Текст книги "Я тебя получу (СИ)"
Автор книги: Astra Maore
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)
Я тебя получу
Стрелок и Предательница
Пробки. Эти многокилометровые изобретения ада Антон еле переваривал.
Особенно по жаре, когда мозги и так плавятся, и даже кондиционер не спасает от душного одуряющего воздуха. Хороший кондиционер, качественный.
А еще больше Антона бесили раболепные продажные сучки. Готовые ублажить любого, кто больше предложит.
Эти наивные якобы честные глазки и приторные улыбочки, их пошлые заигрывания, когда надутая грудь лежит на столе, будто цыплячье филе в лотке. Откляченные задницы и нарощенные волосы – дернешь, отвалится.
Антон любил наматывать волосы на кулак, когда был сзади и не терпел эти дурацкие приблуды. Шиньон или как их там. Верочка страшно ругалась, когда этот самый «шиньон» вдруг оказался в его ладони.
А у Антона чуть не опал навсегда от сюрприза.
Верочка была бестолочью, но Антон еще не выгнал секретаршу только потому, что другая спустя время могла оказаться еще наглее и тупее.
Эта хоть относительно место свое знала.
А еще Верочка была чистая. Проверенная. Он вменил в обязанность регулярно посещать врача и показывать справку. Врач был тоже его, проверенный.
Сколько же заразы крутилось вокруг! И в головах, и в телах. Жрут, пьют всякое. Захламляют мозги ерундой.
Потому Антон не женился и не собирался. Была у него тайна, которую не всякой жене откроешь, какими бы принципами ни обладала.
Верка сегодня выбесила окончательно: елейным томным голоском стала намекать, что они типа давно «встречаются» и... Что «и» не договорила овца.
Мало ей было двойного оклада.
Антон направил овцу прямиком в отдел кадров и задумался. Прямо до зуда в ладонях захотелось кого-нибудь убить.
Или разнести к чертям собачьим что-нибудь хрустальное и острое. Так, чтобы за стеной работники повскакивали бы в ужасе.
За-дол-ба-ли.
Роковая ошибка была в том, что он непрофессионально подходил к выбору секретарш.
Друг Антона держал клуб с вип-зоной. В обычной части собиралось всякое отребье, а в вип-зоне бабы были понятливее. Все с медицинскими справками и для самых разных нужд.
Как они туда попадали, никого не волновало. Главное, добровольно, легально, чисто. Люди друга дело знали.
Верку Антон там и нанял.
А сегодняшней не так повезет. Антон еще не знал, кто она будет. Знал, что оттянется.
Пистолет взял с собой.
Переоделся в простой пуловер и джинсы.
ТАМ ему костюм не понадобится. Нужно что-то простое, немаркое, темно-синее.
Клуб располагался в непримечательном кирпичном здании. Антон не стал заходить через вип-зону, специально двинулся через толпу, расталкивая всех, попадавшихся на пути. Девиц с их шпилек. Мужиков, не нарываясь, а нежненько так, якобы случайно.
Природа его комплекцией и ростом не обидела, а регулярный спорт шлифовал природный дар.
Тычки раззадорили и разозлили еще больше.
Антон пришел рано, веселуха в випе начиналась позже. Особенные жестокие шоу, где происходило всякое... За деньги.
Лентяи. Зажравшиеся ублюдки. Тупое стадо.
Собирались и ждали, пока им предложат на блюдечке. Слабо было устроить собственное «шоу».
Уроды.
А пока зона работала, как обычный ресторан, с той лишь разницей, что можно было снять любую официантку. Ну и шлюхи сами подсаживались за столики. Или не шлюхи, а бедные девочки в стесненных обстоятельствах. Какая разница.
Окажись Антон на мели и будь бабой, никогда бы сюда не пришел.
У него был собственный столик, и дождавшись, пока Антон прикурит – не раньше, чтоб не разозлить клиента – к нему подсела одна.
Волосы до лопаток, вряд ли чертов шиньон, но сейчас роли не играло. Блондинка. Крашеная. Антон не любил блондинок.
Его младший никак не отозвался, дело того не стоило. Не будет удовольствия.
– Вали.
Предпочтение у Антона было самое, что ни на есть плебейское. Средне-русые волосы, как у...
Вот об этой... он думать вовсе не хотел. Прошлое она.
А так изредка брюнетки, еще реже темно-рыжие.
В вип-зоне русых хватало. Возможно, в самом деле приходили сюда по нужде. Кто их разберет.
Ну же, рыбка, ловись.
Выловилась.
Подошла на каблучочках, ноги узким стрейчем обтянуты. С пивом потянет. А для сегодняшнего...
– Развернись.
Да, и сзади ничего так.
– Годишься, если немая.
Имя Антон не спрашивал. Свое тоже не называл.
Кто представляется сыру в магазине или интересуется, как сыр зовут? Хотя да, у сыра названия были. Антон не стал заморачиваться. Нажал кнопку вызова на столе.
Неприятного вида парень появился как из-под земли. Тут нерасторопных не держали.
– Ключ от комнаты семнадцать.
Через пару минут ключ был у Антона. Кивнул шлюхе.
– Пойдем.
Страх смерти самый древний, самый цепкий, неизбывный, основной.
Комната семнадцать была размером, как кабина пассажирского лифта, и вызывала клаустрофобию. Ни одной лампы, только из-под потолка через щелку лился смутный неясный свет.
Полное ощущение, что ты в глубокой пещере и выход завален навсегда.
Шлюха не была здесь раньше, ее трясло. Сильно трясло, Антон прямо услышал, как девкино дыхание сбилось.
– Пикнешь, не получишь ничего.
Антон был здесь не раз. Пожалуй, только тут ощущал себя вполне живым.
– На колени. Работай.
Защиту раскатал и надел самостоятельно. Шлюха еще порвала бы в темноте.
Опустилась. Приступила.
Антон щелкнул затвором. Звук, узнаваемый всеми без исключения.
Приставил дуло к темечку шлюхи.
Она замерла. Замерла и почти укусила, гадина.
Лучше бы заорала.
Что за день такой паршивый!
Верка, соска шлюха, в какого урода он сам превращался? Или превратился уже.
Потому что сердце выдрала эта... Выдрала, когда...
– Пошла вон. Жди у стола.
Он с грехом пополам закончил.
Разрядил пистолет.
Шлюха выбежала в слезах и соплях, но всхлипнула только за порогом комнаты. Тертая.
А на душе было гадко, так гадко, тошнотворнее некуда. Прямо, как в этой паршивой комнате с призрачной иллюзией надежды.
Везти ли шлюху ТУДА, Антон уже не знал.
Денег ей отвалил прилично.
Наверное, все же отвезти стоило. Нехорошо ухмыльнулся.
– Садись в машину, купим тебе шмотку.
В шмотке ТАМ и будет бегать. Стрелял Антон на зависть и промахивался лишь намеренно.
Он стал слабаком и сдался. Просто жалким слабаком.
Такой недостоин был руководить хоть чем-то, но увы, руководить у Антона получалось.
Его водитель знал бутики, на место приехали быстро.
Антон выбрал шлюхе коротенькое платье, еле-еле прикрывало попу. Попу он и будет в основном видеть. По ней выбирал.
Девка вела себя, как немая. Чудненько. Антон купил и любил получать оплаченный товар в лучшем виде.
– Поехали в лесопарк.
Стоял вечер, фонари уже зажгли.
На товар Антон не смотрел. Ехал молча на заднем сидении с ней рядом.
Люди завидовали ему, глядя на машину, а он...
Нет. Не поменялся бы с ними.
Пока...
Этого просто не могло быть.
На вид усталая, хотя еще молодая женщина, держащая за руку черноволосую девочку лет шести, ожидала зеленый сигнал светофора.
Мать-перемать, она...
Та, что всю душу его в клочья изорвала, а нервы намотала на спицы и вязала кровавый узор, та, что клялась, а потом исчезла и разбила все надежды.
Что она делала здесь?!
Как нагнать ее, схватить за плечи, вытрясти ответ, за что была эта звериная жестокость?! Какое звериная, звери добрее.
Антон растерялся на мгновение. Потом ровным тоном сказал:
– Останови машину. Ты, – кивнул шлюхе, – Выметайся и все забудь. Немая, поняла? – потом обратился к водителю, – Вадим, жди здесь.
А сам вышел из машины, не замечая, что ускорил шаг почти до бега.
Если он потеряет ее сегодня...
Не потеряет, нет.
Ребенок не виноват. Что бы ни сделала ее мать, чьи русые волосы были завязаны в хвост какой-то дешевой хренью, девочку Антон пугать не хотел.
У него с этой... как раз могла бы быть шестилетняя дочь.
Предательница сбежала, чтобы наставить ему рога?!
Женщина с девочкой шли впереди, Антон крался следом, как маньяк.
Хорошо, переоделся. Для города вид тоже подходил.
В голове вставали тысячи картин, как расправится с предательницей.
А девочку заберет на воспитание. Потому что была ЕЕ дочь. И все чувства дикие непрожитые будила.
Ничего не умерло. Ныло и горело, как обожженное.
Сделало Антона уродом, монстром проклятым.
Или эта... вела его прямо к отцу ребенка?
Прекрасно. Прекраснейше. Тогда он обоих... Одним махом.
Мать и дочь – что дочь, а не племянница или еще кто, Антон слышал, голосок у девочки был звонкий – зашли в дешевый сетевой супермаркет.
Да, Антон помнил предательницу не такой. Не то она тогда ела, не так одевалась. И ранних морщинок не было и следа.
Отчего Антон чувствовал лишь вкус горечи вместо радости от мести? Унижалась она, а в груди болело у него. Вся душа сгорала в смертельной муке.
– Мамочка, почему этот дядя все время за нами идет?
Она... обернулась.
Что Антон хотел и боялся увидеть?
Вину? Ужас? Подтверждение того, о чем думал чернейшими ночами?
А она смотрела с удивлением. С горечью. С радостью.
Мать-перемать! Эта... рада была его видеть?!
Узнала, не могла не узнать, он-то не сильно изменился.
– Мамочка, кто этот дядя?
– Он...
Антон подошел вплотную.
– Да, Олиа, кто я?
Вены вздулись от напряжения.
– Ольга, меня зовут Ольга. Дядя – старый мамин знакомый, Мариночка.
Знакомый, ну-ну.
Ссс... И не смог. Даже в мыслях не смог.
– Помочь вам донести покупки? – тон не оставлял разночтений, таким только на чай напрашивались.
Сейчас она скажет про мужика, с которым живет. И тогда ее душу уже ничто не спасет.
– Помоги. Мы тут недалеко живем.
– Ты замужем? – терять ему было нечего.
– Мама, а можно глазированный сырок?
– Можно, Мариночка. Выбери себе, какие нравятся.
Антон ждал, а в голове словно таймер тикал. Время до взрыва отсчитывал.
Девочка отошла к прилавку, а Олиа посмотрела прямо в его глаза.
– Не замужем. И не была никогда.
– Тогда почему? – он не договорил. Олиа всегда без слов понимала. Они, черт возьми, чувствовали друг друга без слов!
– Давай придем домой, я уложу Марину и поговорим? Я ни от чего тебя не отвлекаю?
Предупредительная. Всегда такой была.
А сейчас не понимала, что отвлекала от ВСЕГО. Что была ему важнее любого мира, важнее войны, важнее жизни, черт подери!
– Я совершенно свободен.
Он отошел в сторону, позвонил Вадиму и отпустил.
Сил смотреть на то, какие продукты покупали, не было.
Антон почти незаметно взял Олиа за рукав. Маринка вперед убежала.
– Я оплачу. Выбирай лучшее.
– Спасибо, мы не...
– Не нуждаетесь, да? И во мне ты тоже не нуждаешься?!
– Антеон, давай дома...
Маринка подбежала сияющая довольная с какой-то жутко вредной гадостью, и он машинально поправил.
– Антон.
Он пока не собирался говорить о своем финансовом положении. Если Олиа узнала марки его одежды и обуви, сама могла бы догадаться.
Потому Антон не стал ничего заказывать с доставкой из ресторана.
Поел бы, что Олиа даст, не умер бы.
Он хотел, до ошаления хотел дышать одним с ней воздухом, прочувствовать, как она жила все эти шесть лет.
Неужто ничего не болело? Неужто спокойно и комфортно?
Антон начал заводиться и сдерживался, бесконечно сдерживался. Пока не попал в их дом.
Девять метров кухня, пятнадцать метров комната.
Удобства еще.
У Олиа даже слуги так не ютились.
Мебель... Дрянь какая-то. Дешевая. Все дешевое.
Явно не из корысти она...
Поели на кухне.
Олиа никогда не готовила. Ольга... Это было лучшее, что он ел в жизни. Овощи какие-то невнятные, сосиски.
Сосиски!
– Укладывай Марину.
Да, он руководил, давил, привык так.
Дождаться уже не мог, когда...
И вот вернулась. Села на табуретку, как-то сгорбившись.
– Почему ТЫ здесь, Антеон?
– Нет, Олиа. Сперва скажешь ты. Я ждал достаточно, чтобы узнать, – он постарался не пугать, не повышать голос.
Ребенок еще навряд ли уснул, а в этой халупке звукоизоляция была ни к черту.
Олиа словно потухла.
– Ответь на один лишь вопрос. Почему ты сбежала перед самой нашей свадьбой. Почему наплевала на наше все? А, Олиа?
– Марина...
– Что Марина? Кто, кстати, ее отец?
– Она тебе никого не напоминает?Черноволосая кареглазая малышка не походила на Олиа. Вот правда. Даже лицом похожа не была, зато...
Бадиор. Его двоюродный брат, советник, лучший друг. Именно Бадиору Антеон, то есть он, Антон, передал корону, когда без истинной любви все потеряло смысл.
– Когда это произошло?
– Накануне... Он маг, Антеон, страшный маг. Потому ты и не почувствовал, когда я звала на помощь. Мне было стыдно. Ужасно, жутко, стыдно. Сбежала куда-то по мирам, не разбирая дороги. А ты, почему ты здесь?
Антон ответил просто. Не стал пугать Олиа. Родную свою, которую посмел подозревать из-за какого-то ублюдка сраного.
– А я пришел за тобой. За вами.
Олиа так и сидела, глядя в пол. Бедная.
– Я не смогу вернуться. Потому что Маринка...
– Она моя Маринка.
– Все равно...
Антон вздохнул. Страшно, до жути кромешной боясь, что сейчас оттолкнет его этот хрупкий цветок. Цветок, который он по глупости чуть не выдрал с корнем.
– Хорошо, Ваше Высочество, Принцесса Олиа, как Вам будет угодно. Не соблаговолите ли переехать с наследницей в свежепостроенный дворец в селении «Золотая сказка»?
Олиа взглянула недоверчиво.
–Ты и тут?..
Да, он и здесь преуспел, и здесь стал королем жизни. Ради нее. Ради Олиа, какой-то глупой и смешной частью души надеясь, что вот увидит ее еще, возьмет за руку, поцелует... Сожмет слегка ее тонкие хрупкие пальчики, а потом талию крепче, до сладких мурашек по всему телу, до жарких стонов и биения жилки на шее под его губами...
Бадиор подохнет, как собака. Хуже собаки. Ни одна собака не достойна была того, что эта мразь. Четвертовать... Или оскопить, руки-ноги отрезать, потом на кол. И голову отрубить.
Только так за слезы Олиа. За те мучения, что его девочка перенесла. Да и доченька ее невинная.
За предательство их дружбы, его доверия. Тут, конечно, сам идиот идиотский он был, что подставился. И Олиа так подвел.
Он отмолит. Все грехи свои ужасные перед ней отмолит, все тревоги и заботы уничтожит ее.
А сейчас...
В кухне вдруг показалась растрепанная черноволосая голова.
– Мамочка, а этот дядя – папа?
Антон наклонился, подхватил девочку и усадил на колени.
– Папа.
Что бывает, когда черный пепел превращается в свежий снег? Когда потрескавшееся дно заполняет вода из пока еще крохотных ручейков? Когда счастья так много, что миг – и полетишь к сияющему небу сильной птицей.
Им так много нужно было сделать, наверстать, достичь.
Переезд со съемной квартиры прошел быстро.
Олиа понравился его дом. Их дом, их семейное гнездо. И Маринке понравился. Антон ни на миг не допускал преступную мысль, что эта девочка ему чужая.
Он уже оскорбил, уже предал доверие ее матери. Теперь только искупать.
С работы Олиа, конечно, уволилась. И не только потому что мог их обеспечить.
В то утро после встречи они как Марину в сад отвели, так уже не смогли друг от друга оторваться. Убогая пятнадцатиметровка, тонкие стены – хрень, вся эта придуманная чушь стала им неважной.
У Антона крышу рвало от ее сладкого горячего тела под его жадными руками. Ошалевал, очумевал, словно женщин никогда не знал. Как сопляк какой-то обкончался и отпустить не мог, опять набрасывался.
Вот это и отсрочило казнь Бадиора. Забеременела Олюшка в тот же день. А ему важнее всего ее счастье стало. Боялась она колдуна паршивого, потому Антон и не смел уйти и оставить одну с лютыми страхами.
Только судьба она мудрая. А может, есть где-то справедливость и милость к раскаявшимся грешникам.
Антон и Олиа поженились, растили Маришку и еще дочурку, о сыне подумывали, когда вдруг в доме их открылся портал.
Из него вышел Келсиан, еще один советник Антеона. Тот, кого Антеон несправедливо обидел ради паскуды Бадиора.
Келсиан сказал:
– Ваше Величество! Мы свергли Бадиора и умоляем вас о возвращении! Бадиор убит.
Не захотели силы высшие, чтоб Антеон марал руки о падлу.
Маришка потом смеялась:
– А я всегда догадывалась, что папочка король, я же его маленькая принцесса!
А вот Олиа волновалась за нее, не расскажет ли девочке кто о настоящем папаше.
Антон ответил:
– Он был моим двоюродным братом, у нас общая родня. Маринка моя кровинка, и не спорь.
Они вернулись в свой мир.
Антон был счастлив тем пьяным счастьем, когда после пустыни весь черный, обожженный приникаешь к роднику и пьешь, пьешь жадно, как сумасшедший и больной, чистую воду.
Олиа стала его королевой по законам всех миров.
Теперь навсегда.
Босс и Дочь морского царя
– Ты будешь проклят, едва коснешься меня! – голубые глаза девки горели такой лютой ненавистью, что он лишь рассмеялся. Чего только от баб ни наслушался, какие угрозы ни кидали.
Эта была горячая, норовистая, необъезженная. С такой скучно не будет. И плевать, кто она, кто её родители и чего она хотела от жизни. Деньги решали в мире Рамона Саторо всё. И деньги у него были.
А у фигуристой голубоглазой девки, одетой, как попало, их явно не водилось. Она даже имя отказывалась назвать, но стоило припугнуть, что ее семье будет худо, быстро созналась, пытаясь скрыть выступившие слёзы.
Новую игрушку Рамона звали Александрой.
– Я уже давно проклят и весь пропах серой.
Ему нравилось, когда девки сопротивлялись, а потому Рамон никогда не покупал их. Его люди находили новые игрушки прямо на улице, зная его вкус, а потом выбрасывали их туда же, засунув в карман или куда придется пару крупных купюр.
Некоторые девки скулили и сами умоляли оставить их, но Рамон терпеть не мог сломанные вещи.
– Что ты мне сделаешь? Расцарапаешь? Укусишь? Ударишь? Может, пнешь?
И шагнул к ней. Александра начала отступать, похоже, он переоценил девку, когда надеялся, что Александра станет орать или лягаться, уже предвкушая, как вывернет ей руки и придавит своим телом прямо к полу.
Дико, животно, необузданно, ему нравилось брать их так.
Нравилось, что на лице Александры все ещё не было страха. Тот появится, непременно появится, когда до девки дойдёт, как все серьёзно.
Она уткнулась спиной в стену, а он подходил медленно, не отрывая взгляд от сжатых губ, от высоко вздымавшейся груди, и пелена гнева начала застилать глаза.
Почему не орёт, как резаная, чего не плачет?
Её не били, только вяло толкали, зажимали рот и сдавливали, как и всех девок, неужели попалась слишком храбрая?
Тем интереснее было играть.
Не испугалась и когда схватил за подбородок, сжимая щеки, лишь мелко дрожала и сверлила его наглым взглядом голубых глазищ.
Рамон напрягся. Поведение девки сбивало с толку, а этого он терпеть не мог.
– Что, куколка, решила по-хорошему, уже вся мокрая, да?
Единственное, что пришло в голову. Кукла сломалась. Сломалась раньше, чем он что либо предпринял.
Александра мотнула головой.
– Ты проклят.
Почему пара слов ни о чем так его задела?
Рамон не мог объяснить, но и себя не узнавал. Ему нравилось быть грубым, жёстким, но теперь он был жестоким и едва закончил с девкой, оказавшейся до него нетронутой, вызвал своего врача.
А потом... Другую он бы вышвырнул, а эта выздоравливала долго, и Рамон почему-то не смел ее коснуться.
Он не изменился, брал других, и другие ничем не удивляли.
Семье Александры доступно объяснили, что она теперь собственность Рамона Саторо. Отвалили денег. Бедняки пикнуть не посмели.
С ними проблем не было. Не то, что с ней.
Александра не разговаривала. Молча ела, молча позволяла врачу себя осматривать.
Её проще было пристрелить, но Рамон никак не мог решиться. Он, несгибаемый Рамон Саторо, постоянно видел перед собой упрямое лицо, обрамленное чёрными косами.
Её сопротивление было тем, чего он ждал всю жизнь.
Александра ни у кого не спрашивала, как родные, когда её выпустят, выпустят ли вообще. Ни о чем не спрашивала.
Её давно поселили жить в обычной комнате за одним лишь исключением: убрали абсолютно все предметы, с помощью которых можно было бы покончить с собой.
Двери запирали на ключ и приставили охрану.
Когда врач сказал, что она вновь может принять Рамона, он сразу пришёл, хотя до этого не навещал.
Надеялся, что его вид наконец-то её сломает.
Александра не стала шептать угрозы. Опять не кричала. Даже не вздрогнула, когда стиснул её бедра.
Мерзавка, из чего её сделали?! Неужто оставалась лишь боль, чтобы её покорить? Унижение, когда она одна, а обидчиков много.
Но Рамон знал: он не хотел делиться этой девкой ни с кем. Не такой ценой готов был получить её капитуляцию.
А едва потянулся к губам, услышал старое:
– Ты проклят.
Рамону всегда было плевать на удовольствие девок, добивался лишь собственного. С ней все его эмоции обострялись в разы и били по натянутым нервам.
Его трясло от вожделения, от одержимости этой Александрой. Прокляла собой, сделала себя наваждением.
В тот день он впервые был нежным. Неумело нежным, потому что привык совсем иначе и никому не смел признаться в своей слабости.
Мягкие ласковые слова звучали фальшиво. Может, потому девка не купилась? Она лежала безучастно, а его разрывало от напряжения и желания. Узкая, тугая, не мог насытиться, терзая равнодушное тело поцелуями.
Вдруг она была холодной, а он зря тратил время? Стоило пристрелить и не мучиться?
Нет, Рамон звериным чутьем чуял, дело было в ином.
Он снова взял её и опять позвал врача, как только вышел, но уже знал: стоило выяснить цену этой девки.
Настоящую, а не ту, что заплатил её семье.
Поскольку случилось то, чего боялся: прочие перестали вызывать интерес.
Многие писались от страха, едва видели его людей. Другие держались дольше, но ни одна ни шла ни в какое сравнение с Александрой.
Тех, кого не ломали пытки, побеждали забота и участие.
Рамон распорядился подавать Александре лучшую еду, специально выписал повара.
Он решил временно отринуть некоторые принципы. Больше не ломал похищенных девок, хотя все внутри клокотало, а учился постигать на них тайны женского удовольствия. Потом, правда, немного портил их красоту, чтобы никто не заподозрил, будто Рамон Саторо размяк.
К третьей встрече он был готов. Намеренно не взял ни одной лживой шлюхи. Его женщинам было по-настоящему хорошо... пока не топил и не хлестал.
Александра о том не знала, а он не собирался признавать, что уже дышать без неё не мог и все свои действия оценивал, внутренне спрашивая, как отнесется к ним пленная гордячка.
Видимо двух раз ему было мало, чтобы страсть к непокорной девке утихла.
Голубые глаза мучили, жгли, стреляли прямо в голову.
Все же опасаясь, что девка начнёт сопротивляться, и он не сможет быть милым, Рамон обездвижил её.
Растянул на кровати, пристегнув наручниками, хотя пришлось повозиться. Уложил удобно, любая боль сорвала бы его планы.
Думал о ней, хотя все внутри вопило перевернуть, ворваться, смять или даже не переворачивать.
Его накрывало и штырило от этой девки, как ни от кого.
А она... Она осталась холодной, разбивая все его достижения с другими.
Проклятая... Ненавистная...
Неужели любила кого-то? Рамон мечтал расправиться с ним лично и жутко, методично вколачиваясь в тело Александры.
Он сделал всё, чтобы ей не было больно, но паршивка не желала сдаваться.
А убить её уже не мог. Не хотел. Вышло бы, что девка обыграла его.
Люди перешептывались, что Рамон Саторо начал сдавать, раз поселил девку у себя так надолго. Самые трепливые замолчали навсегда.
Никого она не любила, во всяком случае, ни с кем не гуляла никогда, и это ещё сильнее раззадорило Рамона.
В четвертую встречу он сказал:
– Я подарю тебе любой подарок, какой захочешь. И ничего взамен.
Ожидал, опять напомнит о проклятье, разозлит, потому что сам он уже чувствовал себя связанным этой девкой, а она вдруг ответила:
– Своди меня на море. Только ты и я.
Он недоверчиво сощурился, но кивнул.
Неужели сразу стоило начать с подарка?
Зачем ей было море? Поверила, что влюбился, вот и ...?
Рамон боялся, что она поддастся. Обовьет его шею, прижмется трепетными бедрами, и тогда борьба потеряет вкус. Или, что куда хуже, не потеряет.
Вдруг он почувствует себя счастливым, «разморозив» эту девку? Вдруг она не наскучит, такая восхитительно стойкая? Впитай её сын – его сын – такой характер, ему смело можно будет передать дело.
Рамон готовил себе пути к отступлению. Криминал – это недолго и ненадёжно. Другой бизнес, а ещё лучше политика...
Александра не захотела приласкать его губами. Все же не продалась за обещание моря.
Потому он ласкал сам, отчаянно надеясь и так же отчаянно боясь услышать стон наслаждения. Но тело не предавало её, значит, он оставался противен и готов был сломать её шею так же яростно, как любить часами.
Он покинул Александру злой и приказал людям больше не похищать девок.
Углубился в дела, которых всегда было навалом.
Через несколько дней и пару важнейших деловых встреч решил отвести Александру на море, благо, на нем и жили.
Вдруг девчонка любила море, а он держал её в доме да выпускал гулять во внутренний двор, где даже фонтана не было.
А если был бы, он приказал бы вырубить, чтобы девушка не утопилась.
Время пролетело мгновенно.
Рамон не мог позволить себе гулять по городу или купаться у всех на виду. Не та была репутация.
Потому ближе к вечеру взял пару людей для охраны, пристегнул Александру к себе наручником и втащил на заднее сидение машины.
Она выбрала белое платье по колено и простое бельё.
Рамон предпочёл бы держать девушку голой, но оставил заманчивую идею ещё когда решил покорить Александру лаской.
Его люди свое дело знали и на неё не смотрели. Рамон уже был готов убивать даже за взгляды.
Давно он просто так не гулял по песку, рассматривая намечающиеся звезды – приехали в какую-то дикую глушь.
Александра покорно шла рядом, но весь её вид говорил: «я просто использую тебя, чтобы полюбоваться волнами».
Рамон сгорал от желания взять её прямо на песке, но шёл к воде.
Собиралась ли Александра плавать? Платье явно не подходило для этой цели. Зато намокшее, оно обрисовало бы все контуры тела, окончательно сведя Рамона с ума.
Потому он, как завороженный, двинулся к самой кромке воды. Услышал:
– Давай зайдем глубже?
Её голос... Он бы слушал вечно, но Александра преступно мало говорила.
Люди Рамона контролировали пляж. Он решил, что ничего страшного не случится, если наручник отстегнуть, чтобы снять обувь и закатать брючины. Побеги Александра прочь, тоже успел бы догнать.
Даже в море.
Берег выглядел пологим и безопасным.
– Как глубоко?
– По пояс...
Да и плевать на брючины. Высохнут.
Рамон пристегнул Александру наручником и повел в воду, с каждым шагом предвкушая, как волна обрисует её круглую попку.
Черт, он уже думать ни о чем не мог, кроме как о том, чтобы в воде...
Повернулся к Александре, а она вдруг резко присела, роняя его прямо на себя.
Дернуло наручник, Рамон падал, спешно группируясь так, чтобы не сильно ударить, но в воде не оказалось никого. Ни ямы на дне, ровный песок. Наручник был пуст.
Рамона оторопь взяла.
Его люди уже бежали по пляжу, а ему казалось, что слишком медленно:
– Пристрелю, суки! Носом землю ройте, просеивайте воду, но найдите мне её!
Он и сам нырял и искал, как сумасшедший, но течение не отснесло бы еще тело далеко. Да и не могла Александра выпутаться из наручника за миг.
Она растаяла, словно превратилась в морскую пену.
Только снятые туфли остались на берегу.
Наверное, впервые в жизни Рамон помертвел от ужаса: далеко не суеверный, он оскорбил какие-то высшие силы и наверняка те жестоко посмеялись над ним. А с девкой ушла вся его удача.
По возвращении ожидал увидеть разграбленный дом и перебитых людей, но все было на месте.
Прижимая к груди туфли Александры, вскричал:
– Приведите ко мне ведьму. Любую, кому верят люди, кто точно говорит с духами. Предлагайте любые деньги. Живее.
К утру к нему привели древнюю старуху.
Старуха поглядела с миг и прошамкала:
– Виноват ты, да и она виновата. В прошлой жизни обижала тебя, мучила, а в этой ты отыгрался да так, что никто не рад. И не уйти вам друг от друга и счастливы друг без друга не будете.
Рамона переполняли гнев и отчаяние.
– Что ты городишь, бабка? Как не уйти? Умерла она, утонула. Обыграла меня.
Старуха покачала головой.
– Слепой ты, мальчик. Если найдёшь её, узнаешь в другом обличии, с тобой будет, никуда не денется.
Рамон помрачнел.
– Тронулась ты умом от старости. Если найду её кость, тоже со мной будет, никуда не убежит, но разве ж это счастье?
Она только рассмеялась.
– Уж какое заслужил, мальчик. Черны дела твои да и сердце серо. Что посеял, то и жнешь.
– Бери деньги, бабка, и уходи.
Рамона трясло от желания придушить наглую старуху. Он не верил в духов и не боялся их слуг, только лишь в удачу верил.
Но другие колдуны разными словами сказали то же самое.
Мол, оба виноваты, но Александра теперь дочь морского царя.
Как сговорились.
Когда в висках заломило от колдовских бредней, Рамон велел больше не приводить ведьм и занялся делами.
Надо было развивать бизнес и думать о будущем, а не о всяких русалках. Или кто там дочери морского царя.
А упрямое лицо с голубыми глазищами не шло из головы.
Рамон поехал на море. Взял с собой охрану, велел нырять и искать девушку.
Местных уже опросили – тело никуда не прибивало.
– Намекни хоть, дочь морского царя, какая ты теперь.
Но волны упорно молчали и набегали на берег, как хотели. Прямо, как она.
Рамон Саторо не привык сдаваться, но и с чем воевать, не знал.
Он велел выплатить всем девкам, которых смогли найти, ещё денег, а затем ушёл в работу с головой.
На море не ездил специально, слишком было больно. Оно и так попадалось по пути, когда мотался по нуждам бизнеса.
С женщинами не общался, даже продажных не покупал. Все стали не те и не то даже на раз.
Зато скупал антиквариат и предметы искусства и одним из первых узнал, что ныряльщики выловили редкостную голубую жемчужину.
Прямо в цвет глаз Александры.
Купил, не раздумывая, урвал, почти разорился. Страсти на аукционе кипели дикие.
Когда остался с жемчужиной наедине, чуть с ума не сошёл от предвкушения – это ведь была она, она в жемчужину спряталась!
А теперь вот простила, пришла в ином обличье, как бабка и говорила.
Но чуда не случилось. Жемчуг оставался жемчугом редкого окраса, только и всего.
И через семь дней ничего не изменилось, и через тридцать.
Рамону словно пулю в сердце пускали всякий раз, как теперь жемчужину видел. Убрал с глаз долой, а потом и вовсе продать решил. Продать и на вырученные деньги построить школы, больницы, спортплощадки для детей и на что там ещё хватит.
Да такие, что если был бы у них с Александрой сын, сам бы его на такую площадку водил.
Жемчужина вновь вызвала огромный ажиотаж, только Рамона ничего не радовало.
Да и сердцем чёрным успокоиться не мог, изменилось оно.
А толку.
Все слова любви, сказанные тихо, так что только голубая жемчужина и слышала, не растрогали морского бога и его дочь.
Её семье он больше всех денег дал и принимал теперь в них живое участие. Одних лечил, других трудоустроил, третьи в новую школу пошли.
Однажды увидел из машины девушку – со спины вылитая она. Окликнули – он едва не умер – похожая да не Александра.
