Текст книги "Пришелец (СИ)"

Автор книги: Артур Макгваер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

Нехватку удобрений решили так: калий, азот и фосфор добыли в виде навоза, костей с бойни, и самодельной азотной кислоты, которой залили кости, получив нитрофоску.

Микроэлементы, типа бора, марганца, молибдена, кобальта, цинка, лантаноидов и т. д. собирали по крупицам на всех предприятиях и учебных заведениях Киева, кто хоть каким боком был связан с этими веществами.

К началу поездки в Кичкасс на двухстах гектарах полей и огородов уже дружно проклюнулись зелёные всходы.

Был построен домик сторожа, которого вооружили наганом, мосинкой и ракетницей. Впрочем, поля агрозавода были удалены от деревень, ибо земля, что выделили под них, у окрестных крестьян считалась бросовой.

Бронштейн и Островский крутили педали весь день, остановившись на отдых лишь в полдень – поесть и искупаться в Днепре. Одометры, которыми снабдили на велозаводе байки Матвея и Николая к концу дня показвали сто тридцать пять пройденных за день километров.

Солнце коснулось горизонта на Западе, окрасившись в багрово-оранжевый цвет. Пора было подумать о ночлеге.

– Смотри, Николай, – произнёс Матвей, догнав велосипед Островского, Солнце багровое. Завтра либо будет облачно, либо даже дождь.

– Стемнеет скоро, ответил Островский. Что-то поблизости деревень не видно, где ночевать будем?

– А вон видишь дуб? Давай на него заберёмся и оглядим окрестности. Я бинокль из дома захватил, – предложил Бронштейн.

Дуб был старый. Громадной толщины ствол поднимался, как прикинул опытный турист Макаров, молча прокомментировавший высоту дерева, «выше девятиэтажки». Стоявший в гордом одиночестве, видно, оставшийся после сведения пойменной дубравы, дуб царил над окружающим ландшафтом.

Подкатив к дубу и поставив рядом с ним велосипеды, оперев рули на кору дерева, два товарища стали готовиться к восхождению.

Матвей достал из самодельного, сшитого из плотной мешковины рюкзака котелок и длинную верёвку из полипарафенилен-терефталамидного волокна – ещё одного достижения будущего, которое в лабораторных условиях по памяти воспроизвёл Макаров.

Не все ингридиенты, необходимые для синтеза удалось получить из синтез-газа при помощи спецкатализаторов. Некоторые вещества были позаимствовани в киевском политехе, где так нелюбезно было встретили братьев Бронштейнов, после того, как успехи образовательной ячейки под руководством Бронштейна стали известны там. Матвею выписали пропуск, и однажды Макаров к своему удивлению обнаружил некие химические препараты, и позволившие осуществить синтез полимера. Правда, о массовом выпуске синтетической ткани речь пока не шла – при массовом производстве в общем-то лабораторные препараты, бывшие в достаточном количестве для исследований, стали бы острым дефицитом. Руководил лабораторией, где Макаров разжился реактивами, Владимир Александрович Плотников, занимавшийся исследованиями неводных растворителей и реакций в их среде. Разговорив немного нелюдимого бывшего, в связи с упразднением научных и преподавательских степеней, профессора, Матвей получил после обсуждения теории донорно-акцепторной сущности неводных кислот и оснований своего верного сторонника. Вместе с Владимиром Александровичем была написана статья в журнал «Nature», и в немецкий журнал Химического Общества Германии. В которой эта теория, имевшая в реальности Макарова наименование «теория кислот и оснований Льюиса», была подробно изложена.

Сняв с котелка крышку, Матвей привязал верёвку к ручке, и раскрутив её, забросил котелок на надвисающую над ребятами ветвь дуба. Котелок по инерции несколько раз обернулся вокруг ветви, надёжно закрепив верёвку.

Подёргав её, и убедившись, что она держится крепко, Бронштейн достал из рюкзака старенький, но в отличном состоянии цейссовский морской бинокль, однажды во время революции обнаруженный им на развалинах доходного дома при поиска топлива.

Повесив бинокль на шею, Матвей начал восхождение.

Через минуту Митя уже стоял на ветви. Дальше было проще – ветви росли достаточно часто, чтобы за них можно было ухватиться и подтянувшись, забраться.

Вот и вершина дерева. Выбрав ветвь, с которой открывался широкий вид на окрестности, не загораживаемый другими ветвями, Матвей снял бинокль с шеи, и начал осматривать местность.

Солнце скрылось за горизонтом. Наступили сумерки.

Оглядевшись, и не заметив поблизости огоньков, выдающих жилище человека, Матвей приготовился было к спуску вниз, как вдруг его взгляд остановился на небосводе.

Зрелище было великолепным. Восточная часть неба уже была чёрной, усыпанной яркими блёстками звёзд, тогда как на западе ещё догорала оранжево-багровая полоса, а небо в той стороне ещё не утратило свой дневной цвет.

Полюбовавшись на потрясающий вид, Матвей попытался его сфотографировать, остро жалея о том, что достать сейчас цветную плёнку, о существовании которой в США Бронштейну сообщил Макаров, в СССР невозможно.

Уперев «Лейку» в ствол дерева взамен штатива, дабы не тряслась от дрожи рук, Матвей сделал панорамную съёмку, интуитивно задав выдержку по десять секунд на каждый снимок. Лишь багровеющий запад был отснят с всего секундной выдержкой.

Вздохнув, от осознания практически неизбежной тщетности запечатлеть на примитивном фотоматериале окружающее его великолепие смены дня ночью, Матвей, надёжно закрепив фотокамеру и бинокль, стал спускаться.

Освободив верёвку и котелок, сбросил их вниз, затем повис держась руками за ветвь дуба, и наконец, решившись, отпустил её, пружинисто подогнув ноги.

Падение с трёхметровой высоты болезненно отдалось в ногах, но в целом завершилось благополучно.

– Чего так долго? – недовольным тоном поинтересовался Островский.

– Осматривался. Увы, поблизости деревень нет. Но ничего страшного, – переночуем в спальных мешках. Надо же их испытать.

Спальные мешки представляли из себя по-сути, двойные надувные матрацы, изолирующие спящего от прямого контакта с холодной землёй, и снижающие теплопередачу воздушной изоляцией. Накачав два спальника при помощи ножного насоса, путешественники забрались в них.

Островский довольно быстро заснул, а Бронштейн, глядя на звёздное небо над головой, разговаривал со своим альтер-эго.

– Макаров, зачем ты так подставился? Десять сортов резины! Ведь как ты сам говоришь, после того, как в Совнаркоме «прочухают», в чём дело, ждёт нас «дорога дальняя и казённый дом», хоть и не тюрьма, но по-сути, близко.

– А надоело боятся, – внезапно признался двойник. Это тест на «совковость» нынешней власти. Ну и на наше умение внушать. Ведь формально, и по «журналу изобретений», мы с тобой Бронштейн, в открытии суперкатализатора не участвовали! Идею сумели внушить Стасу так, что он всерьёз думает, что именно ему она пришла в голову первому! Ну и не забывай, что реально полный цикл производства есть только для двух видов каучука – изопренового и силиконового. Остальные – получены экспериментально и требуют редких реактивов. Суперкатализаторов для них нет!

– Получается, что Стасу мы Нобеля по химии подарили?

– Получается так. Теория цепного катализа – это откровение, по нынешним временам-то! Посмотрим на реакцию властей. Смешно, но ещё нужно сообразить, что произошло что-то экстраординарное! Доходит это до компетентных товарищей далеко не сразу, особенно по-нонешним то временам.

– А если нас «загребут»?

– Ну и что? Впечатление о том, что Бронштейн не причём, а разработка – группы гениальных учеников специализированного технического училища создано устойчивое. Помнишь, как Лебедев реагировал? Вцепился в Зайца, а о тебе забыл. Думаю, заберёт он группу Зайца к себе, и на этом дело закончиться. Ну, возможно, нам запретят производить катализатор у себя, будут присылать. Что непринципиально для производства – катализатор расходуется очень слабо.

Матвей поворочался с боку на бок, устраиваясь поудобнее. Некоторое время лежал неподвижно, бездумно глядя на рисунки созвездий…

***

Тем временем на велозаводе события развивались по-нарастающей. Сергей Васильевич Лебедев сумел добиться прямого телефонного соединения с Дзержинским, и сейчас буквально прокричал в трубку:

– Ребят надо спасать! Ведь это открытие мирового уровня – синтетический каучук! Целых два сорта, лучьше природного! А если узнают в той же Польше? Ведь не остановятся ни перед чём! ВЫКРАДУТ ребят и пытками заставят…

– Сергей Васильевич! Не горячитесь! Кто там отличился?

– Станислав Зайцев со товарищи…

– Значит так, Дзержинский начал диктовать Лебедеву план действий:

– Всех, кто активно принимал участие в разработке каучука, вывезти в Москву. Все «яйца» в одну корзину не класть – перевозите ребят по-очереди. Оборудование для получения каучука тоже вывезти…

– Нет, это Вы, товарищи не понимаете! Что злостно мешаете нам! Срываете график работ!

– Слушай, Стас, не кипятись! – осадил комсомольского вожака плотно сбитый ОГПУ-шник. Что от твоего графика работ останется, если польская «безпека» бомбу на заводе взорвёт?

– Так помогите с охраной! Мы, кстати, с ребятами, охрану завода наладили…

– Дежурных сторожей, у которых кроме сигнализации и нет ничего? Не смеши, Стас! У поляков диверсанты – зубры, твоих сторожей завалят, те и понять, что произошло не успеют.

– Ну так помогите! Мы к вам уже обращались, наганы выдали бы, а?

***

Проснулся Матвей из-за того, что вынырнувшее из-за горизонта Солнце осветило его лицо.

Зевнув, Бронштейн осмотрелся. На траве была видна роса, посеребрившая луг, на котором рос дуб. Было удивительно тихо, лишь изредка где-то вдали слышался голос пичуги.

Над рекой стоял туман, делавший реку похожей на горное ущелье, полное облаков.

Посмотрев в сторону товарища, Матвей увидел, что Островский ещё спал.

Преодолев желание полежать ещё, Бронштейн отстегнул «липучку» спальника, и застучав зубами от очень свежего воздуха раннего утра, быстро собрал спальник в баул, а затем приступил к утренней зарядке. Здесь вмешался Макаров, сразу после гимнастики заставивший общее тело сделать растяжку, которая уже удавалась, несмотря на изначальное слабое физическое развитие.

Затем, Макаров стал вспоминать приёмы некогда изучаемого им айкидо. Впрочем, тогда, в юности, он особых успехов не добился.

Сейчас же, обладая невесть откуда взявшимся опытом, позволявшим уверенно судить о назначении тех или иных приёмов, Макаров принялся разрабатывать один из них, который для нынешнего тела был наиболее прост в исполнении.

– Макаров, действия что ты выполняешь, это приём какой-то борьбы? Вроде ты как-то рассказывал об айкидо.

– Угу. Правда тогда, я зря потратил время. Айкидо довольно сложно в освоении. Лучше я бы посещал секцию самбо. А так толком драться так и не научился. Вот, вспомнил один приёмчик, пытаюсь его точно воспроизвести.

– И смысл? Одного приёма для драки мало! – скептически возразил Бронштен.

– Брюс Ли, известный боец и киноактёр, как то раз сказал:

– Я не опасаюсь бойца, знающего тысячу приёмов. Я опасаюсь бойца тысячу раз повторившего один приём! – парировал Макаров. Это приём позволяет уклониться от удара противника и использовать его энергию движения. Вот и будем его доводить до совершенства. Учитывая практически поголовную «боевую» неграммотность нынешнего населения, этого будет достаточно, чтобы сойти за неплохого рукопашника.

– Ладно, посмотрим, согласился Бронштейн.

Закончив тренировку, Матвей посмотрел на Островского, и увидел, что тот выбрался из своего спального мешка и с интересом наблюдает за ним.

– Что это за гимнастика такая чудная?

– Пытаюсь изобрести приём борьбы, специально «заточенный» под «щуплого» студиозиуса.

– А… Не проще ли изучить приёмы обычной кулачной борьбы?

– Может быть, не буду спорить. Но проверить мой «самодельный» приёмчик не помешает. Вот разучу его как следует, и сравним, чья борьба лучше.

– Хорошо! Островский явно заинтересовался.

Последующий час путешественники потратили на то, чтобы установить в обнаруженном далее по дороге затоне сетку на рыбу. Проверили свои велосипеды, а затем занялись сбором топлива для костра. Что, учитывая практически полное отсутствие деревьев в округе, окзалось непросто.

Матвей нарубил собственноручно выкованным во время экспериментов по получению стали «мачете» хмызняка – прутьев кустов, росших на берегу. Николай же собрал выброшенный на берег просохший плавник.

Провозившись ещё час, набрали топлива достаточно для костра.

Прутья, нарубленные Бронштейном гореть не хотели, даже несмотря на полив их триэтилалюминием – самовоспламеняющейся на воздухе жидкости, которую Матвей взял из химлаборатории взамен спичек. Несмотря на доменный жар, который давала эта жидкость, костёр из прутьев хмызняка отчаянно дымил, но разгораться не желал.

Островский, понаблюдав за мучениями Бронштейна, наконец не выдержал, и заявил:

– Давай я костёр разведу. Ты прутьев с живых кустов нарубил, и вблизи воды, они гореть, пока не просохнут, не будут.

Матвей, признав своё поражение, отошёл в сторону.

Островский приступил к делу со всем тщанием. Глядя на его уверенные действия, Макаров прокомментировал:

– Сразу видно заядлого рыбака. Костёр умеет разводить профессионально.

Действительно, Николай выбрав куски плавника посуше, настрогал из них щепы, а затем соорудил «шалаш», тщательно разместив топливо – самые сухие куски на нарубленную щепу, влажные – поверху, оставив щели для выхода дыма.

Капнув из кропилки с триэтилалюминием каплю огнеопасной жидкости на щепу, Николай с удовлетворением наблюдал за тем, как появившиеся языки пламени охватывают растопку.

– Учить, Матвей! Вот как надо костёр разводить!

– Чтож ты Макаров, так осрамился и меня осрамил? – возмущённо подумал Бронштейн. Костёр как разводить, не подсказал!

– Не стоит выходить за пределы имиджа «городского парня»!

Костёр весело трещал просохшими прутьями хмызняка, а довольные Матвей и Николай наворачивали запечённую в костре рыбу, преимущественно, крупную плотву, что попалась в сеть.

Позавтракав, отправились в путь.

Поездка растянулась почти на неделю. Островский, оказалось, захватил с собой тетрадь с лекциями и пару учебников. К учёбе он относился, по признанию Макарова, «не в пример ответственнее моих современников».

Именно попытки Островского постигнуть премудрости элементов электродинамики, что отобрал для изучения Бронштейн, и привели к любопытному разговору:

– Матвей, подойди, есть вопрос! – неожиданно позвал Бронштейна Николай.

– Что такое? В чём затруднения?

– Затруднений нет. Есть политические сомнения, – довольно неожиданно ответил Островский.

– Политический? Причём тут политика?! Ты же физматематику учишь! – непритворно удивился Бронштейн. Ему почудился смешок. Затем Макаров, чьё весёлое расположение духа Бронштейн ощутил как своё собственное, мысленно произнёс:

– Кажется я знаю, чем недоволен наш «пламенный марксист-ленинист», хе-хе!

– Вот скажи мне, что это за выражение?! – Островский показал на формулу для вычисления полного сопротивления переменному току.

– Формула подсчёта сопротивления в цепи переменного тока, – как бы не замечая подвоха, ответил Матвей.

– Хорошо, Островский заметно напрягся. Тогда такой вопрос. Смотри, вот формула для вычисления модуля комплексного числа, – указал он на строку в учебнике анализа. Видишь? Один в один совпадает!

– Ну и что?!! – мысленно уже хохоча, ровным тоном спросил Бронштейн.

– Так комплексные числа, они же включают в свой состав МНИМЫЕ ЧИСЛА!!! – яростно выкрикнул Островский. А Энгельс в критической статье «Естествознании в мире духов» писал, что приписывать какую-либо физическую реальность мнимым числам и многомерным пространствам это то же самое, что допускать существование духов, и после этого от науки уже ничего не остаётся! Почему в электродинамике, науке, на которой зиждится вся электротехника, использованы эти, по словам Энгельса, бредовые выкладки с мнимыми числами?!

– Наверно потому что они описывают реальность не хуже обычных! – Бронштейн не выдержал и расхохотался.

– Не понимаю, чего ты так развеселился?! – зло выкрикнул Островский.

– Над ТОБОЙ смеюсь, – ответил Матвей. Ни дать, ни взять, адепт католической церкви, обнаруживший, что папа отнюдь не непогрешим!

– Причём здесь католическая церковь?

– При том, что верить, что Энгельс во всём прав, может лишь человек, ничего в марксизме не понимающий! Ты, Николай, только что своим умом обнаружил, что заблуждался Энгельс!

– А может это учёные, что эти числа в электродинамике использовали, заблуждаются? – упрямо возразил Островский.

– Не-а. Я работы Энгельса, посвящённые математике, читал. Товарищ Энгельс, увы, учил математику по дрянным учебникам, и мало что в ней понял. Поторопился он с выводом о том, что мнимым числам, и, кстати, тесно с ними связанным многомерным пространствам нельзя найти реальный, физический прообраз в окружающем нас мире. Скорее всего, сильно разозлил Энгельса Дьюринг, своим проституированием математики в угоду клерикальной философии.

– Так мнимые числа же чисто выдумка, как его там, Кардано, кажется! – воскликнул Николай.

– Отнюдь не выдумка! Для введения числа, равного корню квадратному из отрицательной величины были очень веские основания!

– Какие?

– В общем, нашёл Джироламо Кардано общее решение кубических уравнений. И обнаружил любопытную вещь. Кубическое уравнение можёт иметь максимум три корня, три точки пересечения с осью иксов. При анализе его общего решения в радикалах, получается в некоторых случаях, удивительная вешь:

– Промежуточной выкладкой в получении действительных корней является число, равное корню квадратному из отрицательного числа. Ранее, при например, поиске корней квадратного уравнения такие выражения отбрасывались, ибо из графика функции уравнения видно, что с осью иксов он не пересекается. А вот в кубическом уравнении, если взять этот самый корень из отрицательного числа, и предположив, что он имеет смысл, продолжить вычисления, то получаем разумный ответ – действительные корни! Вот Кардано и предположил, что корень квадратный из отрицательной величины – некое число новой, отличной от обычных чисел, природы. Квадрат этого числа даёт отрицательное число.

– Так, на лице Островского была нарисовано выражение, свидетельствующее о том, что внутри его головы идёт нешуточная работа. Это я понял. Действительно, веская причина. Но как мнимые числа связаны с многомерными пространствами?! Пространства-то тут причём?

– А очень просто. Обычным числам, положительным и отрицательным, может читал, соответствует числовая прямая – одномерное пространство.

– Читал, понятно.

– Так вот. Мнимые числа лежат… вне этой прямой. То есть образуют… вместе с обычными числами ЧИСЛОВУЮ ПЛОСКОСТЬ! На которой любой точке соответствует пара чисел – обычное, действительное иначе, и… мнимое! То есть, у каждой точки числовой плоскости две координаты, однозначно определяющие её положение – действительная и мнимая!

– Ах вот оно в чём дело! Но почему многомерные пространства? Разве плоскость – многомерное пространство?!

– По отношению к одномерной числовой прямой – естественно, многомерное! И тут есть ещё одно интересное свойство мнимых чисел. К числовой прямой можно провести сколь угодно много взаимно перпендикулярных прямых, образующих оси декартовой системы координат многомерного пространства. И поскольку у нас в определении мнимого числа не указано, как эти перпендикуляры к числовой прямой различать, то, квадрат числа с ЛЮБОГО ТАКОГО ПЕРПЕНДИКУЛЯРА, будет отрицательным числом на числовой прямой! То есть мнимых чисел разной природы – бесконечно много! По природе на свою координатную ось! Так в математике появилсь гиперкомплексные числа – кватернионы и октанионы – соответственно наборы чисел разной природы для четырёхмерного и восмимерного пространств!

– Ладно, Бронштейн. Про мнимые числа я понял, и частично – про их связь с координатными осями. Но почему такую простую вешь не понял Энгельс?

– Очевидно, у него не было такого учителя, каким для тебя являюсь Я! – с улыбкой ответил Бронштейн.

– М-да. Островский задумался. А ведь могут быть проблемы. Это я, уже математически «подкованный», понял. А вот необразованные товарищи могут возмутиться…

– Поэтому насущной проблемой становится создание авторитетного учебного заведения комсомола – ответил Матвей. Раз нет возможности каждому ошибку Энгельса растолковать, нужно, чтобы на неё указали авторитетные товарищи в партии. И вообще, раз марксизм позиционируется как наука, то придётся ему принять научные принципы. И первый – мнение авторитета ничего не значит перед фактами! Второй – учёный не может не ошибаться! Хороший учёный признаёт свои ошибки, и радуется, когда их обнаруживает. Третье – наука на самом деле подобна картографии и создаёт «карты» структуры реального мира.

В Кичкасс путешественники прибыли рано утром, специально заночевав в тридцати километрах от завода, чтобы успеть к началу рабочей смены.

Увидев обшарпанные здания завода, Макаров ехидно прокомментировал:

– Запорожье издавна славилось своими неприхотливыми запорожцами! Хоть людьми, хоть машинами. Во, гляди, прекрасный образчик запорожского хай-тека: – трактор, как будто сработанный каменными рубилом и топором неандертальца! – и посмеиваясь, указал Бронштейну на небольшой трёхколёсный трактор, что горделиво выезжал из ворот завода.

Глава 26. Реакция

Джон Маддокс, менеджер, ответственныый за сортировку корреспонденции, приходящей на адрес научного журнала «Nature», достал из мешка, что принёс только что почтальон, невзрачный конверт. Хмыкнул, посмотрев на обратный адрес.

– Россия? Нет, кажется, Украина, её столица Киев. Джон был довольно образованным человеком, знакомым с географией Европы. Любопытно, что могут прислать из разрушенной гражданской войной страны…

Джон ножом для конвертов взрезал пакет и с любопытством стал читать послание, написанное разборчивым каллиграфическим почерком на великолепном английском языке. Спустя полчаса, Маддокса весьма заинтриговали очень простые выкладки корреспондента из далёкого Киева своими необычными выводами, Джон уже шёл к своему боссу.

– Хай! Поздоровавшись с начальником, он заговорил о необычном письме:

– Получил сегодня этот труд, как ни странно, из России. Если автор не ошибся, то это… переворот в кристаллографии!

***

Клуб в Кембридже. Два представительных господина беседуют друг с другом, попивая крепкий кофе. Один из них обладает внешностью на первый взгляд простоватого фермера, а другой может похвастать некоторой аристократичностью.

– И ещё Эрни. Наш общий друг получил недавно любопытное письмо, из России. В нём был труд, посвящённый критике существующих в кристаллографии взглядов на число возможных упаковок кристаллической решётки. Автор послания, некий Бронштейн, сумел найти изящное математическое обоснование существования кристаллоподобных тел с запрещёнными(!) группами симметрий. И по его словам, даже синтезировал подобный кристалл. Описание синтеза в докладе присутствует. Я сейчас занят, и у меня просьба – пусть твои скауты проверят возможность существования описанного этим Бронштейном вещества.

– Почему нет, Марк? Есть у меня способный парень, кстати, русский. Вот его и запрягу!

– Спасибо. Вот письмо…

***

Пётр Капица отставил в сторонку микроскоп и раздражённо посмотрел на препарат, который только что был объектом его изучения.

Чувства молодого учёного можно было охарактеризовать так: крайняя степень досады.

Честолюбивому Капице не давала покоя мысль, что мимо такого самоочевидного открытия, которое буквально напрашивалось искушённому в несложной высшей математике и прикладной физике учёному, он тем не менее прошёл даже не догадываясь.

Работа по проверке данных труда этого неизвестного киевского физика заняла неделю.

Повторив по подробной инструкции, что была приложена к письму, синтез кристалла с некогда «запрещённой» группой симметрии, Капица затем придирчиво изучил вещество, отсекая возможности для ошибок. Сомнениям не осталось места – материал действительно обладал заявленными в труде этого Бронштейна свойствами.

Уязвлённое самолюбие Петра подвигло продолжить опыты дальше, с целью обнаружить всё-таки ошибку, хотя бы в декларируемых, но не полученных Бронштейном веществах. Тщетно, полученные кристаллы неизменно обнаруживали заявленные свойства.

– Чтож, это хороший урок мне, подумал Капица спустя пару часов, отложив в сторону лист с докладом о проверке. Как нужно делать себе имя в науке.

– Нет, каков эрудит! – внезапно восхитился Пётр. Собственно, в этом письме всё выложено начистоту. Бронштейн очевидно, обладает сильным духом противоречия. И апломб, с которым Фёдоров «запретил» существование иных типов кристаллической решётки кроме им описанных, а также, видимо, история с неприятием греками иррациональных чисел, сподвигли Бронштейна на поиск похожего решения в кристаллографии.

– А что я могу извлечь из этого? Да пожалуй то, что нужно искать простые решения, чтобы там не утверждали наставники, преследуя свои интересы!

– Займусь-ка я атомными ядрами! Если следовать логике Бронштейна, то в случае атомных ядер, наличие в них тяжёлых нейтральных частиц прямо-таки напрашивается!

***

– Пан Кшиштоф, это действительно хороший каучук! Колёса сделаны по индивидуальному заказу моего агента!

Представительный господин подошёл к авто, на которое мастер только что установил новенькие шины, ещё с «ежиком» резиновой шёточки, торчащей из протектора, и попинал ногой колесо.

– Так ты говоришь, что твой человек приобрёл эти колёса в Киеве? У краснорожих? Лицо заказчика стало приобретать багровый цвет.

– Запомни, Вацлав, я с большевиками принципиально дел иметь не хочу! У большевицких голодранцев есть нечего, а уж о качестве колёс можно забыть! Откуда в нищей Совдепии могжет быть хорошая резина?!

– Пан Кшиштоф, начал горячо возражать мастер, это хорошая резина! Какая в конце концов разница, откуда она у большевиков? Может старые запасы распродают, в связи с поголовным выходом из строя авто! Но мой агент, утверждает, а я ему доверяю, он никогда дрянь не купит, что это ОЧЕНЬ ХОРОШАЯ РЕЗИНА!

– Не хотелось бы разбиться по твоей милости, Вацлав! Господин отсчитал несколько бумажек и протянул мастеру шиномонтажной мастерской.

– Но здесь не вся сумма! – возмутился мастер.

– Ты меня знаешь, Вацлав, – тоном не допускающим возражения, произнёс господин. Я свои обещания, особенно финансовые, всегда выполняю пунктуально. И этого же требую от своих клиентов и компаньонов! Договор у нас с тобой какой был? А? Установить шины и камеры ЛУЧШИЕ из возможных! А ты мне непонятно что подсунул! Так что извини – остальную сумму получишь через полгода, если эти твои, как ты говоришь, великолепные шины ни разу не подведут!

Пан Кшиштоф сел в авто, водитель, выйдя из машины и не обращая на протесты мастера достал заводную рукоятку и пару раз крутанув её, завёл.

Крякнув клаксоном автомобил выехал из мастерской.

Спустя месяц.

– Чтож, Вацлав, ты меня не обманул. Вот остальная сумма. Шины просто замечательные! Даже «ёжик» на протекторе ещё не стёрся! Удивительная стойкость!

– Ну вот, а вы пан Кшиштоф, опасались! Гавел никогда плохого товара клиентам не предложит!

***

На Кичкасском тракторном путешественников встретили хоть и дружелюбно, но настороженно. Главный инженер завода, инициатор выпуска трактора «Запорожецъ», довольно болезненно воспринял критику своего детища.

Заявление же Бронштейна, что стране нужны «тысячи тракторов в год», воспринял в «штыки».

– Ребята, мы и так делаем на пределе своих возможностей, максимум! – возмущался он.

Где мы материалы возьмём для, как ты, Матвей, говоришь, «ежедневного выпуска хотя бы одного трактора?»

– Так это потому, товарищ, что экономика у вас неправильная! Ориентирована не на того заказчика и не ту конечную цель!

– Это почему это неправильная? Мы продаём трактора крестьянским хозяйствам. И намерены предложить наш трактор всем советским учреждениям и гражданам, кто их в силах приобрести!

– И, ориентируясь на такой вот товарообмен, без учёта текущих реалий, вы тем самым приковываете себя к «золотому тельцу»! – веско возразил Бронштейн.

– Хм, и что же ты хочешь предложить взамен денег? Я правильно тебя понял, что ты хочешь заменить денежное обращение военным коммунизмом? – скептически произнёс главинженер.

– Умный мужик, сразу тему просёк, – отметил компетентность в поднятых вопросах собеседника Макаров.

– Нет, речь не идёт о военном коммунизме, который оказался неспособен обеспечить заинтересованность работников в производимом продукте, – ответил Матвей. Речь идёт о создании «автономхоза» – комплексе предприятий, способных полностью замкнуть производственную цепочку. В чём ваши проблемы, мешающие взрывообразно увеличить объём производства, несмотря на наличие кадров, пусть и неквалифицированных, сырья, пусть и в виде полезных ископаемых в земле, и продовольствия, пусть и в виде крестьянских запасов и посевных площадей, ныне не обрабатываемых?

– И в чём же? – в глазах главного инженера загорелся огонёк интереса.

– В том, что Ваши мозги пропитаны концепциями старой, буржуазной экономики, где всё завязано на денежный оборот деньги-товар-деньги, и получение опять-таки ДЕНЕЖНОЙ ПРИБЫЛИ! Этот-то мозговой блок-затор, тяжёлое наследие старой, царской, капиталистической экономической формации, и не позволяет вашим мыслям дойти до эффективного в данных вам условиях экономического хозяйствования решения проблем быстрой индустриализации, а подробнее – так-то: перевооружения завода новейшим оборудованием, обучение квалифицированных рабочих и инженерных кадров, обеспечения работников продовольствием, производства – сырьём, что в итоге может и должно дать взрывной рост объёмов производства. И не только одних тракторов…

– Мой брат, Исидор, совершил выдающееся экономическое открытие, сравнимое с открытием Лукой Паччоли двойной бухгалтерии, – закончил Бронштейн. Видя в глазах собеседника непонимание, Матвей продолжил:

– Доказал, что деньги, для эффективного управления экономикой, должны «пахнуть», и «запах» их должен отражать тот путь, по которому они прошли. И изобретать велосипед не нужно, он уже изобретён – это вексельное обращение. Нужно лишь доработать его с учётом новых требований!

Вексели могут дать нам необходимое цементирующее воедино экономический организм средство и преодолеть нехватку оборотных средств!

– А что конкретно ты предложить можешь? – не сдался главинженер Унгер.

– Договора заключать по схеме, что я вам подробно изложу, – ответил Бронштейн.

– Вы, Леонид Антонович, не сомневайтесь, – внезапно вмешался Островский. У нас на велозаводе эта схема себя показала с лучшей стороны. Правда, месяц наши партнёры были в сомнениях, приглядывались к нам, но затем, убедившись, пошли валом. Сейчас мы на заводе ведём реконструкцию, уже почти весь станочный парк заменили. Вместо старых металлообрабатывающих станков, ещё с ременным приводом поставили новейшие, некоторые станки так вообще уникальные – нигде больше в мире таких нет!