Текст книги "История инквизиции"

Автор книги: Артюр Арну

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Согласно двадцать третьей статье, если помилованный еретик не подвергался наказанию конфискации имущества, но имел таковое по наследству от людей, приговоренных к этому наказанию, это имущество не входило в состав прощенного. Казна не упускала ни одного случая разжиться, и большая или меньшая степень разорения была неизбежной. Католические короли знали свое дело.

Двадцать четвертая статья обязывала отпускать на свободу рабов-христиан примиренного в тех случаях, когда не было конфискации имущества.

Статьей двадцать пятой инквизиторам, а равно лицам, служащим в трибунале, воспрещалось брать взятки, под угрозой пожизненного отлучения от церкви, лишения должности, возврата полученной мзды и штрафа вдвое больше ее.

Статья двадцать шестая предписывала инквизиторам жить в добром согласии между собою.

Статья двадцать седьмая обращалась с особым наставлением к инквизиторам особо зорко наблюдать за подчиненными, дабы они добросовестно исполняли свои обязанности.

Наконец, двадцать восьмая статья предоставляла осторожности инквизиторов исследование и обсуждение всех пунктов, не предусмотренных в рассмотренных статьях.

Этот страшный свод законов был несколько раз пополняем и изменяем, даже в первые годы своего появления, но эти пополнения и поправки не изменили его общего духа и не способствовали облегчению участи жертв.

Это действительно есть хартия инквизиции; здесь она действительно предстает во всю величину, обнаруживает свои стремления, свой способ действий, свои цели и свой нравственный облик. Нам остается мало прибавить к комментариям Ллоренте, которые мы постарались воспроизвести во всей их наивности; это комментарии честного и простого человека, который говорит по совести, беспристрастно и без озлобления.

Мы заметим только, что этот свод законов предоставляет свободному усмотрению судьи все меры снисхождения и помилования, в то же время устанавливая твердые и непреложные законы для репрессий.

В нем говорится, что судья может, если раскаяние покажется ему искренним, помиловать и заменить сожжение бессрочным заключением. Но он обязан подвергнуть обвиняемого пытке, если в наличности имеется хотя бы полудоказательство и т. п. Приговоры зависят, следовательно, исключительно от произвола инквизитора, который решается на то или иное, в зависимости от своего пристрастия, невежества, фанатизма или личной неприязни.

Обвиняемый, судившийся после тайного расследования, совершаемого обычно низшими агентами инквизиции, не знавший имени своих обвинителей, не имевший никогда перед глазами своего дела, не имевший возможности обратиться к адвокату и изложить ему свое дело, сути которого он сам не знал, подвергаемый, если нужно, двадцать раз пыткам[17]17
  Доказательства этого мы увидим дальше. – Прим. автора.


[Закрыть], пока страдания не вырывали у него признания, не мог избежать неумолимого приговора.

На чем были основаны эти обвинения и приговоры, от чего зависели жизнь, честь и благосостояние целых семей?

От гнусных доносов, внушаемых местью, ненавистью, завистью, выгодой или страхом, от нелепого фанатизма первого встречного негодяя или ханжи; все основывалось на предположениях, сходствах, последствиях разных неправдоподобных событий и разговоров, переданных в более или менее преувеличенном, лишенном смысла и точности виде!

Поставленные в необходимость либо признать невиновность обвиняемого, либо заподозрить его в виновности, – ибо одного подозрения было достаточно, – судьи выбирали всегда последнее, и раз установив свой выбор, не нуждались больше в доказательствах.

Вот, что можно назвать режимом террора, и режим этот, под которым ни один гражданин не был уверен ни в своей жизни, ни в своем насущном хлебе, продлился в Испании до девятнадцатого века. Нужно ли удивляться, что он стоил Испании шестнадцать миллионов ее жителей?

Ребенок, убитый иудеями в ритуальных целях. Миниатюра из рукописи 15 в.

ГЛАВА VI
Учреждение новой инквизиции в Арагонском королевстве. Сопротивление испанцев. Возмущение в Сарагоссе. Убийство доминиканца Пьера Арбуэс. Причисление его к лику святых

I

Столь отвратительные, столь нагло жестокие законы, выполнение которых было к тому же поручено людям, думавшим угодить Богу отправлением на костер тысячи себе подобных, должны были возмутить, – даже в средние века, даже среди отупелого и деморализованного учением церкви населения, – все, что оставалось среди него прямодушного и честного.

За отсутствием совести, за отсутствием нравственности было достаточно инстинкта самосохранения, чтобы привести к отчаяннейшему сопротивлению.

Так и произошло.

Всюду в Испании население энергично запротестовало против этого нового свода законов, перешедшего границы человеческого терпения, подчинения и покорности.

Сожжение лютеран в Испании. Английская гравюра 15 в.

Они почувствовали, что от них отбирают не только их права, свободу и достоинство, но что их имущество и самая жизнь их с необыкновенной легкостью попали в руки монахов и королей.

Они уже давно пожертвовали правом свободы совести, умственной свободой, достоинством независимой мысли, – ибо узкая религия требовала от них отречения от этих прав, порабощения их свободы, потери этого достоинства, а слепая вера, унизительное подчинение, мораль, бичующая правду и здравый смысл, искажающая природу, – лишили их всякого чувства справедливости и беспощадно предали их в руки деспотизма. У них оставалась еще кровь в жилах и гроши в кармане, – стали отнимать и их: они испугались и попробовали сопротивляться. Но так как это сопротивление не было построено ни на каких возвышенных принципах, ни на какой общей идее; так как люди той эпохи, привыкшие жить в заботах и знавшие только нелепый, чисто материальный идеал, не имели никакого понятия о человеческой солидарности, никакого представления о человеческих правах, – то это разрозненное сопротивление, не объединенное в одно целое, не имеющее под собой прочного фундамента, внушенное одним лишь страхом и материальными интересами отдельных личностей, было немедленно задушено и потоплено в крови.

Действительно, испанцы вовсе не боролись против самых принципов инквизиции: они были католиками и признавали главенство церкви, равно как и ее обязанность преследовать еретиков. Они хотели только добиться смягчения некоторых слишком строгих статей закона, благодаря которым им грозили самые свирепые кары.

При таких условиях никакое возмущение не может быть удачным.

Для того чтобы победить инквизицию, надо было противопоставлять ей иного рода принципы.

Иначе право оставалось на ее стороне, ибо она основывалась на логике и истинах католицизма.

Верующие должны в этой жизни идти на все, чтобы заслужить блаженство на том свете, и когда дело идет о правосудии Бога – представленного в лице церкви – то можно только безропотно склонить голову.

В конце концов важно ли, что несколько невинных было принесено в жертву?

Бог сумеет разобраться в этом! Самое важное было не упустить виновного. Невинно страдая за веру, отдавая свою кровь инквизиторам, свое имущество – королю, – представителю священного принципа власти, – люди обеспечивали себе вечное блаженство.

Борясь против инквизиции и короля, боролись против помазанников божьих, против исполнителей его всемогущей воли и уж одним этим переставали быть правоверными и теряли всякую надежду на спасение.

По какому праву, впрочем, верующие осмеливались находить дурными и ошибочными законы, санкционированные непогрешимым папой, изданные королем, выполняемые лицами, избранными папой и королем?

В конце концов, те испанцы, которые возмущались, сами приводили себе эти доводы, и их смущенная вера отнимала всякую силу у их вооруженной руки.

Поэтому всюду, где бы не начиналось волнение, оно немедленно подавлялось, будь то в Арагонии, Каталонии, Валенсии, Майорке, в Руссильоне, в Сардинии или Сицилии.

II

Однако уже с двенадцатого века инквизиция проявляла во всей стране самую неутомимую деятельность, что было доказано множеством судебных процессов и пыток, а народ и не думал о том, чтобы стряхнуть с себя ее иго.

Тем не менее он был крайне возбужден опубликованием нового свода законов.

В особенности возмутила всех статья, касающаяся конфискации имущества.

Чувство собственности позднее всех исчезает в человеке.

Особенно сильное возмущение проявили арагонцы, у которых конфискация, из уважения к некоторым специальным привилегиям Арагонии, ранее никогда не применялась.

Их сильно тревожила та тайна, которая отныне должна была окружать показания свидетелей и которая раньше допускалась лишь в исключительных случаях.

Поэтому, когда Фердинанд V, после тайного совещания в апреле 1484 года, повелел во всех подчиненных его власти областях применять новое судопроизводство и когда Торквемада разослал инквизиторов для приведения этого приказа в исполнение, Арагония решила силой отвергнуть новый трибунал.

Взрыву сопротивления в арагонцах способствовало также то, что самые влиятельные и уважаемые из них были новые христиане, т. е. крещеные евреи. Депутация от королевства апеллировала к папе. Они послали в Рим комиссаров, которым было поручено ходатайствовать об отмене в Арагонии статьи, касающейся конфискаций, как совершенно противной арагонским законам.

В то время, как депутация от арагонских кортесов[18]18
  Кортесы – название народных представителей в Испании и Португалии. – Прим. перев.


[Закрыть] предъявляла свои требования, инквизиторы, не теряя времени, вступили в должность и сожгли несколько новых христиан во время публичного и очень торжественного ауто-да-фе. Эти пытки довели до отчаяния маранов, которым грозила явная опасность.

Они опасались тех ужасов, которые происходили в Кастилии, где жертвы ежегодно насчитывались тысячами.

Увидав, что их ходатайства перед папой и королем ни к чему не приводят, они решили усмирить инквизиторов, убив некоторых из них.

Был составлен заговор. Первой намеченной им жертвой был инквизитор Пьер Арбуэс. Но осведомленный о грозившей ему опасности, он принял меры предосторожности.

Он носил на себе кольчугу, а под капюшоном – железную каску. Тем не менее заговорщики настигли его однажды в церкви у алтаря и, направив удары своих кинжалов в шею, неприкрытую кольчугой, нанесли ему рану, от которой он умер двумя днями спустя, 17 сентября 1485 года. Это убийство, вполне понятное со всех точек зрения, – ибо естественно, что каждый человек пытается защититься в присутствии инквизитора, и никогда не возбраняется кинуться с оружием на дикого зверя, – это убийство тем не менее было и должно было быть бесцельным. Однако, оно в действительности и не ухудшило положения новых христиан, ибо ничто не могло ухудшить положения, в которое испанцы были поставлены инквизиторами. Каково бы не было их озлобление и желание отмстить, им было бы невозможно превзойти самих себя: не дошли ли они, с самого начала, до той крайней точки, до которой может дойти извращенность жестоких людей, руководимых самым необузданным фанатизмом?

Но если это убийство не могло сделать инквизицию – раздражив ее – еще более отвратительной и более жестокой, чем она была первоначально, оно, в свою очередь, и не привело также к желаемым результатам.

Заговорщики считали, что пролитая кровь приведет остальных инквизиторов в священный ужас; они рассчитывали, что сам король и папа пойдут на уступки из страха перед новыми восстаниями в Арагонии и Кастилии.

Это было большой наивностью.

Злополучный труп, который лежал поперек дороги религиозной и политической тирании, не мог остановить ее хода. Она и не обратила на него внимания и продолжала спокойно истреблять народ. Впрочем, как я уже говорил раньше, дело шло не о каком-либо идейном вопросе, а лишь о частных и материальных выгодах, и нравственное чувство до такой степени отсутствовало у христиан, что все те, кто не принадлежал к числу обращенных евреев и считал себя вне подозрений, взялись за оружие для истребления заговорщиков и маранов. Восстание грозило перейти на улицах Сарагоссы в гражданскую войну, но вмешательство архиепископа водворило снова порядок и спокойствие.

Виновных арестовали, а затем были оказаны почести памяти Пьера Арбуэса, приобретшего славу мученика.

Ему стали приписывать разные чудеса, и Александр VII сопричислил его в 1664 году к лику святых.

Великомученику Пьеру Арбуэсу был воздвигнут великолепный надгробный памятник, под которым и было 8 декабря 1487 года погребено его тело, а на памятнике была выгравирована следующая надпись в обычно напыщенном стиле:

«Кто почивает под этим камнем? Другой, столь же твердый камень, добродетель которого удаляет отсюда всех иудеев; ибо священник Пьер – тот твердый камень, на котором Бог воздвиг свое дело (инквизицию). Счастливая Сарагосса! Ликуй, что на сем месте похоронен славный мученик. А вы, о иудеи, бегите отсюда, бегите немедленно, ибо сей драгоценный камень-гиацинт обладает свойством изгонять нечисть из этих мест».

Ничего не забыли, даже обычной игры слов относительно Пьера.

Арбуэсу была также воздвигнута статуя с прочувствованными надписями от Фердинанда и Изабеллы.

Мы приведем здесь лишь надпись королевы. «Королева Изабелла воздвигла этот памятник своему духовнику или, вернее, мученику Пьеру Арбуэсу, в знак ее особого и неизменного почитания».

А теперь возвратимся на землю и посмотрим, что стало с убийцами великомученика.

Можно легко догадаться, что инквизиция, имея такой хороший повод к наказаниям и к отмщению своих собственных и божеских интересов, не оставляла палачам много свободного времени.

Трудно подсчитать сколько семей подверглось более или менее серьезным испытаниям. Менее чем в несколько дней более двухсот жертв было истреблено в качестве еретиков, т. е., как врагов Сант-Оффицио, что в общем сводилось одно к другому.

Один из заговорщиков, Видаль де Уранэо, признался во время пытки во всем, что от него требовали и выдал столько соучастников, сколько этого хотели его мучители.

Внезапная смерть стольких людей повергла Арагонское королевство в скорбь, еще более усугубленную тем, что множество несчастных медленно погибали в смрадных тюрьмах инквизиции.

Среди высшей аристократии не было, быть может, ни одной семьи, не опозоренной приговором хотя бы одного из своих членов к ауто-да-фе, хотя бы в качестве «кающегося», т. е. одетого в «san benito» и отпущенного после публичной исповеди.

Самое незначительное указание принималось как доказательство, и дать приют беглецу считалось преступлением.

Наглость монахов дошла до того, что появился приказ об аресте племянника короля, дона Иакова Наварского, который был заключен в тюрьму Сант-Оффицио и был выпущен оттуда лишь для публичной исповеди. Он способствовал побегу нескольких «подозрительных»!

Что касается главных виновников убийства, то им, до повешения, отсекли руки; их трупы были четвертованы и члены их разбросаны в различных публичных местах. Один из этих несчастных, Жан д’Абадиа, в тюрьме покончил жизнь самоубийством, что не помешало трупу его фигурировать на общем торжестве. Инквизиторы обещали Видаль де Уранзо, ценою доноса, сохранить ему жизнь. Но тем не менее он был повешен, ибо никто не обязан сдерживать данное врагом господним слово.

«В подобных случаях», говорит Ллоренте, «если Сант-Оффицио обещает „сохранение жизни“, то он не имеет ничего иного в виду, как только получить от виновного признание его вины и выдачи соучастников». Тем не менее из христианского милосердия палачи отсекли ему руки лишь после смерти. К счастью, некоторые из обвиняемых успели бежать во Францию. Среди них находился один вельможа, по имени Гаспар де Сантакрю.

Он умер в Тулузе в то самое время, когда его дело разбиралось в Сарагоссе. Один из его сыновей был арестован, так как якобы способствовал его побегу. Он был приговорен к ауто-да-фе, но сожжение было заменено ему наказанием, исполнив которое он мог искупить свою вину, доказать свое рвение в вопросе веры и подчинение инквизиции. Ему было приказано отправиться в Тулузу и добиться от доминиканцев этого города сожжения трупа своего отца.

Затем он должен был вернуться в Сарагоссу и привезти инквизиторам протокол этой «отцеубийственной экзекуции».

Сын принял наказание и исполнил возложенное на него гнусное поручение.

III

Надо было сохранить драгоценное воспоминание этой победы инквизиции, что и было сделано следующим образом: оружие, служившее убийцам, было развешено в сарагосском соборе, где долго сохранялось с именами лиц, сожженных или подвергнутых публичному наказанию. Эти имена были написаны большими буквами на холсте, на котором сверху было изображено пламя, если виновный был сожжен, или огненный крест, если он подвергся какому-либо другому испытанию. Некоторые из них были вскоре сняты, вследствие папских булл, исполнение которых было разрешено Фердинандом V в. качестве особой милости. Они были убраны, в виду особого ходатайства семей осужденных, которые занимали видное положение в городе. Эта мера чрезвычайно не понравилась инквизиторам; своими безумными фанатичными жалобами они сумели возбудить наиболее невежественные элементы среди старых христиан, уверив их, что поступок этот был оскорблением, нанесенным католицизму. Их жалобы подали повод к восстанию, которое грозило стать повсеместным, столь велико было влияние духовных лиц, заинтересованных в укрытии истины и в искажении идей.

В то время как события эти происходили в Сарагоссе, аналогичные события происходили в остальных провинциях.

В Толедо трибунал Сант-Оффицио до такой степени переполнил заключенными тюрьмы города, что становилось невозможным вести правильно даже упрощенное судопроизводство, введенное инквизиторами в силу обстоятельств.

Для того, чтобы очистить тюрьмы, одно ауто-да-фе следовало за другим. Через месяц после срока для ходатайства о помиловании примирили с церковью семьсот пятьдесят осужденных обоего пола, которые все, в одной рубашке, босоногие и со свечой в руках, подверглись публичному наказанию.

По прошествии двух месяцев произошла новая церемония, в которой участвовало такое же количество «подозрительных». В том же году было еще два ауто-да-фе.

Во время последнего было сожжено двадцать семь человек, включая двух священников, а девятьсот пятьдесят человек было приговорено к более или менее тяжелым наказаниям.

В общем подсчете, в течение года одна только толедская инквизиция начала и закончила три тысячи триста двадцать семь процессов, не считая дел, начатых против тех «предупрежденных», которые находились еще в тюрьмах, в ожидании решения своей участи.

Это выходит, примерно, по тридцать законченных процессов в день, – тридцать процессов, которые решали вопрос жизни, свободы, чести обвиняемых, а также вопрос благосостояния целых семейств, ибо, как известно, система конфискации доводила до нищеты жену и детей осужденного.

Знаете ли сколько было судей для выполнения этой сверхчеловеческой работы?

Два инквизитора и два секретаря!

Впрочем, то, что происходило в Толедо совсем не было исключением.

Инквизиция действовала совершенно одинаково на всем пространстве испанской империи.

Ллоренте сообщает, что в дополнительных актах, добавленных Торквемадой позднее к тем законам, которые были нами раньше рассмотрены, находилась статья такого содержания[19]19
  Дополнительные акты, ст. 7. – Прим. автора.


[Закрыть]:

«Протоколы и документы инквизиции должны находиться там, где будет находиться резиденция инквизиторов, и быть запертыми в сундуке, ключ которого поручается секретарю трибунала, который под страхом потери должности, должен носить его всегда при себе».

«Документы эти», добавляет испанский священник, «суть ничто иное как изложение процессуальных действий. Если бы инквизиция действовала согласно обычным правилам и приемам, какой бы сундук мог содержать в себе дела тех тысяч жертв, которые были истреблены до 1488 года…

На это обстоятельство следует обратить внимание, потому что оно доказывает, до чего была кратка судебная процедура этого трибунала.

Эти дела содержали, действительно, лишь доносы, протокол заключения, признание обвиняемого, обвинение фискала, устный ответ заключенного и приговор: вот содержание большинства криминальных дел.

В некоторых из них, в подтверждение доносов, встречаются свидетельские показания, а большего и не требовалось, чтобы распорядиться жизнью, честью и состоянием зачастую весьма известных и почитаемых граждан».

Итак, вполне доказано: в большинстве случаев было совершенно достаточно доноса, подкрепленного одобрением инквизитора, а свидетелей даже не давали себе труда допрашивать. Те историки, которые уверяли, что инквизиция была для Испании более пагубна, нежели самые длинные и кровопролитные войны – отнюдь ничего не преувеличивали.

Достаточно уже приведенных нами доказательств для того, чтобы оправдать все проклятия, которые сыпались на инквизицию, чтобы доказать наиболее ослепленным, что этот благочестивый, организованный, обоснованный, санкционированный трибунал, об отмене которого впоследствии сожалели папы, пронесся над миром как одно из наихудших бедствий, от которых пришлось страдать человечеству. Понятно также, что несмотря на ту степень невежества и отупения, на которую фанатизм низвел народы, народы эти, тем не менее, единодушно восстали против гнета тирании, и что они пытались ее сломить.

Восстали Теруель, Валенсия, Лерида, Барцелона, – словом почти вся Каталония.

В особенности отличилась своим энергичным сопротивлением Барцелона.

Но что можно поделать против королевских солдат и шпионов Сант-Оффицио?

Ни Фердинанд, ни папа не согласились ни на малейшую уступку, и после нескольких лет упорной борьбы, перемежавшейся с легальными протестами, испанцы должны были смириться; это был народ-мученик, затравленный, раздраженный, приниженный, призванный показать миру, во что может превратиться нация, предоставленная во власть священников.

В общем, неоспоримо, что инквизиция утвердилась в Испании против воли всех областей и несмотря на энергичное, отчаянное, почти единодушное[20]20
  В течение более чем восьми лет Майоркские и Минорские острова не допускали у себя инквизиции; она утвердилась у них лишь в 1490 году. – Прим. автора.


[Закрыть] сопротивление всей Испании.

Инквизиция, – я настаиваю на этом важном факте, – вовсе не была продуктом Испании, и свою кровожадность, беззаконие и уродство отнюдь не унаследовала от испанского народа.

Инквизиция была занесена в Испанию римской курией.

Испанский народ был ее жертвой, а не инициатором.

Он сперва терпел ее, а затем отрекся от нее и впал в ничтожество, выпив до дна всю чашу испытаний, потеряв на костре или в изгнании своих лучших граждан, всех наиболее энергичных людей, все живые силы своей родины.