Текст книги "Собрание сочинений. Том 5"

Автор книги: Артур Конан Дойл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 31 страниц)

Глава XXXIII
Как армия совершила переход через Ронсеваль

Раскинувшаяся на огромном пространстве равнина Гаскони и Лангедока зимой безводна и бесплодна, кроме тех мест, где быстротечный Адур и его напоенные снегом притоки – Лу, Олорон и По – бегут к Бискайскому заливу. К югу от Адура зубчатая линия гор, выступающая на горизонте, спускается в низины длинными гранитными выступами, разрезающими местность на «желоба», или узкие долины. За пригорками следуют холмы, за холмами – горы, каждый кряж возвышается над соседним, и наконец вырисовывается гигантская горная цепь, возносящая свои ослепительные, недоступные пики в пепельно-голубое зимнее небо.

Это спокойная страна, где медлительный баск в плоском берете, подпоясанный красным кушаком, обрабатывает свой жалкий участок земли или пасет своих тощих овец на склонах холмов. Страна волка и серны, бурого медведя и горного козла, страна голых скал и водопадов. И все же именно здесь волей прославленного Принца сосредоточилась доблестная армия; всю местность от Адура до перевалов Наварры заполнили ратники, бесплодные долины и обдуваемые ветрами пустоши огласились громкими приказами и ржанием коней. Ибо снова реяли на ветру боевые знамена, и через сверкающие белизной вершины лежал путь, который указала людям Слава в ту эпоху, когда они избрали ее своим вождем.

Все было готово для военных действий. От Дакса до Сен-Жан-Пье-де-Порта земля была усеяна белыми палатками гасконцев, аквитанцев и англичан – и всем им не терпелось двинуться вперед. Со всех сторон в рать вливались вольные стрелки, и вот уже у границ Наварры скопилось не менее двенадцати тысяч солдат-ветеранов. Из Англии прибыл брат Принца, герцог Ланкастерский, со свитой в четыреста рыцарей и сильным отрядом лучников; кроме всего прочего, супруга Принца благополучно разрешилась от бремени в Бордо, и Принц мог спокойно с нею расстаться, ибо мать и дитя пребывали в добром здравии.

Горные проходы все еще находились в руках бесчестного, изворотливого Карла Наваррского, который торговался и заключал сделки и с Англией и с Испанией, брал деньги у одной стороны, чтобы держать эти проходы открытыми, а у другой – чтобы никого через них не пропускать. Однако крепкая рука Эдуарда вдребезги разбила все планы и злые замыслы интригана. Английский принц не унизился ни до просьб, ни до льстивых увещеваний, но сэр Хью Калверли со своим отрядом неслышно перешел границу, и пылающие стены двух городов – Миранды и Пуэнта-делла-Рейна – явились для вероломного монарха предупреждением, что существуют металлы и помимо золота и что он имеет дело с человеком, которого обманывать опасно. Назначенная цена была заплачена, претензии удовлетворены, и перед завоевателями открылся доступ к горным проходам. Со дня праздника Богоявления начались сборы, смотры, и наконец в первую неделю февраля – через три дня после того, как Белый отряд влился в армию, – был дан приказ всей рати пройти через ущелье Ронсеваль. Холодным зимним утром, в пять часов, затрубили рога в деревне Сен-Жан-Пье-де-Порт, а в шесть отряд сэра Найджела численностью в триста человек был уже на пути к ущелью и в тусклом свете утра быстро продвигался вперед по крутой, извилистой дороге, ибо по приказу Принца они должны были первыми выйти на другую сторону и там ждать, пока не пройдет вся армия. На востоке уже разгоралась заря, и вершины грозных пиков заалели, хотя в долинах все еще лежала тень, когда воины подошли к длинному тесному проходу между отвесными скалами.

Сэр Найджел на своем вороном боевом коне, во всех доспехах, ехал впереди лучников, позади следовал с его знаменем Черный Саймон, а по левую руку Аллейн вез его щит с гербом и остро отточенное стальное копье с ясеневым древком. Горд и счастлив был сейчас рыцарь и то и дело оглядывался на длинную колонну ратников, мерным и быстрым шагом двигавшихся за ним.

– Клянусь апостолом, Аллейн, – сказал сэр Найджел, – этот проход – весьма опасное место, и мне хотелось бы, чтобы король Наварры преградил нам путь, ибо, отбив у него проход, мы совершили бы весьма почетное дело. Я слышал песню менестреля про некоего сэра Роланда, которого именно в этих местах убили неверные.

– Если вам угодно, достойный лорд, – сказал Черный Саймон, – я могу рассказать кое-что про эти места, ведь я отслужил два срока у короля Наварры. Тут есть монастырская гостиница, – вон виднеется крыша между деревьями, – там-то и убили сэра Роланда. Слева деревня Орбайсета, и я знаю дом, где продается отличное жюрансонское вино, если бы вы пожелали с утра опрокинуть кружечку.

– Я вижу дымок справа.

– Это деревня Лес-Альдудес, тут тоже есть харчевня, где вина наилучших сортов. Говорят, хозяин зарыл клад, и я нисколько не сомневаюсь, что если ваша милость позволит мне отлучиться, я бы убедил хозяина показать мне, где он его припрятал.

– Нет, нет, Саймон, – коротко ответил сэр Найджел, – забудьте проделки вольных стрелков. Ха! Эдриксон, я вижу, ты с удивлением смотришь вокруг, ведь эти горы должны действительно казаться чудом тому, кто не видел ничего, кроме Батсерских и Портсдаунских холмов.

Ухабистая, неровная дорога вилась по гребням невысоких холмов, по обе стороны тянулись лесистые кряжи, из-за них выступали более высокие горы, а дальше виднелись Южный Пик и громада Альтабиски, отбрасывавшая слева направо черную тень на долину. Из того места, где остановился Отряд, открывался вид на бесконечные буковые леса и пустынные склоны, заваленные камнями, все было бело от снега, до самого входа в ущелье, начинавшееся за этим нагорьем. Позади все еще были видны серые долины Гаскони, и в солнечных лучах, словно витки серебра, поблескивали ее реки. Куда ни глянь, за скалами в чаще сосновых лесов, сверкала, мелькая, сталь, меж тем как налетавший ветер доносил воинственную музыку могучей рати, стремившейся по всем дорогам и тропам к узкому горному проходу Ронсеваля. На уступах скал по обе стороны дороги также можно было заметить блеск оружия, развевающиеся знамена и воинов Наварры, смотревших вниз на чужеземную армию, проходившую по их территории.

– Клянусь апостолом! – воскликнул сэр Найджел, который, прищурясь, посмотрел на них. – Мы можем еще надеяться, что эти кавалеры не пропустят нас без боя, столько их скопилось на наших флангах. Прикажите ратникам приготовить луки, Эйлвард, – я не сомневаюсь, что там наверху найдутся достойные джентльмены, которые предоставят нам возможность добиться успехов.

– Я слышал, что Принц держит короля Наварры как заложника, – заметил Аллейн, – и говорят, что Принц поклялся лишить его жизни, если на нас нападут.

– Да, по-другому велись войны, когда славный король Эдуард взялся за это дело впервые, – с грустью сказал сэр Найджел. – Ах, Аллейн, боюсь, тебе не придется быть свидетелем таких сражений, ибо в наши времена люди больше думают о деньгах и выгоде, чем в старину. Клянусь апостолом, благородное это было зрелище, когда в один прекрасный день сталкивались две великих рати и все, кто давал какой-нибудь обет, неслись вперед, чтобы выполнить свой долг! А какие я видел сражения на копьях и даже принимал скромное участие в них! Рыцари бились ради услады души и любви к своим дамам! Никогда не скажу худого слова и про французов, ибо, хоть я и двадцать раз подъезжал к их рядам, не было такого случая, чтобы мне не встретился весьма достойный и доблестный рыцарь или оруженосец, дававший мне возможность совершить небольшой боевой подвиг. А после того, как все рыцари получали удовлетворение, начинался рукопашный бой, и обе армии сражались до тех пор, пока одна из них не одерживала верх. Клянусь апостолом, в те дни нам и в голову не приходило платить золото за то, чтоб нас пропустили через ущелье, и никто не стал бы держать заложником короля из опасения, что его люди нападут на наших! По правде говоря, если война будет продолжаться таким способом, я пожалею, что уехал из Туинхэмского замка, ибо я никогда не покинул бы свою дорогую супругу, если б не рассчитывал на почетные стычки.

– Однако, достойный лорд, – заметил Аллейн, – вы все же совершили несколько почетных деяний с тех пор, как мы покинули леди Лоринг.

– Что-то не припомню ни одного, – ответил сэр Найджел.

– Вы захватили пиратов и удержали крепость, осажденную крестьянами.

– Нет, нет, – возразил рыцарь, – это не боевые деяния, а всего только случайные дорожные приключения. Клянусь апостолом, не будь эти склоны чересчур круты для Поммерса, я подъехал бы к тем наваррским рыцарям и осведомился бы, не найдется ли среди них кто-нибудь, кто помог бы мне избавиться от мушки на моем глазу. Очень обидно видеть этот отличный проход, который мой отряд отстоял бы против целого войска, и в то же время идти по нему без всякого риска, словно это дорога от моей псарни к Эйвону.

Все утро сэр Найджел пребывал в скверном расположении духа, и его отряд, тяжело ступая, следовал за ним. Это был утомительный переход по каменистой тропе, а порой по глубокому снегу, и все же они до полудня достигли места, где ущелье выводило в нагорья Наварры, и увидели на юге, над горизонтом, очертания Памплонских башен. Отряд разместился в беспорядочно разбросанных хижинах горной деревеньки, и Аллейн до вечера стоял, глядя вниз на многочисленную армию, которая, сверкая копьями и щеголяя знаменами, выливалась из узкого прохода.

– Holà, mon gar, – сказал Эйлвард, усаживаясь на камень рядом с Аллейном. – Зрелище и впрямь заслуживает внимания, и стоило забраться так далеко, чтобы поглядеть на такое множество храбрых воинов и добрых коней. Наш маленький командир сердится из-за того, что мы мирно прошли через ущелье, но клянусь эфесом и ручаюсь, что, пока мы опять повернем к северу, мы еще не раз сразимся с неприятелем. Говорят, в войске короля Испании восемьдесят тысяч человек, и к тому же еще Дюгесклен с отборными французскими копейщиками, которые поклялись биться до последней капли крови за то, чтобы этот Педро не получил обратно свой престол.

– Но ведь и у нас огромная армия, – заметил Аллейн.

– Нет, только двадцать семь тысяч. Чандос уговорил Принца многих оставить в тылу, и, я полагаю, он прав, ибо в местах, куда мы идем, мало еды и еще меньше питья. Если человеку не дать мяса, а коню фуража, от них не больше проку, чем от намокшей тетивы. Однако, voila, mon petit, сюда идет Чандос со своей свитой; в его эскадронах столько знамен и вымпелов, что можно не сомневаться – под его стягом собралась вся высшая знать Англии.

Пока Эйлвард разглагольствовал, в ущелье внизу дефилировала мощная колонна лучников. Следом шел знаменосец, высоко подняв знамя с алым клином на серебряном поле, из чего следовало, что именно здесь находится прославленный воин. Он ехал на расстоянии стрелы от своего знамени, облаченный с головы до ног в стальные доспехи, а поверх них – в белое одеяние вроде балахона, которое волей судеб послужило причиной его гибели. Телохранитель, шедший позади, нес его шлем с плюмажем, а на голове у рыцаря была небольшая алая шапочка, из-под которой ниспадали на плечи белые, как лунь, кудри. Со своим длинным крючковатым носом и единственным сверкающим глазом, блестевшим из-под насупленной седой брови, он напомнил Аллейну какую-то свирепую хищную птицу. Когда взгляд его упал на знамя с пятью розами, реющее над деревней, он улыбнулся, однако путь его лежал в Памплону, и он проехал мимо, не отставая от своих лучников.

За ними следовали по пятам шестнадцать оруженосцев, все из самых знатных родов – сверкала сталь, развевались плюмажи, звенели доспехи, длинные прямые мечи звякали, ударяясь о стремена, а стук копыт боевых коней напоминал отдаленный рокот морского прибоя. Позади оруженосцев маршировали шестьсот лучников из Чешира и Ланкашира с гербом Одлея, а за ними и сам прославленный лорд Одлей в сопровождении четырех отважных оруженосцев – Даттона из Даттона, Дилвза из Доддингтона, Фаулхерста из Крю и Хокстона из Уэйнхилла, – все они снискали себе славу под Пуатье. За знаменем Одлея ехали двести тяжело вооруженных всадников, а за ними – герцог Ланкастерский с блистательной свитой, впереди – герольды в платье с королевскими гербами, по трое в ряд, на боевых конях светлой масти. По обе стороны молодого принца ехали оба сенешала Аквитании – сэр Гискар д'Англь и сэр Стефен Коссингтон, один держал знамя провинции, другой – знамя святого Георгия. Далеко позади Принца, насколько хватало глаз, тянулась нескончаемая река стали – шеренга за шеренгой, колонна за колонной; мелькали перья, блестело оружие, реяли флажки на пиках, блестели и покачивались бесчисленные геральдические знаки. Весь день любовался Аллейн этим пестрым зрелищем, и весь день лучник-ветеран, стоя рядом, обращал его внимание на различное снаряжение рыцарей из знатных семей и знаки на гербовых щитах прославленных воинов. Были тут золотые рыбы Пакингтонов, чернедь и горностаевое поле Макуортов, алые поперечники Уэйков, золото и синь Гровнеров, пятилистник Клифтонов, серебряные перья Бошанов, кресты Молине, алые стропила Вудхаусов, червлень с серебром Уорслеев, мечи Кларков, кабаньи головы Льюси, полумесяцы Бойнтонов, волк и кинжал Липскомбов. Так в солнечный зимний день рыцарство Англии продефилировало через мрачный горный проход Ронсеваля и вышло на равнины Испании.

Войска герцога Ланкастерского благополучно перевалили через Пиренеи в понедельник. А во вторник стоял суровый мороз, и земля звенела подобно железу под копытами коней, однако в тот же день сам Принц с основной частью своей армии прошел через ущелье и соединился с авангардом в Памплоне. Вместе с ним прибыли король Мальорки, король-заложник Наварры и свирепый дон Педро Испанский, тусклые голубые глаза которого вспыхнули зловещим огнем, когда их взгляд задержался на отдаленных вершинах его родины, отрекшейся от него. Под королевскими знаменами ехало немало отважных гасконских баронов и пылких островитян. Здесь были знатные сенешалы Аквитании, Сентонжа, Ла-Рошели, Керси, Лимузена, Аженуа, Пуату, Бигорры со знаменами и гербовыми щитами своих провинций. Были также доблестный граф Ангусский, сэр Томас Банастер с подвязкой на наголеннике, сэр Нил Лоринг, троюродный брат сэра Найджела, и длинная колонна валлийских пехотинцев, маршировавших под алым знаменем Мерлина. С рассвета и до захода солнца длинная вереница ратников извивалась по горному проходу, и при каждом их выдохе белые клубы поднимались в студеный воздух, словно пар над котлом.

В среду погода была менее суровой, и арьергард с бомбардами и военным обозом без затруднений прошел ущелье. Число вольных стрелков и гасконцев составляло в войске десять тысяч. Неукротимый рыжегривый сэр Хью Калверли и суровый сэр Роберт Ноллз со своими закаленными в боях, испытанными отрядами английских лучников возглавляли длинную колонну; а по их пятам шли буйные солдаты Бретейя, Нандона де Бажерана, одноглазого Камю, Черного Ортинго, Ланюи и других командиров, одни имена которых свидетельствовали о твердой руке и жестоких деяниях. Вместе с ними был первый рыцарь Гаскони – старый герцог д'Арманьяк, его племянник лорд Дальбре, хмурый и рассерженный нанесенными ему обидами, гигант Оливер де Клиссон, Капталь де Буш – краса рыцарства, весельчак сэр Пердюка д'Альбер, рыжебородый лорд д'Эспарр и длинный ряд неимущих жадных дворян пограничной полосы с роскошной родословной и тощим кошельком, которые спустились с гор из своих крепостей в надежде поправить дела, награбив в Испании добро и получив большие выкупы. В четверг утром вся армия встала лагерем в долине Памплоны, и Принц приказал участникам его совета собраться в старинном замке древнего города Наварры.

Глава XXXIV
Как Отряд развлекался в долине Памплоны

Пока военачальники держали совет в Памплоне, воины Белого отряда расположились в соседней долине, где стояли отряды Ланюи и Черного Ортинго, и принялись развлекаться фехтованием, борьбой и стрельбой из лука по мишеням, расставленным на склонах холма. Чтобы ничто не стесняло движений, молодые лучники сняли кольчуги, засучили рукава курток и, выстроившись в ряд, по очереди стреляли в цель; их смуглые руки и груди были обнажены, а льняные и каштановые волосы развевались на ветру; старшие – Джонстон, Эйлвард, Черный Саймон и еще человек пять-шесть – похаживали вокруг них, свысока и со знанием дела поглядывая на молодых, и то грубовато похваливали, то отпускали насмешливые замечания. Поодаль стояла кучка гасконских и брабантских арбалетчиков из отряда Ланюи и Ортинго и, опершись о свое незамысловатое оружие, внимательно следили за стрельбой англичан.

– Молодец, Хьюетт, отлично, – одобрил Джонстон молодого лучника, который застыл на месте, полураскрыв губы и опираясь на стержень, и смотрел вслед пущенной им стреле. – Как раз угодила в самое яблоко, впрочем, я и не сомневался в этом, лишь только запела тетива.

– Пускай стрелу мягко, но быстро и уверенно, – заметил Эйлвард. – Клянусь эфесом, mon gar, легко стрелять в такую вот неподвижную мишень, но когда прямо на тебя несется воин, заслонившись щитом и подняв меч, и сверкает глазами из-под забрала, ты вряд ли скажешь, что попадать в цель – дело нехитрое.

– В такую цель мне уже не раз случалось попадать, – ответил юноша.

– И будешь попадать опять, не сомневаюсь, дружок. Но послушай, Джонстон, кто этот парень, который держит лук, словно не лук, а пугало?

– Сайлас Питерсон из Хоршема. Да не щурь ты один глаз, когда пускаешь стрелу и не притопывай после с высунутым языком – от этого она не полетит быстрее. Стой прямо, действуй увереннее, как положено мужчине. Левую руку с луком держи неподвижно, а тетиву натягивай проворнее.

– Сам-то я копейщик, – заметил Черный Саймон. – Мне, по чести говоря, привычнее биться на копьях и мечах, чем стрелять. Однако я провел много дней среди лучников, разбираюсь в вашем деле и признаю, что в Отряде немало метких стрелков, мастеров своего дела, способных помериться силами с кем угодно и где угодно. И все же я не встречаю теперь таких искусников, каких знавал в былые дни.

– Вы рассуждаете здраво, – заметил седовласый Джонстон, повернув к говорившему лицо в рубцах и шрамах. – Извольте взглянуть туда, – добавил он, указывая на бомбарду, лежавшую посреди поля, – вот эта штука с ее дурацким грохотом и мерзкой сажей, которые вылетают из ее пасти, и нанесла ущерб хорошей стрельбе. Просто диву даешься, что такой рыцарь, как наш Принц, таскает за собой в обозе эту дрянь. Эй, Робин, рыжий лодырь, сколько раз я тебе говорил – не стреляй ты в упор при боковом ветре!

– Клянусь своими десятью пальцами, – вмешался в беседу Эйлвард, – каких искусных стрелков мне посчастливилось видеть при взятии Кале! Помнится, во время какой-то атаки один генуэзец высунул руку из-за щита и пригрозил нам, а мы стояли в сотне шагов от него. Сейчас же двадцать стрелков пустили в него стрелы, а потом, когда мы нашли генуэзца мертвым, оказалось, что у него в предплечье сидело восемнадцать стрел.

– Мне пришло на память, – заметил Джонстон, – что, когда большое судно «Кристофер», которое отобрали у нас французы, бросило якорь в двух сотнях шагов от берега, два лучника, малютка Робин Уитстафф и Илайес Бэддлсмир, выпустили каждые по четыре стрелы и начисто перерезали пеньковый якорный канат, и судно наскочило на береговые скалы.

– Да, что ни говорите, хорошие стрелки – редкость, – подтвердил Черный Саймон. – Однако я видел своими глазами, как ты, Джонстон, и ты, Сэмкин Эйлвард, и еще двое-трое из наших стариков стреляли не хуже тех, самых лучших. Разве не ты, Джонстон, состязаясь на стрельбище в Финсбери с отборными лондонскими лучниками, получил приз – жирного быка?

Неподалеку от беседовавших, опершись на арбалет, стоял смуглый черноглазый брабантец, прислушиваясь к разговору, происходившему на языке этого смешанного лагеря, понятном обеим нациям. Это был коренастый крепыш в шлеме и кольчуге; куртка, отороченная бархатом у ворота и на свисающих рукавах, свидетельствовала о том, что он человек с весом, младший командир или головной в шеренге.

– Никак не возьму в толк, – вмешался он, – почему вы, англичане, так любите эту палку в шесть футов. Если вас это развлекает, сгибайте ее, в добрый час, но зачем мне натягивать и спускать тетиву, если моя mouline [94]94
  Вертушка (франц.).


[Закрыть]отлично справляется с делом сама, не требуя от меня никаких усилий!

– Я не раз наблюдал хорошую стрельбу из вашего оружия с прикладом и стременем, – заговорил Эйлвард, – но, клянусь эфесом, дружище, при всем уважении к вам и к арбалету, я все же скажу: не мужское это оружие, и любая женщина сумеет выстрелить из него не хуже мужчины.

– Ну, спорить не стану, – ответил брабантец, – но что я знаю, то знаю: за все четырнадцать лет моей службы в армии не было случая, чтобы меня с моим арбалетом перещеголял в стрельбе какой-нибудь англичанин со своим луком. Клянусь тремя царями, я скажу даже больше: мой арбалет способен выполнять столь диковинные вещи, каких вы никогда не добьетесь с вашим луком.

– Хорошо сказано, mon gar, задорный петух и поет по-боевому, – заметил Эйлвард. – Сам-то я давно уже не упражнялся, а вот Джонстон потягается с вами – постоит за честь Белого отряда.

– А я побьюсь с вами об заклад на галон жюрансонского вина, что верх возьмет боевой лук, – заявил Черный Саймон, – хотя, пожалуй, кварта туинхэмского эля пришлась бы мне лично еще больше по вкусу.

– Принимаю вызов и готов с вами биться об заклад, – ответил брабантец; он снял куртку и обвел окружающих пристальным взглядом черных прищуренных глаз. – Но я не вижу подходящей мишени, нельзя же расходовать стрелы на эти щиты – в них попадет без промаха любой пьяный мужлан на деревенской ярмарке.

– Это опасный соперник, – шепнул Эйлварду, схватив его за рукав, один из английских ратников, – самый сильный стрелок из всех отрядов арбалетчиков. Это его стрела поразила насмерть коннетабля Бурбонского в сражении под Бринье. Боюсь, что ваш ставленник не выйдет с честью из состязания.

– Я целых двадцать лет вижу, как Джонстон стреляет, и ручаюсь за него головой. А ты что скажешь, старый боевой конь? Согласен потягаться с этим молокососом?

– Полно, Эйлвард, – ответил старый лучник, – мое время прошло, мы, старики, потрудились на славу, теперь пусть продолжат наше дело молодые. И не стыдно тебе, Сэмкин, выставлять напоказ человека, который когда-то и правда умел пускать стрелы, но теперь обессилел? Дай-ка мне потрогать этот лук, Уилкинс. Я уж вижу, что это шотландский лук, по тому, как расположены зарубки: верхняя – снаружи, а нижняя – внутри. Клянусь черным распятием! Добротный лук из тиса с глубокими зарубками, у него крепкая тетива, он навощен, его и в руки взять приятно. С этаким-то луком я, пожалуй, и сейчас еще мог бы попасть в крупную, заметную мишень. Подай мне колчан, Эйлвард, я люблю, чтобы стрела была из ясеня или из кизила.

– Так же как и я, клянусь эфесом, – молвил Эйлвард, – вот эти три с гусиными перьями подойдут.

– Да, дружок, подойдут. Я раньше выбирал перья с седловинкой для смертоносной стрелы, и с горбинкой, когда хотел только легко ранить. Возьму эти две. Эх, Сэмкин, глаза с годами застит туманом и рука теряет силу!

– Ну что вы там копаетесь? – спросил брабантец; едва скрывая нетерпение, он следил за обстоятельными, неторопливыми движениями соперника.

– Я охотно посостязался бы с вами, – заметил Джон-стон. – На мой взгляд, боевой лук куда более стоящее оружие, нежели арбалет, хотя доказать это, может статься, уже не в моих силах.

– И мне так думается, – заявил, ухмыляясь, арбалетчик.

Он вынул из-за пояса свою вертушку и принялся натягивать крепкую веревку, пока та не попала в щелкнувший затвор, затем извлек из колчана короткую широкую стрелу и с величайшей осторожностью вставил ее в ложе. Весть о состязании мгновенно облетела долину, и сбежавшиеся со всех концов английские лучники, сотни арбалетчиков и воины из отрядов Ортинго и Ланюи – к последним принадлежал брабантец – столпились вокруг противников.

– Вон та мишень на холме, пожалуй, подойдет нам, – сказал брабантец, – вы ее видите?

– Да, там какое-то серое пятно, – ответил Джонстон, глядя вдаль из-под ладони, – но расстояние очень велико.

– Тем лучше, тем лучше! Эй ты, Арно, стань поодаль, не то получишь стрелу в зоб. Ну, друзья, даю вам возможность полюбоваться, как я стреляю.

Он приложил арбалет к плечу и готов был нажать спусковой крючок, как вдруг с вершины холма снялся крупный серый аист и полетел над долиной, медленно взмахивая крыльями. Своим резким, пронзительным криком он привлек к себе всеобщее внимание, и смотревшие на него заметили, когда он подлетел ближе, что над ним кружит еще какая-то темная птица. Это был сокол, который, то паря над головой аиста, то нависая над ним с распластанными крыльями, готовился схватить в свои когти неповоротливую жертву. Обе птицы, занятые друг другом, все приближались к отряду стрелков, и, когда они оказались от них на расстоянии сотни шагов, брабантец высоко поднял арбалет, и раздался низкий звук его мощной тетивы. Стрела вонзилась аисту в подкрылье. Раненая птица перевернулась в воздухе и забилась в предсмертной судороге, падая наземь. Арбалетчики разразились криками одобрения. Но в ту минуту, когда стрела арбалетчика поразила аиста, Джонстон, который с натянутым луком в руках молча наблюдал за этим зрелищем, послал стрелу, пронзившую сокола. Затем, вырвав из-за пояса другую стрелу, он нацелил ее так точно, что, пролетев совсем низко над долиной, она пронзила аиста, когда тот еще не успел коснуться земли. Восторг лучников при виде этой двойной удачи перешел всякие границы. А Эйлвард даже заплясал от радости и с такой силой сжал в объятиях старого лучника, что их кольчуги затрещали.

– Ах, друг ты мой! – воскликнул он вне себя. – Придется мне угостить тебя кружкой вина! Ишь, старый пес, недостаточно тебе сокола, подавай в придачу еще и аиста! Позволь мне еще разок прижать тебя к сердцу!

– Уж больно лук добротен да крепка тетива, – заметил Джонстон, и его глубоко посаженные серые глаза весело заблестели. – Из этакого лука даже старый, ослабевший вояка, вроде меня, и то попадет в цель.

– Что же, вы удачно стрельнули, – сердито бросил брабантец, – однако отнюдь не показали себя лучшим стрелком, чем я, ибо я попал, куда метил, большего, клянусь тремя царями, не дано сделать ни одному стрелку.

– Не пристало мне хвастать, будто я стреляю лучше вас, ибо я наслышан о вашем великом мастерстве. Я только хотел доказать, что наш лук имеет кое-какие преимущества, – вы ведь не смогли на вашем арбалете натянуть тетиву так быстро, чтобы послать вдогонку вторую стрелу в падающую птицу.

– Согласен, тут вы оказались сильнее, – ответил арбалетчик, – но, клянусь святым Иаковом, сейчас я докажу вам, в чем мое оружие превосходит ваше. Я попрошу вас изо всех сил пустить стрелу над долиной, и посмотрим, какова дальность вашего выстрела.

Джонстон покачал головой и, посмотрев зорким взглядом на крепкий лук и толстую тетиву арбалета, заметил:

– Да, ваш арбалет силен, я ничуть не сомневаюсь, что он выстрелит дальше моего лука. Однако мне доводилось видеть, как иные лучники пускали свои ярдовые стрелы в такую даль, куда и вашим не долететь.

– Слыхать-то я слыхал, да, странное дело, никогда не видел своими глазами столь необычайных стрелков. Вот что, Арно, воткни колышки через каждые сто шагов, а сам встань у пятого колышка и принеси мне обратно мои стрелы.

Как только расстояние было отмерено, Джонстон, натянув тетиву до отказа, пустил стрелу, со свистом пролетевшую над рядами кольев.

– Здорово! Превосходный выстрел! – хором воскликнули присутствующие. – Она упала у четвертой отметины.

– Клянусь эфесом, стрела пролетела четвертый кол, – заявил Эйлвард, – я заметил, где ее подняли.

– Сейчас узнаем, – спокойно ответил Джонстон.

Тут подбежал молодой лучник и сообщил, что стрела на двадцать шагов перелетела четвертый кол.

– Значит, всего четыреста двадцать шагов! – крикнул Черный Саймон. – Ничего не скажешь, очень длинный лет. Однако сталь и дерево, вероятно, окажутся сильнее руки человека.

Брабантец выступил вперед, улыбаясь в предвкушении своего торжества, и натянул веревку на своем оружии. Крик восторга вырвался из груди его товарищей следивших за высоким полетом его тяжелой стрелы.

– За четвертый, – пробурчал Эйлвард. – Клянусь эфесом, она упала почти у пятой.

– Что вы, она перелетела пятый! – громко крикнул гасконец.

Прибежавший лучник, на бегу размахивая руками от волнения, сообщил, что стрела упала на восемь шагов дальше пятого кола.

– Ну, что вы теперь скажете, чья взяла? – заявил брабантец, пыжась и горделиво расхаживая среди своих рослых арбалетчиков, дружно приветствовавших его.

– Признаю, что вы одержали верх, – мягко ответил Джонстон.

– И одержу верх над любым лучником в мире, – запальчиво, не скрывая своего ликования, ответил победитель.

– Ну, ну, умерьте свою прыть, – вмешался рыжеволосый лучник; дюжий и плечистый, он возвышался над своими товарищами на целую голову. – Придется и мне перемолвиться с вами словечком, раз вы так уж распетушились! Куда это подевалась моя рогатка? Клянусь святым Ричардом Хамполским, чудно будет, если я не переплюну его с этой его штукой; на мой взгляд, она больше похожа на мышеловку, чем на оружие воина! Ну как, вы не прочь потягаться еще со мной или с вас уже хватит?

– Пятьсот восемь шагов – это более чем достаточно, – ответил брабантец, покосившись на своего нового противника.

– Брось, Джон, зачем гнешь дерево не по себе? Ты же никогда не был сильным стрелком! – шепнул ему Эйлвард.

– Не беспокойся, Эйлвард; я, правда, многого не умею, но кое в чем знаю толк. Вот забрал себе в голову, что смогу выстрелить дальше, чем он, если только мой лук не треснет.

– Что ж валяй, лесник, валяй, балда! Выступай смелее, Хампшир! – со смехом подзадоривали лучника его товарищи.

– Клянусь душой! Смейтесь, сколько влезет, – воскликнул Джон, – но да будет вам известно, что меня учил делать длинные выстрелы сам старик Хоб Миллер из Милфорда.

С этими словами Джон сел на землю и, поместив большой черный лук так, что подошвы уперлись в рукоять, он наложил стрелу на тетиву и обеими руками стал тянуть ее к себе до тех пор, пока наконечник не оказался на уровне основы. Старый лук скрипел и стонал, и тетива вибрировала от сильного натяжения.

– Кто этот болван, который стоит на пути моего выстрела? – спросил лучник, вглядываясь в даль.

– Он стоит по ту сторону моего колышка, – ответил брабантец, – ему нечего опасаться.

– Что ж, пусть простятся ему его прегрешения! Хотя, пожалуй, сто ит он слишком близко, чтобы ему угрожала моя стрела.