Текст книги "Олимпионник из Артаксаты"

Автор книги: Ашот Мелик-Шахназаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Моему отцу Зарэ Самсоновичу Мелик-Шахназарову, в прошлом боксёру, борцу и штангисту, посвящается

От автора

Победитель Олимпийских игр античности олимпионик Вараздат, сын Аноба из города Артаксаты (Арташата), бывшей столицы Армении, – лицо не вымышленное. Этот выдающийся атлет и государственный деятель жил во второй половине IV века нашей эры.

История донесла до нас немало подробностей из жизни этого незаурядного человека, удостоившегося короны армянского царства. Ему посвящено множество страниц в произведениях целого ряда древних авторов Рима, Греции и Армении, а в более поздние времена – и некоторых других стран.

В исторических трудах, упоминающих Вараздата, немало разночтений. Единодушие, наблюдающееся у историков при описании подвигов Вараздата, атлета и поединщика, исчезает при оценке его деятельности на армянском престоле. Одни считают его никудышным и недостойным царём, не сумевшим разобраться в дворцовых интригах. Другие видят в Вараздате патриота, мужественного и честного правителя, неудачи которого были предопределены обстоятельствами.

Воссоздавая образ Вараздата, автор судил о его помыслах и чувствах, руководствуясь единственно верным критерием – действиями своего героя, зафиксированными историей.

Вараздат был блестящим кулачным бойцом. Об этом свидетельствует не только факт его победы на Играх в Олимпии. Существует и косвенное, но весьма красноречивое доказательство его мастерства. Описывая Вараздата, древние авторы подчёркивают, что ему удавалось сохранить приятную наружность. А это было нелегко, так как удары кулаков, охваченных грубыми кожаными ремнями, оставляли на лице неизгладимые шрамы, уродовали его. Следовательно, он побеждал, почти не получая ударов. Так мог побеждать только атлет высокого класса. Вараздат был, несомненно, таковым.

Став царём, Вараздат проявил себя мужественным государственным деятелем, истинным патриотом. Его решения и поступки опровергают утверждения некоторых древних армянских историков о том, что он стремился поставить свою страну в зависимость от Персии. Получив трон Армении благодаря римскому императору, Вараздат неукоснительно продолжал политику своего предшественника, царя Папа. И в конечном счёте римский император сослал его на каторгу за то же самое, за что умертвил ранее царя Папа – за стремление к независимости. Вараздата можно упрекать лишь в том, что он не нашёл верного пути для достижения этой цели. Но мог ли он достичь желаемого при той расстановке сил, которая сложилась внутри страны и вокруг неё?

Горная Армения, расположенная у восточных границ Византии и зажатая между нею и Сасанидской Персией, уже много веков тщетно пыталась отстоять свою самостоятельность. Её устремления неизменно разбивались о взаимоисключающие интересы этих двух гигантских держав, находившихся в постоянной вражде. Каждая из них пыталась посулами, а чаще огнём и мечом обратить Армению в свою союзницу. Каждая требовала от Армении безусловного повиновения, каждая считала территорию армянского государства своей вотчиной.

К соображениям стратегического характера примешивались и иные: экономические, культурные, моральные. Персия не могла простить армянам принятия христианства, которое вставало неодолимой стеной между народами этих двух стран. Византия, склонившаяся к христианству, считала само собой разумеющимся союз с единоверной Арменией, где богослужение велось к тому же на греческом языке.

Внутри страны – и это было главной бедой Армении – отсутствовало единство. Царь, духовенство и нахарары[1]1
  Нахарары – крупные княжеские роды и князья ней и средневековой Армении, имевшие собственное и вассалов.


[Закрыть] могли достичь желанной для Армении независимости, если бы вместе возглавили борьбу армянского народа, если бы действовали заодно, если бы осознали, что путь к свободе родины лежит через их объединение. Факты свидетельствуют о том, что в силу своего положения цари склонялись к этому, однако они не имели реальных возможностей для решения этой задачи. Церковь, сосредоточившая в своих руках огромные земли и угодья, пыталась встать над царём, оспаривала у него власть, стремилась сама вершить судьбами страны. Что касается нахараров, то они так дорожили своей самостоятельностью, что готовы были войти в союз с кем угодно, лишь бы не чувствовать над собой власти своего царя. В довершение ко всему армянское воинство предпочитало служить в армиях Византии и Персии, нежели в войсках своей собственной страны. Две десятитысячные армянские конницы составляли ударную силу и римских, и персидских войск, в то время как царь Армении тщетно взывал к нахарарам, прося их о выделении постоянных отрядов для регулярной армянской армии.

Тысячи армянских юношей постигали ремёсла, науки и искусства за пределами родины и оставались на чужбине. Их действиями руководили разные побудительные мотивы, чаще слава, реже деньги. Но всегда на первом месте стояли личные интересы, которые они ставили, увы, выше интересов отчизны, хотя родина остро нуждалась в них. Немало армян обосновалось в Персии, но особенно много их было в Византии. Запад с его эллинистической культурой, искусством, достижениями науки, философии, права притягивал к себе армянскую молодёжь, формируя, казалось бы, верных для себя союзников. Способные чужестранцы из Армении становились видными военачальниками, известными зодчими, блестящими ораторами, лауреатами различных конкурсов, победителями атлетических состязаний. Оставаясь на чужбине, они быстро адаптировались, но вернувшись при случае на родину, снова чувствовали себя частицей своего народа и доказывали это всеми своими поступками.

Жизненный путь олимпионика из Артаксаты – яркое тому подтверждение.

Повествуя о короткой, но волнующей жизни своего героя, автор стремился сохранить по возможности верность исторической правде, шире использовать имеющиеся сведения о современной Вараздату исторической эпохе, особенно об Олимпийских играх античности. Центральное место в повествовании занимает Олимпия и её атлетические игры, участие Вараздата в кулачных состязаниях и победа в них, позволившая ему приобрести широкую известность не только в своей стране, но и далеко за её пределами.

Историческая эпоха, в которую происходят описываемые события, отмечена победами новой христианской религии над язычеством, хотя борьба между ними продолжалась потом ещё не одно столетие. Христианство, восторжествовавшее в Армении в начале IV века и утвердившееся в Риме в конце того же столетия, выступило фанатичным врагом язычества во всех его проявлениях. Игры в Олимпии, возникшие в незапамятные времена, были ярким языческим праздником, связывавшимся в представлении эллинов со священным браком Луны и Солнца.

Новый император Феодосий I, стремившийся воссоздать Великую Римскую империю, объединить обе её части – Западную и Восточную, использовал в качестве опоры христианскую религию. Приняв в силу обстоятельств христианство и оказавшись в зависимости от новой церкви, Феодосий Великий стал гонителем всего языческого, и в частности Олимпийских игр. Различные атлетические состязания и празднества, и особенно Игры в Олимпии, проводившиеся к тому времени уже более тысячи лет, представлялись христианам прочным оплотом языческой веры. Разрушить её значило подорвать язычество, утвердить новую религию.

Олимпийские игры были гимном физической красоте и физическому совершенству, триумфом здорового тела и здорового духа. Однако это-то как раз и противоречило канонам христианского учения, ставящего превыше всего величие духа и стремящегося одновременно к унижению плоти, этой греховной, по убеждению церкви, субстанции, подлежащей подавлению. Таким образом, с утверждением христианства Игры в Олимпии были обречены на исчезновение.

К счастью, история сохранила до наших дней имена абсолютного большинства победителей Олимпийских игр древности. Атлет из Армении Вараздат был последним известным нам олимпиоником и единственным чужестранцем, вписавшим своё имя в античную летопись олимпийских побед.

Глава I
Священная дорога

Время приближалось к полудню. Диск солнца висел над Олимпией, освещая лесистые склоны холма Крона, величественные храмы и памятники Альтиды и многотысячную толпу, заполнившую последний участок Священной дороги перед въездом в город. Шёл пятый день гекатомбеона. В этот месяц, восьмой после зимнего солнцеворота, вот уже более тысячи лет подряд раз в четыре года проводились атлетические состязания. Это событие ожидалось, как всегда, с большим нетерпением.

Прошло уже много месяцев с тех пор, как гонцы-спондофоры отправились из Олимпии во все концы огромной Римской империи и даже за её пределы, чтобы возвестить о предстоящих олимпийских торжествах. Одна группа пошла на северо-запад, в Галлию, пересекая континентальную часть бывшей Греции. Некогда цветущее эллинское государство именовалось теперь, после присоединения его к Римской империи, просто провинцией Ахайя. Вторая вышла на судах в Эгейское море, чтобы принести долгожданную весть сначала жителям Крита, других островов, а затем – Малой Азии, Египта, Туниса и прочей Африки. Третья двинулась на запад, через Адриатическое море, в сторону Рима и далее – в Сардинию, Корсику и Сицилию. Ещё две группы спондофоров отправились на восток. Одна – чтобы совершить далёкое мореплавание и оповестить жителей бывших греческих колоний, расположенных на северном и восточном побережьях Понтийского моря. Другая – чтобы проделать конный переход к восточным границам страны и сообщить о предстоящих состязаниях гражданам этой части империи и жителям вассальной Риму горной Армении.

Выделенные, как того требовала традиция, из числа наиболее знатных и авторитетных семей, спондофоры объявляли одновременно и экехерию – священное перемирие. Этот обычай восходил к незапамятным временам и был непосредственно связан с возникновением Игр в Олимпии. Когда-то элидский правитель Ифит, стремившийся положить конец междоусобным войнам в Элладе, обратился за помощью к оракулу. Тот посоветовал возродить Олимпийские игры. Регламент состязаний, составленный спартанским законодателем Ликургом, предписывал в числе прочего отмену военных действий на период проведения Игр. В те далёкие времена перемирие длилось немногим более месяца. Позже оно было продлено до ста дней.

Сюда включались период месячной тренировки в Элиде, дни, отводимые на Игры и празднества, и время, необходимое на дорогу в Олимпию и обратно, к месту жительства. Правда, с тех пор как Греция потеряла свою независимость, её города давно уже жили в мире между собой. Если они и помышляли о войне, то о войне освободительной, которая избавила бы их от римской тирании. Однако военная мощь Рима не оставляла им никаких надежд на этот счёт. Поэтому объявление экехерии было лишь символическим актом, данью традиции, не более. Зато сами Игры давно уже приняли широкий характер, и в них всё чаще участвовали варвары – чужестранцы, поклонявшиеся своим, только им известным богам…

Люди заполнили всё пространство от моста, перекинутого через горную речку Кладей, до того места, где начиналось тройное разветвление дорог. Путь посредине шёл на Пруву, две другие дороги вели в Элиду: одна карабкалась вверх, в горы, другая бежала понизу, изгибаясь вдоль русла полноводной реки Алфей. Эту нижнеэлидскую дорогу издревле именовали Священной. По ней в конце каждой олимпиады в торжественном марше шествовали участники главного языческого праздника эллинов – Олимпийских игр.

Весь предыдущий месяц атлеты провели в гимнастических школах Элиды – палестрах и гимнасиях, где усиленно тренировались под руководством учителей-педотрибов. И вот теперь после тридцатидневной подготовки они пустились в дорогу, получив традиционное напутствие: «В Олимпии вступите на стадион и покажите себя мужами, победителями, а кто не подготовлен – пусть идёт куда хочет».

Но редко кто, сломленный неожиданной хворью или страхом перед состязаниями, отсеивался на этом пути, который мог привести к бессмертию. Да, именно к бессмертию, потому что имя победителя Игр заносилось на мраморную плиту и сохранялось для потомков на многие века. Ему ставили скульптурный памятник с кратким описанием совершённого им подвига. Лучшие поэты страны сочиняли в его честь хвалебные оды. Через годы и века проносила история имена выдающихся состязателей и поединщиков прошлого, начиная от самого первого, молодого элидского повара по имени Коройб.

Путь от Элиды до Олимпии был не близок. Триста стадий[2]2
  Стадий – расстояние в шестьсот ступней Геракла, равное длине олимпийского стадиона, или 192,27 м. По преданию, именно столько шагов успел сделать Геракл с того момента, как первые солнечные лучи появились над холмом Крона в Олимпии и до того, как солнце поднялось над землёй.


[Закрыть], которые разделяли эти города, участники проходили пешком в два дня с ночёвкой в Летрине. Они держали путь берегом моря, проходя из конца в конец всю Священную дорогу. Но ещё до того, как процессия, растянувшаяся на длину доброго дромоса – так называли бег на один стадий, – подходила к месту отдыха и ночлега, её участники делали небольшой привал там, где находился священный источник Пиеры. Здесь они приносили богам свою первую жертву. Как того требовал многовековой обычай, это был хорошо откормленный кабан. Жертвоприношение должно было снискать участникам будущих состязаний благосклонность богов.

Эти сведения сообщал окружающим немолодой человек, по виду бывший атлет, может быть, даже олимпионик – победитель состязаний в Олимпии. Один из юношей робко спросил:

– Правда ли, что и элланодики проходят церемонию очищения?

– Конечно! Ведь те, кому доверено судейство состязаний, – элланодики, – остаются людьми со всеми своими недостатками и слабостями, – отвечал рассказчик. – Они совершают омовение водой из родника Пиеры, чтобы честно исполнять свои обязанности в период Игр, полностью освободиться от симпатий и антипатий, возникших у них к тому или иному участнику состязаний во время тридцатидневной тренировки в Элиде, где они живут бок о бок с атлетами.

– А в чём роль номофилаков? – спросил юноша.

– Номофилаки – знатоки олимпийских правил. Они готовят элланодиков к их миссии. Однако досконального знания правил всё же недостаточно. От элланодиков требуется полная беспристрастность. Это чрезвычайно важно, ибо решение элланодика окончательно.

– Разве не может участник Игр обжаловать решение элланодика? – поинтересовался старик с посохом, стоявший рядом с юношей.

– Разумеется, может, – отвечал бывший атлет. – Но редко кто осмеливается сделать это. Ведь в этом случае олимпиец действует на свой страх и риск. И если его просьбу отклонят, он может быть подвергнут очень суровому наказанию.

– Ишь ты, – возмутился старик. – Когда-то олимпийцами называли богов, живущих на горе Олимп, а теперь, видно, всякого, кто допущен на атлетические игры в Олимпии! Ну и времена!

– Некоторые из них, те, что победят, – мягко возразил атлет, – и впрямь станут вскоре сродни богам.

– Просвещай невежд, Ликас, – насмешливо бросил говорившему атлету подошедший мужчина средних лет, тоже, по всей видимости, в прошлом состязатель.

Имя Ликаса из Спарты было известно каждому. В его честь были названы Игры 287-й Олимпиады, на которых он победил в беге на стадий. Что же касается насмешника, то им оказался менее счастливый атлет, соперник Ликаса – Филумен из Аркадии.

– Когда же мы наконец увидим олимпийцев и элланодиков? – спросила пожилая женщина, приехавшая, судя по одежде, из восточных областей Римской империи.

– Скоро мы услышим конский топот, – отвечал Ликас, – и верховой воин, отправившийся с самого утра навстречу шествию, появится перед нами и возвестит о приближении колонны, в рядах которой идут будущие олимпионики.

Последнее слово Ликас произнёс с особой торжественностью.

Олимпионик! Этот желанный титул давался вместе с оливковым венком тому, кто побеждал в одном из видов олимпийского состязания – агона. Победитель прославлял свой родной город, свой род. Он прославлял себя. К заветному слову «олимпио», указывающему на участие в Олимпийских играх, он мог прибавить имя богини победы – крылатой Ники.

К обладанию этим титулом стремились все: и представители демоса – простого люда, и власть имущие. Богачи, которые имели средства, чтобы объехать весь свет, купить любые драгоценности, арабских скакунов или чёрных нубийских рабов, не могли сделать лишь одного – купить благосклонность крылатой богини Ники. Неподкупная, она дарила удачу лишь тем, кто мог завоевать её расположение своей настойчивостью в агонистике[3]3
  Агомистика – система тренировок и соревнований, (от греч. «агон» – соревнование).


[Закрыть], своей смелостью в состязаниях или поединках.

Между тем солнце пригревало. Оно отражалось в до блеска начищенных щитах и шлемах воинов, охранявших мост через Кладей, играло на пёстрых одеждах разноязыкой толпы пеших и конных, простолюдинов и аристократов. Оно сверкало на убранстве коней, на расшитых серебром одеяниях заморских купцов и путешественников, прибывших издалека, чтобы насладиться редким зрелищем, которое представляли собой Игры.

В этой толпе нельзя было не заметить красивую статную гречанку. Держа в левой руке вожжи, она стояла в колеснице, запряжённой четвёркой прекрасных коней, – в одной из тех квадриг, на которых выступают в ипподромных гонках. Дерзкий взгляд, непринуждённая поза, гордая осанка – всё в ней привлекало внимание.

В толпе то и дело слышалось:

– Смотрите! Это Деметра, дочь Никоса!

– Красота Деметры сродни её отваге. Приехать на встречу в олимпийской квадриге – это может далеко не всякая женщина!

– Да, но она божья избранница! Боги даровали ей победу на Герейских играх![4]4
  Герейские игры – состязания женщин в Олимпии в честь богини Геры, главной греческой богини.


[Закрыть]

– Одно дело побеждать в состязаниях по бегу, другое – управлять квадригой!

– При такой красоте быть ещё и прекрасной атлеткой – не слишком ли много для одной женщины?

Обрывки этих фраз, несомненно, доносились до Деметры, но она не прислушивалась к ним. Привыкнув к славе, она относилась к ней спокойно. Молодая эллинка была одета в лёгкую короткую тунику, оставлявшую открытыми ноги, неожиданно сильные для хрупкого девичьего торса. В чёрных волосах – белая лента, точно такая, как у состязательниц на Играх.

– Гляди-ка, Деметра пожаловала на встречу в квадриге. И зачем это ей?

– Зато все обращают на неё внимание. Пешая, она затерялась бы в толпе среди других красавиц!

– Победительница Герейских игр не может затеряться!

– Скромность не помешала бы даже победительнице. Ведь ей наверняка пришлось явиться сюда чуть свет. Хоть лошадей пожалела бы…

В этих репликах была немалая доля правды. Для того чтобы оказаться поближе к мосту, перед развилкой, где путь на Пруву сливался со Священной дорогой, ей пришлось, несомненно, приехать сюда ещё затемно, иначе из-за огромного скопления людей, собравшихся здесь с наступлением рассвета, квадриге вряд ли нашлось бы моего…

Осуждая Деметру за нескромность, люди тем не менее восхищались ею. Многие из проходивших мимо стремились поймать взгляд красавицы, привлечь к себе её внимание.

– Олимпионик приветствует гереонику! – сказал Ликас, поравнявшись с квадригой. Он давно был поклонником красоты и атлетического таланта молодой гречанки.

– Запишись на гонку квадриг, Деметра, ты и там станешь первой! – кричали из толпы. – Добьёшься того, чего не смог Никандр!

При этих словах все, кто стоял рядом с квадригой, стали оглядываться, ища взглядом Никандра, брата Деметры. Ходили слухи, что Никандр, оправившийся от травм, уже несколько месяцев готовил к соревнованиям новую квадригу. Все знали, что, участвуя в прошлых Играх, он был сбит недалеко от поворотного столба при столкновении четырёх квадриг, в котором двое возничих погибли, третий был искалечен до неузнаваемости, а сам Никандр отделался переломами ног.

Но Никандра нигде не было. Да это и понятно. Ведь участники гонок на ипподроме были освобождены от обязательной месячной тренировки в Элиде. Они готовились к гонкам в своих родных городах, приезжали в Олимпию лишь незадолго до открытия Игр и предпочитали проводить время до начала состязаний в заботах о своих лошадях.

Кроме Деметры, никто не приехал встречать состязателей на колеснице. Зато в числе встречающих было немало всадников. Два конных воина стояли у въезда на мост рядом с пешими стражниками. Ещё трое застыли на другой стороне моста. Официальные представители Олимпии, одетые с роскошью, на щедро убранных конях, расположились недалеко от моста спиной к шумной речке Кладей. На той же стороне, левее этой группы, почти напротив квадриги, остановились ещё двое всадников, обращавших на себя внимание толпы. Причин тому было две. Они сидели на красивых конях, песчано-жёлтых, с чёрными гривами и хвостами и такими же чёрными ногами. Необычной была и одежда всадников. Короткие тёмно-серые кафтаны с откидывающимися от локтей рукавами выдавали их чужеземное происхождение. Впрочем, если бы не одежда, они вполне могли бы сойти за византийцев. У обоих были тёмные вьющиеся волосы, ниспадающие на ворот кафтана. И хотя они не были близнецами, всё же с первого взгляда в них можно было безошибочно распознать братьев. Всадники беседовали вполголоса, наклоняясь друг к другу и поглядывая в сторону квадриги Деметры. Стоявшие рядом обратили внимание на их греческий говор: он был чист и правилен. Но всадники говорили не о Деметре, а о её конях:

– Скажи, ты узнал коней, впряжённых в квадригу этой гордой красавицы?

– Конечно. Это армянские кони арцахской породы. Выносливые и сильные, как и те, что под нами.

– Да, по вряд ли стоило подвергать их выносливость такому испытанию. Эти кони хороши в деле. Держать их запряжёнными недвижно несколько часов кряду – преступление.

– Не волнуйся, Арсен, это не наша с тобой забота.

– Ты прав, брат, но мне всё же жаль коней. Ведь это наши земляки.

При этих словах братья расхохотались. Посмотрев на дорогу, старший из братьев заговорил снова:

– Скорее бы увидеть Вараздата. Я соскучился по нему, как по родному брату.

– Он и мне как брат. Так хочется, чтобы он победил на Играх. Это была бы победа всей нашей страны!

– Кулачный бой – дело серьёзное. Вот если бы на Играх в Олимпии проводились состязания по стрельбе из лука, тогда он наверняка стал бы олимпиоником.

– Ну, знаешь, Карен, если бы устраивали состязания лучников, то победителем вышел бы я! – И младший из братьев попытался смягчить смехом невольную нескромность.

– Ты и впрямь мог бы победить в этом виде агона, – серьёзно произнёс старший.

Мужественная, полная достоинства осанка чужестранцев выдавала в них воинов, хотя при них не было никакого оружия. Впрочем, среди присутствующих оружие – короткие мечи за поясом – имели лишь стражники, которым было поручено охранять порядок в городе. Таков был строгий закон Олимпии: никто, кроме стражи, не имел права показываться вооружённым в период Игр.

Неожиданно сквозь гомон толпы стал различим конский топот. Шум и разговоры тотчас же стихли. И тогда цокот копыт стал ещё явственнее. Сомнений быть не могло. Это долгожданный гонец, спешащий сообщить о приближении элланодиков и атлетов. Ещё мгновение, и вот уже на Священной дороге, в том месте, где от Алфея она делала крутой поворот и шла вдоль Кладея, показался скачущий во весь опор всадник.

С трудом успокоив разгорячённого коня, седок поднял руку и произнёс лишь одно слово: «Идут!» Радостный шум толпы был ему ответом. В то же мгновение, повинуясь действием всадника, серый в яблоках конь взял с места в карьер и помчался дальше через мост, а затем направо, к расположенному вне Альтиды величественному зданию Леонидайона, чтобы сообщить ту же весть римскому проконсулу[5]5
  Проконсул – высшее должностное лицо в провинциях Римской империи.


[Закрыть] и старейшинам.

Но прошло ещё немало времени, прежде чем из-за поворота показался авангард процессии. Пышные пурпурные одеяния элланодиков на какое-то время заслонили собой всё шествие. Десять элланодиков шли в один ряд торжественной поступью людей, ощущающих всю важность возложенной на них миссии.

Следом за ними небольшими группами двигались олимпийские состязатели и поединщики. Здесь были все, кроме участников конных состязаний. Атлеты шли в том же порядке, в котором им предстояло выступать на Играх. Сначала бегуны на один стадий – дромос. Это были сильные, крепкие атлеты, одетые в лёгкие одежды и обутые в сандалии, – поистине гармоническое соединение силы и красоты.

За ними следовали бегуны на два стадия – диавлос, тоже мощные, крепкие. Зато бегуны на двадцать четыре стадия – долихос – заметно отличались от атлетов, выступавших на коротких дистанциях. То были сухопарые, худые состязатели, тёмные от загара, с мягкой, тигриной поступью. В них угадывались огромная выносливость и стойкость духа, умение терпеть длительные усилия, которых требовал бег на столь длинное расстояние.

Далее следовали прыгуны и метатели. Затем шли поединщики. Их можно было узнать сразу же по многочисленным повреждениям на лице, мощным мускулистым рукам и сильным ногам. В основном это были люди зрелого возраста, имеющие многолетний опыт выступления в поединках.

Здесь были панкратисты, поединок которых сочетал в себе приёмы борьбы и кулачного боя и оставлял неизгладимые следы: шрамы, ссадины, царапины, синяки на всём теле. Значительно лучше выглядели борцы, но и среди них многие были со сплющенными ушами. У большинства же кулачных бойцов вид был прямо-таки устрашающий. Сломанные носы, сплющенные уши, шрамы и нависшие надбровные дуги придавали их лицам отталкивающее выражение. Лишь трое или четверо молодых бойцов не были так изуродованы. Впрочем, это скорее всего свидетельствовало о том, что их опыт в кулачных поединках был невелик.

Перед ними шла ещё одна группа атлетов – пентатлы. Рослые, с хорошо развитой мускулатурой, они одинаково успешно выступали в соревнованиях по бегу, в прыжках в длину, метаниях диска и копья, а затем, в заключительный день, в решающем поединке по борьбе, который и определял олимпионика в этом увлекательном виде состязаний.

Шествие замыкали жрецы. Это были сухощавые старики в одинаковых длинных белых хитонах, многие – с белоснежными бородами. Они ступали горделиво и величественно, несмотря на длинный путь, который им пришлось проделать от Элиды до Олимпии вместе с молодыми, полными сил атлетами.

Сейчас, когда до Игр оставалась ещё целая декада, все состязатели находились в одинаковом положении – их шансы были равны. Победителем мог стать любой из них, и потому толпа почти с одинаковым радушием встречала каждого участника процессии. Исключение составила лишь первая группа бегунов. Дело в том, что по заведённому исстари обычаю каждые Игры получали своё название по имени одного из олимпиоников – того, кто побеждал в беге на один стадий. Этот неизвестный пока герой шёл сейчас в первой группе состязателей. Сегодня – равный среди равных, а завтра – олимпионик, получеловек-полубог, имя которого будет напоминать людям об Играх. Вот почему встречающие особенно восторженно приветствовали именно первую группу атлетов.

Когда строгие, величественные в своих пурпурных одеяниях элланодики, подняв в знак приветствия левую руку, вошли в широкий живой коридор, образованный встречающими, наступила благоговейная тишина. Она длилась недолго. Уже в следующее мгновение, в тот самый миг, когда бегуны на один дромос тоже подняли левые руки, чтобы поприветствовать жителей Олимпии и гостей, терпеливо дожидавшихся этого момента, толпа возликовала.

Восторженные крики прокатились по Олимпии и достигли самого Леонидайона, послужив знаком к выступлению проконсула и его свиты. Предупреждённые конным гонцом, они уже стояли возле своих коней и ждали этого своеобразного сигнала, чтобы двинуться в путь. В короткий путь, который начинался у резиденции проконсула и заканчивался на правом берегу Кладея, у самого выезда на мост со стороны города.

Неожиданно все звуки перекрылись диким ржанием и воплями. Четвёрка взбешённых коней раз за разом вздымалась на дыбы, приводя в ужас окружающих.

– Горе нам! Зевс разгневался на Олимпию и её Игры!

– При чём тут Олимпия? Громовержец хочет наказать только высокомерную Деметру!

– Явиться на встречу атлетов на квадриге!.. С такими конями не всякий олимпиец может совладать!

– Спасайся кто может!

– Куда спасаться? Людская стена крепче стен Альтиды!

– Зевсу не угодны нынешние Игры! Он решил наказать нас! А виной всему Деметра и её кони!

– При чём тут Деметра? Да и её ли это кони?

Кони, конечно, не принадлежали Деметре. Это были гнедые её отца, богатея Никоса, запряжённые в её квадригу. Застоявшиеся в долгом ожидании, успевшие сначала продрогнуть на утреннем холоде, а затем испытать дремотное воздействие жаркого летнего солнца, разбуженные неожиданным рёвом толпы, они словно очнулись от глубокого сна и теперь, дрожа от охватившего их страха и возбуждения, попытались унестись прочь.

Им ничего не стоило пересечь в несколько скачков Священную дорогу, снести живую изгородь людей на противоположной стороне, раздавить её и, увлекая за собой искалеченных, раненых и убитых, сорваться с высокого берега вниз, к водам Кладея.

И если этого пока не случилось, то лишь потому, что Деметра не потеряла присутствия духа. Натянув что есть силы вожжи, она искусно перебирала их, пытаясь удержать испуганных коней. Удержать, потому что успокоить их не было уже никакой возможности. Люди, стоявшие вокруг квадриги, шарахнулись в сторону. Были слышны стоны и крики раненых.

– Держи их, Деметра! Не дай нам умереть, не увидев Игр! – с мольбой заклинали гереонику люди, которым некуда было деваться из-за напиравшей сзади толпы.

Невероятным усилием Деметра заставляла себя передёргивать вожжи поочерёдно то правой, то левой рукой. И в такт им дёргались железные удила. Они оставляли кровавые следы на губах коней, которые с храпом вскидывали головы. Гладкие коричневые крупы гнедых потемнели от пота, и красивые ещё недавно конские морды, сейчас оскаленные, покрытые пеной, казалось, принадлежали какому-то четырёхглавому чудовищу.

Ужас сковал присутствующих. От неожиданности опешили даже многоопытные и немало повидавшие на своём веку элланодики. Правда, к чести большинства из них, они не потеряли олимпийского спокойствия и остались стоять на своих местах в десятке шагов от юной гречанки, которая пыталась сладить с четырьмя лошадьми.

– Берегись, Деметра! Прыгай с квадриги! Ещё не поздно! – Это кричал Ликас, которого больше беспокоила судьба красавицы, чем людей, могущих погибнуть под копытами. Двое или трое элланодиков скрестили руки на груди, собираясь достойно встретить смерть под копытами взбешённых коней. Ещё четверо застыли в разных позах, готовые разделить участь своих товарищей. Остальные закрыли лица руками или отвернулись, покрыв головы пурпуром плащей.

Кровь сочилась по рукам Деметры, изрезанным узкими вожжами, силы покидали её. Хотя прошло ничтожно мало времени, было ясно, что развязка, ужасная, кровавая развязка, близка – слишком уж неравными были противоборствующие силы! Вдруг среди атлетов произошло какое-то движение. Один из них пролетел сквозь всю процессию, пересёк багрово-красный барьер элланодиков и, сделав ещё пять-шесть стремительных шагов, прыгнул. Это был восхитительный прыжок. Атлет ловко рассчитал момент. Он прыгнул, когда лошади опустили на мгновение передние ноги, чтобы, оттолкнувшись от земли, вновь вздыбиться. Благодаря храбрости, необыкновенной ловкости и мощности прыжка атлет вознёсся над первым конём, опёрся руками о круп второго и опустился на четвёртого.