Текст книги "Ведьма и король"

Автор книги: Артур Сунгуров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

– Говори скорее, – поторопила она. – Если король заметит мое долгое отсутствие, будет недоволен. Он любит просыпаться, слыша мое пение, а солнце уже высоко...

– Пройдет еще месяца два или три, – сказал Кондла, – и тебе не нужно будет бояться короля.

– Почему? – наивно спросила Саар.

– Тебе не придется его бояться, потому что ты будешь королевой. Я возьму тебя в жены, когда станет первый лёд.

– Ты будешь королем? – изумилась Саар. – Неужели Фиаха передаст корону тебе, в обход родного сына?

– Когда Айлин отравит старого короля и Конейра, я буду править, – сказал Кондла, подбираясь к моей колдунье все ближе.

Помня об обещании, я обнял отца за плечи, делая ему знак молчать. Он весь трясся то ли от слабости, то ли от ярости.

– Что говоришь ты?! – вздохнула Саар. Я не видел ее лица, но мысленно представил, как она распахнула глаза и приоткрыла губы от удивления. Я и сам поверил, что она впервые услышала о подобном намерении.

– Эта баба куда как хитра, – засмеялся Кондла. – Но я хитрее. Айлин думает, что красивее ее никого нет, но я-то знаю, что не одна она такая...

– Наложница короля  – самая красивая женщина в Эрин, – простодушно ответила моя колдунья. – И она любит своего повелителя. Я не верю, что она сможет причинить ему зло, как ты говоришь...

– Айлин любит только меня и уже давно травит короля своими хитрыми зельями по моему приказу. Осталось ждать недолго. А потом, когда короля похоронят, она подсыплет яду и Конейру. Он умрет к утру, перепившись пивом. Я стану королем, как самый ближайший родственник, а ты будешь рядом со мной...

– Поистине, ужасные вещи говоришь ты, – ответила Саар. – Куда же ты денешь Айлин? Ведь она любит тебя...

Кондла хищно улыбнулся и настиг Саар, взяв ее в кольцо рук. Я помнил об обещании, но не мог смотреть на это и прикрыл глаза, сжав кулаки так, что кольца впились в пальцы.

– Когда она сделает свое дело, и я стану верховным королем, ей придется смириться. А не захочет – я не стану долго тянуть, чтобы избавиться от неугодных и строптивых баб.

Саар ахнула, и в это же время кусты с противоположной стороны раздвинулись, и появилась Айлин. На ней был простой дорожный плащ, а лицо перекошено от злобы.

– Вот как заговорил ты, сын змеи, после того, как я кормила и поила тебя из своих рук! – сказала она веско. – Не в первый раз я ловлю тебя рядом с женщиной, изменник! Но еще ни разу ты не предлагал какой-то уличной девке разделить с тобой трон!..

Потом Айлин напустилась на Саар, обвиняя в том, что она околдовала Кондлу. Моя колдунья не говорила ни слова. Айлин сначала кричала, потом заплакала, потом бросилась на Кондлу с кулаками. Улучив момент, Саар незаметно ушла с поляны. Я тоже хотел уйти и потянул отца за собой, но он воспротивился. Он хотел увидеть все до конца. И увидел.

Сцена примирения Айлин и Кондлы была мерзка моим глазам. Я старался думать о другом. Мне представлялась Саар в венке из цветов. Почему-то она грустила и не поднимала головы.

По дороге домой отец был угрюм. Я не пытался заговорить с ним. Саар предупредила меня, чтобы я меньше говорил и больше слушал. В Зеленой ветви отец затворился в спальне и приказал никого к нему не пускать. Я сел во дворе, у общего костра, будто желая пообщаться с воинами, но на самом деле ожидал приезда моих врагов.

Они появились в разное время и с разных сторон, словно и не встречались у озера. Айлин был довольна, и на лице ее играла улыбка. Я подумал, что если наш план с Саар провалится, то добра не будет ни ей, ни мне. Мачеха прошла во дворец, но почти сразу же вышла, и выглядела удивленной. Я мысленно поздравил себя. По-крайней мере, отец в этот раз проявил больше здравости ума, чем когда взял в наложницы родственницу уладам. Постояв во дворе, Айлин удалилась в свои покои.

Следом появился Кондла. Не сказать, чтобы вид у него был очень довольный, но, судя по всему, он ничего не опасался. Интересно, что он наобещал Айлин? Голову Саар на блюде? Беспокойство мое усилилось. Что бы ни произошло, Саар первая примет на себя удар в случае неудачи. А от этой парочки можно было ждать чего угодно – не отравят, так оболгут перед королем и добьются казни.

Ждать дальше не было никаких сил, я уже поднялся, чтобы отправиться к отцу и спросить его напрямик, что он предпримет, как вдруг к Кондле подошли несколько воинов. В руках у одного была веревка. Все было кончено в считанные мгновения – Кондла валялся в пыли, связанный по рукам и ногам. Кто-то пнул его, когда он начал кричать, что пожалуется королю. В это же время с другой стороны раздались женские вопли и я увидел, что ведут Айлин – растрепанную, красную от гнева. Она вырывалась, но ее держали крепко.

Потом мне сказали, что отец желает встречи со мной. Это было первое приглашение за последние годы. Я так и не смог увидеть Саар, и это смущало. Вопреки опасениям, отец не спрашивал у меня ни совета, ни разъяснений. Он сказал, что приказал бросить любовников в яму до завтрашнего дня. И что завтра устроит над ними суд, потому что и Кондла, и Айлин из знатных родов, а ему не нужна беспричинная вражда с подвластными князьями. Пусть соберутся родственники, друиды, сторонние люди и решат, как поступить. Измена и покушение на жизнь короля – это серьезное обвинение. Но он сомневается.

Вечером на тайном совете в моей хижине я, Саар и Кельтхайр обсудили события. Саар внимательно выслушала меня и долго думала.

– Он хочет пощадить Айлин, – сказала она, наконец. – Это так же ясно, как ясен день. Нам нельзя допустить этого. Кондла не опасен для тебя. Он глуп и тщеславен. Он никогда не догадался бы подойти к Айлин или задуматься о троне верховного короля. Это она всему причина. И от этой причины лучше избавиться прямо сейчас, пока гнев твоего отца не остыл. Если согласиться на изгнание, рано или поздно она найдет возможность вернуться и снова очарует твоего отца.

– Как же мы поступит? – спросил я.

– Сделаем так, что она сама выберет смерть, – скупо улыбнулась Саар. – Боги на нашей стороне, Конэйр. Остальное – не важно. Главное, не настаивай на казни. Прояви перед отцом милосердие, пусть и считаешь иначе.

На суд собралось столько людей, что всем не хватило места, и пришлось устроить суд не равнине за городом. Приехал князь Эоган, родич Айлин. Он хмурился и не глядел по сторонам. Он хотел поговорить с моей мачехой, но его не пустили. А с ним были десять воинов, и все вооружены – словно собрались в поход.

Друиды освятили место и помолились, потом поднялся отец. Я поддерживал его под руку, потому что ему он стоял с трудом, но не хотел выказывать телесную слабость. Он рассказал о том, что видел и слышал, и вызвал свидетелей – своих телохранителей и Саар. Обвиняемые молчали. Кондла прятал лицо, а Айлин, напротив, жадно слушала.

Эта женщина так просто не сдастся, подумалось мне.

Когда ей дали слово, стало понятно, какими чарами мачеха опутала моего отца. Я, знавший едва не более всех о ее преступлениях, и то готов был поверить, что она – сама кротость и невинность.

– Фиаха! – вопрошала Айлин моего отца. – Разве я была плоха для тебя? Я подарила тебе юность, красоту, была с тобой во время болезни! Почему ты решил отомстить мне столь страшно? Я заслуживаю наказания – изгнания, вечного позора, но не смерти!

Потом она обратилась ко мне:

– Конэйр! Вспомни, кто заменил тебе мать? Ведь я никогда не сказала тебе плохого слова, не взглянула косо. Заступись, позволь мне покинуть Мидэ, чтобы всегда вспоминать твою доброту!

– Что скажет король? – спросил Глунндуб – главный друид.

Отец долго молчал.

– Пусть князья и жрецы решат, какого наказания они заслуживают, – сказал он, наконец.

Я подавил вздох и первым попросил для Кондлы и Айлин изгнания. Князья Эоган, Кайрпре, Лойг и остальные заспорили. Айлин, слыша их спор, ободрилась. Эоган склонял остальных князей не требовать смерти для провинившихся. Он был не слишком красноречив, но куда как преуспел, потому что иногда десять вооруженных воинов красноречивее любых слов.

Русые кудри Саар мелькнули в толпе зевак, куда она убежала после того, как говорила перед судом. Я заметил, что главный друид Глунндуб оглянулся на нее. Ему было около семидесяти зим, и пятьдесят последних из них он не смотрел на женщин, но Саар привлекла его внимание.

Спор князей окончился. Поднялся Эоган и начал речь о том, что Айлин и Кондла заслуживают снисхождения. Моя колдунья вдруг оказалась в первых рядах.

– Их надо казнить, – громко сказала она, прерывая Эогана.

Все обернулись. Эоган смешался, а Глунндуб прищурился, глядя на мою колдунью против света. Саар снова вышла на середину.

– У меня было видение, боги говорили со мной, – начала она, и почему-то никто ее не перебивал. – Они велели казнить королевскую наложницу и ее любовника. Мне было открыто, что если оставить изменников в живых, то не пройдет и года, как Эрин погрязнет в войнах. Я видела кровь. Много крови. Она текла реками, и от нее зеленые луга становились бурыми.

Айлин вскочила, как ужаленная, и закричала:

– Она лжет! Это она наслала на меня и королевского родственника помутнение рассудка! Это ее колдовство заставило сказать те слова, за которые вы собираетесь нас наказать!

Глунндуб не торопился отвечать, но Саар не отступила:

– Я докажу, что говорю от имени богов. Прошу испытания подковой для меня и этой женщины, что высказала обвинения во лжи.

Половина собрания ахнула, половина – сдержанно зашумела. Отец, сумрачный лицом, сидел понурившись. Глунндуб, посовещавшись с остальными друидами, выступил вперед.

– Ты согласна доказать свою правоту, женщина, через испытание подковой? – спросил он у Айлин, которая замолчала и стала белой, как первый снег.

– Я не хочу этого, – ответила Айлин одними губами.

– Тогда пусть признает мою правоту и примет смерть за свои преступления, – сказала Саар.

Выбор у Айлин был невелик. Она взглянула на Саар с ненавистью и кивнула:

– Я согласна на испытание...

Мне захотелось вскочить, растолкать воинов, схватить Саар за плечи и встряхнуть, умоляя, чтобы одумалась, чтобы не губила себя из-за подлой женщины. Но я никуда не побежал, а остался на месте, рядом с отцом, который по-прежнему хранил молчание и смотрел на собственные колени.

Что такое испытание подковой? Это древнее разрешение споров. Две подковы, взятые с копыт белоснежного скакуна-трехлетки раскаляют в костре, а потом дают тяжущимся. Кто дольше продержит подкову в руке, тот и прав. Я видел, что происходило с теми, кто отваживался на это, и не хотел подобной участи для Саар.

Айлин подняла голову и воззвала:

– Я прошу отсрочки до завтра! Мне надо помолиться и собраться с силами.

Прежде чем кто-либо успел ответить, Саар подала голос:

– В отсрочке нет правды. Не нужно молиться, если ты уверена, что боги на твоей стороне. Я требую проведения испытания здесь и сейчас.

Айлин снова метнула на мою колдунью злобный взгляд.

Глунндуб пошептался с главными друидами и взял сторону Саар. Быстро развели костер, нашли нужные подковы, и сам Глунндуб со своим помощником взяли железные щипцы, чтобы сунуть подковы в пламя. Их подручные в это время подносили женщинам воду, омывая им руки и окуривая дымом омелы, чтобы призвать милость богов или их проклятье. Чем ближе было начало, тем меньше решимости оставалось у Айлин. Губы ее дрожали, но плакать она не осмеливалась. Саар казалась спокойной, но время от времени приглаживала волосы. Наверняка, и ей было страшно.

Поднесли подковы, почти белые от жара. Айлин не выдержала и заплакала. Сначала тихо, а потом в голос, но подставила ладонь. Саар протянула руку не колеблясь. Женщины приняли раскаленные куски металла, и на всю поляну запахло паленым мясом. Айлин закричала, потом упала на колени, потом взвыла и выронила подкову, пряча изуродованную руку в грязное покрывало, бывшее когда-то богатым пурпурным одеянием. Саар стояла прямо, не меняясь в лице и не издавая ни звука. Она еще сколько-то подержала подкову, чтобы все убедились в ее победе, и медленно разжала пальцы. Потом моя колдунья подняла руку над головой, показывая ладонь. И теперь уже все собрание ахнуло: кожа ее была чистой, как у младенца, без единого, даже самого маленького, ожога.

Я не пожелал присутствовать на казни Айлин и Кондлы. Я ушел в свою хижину и прождал там до вечера, пока не вернулись Кельтхайр и Саар. Кельтхайр, захлебываясь от злой радости, рассказывал, как Айлин и Кондлу бросили в яму, засыпали хворостом и подожгли. Он мог бы рассказывать об этом всю ночь, но я попросил замолчать. Он обиделся, но больше не вспоминал о казни. Улучив момент, когда мой молочный брат вышел, я спросил Саар:

– Ты и сейчас будешь убеждать меня, что не колдунья? Как тебе удалось пройти испытание? Какое-нибудь древнее зелье?..

– Не совсем, – ответила она. – Обыкновенное умение человеческого тела. Я видела людей, которые лежали на углях, как мы с тобой на постели, и не претерпевали никакого вреда.

– А на раскаленных добела подковах они не лежали?

Саар усмехнулась и встряхнула головой, как норовистая кобылица:

– И это можно, если кое-что нанести на кожу. Я держала подковы и раньше и никогда не получала ожогов.

– Но тебе и Айлин омыли руки! – поразился я. – Как же ты смогла воспользоваться снадобьем?!

– Им были смазаны мои волосы.

Некоторое время я молчал, обдумывая услышанное. Я вспомнил, как волновался за Саар на суде, вспомнил, как она приглаживала кудри. Потом сказал:

– Ты предусмотрела все. То, что я принял за страх, на самом деле было уловкой. И теперь, после казни наложницы, отец не держит на меня зла, потому что я не был причиной ее смерти. И в этом твоя заслуга.

Огонь почти прогорел, и лицо моей колдуньи было скрыто тенью. Я взял ее руку и повернул ладонью вверх:

– Эта рука спасла меня сегодня. Завтра я надену по два кольца на каждый твой палец, и сверх этого положу на твою ладонь серебряную брошь.

Саар тихо засмеялась, отняла руку и пошла гасить угли в очаге:

– Спокойных снов, Конэйр, – сказала она.

3

С тех пор Саар стала жить рядом со мной неотлучно. Каждое утро я просыпался и видел, как она умывается в ручье, а потом расчесывает кудри – медленно, словно священнодействуя. Я подарил ей костяной гребешок, и еще кольца и брошь, как обещал. И новый плащ, и шапку. Я хотел подарить ей колесницу и пару коней, но Саар отказалась. Она ездила с Угайне или еще с кем-то из моих воинов, но никогда – со мной. После казни Айлин отец быстро пошел на поправку, и мы с ним совершили немало походов на уладов и лагенов.

Осенью отец упал с коня и расшибся. Несколько дней он пролежал в горячке, и друиды сказали, что помочь нельзя. Вышло по их слову. Я устроил в память отца пир, где гости пили и ели неделю. После этого я стал королем, как и предсказывала моя колдунья.

Теперь мне полагались покои во дворце, но я проводил там мало времени, всегда возвращаясь к ночи в хижину. Я знал, что Саар подберет брошенный мною плащ, выслушает новости за день, даст совет или просто помолчит, пристроившись с арфой в уголке. Кельтхайр по-прежнему был подозрителен и наушничал всякий раз, когда Саар отлучалась. А уходила она часто. Бывало, после таких прогулок она приносила мне вести, а бывало, что не говорила ничего.

Став королем, я запретил разбои в окрестностях Мидэ и на землях подвластных князей. Некоторые остались недовольны, зато коровы не пропадали десятками, и налоги поступали исправно. Я отпустил заложников, после чего Кельтхайр долго досажал мне брюзжанием. Раз в два месяца я объезжал с небольшим войском окрестные селенья, чтобы разрешить споры, узнать, как живут мои люди, и нет ли у них в чем нужды. Обычно в такие поездки я брал самых верных и близких. Саар постоянно следовала за мной. Я уже убедился, что она видела то, что скрывается в людских сердцах, и никогда не ошибалась. Теперь мне стали понятны ее слова о справедливом суде. В походах она сидела слева от меня, бросив плащ на землю, а во дворце я приказал поставить специально для нее резную скамеечку. Никто не садился на эту скамеечку в отсутствие Саар. Она еще несколько раз вызывалась брать подковы, чтобы доказать чью-либо невиновность, но никто не решался с ней тягаться.

Однажды непогода застала нас на границе с лагенами. Перед этим мы несколько дней делили поля между земледельцами, выясняя, кто передвинул межу. На обратном пути полил дождь. Все мы были измучены и раздражены. Вспышки молний испугали Серого, он понес, и мой возница повредил руку, пытаясь удержать вожжи. После этого я приказал распрячь коней, потому что дорогу размыло, и было бы жестоко мучить животных.

Саар, услышав мой приказ, выскочила из колесницы Угайне и подошла ближе.

– Неразумно разбивать здесь лагерь, Конэйр, – сказала она. – Мы у чужих границ и нас мало. Лучше вернуться в деревню или продолжить путь.

– Если станем возвращаться, – ответил я, – доберемся далеко за полночь. Кони устанут идти по такой дороге.

– Коней ты жалеешь, а себя и своих людей – нет? – веско сказала Саар.

– Сейчас он снова послушается ее, и нам придется тащиться по грязи в темноте, – сказал Кельтхайр, обращаясь к кому-то из воинов.

Мне на глаза попался возница Лойг, и я заметил на его лице усмешку. Этого оказалось достаточно.

– Остановимся здесь на ночь, – сказал я. – А кому не нравится – могут идти пешком в деревню, в Мидэ или в царство подземного бога.

Саар промолчала, а Кельтхайр похлопал меня по плечу.

Мы наскоро сложили несколько шалашей и развели огонь, чтобы высушить одежду. По уже заведенному правилу, я делил шалаш с Кельтхайром и Саар, но в этот раз она не пришла. Я не знал, где ее носит в такую погоду, но посылать за ней не стал. Кельтхайр рассказывал что-то веселое и сам смеялся над своими шутками. Вскоре нас всех сморил сон. Засыпая, я видел, как Кельтхайр устраивается поудобнее, поворачиваясь к костру то одним боком, то другим.

Проклятый дождь преследовал меня даже во сне. Я чувствовал его холодные капли на щеках. Потом хлынуло на грудь, и я вскочил, ничего не понимая спросонья. Передо мной сидела Саар, и с ее мокрых кос струями стекала вода.

– Проснись! Проснись же, Конэйр! – теребила она меня. – Лагены!

Тут же в шалаш проснулась голова дозорного:

– Лагены с большим войском! – прохрипел он. – Просыпайся, король!

Я толкнул Кельтхайра и выскочил наружу, забыв одеться. В сером тумане было видно, как по полю, возле самой кромки леса, в котором укрылись мы, двигались строем наши соседи с востока. Все были при боевых колесницах, с копьями и щитами. Они ехали медленно, разглядывая следы, оставленные нами. Я быстро сосчитал их – двадцать колесниц. Нас было шестеро. Мы не суетились. Каждый знал, что надо делать. И каждый знал, что нам оставалось только погибнуть с честью. Я обнял Кельтхайра, огляделся, ища Саар, и не сразу увидел ее, а когда увидел – то не сразу узнал. Растрепанная, перемазанная грязью и запыхавшаяся, она тащила мешок, в котором что-то трепыхалось.

– Подожди, прошу, – еле выговорила она, зажимая мешок между коленями и скручивая волосы в узел пониже затылка. Косы ее промокли и казались почти черными.

– Что ты задумала?! – зашипел я, когда она побежала прямиком навстречу вражескому войску. Я попытался поймать Саар, но она была проворной, как и ее тезка – олениха.

Остановившись под укрытием последних деревьев, моя колдунья вытащила из мешка зайца. Невесть как она поймала его в темноте, в лесу, но заяц был жив и трепыхался. Что-то шепнув зверьку, она бросила его прямо под копыта коней. Заяц покатился серым комком, замер, а потом помчался, петляя, перед колесницами лагенов. Это был дурной знак – заяц перед войском. Знак неминуемого поражения, проклятия богини войны. Я видел, как смешались лагены, как они дрогнули, и поспешно развернули коней. Я схватил Саар за плечо и потащил к своим, ругаясь сквозь зубы. Неожиданная задержка дала нам возможность для бегства, но от этого ни у кого не стало легче на душе.

Мы прибыли в город уже затемно, и всю дорогу не разговаривали. Кельтхайр бормотал, что знает, кому обязан позором, и я не приказал ему замолчать. Никто из нас не рассказал о том, что произошло, и мы долго прятали друг от друга глаза. Потому что стыдно признать, что спасением ты обязан женщине, а в беду угодил, презрев ее советы.

Несколько дней мы с Саар не разговаривали. Она ходила рядом, желала доброго утра воинам, но избегала обращаться ко мне. Я тоже молчал. Не стоит мужчине проявлять слабость в отношении женщины. Кельтхайр был доволен этим. Он сказал, что мне давно пора вести себя, как король, а не как мальчишка.

В один из дней я шел по городу и на поле увидел девушек, игравших в мяч. Одна из них была выше всех, а кудри ее достигали колен. Отбивая мяч, она бросила его за линию поля. Мяч упал к моим ногам. Я поднял его.

– Кто ты, дитя? – спросил я, когда она подбежала.

Девушка назвалась, робко протягивая руку за мячом. Ее звали Фиал, и она приехала к родственникам матери.

У нее были большие глаза и высокая грудь. Я смотрел, когда она побежала на поле. Она несколько раз обернулась, отчаянно смущаясь. Мне показалось, что я понравился ей.

– Берегись ее! – сказала Саар за вечерней трапезой.

– О ком ты? – почему-то я предпочел сделать вид, что не понимаю ее слов.

– Я о черноволосой красавице, так пленившей тебя кудрями своими, – спокойно сказала Саар, выбирая кусочек свинины без жира.

– Ты считаешь, что Фиал чем-то опасна?

– Она не друг тебе.

– Ты говоришь совсем, как Кельтхайр! – засмеялся я, подталкивая молочного брата локтем.

Кельтхайр поддержал мой смех, и Саар недобро повела взглядом в его сторону. Это меня разозлило.

– Мне давно пора взять жену и дать продолжение роду, – сказал я резко.

– Она не подходит, – сказала Саар.

– Опять твои предвиденья?

– У нее дурной нрав и темное сердце, путь ее – из тумана.

– У тебя тоже.

Саар выбрала еще один кусочек мяса и не ответила.

Трапеза закончилась в могильном молчанье, на ночь Саар ушла из хижины. Кельтхайр был рад и веселился. Я, как мог, отвечал на его шутки, но на душе было тяжело. Ночь я провел скверно, меня мучили кошмары. Снились крысы, прибитые к стене стрелами. Крысы были еще живые и корчились в предсмертных судорогах. Я то и дело просыпался в поту.

Наутро я пошел к друиду Глунндубу и все рассказал ему.

– Все ясно, – ответил он мне после гаданий. – Крысы – это женщины, способные предать. Женщины, побежденные твоими стрелами.

Он ничего не знал о моих гейсах. Я сразу возблагодарил звездную колесницу, просиявшую при моем рождении. Хорошо, что я вовремя избавился от Саар. А Фиал будет мне хорошей женой и утешеньем.

Я подарил Глунндубу горсть серебра и вернулся во дворец.

Когда Саар появилась в Зеленой ветви, я приветствовал ее, как делал обычно. Она посмотрела на свою скамеечку, где сейчас сидела Фиал. Это я приказал ей здесь сесть.

Фиал испуганно дернулась, но я удержал ее.

Саар молча села на единственное свободное место возле двери. Кельтхайр поднял в мою честь кубок.

Весь вечер я ласково разговаривал с Фиал, совсем не обращая внимания на Саар. Она разложила на коленях косточки и перекладывала их то вправо, то влево, низко опустив голову с пышным узлом русых кудрей. Потом к ней подсел Угайне, и она впервые улыбнулась ему. Это уязвило меня сильнее, чем ее советы.

– Сегодня ты разделишь со мной ложе, – сказал я Фиал. – А завтра я скажу о нашем браке.

Она поцеловала мне руку и удалилась в сопровождении рабыни.

Я был порядком пьян в ту ночь.

Я пришел в хижину в сопровождении Кельтхайра. Саар не было. Зато там была Фиал. Ее рабыня разогревала вино.

При моем появлении, Фиал отослала рабыню. Я тоже велел Кельтхайру уйти. Но прежде он все осмотрел, и попробовал ото всех кушаний. Он споткнулся о забытую арфу, и ее струны жалобно звякнули.

Когда дверь за моим молочным братом закрылась, Фиал откинула с лица черные кудри и улыбнулась. Я погладил ее по голове. Волосы у нее не были забраны в пучок, а свободно падали до самых колен. Она раздела меня и расстелила постель, а потом подала чашу с вином.

Я пригубил вино три раза, в перерывах Фиал ласкала меня. Огонь почти потух, стало холоднее, и она забралась ко мне под одеяло.

Она была красивая, но мне нужно было меньше пить. Я хотел сказать ей, что надо немного поспать, и до утра я стану ее мужем, но язык почему-то не слушался.

Фиал подняла мою голову и влила в меня еще вина. И тут я понял.

Отравленный напиток уже сделал свое дело. Я не мог шевелить ни рукой, ни ногой, и даже не мог позвать на помощь. Тело стало беспомощным, как у младенца. Фиал внимательно наблюдала за мной, опираясь на локоть. Потом она взяла подушку с ложа Саар и положила на мое лицо.

Сначала все было черным, а потом приснился сон. Я пробирался по лесной чаще, сквозь сухостой. Ветки – словно костлявые руки – рвали на мне одежду, хватали за волосы, царапали лицо. Я искал и звал кого-то, но не было ответа. Потом впереди забрезжил свет, и я открыл глаза.

Первое, что я увидел, была серебряная чаша. Я оттолкнул ее, и на постель пролилось молоко.

– Не так ты принимал отраву из ее рук, – раздался знакомый голос. Сейчас он звучал недовольно.

– Саар! – я вскочил и только сейчас осознал, что могу двигаться.

Моя колдунья сидела рядом, отряхивая одежду, на которую попали капли молока. На полу лежала Фиал. Девушка была без сознания, связанная по рукам и ногам собственным поясом.

Я положил руку на плечо Саар, она усмехнулась.

– Ее будут пытать, а потом казнят, – сказал я.

– Нет, отпусти, когда она придет в себя.

Мне показалось, что я ослышался, но Саар покачала головой:

– Не много будет чести, если люди скажут, что ты не послушался моего совета и едва не погиб от руки девчонки в собственной постели. Отпусти ее без шума, вызнав имя истинного убийцы.

– Отпустить ее безнаказанной?!

– Этим ты явишь мудрость и дар пророчества, и твои враги устрашатся. А девчонку они вряд ли оставят в живых. Надо же на ком-то сорвать злобу. Я ухожу, сейчас она очнется.

Саар вышла, бесшумно, как лесная кошка.

Фиал завозилась на полу, дергая связанными ногами.

Я поднял ее голову, намотав на кулак пряди волос:

– Не так-то просто убить меня.

Она заплакала, но я встряхнул ее и приказал отвечать.

– Кто послал тебя? – спросил я.

Она не посмела упрямиться:

– Князь Эоган.

Брат Айлин. Я задумался, держа перед лицом девчонки обнаженный кинжал.

– Почему ты не отравила меня сразу? Ваше семейство знает такие яды...

– Князь сказал, что долго ждать не хватит терпенья, а быстрый яд оставит следы, которые заметят друиды. Он приказал опоить тебя и задушить, чтобы никто ни о чем не догадался.

– А тебе какая корысть в моей гибели? – спросил я.

Она взглянула с ненавистью, и так напомнила Айлин, что все стало ясно:

– Так родственница Эогана! Поистине, ядовитая семейка! Что ж, ступай к  Эогану, к уладам или к самому подземному богу, – я распустил путы и жестом приказал девушке уходить.

Она оглядывалась, ожидая удара в спину, но я не ударил.

Потом зашел Кельтхайр.

– Вижу, ты бурно провел ночь! – посмеялся он, намекая на мое бледное лицо.

Я посмеялся вместе с ним. Вернулась, как ни в чем не бывало, Саар и села на ложе, достав гребень. Кельтхайр посмотрел на меня, но я ничего не сказал и снова лег. Меня мутило.

Мой молочный брат недовольно засопел. Саар причесалась и умылась в ручье. Все, как раньше.

Потом она разожгла огонь и согрела молока. Она протянула мне чашу, и я выпил до донышка. Молоко было с травами. От него стало легче, и я уснул.

Проспал я почти до заката, а проснувшись, застал Саар и Кельтхайра игравшими в шашки. Кельтхайр был доволен – он выигрывал у Саар. Но ее лицо было невозмутимым. Я рассмеялся – наверняка, она умышленно проигрывала ему, чтобы не злить лишний раз.

Они одновременно подняли головы, посмотрев на меня.

– Долго же ты спишь, – проворчал Кельтхайр.

– Долго, – согласился я. – Я голоден, принесите поесть.

Саар принесла хлеба, мяса и молока. Я съел все до крошки и выпил все до капли. Вставать по-прежнему не хотелось. Да и незачем было. На поверхности воды лежали алые отблески –  заходило солнце.

– Спой мне, – попросил я Саар, и она подняла забытую арфу.

Кельтхайр ушел. Он всегда уходил, когда моя колдунья пела.

Саар перебирала струны, но петь медлила.

– Расскажи, как ты спасла меня?

Она пожала плечами:

– Я вошла, когда девчонка начала тебя душить, и ударила ее в висок камнем.

– Я подарю тебе нож, чтобы ты впредь не дралась камнями, – сказал я. – И не возьму жену без твоего совета.

Она улыбнулась, потом начала петь. Я уснул под ее пенье, как давно, в детстве, засыпал под пенье матери.

– Надо покончить с гадючьим племенем, – сказала Саар на очередной охоте, которую мы устроили через неделю после моей попытки жениться. – Они не успокоятся, пока не прикончат тебя.

– У нас мир с Эоганом, – напомнил я.

– Значит, надо этот мир нарушить.

– Ты знаешь, как?

– Почти. Я расскажу тебе, а ты решишь.

– Начинай, – велел я, и мы свернули с общей тропы незаметно от всех.

Мы остановились возле водопада, чтобы никто не подслушал наши речи. Я постелил плащ, чтобы Саар не пришлось сидеть на холодной земле.

 – Всем известно, что Эоган больше всего на свете любит коней черной породы, – заговорила она. – Вели найти красивого вороного жеребца, от которого Эоган не откажется... – она склонилась ко мне и заговорила почти шепотом.

Я слушал и смотрел на нее с изумлением. Потом пообещал все обдумать.

Фиал я больше не видел. Много позже я узнал, что девчонка упала, когда пробиралась по горной тропе, и свернула шею.

4

Прошел еще месяц или два, и в десятый дней второго летнего месяца, когда я принимал прошения от подвластных князей, в Зеленую ветвь явился проситель. Это был сын одного из князей, чьи владения граничили с владениями Эогана. Юноше еще не исполнилось шестнадцати, и лицо у него было гладким, как у девушки. Он очень волновался, выступая перед собранием, и с трудом сдерживал слезы. Он рассказал, что на княжеский табун напали неизвестные и угнали несколько коней. Его отец  бросился в погоню, но был предательски убит. Судя по следам, перед смертью он разговаривал со своими убийцами и не бежал от них.

– Кого ты подозреваешь? – спросил я.

– У меня нет прямых обвинений, – признался он. – Они напали ночью. Но это был кто-то из князей, у них были хорошие мечи. Рабы заметили оружие, но не  разглядели лиц.

Князья сдержанно зашумели. Я краем глаза следил за Эоганом. Он задумчиво теребил бороду.

– Что скажешь по этому поводу? – спросил я у Глунндуба.

Друид задумался.

– Надо спросить у богов, – сказала Саар четко. Она сидела на резной скамеечке слева от меня, и глаза ее горели.

Друид поддержал совет, подтвердив, что и боги знают все лучше нас, и им ведомо тайное.