Текст книги "Битлз: секретные материалы"

Автор книги: Артур Макарьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

Лондон. Май 1974 года

Лейтенант Клифф Мак-Фарен, ровно в 9.00 придя на работу в новый офис МИ-6, зашел к секретарю отдела и расписался в получении секретных документов, которые сегодня намеревался внимательно изучать. К 2 часам дня, после ланча, картина начала вырисовываться более менее ясная.

Битва за рок-н-ролл, а значит, и за умы молодежи Страны Советов была проиграна полностью. Официальные вокально-инструментальные ансамбли для большинства любителей рок-н-ролла и поп-музыки не представляли интереса. Появилась сильная тяга к современной западной поп-культуре. На черном рынке по-прежнему можно было купить любые западные пластинки. Разговоры «антисоветского» содержания по сравнению, скажем, с 60-ми годами на кухнях малогабаритных квартир стали вестись все чаще. Иногда за стаканом легкого вина или водки с незамысловатой закуской, а чаще за чашкой индийского чая, который в СССР стал дефицитом. При всем при этом слушали западные поп-группы «Битлз», «Слейд», «Роллинг стоунз», «Дип перпл». «Битлз» очень любили. Даже на службе в армии, куда призывались вчерашние битломаны, им удавалось слушать любимую музыку. Молодежь служила в армии, вступала в КПСС, делала карьеру, а то и просто спивалась, работая в разных НИИ за 100 рублей в месяц. Но все, и те и другие, на домашних вечеринках слушали западные поп-группы и танцевали классический рок-н-ролл под песни Элвиса Пресли.

Мак-Фарен встал, убрал документы в сейф, вышел в коридор, закрыл дверь на ключ, ключ положил в карман пиджака, проверил рукой. «Положил ли? Все в порядке». Спустился в кафетерий, взял кофе со сливками и три сырных крекера. Но мысли были там, наверху, в кабинете. Все, что он прочитал, подтверждало мнение руководства МИ-6: у микрофона русской службы Би-би-си должен сидеть и вести музыкальные программы бывший гражданин СССР, один из тех, кто злословил на кухне над успехами Советов, кому язык кухни был понятен, а время прослушивания западных пластинок доставляло удовольствие. Хотя в МИ-6 считали, что знания поп-музыки для того, кто сядет к микрофону Би-би-си, не обязательно. А Барбара Стоун на что? Действительно, на что? Кстати, что-то она задерживается в Вене, куда уехала на встречу с Ковальзоном.

* * *

Давид Ковальзон от заграничной жизни мог ожидать что угодно, но пойти ведущим на русскую службу Би-би-си – об этом он не мечтал, даже испугался. Поп-музыки он не знал, и о чем рассказывать? Ехал он к тете в Израиль, там вроде бы свои, знакомые обещали помочь на первых порах, а здесь, если выгонят из Би-би-си, то это навсегда, и вряд ли израильская тетка чем-то поможет, и куда потом бедному еврею деться? Ночь промучился – что делать? Утром пошел побродить в окрестностях Вены, точнее, того общежития, где жил.

Заграница, конечно, удивляла. Он, Давид Израилевич Ковальзон, здесь, в центре Европы. Светло, уютно, чисто. Москва где-то там, в другой жизни, которой уже не будет. Вместо Израиля ехать в Лондон, там уж точно тетки и никого из родственников не будет. Он не понял, как рядом с ним оказалась Барбара, она два дня с ним беседовала, предложила поехать в Лондон только вчера. Как оказалась она на небольшой венской улочке, Давид понять не мог. Догадался, что она вышла из какого-то переулка.

– Давид Израилевич, здравствуйте, – только и сказала она ему.

Он только и прошептал:

– Здравствуйте.

Встрече был не рад, Барбару начинал бояться.

– Вам, кстати, привет от Саши Маркова, – только и сказала она.

Ковальзон оживился:

– Вот, кстати, кто вам нужен, Марков, он-то все знает. Где он? Как он? Он тоже в Вене?

– Нет, – ответила сухо Барбара, – он остался в Москве, в отличие от вас у него хорошая работа, и покидать свою родину ему не захотелось.

– А ему предлагали? – с надеждой в голосе сказал Ковальзон.

Они стояли на перекрестке небольшой улочки на окраине Вены. Вокруг уютные двухэтажные домики.

Услыхав вопрос про Маркова, Барбара холодно посмотрела на Ковальзона.

– Маркову никто ничего не предлагал, он – птица не того полета.

Сбитый с толку Ковальзон хотел пошутить, но потом передумал. Только и спросил:

– А мне от кого предложение?

Симпатичная, высокая, длинноногая Барбара посмотрела на Давида, поджала губы и без тени какого-либо выражения на лице сказала:

– МИ-6. – Повернулась и пошла прочь от Додика.

На следующем перекрестке ее ждал БМВ. Молча села, не оборачиваясь на эмигранта. Машина резко сорвалась с места и исчезла за поворотом. В этот момент она еще больше зауважала Маркова, а к Ковальзону испытала чувство брезгливости, которого накануне не испытывала. Откинувшись на спинку заднего сиденья, только и сказала по-английски:

– Засранец…

Ковальзон посмотрел вслед, как ему показалось, стройной девушке, видел, как она села в БМВ и уехала.

Слова «МИ-6» на Додика особого впечатления не произвело, скорее, БМВ произвел впечатление. Улица с уютными домиками тоже не произвела впечатление. Он на Западе, он мечтал об этом. Развернулся и пошел назад в свое общежитие, где жил в Вене, повторяя при этом на ходу: «Я на Западе. Я на Западе».

* * *

Утром, в 10.00, за Ковальзоном заехала Барбара.

– Собирайтесь, Додик, берите свои вещи, в Вену вы больше не вернетесь. Мы летим в Лондон, рейс через два часа.

Додик собрался быстро, до аэропорта их довез все тот же БМВ, на котором Барбара уехала вчера.

«Я на Западе. Я на Западе», – только и повторял Додик, пораженный Венским аэропортом.

Барбара всю дорогу молчала. Оживилась только в Лондоне. Их уже ждали. Все формальности благодаря Барбаре оказались незамеченными Давидом Израилевичем Ковальзоном. В машину он сел с двумя молодыми людьми. Один из них неплохо говорил по-русски.

– Зовите меня Дэйв, – только и сказал.

Минут через 40 добрались до Лондона. Где он,

на какой улице, Давид не знал, правда, ему сказали, но он не запомнил.

– Вот это ваша квартира, – сказал Дэйв, – жить пока будете здесь. Завтра в десять мы за вами заедем. Ну, в общем, добро пожаловать в Лондон.

Когда он ушел, Додик обнаружил, что дверь не имеет ни замка, ни ручки. Открыть изнутри невозможно.

На следующий день в помещении Би-би-си с ним беседовали Барбара, Дэйв и Клифф Мак-Фарен. Для Ковальзона они – все сотрудники русской службы Би-би-си. Попробовали даже записать голос – ничего, понравилось.

Через неделю начались регулярные занятия, каждый день по 6 часов. История музыки, история КПСС, новые и старые английские пластинки. Барбара строго следила, чтобы он пополнял свои музыкальные знания, Дэйв занимался политикой. Пробовали сделать несколько программ, так называемых пилотов. Сказать честно – не очень-то получалось. Стали еще упорнее работать. Додик не выдерживал, впадал в истерику, рвался к тетке в Израиль. Барбара в одну из таких истерик принесла расписание авиарейсов на маршруте Лондон – Тель-Авив и предложила выбрать рейс и сообщить тетке о дате приезда. Барбара не церемонилась с Додиком, честно, ей никогда не нравились предатели. Додик – это работа, борьба идеологий. И победить должны были они, Барбара, Дэйв, Мак-Фарен, Би-би-си и МИ-6.

Москва. Июнь 1974 года

Как-то в конце июня выйдя из метро «Смоленская», рядом с которым жил, Марков лоб в лоб столкнулся с Зайцевым. Тот работал в МИДе, иногда виделись, но не часто. Оба были рады встрече. Зайцев почти взахлеб рассказал о том, что на днях с друзьями по работе был в ресторане «Столичный», видел Толика Минаева, у него отличная группа. Договорились в ближайшую субботу взять жен и поехать в ресторан «Столичный» отдохнуть, потанцевать. Зайцев пообещал позвонить Минаеву, попросить заказать столик.

Жена Зайцева, длинноногая блондинка Лена, хорошо танцевала, свободно владела английским и была совершенно без какого-то снобизма, присущего женам мидовских сотрудников. Наташа, жена Маркова, была немногословна, но при всем при этом умела интересно рассказывать – сказывалась, наверное, преподавательская деятельность аспирантки и будущего врача-стоматолога. Несмотря на свою скромность, отлично танцевала рок-н-ролл.

Группа в ресторане была отличная, а народу в субботу – яблоку негде упасть: фарцовщики, путаны с иностранцами, «деловые люди», продавщицы и продавцы из «Березки», слесаря и мастера станций ремонта автомобилей. Все с женами, а скорее всего, с подругами – кто же жен возьмет с собой в разгул страстей и безудержного веселья, с подругами в такой обстановке проще.

Музыкантам, конечно, доставалось по полной – играли без перерыва и, кстати, играли практически все, что хотели, это вам не официальная эстрада, не Москонцерт и филармония – это кабак. Здесь деньги и музыка. Кстати о деньгах: Минаеву плохо-бедно, но удалось, работая в кабаке, скроить на «Жигули» 1-й модели, благо теще на работе выделили машину как передовику производства. А экзамены на водительское удостоверение помог сдать замначальника ГАИ на «Подкопаевке», который, кстати, в гражданской одежде и в компании, тоже, наверное, милиционеров, отмечал день рождения какой-то своей знакомой.

Официанты многих знали в лицо и поэтому старались обслуживать как можно лучше: врач-стоматолог нужен, фарцовщик – нужен, а кто же скажет, что не нужен слесарь автотехцентра, – нужен! Вот Зайцева и Маркова видели впервые, но Минаев Толик сказал: «Свои люди». Что ж, раз надо, так обслужим, свои, так свои, нам что. Жалко?

Зайцевы и Марковы повеселились от души. В перерыве к ним подсел Толик Минаев, он-то и сообщил, что Саша Коган уехал в Америку, а До-дик Ковальзон уехал в Израиль. И Зайцевы, и Марковы промолчали – никакой реакции, такие отъезды вслух лучше не комментировать, хотя Коган играл и пел на свадьбе у Марковых.

Лондон. 1974 год

Практически весь 1974 год МИ-6 совместно с русской службой Би-би-си активно работала над проектом «Сева Шаргородцев». Поначалу казалось, что Давид Ковальзон не тот, кто был нужен на эту роль, правда, и Барбара, и Дэйв пытались отстоять его кандидатуру, но иногда и им казалось, что вряд ли что получится путного. Сева явно не оправдывал их надежд. Барбара родила ребенка и несколько месяцев не принимала участия в проекте. Когда появилась вновь, в ноябре, у Додика Ковальзона стало что-то получаться у микрофона. Барбара стала писать ему музыкальные новости, принуждала быть более активным и инициативным.

Дома Барбара забывала про Додика, целиком посвящая себя заботам о маленькой дочке Кристи, очень похожей, как казалось Барбаре, на Сашу Маркова.

В общем, в МИ-6 решили в 1975 году попробовать Севу Шаргородцева в эфире Би-би-си и последить за реакцией советский людей, сидящих у радиоприемников в различных городах огромной страны, а главное, почитать их письма, которые придут в адрес Би-би-си.

Когда появились первые письма слушателей, их очень внимательно проанализировали. Барбара стала подбирать пластинки, а Сева Шаргородцев – заучивать тексты и мысли МИ-6. Сам-то он, как показала жизнь, мало что мог. Поп-музыки он как не знал, так и не знал и, что удивительно, не хотел знать, доверял знаниям Барбары и тем сведениям, что черпал из текстов, прошедших цензуру. Он жил и работал в Лондоне, не приобщаясь к английской культуре и к тому, что происходит вокруг. Ну так жизнь на Западе лучше, конечно, чем в СССР, но очень уж скучно. Деньги у Додика появились, он пару раз здорово напился. Пытался поухаживать за Барбарой, но ее сухость и ссылки на бездарность Додика отпугнули его от нее навсегда. С проститутками ему было запрещено общаться.

* * *

К 1975 году карма «Битлз» улетучилась. Разделенным на 4 части участникам группы стало ясно, что их сольные проекты как-то быстро потеряли былую привлекательность у публики. Пожалуй, только Пол Маккартни держался молодцом со своей группой «Wings», выпускал хорошие пластинки, а на концертах собирал стадионы. Он исполнял песни «Битлз». Другие, например Джордж Харрисон, отказывались это делать и были жестоко наказаны публикой. В США его турне 1974 года проходило при пустых залах. Леннон понял первым, что совершил ошибку. Йоко Оно больше не радовала, скорее раздражала, он ушел от нее к южнокорейской модели Мэй Пэнг, дочери миллиардера, владельца концерна «Дэу». С Мэй Пэнг они скрывались от назойливой прессы на ранчо в Лос-Анджелесе. К ним присоединились Ринго Старр и ударник группы «Who» Кейс Мун. В тот период алкоголь, наверное, был единственным средством, помогавшим заглушить боль от потери «Битлз». К 1974 году эта потеря была очевидной. Для прессы они превратились в новости вчерашнего дня, мало кому интересные, да и для себя, пожалуй, тоже. Публике каждый по отдельности они, как оказалось, были не очень-то и нужны.

Но алкогольная компания к лету 1975 года распалась как-то сама собой. Мэй Пэнг уехала к отцу в Южную Корею. Леннон вернулся в Нью-Йорк к Йоко Оно, Ринго отправился в Европу, во Францию, отдохнуть на Лазурном берегу. В 1975 году подтвердилось мнение Пола Маккартни об Алене Клайне, которого Ринго, Джордж и Джон выбрали в 1969 году в качестве менеджера. Пол был против и оказался прав. Суд Нью-Йорка осудил Алена Клайна на 8 лет за мошенничество, в частности с активами «Битлз».

В Нью-Йорке Йоко Оно оборудовала на последнем этаже Дакота-Хауса, где они жили на 72-й улице, студию звукозаписи, своеобразную золотую клетку. Порой целыми днями Джон проводил среди неясных звуков и незаконченных песен, не зная, удастся ли когда-нибудь ему воспользоваться всем этим.

* * *

24 октября 1974 года умерла министр культуры СССР. Это про нее говорили: «в СССР министр есть, а вот культуры нет» – ну это как сказать. Жесткий, конечно, человек, и не со всеми деятелями культуры у нее все складывалось гладко. При ее жизни руководство советской культурой воспринималось как должное, в соответствии с установками партии и правительства. Все это Дэйв и Клифф объясняли Додику Ковальзону. Оба сразу почувствовали, что Додик не особенно-то и разбирался, зачем такой министр нужен был СССР и почему страна имела то, что имела. А он, Давид Израилевич Ковальзон, вперемежку с песнями «Дип перпл» и других английских групп, популярных у советских радиослушателей в передаче «Севооборот» (это так ему придумали Дэвид и Барбара) не всегда удачно, а иногда и зло шутил из Лондона в адрес советской культуры. Впрочем, это шутил не он, а Сева Шаргородцев, ну, в общем, как прочитал, так и пошутил.

О смерти министра культуры Саша Марков, сотрудник протокольного отдела Минвуза, услышал из уст замминистра высшего и среднего специального образования СССР в депутатском зале Киевского вокзала, где с другими ответственными сотрудниками Министерства встречал делегации министров образования соцстран, бывших на совещании в Киеве и теперь вот возвращающихся в Москву. Поезд задерживался минут на 20, никто никуда не торопился. Рассказывали, что в день смерти ее «отчитали» на политбюро ЦК КПСС за якобы незаконное строительство дачи, а вернувшись домой, она получила сообщение ТАСС о том, что двое наших ведущих исполнителей, гастролировавших в Европе, в интервью журналу «Штерн» заявили о своем намерении остаться на Западе. Два мощных удара за один день. Пошла в ванную, держа в руках сообщение ТАСС, сердце не выдержало, так и умерла в ванной, зажав в кулаке страничку неприятного сообщения.

Услышав все это, Марков задумался, ведь он знал министра лично, был у нее в кабинете, пил чай с ее любимыми горчичными сушками. Она искренне верила, что рок– и бит-группы нам нужны, ну, может, не в том виде, как на Западе, но лично министр ничего в этом не видела плохого. Но что оно так все получится, как получилось, вряд ли она это все могла предвидеть, окруженная малокомпетентными чиновниками. А что другого могло получиться, кроме безликих ансамблей с псевдорусскими названиями: «Добры молодцы», «Самоцветы», а также «Веселые гитары», «Друзья», «Поющие гитары», «Ариэль», «Голубые гитары», «Цветы», «Пламя».

Но Марков перестал думать на эту тему, пора было идти встречать поезд из Киева, сейчас для него это было самое важное.

Москва. Май 1975 года

Ресторан гостиницы «Белград». Григорий Свободкин и Игорь Кранов, руководители уже популярных на эстраде вокально-инструментальных ансамблей «Веселые гитары» и «Друзья», были приглашены на день рождения 40-летней Татьяны Васильевны Громовой, директора универмага «Москва». Свободкин и Кранов вышли покурить. Закурили.

– А ничего играют в этом кабаке, – сказал Свободкин, – профессиональные ребята.

– Да, – затягиваясь, сказал Кранов. – Спросил, как третью пластинку записали, – записали, выйдет в декабре.

– Да, долго что-то, ну это «Мелодия», – развел руками Свободкин, – там очередь среди ансамблей. А у тебя как вторая продалась? – поинтересовался у Кранова.

– По данным гонорарного отдела, расходится хорошо, да и концертов сейчас много, так что с деньгами нормально.

– Слышал группу «Машина-Грузовик», это новое явление на эстраде, далеко пойдут. Песни пишет Андрей Захаревич, резвый мальчик, – затягиваясь, сказал Свободкин. – Играют настоящий рок-н-ролл, звучат хорошо, выступают часто, иногда заключают договор с какой-либо филармонией, песни расходятся в магнитофонных записях, тексты, конечно, очень оригинальны, сильные мальчики. Откуда этот Захаревич, – поинтересовался Свободкин, – родители кто?

– Ты что, не знаешь, кто отец у Захаревича? – И прошептал на ухо, подальше от других курильщиков, стоявших рядом.

– Да ты что? – только и сказал Свободкин. – Ну это многое объясняет.

– Там вообще не все так просто. Ударник Кавабуке, у него отец японец, представитель японских авиалиний в Восточной Европе и Монголии. Отсюда и классная аппаратура.

Свободкин задумался: выступать открыто против Захаревича после того, как он услышал, что, кто и как, не имело смысла, но злость и зависть еще больше закипели внутри.

– Думаешь, мне это нравится? – спросил Кранов. – Год-два – и таких «Грузовиков» расплодится в Москве и Ленинграде видимо-невидимо.

– Да. А что же делать? – несколько растерянно спросил Свободкин.

– Да не паникуй ты. У тебя в прессе есть кто-нибудь? – гася сигарету, спросил Кранов.

– Ну, найти можно.

– Ну вот и поищи. Я вернусь с гастролей в сентябре, помогу тебе. Статейка-то нужна простая, типа «Кому нужен такой Грузовик на нашей дороге?» или что-то в этом роде. Согласен, самодеятельность, да еще талантливая, нам не нужна. Мы сами разберемся, и слова советские поэты пишут ничуть не хуже какого-то там Захаревича, главное, правильные. Ну, пойдем к Танечке, а то там заждались небось…

Антракт кончился, начались танцы. Пятница. В зале многолюдно. Кроме Громовой какой-то юбилей справляли и стоматологи, ну это в начале зала. Ну и так, разной публики было много. Гуляли от души, и официанты старались вовсю: и стоматологи им нужны были, да и в универмаге «Москва» работали не последние люди.

* * *

Статья «Зачем такой Грузовик на нашей дороге?» появилась в «Литературной газете» в конце декабря 1975 года. Злая, необъективная статья была написана в стиле анонимки, письма без подписи. Но подпись была – Александр Иваницкий. Для рядового советского человека все, о чем было написано, было достаточно тревожно: тексты песен с неясным подтекстом и не нашим душком; музыка явно не нашей эстрады – все это транслируется бытовыми магнитофонами и расходится по всей стране, и многие самодеятельные ансамбли слепо подражают сомнительному коллективу, копирующему западную манеру исполнения, забывая о славных традициях отечественной эстрады. И действительно, зачем такой Грузовик на наших славных эстрадных дорогах?

* * *

За несколько дней до Нового, 1976 года у московской обувной фабрики «Парижская Коммуна» был юбилей, да плюс еще Новый год. Концерт в Доме культуры был очень солидным, все мастера советской эстрады. Во втором отделении приглашена была и группа «Машина-Грузовик». Первое отделение юбилейного вечера закрывали Шуров и Рыкунин, мастера разговорного жанра, они уходили на антракт под аплодисменты вместительного и уютного зала. За кулисами уже собирались участники «Машины-Грузовика». Андрей Захаревич и бас-гитарист Александр Кусиков обсуждали с баянистом Людмилы Зыкиной, который специально остался послушать «Грузовик», статью в «Литературке». В общем-то, люди искусства к нападкам и злобной критике всегда относились спокойно. Переодеваясь, Шуров и Рыкунин тоже присоединились к обсуждению. Талантливых людей всегда травили.

– Вспомни, Коля, – обращаясь к своему напарнику, сказал Шуров, – как Бернесу досталось в пятьдесят восьмом. «Комсомолка» его просто разгромила. А ведь он был популярным киноактером, певцом, его песни знали миллионы.

Захаревич, подыгрывая себе на гитаре, запел:

 
Шаланды, полные кефали,
В Одессу Костя приводил…
 

– Мы тогда были на гастролях в Красноярске, испугались здорово, ну, думаем, началось, травля на эстраду.

– А что, думаете, на Зыкину не нападали? – спросил баянист, которого все между собой звали Костя. – Только вернулись из Парижа, как в той же «Литературке» такой пасквиль напечатали.

– Да вы, ребятки, не расстраивайтесь, – это уже Рыкунин, переодевшись и смыв грим, присоединился к обсуждению статьи, – кого Бог обидел талантом, всегда завистлив. Вы только начинаете, так вас сразу хотят убрать. Ищите, кому вы мешаете, оглянитесь на другие ансамбли.

– Точно-точно, – подтвердили Шуров и Костя, – а этот Иваницкий – сам большая бездарность. А ведь известно, бездарность с бездарностью всегда договорится. Работайте спокойно, не раскисайте.

– Где уж тут успокоиться, – вздохнул Заха-ревич.

– Нет, раскисать не надо, – уверенно сказал Костя, – мы все проходили через это. Несправедливо. Обидно. Зыкина, помню, два дня рыдала после той статьи, успокаивали как могли.

За разговорами не заметили, как кончился антракт. «Машина-Грузовик» пошла на сцену, их выход был встречен бурными аплодисментами. Шуров и Рыкунин, уже в дубленках и шапках (за ними пришла машина, их ждали на другом концерте), все же задержались за кулисами, послушали немного группу – их уже торопили. Все-таки одну песню дослушали. Уже в машине Шуров покачал головой, сказал:

– Ну что же, имеет место быть, это ведь авторская песня.

– Авторская песня с более современным аккомпанементом, – согласился Рыкунин. – И почему у нас всегда так талантам не помогают, травят, а бездари пробиваются, да еще с хорошими ставками за концерты.