Текст книги "Авиация и космонавтика 2011 05"

Автор книги: Авиация и космонавтика Журнал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

В документах РГВИА, относящихся к октябрю 1915 г., подпоручик Прокофьев-Северский Александр Николаевич числится на третьей станции в Ревеле). В начале 1916 г. Прокофьев приступил к службе на петербургском заводе 1 – го Российского товарищества воздухоплавания в качестве наблюдателя за постройкой и испытанием гидросамолетов, предназначенных для авиации Балтийского моря. К этому периоду относится начало его конструкторской деятельности, причём он часто занимался этим в содружестве с другими специалистами. Прокофьев предложил регулируемые по росту лётчика педали управления рулём направления, лыжные шасси для «летающих лодок» Григоровича. Применение такого устройства позволяло использовать гидроавиацию на Балтике и в зимние месяцы, когда вода покрывалась льдом.

Впоследствии Прокофьев напишет: «До катастрофы авиация была для меня только одним из замечательных видов спорта. Теперь же случившееся со мной несчастье сделало меня восторженным почитателем чудес аэродинамики и гидродинамики. Я понял, что авиация – это больше чем полеты, это еще наука и искусство».

Прокофьев был уверен, что протез не мешает летать. Многие авторы пишут о том, что Прокофьев самовольно взлетел на самолёте М-9 и демонстрировал перед комиссией, находившейся на аэродроме, фигуры пилотажа. Напомним, Прокофьев потерпел катастрофу на летающей лодке «ФБА». Поэтому более правдоподобной представляется следующая версия. В этот период самолёты на заводе испытывал летчик Фриде, который вполне мог выполнить с Прокофьевым на М-9 несколько полётов. После этого Прокофьев рискнул самовольно взлететь на новом для него типе самолёта и выполнить несколько виражей, за что и был наказан. Его спасло заступничество товарищей и указание Николая II, допустившего Прокофьева к полётам. Не исключено, что имелось также и разрешение врачебной комиссии. В 1917 г. Прокофьеву присвоен чин лейтенанта.

Чего только нет в статьях о Прокофьеве: налёт 1600 ч, участие в 57 боях, сбил 13 самолётов и т. п. фантастические измышления. Авторы просто не имеют элементарного понятия об авиации. Им невдомёк, что 1600 часов – это налёт балтийской авиации за год! И не сбивал Прокофьев 13 самолётов. По документам РГВИА за ним числятся три воздушные победы, причём две в группе (с Дитерихсом и Петровым). Еще три – это гидросамолёты, якобы уничтоженные (причем, опять-таки, не в одиночку, а в составе группы) при бомбардировке гидробазы на озере Ангерн, (причем немцы уверяют, что потерь они не имели). За этот налет Прокофьев приказом по флоту и морскому ведомству от 28 ноября 1916 г. был награжден Георгиевским оружием с надписью «За храбрость». Настойчивость в стремлении достичь поставленной цели и редкостное мужество – эти качества Прокофьева несомненно, стоят выше такого критерия, как количество сбитых самолётов, поскольку относятся к ценностям более высокого порядка.

После революции Прокофьев-Северский решил покинуть страну и прибыл в США в марте 1918 г. Должность помощника военно-морского атташе по вопросам авиации предоставила Прокофьеву возможность познакомиться со многими американскими авиационными деятелями. Он участвовал в разработке авиационных бомбардировочных прицелов (при его участии был создан известный синхронный прицеп «Норден»), доплеровских измерителей путевой скорости и угла сноса. В 1931 г основал самолётостроительную фирму «Северский эркрафт Корпорэйшн», которую возглавлял до 1939 года (после чего фирма получила название «Рипаблик»). Впоследствии занимался литературной деятельностью.

Истребители «Ньюпор-17» Морской Школы воздушного боя

До конца 1916 г. авиация флота произвела 1022 самолёто-вылета, сбросила 200 бомб. Нетрудно посчитать боевое напряжение. Если принять боевой состав в среднем 60 самолётов, то каждый из них выполнил 67 вылетов в год, или один вылет в пять дней, а с учётом ледовой обстановки – один вылет за три дня.

На январь 1917 г. в боевом составе находилось 88 самолётов и 45 лётчиков. При отражении налётов авиации противника балтийские лётчики провели 19 воздушных боёв, противник потерял шесть самолётов, свои потери составили три самолёта. При таких начальных данных приступили к созданию авиационных частей и соединения.

Воздушная дивизия Балтийского флота создавалась согласно введенному приказом начальника Морского штаба верховного главнокомандующего от 30 ноября 1916 г. Положения о службе морской авиации и воздухоплавания. Началась штабная организационная работа.

Балтийскому флоту, который перешёл на зимнее положение только в конце декабря 1916 г., задачу оставили без изменений – "всеми силами не допустить противника к востоку от главной Нарген-Порккалауддской позиции".

А. Прокофьев-Северский но острове Эзель, 1917 г.

Ввиду суровой зимы 1917 г. летники с обеих сторон практически бездействовали. Льдом покрылись не только заливы и восточный прибрежный район моря, но также большая часть южного района. Затем в России произошли существенные перемены: февральская революция; процесс так называемой демократизации в вооруженных силах, требования отставки Временного правительства и т. п.

Это естественно привело к организационным затруднениям и воздушную дивизию удалось создать неполным штатом только к июню 1917 г. В 1-ю бригаду вошло 54 гидросамолёта, во 2-ю – 48.

В Кильконде началась пропаганда против офицеров. В Або было тоже неспокойно. Появилось стремление "кончать войну". Дудоров временно сдал дивизию Щербачеву, пока не был назначен новый начальник капитан 1-го ранга Ковальский. Вскоре дошло до того, что количество полётов стали ограничивать, боясь ответных налетов немцев.

После убийства матросами-анархистами 4 марта 1917 г. в Гельсингфорсе вице-адмирала Непенина, командующим Балтийским флотом избрали вице-адмирала А.С. Максимова, назначенного 10 июня на-чальником Морского штаба Ставки до упразднения этой должности 6 сентября.

18 мая 1917 г. летчики Балтийского флота мичманы Р. Н, Кроун и Н. В. Румянцев на двух гидросамолетах провели воздушный бой с двумя немецкими истребителями "Фоккер". Вследствие ранения Румянцев вынужден был приводниться. Заметив это, мичман Кроун произвёл посадку рядом с самолетом Румян-цева, поднял его и механика под обстрелом кружившихся над ним "Фоккеров", и доставил их на берег.

О беспомощном положении, в котором оказалась Балтийская авиация к середине 1917 г. свидетельствует, например, телеграмма старшего лейтенанта С.А. Лишина (руководил воздушной дивизией с июня по август 1917 г.), в Морской генеральный штаб: "Вчера ночью (28 мая 1917 г.) неприятельские аппараты атаковали Аренсбург и попавшими бомбами сожгли оба ангара, часть построек и один аппарат. Днём неприятельские бомбовозы под охраной истребителей атаковали Церель и бомбами сожгли двухместный истребитель (Ньюпор-10) и вывели из строя четыре девятки (М-9). Вечером опять был атакован Церель и ночью Аренсбург. Имеемыми аппаратами отразить атаки неприятеля невозможно и авиации Эзеля грозит прекращение боевой деятельности. Крайняя и срочная необходимость в сухопутных истребителях для защиты станций, без каковой они могут быть уничтожены неприятелем. Наши истребители не могут догнать немцев. Прошу срочно сообщить о возможности и сроке получения сухопутных аппаратов. Прошу срочно отыскать и сообщить всё Дудорову. Он у Керенского. Один справиться не могу".

Летающая лодка М-11, на которой летал Прокофьев-Северский

Летающая лодка М-15 авиаотряда М.Сафонова «Глагол»

Гидросамолеты М-16 морской авиации в Петербурге

Но Дудорову уже было не до авиации. 13 января 1917 г. в соответствии с приказом по флоту № 57, он вступил в должность первого помощника морского министра, а 16 сентября 1917 г. указом Временного правительства капитан 1-го ранга Дудоров был назначен морским атташе в Японию с одновременным присвоением звания контр-адмирал.

В конце сентября 1917 г. германские войска развернули стратегическую операцию по захвату Моонзундского архипелага и уничтожению морских сил, находившихся в Рижском заливе. В ней приняли участие девять дирижаблей и 94 самолёта. Одновременно с высадкой немецких войск на о. Эзель, эскадренные миноносцы противника начали обстрел Папенгольмской (бывшей Килькондской) воздушной станции, которой командовал штабс-капитан Вавилов и 29 сентября вывели её из строя. Все русские самолеты перелетели на Аренсбургский пост (южное побережье острова), а впоследствии на материк.

После вторжения в Рижский залив немецких кораблей и боя 4 октября с линейным кораблём "Слава", броненосцем "Гражданин" (бывший "Цесаревич") и крейсером "Баян", командование Балтийским флотом приняло решение об эвакуации с Моонзундских островов.

Довести состав воздушной дивизии Балтийского моря до штатного состава не удалось. После оставления в сентябре-октябре 1917 г. Риги, островов Рижского залива и Моонзундского архипелага, дивизия понесла большие потери. Пришлось вместо потерянных станций обустраивать посты в Наргене, Балтийском порту, Нарве и Котке и сформировать два отряда истребителей на сухопутных самолётах: один – под командованием старшего лейтенанта М.И.Сафонова 5*

[Закрыть], второй – под командованием старшего лейтенанта А.Н. Прокофьева-Северского. Ещё летом, для их базирования оборудовали аэродромы на Цереле, в Аренсбурге, Куйвасте (о. Моон). Гапсале и Вердере. Впрочем, осенью они все оказались у немцев.

Морской генеральный штаб 5 октября получил телеграмму от контр-адмирала Развозова, что при проведении Моонзундской противодесантной операции флот потерял более половины самолётов и это исключает возможность ведения регулярной воздушной разведки. Просьба балтийцев о помощи была воспринята, но сделать ничего не удалось и 19 октября русские корабли через Моонзундский пролив вошли в Финский залив, куда немецкие корабли не рискнули заходить.

2 декабря 1917 г. в Брест-Литовске между германо-австрийским и российским командованием было заключено соглашение о месячном перемирии на всём восточном фронте.

5*САФОНОВ Михаил Иванович (1893–1924). В апреле 1914 г. закончил Морской корпус. 16 июля 1914 г. произведён в мичманы. За несколько дней до начала мировой войны зачислен в 1-й Балтийский флотский экипаж. Приказом командующего Флотом Балтийского моря от 18 ноября 1915 г, направлен в распоряжение Главного морского штаба для последующего поступления в Офицерскую школу морской авиации ОВФ в Петрограде. После окончания школы и стажировки в Баку в начале февраля 1916 г. прибыл в Ревель. 27 августа 1916 г. в бою над Ирбенским проливом мичман М.И.Сафонов вместе с механиком Орловым, действуя в группе из четырёх самолётов, подбили один из немецких самолётов. Вторая победа Сафонова 17 июля 1917 г. не совсем очевидна ввиду неопределённости: «преследовал (гидросамолёт) и возможно, сумел причинить ему повреждения». В соответствии с приказом по армии и флоту от 28 июля 1917 года Сафонов был произведен в лейтенанты. Очередная победа относится к 25 августа, когда на перехват двух германских аппаратов взлетели две летающие лодки и два "Ньюпора– 17а. В результате боевого столкновения один из немецких самолётов был сбит. И в данном случае автора победы установить сложно. Это или прапорщик 3.К.Галактионов со стрелком унтер-офицером Киселевым на М-9 или лейтенант М.И. Сафонов на «Ньюпоре-17», а возможно и другие экипажи.

Воздушные победы, одержанные 3 и 4 октября, представляются наиболее убедительными: сбит и упал гидросамолёт «Фридрихсхафен», а двухмоторный бомбардировщик, после пулемётной очереди с дальности 20 м стал рассыпаться и загорелся. Две последние победы Сафонов одержал на самолёте «Ньюпор-17». В октябре Михаил Сафонов получает очередной чин старшего лейтенанта. В ноябре 1917 г. Сафонова назначают начальником 2-го истребительного авиаотряда и в течении двух дней (16 и 17 ноября) он одерживает две очередные воздушные победы.

После Октябрьской революции Сафонов продолжал служить в авиации флота Балтийского моря. В ряде статей и публикации утверждается, что к концу 1917 г. старший лейтенант Михаил Сафонов довёл счёт сбитых самолётов до 11, что не подтверждается документами. Более-менее реальным представляется, что на счету экипажа Сафонова пять или шесть сбитых и повреждённых самолётов..

19 марта 1918 г. на основании декрета Совета Народных Комиссаров увидел свет приказ по флоту и Морскому ведомству № 102, которым и был уволен со службы старший лейтенант Михаил Иванович Сафонов. Он, как и большинство офицеров, не принял революцию. Сафонов, братья Зайцевские и В. А. Парфененко заключили контракт с финским правительством о службе в гражданской авиации. Однако можно предполагать, что имелась в виду и деятельность, далёкая от гражданской. 11 апреля 1918 года с Комендантского аэродрома в Петрограде заговорщики «угнали» четыре самолёта, взяли курс на Финляндию и приземлились в «столице финской контрреволюции» городе Васа. Сафонов летел с женой. В мае гражданская война в Финляндии закончилась, а в России она только начиналась. Летом 1918 г, через оккупированную немцами территорию, Сафонов добрался до Новочеркасска, где вступил в Добровольческую армию генерала А. И. Деникина. Подробностей о его службе в этот период не сохранилось. После поражения белого движения в России Сафонов оказался в Персии, затем в Индии. Из Индии семья перебралась в Китай и Сафонов поступил на службу к правителю Манчжурии Чжан Цзо Линю, врагом которого была партия Гоминьдан. Когда в начале 1924 г. начались военные действия между Чжан Цзо Линем и Гоминьданом, Сафонов участвовал в боях и в мае 1924 г. его самолёт был сбит наземным огнём во время патрулирования над рекой Минг (по другим данным работал на Китайских гражданских авиалиниях и в мае 1924 г. погиб в авиакатастрофе). Награды: орден св. Анны 4-й степени, закрепленный на кортике с надписью «За храбрость»; св. Станислава 3-й ст. с мечами и бантом; св. Владимира 4-й ст. с мечами и бантом.

«Ньюпоры-17», угнанные под руководством Сафонова из России

Продолжение следует

Виктор Марковский

Ан-12 В АФГАНИСТАНЕ

В богатой разнообразными событиями истории Ан-12 афганской войне суждено было занять особое место. Афганистан стал обширной главой в биографии транспортника, насыщенной боевыми эпизодами, нелегкой работой и неизбежными потерями. Практически всякому участнику афганской войны так или иначе приходилось иметь дело с военно-транспортной авиацией и результатами работы транспортников. В итоге Ан-12 и афганская кампания оказались трудно представимы друг без друга: участие самолета в тамошних событиях началось еще до ввода советских войск и, затянувшись более чем на десятилетие, продолжалось и после ухода Советской Армии.

Самым широким образом самолеты ВТА стали привлекаться к работе по Афганистану после произошедшей в стране Апрельской революции, имевшей место 27 апреля 1978 года (или 7 числа месяца саура 1357 года по местному лунному календарю – в стране, по здешнему летоисчислению, на дворе был 14-й век). Афганская революция носила свой особенный характер: при отсутствии в полуфеодальной стране революционных слоев (по марксистскому определению, к таковым может принадлежать только свободный от частной собственности пролетариат) совершать ее пришлось силами армии, причем одним из главных действующих лиц стал бывший главком ВВС Абдул Кадыр, отстраненный от должности прежней властью наследного принца Мохаммеда Дауда. Обладавший немалой личной отвагой и упрямством офицер, оказавшись не у дел, возглавил тайное общество Объединенный фронт коммунистов Афганистана, однако, будучи человеком до мозга костей военным, после "свержения деспотии" передал всю полноту власти более искушенным в политических делах местным партийцом из Народно-Демократической Партии Афганистана (НДПА), а сам предпочел вернуться к привычному делу, заняв буквально завоеванный пост министра обороны в новом правительстве. Командующим ВВС и ПВО стал полковник Гулям Сахи, бывший начальником Бограмской авиабазы и немало поспособствовавший свержению прежнего режима, организуя удары своих авиаторов по "оплоту тирании" в столице.

Пришедшие к власти в стране деятели НДПА, увлеченные идеями переустройства общества, занялись радикальными преобразованиями с целью скорейшего построения социализма, которого мыслилось достичь уже лет через пять. На деле оказалось, что совершить военный переворот было проще, чем управлять страной с ворохом экономических, национальных и социальных проблем. Столкнувшись с противостоянием приверженного традициям, укладу и религиозным устоям населения, планы революционеров стали приобретать насильственные формы.

С давних времен известно, что благими намерениями выложена дорога в ад: насаждаемые реформы натыкались на неприятие народа, а директивная отмена многих заповедей и устоев становились для афганцев уже личным вмешательством, испокон веков здесь нетерпимым. Отчуждение народа от власти подавлялось новыми насильственными мерами: спустя считанные месяцы после Саурской революции начались публичные казни "реакционеров" и духовенства, репрессии и чистки приобрели массовый характер, захватив и многих вчерашних сторонников. Когда власти в сентябре 1978 года начали публиковать в газетах списки казненных, уже в первом числилось 12 тысяч имен, все больше видных в обществе людей из числа партийцев, купечества, интеллигенции и военных. Уже в августе 1978 года в числе других арестованных оказался и министр обороны Абдул Кадыр, тут же приговоренный к смертной казни (от этой участи его удалось избавить только после неоднократных обращений советского правительства, обеспокоенного чересчур разгулявшимся революционным процессом).

Недовольство на местах быстро переросло в вооруженные выступления; вряд ли могло произойти иноче в неизбалованной благами стране, где честь считалась основным достоинством, преданность традициям была в крови и так же традиционно изрядная часть населения имела оружие, ценимое превыше достатка. Вооруженные стычки и мятежи в провинциях начались уже в июне 1978 года, к зиме приобрели уже системный характер, охватывая и центральные районы. Однако правительство, столь же привычно полагаясь на силу, старалось подавить их с помощью армии, широко используя авиацию и артиллерию для ударов по непокорным селениям. Некоторое отступление от демократических целей революции считалось тем более несущественным, что сопротивление недовольных носило очаговый характер, было разобщенным и, до поры до времени, немногочисленным, а сами мятежники виделись уничижительно-отсталыми со своими дедовскими ружьями и саблями.

Истинный масштаб сопротивления и накал событий проявился уже спустя несколько месяцев. В марте 1979 года в Герате, третьем по величине городе страны и центре одноименной крупной провинции, вспыхнул антиправительственный мятеж, к которому самым активным образом примкнули части местного военного гарнизона вместе с командирами. На стороне властей остались всего несколько сот человек из 17-й пехотной дивизии, включая и 24 советских военных советника. Им удалось отойти к гератскому аэродрому и закрепиться, удерживая его в руках. Поскольку все склады и припасы оказались в руках восставших, снабжать остатки гарнизона пришлось по воздуху, доставляя на транспортных самолетах продукты питания, боеприпасы и подкрепления с аэродромов Кабула и Шинданда.

Вместе с тем не исключалась опасность развития мятежа и охвата им новых провинций, ожидалось даже выступление бунтующей пехотной дивизии, насчитывавшей до 5000 штыков, на Кабул. Тамошние правители, ошарашенные происходящим, буквально бомбардировали советское правительство просьбами о срочной помощи как оружием, так и войсками. Не очень доверяя собственной армии, на поверку оказавшейся не столь надежной и приверженной делу революции, в Кабуле видели выход только в срочном привлечении частей Советской Армии, которые бы оказали помощь в подавлении гератского мятежа и защитили столицу. Чтобы помощь пришла побыстрее, советских солдат, опять-таки, следовало доставить транспортными самолетами.

Зимой 1979 года аэропорт Кандагара выглядел мирным местом, откуда летали самолеты внутренних и международных рейсов. Пройдет совсем немного времени, и здание аэропорта будет испещрено следами от пуль и осколков

Въезд на аэродром Кандагара. Здешний аэропорт носил титул международного и из него выполнялись рейсы в соседние страны

Для советского правительства такой поворот событий имел вполне определенный резонанс: с одной стороны, антиправительственное вооруженное восстание происходило у самых южных границ, менее чем в сотне километров от приграничной Кушки, с другой – только что приобретенный союзник, столь громогласно декларировавший приверженность делу социализма, расписывался в полной своей беспомощности, несмотря на весьма солидную оказываемую ему помощь. В телефонном разговоре с афганским лидером Тараки 18 марта председатель Совмина СССР А.Н. Косыгин в ответ на жалобы того об отсутствии оружия, специалистов и офицерских кадров допытывался: «Можно понять так, что в Афганистане хорошо подготовленных военных кадров нет или их очень мало. В Советском Союзе прошли подготовку сотни афганских офицеров. Куда же они все делись?»

Ввод советских войск тогда определили совершенно неприемлемым решением, в чем сошлось и руководство вооруженных сил, и партийное руководство страны. Л.И. Брежнев на заседании Политбюро ЦК КПСС рассудительно указал: "Нам сейчас не пристало втягиваться в эту войну". Однако афганским властям была оказана помощь всеми доступными мерами и способами, в первую очередь, – срочными поставками вооружения и военной техники, а также посылкой советников вплоть до самого высокого ранга, занимавшихся не только подготовкой тамошних военных, но и непосредственной разработкой оперативных планов и руководством в борьбе с оппозицией (об их уровне и внимании к проблеме можно судить по тому, что для помощи афганскому военному руководству неоднократно лично направлялся заместитель Министра Обороны Главком сухопутных войск генерал-полковник И,Г. Павловский).

Для обеспечения срочности военных поставок была задействована ВТА, тем более что на этот счет имелось прямое правительственное указание, на Политбюро ЦК КПСС озвученное словами А.Н. Косыгина: "Дать всё сейчас и немедленно". Начался многолетний марафон транспортной авиации, без перерыва длившийся более десяти с лишним последующих лет. В большинстве своем при плановых поставках техника, боеприпасы и прочее поставлялись со складов и баз хранения, нередко ее приходилось брать непосредственно из частей, а при особой необходимости – прямо с заводов. Вышло так, что транспортная авиация играла важнейшую роль не только при поставках и снабжении – её присутствие так или иначе проецировалось практически на все события афганской компании, что делает уместным не только перечисление рейсов, груза и мест назначения, но и рассказ о сопутствовавших событиях политического и частного характера.

Особую роль Ан-12 в полетах на афганском направлении диктовало само их преобладание в строю ВТА: к концу 1979 года самолеты этого типа составляли две трети общего авиапарка – Ан-12 насчитывалось 376 штук в десяти авиаполках, тогда как новейших Ил-76 было более чем вдвое меньше – 152, а Ан-22 – всего 57 единиц. В первую очередь к этим задачам привлекались экипажи местных авиатранспортных частей, располагавшихся на территории Туркестанского военного округа, – 194-го военно-транспортного авиаполка (втап) в Фергане и 111 – го отдельного смешанного авиаполка (осап) в Ташкенте при штабе округа, где Ан-12 являлись самой мощной техникой. Аэродромы их базирования являлись ближайшими к "месту назначения", и доставляемые афганцам грузы через пару часов уже оказывались у получателя. Так, 18 марта были выполнены рейсы Ан– 12 из Ташкента на аэродромы Кабула, Баграма и Шинданда, в последующие дни работали преимущественно Ил-76 и Ан-22, перевозившие тяжелую технику и бронемашины, однако 21 марта рейсами из Ташкента в Баграм прибыли четыре Ан-12, а из Карши – еще 19 Ан– 12 с грузами.

Проблема с Гератом при оказанной военной помощи в конце концов разрешилась силами переброшенного к городу батальона афганских "коммандос" и танкистов. Город оставался в руках восставших пять дней, после серии авиационных ударов мятежники рассеялись и к полудню 20 марта Герат вновь был в руках властей. Однако полностью проблем это не решило – гератская история явилась лишь "тревожным звонком", свидетельствовавшим о росте сил оппозиции. Весной и летом 1979 года вооруженные выступления охватили весь Афганистан – не проходило нескольких дней, чтобы не появлялись сообщения об очередных очагах мятежей, захвате селений и городов, восстаниях в гарнизонах и воинских частях и их переходе на сторону контрреволюции. Набрав силу, отряды оппозиции перерезали коммуникации к Хосту, блокировав центр провинции и тамошний гарнизон. При общей сложной ситуации на дорогах, крайне уязвимых при вылазках противника, единственным средством снабжения гарнизонов оставалась авиация, гарантировавшая также оперативность решения проблем снабжения.

Однако при обилии задач собственные силы афганской транспортной авиации были довольно скромными: к лету 1979 года правительственные ВВС располагали девятью самолетами Ан-26 и пятью поршневыми Ил-14, а также восемью Ан-2. Подготовленных экипажей для них было и того меньше – шесть для Ан-26, четыре для Ил-14 и девять для Ан-2. Все транспортные машины были собраны в кабульском 373-м транспортном авиаполку (тап), где имелся также один аэрофотосъемщик Ан-30; афганцы как-то получили его для воздушного фотографирования местности в картографических целях, однако по первоначальному назначению он никогда не использовался, в основном стоял без дела и поднимался в воздух исключительно для пассажирских и транспортных перевозок.

К воинским перевозкам привлекались также самолеты гражданских авиакомпаний "Ариана", работавшие на заграничных рейсах, и "Бахтар", обслуживавшие местные маршруты, однако и они не решали проблемы из-за ограниченности авиапарка и того же не очень ответственного отношения к делу.

На этот счет прибывший в 373-й тап на должность советника при командире полка подполковник Валерий Петров оставил в своем дневнике колоритные замечания: "Летная подготовка слабая. Личный состав готовится к полетам неудовлетворительно. Любят только парадную сторону – я летчик! Самокритики – ноль, самомнение – большое. Летно-методическую работу надо начинать с ноля. Несобранные они, в глаза говорят одно, за глаза делают другое. Работать идут крайне неохотно. Состояние вверенной техники я оцениваю на два с плюсом".

В отношении матчасти хроническими были толком не выполняемые подготовки техники, нарушения регламента и откровенно наплевательское отношение к обслуживанию машин. Работы выполнялись в большинстве своем спустя рукава, сплошь и рядом оказывались брошенными, недоделанными и все это при полной безответственности. Обычным делом являлись кое-как выпускаемые в полет самолеты с неисправностями, забытые тут и там инструменты и агрегаты, а также частое воровство с бортов аккумуляторов и прочих нужных в хозяйстве вещей, из-за чего сдача машин под охрану караулу имело целью не столько защиту от вылазок противника, сколько от хищений своими же. Одной из причин этого было быстро развившееся иждивенчество: при все более масштабных и практически дармовых поставках техники и имущества из Советского Союза о сколько-нибудь бережливом отношении к матчасти можно было не заботиться. Свидетельством тому была масса без сожаления списываемых по неисправности и бросаемых при малейшем повреждении машин (в 373-м тап в течение года одним лишь нерадивым летчиком Мирадином подряд были разбиты четыре самолета).

Работа на технике, а то и выполнение боевых задач, все больше "передоверялись" советским специалистам и советникам, число которых в Вооруженных Силах Афганистана к середине 1979 года пришлось увеличить в четыре с лишним раза, до 1000 человек.

Вопрос с транспортной авиацией оставался весьма насущным, поскольку авиаперевозки вместе с автомобильным транспортом были основными средствами сообщения в стране. Афганистан являлся довольно обширной страной, размерами побольше Франции, и расстояния, по здешним меркам, были немаленькими. В качестве отступления можно заметить, что расхожее мнение о том, будто в Афганистане отсутствовал железнодорожный транспорт, не вполне верно: формальным образом таковой в стране имелся, правда, вся длина железнодорожного пути составляла пять с небольшим километров и он являлся продолжением линии Среднеазиатской железной дороги, тянувшимся от приграничной Кушки к складам в Турагунди, служившим перевалочной базой для поставляемых советской стороной грузов (правда, "афганских железнодорожников" и здесь не водилось, и местные были заняты разве что в качестве грузчиков).

Главенствующую роль в перевозках занимал автотранспорт, который на 80 % находился в частном владении. При общем дефиците казенной автотехники обычной практикой было привлечение владельцев "бурбухаек", которых государство нанимало для транспортировки грузов, в том числе и военных, благо за хороший бакшиш те были готовы преодолеть любые горы и перевалы и пробиться к самым удаленным точкам. Снабжение воинских частей и гарнизонов частным образом, как и наличие при правительстве департамента частного транспорта, занимавшегося решением казенных проблем, для ноших советников было не совсем привычным.

Установившийся порядок решения транспортных вопросов был вполне удовлетворительным в мирное время, однако с обострением ситуации в стране оказался весьма уязвимым. Не было никакой уверенности, что грузы дойдут по назначению и не будут разграблены душманскими отрядами. Орудуя на дорогах, те препятствовали перевозкам, отбирали и уничтожали посылаемые провиант, топливо и прочие припасы, жгли машины непокорных, из-за чего запуганные водители отказывались брать госзаказы и военные грузы. Иные гарнизоны месяцами сидели без снабжения, а оголодавшие и обносившиеся солдаты разбегались или переходили к противнику и селения доставались тому без боя. Показательные цифры приводились советскими советниками при афганском военном ведомстве: при штатной численности афганской армии в 110 тыс. человек в строю к июню 1978 года насчитывалось только 70 тыс. военнослужащих, а к концу 1979 года их ряды и вовсе сократились до 40 тыс. человек, из них кадрового состава – 9 тыс. человек.

При слаборазвитой дорожной сети в Афганистане роль воздушных перевозок становилась весьма значимой. В стране насчитывалось 35 аэродромов, пусть даже в большинстве своем не лучшего качества, однако полтора десятка из них вполне годились для полетов транспортных самолетов. Аэродромы Кабула, Баграма, Кандагара и Шиндонда имели весьма приличные цельнолитые бетонные ВПП и должным образом оборудованные стоянки. Джелалабад и Кундуз располагали асфальтированными полосами, на прочих же "точках" приходилось работать с глинистого грунта и гравийных площадок. Обходясь без привлечения специальной строительной и дорожной техники, гравий кое-как укатывали танком, иногда скрепляя поливкой жидкого битума, и ВПП считалась готовой к приему самолетов. Несколько защищая от пыли, такое покрытие расплывалось в жару и покрывалось глубокими колеями от рулящих и взлетающих самолетов. Проблем добавляли высокогорье и сложные схемы захода, иногда односторонние, с возможностью подхода с единственного направления. Так, в Файзабаде заход на посадку приходилось строить по тянущемуся к аэродрому горному распадку, ориентируясь по излучине реки и выполняя на снижении крутой правый поворот, чтобы обогнуть перекрывавшую створ полосы гору. Садиться надо было с первого захода – прямо за торцом ВПП возвышалась следующая гора, не оставлявшая никакой возможности уйти на второй круг при неточном расчете.