Текст книги "Ведьма и король"

Автор книги: Артур Сунгуров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

AnnotationСын верховного короля Ирландии приблизил к себе странную женщину, которую многие считают ведьмой. Разумно ли это? И кто останется рядом, когда будут нарушены священные зароки и отвернется удача?

Ведьма и король

1

2

3

4

5

6

Ведьма и король

Ведьма и король

Артур Сунгуров

1

Вместо пролога

Этот период ирландской и британской истории назван Темными веками. Мы почти ничего не знаем о людях, живших тогда. Легенды и редкие письменные источники называют каждого второго князем, королем или богом, описывают роскошь королевских дворцов, восхищаются красотою кельтских женщин, но на самом деле все было иначе. Кельтские князья нередко ходили в бой голышом, королевский дворец был деревянным домом с несколькими очагами на земляном полу, дым от которых выходил через отверстия в потолке. Хижины знатных особ устраивались на воде – чтобы ручей пересекал жилище посредине. И кельтские королевы не были самыми нарядными и изысканными – ходили простоволосыми, правили колесницами, воевали вместе с мужчинами. Но несомненно, что все они были истинными королевами. Они повелевали, сводили с ума, из прихоти устраивали войны и могли бросить все ради любимого.

Королем, по убеждениям кельтов, мог быть только сильный, красивый, здоровый человек, обладающий магическим везением. Каждому юноше в ночь воинского посвящения давались волшебные зароки – гейсы, которые он должен был соблюдать и хранить в тайне. Считалось, что нарушение гейсов приводит к гибели их носителя. Поэтому враги особо удачливых королей и князей пытались вызнать их гейсы и создать такую ситуацию, чтобы герой не мог не нарушить данный ему запрет. Тем самым уничтожалась магическая защита, и человек либо погибал от несчастного случая или болезни, либо терял удачу. В последнем случае, по решению собрания жрецов и воинов, неудачливого короля приносили в жертву в священной роще...

Была весна, и мы возвращались домой из похода. Со мной ехало десять человек, и у каждого было по одному оруженосцу и одному рабу. В этот раз нам повезло. Рабы гнали стадо свиней, а к ним еще несли несколько штук тонкого полотна и мешки с серебром.

Возле переправы мой Серый захромал, и пришлось выпрячь его из колесницы. Кельтхайр сразу нашел, что это дурной знак. Кельтхайр во всем видел дурные знаки. Но мы продвигались дальше, и ничего не случалось.

На утро второго дня разведчики сообщили о деревне. Какая-то заброшенная деревня, сказали они. Верно, мы сбились с пути и попали к лагенам.[1] Кельтхайр предложил обогнуть это место, он чуть ли не воздух нюхал, чуя несчастье. Но Серый хромал. Я велел повернуть отряд и ехать к деревне.

К полудню мы добрались до мелкой речушки, на берегу которой стояло десятка полтора хижин. И все пустые, как углядел Кельтхайр. Он сказал, что это не к добру.

Я приказал осмотреть дома, но не грабить. Только в одной хижине мы нашли съестное. Кельтхайр отказался есть, мы дали собакам, и те остались живы. Я поблагодарил хозяев за угощенье, выкрикнув стихи на все четыре стороны, и мы поели.

Наутро Угайне спустился к реке и увидел женщину. Она стояла на том берегу, в орешнике. На ней был зеленый поношенный плащ, а за плечами – арфа в кожаном чехле. Я спустился к реке, потому что женщина требовала вождя.

– Кто ты? И что это за деревня? И где люди, что построили ее и жили здесь? – спросил я, когда она выглянула из кустов.

– Сперва назовись сам, – сказала она. – А потом я подумаю, стоишь ли ты ответов на свои вопросы.

– Мое имя Конэйр. Я сын короля Фиаха из Мидэ[2].

Она почти сразу же вышла на берег. Теперь нас с ней разделяла только река. Я посмотрел на женщину и подумал, что не слишком уж и широк поток.

– Здесь меня зовут Саар[3]. И я не боюсь тебя, если ты и вправду Конейр.

– Тебе не надо бояться, я никогда не обижал женщин. И не лгал даже врагам.

Она хмыкнула и села на траву, поджав ноги. У нее в руках был деревянный посох, его она положила рядом.

– Долго ли ты будешь здесь, назвавшийся Конэйром?

– Мой конь подвернул ногу. Если знаешь какого-нибудь врачевателя поблизости, позови его. Я заплачу щедро.

– Ты гонишь свиней, которых забрал у уладов?

– Почему ты расспрашиваешь, а сама ничего не говоришь?

– Потому что я здесь хозяйка, а тебя не знаю.

Кельтхайр сказал вполголоса, что она ведьма – у нее разные глаза и при ней посох. Я засмеялся и спросил у женщины, так ли это. Она прищурилась, разглядывая Кельтхайра. Он закрыл лицо ладонью.

– Твой большой друг очень подозрителен, – сказала она.

– Это поистине так, Саар. Но чаще всего его подозрительность оказывает нам хорошую службу. Так ты скажешь, где найти лекаря?

Она склонила голову, как-будто задумалась. У нее были густые русые кудри, собранные в узел пониже затылка.

 – Иди к нам, – позвал я ее. – Не бойся, я просто приглашаю тебя выпить пива.

Она расправила плечи и сказала:

– Не надо меня звать. Я прихожу только тогда, когда сама захочу.

Мои люди замолчали, и даже Кельтхайр не посмел открыть рта.

– Поистине, я вижу самую благородную женщину этих земель, – сказал я. – Пришли мне врачевателя, госпожа Саар, и я уйду с миром, не потревожив ни тебя, ни твоих людей. Ведь это ты велела им уйти из деревни?

Она улыбнулась одними глазами и достала арфу.

Мы поднялись к деревне. Я оглядывался через каждые два шага. Саар все также сидела на берегу и перебирала струны. Вскоре река заглушила музыку.

Кельтхайр сказал, что мы с Угайне свернем себе шеи. Я недовольно посмотрел на Угайне. После того, как я окликнул его в четвертый раз, он, наконец, услышал меня.

– Не потеряй разум, муж доблестный, из-за глаз женщины, – сказал я и больше не говорил о встрече у реки.

Но думать не переставал.

Ночью собаки заворчали.

Я проснулся и вышел из дома. Кельтхайр стоял во всеоружии,  переминаясь с ноги на ногу, хотя дозорные не спали.

– Она где-то здесь, – сказал мой верный друг.

– Кто?

– Проклятая ведьма!

– Успокойся, – сказал я. – Не много тебе чести опасаться одной женщины при бдящей страже.

– Она ведьма, – сказал Кельтхайр. – И я боюсь¸ что она может околдовать нас.

– Иди-ка ты спать, – сказал я.

Ночью мне приснился странный сон. Котел со свининой вдруг начал вращаться вокруг своей оси, разбрызгивая варево. Подтеки образовывали странные узоры вокруг потухшего огня. Я спросил, что это. Ко мне подошла моя покойная тетка по матери и сказала:

– Конейр, мой белый пес Эрина,[4] ты видишь? Это колдунья. А рядом с ней богатство и серебро.

Я проснулся и долго думал, что бы означал этот сон. Я никому не рассказал об этом сне. Даже Кельтхайру. Но я сразу пошел к реке, чтобы умыться. Меня остановили на полдороге и сказали, что в конюшне кто-то был, обойдя сторожей.

Проспавших строго наказали, хотя они клялись, что не сомкнули глаз. А Серый стоял совершенно спокойно. И нога у него была обмотана тряпками, из-под которых высовывались широкие листья неизвестного мне цветка. Я подумал, и запретил трогать повязку.

Саар вышла из кустов, как только я спустился к воде.

– Это был твой лекарь? – спросил я.

Она улыбнулась.

– Это была ты, ведь правда?

Она села на том берегу и достала арфу.

– Мои люди считают тебя колдуньей, а ты так и не ответила на мой вопрос.

– Ты задавал очень много вопросов, называющий себя Конейром.

– Мой молочный брат утверждает, что у тебя разноцветные глаза?..

– Куда как глазаст твой брат, – ответила она со смехом, пощипывая струны.

– Я встречал таких людей, иногда. Но не все они были колдунами.

– Меня воспитывал Дара из Антрима. Я прихожусь молочной сестрой его старшей дочери Гормфлат.

– Дара – друид, – отозвался я. – Он обучал тебя?

Она не ответила, да я и не ждал ответа.

– Это ты наслала мой нынешний сон?

– Нет.

– Я верю тебе. Поедешь со мной в княжество моего отца?

Она взяла три аккорда и, кажется, усмехнулась. Подумала и спросила:

– Зачем?

– Это прибавит мне серебра. А значит, и мои люди разбогатеют.

– Я не поеду с тобой, назвавшийся Конэйром.

– У тебя есть муж? – догадался я.

Она то ли кашлянула, то ли что-то невнятно ответила.

– Я возьму и его с собой, – предложил я. – И дам ему дело. А если у тебя есть дети, найду им хорошего воспитателя.

Я видел, что она засомневалась.

– Ты всегда будешь сидеть по левую руку от меня и есть из одного котла со мной.

– А кто сидит справа от тебя?

– Мой молочный брат Кельтхайр.

– И давно он там сидит?

– С тех самых пор, как я оказался за одним столом с воинами.

Она ничего не сказала мне. Кельтхайр не слышал нашего разговора, поэтому не донимал вечером упреками и подозрениями. Я приказал своим людям, чтобы они вели себя вдвое осторожнее, но наутро у Серого была новая повязка.

Я осмотрел конюшню. Потом отослал всех. В углу доски были пригнаны друг к другу неплотно. Поддев их ножом, я нашел то, что искал. Подземный ход. Именно через него Саар приходила незамеченной. Я ничего не сказал об этом Кельтхайру. И остальным тоже ничего не сказал. Я снял с плеча золотую брошь, которую мне привезли с юга, и положил на ступеньки подземного хода. Потом опустил доски и заворошил их соломой.

Нога у Серого зажила, и я приказал отправляться наутро.

В ночь перед отъездом я то и дело поглядывал на речку, ожидая появления Саар. Но она так и не пришла.

– Не жди ее, – проворчал Кельтхайр, выковыривая из зубов остатки мяса. – Пусть бы совсем пропала. Не будет от нее добра. Помни о своих гейсах[5]!

– Я помню. И меня радует, что и ты о них не забываешь, – ответил я.

Кельтхайр посмотрел недовольно, словно я обидел его.

Но мой молочный брат обижался зря. Только два человека на свете знали о моих воинских запретах. И Кельтхайр был одним из них. Когда мне исполнилось шестнадцать, то под священной омелой я получил королевские зароки – не доверять женщинам тайн, не иметь наложниц, не казнить невиновных, не стричь волос. Пока я соблюдал эти правила, стоял мой мир. И легко было уничтожить его, лишь единожды поддавшись слабости.

Утро отъезда было сумрачным. Дождик мелко сеял с небес, и с востока пролетели две птицы.

– Хороший знак, – сказал Кельтхайр.

Мы гнали свиней, я накинул на голову капюшон и не желал ни с кем говорить. Через полдня езды, один из разведчиков вернулся. Он приблизился, и у него было бледное лицо.

– Говори! – приказал я.

– Впереди на дороге сидит женщина, – ответил он.

Кельтхайр говорил потом, что я поступил не мудро. Я вытолкал возницу и сам погнал колесницу вперед. Но не дело Кельтхайру решать, где я поступаю мудро, а где не очень.

На дороге сидела Саар. Я сразу узнал ее по густому пучку русых волос. Таких кудрей нет ни у кого на острове. И пусть тот, кто считает по иному, осмелиться сказать мне это в лицо.

Саар щипала струны арфы, и когда я подъехал, вдруг улыбнулась.

– Привет тебе, Конэйр!  – сказала она.

– Ого! – изумился я, улыбаясь неведомо чему. – Ты признала мое имя?

– Только у одного человека в этой стране может быть брошь с изображением змеи, – ответила она. – Ты все еще хочешь, чтобы я поехала с тобой?

– И желание мое усилилось с последнего нашего разговора, – ответил я.

– Тогда послушай, что я скажу. Так вышло, что у меня после смерти родителей осталось не мало – пять сестер и три брата. Им нужен хороший дом и заботливые опекуны. Сможешь ли ты помочь в этом?

– Смогу, – ответил я, не задумываясь. – Я отправлю твоих братьев в Антрим, в школу друидов, а сестер – к своей двоюродной тетке по матери. Она воспитает их с усердием.

– Тогда я обещаю, что  буду сидеть по левую руку от тебя до тех пор, пока тебе не изменит удача.

– А если изменит?..

– Тогда я буду сидеть по правую руку от тебя, потому что место там будет свободно.

Кельтхайр не слышал ее слов. Ему передали потом. Он ничего не сказал, но с тех пор смотрел на Саар, как на врага.

Я позвал ее в свою колесницу, но она отказалась. Угайне был без возницы, и она села к нему. Я посматривал в их сторону, пока Кельтхайр не сказал, что глаза мои станут косыми, как у зайца.

Мои люди отнеслись к Саар радушно. Вряд ли кто-то посмел обидеть ее, даже если бы меня не было рядом. Она держалась просто, но никто рядом с ней не смел громко засмеяться или сказать непристойность. Что-то в ее взгляде, речах, гордо вскинутой голове заставляло вести себя, словно на празднике перед королем, испытывая радость и робость.

На первом же привале она села по левую руку от меня. Так, как будто делала это всю жизнь. Мы жарили мясо, запивая его водой, и разговаривали. Я разглядывал Саар, пока она не замечала моего взгляда.

Она была крепко и ладно сложена. Левый глаз был светло-карий, а правый – небесной отрадной синевы. У нее были длинные пальцы, которые, как видно, никогда не знали тяжелой работы. Я спросил, как она жила, пока не встретила меня, и кто охотился для нее.

Она пожала плечами:

– У нас ни в чем не было недостатка. Люди из деревни кормили нас и одевали.

Я спросил, за какие заслуги.

– За справедливый суд, – сказала она.

Большего она мне не рассказала, хотя я и пытался расспрашивать.

По приезду в Тару, отец не вышел к нам. Вышла моя мачеха – Айлин. Она сказала, что отцу нездоровится, и передала его приветствия. На Айлин были новые украшения из серебра и эмали. Я их не заметил, об этом мне позже рассказал Кельтхайр.

Во дворец нас не пустили, отговорившись, что к Айлин приехали родичи, и всем не хватит места. Я не обиделся и с удовольствием занял свою старую хижину – где жил в юности с матерью. Рабы развели огонь в очаге и расстелили постели для меня и Кельтхайра. Я приказал приготовить еще одну – для Саар. Молочный брат зашептал, что лучше было бы отправить ее в хижину к рабыням, но я только засмеялся.

Моя колдунья выбрала южный угол. Здесь постелили доски и бросили несколько выделанных шкур. Она села на ложе, опробовав его мягкость, и осталась довольна. Мы с Кельтхайром сходили к реке, чтобы помыться, а когда вернулись, застали посыльных Айлин. Она прислала вкусной еды и пива. Она пришла и сама, чтобы поздравить с удачным походом. Кельтхайр следил за ней взглядом. Айлин была очень красива. Она надела алое покрывало с кисточками. От любого движения ткань шуршала, словно осенние листья. Моя колдунья при появлении мачехи вдруг спрятала волосы под плащ, надвинула капюшон, полностью скрыв лицо, и торопливо посыпала одежду золой из очага.

Айлин поздоровалась со всеми моими воинами и приветствовала Саар, спросив, кто она и откуда. Айлин старалась держаться подальше, потому что вид у моей колдуньи был, поистине, устрашающий, а мачеха не хотела запачкать свои нарядные одежды.

Саар сказала, что я подобрал ее из милости. Голос ее звучал глухо, она упорно не открывала лица, и горбилась, как столетняя старуха. Айлин засмеялась и сказала, что я слишком добр и слишком неразборчив. Саар не ответила ей.

Мы с Кельтхайром обрадовались подношению, ибо изголодались в походе. Разломив лепешки, мы уже приготовились есть, как вдруг Саар остановила мою руку:

– Не ешь этого.

Я послушался и сказал, чтобы никто из моих людей не ел. Угощение мы выкинули.

– Айлин не друг тебе, – сказала Саар, когда мы остались наедине, и она умылась в ручье и стряхнула золу с платья.

– Я знаю, – сказал я. – Но не думал, что у нее хватит смелости отравить меня.

– Я взяла немного мяса с твоей тарелки и дала его собакам.

– Ты никогда не видела Айлин, как догадалась, что она желает мне зла?

– Ты задаешь вопросы, на которые я не могу ответить.

– Прости за ненужное любопытство. Тогда не могла бы ты догадаться, почему она хочет моей погибели? Ведь у нее нет детей, которые могли бы наследовать моему отцу.

– Думаю, скоро я узнаю об этом, – ответила Саар.

Кельтхайр услышав подобное, только фыркнул.

Наутро собаки подохли. Саар присела на корточки перед их оскаленными пастями и долго рассматривала клыки, выпачканные розоватой пеной.

– Надо убить ее, – сказал я. – Пока она не убила меня.

–  И в шутку не говори такого, – покачала головой моя колдунья. – Могут услышать. Твой отец слишком привязан к ней. Он не потерпит угроз. Даже твоих.

– Я сказал только тебе. Разве ты предашь меня?

Она посмотрела на меня разноцветными глазами и ничего не ответила. Я не стал настаивать. Она и так считала, что я задаю слишком много вопросов.

Потом мы зарыли собак, а Саар взяла сумку и сказала:

– Постарайся дождаться меня. И ничего не ешь, если не хочешь закончить, как твои псы.

Я ждал ее до позднего вечера. Мы играли в шашки с Кельтхайром. Потом он принес обед, но я отказался, и ему посоветовал не есть. Кельтхайр пожал плечами и выкинул мясо.

Когда стемнело, мы разожгли очаг и размочили в воде из ручья сухие трехдневные лепешки.

– Что-то случилось с Саар, – сказал я. – Неспроста она не возвращается так долго.

– Мало кто пожалеет о ней, – проворчал мой молочный брат.

– Мне был сон, – открыл я тайну. – Покойная сестра матери сказала, что через Саар я добуду много серебра.

Кельтхайр встрепенулся и некоторое время молчал. Потом шумно вздохнул:

– Если только она сама не наслала этот сон. Ты очень доверчив к ней.

– Никогда еще я не терял разума от женских глаз.

– Твой отец говорил то же, пока не встретил Айлин.

Мы помолчали.

– Что же произошло, пока нас не было? – спросил я. – Хотелось бы знать, почему мачеха так переменилась.

Но вряд ли кто-то мог мне ответить.

Перед сном мы вышли в отхожее место.

– Она просто сбежала, – сказал Кельтхайр, когда мы вернулись и встали на пороге. – Я говорил, она себе на уме.

Я не поверил.

– Ты глуп, – сказал Кельтхайр.

Подошла нищенка и стала клянчить у Кельтхайра серебряное колечко с ожерелья. Он обругал нищенку и пригрозил пришибить, если не уберется сейчас же.

– А ты дашь что-нибудь бедной женщине? – обратилась она ко мне.

– Был бы рад, – ответил я. – Но клянусь, у меня ничего не осталось, я все раздал своим людям.

– У тебя есть плащ, который согреет мои старые кости, – сказала она.

– Поистине, ты нахальная старуха, – засмеялся я. – Чем же согреваться мне, если я отдам тебе последнюю одежду?

– Если окажешься в могильной яме, думаешь, плащ тебя согреет? – спросила нищенка совсем другим голосом.

– Саар!

– Тише! – она приложила палец к губам и улыбнулась. – Вот я и узнала доброту будущего короля Эрина.

– Если бы знал, что это ты, отдал бы последнее, не задумываясь. Где ты бродила столько времени?

Она снова сделала знак молчания и нырнула под полог, закрывавший вход. Кельтхайр смотрел на нее во все глаза.

Саар скинула грязные лохмотья и умыла лицо в ручье.

– Мир тебе, о Конейр, – сказала она потом, доставая из котомки большую лепешку и куски вяленого мяса. – Сначала поедим, потому что, думаю я, ты голоден немногим меньше меня.

– Поистине, права ты, – ответил я, и мы воздали должное принесенному ею угощению.

– Знакомо ли тебе, – начала Саар, усевшись на шкурах, – это имя – Кондла С-трех-Холмов?

– Конечно, – удивился я. – Я встречал его несколько раз. Он мой родственник по отцу.

– А также муж Айлин, когда твой отец не держит ее за руку. И ради него она пекется о твоей смерти. Король очень привечает Кондлу, который в твое отсутствие смог сделать то, что не удавалось тебе – отвоевать земли уладов. Его отряд ни разу не попадал в засады.

– Значит, ему повезло больше.

– Кое-кто говорит, что просто улады знают теперь меньше.

– Айлин слышала все, о чем мы говорили с отцом, – догадался я. – Это она была предателем! И верно! Ее сводные братья из уладов!..

– Еще говорят, что отец твой болен странной болезнью, которая подтачивает его изнутри. Он уже не может сидеть и принимает всех лежа на постели.

– Она исподволь отравляет его! Ну и злодейка!

– И еще говорит, что, несмотря на все прелести, Айлин трудно удержать Кондлу возле себя.

Я прищурился, глядя на нее. Она усмехнулась:

– Ты правильно догадался.

– Я не хочу, чтобы именно на тебя обратился его взгляд, – честно признался я, чувствуя, как стянуло челюстные мышцы.

– Можешь отправить его, – Саар ткнула пальцем в Кельтхайра и покатилась со смеху.

Я не удержался и тоже хмыкнул. Кельтхайр обиделся. Он не понимал, о чем мы.

– Мне нужна новая одежда и красивая обувь, – Саар с сожалением выставила ногу в разношенном башмаке. Пальцы торчали наружу.

 – Поистине, ты права, – согласился я. – Завтра же у тебя все будет. И все – самое лучшее.

– Я не останусь здесь ночевать, – сказала Саар, поднимаясь и забирая сумку.

– Куда же ты пойдешь?

– Знаю, куда, – она легко, почти незаметно, коснулась моей руки и выскользнула из хижины.

Я расслышал только три ее шага, а потом наступила тишина.

– Я ведь предупреждал тебя!! – Кельтхайр плюнул вслед девушке.

– О чем?

– Ты потерял голову из-за женщины!

– С чего ты это решил?

– А с чего же ты собрался покупать ей новые платья?! – крикнул он, брызгая слюной. – Или неожиданно разбогател?!

– Успокойся, – посоветовал я. – У меня еще остались украшения покойной матери.

Кельтхайр выругался и не разговаривал со мной до утра и весь следующий день.

Наутро я отправился к самой искусной швее и заказал женскую рубашку, нарядное платье и плащ. У башмачников я купил туфли из кожи тонкой выделки с позолоченными пряжками.

Вечером наряды уже ждали мою колдунью, и она сама не замедлила явиться с приходом темноты.

– Завтра у короля будет пир. Тебя призовут утром. Иди туда и не удивляйся ничему, – сказала она, забирая одежду.

– Будь осторожна, – попросил я.

– Скажи это себе, – сказала она.

Я протянул руку, чтобы погладить ее по голове, но она уже исчезла за пологом, и только ткань колыхнулась дважды, как от слабого дуновения ветра.

На празднике мы с Кельтхайром сидели почти в самом низу стола. Отец собрал всех в главном зале своего дворца Зеленой ветви. Дворец назвали так, потому что возле входа росло несколько падубов – высаженных по совету друидов, чтобы короля не оставляла удача. Нас собралось много, больше пятидесяти человек. Кельтхайр еле сдерживал злобу, глядя на приближенных моего отца, которые пили пиво в королевской компании.

Мы ели вареное мясо из общего котла. Три поэта пели по очереди. Я поглядывал по сторонам, но не видел Саар.

– Она прихватила подарки и сбежала к своим босякам! – буркнул Кельтхайр, но я не поверил.

Рядом с отцом сидела Айлин, закутанная в пурпурный плащ, а рядом с ней – Кондла. Отец выглядел изможденным, но то и дело перегибался через Айлин, чтобы поговорить с Кондлой. Он почтительно отвечал ему, улыбаясь крепкими ровными зубами. Красивый воин, что и говорить.

  Снаружи послышались звуки арфы, а потом голос. Я услышал его, и на сердце потеплело. Поэты разом замолчали. И гости замолчали. Песня была о далеких краях, где живут прекрасные люди, где в реках течет вино, а озера полны молоком. И сама песня, и голос были не из этого мира, а из мира сидов[6].

Раб что-то торопливо сказал моему отцу на ухо. Отец кивнул, и слуги распахнули двери.

Кельтхайр тяжело задышал, а я не заметил, как пролил на рубашку пиво.

Женщина, появившаяся в зале, разом привлекла внимание всех. Она медленно шла вдоль стола, приближаясь к отцу и перебирая струны арфы. У нее были черты Саар. Но на этом сходство заканчивалось. Одета она была в зеленое платье, собранное на груди мелкими складками. Зеленый плащ струился волной при каждом шаге. А шла она, как будто летела, гордо неся голову в венце русых кудрей. Подойдя к отцу, она поставила ногу на скамеечку, блеснув позолоченной пряжкой.

Отец спросил, кто она такая.

Она ответила, что пришла петь на пиру.

Отец спросил, кто учил ее.

Она ответила, что песни ей приносит ветер, а музыку навевает океан.

Айлин громко фыркнула, но отец впервые не обратил на это внимания. Все смотрели на Саар, и только я посмотрел на Кондлу. Он пожирал мою колдунью глазами, наклонив вперед голову с бычьим лбом. Мне захотелось задушить его за это.

Отец велел Саар петь.

Она отошла к поэтам, и те молча потеснились, давая ей место.

Саар запела, и даже у самых бесчувственных на глаза навернулись слезы. Казалось, арфа обрела голос под ее пальцами. Саар ни разу не обратила взора в мою сторону. Она смотрела на отца, и глаза ее сияли, как звезды.

Когда песня кончилась, отец снял с руки золотой браслет и передал рабу, стоявшему за его местом. Раб отнес браслет Саар, и она поклонилась, благодаря за подарок. Ей поднесли пива и позвали к королевскому столу.

– Даже ведьму король ставит выше нас, – проворчал Кельтхайр. Ему очень хотелось сидеть выше.

Я делал вид, что ем, но кусок не лез в горло. Саар беседовала о чем-то с отцом, время от времени с улыбкой кивая Айлин. Наверняка, мачеха говорила что-то обидное. Кондла весь подался вперед, пытаясь через Айлин оказаться поближе к Саар.

– Смотри, как уставился! Так и ест глазами! – не выдержал Кельтхайр.

– Она-то совсем не смотрит на него, – ответил я резче, нежели хотелось.

Словно смеясь надо мной, Саар вдруг обратила взгляд на Кондлу. Мне показалось, что вся нежность, какая только есть в этом мире, выплеснулась вдруг из ее глаз. Будто два солнечных луча осветили лицо моего родственника по отцу. Кондла обмяк, на губах его появилась улыбка.

– Что ты делаешь с кубком? – толкнул меня в бок молочный брат. – Ты решил завязать его узлом?

Я бросил в раба смятый серебряный кубок и взял другой. Руки мои тряслись. Остаток пира прошел, как во сне. Я поглядывал на Саар и гадал, о чем она беседовала с отцом, потому что не мог расслышать ни слова. Вечер я провел дурно. Кельтхайр то и дело о чем-то спрашивал, но я, слушая его, не мог понять смысла речей.

[1] Лаген – одна из пяти частей древней Ирландии.

[2] Центральная часть древней Ирландии.

[3] Саар – сказочная дева-олень в ирландской  мифологии.

[4] Эрин – древнее название Ирландии.

[5] Гейс – зарок, который получал ирландский воин при инициации. Нарушение гейсов, по преданию, ослабляло магическую защиту и вело к скорой гибели.

[6] Сиды – феи древней Ирландии, волшебные существа, искусные в колдовстве и изящных искусствах.

2

В нашу хижину Саар не пришла. Говорили, что отец отвел ей место во дворце, рядом с бардами. Кельтхайр ругал ее, на чем свет стоит. Я не сказал ни слова. Я верил, что Саар действует на благо мне. Но страх сжимал сердце. Я не стал объяснять Кельтхайру, что это за страх. Мой молочный брат вряд ли понял бы. Мы легли спать, а на следующий день занялись своими делами, словно не знали Саар вовсе.

Прошло пять или шесть дней. Несколько раз я видел мою колдунью – красивую, смеющуюся. Она проходила мимо в окружении воинов. Иногда рядом с ней был и Кондла. Со мной она не заговаривала и даже не смотрела.

Однажды под вечер собаки подняли головы и радостно залаяли. Кельтхайр замолчал на полуслове, а я привстал с ложа, когда скрипнула дверь, и маленькая грязная рука откинула полог.

– Привет тебе, Конэйр! – сказала Саар, откидывая с головы капюшон. Она улыбалась. Она снова была одета, как попрошайка, а лицо измазала золой.

– Ты принесла добрые вести, если так весела? – спросил я, и Саар кивнула в ответ.

– Завтра всеми правдами и неправдами уговори отца поехать до полудня к Мак-Риг, там, где вокруг озера растут красные буки. Кондла назначил мне встречу, и думаю, мы услышим много интересного.

– Кондла? – я встревожился. – Он не докучал тебе?

Она тихо засмеялась:

– Он считает ниже своего достоинства докучать женщинам, ибо их немало вьется вокруг него. Я знаю, что твой родич хочет поведать, поэтому обязательно приведи отца. Пусть глаза его откроются, и он увидит, кого приблизил к трону.

– Сделаю, как скажешь, – немедленно заверил я ее. – Но ответь, когда ты вернешься ко мне?

Она набросила капюшон на голову и негромко сказала:

– Вернусь, когда Кондла и Айлин будут сожжены на поле перед Зеленой ветвью.

– Она сошла с ума, – забубнил Кельтхайр, когда полог за Саар опустился. – Как это король сожжет свою любимую наложницу?

– Доброй ночи тебе, – сказал я, переворачиваясь на бок, спиной к своему молочному брату. Я слушал плеск волн, и мне слышалось пенье моей колдуньи.

Задолго перед рассветом, я пошел к отцу. Обычно он спал до полудня, так посоветовали друиды, чтобы скорее победить болезнь, поэтому был недоволен, когда я разбудил его раньше времени. Вопреки моим опасениям, Айлин нигде не было видно. Наверняка нашла себе занятие поинтересней, чем скучать рядом со старцем.

– Что еще ты выдумал, мальчишка! – отец постарался принять грозный вид и говорить жестко, но у него плохо получалось. Голос срывался, и его все время знобило, отчего он кутался в меха. Я смотрел на него со смешанным чувством жалости и презрения.

Когда-то, когда я был, действительно, мальчишкой, отец казался мне самым сильным и умным. Тогда я не понимал, почему мать предпочла жить не во дворце, а в хижине, и никогда не смеялась. Только тихо пела и разговаривала сама с собой, занимаясь рукоделием.

– Если ты послушаешь меня, то многое может перемениться. Я узнал имя предателя. Хочешь ли знать его ты? – сказал я, мысленно призывая на помощь всех богов. Моя удача и на сей раз не изменила, потому что отец заинтересовался. Морщины на его лице обозначились резче, он впервые за последние месяцы внимательно посмотрел на меня.

Вывести его из дворца незамеченным стоило мне немалых усилий. К тому же, отец боялся оказаться со мной наедине далеко от города, хотя и пытался это скрыть. Я поздно понял, что Айлин успела и здесь. Поистине, коварство этой женщины не имело пределов. Наверняка, она убедила отца, что я опасен для него и рано или поздно попытаюсь захватить власть в Мидэ. В конце-концов отец решил, что ему хватит двух воинов в сопровождение. Он хотел взять с собой и Кондлу, но его не нашли во дворце. Я усмехнулся.

 Мы приехали в назначенное Саар место, и, как она посоветовала, спрятались в кустах под буками. Отсюда была хорошо видна поляна и ведущая к городу равнина.

Утро наступало, и небо побледнело, посерело, затем порозовело. Клочья тумана повисли над землей. Отец кутался в плащ и угрюмо молчал. Но я попросил его набраться терпения, и он ждал.

Еще до утренней росы мы заслышали шум колесницы. Затаившись, мы увидели, к озеру подъехал Кондла. Невозможно было не узнать его гнедых. Он был принаряжен – нацепил серебряную брошку и надел красный плащ. И плащ и брошка были подарены моим отцом. Он привязал лошадей, и сел на берегу озера, раздумывая о чем-то и покусывая травинку.

Нам пришлось ждать еще сколько-то, прежде чем на поляне появилась Саар. Я не заметил, откуда она пришла. Может быть, она спряталась неподалеку еще раньше нас, а может, ее принес бог ветра. Моя колдунья шла не спеша, собирая в подол цветы. На голове у нее был венок из душистых трав.

– Мир тебе, любимец короля! – приветствовала Саар Кондлу. – Зачем ты звал меня в такое отдаленное место? Что за тайное дело, если мы не могли поговорить в городе?

Кондла встал ей навстречу, улыбаясь и не торопясь отвечать.

Саар стояла спиной ко мне и отцу. Мы не могли видеть ее лица, но я представлял его, как наяву: похожее на весеннюю звезду, с румянцем нежным, как цветы наперстянки. Кудри ее струились, падая на грудь. Она то и дело отбрасывала их на спину.