Текст книги "Искатель. 1980. Выпуск №6"

Автор книги: Артур Конан Дойл

Соавторы: Евгений Гуляковский,Юрий Виноградов,Александр Кучеренко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

3

Ротанов сидел за своим рабочим столом в отведенном ему коттедже. Прямо перед ним светился экран дисплея главного информатора колонии, на котором то и дело появлялись слова: «Канал свободен».

Наконец Ротанов потянулся к клавиатуре и отстучал задание: «Все данные о колонисте Дуброве по форме 2К». Ему пришлось набрать специальный шифр, так как эта форма выдавалась только в случае официального расследования, и сейчас, набрав шифр, он словно поставил некую невидимую точку в своих собственных рассуждениях. Просматривая информацию, поступающую на экран, он делал пометки в блокноте и, когда закончил, удивился тому, как мало их получилось: родился в колонии тридцать лет назад, прошел полный курс обучения на биолога, нет семьи. Последнее он подчеркнул: для колониста в возрасте Дуброва это было необычно. Специализация – агробиолог. Тема – «Активные химогены в масле трескучек».

Интересующих Ротанова сведений оказалось на удивление мало. Прожил человек тридцать лет, учился, закончил самостоятельную работу, вот и все, что можно о нем узнать из картотеки. Впрочем, Ротанова никогда не удовлетворяли официальные сведения. В личную карточку вносились лишь основные, определяющие события в жизни каждого человека, а его сейчас интересовали нюансы, черты характера, странности, срывы, словом, все то, чего машина знать не могла…

Встретившись со школьным учителем, с научным руководителем и еще с двумя-тремя людьми, знавшими Дуброва лично, он наконец вернулся к себе, выключил всю аппаратуру связи, запер двери коттеджа и вновь уселся за пустой стол. Пора было подвести какой-то итог. Знал он примерно следующее: месяц назад по неизвестной причине Дубров попробовал сок трескучки. Он этого не скрывал. Напротив, написал рапорт на имя председателя Совета. На основании этого рапорта его сочли больным и временно отстранили от работы.

О характере действия самого сока пока что выяснить не удалось ничего. У Ротанова сложилось впечатление, что колонисты упорно избегают разговоров на эту тему, словно между ними существовало некое тайное табу по поводу всего, что касалось трескучек. Следующий бесспорный факт – его личная встреча с Дубровым, во время которой тот заявил, что сок трескучек не наркотик, и отказался что-либо объяснить… Потом это ночное преследование и исчезновение Дуброва. Ротанов невольно поежился. Это было, пожалуй, самое необъяснимое место во всей истории с трескучками. Если бы не рюкзак с одеждой, он мог бы, пожалуй, поверить в собственные галлюцинации, наконец, а го, что Дубров стал временно невидимым. Но подобранная одежда делала эти предположения неправдоподобными, приходилось признать, что Дубров именно исчез, испарился, перестал существовать в данное время и в данной точке пространства и одновременно появился в какой-то другой точке. У себя в коттедже или, быть может, где-то еще?

Ротанов почувствовал, что впервые с начала расследования он наконец напал на какую-то действительно ценную мысль. Ценную потому, что потом ведь была еще картина с изображением Дуброва, и эта мысль помогала как-то состыковать оба этих невероятных факта. Парадоксальные факты требовали такого же объяснения. Если принять это как рабочую гипотезу, то следовало дальше предположить, что неизвестные художники полтора миллиона лет назад встречались именно с Дубровым… Ротанов почувствовал, как от одной этой мысли его лоб покрывается испариной. Если продолжать рассуждать в том жe духе, то можно додуматься черт знает до чего… А тут еще эти треножники и вообще вся картина… Он тут же прервал себя: «Стоп. О картине пока не будем. Слишком мало данных. Не надо отвлекаться от Дуброва». Казалось, чего проще – встретиться с ним еще раз… А почему бы и нет? Почему не попробовать сказать человеку, что произошла ошибка, что его рапорт неверно поняли, что теперь ему верят и просят помочь? Даже если Дубров откажется, уже само по себе это будет значить немало. Тогда можно заняться второй версией, попытаться доказать, что под личиной Дуброва скрывается кто-то чужой… Пока для этого не было ни малейших оснований.

Еще раз перебрав в уме все доводы, взвесив все полученные заново факты, Ротанов наконец решился еще на одну попытку откровенного разговора с Дубровым. Несмотря на поздний час, он потянулся к селектору. Теперь, когда в его мыслях появился намек на какой-то порядок, не хотелось ничего откладывать. Экран селектора замигал желтым огоньком. Абонент не отвечал на вызов… И когда через полчаса без предупреждения к нему ввалился Крамов, он уже догадался, что опоздал, что встречи с Дубровым не будет.

– Дубров ушел…

В минуты сильного волнения Ротанов всегда говорил медленно, тщательно подбирая слова. Вот и сейчас спросил с расстановкой, нарочито спокойно;

– Он ведь и раньше самостоятельно покидал поселок. Может быть, сейчас?..

Крамов отрицательно покачал головой.

– Я думаю, теперь он не вернется обратно. Во всяком случае, пока…

– Пока я здесь?

Крамов кивнул.

– Почему вы это допустили? Как вообще это могло случиться?!

– Дубров свободный человек. Я не могу приставить к нему охрану. Для того чтобы лишить человека права на свободу по¬ступков, необходимо решение Высшего Совета Земли.

– Не будьте формалистом, Крамов! Вы отлично знаете, о каких серьезных вещах идет речь. Вы не имели права выпускать его из поля зрения!

– Не видел в этом необходимости. Я верю Дуброву. Мне кажется, он знает, что делает.

Ротанову приходилось прилагать все больше усилий, чтобы не сорваться, не высказать Крамову всего, что он думал о его поведении в истории с Дубровым. Не имело смысла ссориться с этим человеком, единственным, на кого он мог здесь опереться.

– Почему вы решили, что Дубров не вернется?

– Он взял с собой полный рабочий комплект полевого снаряжения, месячный рацион, ну и еще кое-что…

– По крайней мере, из этого следует, что искать его нужно здесь, на Реане. – Ротанов мрачно усмехнулся. – Когда вы мне говорили, что с Дубровым все обстоит не так просто, что мне не удастся изолировать его, вы имели в виду именно это?

– Не только. Человек, попробовавший сок трескучки, становится уже не просто человеком. Во всяком случае, не простым человеком. Мне кажется, вы и сами это поняли.

– Да, кое-что я понял. К сожалению, без вашей помощи, –  не удержался от упрека Ротанов. – Вначале вы умолчали о живых спороносителях, теперь чего-то не договариваете о Дуброве. Я ведь не к теще на блины приехал!

– Здесь наш дом. Наши дела. Земля далеко отсюда, а в своих делах мы разберемся сами. Вы здесь гость.

Ротанов отвернулся. Он с трудом подавил в себе гнев. Его полномочия на этой далекой планете стоили не так уж много. В основном они зависели от него самого, от тех взаимоотношений, которые складывались с колонистами. Почти никогда Ротанов не пользовался чрезвычайными правами инспектора, старался даже не напоминать о них. Вот и сейчас только одну-единственную вещь сказал он Крамову, не мог не сказать:

– Все мы здесь гости, Крамов. Все люди. И дом этот чужой. Мы даже не знаем, чей он. Подумайте об этом.

«Чтобы понять до конца – нужно испытать самому» – старая истина. Старая как мир. Ротанов сидел, опершись спиной о толстый ствол трескучки, как совсем недавно в этом самом месте сидел Дубров. Казалось, время сделало полный круг и вернулось к первоначальной точке. Только на месте Дуброва теперь сидел он сам… Капля за каплей сочился из пресса маслянистый, остропахнущий сок. Он не хотел рисковать и решил повторить все, что делал Дубров, во всех деталях. Другого пути у него попросту не осталось. Шестидневные поиски Дуброва не увенчались успехом. Конечно, он мог сообщить на Землю о своей неудаче, о том, что расследование, в сущности, зашло в тупик, что сюда необходимо выслать хорошо оснащенную экспедицию… Но пока она прибудет, цветение трескучек закончится и придется ждать еще восемь лет. К тому же в глубине души Ротанов не сомневался, что не количество исследователей и качество снаряжения определяют успех в поисках истины, что-то другое… может быть, умение принимать такие вот решения?

Все. Пожалуй, это последняя капля. С каждой секундой сок изменялся на воздухе, и он не знал, сколько времени он сохранит свои первоначальные свойства. Лучше всего не терять ни секунды. И все же он в последний раз перебрал в уме – не забыл ли чего на тот случай, если не вернется из этого нереального путешествия в никуда… В сейфе заперты его записи, вы¬воды. Оставлено письмо Крамову с просьбой вскрыть сейф через неделю после его ухода… Еще что? Он неплохо экипирован, вооружен. Все необходимое в дальней дороге здесь с ним, в этом потрепанном вещмешке. Осталось поднести к губам пузырек… С чем? В том-то и дело… Двое погибли… Погибли или не вернулись, как Дубров? Чего-то Крамов не договаривает, но это теперь неважно. Скоро он все будет знать сам, без посторонней помощи.

Он говорил и говорил себе разные обыденные слова, пытаясь заглушить самый обыкновенный человеческий страх. Не раз ему приходилось рисковать жизнью в обстоятельствах гораздо менее значительных, но ни разу еще ошибка не стоила бы так дорого. Нелепая тайная смерть от растительного яда неземного растения… Что о нем подумают друзья? Поймут ли? Смогут ли оценить все обстоятельства, взвесить их так, как взвесил и оценил он сам? Или скажут, что действие наркотика непредсказуемо, и запретят людям подходить к этой роще? А может быть, и вообще закроют планету?.. Слишком многим он рисковал. Слишком многое ставил на карту. «Памятник тебе не поставят, это уж точно. Ну хватит. Довольно сантиментов!» – оборвал он себя.

У жидкости был резкий, ни на что не похожий вкус. Отдаленно она напоминала, пожалуй, смесь каких-то пряностей: ванили, корицы, еще чего-то знакомого, но забытого в детстве. В следующее мгновение Ротанова оглушила волна подавившего все ощущения тошнотворного запаха. И он не смог уловить момент, когда сознание полностью вышло из-под контроля и все заволокла серая непробиваемая пелена. Это была именно пелена, а не полный мрак, какой бывает, например, в анабиозе или под наркозом. Сквозь эту пелену Ротанов ощущал какое-то движение, словно мир вокруг него начал быстро вращаться. Или это вращался он сам? Таким ли бывает головокружение? Ему трудно было разобраться в своих ощущениях, потому что голова походила на ватный шар. Он почти полностью утратил способность анализировать и ощущать что-либо.

Следующим впечатлением, поразившим его своей определенностью, было сознание того, что в лицо ему бьет яркий солнечный свет. Он пробивался сквозь плотно зажмуренные веки и почти насильно вытягивал рассудок Ротанова из небытия. Несколько мгновений Ротанов лежал, не шевелясь и не открывая век. Прислушивался к своему телу. Сердце билось часто и мощно, словно он только что бежал в гору. Дышал он легко, не чувствуя никаких запахов. Потом он услышал звуки и поразился их количеству и разнообразию. Все его существо переполнила простая радость. Он жив. Жив!

Наконец он открыл глаза и понял, что лежит на чем-то отдаленно напоминающем траву. Со всех сторон его окружали яркие зеленые заросли, а прямо в лицо било утреннее солнце. Пожалуй, самым впечатляющим был именно этот мгновенный переход от ночи к ослепительному сияющему дню. Он еще не способен был анализировать происшедшее и мог только по-щенячьи радоваться солнечному свету и яркой зелени, укрывшей его со всех сторон, как в колыбели.

В следующую секунду Ротанов обнаружил, что сравнение с колыбелью пришло ему в голову отнюдь не случайно. Поскольку он был наг. Совершенно наг. Рывком протянув руку к рюкзаку, который должен был лежать рядом, он ничего не нашел. Даже трава не была примята. Итак, в этот мир приходят нагими и безоружными… Он должен был догадаться об этом еще раньше, когда подбирал одежду Дуброва… Благодушное настроение мгновенно покинуло его. Он рывком сел, осмотрелся. Сидел он в чаще трескучек. Была примерно середина дня, и вокруг росли не те трескучки. Спороносы у них определенно казались выше и мощней, стебли толще и раскидистей. Кроме того, между их корней не гулял ветер, выдувая пыль и песок, как это было на Реане. Здесь все оплела собой пружинистая трава, какие-то незнакомые кусты. Уцепившись за ствол, Ротанов поднялся на ноги. Прямо перед ним, буквально в десятке метров, заросли пересекала дорога. Самая обычная сельская дорога, не покрытая ничем, кроме пыли.

«Вообще все не так уж плохо, – успокоил он себя. – Ты очутился там, куда стремился. Конечно, без снаряжения, одежды и запаса пищи долго здесь не протянешь… Нужно срочно что-то предпринимать. Прежде всего необходимо одеться». Он вспомнил стереофильм о древних дикарях, которые прекрасно обходились пальмовыми листьями… Правда, здесь нет пальм, но на первое время сойдут листья трескучек. Он сплел из них что-то вроде набедренной повязки. Получилось не очень красиво, зато прочно. Солнце припекало так сильно, что до вечера вполне можно было обойтись и такой одеждой. Покончив с этим, Ротанов вышел на дорогу. Буквально через сто метров заросли кончились и перед ним открылся холм, на который взбиралась дорога. На самой его вершине темнели знакомые крепостные стены. Сомнений больше не осталось: он попал в мир, изображенный на картине рэнитов. И хотя он ждал чего-то подобного, оглушение от этого открытия не стало меньше.

К стенам замка ему удалось подойти скрыто, прячась в густых зарослях, вползавших на самую вершину холма. Колючки жестоко царапали его незащищенную кожу, но это приходилось терпеть… Он должен был соблюдать осторожность. Чем ближе пробирался он к замку, тем больше признаков говорило о том, что древнее строение обитаемо. Дымок над крышами, следы по¬возок, наконец, запах хлеба, долетавший с задних дворов. Строение трудно было назвать замком. Это был скорее ряд жилых построек, защищенных мошной высокой стеной. Еще издали Ротанов понял, что стену строил архитектор, хорошо усвоивший законы пропорций. Причем, это был именно архитектор, а не военный инженер. Северным крылом крепостная стена вплотную примыкала к скальному выступу, с которого осаждающие в случае необходимости могли бы легко перебросить лестницы и помосты. Но были ли осаждающие в этом диком краю? А если не было, то к чему строить такую мощную стену?

К замку вела одна-единственная дорога, и, пока Ротанов пробирался в зарослях, он не замечал на ней никакого движения. Заросли, наполненные криком невидимых птиц, жили своей собственной жизнью В них не было ни малейших следов деятельности человека.

Наконец Ротанов очутился у самой стены. Она была сложена из массивных каменных блоков, размер которых внушал невольное уважение. Поверхность камня, обращенная наружу, оказалась почти не обработанной, и грубые выбоины позволяли, цепляясь за неровности, подняться довольно высоко, может быть, до самого верха… Еще одна небрежность строителей? Ротанов не решился испытывать судьбу. Взбираясь на стену, он стал бы отличной мишенью для охранников в угловых башнях, если там были охранники. Ему показалось благоразумней подняться на вершину скального выступа, с которого наверняка откроется вид на внутренний двор замка.

Почти целый час Ротанов пролежал на вершине скалы, разглядывая пустой двор. И за все это время он не заметил в замке ни малейшего движения. Ничего не стоило перебраться на стену и спуститься во двор. Но он пришел сюда как гость и не хотел придавать своему визиту сомнительный характер. В конце концов существовали ворота. Те, кто построил этот замок, вряд ли сильно отличались от людей.

Ворота, сбитые из стволов трескучек, оказались заперты. Но снаружи имелось огромное металлическое кольцо из какого-то красноватого металлического сплава. Ротанов взялся за него и несколько раз дернул Внутри гулко отозвался колокол, и через минуту ворота неторопливо поползли вверх, открывая вход.

Внутренний двор оказался совсем небольшим. Сверху он выглядел иначе. Едва Ротанов переступил порог, как ворота с грохотом опустились за его спиной. На стене главного здания возвышался балкон, красиво украшенный резными балюстрадами. Прежде чем Ротанов решил, что делать дальше, дверь на балконе распахнулась, и четыре мужские фигуры, одетые в свободные плащи темного цвета с синей и золотой оторочкой, вышли на балкон и остановились, молча разглядывая Ротанова.

Текли секунды, никто не шевелился. Казалось, прошла целая вечность в немой неподвижности. Ротанов жадно вглядывался в их лица. Это были человеческие лица. И они были совершенны, словно их всех четверых изваял один и тот же скульптор. Больше двух метров роста – настоящие великаны. У того, что был выше всех, волосы серебрились на солнце. Ни волнение, ни любопытство не отражались на лицах, словно они и впрямь были статуями. В конце концов Ротанов почувствовал беспокойство. Так не встречают гостей. Во всяком случае, так их не встречают люди…

И вдруг он словно бы посмотрел на себя их глазами. Полуголый, исцарапанный дикарь в набедренной повязке стоял во дворе… Зачем он пришел, откуда, что ему здесь надо? Не эти ли вопросы скрывались сейчас за их бесстрастными лицами? Только теперь он ощутил всю невероятную сложность первого контакта.

И вдруг, разрушая его сомнения, ясный и громкий голос на чистейшем интерлекте, на котором вот уже два столетия разговаривали все народы Земли, спросил:

– Кто ты такой?

Это было настолько неожиданно, что Ротанов произнес первые пришедшие в голову слова:

– Я человек с планеты Земля.

Прозвучало это торжественно и нелепо. – Мы знаем. Твое звание и имя?

– Вы знаете интерлект. Откуда? – Они не ответили.

И сразу же Ротанов почувствовал, каким непростым будет этот разговор… Инспектор внеземных колоний обязан уметь быть дипломатом, и он ничем больше не выдал своего волнения.

– Вы можете считать меня представителем правительства Земли. Я осуществляю контроль за внеземными поселениями, созданными людьми.

Ему очень мешало отсутствие одежды и этот дурацкий балкон, возвышавший собеседников настолько, что ему все время приходилось задирать голову. То ли акустика во дворе была такой, то ли голос говорящего был чрезмерно громок, но его буквально оглушали величественные раскаты, несущиеся с балкона. Долгая дорога через заросли утомила Ротанова, солнце жгло исцарапанную кожу, пот заливал глаза. Все это были не очень подходящие условия для первого дипломатического контакта с иной цивилизацией. «Ничего, обойдешься, – сказал он себе. – Ты сам заварил эту кашу. И если сейчас провалишь дело, тебе этого никогда не простят. Да и сам ты себе этого не простишь, так что держись и смотри в оба».

Стоявшие на балконе о чем-то переговаривались между собой. Сейчас до Ротанова не долетало ни звука, словно во дворе выключили громкоговоритель. Но вот самый высокий мужчина обернулся, и вновь над Ротановым загремел голос:

– Зачем ты пришел к нам?

– Я ищу землянина. Его зовут Дубров. Валерий Дубров.

– Его нет здесь.

– Но он был у вас?

– Был и ушел.

Как эхо отдались эти слова в голове Ротанова. Значит, все напрасно? И вдруг подумал, что погоня за Дубровым постепенно превращается для него в самоцель. Но разве он сам не может попытаться раскрыть загадку Реаны? Теперь, когда он здесь, в далеко прошлом этой странной планеты, он должен сам пройти весь путь без посторонней помощи,

– Чего еще ты ждешь? – прервал его мысли голос с балкона.

– Я хотел бы получить информацию… – Слово прозвучало отчужденно, оно не отражало того, что он хотел сказать.

– Я хотел бы получить знания, – поправился Ротанов.

– Мы не раздаем наших знаний. Они стоят дорого.

– Земляне не станут торговаться. Мы предоставим в обмен знания и открытия, сделанные людьми.

– Мы не нуждаемся в них. Мы не знаем, что делать с собственными.

– В таком случае мы найдем, чем заплатить. Человечество достаточно богато.

– Никакие материальные ценности нельзя пронести сквозь время. Все ваши богатства здесь не имеют цены.

– Что же вы цените в таком случае?

– Только труд. Ты согласен трудиться в обмен на знания?

– Что именно я должен буду делать?

– Все самое необходимое. Ковать железо, возделывать землю, ткать, ухаживать за животными.

– В таком случае я хотел бы знать цену.

– Цена стандартна. Год работы за час.

– За час чего?

– За час ответов на любые вопросы, которые ты сумеешь задать.

Год работы… Совсем недавно он готов был заплатить за это жизнью.

4

Комната, отведенная Ротанову, оказалась светлой и чистой. Хотя и совсем небольшой. В ней помещался грубо сколоченный топчан, накрытый кошмой. Столь же грубо сделанный стол с табуретом, на вешалке висела толстая полотняная рубаха и что-то вроде рабочего комбинезона. Дверь за ним закрыли, но Ротанов не слышал ни скрежета засова, ни щелчка замка… Как только стихли шаги сопровождавшего его рэнита, он попробовал открыть дверь. Она легко поддалась его усилиям, и он вновь увидел коридор, ведущий во двор. Ну что же, по крайней мере, рэниты сразу же начали выполнять одно из условий договора; он совершенно свободен и в любую минуту может покинуть замок.

Успокоившись на этот счет, Ротанов более подробно исследовал комнату. На топчане в кошме образовалась вмятина, формой напоминавшая человеческое тело. Он измерил примерный рост того, кто лежал до него на этой постели. Рэниты были выше…

Воды и пищи ему не предложили, очевидно, здесь это сначала нужно заработать, а возможно, просто еще не наступило время трапезы. Он сел за пустой стол и задумался. Все говорило о том, что здесь до него жил другой человек. Эта вмятина на топчане, потертости на рубахе, словно специально сшитой на рост землянина… Но в таком случае должен быть и более явный след. Он сам, прежде чем покинуть эту комнату, наверняка захотел бы оставить здесь хотя бы знак о своем пребывании… Где-нибудь в таком месте, чтобы он не сразу бросался в глаза и в то же время так, чтобы его можно было обнаружить… Человек часто садится за стол… Он осторожно опустил руку и провел ладонью с внутренней стороны. Вскоре пальцы нащупали неровные царапины. Ротанов опустился на пол и прочел выцарапанные острым предметом две буквы: «В. Д.». Но почему только эти буквы? Не захотел написать больше, или не смог, или не надеялся, что эта надпись найдет адресата?

Ну что же… Очевидно, ответы на все вопросы ему придется искать здесь самому.

Ротанов прилег на койку, чувствуя, как каменная усталость этого невероятно тяжелого дня навалилась на него. Но сон не шел, в голове продолжали прокручиваться события этого дня, он вновь видел себя в роще трескучек, держал в руках пузырек с жидкостью, которая могла оказаться обыкновенным ядом. Вновь лежал в зарослях незнакомого мира, входил в ворота замка… Разговаривал с рэнитами. Он почти не сомневался, что встретил именно рэнитов и заключил с ними первый в истории человечества договор о сотрудничестве. Нет, первым наверняка был Дубров… Возможно, были еще и те, кто не вернулся отсюда… Вот откуда они знают интерлект…

Кто же они такие, рэниты? Торговцы знаниями? Случайно попавшая на Реану экспедиция? И как могут сочетаться высокие знания, о которых они говорят даже с некоторым пренебрежением, со всей этой примитивной жизнью, натуральным хозяйством, тяжелым физическим трудом?.. Он не сумел додумать мысль до конца, потому что каменный сон наконец сковал его.

Ему казалось, что проснулся он почти мгновенно, но по тому, как сильно сместилось к закату солнце, понял, что прошло не меньше трех часов. Он чувствовал себя бодрым и отдохнувшим, правда, есть хотелось еще сильнее и по-прежнему мучила жажда. С этим нужно было что-то решать. Едва он встал с твердым намерением заняться поисками пищи и воды, как над замком проплыл глубокий мелодичный звук. «Гонг или колокол… Может быть, это и есть сигнал к ужину?» – Ротанов натянул рубаху, вышел.

Пустой двор, пустая лестница… Тяжелая двустворчатая дверь, ведущая во внутренние покои замка, оказалась гостеприимно распахнутой. Ротанов не стал ждать специального приглашения и вошел. Здесь было что-то вроде центрального зала для приемов или трапезной. В центре зала стоял длинный обеденный стол, накрытый к ужину. Четверо знакомых рэнитов молча сидели у своих приборов. Ротанов скромно присел на свободное место. Никто не произнес ни слова и никак не реагировал на его появление. Все продолжали молча и неподвижно сидеть на своих местах, не прикасаясь к пище. Несмотря на мучивший его голод, Ротанов не стал нарушать приличий и терпеливо ждал вместе с хозяевами, только осторожно втянул носом воздух, стараясь по запаху определить, насколько съедобны местные блюда.

Кого же все-таки они ждут? От запаха пищи Ротанов испытывал мучительные спазмы в желудке. Пахло довольно аппетитно, чем-то вроде вареного гороха. Большой медный поднос в центре стола наполняло зеленоватое пюре явно растительного происхождения. «С этого я и начну», – решил Ротанов. Он уже собрался, игнорируя приличия, положить себе на тарелку этого самого пюре, как вдруг все поднялись. В дальней стороне зала открылась внутренняя дверь, и в комнату вошла женщина. Ротанов забыл о еде. Он узнал ее сразу же, с первого взгляда. Ее и невозможно было не узнать. Там, на картине, огромный до висков разрез глаз казался ему художественным преувеличением. Но глаза и на самом деле были такими. Если не считать этих огромных глаз, во всем остальном ее лицо было той правильной, старинной формы, какими рисовали иногда древние художники лица своих богинь…

Неожиданно для себя Ротанов обнаружил, что все еще стоит, в то время как все остальные давно уже начали ужин, не обращая на него ни малейшего внимания. Женщина ни разу не взглянула в его сторону, впрочем она вообще ни на кого не взглянула. Не сказала даже обычного, принятого за столом приветствия. Странным казался этот ужин в немом молчании. Может быть, между рэнитами существовали какие-то другие средства общения, кроме звукового языка? Иногда они обменивались острыми, едва уловимыми взглядами, и это было все.

Несколько раз, невольно забываясь, Ротанов вновь и вновь любовался лицом рэнитки. Ее движениями, одеждой. Тяжелые распущенные волосы перехватывала чуть выше лба массивная, из чеканного серебра, диадема, в самом центре которой, отражая блеск светильников, недобрым алым пламенем вспыхивал драгоценный камень. От всего облика женщины веяло какой-то древностью, словно вся она вместе с диадемой была отчеканена из старинного, потемневшего от времени серебра. Такими бывают только подлинные произведения искусства. Иногда Ротанову казалось, что он и в самом деле любуется лицом статуи – до такой степени рэнитка оставалась равнодушной к его откровенному разглядыванию.

Рэниты определенно как-то общались между собой. Оказывали друг другу за столом мелкие услуги. Ротанова же просто никто не замечал. Вокруг него словно образовался некий вакуум. Так, наверное, чувствовал бы себя слуга в далекое феодальное время, если бы за какую-то услугу ему разрешили сесть за один стол с господами.

Ощутив укол уязвленного самолюбия, Ротанов поспешил закончить трапезу и первым покинул обеденный зал. И опять никто не остановил его, хотя, возможно, следовало остаться и хотя бы убрать за собой посуду.

За столом никто не прислуживал. Похоже, в замке вообще не было слуг. Но не могли же эти пятеро сами вести все натуральное хозяйство замка? Одевать и кормить себя, лечить и развлекать, и долгие годы оставаясь в тесном замкнутом кругу, так равнодушно принять нового члена их сообщества! Чего-то он здесь определенно не понимал.

Прошло две недели, однако за это время он так ничего и не узнал о загадочных существах, бок о бок с которыми прожил все это время. Они действительно вели натуральное хозяйство. Работали не покладая рук с утра до вечера, но Ротанову редко удавалось видеть, как они это делали. С ним общались по мере необходимости и всегда давали дневное задание там, где не работал ни один из рэнитов. Вечером у него принимали дневную работу и давали задание на следующий день. Во время традиционного ужина он мог сколько угодно пялить глаза на прекрасную, как статуя, рэнитку – этим все его контакты с рэнитами и ограничивались.

Он рассчитывал, что вне замка найдет какие-то следы, проливающие свет на загадку появления рэнитов на этой планете в далеком прошлом. Кроме того, его интересовали трескучки. Даже беглого взгляда было достаточно, чтобы понять: здесь встречаются виды и формы, которых он никогда не видел на Реане… Не с ними ли связана загадка обратного перехода? Тем более неплохо было бы заранее подготовить себе дорогу к возвращению без помощи рэнитов. Одним словом, он решил предпринять экспедицию за пределы замка.

Ротанов закинул за плечи котомку с небольшим запасом продуктов, флягу с водой и грубое подобие ножа: приличное лезвие он так и не сумел выковать. С некоторым волнением он вышел за ворота, ежеминутно ожидая оклика и приказа вернуться. Однако его никто не окликнул. Вскоре дорога сделала поворот, и замок скрылся из виду.

Прежде всего Ротанов решил осмотреть место, в которое попал при переходе. Он хорошо помнил карту Реаны и сейчас безошибочно установил, что планета та самая, что никакого пространственного «сдвига» не было и, каким бы невероятным это ни казалось, оставалось лишь одно правдоподобное объяснение: он попал в прошлое Реаны, очевидно, в то самое прошлое, когда была нарисована картина. Полтора миллиона лет отделяло его теперь от людей. Человеческая цивилизация на Земле еще не успела родиться… Его воображение не способно было вместить тот гигантский отрезок времени, через который легко, почти буднично, перебросили его вот эти странные зеленые растения… Да полно, растения ли они? Может быть, нечто гораздо более сложное, нечто такое, с чем людям еще не приходилось сталкиваться?..

Взобравшись на ближайший холм, он осмотрел рощу треску-чек сверху и вдруг с удивлением заметил, что в сплошном океане зелени, затопившем планету, знакомая ему реановская роща сохранила свои прежние границы. Впечатление было такое, будто кто-то специально укоротил растения, подстриг их вершины гигантскими ножницами с одной-единственной целью – обозначить границы зеленого острова, сохранившегося в песках Реаны через полтора миллиона лет. Кто и зачем мог это сделать? Спустившись в рощу, Ротанов, к величайшему своему удивлению, установил, что стебли растений вовсе не были срезаны. На определенной высоте они постепенно становились невидимыми. Ротанов вспомнил один из отчетов, в котором говорилось, что трескучки на Реане не имеют корней… Здесь корни были в наличии, зато не имелось цветов и плодов… Впрочем, нет… Это не совсем так, потому что цветы в виде огромных трескучих погремушек здесь тоже были, но только за той границей, где кончалась роща, сохранившаяся на Реане в далеком будущем… Во всем этом была какая-то неясная ему закономерность. Ротанову казалось, что вот сейчас, в эту самую секунду, он поймет нечто очень важное. Известные факты уже сами собой выстраивались в некую еще не совсем ясную систему: «Нет корней в будущем, но зато они есть здесь, в прошлом. Никто никогда не находил настоящих плодов трескучки. Споры – это не плоды, все слышали о легендарном семени трескучки, но никто его не видел…»