щастия и ничего на свете не желаю, кроме сердца Ренодова; а я ничего нежелаю кроме сердца Ангеликина, говорил Ренод в восхищении. Первейшее желание мое состоит в том, что бы жить и умереть для нее. Вы достойны друг друга, сказала им Брадаманта: но пойдем отсюда и постараемся поступать с Роландом осторожнее.