Текст книги "Тайный меридиан"
Автор книги: Артуро Перес-Реверте
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 29 страниц)
И не вздумайте рассказывать об этом, ясно? Не вздумайте, кхе-кхе Козлы.
А сейчас перед ним был этот тип у бензоколонки, он не двигался, только смотрел, как Кой приближается к нему. Кой шел, засунув руки в карманы, он чувствовал прилив внутренней энергии, ту жизненную силу, которая заставляет говорить громко, петь во все горло и – с «экипажем Сандерса» или в одиночку – драться. Он был влюблен, как мальчишка, как щенок, и понимал это, однако такое положение его не тревожило, а наоборот – возбуждало. С его точки зрения, моряки Одиссея, которые затыкали себе уши воском, чтобы не слышать пения сирен, не могли даже выяснить, что они теряли. В конце концов, по старой поговорке, моряку без моря нужно или снова море, или новая любовь Оправдание не хуже любого другого В нынешнем его приключении, или как там это назвать, было «два в одном» – корабль, пусть и затонувший, и женщина. А что до последствий предпринятых шагов, действий и конфликтов, к которым неизбежно его приведут затонувший корабль, женщина и то состояние духа, в каком он находился, то сейчас – если перевести его мысли в слова – его это волновало не больше, чем прошлогодний снег Итак, он дошел до автозаправки, направился прямо к тому типу, что стоял в карауле у колонки, и по мере того, как расстояние между ними сокращалось, снова ощутил уверенность, которую испытывал, глядя на него из окна Он уже подошел почти вплотную, и тип поглядывал на него с явной опаской, и тут у Коя сошлись концы с концами: он вспомнил коротышку с аукциона, того самого, которого, как Кою показалось, он видел под аркадами Пласа Реаль и который сейчас, вне всяких сомнений, снова оказался перед ним в своем нелепом англоманском одеянии – словно приоделся для некоей пародии на утреннюю охоту в графстве Сассекс. Пародийность подчеркивалась его малым ростом и выражением лица, которое Кой хорошо запомнил, – глаза навыкате и глубокая меланхолия Английская упаковка резко контрастировала с его южным обликом: очень черные глаза и усы черные как смоль Волосы, блестящие на висках, и смуглая, а не просто загорелая кожа.
– Какого дьявола тебе надо?
Он немного отодвинулся, мускулы напряглись.
Руки чуть отошли от боков, он уже не раз видел, как низкорослые ребята подпрыгивали и впивались зубами в здоровых, как шкафы, амбалов или выхватывали наваху и всаживали ее в бедро прежде, чем ты успевал охнуть. Правда, этот был не из таких, во всяком случае, так казалось, быть может, потому, что одет он был как бы парадно, но гротескно – какая-то смесь из Денни де Вито и Питера Лорра, только что одевшихся у Барбура для пешей экскурсии по туманному Альбиону в дождливый день.
– В чем дело?
На лице у недомерка появилась меланхолическая улыбка. Кой отметил легкий латиноамериканский акцент. Аргентинец, наверное. Или уругваец.
– Одна встреча может быть случайностью, – сказал он. – Две встречи – совпадение. А три – это уже слишком.
Тот словно бы обдумывал услышанное. Кой заметил, что на нем идеально завязанный галстук-бабочка, а коричневые туфли безупречно начищены.
– Я не понимаю, о чем вы говорите, – произнес он наконец.
И улыбнулся чуть шире. Вежливо и словно бы огорченно. У него было хорошее лицо, дружелюбное, а усы придавали ему какой-то старомодный вид.
Его глаза навыкате тоже улыбались, глядя прямо на Коя.
– Я говорю, что мне осточертело всюду на тебя натыкаться.
– Могу только повторить, что не понимаю, о чем идет речь, – Он продолжал смотреть на Коя с полной уверенностью в себе. – Однако, в любом случае, ежели я вас чем-то обеспокоил, то, поверьте, я об этом весьма сожалею.
– Ты будешь сожалеть куда больше, если не скажешь, чего ты ко мне прицепился.
Коротышка вскинул брови, словно его удивили слова Коя. Угроза явно огорчила его. Как это некрасиво, говорило его лицо. Ты же хороший парень, не пристало тебе говорить такие вещи.
– Наши переговоры впереди, – сказал он.
– Что это ты несешь?
– Я хочу сказать, уважаемый кабальеро, что не стоит переходить границы.
Он произнес «кабачеро», «че» вместо мягкого «эль». Он меня водит за нос, подумал Кой. И смеется надо мной прямо в лицо. Одно мгновение он поколебался, а не стоит ли заехать недомерку в рожу, прямо сейчас, или затолкать в темный угол и вывернуть карманы, чтобы понять, кто он такой, этот тип дерьмовый. Кой уже почти решился, когда увидел, что из своей будки вышел служащий бензозаправки и с любопытством за ними наблюдает. Вляпываться или не вляпываться? Устрою скандал, мы сцепимся, а потом уже ничего не склеишь. Кой посмотрел наверх, на окна последнего этажа. Света в них не было. Либо она притворилась, что не поняла, либо стояла у окна и наблюдала за ними в темноте. Кой в растерянности почесал нос. Идиотское положение. Тут он заметил, что коротышка подошел к краю тротуара и остановил такси. Сделал следующий ход, как пешка на шахматной доске.
Кой постоял немного у бензозаправки, глядя на темные окна шестого этажа. Кажется, меня классно подставили, думал он. Разыграли как по-писаному, устроили корриду на арене, с пикадорами и публикой, а я им вместо быка. Дал себя одурачить, как пьяный матрос в порту. Он представлял себе, как она стоит там, наверху, и смотрит на него, но не видел за окном ни малейшего движения. Он еще постоял немного, подняв лицо вверх, он был уверен, что она его видит, и подавил в себе желание вернуться и потребовать объяснений. Шлепнуть бы ее пару раз как следует. И сразу же: я тебе сейчас все объясню, и еще – я тебя люблю. Потом слезы и пудра. Прости, что держала тебя за дурака, и так далее, и тому подобное.
Он моргнул, приходя в себя на середине вздоха, больше похожего на жалобу. Для всего этого наверняка существуют правила, предположил он. Правила, которых я не знаю, а она знает. Или сама их устанавливает. И, может, по этим правилам как раз сейчас решается, будет ли он продвигаться дальше либо с ним сейчас распрощаются: или – всего наилучшего, уходя, гасите свет, или – не говори потом, моряк, что тебя не предупреждали. С тобой еще по-хорошему обошлись. Но вопрос – предупреждали о чем? о ком?
В полной растерянности он дошел до ближайшей площади, потом медленно побрел вверх по улице Аточа, а потом долго сидел в первом попавшемся – там тоже не было голубого джина – баре у стойки, глядя на стоявший перед ним стакан и не прикасаясь к заказанному напитку. Эта была старая таверна, с оцинкованным прилавком, пластиковыми стульями, включенным телевизором и фотографиями футболиста Райо Вальекано на стене. В баре не было никого, кроме официанта, тщедушного парня с татуировкой на тыльной стороне ладони, он выглядел как-то уж совсем непрезентабельно в своей грязной, в пятнах рубашке, но пол, усыпанный скомканными салфетками и креветочной шелухой, он подметал с видом более чем презрительным. Перед Коем висело зеркало с рекламой пива «Сан Мигель», на том же зеркале мелом было написано меню заведения, и Кой видел свои глаза как раз между свининой с помидорами и осьминогом с уксусом, что вряд ли кому может поднять настроение. Эти глаза смотрели на него подозрительно, они спрашивали, что он собирается предпринять в ближайшее время.
– Я хочу с ней спать, – сказал он официанту.
– Все хотят, – ответил тот философски, не прекращая мести пол.
Кой кивнул и наконец поднес стакан ко рту. Отхлебнул, снова посмотрел в зеркало и состроил гримасу.
– Проблема в том, – сказал он, – что она ведет нечистую игру.
– Они всегда так.
– Но она очень хороша. Чертовски.
– Все они такие.
Официант поставил веник в угол, прошел за стойку и взял себе пива. Кой посмотрел, как он медленно, не переводя дыхания выпил с полстакана, потом принялся разглядывать одну за другой фотографии Райо и наконец уткнулся в афишу корриды, состоявшейся семь лет назад в Лас-Вентас. Он расстегнул тужурку и сунул руку в карман джинсов. Вытащил несколько монет, разложил их в ряд на стойке и стал играть сам с собой – пытался вставить еще одну монетку между двумя другими так, чтобы не задеть ни ту, что слева, ни ту, что справа.
– Кажется, я попал в переделку.
На этот раз официант ответил не сразу. Он внимательно рассматривал пивную пену в своем стакане.
– Ну, если она того стоит, – помедлив, сказал он.
– Пока не знаю, – Кой пожал плечами. – Знаю, что есть затонувший корабль… как в кино… и сдается мне, что есть и плохие парни.
Официант впервые посмотрел на него. Казалось, он слегка заинтересовался.
– Они опасные?
– Кабы знать…
Они помолчали. Кой продолжал свою игру, а официант, облокотившись на стойку, приканчивал пиво. Потом он вытащил из-под стойки пачку сигарет и закурил, не предложив Кою.
Среди прочего в татуировку на его руке входили четыре синие точки между суставами большого и указательного пальцев – типичная тюремная метка.
Парень был молод, так что и срок у него был небольшой. Года два-три. Или четыре-пять.
– И мне кажется, – сказал Кой, – что я не отстану.
Официант медленно наклонил голову и ничего не ответил. Тогда Кой собрал монеты со стойки, оставил две и вышел из бара.
IV
Долгота и широта
Зас растянулся по полу, положив голову Кою на ботинок, и лениво шевелил хвостом. В косых лучах солнца, падавших из окна, поблескивала золотистая шерсть Лабрадора, а еще циркуль, штурманская линейка и транспортир, которые сегодня утром они купили в магазине Робинсона. Логарифмическая линейка и транспортир были фирмы «Бланделл Харлинг», а циркуль из латуни и нержавеющей стали – «W&HC», а еще Кой попросил два мягких карандаша, ластик, тетрадь в клеточку и последние издания «Описания огней и знаков» и лоции № 2 – по средиземноморскому побережью Испании, – которую выпускает Институт гидрографии Морского флота.
Танжер Сото оплатила покупки своей кредитной карточкой, и теперь все это лежало на столе в ее гостиной на Пасео Инфанты Исабель. Здесь же лежал атлас Уррутии, открытый на карте номер двенадцать, и Кой вел пальцем по чуть шершавой поверхности плотной, белой, нетронутой бумаги, которая пережила двести пятьдесят лет войн, катастроф, пожаров и кораблекрушений. «От горы Копе до башни Орадура, или Эррадора». В съемку входило шестьдесят миль побережья по горизонтали, на восток – до мыса Палое, и по вертикали на север, включая соленое озеро Мар-Менор, отделенное от Средиземного моря узкой песчаной косой Ла-Манга. Исключая ошибку, которую Кой заметил с первого взгляда – мыс Палое на пару минут южнее, чем на самом деле, – карта побережья для своего времени была очень точной: широкий песчаный залив Масаррон на запад от мыса Тиньосо, скалистый берег и бухта Портус на восток, порт Картахена с крестиком, обозначающим опасность, в узкости рядом с островом Эскомбрерас, и снова скалы до Палоса, коварные острова Ормигас с единственной спокойной бухтой Портман – на этой карте еще не отмечены минные поля, которые много лет спустя закроют ее для кораблей. На этой карте, как и на прочих картах атласа Уррутии, в левом верхнем углу находился красивый картуш: Преподнесена в дар Его Величеству Королю сиятельным сеньором доном Сеноном де Сомодевилья, маркизам де ла Энсенада, составлена сеньорам капитаном первого ранга доном Игнасио Уррутия Салъседо. Помимо даты – Год 1751 – картуш содержал еще одно указание: глубины отмечены в морских саженях, одна морская сажень равна двум кастильским варам. Палец Коя остановился на этой строчке, и он вопросительно взглянул на Танжер.
– Одна кастильская вара, – сказала она, – равнялась трем так называемым бургосским футам, то есть восьмидесяти трем с половиной сантиметрам.
Половина того, что вы, моряки, называете морской саженью. Шесть бургосских футов равны испанской морской сажени.
– Морская сажень – метр шестьдесят семь сантиметров.
– Верно.
Кой кивнул и снова вернулся к карте, разглядывая маленькие цифирьки, отмечавшие значения глубин рядом с якорными стоянками, мысами и скалами. Теперь у нас есть эхолоты, за полсекунды они дадут все сведения о рельефе морского дна и глубинах, но в середине XVIII века эти данные получали только в результате трудоемких операций с использованием простого лота – длинной веревки со свинцовым грузилом. И раз в атласе Уррутии глубины отмечены в морских саженях, надо будет перевести их в метры, чтобы работать с современными испанскими морскими картами. Каждые две единицы измерения на картах Уррутии соответствовали примерно трем с половиной кабельтовым.
На столе, рядом с карандашами и ластиком, стояли две пустые чашки из-под кофе. Возле них – чистая пепельница и пачка ее английских сигарет. Звучала музыка, что-то старинное, французское или, может быть, итальянское, очень приятная мелодия, которая навевала Кою мысли о парках с геометрически правильно подстриженными деревьями, мраморными фонтанами и дворцами, к которым ведут идеально прямые аллеи. Он смотрел на профиль женщины, склонившейся над картой. Ей идет, подумал он. Эта музыка шла ей также, как шла свободная рубашка цвета хаки, которую она надела поверх белой трикотажной майки. Мужская рубашка, военная, с большими карманами. В домашней одежде она выглядела не хуже, чем в деловом костюме, джинсы собрались узкими складочками под коленками и на икрах, открывая голые щиколотки – тоже в веснушках, с восторженным изумлением отметил он, – а на ногах у нее были теннисные туфли.
Сосредоточившись, Кой склонился над картой, внимательно изучая сетку долгот и широт. С тех пор как финикийцы стали ходить по Средиземному морю, вся навигационная наука служила тому, чтобы помогать моряку определять свое место на море по карте, поскольку, определив его, можно было задать курс и узнать, какие на нем подстерегают опасности.
Карты и всевозможные лоции были всего лишь руководствами, учебниками для практического применения астрономических, географических и хронометрических вычислений, а также их комбинаций, которые позволяли, с возможной для того времени точностью, определить свое «место» в море – широту относительно экватора и долготу относительно нулевого меридиана. Долгота и широта давали возможность определить положение на гидрографических картах с помощью шкал, образующих боковую рамку карты. Масштабы на современных картах даются в градусах, минутах и десятых долях, причем каждая минута широты равняется одной морской миле, то есть 1852 метрам. Справа и слева на карте отмечены параллели, а между этими цифрами – градусы и минуты широты, сверху и снизу отмечены меридианы, а между ними – градусы и минуты долготы.
С помощью штурманской линейки и циркуля находится точка пересечения координат, которая, в случае если расчеты произведены правильно, и является местоположением судна. Определение осложнялось дополнительными факторами, такими, как магнитное склонение, морские течения, и некоторыми другими, требующими дополнительных вычислений.
К тому же многое зависело и от того, по каким картам ориентироваться: по плоским, старинным, на которых параллели и меридианы идут под прямым углом, или по сферическим, более отвечающим истинной форме Земли, на которых расстояние между меридианами сужается по мере приближения к полюсам. От Птолемея до Меркатора 33
Меркатор, иначе Герард ван Кремер (1512 – 1594), – голландский картограф; предложил цилиндрическую равноугольную проекцию карты мира, названную его именем, которая до сих пор используется в морских картах. – Здесь и далее прим. перев.
[Закрыть] путь был долгий и сложный; гидрографические съемки стали совершенными только к концу XVIII века, когда появился морской хронометр и при определении «места» начали использовать «точное время». В древности же «место» устанавливали с помощью астрономических приборов: градштока, октанта и секстанта.
– Где затонула «Деи Глория»?
– Четыре градуса пятьдесят одна минута восточной долготы… и тридцать семь градусов тридцать две минуты северной широты.
Свой ответ она сформулировала так, чтобы не называть его ни на «ты», ни по имени. Кой кивнул и склонился еще ниже, отыскивая указанную точку на разложенной на столе карте. Почувствовав, как он двинулся, Зас немного заволновался, приподнял голову, но тут же снова опустил ее Кою на ногу.
– Наверняка они определялись по пеленгу, – сказал Кой. – Это наиболее вероятно, если они шли вдоль берега. Трудно представить, что за ними гонятся, а они с помощью октанта вычисляют высоту солнца… Наша проблема в том, что они определялись по счислению… вычисляешь скорость, курс, дрейф, пройденные мили. Погрешность может оказаться очень значительной. Во времена парусников моряки называли такое определение «воображаемой точкой».
Она смотрела на него. Серьезная, задумчивая. Не упускала ни слова.
– Ты много ходил под парусом?
– Да. Особенно в молодости. Год я был юнгой на «Эстрелья дель Сур», парусной шхуне, которую превратили в учебное судно. Потом много времени провел на «Карпанте» – это парусник одного моего друга… Ну и книжки, конечно. Романы и история.
– Только про море?
– Только про море.
– А земля?
– Мне больше нравится, когда земля у меня в двадцати милях, на «безопасном удалении».
Танжер кивнула, будто эти слова что-то подтверждали.
– Бой состоялся, когда уже рассвело, – сказала она наконец. – Было светло.
– Тогда они почти наверняка определялись по пеленгу. По привязкам. Достаточно пересечения двух линий… Но, думаю, ты и сама это знаешь.
– Более или менее, – улыбнулась она неуверенно. – Но никогда не видела, как это делает настоящий моряк.
Кой взял транспортир, квадратик из прозрачной пластмассы, в который была вписана проградуированная окружность, на ней цифрами отмечались каждые 10 градусов. Это приспособление дает возможность точно вычислить курс, переведя показания судового компаса на бумажные морские карты.
– Это легко. Находишь мыс или любую другую точку, которую легко опознать. – Он положил на карту ластик, обозначая местонахождение воображаемого судна. – Потом определяешь ее с помощью компаса и получаешь, к примеру, 45°. Потом берешь карту и проводишь от этой точки прямую на себя, то есть под 225°. Видишь?.. Потом берешь еще один пеленг – другой мыс, гору, все что угодно… Получаешь по компасу 315°, значит, восстанавливаешь прямую под 135°. Где прямые пересекаются, там и находится твое судно. Если привязки четкие, то это достаточно надежный метод. А если взять еще и третий пеленг, получится совсем хорошо.
Задумавшись, Танжер наморщила губы. Она смотрела на ластик так внимательно, словно это действительно был корабль, идущий вдоль отпечатанного на бумаге побережья. Кой взял карандаш и проследил береговую линию.
– Здесь есть берега низкие и песчаные, но главным образом – крутые, с заметными скалами. Много точек, чтобы взять пеленг. Думаю, штурману «Деи Глории» было нетрудно это сделать. Может быть, он это сделал даже ночью, если светила луна и берег был ясно виден… Но это труднее. В те времена не было таких маяков, как сейчас. В лучшем случае башня с фонарем. Да и то вряд ли она тут была.
Конечно, не было, сказал он себе, глядя на карту.
И конечно, в ту ночь с 3 на 4 февраля не было ни фонаря на башне, ни приметных знаков на берегу, вообще ничего обнадеживающего, кроме, быть может, силуэта берега в лунном свете по бакборту. Все это стояло у него перед глазами: паруса подняты; судно летит вперед, в такелаже свистит ветер, вода с шумом вырывается из-под киля, палуба накренилась на штирборт, на море, вздыбленном попутным ветром, – отблески лунного света. Доверенный, надежный человек – у руля, на палубе – вахтенный, напряженно и настороженно он смотрит назад, в темноту. На борту – ни единого огня, капитан стоит на юте, подняв лицо вверх, к фантасмагорической пирамиде из белого полотна, он внимательно прислушивается к тому, как скрипит рангоутное дерево и такелаж, и спрашивает себя, выдержат ли они, да еще после того шторма в Атлантике. Он молчит, чтобы никто из этих людей, которые верят ему, не догадался о его тревоге, но мысленно рассчитывает расстояние, курс, дрейф с тягостным чувством, так как уверен, что ошибочное решение приведет судно и экипаж к катастрофе. Разумеется, он пока не знает своего точного местоположения, и это еще больше увеличивает его тревогу. Кой так и видит, как он посматривает на черную полосу берега, находящегося всего в двух-трех милях, берега близкого, но недостижимого и столь же опасного в темноте, как и пушки вражеского корабля; потом капитан, как и все остальные члены экипажа, поворачивается назад, глядя в ночь, а в этой ночи – иной раз невидимая, иной раз обрисовывающаяся неясной тенью – рассекает волны в погоне за ними корсарская шебека.
И снова взгляд на берег, в ночь впереди, в море позади, и снова вверх, когда скрипнут мачты или такелаж, от чего замирает сердце у всех этих мужчин, стоящих у вантов с наветренной стороны, как безмолвные черные силуэты. И сам капитан, и все эти люди – кроме одного – завтра в это же время будут мертвы.
– И как ты оцениваешь наши возможности?
Кой поморгал, словно только что вернулся с палубы бригантины. Танжер внимательно смотрела на него и ждала ответа. Было совершенно очевидно, что она эти возможности сотни раз продумала, но хотела услышать из его уст. Он пожал плечами:
– Первая проблема состоит в том, что моряки с «Деи Глории» ориентировались по этой карте, а не по нашим современным. А нам надо ориентироваться по современным картам, хотя отталкиваться мы должны от старой карты. Надо будет выяснить расхождения между нынешними картами и атласом Уррутии. Вычислить точные градусы и так далее. Мы уже знаем, что мыс Палое у Уррутии находится минуты на две южнее, – он показал на карте карандашом. – Ты сама видишь, вся береговая линия от мыса Агуа у Уррутии почти горизонтальна, тогда как на самом деле она несколько поднимается к северо-востоку. Посмотри, где Ормига у него и где она на современной карте.
Он взял циркулем расстояние от мыса Палое до ближайшей параллели и поднес циркуль к вертикальной масштабной линейке с левой стороны карты, чтобы получить расстояние в милях. Она пристально следила за ним, ее рука неподвижно лежала на столе, совсем рядом с его рукой. Светлые гладкие волосы снова закрыли ей лицо и касались подбородка.
– Давай посчитаем точно… – Кой записывал цифры в тетради карандашом. – Так… 37°35' у Уррутии дают нам… Да, точно: 37°38' широты. На самом деле это 37°37' и тридцать – сорок секунд. На современной карте секунды – это десятые доли минуты, так что мы имеем 37°37, 5'. Это означает погрешность в две с половиной мили здесь, у мыса Палое. А у мыса Тиньосо она может составлять всего милю. Эта погрешность весьма существенна, если речь идет о затонувшем корабле. Он может лежать у берега, на глубине двадцать – тридцать метров, где до него легко добраться, а может и далеко, там, где глубины увеличиваются, доходя до ста, двухсот и более метров, а там к нему не только не подобраться – даже определить его местоположение и то не получится.
Он умолк, глядя на нее. По-прежнему наклонив голову, она рассматривала значения глубин, отмеченных на карте. Кою было абсолютно ясно, что Танжер все это прекрасно известно. Наверное, ей всего лишь необходимо, чтобы кто-нибудь другой еще раз подтвердил ее правоту, подумал он. Наверное, она хочет, чтобы ей сказали – это возможно.
Остается прежний вопрос – почему я?
– А ты сможешь спуститься на пятьдесят метров? – спросила она.
– Думаю, да. Я спускался даже немного больше.
Но тогда мне было на двадцать лет меньше, чем сейчас. И загвоздка в том, что на такой глубине долго не выдержишь, по крайней мере с обычным аквалангом… А ты ныряешь с аквалангом?
– Нет. Боюсь до ужаса. И все-таки…
Кой продолжал соображать. Моряк. Плавает с аквалангом. Знает парусное мореходство. Яснее ясного, сказал он себе, что он тут не потому, что ей так уж нравится разговаривать с ним. Не строй себе иллюзий, парень. Ей твои красивые глаза ни к чему. Даже если предположить, что они хоть когда-то были красивыми.
– Как глубоко, по-твоему, ты можешь спуститься?
– Ты позволишь мне спуститься одному? Не будешь следить за мной?
– Я тебе доверяю.
– Вот это меня и удивляет. Что ты мне так доверяешь.
Когда она говорила «я тебе доверяю», она наконец повернулась к нему. Чертовка, подумал Кой.
Можно подумать, она ночи не спит, обдумывает каждый жест. Он заметил серебряную цепочку, убегавшую за вырез белой майки, к тем выпуклостям, которые угадывались под расстегнутой мужской рубашкой. Ему стоило некоторых усилий подавить в себе желание вытащить цепочку и посмотреть, что на ней висит.
– Без специального оборудования профессиональный водолаз довольно спокойно спускается на восемьдесят метров, – объяснил он. – И это большая глубина. Кроме того, если не только спускаешься, но и работаешь под водой, то устаешь и, значит, потребляешь больше воздуха, следовательно, дело усложняется… Нужны смеси и подробные таблицы декомпрессии – Глубина там небольшая. По крайней мере, я так думаю.
– Ты делала вычисления?
– В меру своих возможностей.
– Потому-то ты так уверена.
Кой улыбнулся. Эта была всего лишь полуулыбка, но ей, по-видимому, это не понравилось.
– Если бы я была совсем уверена, ты не был бы мне нужен.
Он откинулся на спинку стула. Зас в ответ на его движение поднялся и раза два ласково лизнул ему руку.
– В таком случае, – решил он, – спуститься, может быть, и удастся. Хотя определить местонахождение – штука сложная, даже с современными картами и глобальной системой определения координат, GPS. Найти судно или то, что от него осталось, непросто. И еще труднее, если прошло два с половиной века… Тут играет роль характер морского дна и многое другое. Дерево должно бы сгнить к чертям собачьим, или обломки затянуло грязью. А еще течения, плохая видимость.
Танжер некоторое время назад взяла пачку сигарет, но только вертела ее в пальцах. И смотрела на «Моряка» в бескозырке с надписью «Герой».
– У тебя большой опыт водолаза?
– Да есть немного. Я прошел водолазные курсы Военно-морского флота, два лета чистил корпуса судов проволочной щеткой, не видя ничего дальше собственного носа. На каникулах вместе с Педро Пилото поднимал со дна римские амфоры.
– Кто это – Педро Пилото?
– Хозяин «Карпанты». Друг.
– Сейчас это запрещено.
– Что? Иметь друзей?
– Поднимать со дна римские амфоры.
Она отложила пачку и смотрела на Коя. Ему показалась, что он заметил в ее глазах искру особого интереса.
– Тогда тоже было запрещено, – возразил он. – Но незаконность придавала нашим подвигам азарт.
Да потом ни один жандарм не будет обыскивать тебя после каждого погружения в том порту, где тебя каждая собака знает. Ты говоришь «привет», он говорит «привет», ты улыбаешься, и полный порядок.
В то время морское дно возле Картахены было просто усеяно археологическими редкостями. Мне больше всего нравились горлышки от амфор – они очень красивые – и кувшины… Песок с них я счищал ракеткой для пинг-понга. И нашел их немало, несколько дюжин, наверное.
– И что ты с ними делал?
– Раздаривал своим девушкам.
Это было не так, точнее, не совсем так. Протащив всю эту археологию под носом у портовых охранников, Кой с Пилото распродавали ее туристам и антикварам, а выручку делили пополам. А про девушек Танжер даже не поинтересовалась, много их было или мало. На самом деле из тех времен Кой с особым удовольствием вспоминал одну, ее звали Эва, она была дочерью американского инженера с нефтеочистительного завода на острове Эскомбрерас. Здоровая девушка, светловолосая, загорелая, с крепкой спиной виндсерфистки и красивыми бедрами; с Эвой он проводил то лето, когда уже поступил в мореходное училище. Она хохотала от любого пустяка, была покорна и нежна, когда на красных закатах они, облепленные песком и солью, занимались любовью в укромных, окруженных черными скалами бухтах, где волны лизали им ноги. Довольно долго Кой хранил в пальцах и губах ощущение ее тела, помнил запах соли и йода, морской воды, высыхающей на ее горячей коже. Хранил он некоторое время и фотографию: она стоит на берегу моря, в одних трусиках, с мокрыми волосами и пьет, откинув голову назад, вино из бурдюка, оно красной струйкой, как кровь, стекает между ее маленькими, вызывающе молодыми грудями. В голове у этой настоящей американки, чья историческая память не могла охватить более двух-трех веков, никак не укладывалось, что кусок обожженной глины с ручками, подаренный ей Коем – изящное горлышко амфоры для масла, датируемое первым веком, – два тысячелетия пролежал на дне моря, у самого берега которого они столько раз любили друг друга тем летом.
– Значит, ты хорошо знаешь эти воды, – сказала Танжер.
Это был не вопрос, а размышление вслух. Она, видимо, была довольна, и он махнул рукой над картой.
– Да, особенно местами. Главным образом между мысом Тиньосо и мысом Палое. Я даже видел обломки двух затонувших кораблей… Но никогда ничего не слыхал о «Деи Глория».
– О «Деи Глория» вообще никто ничего не знает.
На то есть несколько причин. Во-первых, у нее на борту было что-то секретное, это подтверждают скудные данные, полученные из показаний юнги, да и само его странное исчезновение. Кроме того, местоположение судна, о котором он сообщил морским властям…
– Разумеется, если оно соответствует действительности.
– Предположим, что соответствует… поскольку другими данными мы не располагаем.
– А если нет?
Танжер вздохнула, подняла брови и откинулась на спинку стула.
– Значит, мы с тобой напрасно потеряем время.
На нее словно вдруг накатила усталость, будто после рассуждений Коя она представила себе возможность неудачи. Это было всего лишь мгновение, она смотрела на карту, откинувшись назад, но тут же собралась, твердо положила руку на стол, выставила вперед подбородок и заявила, что существуют и другие причины, по которым затонувшее судно не разыскивали. Местоположение, которое указал юный помощник рулевого, находилось в труднодоступной по тем временам зоне. Потом, когда 1767 год ушел в далекое прошлое и развитие техники уже позволяло погружения такого рода, история «Деи Глории» утонула в покрытых пылью архивных документах, и никто о ней не вспоминал.
– Пока не явилась ты, – дополнил Кой.
– Вот именно. Кто угодно мог найти эти сведения, но нашла их я. Я обнаружила один документ и принялась за работу. А что еще я должна была делать? – Кончиками пальцев она почти любовно погладила изображение моряка на сигаретной пачке. – Это было похоже на мои детские сны. Море, сокровище…
– Ты говорила, что сокровищ на борту нет.
– И это правда: их там нет. То есть там нет слитков серебра, золотых дублонов, драгоценных камней. Но там есть волшебство тайны… Вот посмотри, я сейчас тебе кое-что покажу.
Сейчас, когда она двинулась к книжным полкам, она как-то изменилась, стала моложе, быть может потому, что движения ее были исполнены решимости и полы расстегнутой форменной рубашки разве – вались на ходу, или потому, что он еще ни разу не видел, чтобы ее глаза так улыбались и сияли такой синевой, как в ту минуту, когда она возвращалась к столу с выпусками «Тинтина» в руках: «Секрет Единорога» и «Сокровище Рэкхама Рыжего».
