Текст книги "Астрид Линдгрен. Лучшие сказки"

Автор книги: Астрид Линдгрен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 44 страниц)

Рони, дочь разбойника

_{© Москва: «Детская литература», 1987 г.}

_{© Журнал «Наука и жизнь» 1987 год № 4 (Предисловие Л. Лунгиной)}

Повесть-сказка Астрид Линдгрен про девочку Рони, дочь самого могучего разбойничьего атамана всех лесов и гор, и про неведомый мир, в котором все необычно, таинственно и странно. А еще она о приключениях, дружбе и любви.

Л. Лунгина
Об Астрид Линдгрен и её новых героях

Заметки переводчика

Имя замечательной шведской писательницы Астрид Линдгрен всем, конечно, хорошо знакомо, но, наверное, мало кто знает, что родилась она в первом десятилетии нашего века, точнее в 1907 году, на хуторе, в простой крестьянской семье. А что такое шведский хутор, хорошо представляют себе те, кто читал про Эмиля из Люннеберги и смеялся над его проделками. Итак, маленькая Астрид росла на хуторе, а в школу ходила за несколько километров, в ближайший городок – в Ваммербью. Скорее всего именно в нем – или точь-в-точь в таком же – и поселилась Пеппи Длинныйчулок, когда сошла с корабля, так что вообразить, в какой обстановке прошли школьные годы будущей писательницы, тоже не трудно. Уже взрослой Астрид Линдгрен переехала в столицу, в тот самый Стокгольм, где на крыше одного обыкновенного дома, за трубой, примостился домик Карлсона. Но это произошло гораздо позже, так как Астрид Линдгрен вовсе не сразу стала писательницей. Долгие годы она работала секретарем-машинисткой в конторе мужа. А по вечерам часто рассказывала своим детям разные истории, которые для них придумывала. Однако, несмотря на просьбы детей, она их не записывала – на это у нее попросту никогда не хватало времени. Но вот однажды зимой она поскользнулась на обледеневшем тротуаре и сломала ногу. Прикованная на несколько недель к постели, Астрид Линдгрен смогла наконец записать любимую историю своей дочки, чтобы подарить ей на день рождения самодельную книжечку. А потом девочка уговорила мать послать эту книжечку в издательство. Вот как случилось, что не только дочка Астрид Линдгрен, но и все дети Швеции познакомились с Пеппи Длинныйчулок. Да и не только Швеции. Потому что история про Пеппи, как только она была напечатана, принесла автору широкую известность, была переведена на многие языки и удостоена премии Андерсена – высшей международной литературной премии за книги для детей.

Астрид Линдгрен было уже почти 40 лет, когда вышла ее первая книга, но она так много работала, что наверстала упущенное время. Чуть ли не каждый год дарила она ребятам новую повесть, или пьесу, или сценарий для фильма. Ее книги знают теперь дети на всех континентах, они переведены на 19 языков. К концу 70-х годов ее слава была уже так велика, что, казалось, преумножить ее невозможно. И все же с публикацией повести «Рони, дочь разбойника» Астрид Линдгрен перешагнула еще один порог: из самой знаменитой детской писательницы она стала просто самой знаменитой писательницей Швеции. Потому что историю про Рони читают не только дети, но и взрослые. И все удивляются. Оно и понятно – ведь это книга совсем другого рода, чем те книги Астрид Линдгрен, которые всем известны. А вот «Малыш и Карлсон, который живет на крыше», «Пеппи Длинныйчулок» и «Эмиль из Люннеберги» при всем их различии очень похожи друг на друга.

Если в «Малыше и Карлсоне» и в остальных своих повестях Астрид Линдгрен всегда отталкивалась от знакомого, привычного, узнаваемого, то тут она с первых же строк окунает читателя в завлекательный, неведомый мир, где все необычно, таинственно, странно, где все поражает.

В самом деле, не квартира, не сад, не хутор, а разбойничий замок на неприступной «разбойничьей горе», а в нем, в каменном сводчатом зале, сидит самый могучий разбойничий атаман во всех лесах и горах со своими двенадцатью разбойниками. Вот оно, место действия нашей истории, похожее скорее на театральные декорации, чем на живую действительность. А за разбойничьим замком раскинулся разбойничий лес, и населен он сказочными существами, причем самыми разными. И такими, которые уже не одно столетие кочуют из сказки в сказку, вроде гномов и троллей, и совсем небывалыми, рожденными фантазией писательницы, – тюхами, живущими под снегом, подземными духами, в туман заманивающими людей в свое царство, и, главное, злобными друдами, прилетающими с горных вершин, чтобы вонзить свои острые когти в человеческих детенышей.

Так что же это, сказка? Конечно, сказка. Но особая, потому что хоть лес в ней и кишмя кишит разными сказочными созданиями, он вместе с тем – живой дремучий лес, полный зверья, и птиц, и рыб в бочагах, лес, живущий своей лесной жизнью. И смена времен года описана в этой странной сказке с точностью фенолога. Да, лес, река, скалы и небо над головой занимают в истории про Рони непомерно большое место, потому что этот зелено-синий, постоянно меняющийся и вместе с тем вечный мир живой природы не фон ее приключений, а как бы одно из главных действующих лиц этой повести. И именно в этом – ключ к пониманию того, что Астрид Линдгрен хочет сказать.

В ту ночь грохотал гром, да не просто гром, а такой, какого в разбойничьих горах никто никогда не слышал. И молния ударила, да так, что старый-престарый разбойничий замок, стоящий на самой вершине разбойничьей горы, раскололся сверху донизу и между этими половинами зазияла пропасть! И вот в эту небывалую грозу, ровно в полночь, под вой и свист злобных друд, стаями в неистовстве метавшихся над замком, и под пение своей матери – Ловисы родилась Рони, дочь разбойника.

Казалось бы, девочка, появившаяся на свет при таких необычайных обстоятельствах, должна была бы обладать волшебной силой. Скажем, как Пеппи. Или хотя бы каким-то волшебным свойством – например, умением летать, или, допустим, видеть на огромном расстоянии, как горные орлы, или читать чужие мысли. Или, едва поднявшись на ножки, сразу же пуститься в пляс. Но ничуть не бывало. Девочка, родившаяся в разбойничьем замке в ту грозовую ночь, оказалась самой обычной малюткой, беспомощной, как все новорожденные. Такую не покормишь, и она умрет с голода, не завернешь в одеяльце, и она простынет. Да и плакала она, как все младенцы на свете, пока Ловиса, как и все матери на свете, не приложила ее к своей груди.

Почему же Астрид Линдгрен, великая выдумщица, не наделила эту «грозовую» девочку никаким сверхъестественным даром? Почему маленькую Рони Астрид Линдгрен сделала обыкновенным ребенком? И если это самый обыкновенный ребенок, то при чем тут разбушевавшиеся стихии, расколовшиеся надвое скала и разбойничий замок? Зачем писательнице вдруг понадобились такие чрезвычайные обстоятельства, такой приподнятый торжественный тон? Да очень просто: она как бы бьет в барабан, привлекая ваше внимание, как в старину глашатай на городской площади били в барабаны, чтобы сообщить горожанам какую-то важную весть: «Слушайте, слушайте! Слушайте все!»

Ведь на этот раз прожившая долгую жизнь писательница обращается не только к вам, ребята, но и ко взрослым: «Слушайте, слушайте! Слушайте все!»

Гремят первые страницы повести, собирая вокруг себя все больше и больше людей, потому что Астрид Линдгрен на этот раз не забавляет, не учит весело уму-разуму, как прежде, а говорит о самом главном – о жизни на земле.

Да, на этот раз Астрид Линдгрен говорит о вечном – о рождении и смерти, о любви и ненависти, о родителях и детях. И о сегодняшнем, о том, что не может не волновать каждого думающего человека в наше неспокойное время, когда равновесие в мире стало таким зыбким, а угроза войны такой пугающей, когда цивилизация порой грубо и нерасчетливо теснит прекрасный мир живой природы, грозя ему гибелью. Но на все эти жгучие вопросы писательница отвечает не рассуждениями, а художественными образами, имеющими помимо прямого смысла еще и иносказательный, метафорический смысл. Раскрыть их не обедняя, невозможно, и все же хочется сказать, что образ расколотого надвое замка и зияющей пропасти между его половинками, несомненно, навеян современным состоянием мира с его запасами ядерных бомб и ракет, это образ, возникший в тревожное время и как нельзя лучше это тревожное время выражающий. К такого же рода метафорам относится и небывало холодная, затянувшаяся, просто нескончаемая зима и голод, чуть было не умертвивший всю шайку Борки, и злобные, жаждущие крови друды, зловеще кружащие над зеленым лесом, этим ярким олицетворением вечно живой жизни.

Я хочу уточнить: расколотый замок, холодная зима, голод в шайке Борки, зловещие друды – все надо в первую очередь понимать буквально, и из этого буквального смысла и складывается история, здесь рассказанная. И, конечно же, ее интерес, ее занимательность вовсе не в иносказании, а в ней самой, в тех волнующих событиях, в тех приключениях и опасностях, которые не могут не захватить читателей, потому что они очень увлекательны. Но при этом все в этой повести имеет еще и иной, поэтический, метафорический смысл, являясь как бы отсветом, или, если угодно, эмоциональным отзвуком тех отнюдь не сказочных бед, которые уже многие годы угрожают человечеству. Что это за беды, все знают – это гонка вооружений, голод, опустошающий многие страны, бессмысленный жестокий терроризм, разрушение окружающей среды. И вполне естественно, что у Астрид Линдгрен, большого, честного и очень чуткого к пульсу современной жизни художника, все той же Астрид Линдгрен, которая в свое время сочинила «Малыша и Карлсона», сложилась теперь, в наши дни, эта удивительная сказка о Рони, дочери разбойника. Впрочем, точнее было бы назвать ее не сказкой, а сагой о Рони. Так в древней скандинавской литературе назывались героические сказания в прозе, и Астрид Линдгрен не просто вдохновилась этим эпосом, но и сумела на рубеже третьего тысячелетия нашей эры как бы возродить эту родовую сагу во всем ее стилистическом своеобразии. Именно эта форма сказа, где торжественный и приподнятый, то, что называется, «высокий» стиль прекрасно уживается с грубоватым народным просторечием, а трагическое – со смешным, оказалась наиболее пригодной для писательницы, чтобы выразить самое заветное, итог своих размышлений о жизни, о будущем, и так выразить, чтобы ее услышали. И ее услышали. Услышали во всем мире. Об этом свидетельствуют гигантские тиражи, которыми издается «Рони, дочь разбойника» не только в Швеции, где эта повесть уже шестой год занимает чуть ли не первое место в списке бестселлеров, но и во многих странах Европы и Америки, на языки которых ее перевели.

История о Рони, которую во всем мире читают и взрослые, обращена прежде всего к ребятам, потому что с теми, кто завтра будет взрослым, связаны все надежды писательницы. От них ждет она решительных действий, чтобы спасти мир.

Маттис, отец Рони, и Борка, отец Бирка, относятся к разбою просто как к ремеслу, которое они унаследовали от своих предков: «Мой отец был атаманом, и дед, и прадед… Так было испокон веку, и обсуждать тут нечего». Так образ Маттиса (и Борки тоже) обретает еще и метафорический смысл, как выражение инерции, застоя зашедшего в тупик мира. Трудные обстоятельства теснят разбойников – мир, где царит закон разбоя, не может длиться до бесконечности, – но «они родились разбойниками и останутся ими всю свою жизнь. Ведь ничего другого они не умеют делать». Зато Рони и Бирк решительно отказываются идти по этой дороге. И у них хватает смелости и самостоятельности изменить заведенный порядок, найти в жизни свою дорогу и ценить совсем другие вещи, чем их отцы. Лысый Пер, умирая, передал Рони секрет серого гнома про гору с серебряными самородками. Она рассказала об этом Бирку, а он ей ответил: «Это не к спеху… Пока мы вполне обходимся и без серебряных самородков, сестра моя…» А без чего же им не обойтись? Чему они так радуются, когда снова приходит весна? Например, тому, что уже почти растаял снег и они смогут скакать верхом, и тому, что скоро, очень скоро снова переберутся в Медвежью пещеру.

Но один вопрос еще остался без ответа: почему Астрид Линдгрен все-таки не наделила «грозовую» девочку никакой волшебной силой? Да и Бирка, родившегося в ту же ночь, никаким сверхъестественным даром не пожаловала? Да потому, что Рони и Бирк – это наши дети. И именно на них Астрид Линдгрен, которой в этом году исполняется 80 лет, возлагает все свои надежды.

⠀⠀ ⠀⠀

1

⠀⠀ ⠀⠀

В ту ночь, когда Рони должна была появиться на свет, грохотал гром. Да, гроза так разошлась в ту ночь над горами, что вся нечисть, обитавшая в разбойничьем лесу, забилась со страху в норки да ямки, в пещеры да щели, и только злющие друды, для которых гроза была слаще меда, с визгом и воплями носились над разбойничьим замком, стоящим на разбойничьей горе. А Ловиса готовилась родить ребенка, крики друд ей мешали, и она сказала мужу своему Маттису:

– Прогони-ка этих злющих друд, из-за них я не слышу, что пою.

Дело в том, что, ожидая малютку, Ловиса пела. Она думала, что и ей будет легче, и у ребеночка нрав будет повеселей, если он родится под ее пение.

Маттис тут же схватил лук и пустил несколько стрел из бойницы.

– Прочь отсюда! – закричал он. – Мы ждем ребенка! Понятно вам, гнусные рожи!

– Хохо-хо! – завопили в ответ друды. – Они ждут ребенка! Этой ночью!.. Хо-хохо! Грозовой ребенок!.. Вот урод-то будет! Хо-хо-хо! Как гриб-поганка!

Тогда Маттис снова стрельнул в самую гущу дикой стаи, но друды лишь злобно расхохотались и, улетая, с громким воем пронеслись над верхушками деревьев.

Пока Ловиса пела, рожая ребенка, а Маттис отгонял мерзких тварей от замка, его разбойники, все двенадцать, сидели в замке у огня и пили, и ели, и галдели, как полоумные, не хуже этих злющих друд. А что же было им делать, ведь они ждали, когда наконец разрешится Ловиса там, наверху, в башне. Потому что за всю их разбойничью жизнь еще ни разу не рождался ребенок в разбойничьем замке. Но больше всех ждал появления младенца Лысый Пер.

– Ну, когда же наконец появится этот маленький разбойник. – восклицал он. – Я уже стар и немощен, моя разбойничья жизнь подходит к концу. А как бы я хотел увидеть нашего нового атамана, перед тем как сыграю в ящик!

Не успел Лысый Пер это сказать, как распахнулись двери и в зал влетел обезумевший от радости Маттис. Он скакал, стуча каблуками по каменному полу, и орал во весь голос:

– У меня ребенок!.. Эй, слышите все, у меня родился ребенок!..

– Мальчишка или девчонка? – спросил из своего угла Лысый Пер.

– Счастье мое!.. Радость моя!.. – вопил Маттис. – Вот она!.. Дочь разбойника!

И Ловиса, переступив через высокий порог, вошла в зал с малюткой на руках. Разбойники разом замолкли.

– Эй, вы, пивом, что ли, захлебнулись? – заорал на них Маттис.

Он взял девочку из рук Ловисы и подошел с нею к каждому из двенадцати разбойников.

– Вот, любуйтесь, если хотите, самым прекрасным ребенком, который когда-либо рождался в разбойничьих замках!.. – Дочь лежала на огромной ладони отца и глядела на него, не мигая. – Личико такое смышленое, будто она уже кое-что понимает.

– А как ее назвали? – снова спросил Лысый Пер.

– Рони, – ответила Ловиса. – Я это уже давно решила.

– А если бы родился мальчик? – полюбопытствовал он.

Ловиса смерила Лысого Пера спокойным и строгим взглядом.

– Раз я решила, что моего ребенка будут звать Рони, то у меня могла родиться только Рони.

Потом она повернулась к Маттису.

– Взять ее у тебя?

Но Маттис еще не хотел расставаться с дочкой. Он стоял и с изумлением разглядывал ясные глазки, крохотный ротик, темные волосики, беспомощные ручки Рони и обмирал от любви к ней.

– Детонька моя, – сказал он. – Отныне мое разбойничье сердце в твоих маленьких ручонках. Не знаю почему, но это так.

– А ну-ка, дай мне ее немножко подержать, – попросил Лысый Пер.

И Маттис с осторожностью положил ему на руки Рони, словно золотое яичко.

– Вот он, новый атаман, о котором ты так долго мечтал. Только не урони ее, не то пробьет твой последний час.

Но Лысый Пер лишь улыбнулся своим беззубым ртом.

– Да она же, как перышко, – сказал он, слегка подбрасывая малютку на руках.

Маттис разозлился и выхватил у него Рони.

– А что ты ожидал увидеть, старый осел? Уж не толстого ли атамана с отвисшим брюхом и окладистой бородой? Хе-хе, так, что ли?

И тогда все разбойники смекнули, что про этого ребенка и слова дурного сказать нельзя, если не хочешь рассориться с атаманом. А с Маттисом шутки плохи. Поэтому они тут же принялись расхваливать и славить новорожденную. И за ее здоровье осушили не одну кружку пива, что Маттису явно пришлось по душе. Он подсел к столу и снова и снова показывал им свою прелестную малютку.

– Вот кто теперь лопнет от зависти, так это Борка! – воскликнул Маттис. – Ну и пусть сидит в своей вонючей пещере и с досады скрипит зубами. Да, черт побери! Там поднимется такой стон и скрежет, что всем злющим друдам и серым гномам придется затыкать уши, уж поверьте.

Лысый Пер согласно мотнул головой и сказал со смешком:

– Еще бы ему не лопнуть от зависти! Теперь род Маттиса будет жить, а роду Борки – крышка!

– Золотые слова! – подхватил Маттис. – Крышка, это как пить дать, потому что у Борки нет ребенка и не будет…

В этот миг раздался такой удар грома, какого в разбойничьих горах еще никто никогда не слышал. Все разбойники побледнели от страху, а Лысый Пер даже упал навзничь – ведь он уже не очень твердо стоял на ногах.

Рони вдруг жалобно пискнула, и от этого ее неожиданного писка сердце Маттиса сжалось куда сильнее, нежели от жуткого удара грома.

– Мое дитя плачет! – заорал он. – Что нужно делать? Что делать?

Но Ловиса не растерялась. Она спокойно взяла у него из рук ребенка и приложила к груди. Писк сразу прекратился.

– Вот это громыхнуло! – воскликнул Лысый Пер, когда пришел в себя. – Голову даю на отсечение, что где-то поблизости ударила молния.

Да, молния действительно ударила, и еще как! В этом они убедились, как только рассвело. Старый-престарый разбойничий замок, стоящий на самой вершине разбойничьей горы, раскололся пополам сверху донизу, от зубцов на башне до самых глубоких подземелий. И между этими половинами зияла пропасть.

– Как удивительно началась твоя жизнь, Рони, – сказала Ловиса, когда она, держа на руках дочку, поднялась на башню и оглядела все разрушения, что натворила гроза.

Однако Маттис метался в гневе, как дикий зверь. Как могло приключиться такое с древним замком его предков? Но он не умел долго злиться и всегда находил повод утешиться.

– Зато мы теперь освободились хоть отчасти от нескончаемых подземных ходов-переходов, от склепов да подвалов! Теперь уже никто не заблудится в нашем замке. Помните, как Лысый Пер потерялся там и вылез наружу только через четверо суток. А?

Но Лысый Пер не очень-то любил, когда ему напоминали об этом случае. Разве он виноват, что с ним приключилась такая беда? Ведь он просто хотел узнать, сколь велик и неприступен их замок, а узнал только то, что в подземелье легко заблудиться. Бедняга был еле жив, когда добрел наконец до большого зала. К счастью, разбойники так орали и хохотали, что их было слышно издалека, иначе ему никогда бы не выбраться на свет божий.

– Весь замок мы все равно никогда не использовали, – сказал Маттис. – Ведь зал и комнаты, где мы спим, и половина башен остались у нас.

И жизнь в разбойничьем замке потекла по-прежнему. С той лишь разницей, что там теперь был ребенок. Маленькая девочка, которая, как считала Ловиса, день ото дня все больше и больше прибирала к рукам не только самого Маттиса, но и всех его двенадцать разбойников.

Конечно, в том, что они изо всех сил старались вести себя не так грубо, как прежде, не было ничего дурного, однако во всем нужна мера. А вот то, что атаман и вся его шайка глупо хохочут, глядя, как маленький ребенок ползает по каменному полу, и ликуют, словно присутствуют при великом чуде, понять было решительно невозможно. Правда, Рони ползала необычайно шустро и как-то на свой манер, ловко отталкиваясь левой ногой, что особенно восхищало всех разбойников. Но ведь в конце концов большинство детей рано или поздно начинают ползать, считала Ловиса, и никто по этому поводу в телячий восторг не приходит, а отцы этих ползающих детей не глядят на них часами с умилением и не перестают заниматься своими мужскими делами.

– Маттис, ты дождешься, что Борка будет разбойничать в твоем лесу! – ворчала Ловиса, когда вся шайка во главе с атаманом врывалась в замок в самое разбойное время только для того, чтобы посмотреть, как Рони за обе щеки уплетает кашу и как мать укладывает ее спать в люльку.

Но Маттис пропускал ворчание жены мимо ушей.

– Детка, голубка моя! – кричал он, когда Рони, ловко отталкиваясь левой ногой, ползла ему навстречу, наискосок пересекая зал.

А потом он усаживал свою голубку на колени и кормил ее, а все двенадцать разбойников стояли вокруг и не спускали с них глаз.

Чугунок с кашей висел над таганком, и так как у Маттиса были сильные, неуклюжие разбойничьи руки, он то и дело проливал ее на пол, да и Рони отпихивала ложку, отчего даже брови у Маттиса были в каше. Когда она проделала это в первый раз, разбойники захохотали так громко, что Рони испугалась и заплакала. Но скоро она догадалась, что стоит ей ударить по ложке, как все смеются, и так и норовила всех рассмешить, что, впрочем, доставляло больше удовольствия разбойникам, чем ее отцу. А вот ему это почему-то не нравилось, хотя все, что бы ни делала Рони, он считал бесподобным, а ее – самым изумительным существом в мире.

Даже Ловиса смеялась, когда Маттис с заляпанными кашей бородой и бровями кормил свою любимицу.

– О боже, кто бы мог подумать, Маттис, глядя сейчас на тебя, что ты самый могучий разбойничий атаман во всех горах и лесах на свете? Если бы Борка сейчас увидел тебя, он бы умер от смеха.

– Ну да, посмеялся бы он у меня! – воскликнул Маттис.

Борка был его заклятый враг, точно так же, как отец и дед Борки были заклятыми врагами отца и деда Маттиса. Люди помнят, что испокон веку обе шайки смертельно враждовали друг с другом. Да-да, с незапамятных времен они занимались разбоем и вызывали страх у всех купцов, которые на телегах везли товары через дремучие леса, где жили разбойники.

Господи, спаси и помилуй тех, чей путь лежит по дикому ущелью, обычно говаривали люди, вспоминая горную дорогу, которая шла разбойничьим лесом. Вдоль нее и устраивали засады разбойники, подкарауливая свои жертвы. Проезжим купцам в конце концов все равно, чьи шайки их грабят, но вот Маттису и Борке было совсем не все равно, кому из них достанется добыча. Обе шайки жестоко за нее дрались, а когда купцы почему-либо не проезжали по дикому ущелью, разбойники начинали грабить друг друга.

Всего этого Рони, конечно, не знала, потому что была еще маленькая. Она и понятия не имела, что ее отец – грозный разбойничий атаман. Для нее он был добродушный бородатый Маттис, который громко хохочет, поет или весело орет во всю глотку да кормит ее кашей, и она его любила.

Рони росла не по дням, а по часам и мало-помалу стала глядеть на мир вокруг себя. Долгое время она думала, что огромный зал с каменными стенами и есть весь мир. И там она чувствовала себя превосходно, особенно когда, забравшись под большой стол, играла шишками и камушками, которые приносил ей Маттис.

Зал этот и в самом деле был подходящим местом для детских игр. Там всегда находилось чем позабавиться, и научилась она там тоже многому. Рони нравилось, когда по вечерам разбойники пели, расположившись у огня. Тихо, как мышка, сидела она под столом, слушала и постепенно запомнила все разбойничьи песни. И тогда стала подпевать звонким, будто колокольчик, голосом, и Маттис не уставал восторгаться своей замечательной дочкой, которая так хорошо поет.

И танцевать Рони тоже сама научилась. Когда разбойники приходили с добычей, они на радостях принимались плясать и скакать по залу, как дикие козлы, и Рони вскоре стала им подражать. Она тоже отплясывала, как они, яростно била чечетку и, к великой радости отца, прыгала совсем по-разбойничьи. Когда же после таких бешеных плясок разбойники без сил плюхались на скамьи вокруг большого стола, чтобы освежиться пивком, Маттис начинал хвастаться своей дочкой:

– Знаете, она хороша, как маленькая друда, точно?… Такая же ладная, кареглазая и черноволосая! Никто из вас никогда не видел такой прекрасной девочки, точно?

И разбойники дружно кивали головами и хором отвечали:

– Точно!

А Рони молча сидела под столом, играла камушками и шишками, а когда глядела на ноги разбойников, обутые в огромные сапоги, сшитые из козлиных шкур мехом наружу, то принималась играть и с ними, думая, что они бодучие козы. Она видела коз в загоне – Ловиса всегда брала ее с собой, когда ходила доить.

Вот, пожалуй, и все, что Рони успела узнать за свою короткую жизнь. О том, что находилось за пределами замка Маттиса, она не имела ни малейшего представления. И вот в один прекрасный день Маттис понял, хотя ему это и было ох как не по душе, что пришло время выпустить птичку на волю.

– Ловиса, – сказал он тогда жене, – наша дочка должна научиться бродить по моему разбойничьему лесу. Пусть пойдет погулять.

– Слава богу, наконец и ты это понял, – сказала Ловиса. – По мне, так она уже давным-давно гуляла бы по лесу.

Так Рони было разрешено ходить, куда ей вздумается. Но перед этим Маттис предупредил ее о тех опасностях, которые ей угрожали.

– Значит, так: остерегайся злобных друд, и серых гномов, и разбойников Борки.

– А как я узнаю, что это злобная друда, или серый гном, или разбойник Борки?

– Сама разберешься, – ответил Маттис.

– Ясно, – сказала Рони.

– А еще смотри не заблудись, – продолжал Маттис.

– А что мне делать, если я заблужусь?

– Найди нужную тропинку.

– Ясно, – сказала Рони.

– И еще смотри не упади в реку.

– А что мне делать, если я упаду в реку?

– Выплыви.

– Ясно.

– А еще смотри не загреми в пропасть. – Маттис вспомнил о той бездонной пропасти, которая возникла в ту ночь, когда молния ударила в разбойничий замок.

– А что мне делать, если я все-таки в нее загремлю?

– Тогда ты уже ничего не сможешь сделать, – произнес Маттис и вдруг так горько застонал, словно вся печаль мира собралась в его груди.

– Ясно, – сказала Рони, когда Маттис перестал стонать. – В таком случае я постараюсь не упасть в пропасть. Еще есть какие-нибудь другие опасности?

– Конечно, полным-полно, но их ты сама увидишь. А теперь иди!..

⠀⠀ ⠀⠀