Текст книги "Олимпионник из Артаксаты"

Автор книги: Ашот Мелик-Шахназаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

– Нет, государь! Помощи пока не нужно. Я даже не знаю, как подступиться к этому делу. Куда идти, где искать? – В голосе Месропа слышались одновременно и растерянность, и решимость.

– К тебе пришло озарение, друг мой, – промолвил Вараздат. – Ты видишь цель. А это главное! Человек, бредущий без всякой цели, бесполезно тратит свои силы. Тот, кто видит цель, рано или поздно достигнет её.

– Если бы нашлись подходящие письмена, мы могли бы открыть, сначала тайно от всех, школу в Арцахе, чтобы испробовать их применительно к нашему языку. И лишь позже, убедившись в пригодности этих букв, объявить о них всенародно, – мечтательно сказал Арсен.

– Послушай, брат, – возразил Карен. – До открытия школ ещё очень далеко. Сначала нужно найти письмена. Да пошлёт тебе бог удачу, Месроп.

Разговор с Месропом был для царя как сладкая музыка.

«Ах, если бы все Мамиконяны были бы так искренни, так открыты со мной, как этот благородный Месроп!» – не раз думал впоследствии Вараздат. Его беспокоила мысль о Мушеге.

Дело в том, что отношение спарапета Мушега к царю было двойственным. Здесь играли свою роль сложные мотивы. В течение всей обозримой истории Армении спарапетов стране поставляли Мамиконяны. Это был храбрый, воинственный род, сделавший для укрепления армянского трона, пожалуй, больше, чем все другие нахарарские династии, которые поддерживали царскую власть лишь тогда, когда это совпадало с их интересами. Мамиконяны защищали царские интересы, как свои собственные, иногда даже забыв о своих собственных интересах. Конечно, они защищали при этом честь, достоинство и само существование своей родины. Пройдут десятилетия, и один из представителей этого славного рода, Вардан Мами-конян, возглавит борьбу армянского народа за независимость, нанесёт сокрушительное поражение врагу в знаменитой Аварайрской битве и впишет в историю Армении своё имя появившимися к тому времени армянскими письменами, а ещё полторы тысячи лет спустя застынет в бронзе на летящем коне на одной из площадей столицы Советского армянского государства…

А в ту пору в стране, по существу, были две царские династии. Одна официальная – Аршакидов, другая неофициальная, но даже более мощная – Мамиконянов. На веку Мушега Мамиконяна сменилось уже три царя. Он стал во главе армянского войска в трагические для родины дни, когда персы обманом завлекли к себе армянского царя Аршака II и, заковав в кандалы, поставили перед ним в темнице бездыханное, набитое соломой тело его ближайшего соратника и друга спарапета Васака, отца Мушега.

Взошедшего на престол царя Папа Мушег принял почти по-отечески. Папу было тогда семнадцать лет, Мушегу – на десять лет больше. Спарапет оберегал Папа, верно служил ему, зная, что молодой царь нуждался в его покровительстве и помощи. Пап не был силён в воинской науке и не был крепок физически.

Другое дело Вараздат: Несмотря на свою молодость, Вараздат был уже зрелым мужем. Он участвовал в сражениях, знал цену жизни и смерти. Он и без спарапета мог сам в любое время возглавить армянское войско. Кроме того, Вараздат был окружён ореолом славы олимпионика. Не какого-то там, пусть даже очень быстрого, бегуна, что вряд ли имело бы большую ценность в горной Армении, а кулачного бойца, бесстрашного поединщика, одолевшего даже львов. Такой государь не нуждался в покровительстве спарапета, и потому умудрённый жизнью Мушег испытывал к молодому царю невольное чувство ревности и зависти.

Первые три года правления Вараздата прошли спокойно. Спарапет редко бывал в столице, а ромеи и персы не доставляли особых хлопот: то ли были заняты внутренними делами, то ли опасались созданного Вараздатом постоянного войска. Однако постепенно нахарары стали отзывать своих воинов, ссылаясь на то, что опасности отечеству нет, а люди нужны дома. Кроме того, царь в последнее время всё чаще испытывал на себе давление проперсидски настроенных князей. Тому была серьёзная причина.

Воспользовавшись уходом ромеев, царь Шапух стал усиленно уговаривать владельцев соседних с Персией армянских областей пойти на союз с ним, суля им приращение земель и другие блага. В качестве своего оружия Шапух избрал Манвела Мамиконяна, двоюродного брата спарапета Армении, служившего командующим армянской конницей в составе персидской армии. Свой выбор коварный Шапух остановил на нём не случайно.

Опираясь на свою силу и авторитет, отдельные представители рода Мамиконянов осмеливались иногда заявлять о равенстве с армянскими царями. Манвел не раз выказывал в кругу своих друзей притязания на управление страной, понося при этом царскую фамилию. И слухи об этом, конечно, дошли до царя.

Вараздат не стал бы придавать значения этим слухам, если бы не наглое письмо, полученное однажды им от Манвела.

«Мы, – писал царю Манвел, – никогда не были слугами царей армянских, но были равными с вами и даже познатнее вас, ибо предки наши были сами царями в Чинастане[22]22
  Китае (арм.).


[Закрыть]. Однако из-за раздора между братьями, вследствие которого произошло великое кровопролитие, мы покинули родину и пришли в Армению искать спокойствие». И далее Манвел подробно излагал Вараздату известное фамильное сказание Мамиконянов о двух братьях Мамике и Конаке, которые были сыновьями «сатрапа Карнама, бывшего вторым по царе чинастанском».

После смерти Карнама его жена вышла замуж за китайского императора и родила ему сына Чинбакура. Потерпев неудачу в попытке избавиться от наследника, братья Мамик и Конак бегут к царю Парфии, который, не желая портить отношения с китайским императором, переправляет их к родственнику своему Аршакиду, царствовавшему в Армении. Воинственные братья получают от царя армянские области Тайк и Тарон и выдвигаются в спарапеты Армении, сделав благодаря своим заслугам эту должность наследственной. Такова была легендарная история рода Мамиконянов.

Вараздат не стал предавать это письмо широкой огласке и ответил Манвелу коротко и с иронией, что если он, Манвел, считает себя наследником династии китайских царей, то пусть едет в Чинастан и добивается там трона, а его, Вараздата, не беспокоит более своими писаниями. Однако под влиянием этого письма Вараздат стал относиться всё хуже и хуже к своему спарапету. А тот двойственным поведением, отсутствием искренности в отношениях с царём лишь усиливал его подозрения.

Роковую роль в назревавшем конфликте сыграл Бад Сааруни, пользовавшийся уважением и доверием Вараздата. Сааруни при каждом удобном случае оговаривал спарапета. Аргументы Бада были неотразимы. Мушег чванлив, как и все Мамиконяны. Он смотрит на царей Армении, как на мальчиков, которые нуждаются в его советах. Он не считается с их мнением и поступает всегда по своему усмотрению. Не он ли отпустил на свободу взятого в плен царя агванцев Урнайра под лживым предлогом, что он, Мушег, не смеет поднимать руку на царственных особ? И это в то время, когда находившийся рядом Бад Сааруни отговаривал его от этого, напоминая, сколько смертей и горя принёс Урнайр, ворвавшись на армянскую землю! Не Мушег ли, взяв в плен весь царский гарем, отправил жён ненавистного Шапуха с почестями в Персию под предлогом того, что спарапету не пристало воевать с женщинами? Неужто забыл он, как персидский царь жестоко обошёлся с пленной армянской царицей и жёнами нахараров – предал их позорной смерти. Следует ли удивляться тому, что Шапух приказал изготовить кубок с изображением Мушега на тонконогом белом скакуне и, попивая из него на пиру, приговаривал: «Пусть белоконный тоже пьёт!» А где был Мамиконян, когда Теренций коварно расправился с царём Папом в Карине? Он уклонился от поездки под предлогом того, что спарапету надлежит оставаться с войском, чтобы обеспечить в случае опасности защиту страны. Лишь он, Бад Сааруни, отмстил византийцам за смерть царя! Да и кто таков вообще Мушег Мамиконян? Ведь это племянник человека, перешедшего в своё время на сторону персов и отдавшего страну на поругание персидскому царю Шапуху! А брат его поныне служит в Персии и уговаривает нахараров избавиться от Вараздата и заключить союз с персидским царём. В общем, вывод один: Мушегу доверять нельзя – он, несомненно, втайне зарится на трон. И если его не убрать, то быть беде.

И когда Карен и Арсен, удерживавшие царя от опрометчивых поступков, уехали на время в Арцах, Бад Сааруни принёс Вараздату письменные свидетельства того, что он именовал изменой спарапета.

Это была переписка Мушега с Манвелом, который призывал спарапета повлиять на царя Вараздата, вернуть его на путь дружбы с Персией или помочь убрать его с армянского трона.

Вот тогда-то Вараздат и совершил роковой шаг: отдал приказ об убийстве Мушега. С тех пор у Вараздата навсегда остался в ушах многократно повторенный крик смертельно раненного спарапета:

– За что, царь?!

И пока Мушег ещё мог дышать, он хрипел, повторяя свой вопрос: «За что, царь?!»

Оставаясь наедине со своими мыслями, царь признавался себе, что с момента расправы над сларапетом он всё больше терял нити управления страной. Уже все нахарары отозвали своих воинов из постоянного войска, обещая прислать их под командование царя лишь в случае возникновения войны. В мирное время они могли доверить своих людей лишь спарапету из рода Мамиконянов. Более того, нахарары всё чаще отказывались от участия в Большом совете, ссылаясь кто на недомогание, кто на опасность на границах княжества, а кто просто на исключительную занятость.

Конечно, царь имел достаточно власти, чтобы расправиться с теми, кто осмеливался ослушаться его. Но после трагедии с Мушегом он не хотел прибегать к силе. И хотя Вараздат считал, что с Мушегом нельзя было поступить иначе, смерть спарапета оставила в его сердце неисцелимую рану.

Царь всё чаще искал утешение в палестрах, выстроенных по его приказанию в столице и в других крупных городах страны. Здесь с помощью приглашённых из Ахайи педотрибов готовились борцы, панкратисты и кулачные бойцы, которым уже этим летом предстояло отправиться в Олимпию для участия в Играх…

Вот уже несколько дней царь пребывал в сильном беспокойстве. Лазутчики донесли ему, что Манвел переслал императору Феодосию письмо, в котором сообщал, что Вараздат собирается отвернуться от Византии и заключить договор с Шапухом и что в качестве доказательства серьёзности своих намерений он казнил верного Византии спарапета Мушега Мамиконяна. В подтверждение своих слов Манвел препроводил Феодосию подложное письмо, написанное будто бы по приказу Вараздата персидскому царю, в котором армянский царь просил у Шапуха руки его дочери Ормиздухт, обещая взамен отдать под длань Персии всю Армению.

И теперь в ожидании приезда нового спарапета Бада Сааруни, занявшего место Мушега, и нового католикоса Завена, седовласого старца из того же рода Альбианосянов, что Усик, Вараздат обсуждал вместе с советниками Кареном и Арсеном, управляющим дворцом Зеноном Аматуни и Рубеном Гнуни, недавно назначенным начальником личного отряда царя, возможные последствия этого клеветнического поступка.

Вараздат ещё обсуждал историю с письмом Манвела к Феодосию, когда послышался конский топот и вошедший слуга доложил, что из Византии прибыл гонец, который привёз срочное послание императора Феодосия Великого.

Карен вышел к гонцу и вскоре вернулся с письмом в руках. Вараздат с нетерпением развязал шнур, которым было перевязано послание, запечатанное знакомой печатью византийского императора и, как всегда, украшенное затейливой миниатюрой. Царь мельком взглянул и попросил Арсена прочесть письмо вслух. Уже первая строчка напомнила царю Армении о безмерном могуществе и величии римского императора, сумевшего недавно совершить подвиг огромной важности: вновь объединить западную и восточную части страны в одну Великую Римскую империю.

«Самодержец Великой Римской империи августейший цезарь император Феодосий Великий царю армянскому олимпионику Вараздату привет и пожелания крепкого здоровья и полного успеха!

Традиционная дружба Рима с Арменией и интересы наших держав настоятельно требуют проведения совещания с царём дружественной Армении. По получении послания прошу без промедления выехать к императорскому двору. На границе Византии с Арменией царя будет ждать почётная когорта для сопровождения в столицу империи.

Год третий 293-й олимпиады, месяц антестерион.

Константинополь».

Царь молча посмотрел на нахараров. В его взгляде был вопрос.

– Ехать в Константинополь не следует! Это западня! – запальчиво воскликнул Арсен.

– Да, принимать приглашение нельзя! – подтвердил Карен. – Письмо подписано Феодосием, но почерк у византийских императоров один: пригласить, чтобы расправиться. Вспомни судьбу Папа, царь! – И добавил уже тише: – Поехать к Феодосию – значит погубить себя.

Зенон Аматуни и Рубен Гнуни присоединились к мнению братьев.

– У римского императора есть много способов, чтобы погубить меня, – отвечал Вараздат, – особенно сейчас, когда многие нахарары отвернулись от меня и готовятся присоединиться к Манвелу Мамиконяну, собирающему силы, чтобы пойти с помощью персов на Армению. Без защиты Феодосия нам не обойтись. Я объясню ему, что стремление к независимости Армении не противоречит интересам Римской империи. Сильная, независимая, но дружественная Риму Армения выгоднее Феодосию, чем слабая, которая не способна постоять за себя и в любой момент может пасть жертвой персидской агрессии. Достаточно вспомнить, чем кончилось нашествие Шапуха на мирную Армению времён Аршака II. Разве ромеи успели помочь нам тогда?

В этот момент вошли католикос Завен и спарапет Сааруни. Они вошли вместе, но отношения у них были очень натянутые: на руках Сааруни была кровь Мушега. Церковь, как и нахарары, не могла простить этого ему никогда. Возможно, Бад и был хорошим предводителем личного отряда царя, но для роли спарапета он не годился. Потому что хотя он был храбр и предан Армении, но у него не было и не могло быть того авторитета перед нахарарами, который имели спарапеты Мамиконяны.

– Не уезжай, Вараздат! – горячо воскликнул спарапет Сааруни, узнав о письме Феодосия. – Царь неуязвим, когда он находится на своей земле, когда его окружают верные ему люди. В Константинополе ты будешь беззащитен.

Спарапет говорил искренне, но каждый из присутствующих невольно подумал, что с отъездом царя Бад рисковал потерять своё место.

– Не надо спешить, – молвил католикос. – Предоставим это дело на усмотрение Большого совета. Пусть он примет решение исходя из интересов всей страны.

– Именно из интересов страны и её жителей я и исхожу, когда говорю, что склоняюсь к поездке в Константинополь. Ведь в противном случае Армении не избежать войны. Постоянной армии нет. Надеяться на нахараров тоже нельзя: они найдут отговорки, чтобы не прислать свои отряды. А это грозит серьёзными последствиями. Ромеям не составит никакого труда завоевать Армению и разграбить её. Пострадает прежде всего простой люд – опора нашего благоденствия. – И, как бы прекращая разговор, царь добавил: – Хорошо, я сообщу о своём решении позже. – И он жестом отпустил присутствующих, сделав знак задержаться своим советникам.

А когда они остались одни, Вараздат сказал, обращаясь к братьям:

– Я и сам понимаю, что Феодосий может лишить меня короны. Но сыновья Папа, Аршак и Вагаршак, всё ещё слишком малы, они нуждались бы в регенте. А подходящей кандидатуры регента всё равно нет. – Царь посмотрел на своих советников, ища у них подтверждения своим аргументам. И, не дождавшись ответа, продолжал:

– В любом случае моя жизнь вне опасности. Феодосий не посмеет посягать на неё. – И царь снова посмотрел на братьев.

– Византия, обагрившая руки кровью царя Папа, не остановится перед убийством царя Вараздата, – твёрдо сказал Карен.

– Я не только царь. Я – олимпионик, – гордо отвечал Вараздат.

– Это не остановит Феодосия, – поддержал брата Арсен. – Тем более что золотое время олимпийских состязаний уже в прошлом. Разве забыл ты, что предыдущие Игры носили только местный характер, а о предстоящих до сих пор нет никаких известий.

– Вы не правы, друзья мои, – возразил им царь. – Ещё никогда и никто не осмелился причинить вред олимпионикам. Даже если они попадали в плен во время войн. Вспомните историю – вы же образованные мужи! Когда знаменитый панкратист-олимпионик Дорией, сын ещё более знаменитого Диагора с Родоса, многократного победителя Олимпийских игр, попал в афинский плен после морской битвы у Нотия, он был отпущен без выкупа, хотя при других обстоятельствах мог бы лишиться даже жизни. Семьдесят лет спустя после битвы при Иссе Александр Македонский сразу же освободил Дионисидора, вождя попавшего в плен фиванского посольства, когда узнал, что имеет дело с олимпийским победителем. Феодосий может лишить меня трона, но не жизни и свободы! Я еду в Константинополь. Это решение я принимаю один, чтобы не взваливать ответственность на членов Большого совета. Сообщите о моём решении католикосу, спарапету и жителям Вагаршапата. Распорядитесь, чтобы сделали необходимые приготовления. Меня будут сопровождать мой личный отряд с Рубеном Гнуни и вы, друзья. Спарапет Сааруни останется в стране. Его присутствие здесь в этот трудный для Армении час нужнее.

Напрасно братья уговаривали царя отказаться от этого шага, высказывая со всей прямотой и откровенностью свои соображения.

– Мы боимся за тебя, Вараздат, – говорили они. – Примеры, которые ты приводил, относятся к седой древности. Ты ведь и сам чувствуешь, что Феодосий может лишить тебя короны. А раз так, то тебе незачем ехать на встречу с ним. Уж лучше тогда отречься от трона и предоставить нахарарам выбрать регента. А мы уедем с тобой в Арцах. Наш горный край неприступен, он никогда не был под властью чужеземцев. Ты будешь у нас в безопасности, Вараздат. Пройдёт время, и, если будет на то воля бога, ты вернёшься на трон Армении.

Но Вараздат был неумолим.

Глава X
Эдикт императора

Вдоль извилистых берегов Евфрата двигался огромный караван. Тысяча всадников, сверкая доспехами, вооружённая копьями, дротиками и мечами, двигалась по дороге огромной извивающейся змеёй. Дорога то приближалась к реке, то отдалялась от неё. Это была хорошо укатанная древняя дорога, по которой в дни мира шли караванные пути из Китая, Индии и Персии через Армению к понтийским портам и далее в Византию, Галлию и Испанию. Во время войн эта дорога служила для передвижения войск. За многие века тяжёлые военные колесницы воюющих сторон спрессовали землю, и теперь даже ливневые дожди не могли размыть дорогу.

Впереди ехал отряд лучников. Их дальнобойное оружие виднелось из-за спин, а из висящих сбоку колчанов мирно выглядывало пёстрое оперение стрел. В глаза бросалось дорогое убранство коней, цветные кожаные ремешки оголовья и такие же сафьяновые сёдла. Под стать была и одежда воинов, сильных, крепких, уверенно сидевших на своих боевых скакунах.

Как яркие цветы в горах скрашивают суровую природу Армении, так и разноцветная одежда сглаживала грозный вид вооружённых до зубов всадников. Это был личный отряд армянского царя. Сам царь ехал в середине каравана верхом на коне в окружении своих ближайших друзей и дворцовых сановников. Среди них выделялись своей величественной осанкой управляющий дворцом Зенон Аматуни, арцахские нахарары Карен и Арсен и молодой начальник царского отряда Рубен Гнуни. Сразу же за царём следовала его дорожная колесница, запряжённая шестёркой холёных коней, по два в ряд. Царь почти никогда не пользовался ею, предпочитая передвигаться более привычным способом – верхом.

Впереди каравана в окружении специальной охраны на белом широкогрудом жеребце ехал знаменосец. На острие его копья развевался личный флаг царя Армении. В конце каравана плёлся обоз со множеством слуг, которые на стоянках разбивали шатры, готовили и подавали еду, чистили одежду и седлали коней.

Торжественная поступь колонны, дорогие одежды всадников, перезвон бубенцов свидетельствовали о том, что отряд выступил не на войну. Тем не менее не было слышно ни смеха, ни шуток. Над всем караваном висело молчание. Пример подавал сам царь, погружённый в свои невесёлые думы. Будучи воином и атлетом, он привык встречать опасность с открытым забралом. Но дворцовым интригам нельзя было положить конец одним ударом, как на арене кулачного боя. Приходилось приспосабливаться, а порой и хитрить самому. Но сейчас больше всего его волновала встреча с Феодосием.

Царь в сотый раз продумывал предстоящий разговор и слова в своё оправдание, призванные рассеять подозрения императора. Вараздат был убеждён, что заготовленные им аргументы неотразимы, потому что они были правдивы. Однако чувство тревоги не покидало его. Предательская расправа над отцом Папа, царём Аршаком, завлечённым обманом на пир к персидскому царю Шапуху, несчастная доля самого Папа – эти мысли не веселили.

Лишь однажды к царю вернулось хорошее настроение – когда проезжали ущелье Даранали. Он подозвал к себе Карена, и оба стали вспоминать, как подверглись нападению сирийского конного отряда и вооружённых разбойников.

Наконец наступил день, когда караван достиг первой византийской заставы. Извещённая часовыми, здесь спешно строилась в парадные порядки отборная римская когорта. Царя Армении приветствовал специально присланный Феодосием легат Аврелий. В полном боевом облачении, скрипя кожаными и металлическими латами, византиец поднёс правую руку к груди и, резко хлопнув по ней сжатым кулаком, учтиво наклонил голову.

Он не стал сгибаться в поклоне, как это делали армянские нахарары и как полагалось обычно приветствовать царей. Вараздат остался в седле и, глядя на лысеющую голову Аврелия, молвил:

– Я слушаю тебя, посланец цезаря!

Византиец поднял голову и в цветистых выражениях приветствовал армянского царя. Передав привет от императора, он сказал:

– Божественный цезарь примет друга своего, царя Армении, не в Константинополе, а в Риме, который он по случаю воссоздания Великой Римской империи решил сделать своей второй столицей. Мы направимся туда морем. Лучшее судно императорской флотилии ждёт в порту Константинополя. Гостя императора будет сопровождать почётная когорта римского легиона, имеющая опыт хождения на судах и закалённая в морских сражениях. Поэтому царю армянскому достаточно взять для сопровождения лишь свою свиту и небольшой отряд личной охраны.

Братья при этих словах обменялись быстрым взглядом. Толмачи переводили слова Аврелия тем, кто не понимал греческого. Таких в окружении царя было, правда, немного. Вараздат молча выслушал речь сатрапа. Ни один мускул не дрогнул на его красивом, суровом лице. Он молча кивнул византийцу и, повернувшись к управляющему дворцом, сказал:

– Зенон, выдели несколько слуг и отбери всё необходимое для предстоящего путешествия. В поездку со мной отправится Ота Апауни с подарками, предназначенными для императора, Рубен Гнуни с пятьюдесятью лучшими воинами из моего отряда и, конечно, оба арцахца – Карен и Арсен. Остальные пусть сейчас же возвращаются обратно. Командование ими я возлагаю на нахарара Мхитара.

Распоряжение царя выполнялось споро. Всадники перестраивались в образцовом порядке, без суеты. Вскоре Рубен и Мхитар уже докладывали, что оба отряда готовы к выступлению. Выслушав нахараров, царь направил коня сначала к отряду Рубена. Крепкие, загорелые всадники были все как на подбор. Но главное, в их глазах не было и тени страха. Для сопровождения царя Рубен отобрал только добровольцев.

С удовлетворением кивнув головой, Вараздат повернул коня к воинам своего личного отряда. Он подъехал к Мхитару и, не слезая с лошади, обнял его. Это был тот самый нахарар, чью дочь, Ануш, Вараздат принял за юношу в день своего возвращения на родину. Обращаясь к всадникам, царь поднял в прощальном жесте руку и крикнул:

– Передайте поклон родине! Да хранит вас бог!

И затем, помедлив, добавил:

– До скорой встречи!

Круто развернув коня, он придержал его на месте, как бы успокаивая, и тут же тронулся мягкой, неторопливой рысью. Карен, Арсен и Ота Апауни пристроились за ним. Вслед двинулся Рубен со своим небольшим отрядом. Шествие замкнули византийцы во главе с Аврелием, который не решился, а может, не захотел ехать рядом с царём. Мхитар и оказавшиеся под его началом воины царского отряда не спешили поворачивать назад. Они стояли до тех пор, пока Вараздат со свитой не скрылся из виду.

В Константинополе его встретил сын самодержца Аркадий, будущий император Восточной Римской империи, который сам проводил армянского царя на предназначенное для него судно. Это немного рассеяло тревогу Вараздата.

Путешествие морем оказалось приятным. Погода благоприятствовала путешественникам на всём протяжении пути. Пройдя Эгейское море, великолепная имперская трирема, подгоняемая лёгким ветром, свернула к Криту и взяла курс на Сицилию. Вараздат стоял на палубе, вдыхая солёный морской воздух, и до боли в глазах всматривался на проплывающий мимо берег полуострова Пелопоннес. Там, за серебрящимися оливковыми рощами, лежала Олимпия. Этим было сказано всё.

Олимпионик вспоминал Священную дорогу, Деметру на колеснице, Альтиду с её алтарями, храм Зевса в окружении памятников олимпионикам, среди которых не было лишь статуи в честь его, Вараздата, победы.

Собственно говоря, статуя была уже давно готова, но Вараздат решительно воспротивился её посылке в Олимпию. Отлитая в полный человеческий рост, она имела большое портретное сходство. Арсен предложил установить эту статую на рыночной площади в Арташате, а для Олимпии изготовить другую, с некоторыми характерными чертами всемогущего Зевса. Так и поступили. Новую статую предполагалось отправить в Олимпию летом, вместе с пятью или шестью лучшими армянскими борцами и состязателями, среди которых главные надежды царь возлагал на талантливого поединщика Хорена из Эребуни.

Встреча в Риме была столь же учтивой, что и в Константинополе. Пусть в ней не ощущалось особого радушия, но соблюдались все почести, какие обычно оказываются иноземному государю. Флавий Гонорий, сын Феодосия, сам проводил Вараздата в отведённые ему покои. По пути он даже показал ему Колизей и рассказал об устраиваемых там боях гладиаторов. Всё это несколько успокаивало армянского царя и его окружение, но всё же не могло заглушить чувство тревоги. Оно возросло ещё больше, когда утром следующего дня было объявлено, что император встретится со своим именитым гостем наедине. В то же утро Ота Апауни побывал во дворце и передал распорядителю римского двора подарки от царя Армении, предназначенные для императора.

На другой день Вараздат и сопровождавшие его нахарары – Карен, Арсен и Рубен – были препровождены к Феодосию. Главный распорядитель дворца провёл гостей в большую приёмную, расписанную фресками на темы военных сражений. Он усадил их перед инкрустированным серебром столиком из чёрного дерева, на котором стояли сосуды с вином и фруктами.

Оставив чужестранцев одних, распорядитель вскоре вернулся и торжественно возвестил:

– Цезарь ждёт царя Армении!

Затем он бросил многозначительный взгляд на пояс армянского царя, приглашая его отстегнуть оружие, и вежливо проговорил:

– Таков порядок.

Это было явной ложью. Такого порядка не существовало никогда. К счастью, этого не знали молодые нахарары, иначе дело могло бы кончиться бессмысленным кровопролитием. Это нарушило бы планы Вараздата, который надеялся переубедить императора.

Поэтому царь Армении и бровью не повёл. Он молча отстегнул висевший на поясе серебряный меч и, поцеловав, передал его нахарарам. При этом он ободряюще кивнул своим соотечественникам. Сердца четырёх чужестранцев бились в тревожном напряжении. Но внешне они ничем не выдавали своего волнения.

Царь не прощался со своими друзьями – прощание состоялось раньше, до приезда во дворец, без свидетелей. Тогда же было решено, что после свидания с Феодосием Арсен снова поедет в Олимпию и вместе с Деметрой присоединится к остальным в Константинополе. На сей раз для того, чтобы всем вместе отправиться в Армению. Разумеется, при условии, что встреча с императором окончится благополучно. Но об этом последнем обстоятельстве никто вслух не говорил. Это условие подразумевалось.

Император был не один. Одетый в лёгкий лиловый плащ Феодосий стоял в конце великолепной залы в окружении архиепископа миланского Амброзия, своего сына Гонория и ещё двух-трёх приближённых. Они не были знакомы Вараздату. Неузнаваем был и император. Вместо высокого, крепкого и энергичного цезаря с утончёнными манерами, привитыми в Испании, откуда он был родом, перед Вараздатом стоял оплывший жиром человек, одутловатое лицо которого свидетельствовало о неумеренности во всём.

Императора мучила, несомненно, и какая-то болезнь, от которой лицо его было в постоянном горестном напряжении. Зато архиепископ Милана держался важно и непринуждённо, и это более всего удивило Вараздата. Времена, когда римским императорам удавалось ограничить чрезмерное влияние церкви на дела государства, очевидно, остались позади. И действительно, после кровопролития в Фессалониках, где по вине Феодосия погибло пятнадцать тысяч жителей, церковь пригрозила поднять верующих против только что назначенного императора, если он не утвердит христианство в качестве единственной религии империи. Лишь в этом случае он мог получить отпущение грехов. Феодосий был вынужден подчиниться требованиям церкви и провозгласить христианство официальной религией государства. Это произошло на третьем году 289-й олимпиады.

Но церковь не думала ограничиться этой победой. Пользуясь тем, что император был снедаем тяжёлым недугом, она объявила ему, что его исцеление зависит от принятия им целого ряда мер в пользу христианства. Речь шла о запрещении на территории империи всех языческих обрядов, разрушении языческих храмов и памятников и отмене всех атлетических состязаний. Амброзий давно уже имел при себе текст такого эдикта и при каждом удобном случае напоминал императору Феодосию, что церковь ждёт его подписания.

– Самодержцу Великой Римской империи, божественному цезарю, императору Феодосию Великому привет! – И, приставив руку ко лбу и сердцу, царь Армении слегка наклонил голову. Вараздат не поклонился Феодосию, как этого следовало ожидать от главы государства, получившего корону из рук самого императора. Но Феодосий не обратил на это никакого внимания, возможно, даже не заметил этого. Не отвечая на приветствие армянского царя, он обрушил не него поток упрёков:

– Ты оказался недостоин моего доверия и доверия всего христианского мира, центр которого находится здесь, в моей империи! Как смел ты мечтать о независимой политике, создавать регулярную армию и отказываться от чести направить на помазание в Кесарию к византийскому митрополиту армянского католикоса, назначенного к тому же тобой без нашего совета и согласия? Как смел ты вступать в сговор с моим заклятым врагом, царём персидским, обещая предоставить под его длань Армению, для которой так много сделал благородный Рим? Как мог ты просить в жёны дочь его?