Текст книги "Русская жена эмира"

Автор книги: Артур Самари

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

полковник не испытывал особого волнения – идти на бой с врагом куда страшнее. Вместе

с тем не было и радости, хотя путешествие сулило ему огромные деньги. Николаева

скорее беспокоило завершение этой экспедиции, когда придется убрать свидетелей.

Открыв глаза, Виктор заметил в углу книжный шкаф, в котором красовались книги с

золотистыми переплетами. «Что там за книги? Может, есть что-нибудь интересное?» – и

Виктор поднялся с дивана.

На книжной полке среди английских и арабских томов оказалось немало русских.

Николаев выбрал о путешествии Миклухо-Маклая в страну папуасов – одно из его

любимых произведений. Прочитав эту книгу в юношеские годы, он так загорелся

любовью к путешествиям, что самому захотелось совершить нечто подобное. Но

осуществить такое не хватило духу. Да и в карьере военного тоже казалось достаточно

романтики. «Правильный ли я тогда сделал, отказавшись от мечты путешественника? -

спрашивать он себя в последние годы. – Кто знает, может быть, сейчас я стал бы

знаменитым исследователем новых земель». В ответ Николаев лишь пожал плечами. «Не

стоит сожалеть, потому что прошлое уже не вернешь», – с грустью размышлял он.

В комнате стало темнеть. Николаев встал на стул и сам зажег лампу на люстре, а затем и

вторую – на столике у окна. После уселся в кресло и погрузился в чтение, отправившись с

Миклухо-Маклаем на острова Новой Гвинеи к папуасам.

Он совсем не заметил, как минули два часа. Книга унесла его в райский уголок земли,

где ласковое море, джунгли. Однако стук в дверь заставил его вздрогнуть. И полковник

вновь очутился в тревожной Бухаре.

Николаев открыл дверь и увидел слугу эмира. Тот учтиво протянул ему большой узел,

сказав:

– Его величество ждет вас у себя.

– Передайте Его величеству, что сейчас явлюсь.

Николаев развязал узел на столе: там был дорогой синий халат, белоснежная чалма и

сапоги с изогнутым носом. Тут же советник скинул мундир и облачился в восточный

наряд, затем с лампой в руке зашел в спальню и глянул в зеркало в рост человека с

38

резными узорами. Вид был нелепым: светлое лицо, рыжие брови все равно выдавали в

нем человека христианской веры.

И когда в этом наряде полковник вошел в кабинет эмира, тот не сразу признал

советника: «Кто это такой явился, без…», – и вдруг эмир рассмеялся, показывая белые

зубы:

– Из тебя мусульманин не получится, слишком уж белым родился.

– Но ведь бывают же рыжие таджики, – возразил Николаев.

В разговор вступил начальник охраны Таксынбай, который сидел на стуле у стены:

– Может, господину советнику брови покрасить хной, тогда они станут темными?

– Это хорошая мысль, – поддержал эмир, – но тогда надо будет и лицо вымазать сажей,

чтобы стал черным.

И Алим-хан расхохотался и откинулся на спинку кресла, тем самым выставив из-под

халата свой круглый живот. Шутка Алим-хана рассмешила всех.

Быстро успокоившись, эмир принял серьезное лицо и обратился к Николаеву, который

уже сидел в кресле:

– Что это я так развеселился – не к добру. Итак, поговорим о нашем караване. Виктор,

думаю, нет надобности знакомить тебя с Таксынбаем – его отряд будет охранять твой

обоз. Хоть мои гвардейцы – верные люди, и все же не должны знать о грузе. Кроме

солдат, караван будут сопровождать погонщики лошадей. Это из верных людей Даврона,

но и им не нужно знать о золоте. Хоть дервиши презирают деньги, кто знает, что

случиться с их разумом, когда увидят столько драгоценностей.

– Ваше высочество, Но солдаты и погонщики все равно догадаются, что это очень

ценный груз, коль караван сопровождает личная охрана эмира, да еще груз прячут в

пещере, – возразил полковник.

– Пусть догадываются – это не опасно, ведь о пещере будут знать единицы. Да и после

часть свидетелей отдадут свои жизни во имя тайны Бухары. Теперь о том, какие роли я

дал вам. Таксынбай, солдаты – в твоем ведении, а дервиши будут слушаться только

Даврона. Над вами будет стоять мой советник Николаев – слушайтесь его во всем. В пути

именуйте его купцом Одылбеком. За сохранность каравана отвечает полковник, потому

его приказы должны исполняться без всякого рассуждения. Таксынбай, ты понял меня?

– Да, Ваше величество, все в вашей воле.

– Вот и хорошо. Вот что еще: если кто-либо захочет сбежать из каравана или похитить

золото, то таких расстреливать прилюдно, дабы у других пропала такая охота. Никого не

щадить, ведь речь идет о казне эмирата, бухарского народа. Помните это и берегите казну,

даже ценой своей жизни. Ваши старания будут очень щедро вознаграждены. А сейчас

идите в караван-сарай Даврона. Там, надеюсь, уже закончились приготовления. Но перед

дорогой нужно прочитать благодарственную молитву, – и эмир, вознеся ладони перед

лицом, стал тихо читать молитву. Остальные сделали то же самое. Для Николаева этот

ритуал был лишь данью уважения к религии друга. В конце краткой молитвы Алим-хан

произнес «Амин» и облегченно вздохнул.

Затем эмир подошел к Николаеву, который уже вытянулся, как подобает офицеру, забыв

о своем азиатском одеянии. На это Алим-хан слегка улыбнулся, пожал ему руку и дал

совет:

– Виктор, запомни, мусульманин должен ходить с чуть склоненной головой, в знак

покорности пред Всевышним. Величие духа у нас не приветствуется. Желаю успешного

завершения дела. Я буду молиться за вас. А теперь скачите в караван-сарай Даврона:

золото уже там, его доставили на арбах. Караван, должно быть, уже готов.

39

После этих слов эмир шагнул к Таксынбаю и тоже крепко сжал ему руку:

– Не своди глаз с людей, никому не доверяй. А в твое отсутствие я позабочусь о твоей

семье, а когда вернешься, то станешь очень богатым человеком.

В ответ крупное лицо Таксынбая засияло. Он понял намек правителя: до возвращения

каравана в Бухару семья Таксынбая, в том числе его отец и мать, будут в руках эмира.

Вдруг если он надумает бежать с золотом, то вся семья будет казнена. Такое решение не

обидело Таксынбая, ибо сам поступил бы так же.

Алим-хан проводил гостей до приемной, чего ни когда не делал, и вернулся к себе.

Затем он застыл у окна, раздвинув шторы. От этих людей зависела его благополучье.

Внизу, дворцовую лестницу освещали керосиновые лампы на длинных ножках. Там же

стояли конники в ожидавшие Николаева и Таксынбая, и когда те появились, все вместе

ускакали и скрылись во мраке. Осталась лишь стража дворца. «Хорошо, что ночь

выдалась темной – значит, Аллах на нашей стороне», – подумалось эмиру.

Тогда Алим-хан погрузился в кресло и тяжело вздохнул: «О Всевышний, не оставь меня

в столь трудные дни, ибо вся надежда лишь на тебя».

Двигаясь верхом по дворцовой части, Николаев отметил про себя: все лампы потушены,

мертвая тишина и не видно ни одного стражника. Должно быть, это сделали намеренно,

чтобы никто не видел, как увозили казну. Проезжая мимо дома Натальи, в ее спальне

заметил огонек. «Если она не спит, то читает какую-нибудь книгу». В эту минуту

Виктору ужасно захотелось увидеться с нею, обнять и поцеловать любимую перед

дорогой. Кто знает, чем закончится это путешествие, если случайно охрана узнают об

истинной цене груза. И тогда не просто устоят перед соблазном завладеть, хоть горстью

золота. Даже разум перестает слушаться, и самые тихие люди совершают невероятные

злодейства.

Как только они покинули цитадель и оказались за его воротами, их встретил отряд

Таксынбая, которые ждали своего командира. Все вместе поскакали по улицам пустого

города. Кругом стояла тишина и лишь временами встречались им ночные сторожа,

которые ходили по кварталам и громко оповещали горожан: «Люди Бухары, спите

спокойно! Люди Бухары, в городе все спокойно». При этом стучали деревянной

трещоткой в такт своему голосу. И увидав солдат, как обычно, они прижимались к

стенам домов и кланялись.

Когда всадники подъехали к караван-сараю, ворота оказались запертыми. Но их сразу

отворили, и сам Даврон встретил их в поношенном халате.

Двор был полон лошадей, с двух боков груженые полными хурджунами.

– Сколько их? – спросил Николаев, спустившись с коня.

– Девяносто один, – ответил дервиш.

– А где твои люди?

– В келье, перед дорогой молятся. Но они уже готовы тронуться.

– Тогда в путь, выводите караван.

– Слушаюсь, господин Одылбек, – склонил голову глава дервишей и зашагал к келье.

Там, у дверцы он объявил своим людям об отправке. Пять дервишей в изношенных халах

и в круглых тюбетейках прервали молитву и встали с мест.

Погонщики лошадей вышли во двор. Каждый уже знал свое место в караване. Они

стали выводить животных на пустырь, строя их один за другим. Караван растянулся на

сто с лишним аршинов. Во главе встали Одылбек и Даврон с помощником, а остальные

дервиши должны были следить за строем каравана. Солдаты же растянулись вдоль

40

лошадей, и ряд замыкал Таксынбай со своими подручными. В таком порядке они ушли

их города через Каршинские ворота.

За городскими стенами началась степь, вся во мгле.

Даврон хорошо знал дорогу через большую степь к горам Памира и потому повел

караван уверенно.

ПЕРВАЯ ЖЕРТВА

Огромная каршинская степь.

Караван двигался по ночам, чтобы не привлекать внимания пастухов или дехкан,

которые ездили на своих арбах на близлежащие базары. К тому же ночная степь была

куда приятней, чем дневной зной с палящим солнцем. Зато днем приходилось отсыпаться

прямо в степи, среди высохших кустов, где бегали ящерицы, а иногда ползали змеи -

кобра или гюрза. Чтоб палящее солнце не очень мучило солдат, Николаев велел натянуть

шатры над головами спящими. А дежурившие солдаты ходили вдоль лежавших на земле

лошадей и смотрели по сторонам.

Как-то в середине дня, после дежурства, один из солдат вернулся под навес к спящим

людям. Положив под голову походный мешок, он лег на песок рядом с другими. Только

стал засыпать, как за спиной услышал шипение. И тотчас сон пропал. Солдат резко

обернулся и совсем рядом, на песке увидел кобру. Испуганная резким движением

человека, змея вмиг вытянулась, подобно свечке, готовая кинуться на обидчика. От

страха тот закричал и замахнулся на нее рукой. И тут кобра укусила его в руку. Затем

спешно уползла в кусты, оставив за собой волнистый след.

А солдат, обезумев от страха, начал бегать между шатрами, крича во все горло: «Меня

укусила змея, меня укусила кобра! Спасите меня, я умираю…».

Тем временем Одылбек не спал. Купец сидел под навесом, заложив под себя ноги, и

наблюдал за дежурными солдатами и поварами, пока Таксынбай и Даврон отсыпались в

своих шатрах. Услышав крики, Одылбек вскочил на ноги. Но ничего не мог понять, о чем

кричит безумный солдат, пока в его словах не расслышал: «змея».

От дикого крика все стали просыпаться. Испуганные солдаты и погонщики, еще не

успевшие отойти ото сна, вышли из шатров и сразу заметили безумца. Но самым

удивительным было то, что за тем солдатом гнался купец Одылбек. Когда это удалось,

Одылбек повалил его и придавил коленом к земле. Молодой солдат еще плакал.

Все кинулись к ним, образовав круг. Купец же грозно крикнул: «Глупец, не двигайся, не

двигайся, иначе помрешь! Я тебе помогу». Солдат уверовал его словам и не стал

метаться, а лишь таращил глаза на сослуживцев.

Одылбек разглядел место укуса. Змея оставила две ранки чуть выше запястья, откуда

сочились струйки крови. После осмотра купец скинул с себя халат и на порвал на рукаве

лоскут от желтой рубахи. И им же связал руку чуть выше ужаленного места, желая

остановить приток крови. Несчастный солдат все стонал: «Помогите мне, спасите, у меня

трое малых детей, что будет с ними?»

– Быстро мне воды, – крикнул Одылбек, и двоя кинулись к котлу, где варилась еда.

Пока несли воду в медном чайнике, солдаты и погонщики смогли рассмотреть этого

странного купца с близи, который держался от них в сторонке. Только теперь солдаты

разглядели в нем христианина, хоть и был в мусульманском наряде. Другие же приняли

его за памирского таджика или турецкого купца – среди них тоже встречаются

рыжеватые. И что удивительное, это человек был столь велик, если даже повелевал

самим Таксынбаем, который был в чине генерала.

41

Едва в спешке доставили воду, Одылбек смыл рану и стал высасывать кровь с места

укуса. Пораженный Таксынбай решил остановить его:

– О, почтенный Одылбек, что вы делаете? Это опасно!

– Надо срочно высосать яд, иначе его спасти.

– Не смейте этого делать! За вашу жизнь я отвечаю перед эмиром. Это неразумно: вы

можете погубить себя.

– Я сразу выплевываю отравленную кровь.

– Пусть это сделает другой. Кто близкий друг у этого солдата? – спросил начальник

отряда.

Никто не отозвался. Тогда Таксынбай пристыдив своих людей: «Какие же после этого

вы гвардейцы!». И после вышел пожилой солдат и сказал:

– Мне как-то доводилось высасывать яд из ноги брата, и я готов сделать это снова.

Однако купец предупредил его:

– Если у тебя есть какая-нибудь ранка во рту, то не делай этого, ибо через нее яд

попадет в кровь, тогда сам погибнешь.

– У меня все чисто.

Опытный солдат опустился на колени и стал высасывать кровь. Одылбек сказал ему:

«После каждого раза рот поласкай водой», – и дал ему в руку кружку. Тот так и делал. Но

несчастный солдат все еще стонал со словами: «Я умираю, я умираю». И в самом деле,

через короткое время его лицо было уже мокрым от пота и стало трясти.

– Это не поможет, все равно он умрет, – уверенно заявил Даврон и склонился над

умирающим. – Я знаю, что надобно делать в таких случаях. Ну-ка, расступитесь! Да, и

закройте глаза этому солдату тряпкой.

Как только это сделали, Даврон вытянул руку солдата в сторону. Затем дервиш

выхватил из ножен саблю и резким взмахом отрубил солдату полруки. Тот успел лишь

вскрикнуть, как голова его повисла, он лишился чувств или вовсе умер. Никто не ожидал

такого, и все уставились на Даврона. Однако тот остался равнодушен, ибо по своей

природе был решительный человек.

– Кажется, он умер, – тихо сказал кто-то.

– От такого люди не умирают, – успокоил всех Даврон. – Он просто лишился чувств. В

таких случаях лишь это может спасти.

Молодые солдаты увели глаза в сторону от столь неприятного зрелища. Они еще не

воевали и не видели рубленых рук, ног и голов. У несчастного солдата с места среза

обильно стекала кровь.

Даврон срочно дал указание принести ему масло. Кто-то из дервишей кинулся к котлу и

столь же быстро вернулся с медной чашкой. Глава ордена взял с земли горсть пыли и

высыпал ее в масло. Затем все перемешал. Получилась темно-желтая каша, которую он

приложил к ране. В завершении снял с пояса кусок материи и плотно обмотал

отрубленную руку, чтобы остановить кровь.

– А теперь давайте вознесем молитву за нашего брата, – предложил Даврон, и все

опустились на колени. И дервиш затянул молитву своим мелодичным голосом.

После этого оставалось только ждать. Все стали на ноги. Перед уходом, Одылбек

накрыл больного своим халатом. Никто не знал, выживет ли он. Солдаты вернулись к

своим шатрам, и прежде чем лечь, осмотрели ближайшие кусты, а некоторые и вовсе

срезали их саблями, очищая опасные места. У многих пропал сон и лежали с открытыми

глазами, мечтая или воспоминая о доме. Некоторые стали тихо шептаться между собой:

– Жалко Турсуна, – сказал один.

42

– Да, не повезло бедняге, – согласился другой.

– Теперь, если даже останется в живых, кому он нужен, безрукий мужчина? Ни один

богач не возьмет его на службу.

– Да и в хозяйстве от такого нет особого толка. Остается ему одно: открыть на базаре

свою лавку.

– Для таких дел надобно крупная сумма.

– Знаешь, меня очень удивил этот светлолицый купец Одылбек. Он какой-то странный:

вроде из наших и вроде – не наш.

– Это русский человек, как-то я видел его у гостиницы, но тогда на нем была одежда

русских военных. Должно быть, очень важный человек.

– Ты прав. И здесь он главный. Значит, еще занимается и торговыми делами. Говорят,

это его товар.

– А он молодец, истинный мужчина, хотя не наш человек. Ты видел, как кинулся

спасать нашего брата, мусульманина. Интересно знать, что за груз мы везем в

Афганистан? Может, это золото? Хурджуны неплотные, но тяжелые.

– Вряд ли, откуда у этого чужака может быть золото? Столько богатства нет даже у

нашего эмира.

– Да, верно. Тогда, может быть, это товар самого эмира, а русский лишь должен

доставить его.

– Такое не возможно. Сам подумай, кто доверит столько золото какому-то чужаку, разве

у эмира нет родни, преданных министров и генералов? Нет, это явно не золото.

– Согласен с тобой. Если эти товары военного человека, то это как-то связано с войной.

Значит, в хурджунах находятся порох, дробь, патроны и всякое такое.

– Разумная мысль. Они не хотят, чтобы мы прознали их тайну, ведь все говорят, что

скоро может начаться война с русскими. Эти кяфиры уже захватили Карши, а эмир

почему-то молчит. Неужели они такие сильные, что даже наш великий правитель

страшится их?

– Одного я не разумею: если русские – наши враги, то почему эмир держит возле себя

этого человека? Сказывают, в Бухаре есть еще и другие русские, они учат наших солдат.

Ничего не пойму.

– Об этом я думаю так: эти русские ненавидят тех русских, которых теперь называют

Советами. Говорят, они настолько опасные, что даже убили своего «белого» царя и взяли

власть в свои руки.

– Плохое дело политика. Какая-то неразбериха. Лучше держаться от него в стороне.

Пусть этот русский везет что хочет, наше дело стеречь караван и не задавать лишних

вопросов.

– Согласен с тобой. Давай лучше постараемся заснуть. Нам надобно немного

отдохнуть.

Николаев тоже не мог заснуть, хотя сама жара клонила человека ко сну. Он лежал под

навесом на коврике, в сторонке от других. Все должны чувствовать, что здесь главный

человек он, иначе рядовые выйдут из подчинения, если он будет вести себя с ними как

ровня. Таков азиатский уклад мысли. Даже в случае со змей полковник не должен был

спасать укушенного солдата, подвергая себя опасности. Однако советник не смог

удержаться: в русской армии царит иной дух.

Вскоре Николаев уже думал о другом. Его мысли были посвящены любимой женщине и

тому, как сложится их дальнейшая жизнь. И виделось оно ему таким. Они поселятся в

одном из городов Европы, среди русских иммигрантов, а после выстроят там особняк и

43

заживут там мирной жизнью. Может статься, со временем Наталья родит и второго

ребенка. Однако с этим делом нужно быть осторожнее, ведь растить детей – сложное

дело. С такими мыслями Николаев стал засыпать – веки стали смыкаться, как вспомнил

про раненого солдата: жив ли он, прошло уже больше часа.

Солдат лежал в двадцати шагах от шатра советника. Над головой раненого был натянут

шатер. Одылбек склонился над ним и легонько потряс за плечо. Тот не шевельнулся.

«Неужто помер?» – мелькнуло в его голове. Тогда он принес из своего шатра бурдюк воды

и полил на лицо солдата. В это время к нему подошел Таксынбай и стал молча

наблюдать. Через минуту глаза раненого открылись. На лице полковника мелькнула

легкая улыбка.

– Воды хочешь? – спросил у него купец.

Солдат не ответил, видимо был крайне слаб. Это было заметно по его тусклым глазам.

Но стоило поднести к его губам пиалку, как сделал несколько глотков и сразу застонал.

Одылбек взглянул на его больную руку: вся повязка впитала в себя кровью и стала

багрового цвета. Местами она подсохла, и кровь уже не сочилась. Появилась надежда на

выздоровление.

– Мужайся и терпи, ты будешь жить, – успокоил его купец и ушел к себе.

Таксынбай же постоял возле больного еще с минуты, затем с недовольным видом

сплюнул в сторону и тоже зашагал к своему шатру. А солдат все стонал.

Николаев проснулся к вечеру. Солдаты уже были на ногах и крутились у котла в

ожидании сытного обеда – на этот раз сготовили шурпу – мясной бульон с морковью и

репой. Вдруг полковник заметил свой бережно уложенный халат у входа, им он укрыл

раненого солдата. Почему он здесь? Затем глянул в шатер ужаленного. Шатер был пуст.

Николаев изумился: куда же тот делся?

Надев халат и чалму, Одылбек обратился к солдату, который прислуживал. Тот уже знал,

что требуется купцу и вмиг принес бурдюк и стал лить воду на голову Одылбека. Затем

этого же солдата купец отправил за Таксынбаем, который находился где-то среди людей.

Командир явился с бодрым видом, в распахнутом халате и склонил голову перед

купцом:

– Почтенный Одылбек, говорят, вы меня звали?

– Как обстановка? – спросил советник. – Почему с обедом опаздываете? Скоро будет

темнеть и надо трогаться в путь, а еда не готова…

– Причина в том, что на сей раз мясо оказалось жестким – старая овца и никак не

сварится. Это не моя вина, баранов в Бухаре покупал Даврон.

– Впредь еду начинайте готовить раньше обычного. А где тот ужаленный солдат, что-то

я не вижу его?

– Бедняга умер: много крови из него вытекло. Да хранит его душу милостивый Аллах.

Амин! Мы уже похоронили беднягу.

– Ладно. Какова обстановка в стане? О чем говорят солдаты? Они догадываются о

грузе?

– Нет. Через своего человека я подбросил солдатам вашу мысль, что мы везем порох,

патроны и поэтому такая усиленная охрана. Вроде поверили и успокоились. А вот с

погонщиками никак не получается, они не хотят раскрывать душу. Все больше говорят о

жизни, о ценах на базаре. Похоже на то, им совсем неинтересно, что в этом караване.

– Если это так, то хорошо. Еще вопрос: люди довольны едой?

– Таких разговоров не было. Да и как быть недовольными, если каждый день получают

большие куски баранины. Такого у них дома не бывает.

44

Был седьмой день пути. Караван еще двигался по степи, а между тем уже виднелись

горы. Как обычно, Николаев пробудился от сна ближе к вечеру. И стоило поднять голову,

ему в глаза бросилась надпись на песке, рядом с красно-синим ковриком: «Турсуну дали

яд. Это сделал Таксынбай». Полковник глянул вокруг. Рядом никого, кроме его солдата,

который сидел на песке и свесил голову, видимо, дремал. Остальные лишь просыпались,

и по одному выползали из-под навеса. Должно быть, сейчас этот человек наблюдает за

ним из укрытия, решил Николаев и стер рукой надпись. Еще ему подумалось: «Это мог

сделать только человек, который был дружен с Турсуном, и он надеется, что я накажу

убийцу. Нетрудно догадаться, зачем Таксынбай избавился от тяжелобольного: ему не

нужна такая обуза». Однако советник не собирался вмешиваться в такие дела, не желая

портить отношения с начальником охраны, хотя в душе осуждал его. В боях против

«красных» полковник Николаев никогда не бросал своих солдат и боролся за их жизни до

конца. И тут советника обожгла страшная мысль: «Значит, у Таксынбая имеется яд. А

вдруг в какой-то момент он решит и меня отравить? Может, это приказ самого эмира,

когда я окажусь ему ненужным, то есть лишним свидетелем захоронения золота? Нет, это

невозможно, хотя кто знает. На Востоке люди говорят одно, а делают совсем другое».

Перед отправкой каравана Николаев обедал под шатром, сидя на коврике и держа чашку

с куском хлеба. В это время к нему подсел командир охраны с большой костью в руке,

при этом откусывая жирные куски.

– Что нового, командир? – спросил Одылбек.

– Один из погонщиков усердно интересуется грузом и говорит своим братьям-

дервишам, что в наших хурджунах золото. Он даже ощупал некоторые мешки. Мне это

не по душе: как бы он не сбил других с пути на захват каравана. Будь мой человек, я знал

бы, как с ним поступить, но это человек Даврона.

– Об этом ты известил Даврона?

– Да. Он сказал мне, что сам будет приглядывать за ним. Почтенный Одылбек, что если

этот погонщик разнесет весть о золоте и подговорит людей? Разве мы можем ждать?

Впрочем, если вы прикажете, я тотчас уберу погонщика. Вы здесь главный.

Советник задумался и опустил свою чашку песок. Таксынбай же продолжал откусывать

куски мяса.

– Пока ничего страшного не случилось и пусть все остается как есть. Если же мы убьем

погонщика, то люди еще больше поверят в то, что в хурджумах золото. Они так и будут

говорить: его убили из-за тайны. Да и не стоит портить отношения с Давроном – а вдруг

он от обиды сам начнет толкать солдат к захвату каравана. Одним словом, нам в пути

нельзя сориться. Это очень опасно. Все люди должны спокойно делать свое дело. Так

что, без моего ведомо ничего не делать. Да, почему ты отравил Турсуна?

Вопрос так поразил командира, что кость с мясом застыла возле его рта. Он был крайне

удивлен и растерян. Тем самым советник дал понять, что в караване и у него имеются

свои люди, которые обо всем докладывают. Так что, не стоит затевать против него козни,

если вдруг такие намерения возникнут.

– Этот бедняга, – начал оправдываться командир, – для нашего каравана был обузой. Все

равно он умер бы. Я лишь облегчил его мучения.

Полковник ничего не ответил.

ЗАГОВОР

Караван уже близился к горам, и все чаще стали появляться кишлаки. Город Карши они

обошли стороной на расстоянии, так как там уже хозяйничали большевики. Чтобы

45

незаметным образом проникнуть в горы Байсуна, минуя всякие села, им следовало знать

местность с ее тропами. В таком деле Даврон был незаменим: здесь прошли его молодые

годы. Все было ему знакомо: кишлаки, горные хребты с ущельями, пещерами и

родниками. Когда Даврон принял посвящение в религиозный орден дервишей, то с

другими единоверцами он не раз путешествовал по этим местам. В горах, уединившись

от мирской жизни, они всецело отдавались молитве, то есть общению со Всевышним. И

самые рьяные у них доводили себя до столь иступленного состояния, что слышали голос

самого Творца.

Даврон удачно провел караван между селения, и обоз устремился в глубь высоких гор.

«Дальше будем двигаться днем, – сказал Даврон, качаясь в седле рядом с полковником. –

Теперь нам можно не опасаться людей: в летнюю пору тут редко встретишь пастухов,

они бывают тут весной, пока на склонах зеленеет трава». Караван шел к цели и

оставалось совсем немного. Место же сокрытия казны знал только Даврон.

Еще день по горной долине, и вереница лошадей подошел к берегу маловодной речки.

Там, на широкой поляне, дервиш обратился к Одылбеку, сдерживая своего коня:

– Пещера недалеко отсюда, здесь нам надобно остановиться. Дальше посторонним

людям нельзя.

– Наконец-то мы добрались, – легко вздохнул Одылбек и поднял правую руку – это был

знак о привале.

Караван застыл на месте, вытянувшись в длинную цепочку вдоль берега. В это время к

Одылбеку подъехал Таксынбай и удивленно спросил:

– Что случилось? Неужели добрались?

– Да, мы уже на месте, – ответил полковник, улыбаясь.

– Какая радость, наконец-то! Слава Аллаху, добрались спокойно.

По такому случаю даже на лице Даврона мелькнула легкая улыбка. Чаще всего его лицо

выглядело серьезным, озабоченным.

– Радоваться еще рано, – предостерег советник. – Мы еще не довели дело до конца, и

потому нам нельзя расслабляться. Пока наш караван разместится на этой поляне. Это я

поручаю тебе, Таксынбай. Но и это не все. Далее мы с Давроном отправимся в горы одни,

чтоб отыскать место для казны. Поэтому лишних глаз там не должно быть. Ты же,

Таксынбай, будешь ждать нас, покуда мы не вернемся. Это не займет много времени и,

надеюсь, к вечеру управимся. Твоя задача, – продолжил Николаев, – стеречь караван. К

своим людям будь бдителен, тем более они уже кое о чем догадываются. Расставь охрану

таким образом, чтобы все были на виду, и никто не смог сбежать. Что касается

погонщиков, то Даврон уже предупредил своих людей. Вот и все.

– Будет исполнено, господин, – с трудом выдавил из себя Таксынбай, едва сдерживая

обиду: почему эмир доверяет этому чужаку и бродяге-дервишу больше, чем ему, личному

командиру царской охраны? Хотя его бояться даже министры. Почему он не должен

знать о месте клада, ведь в его душе нет ни малейшего желания посягнуть на казну?

Впрочем, ему так и не удалось скрыть свою обиду, и Николаев заметил это в его голосе.

Прежде чем уйти, нужно было успокоить командира.

– Таксынбай, – заговорил с ним полковник, – мы уходим, и ныне вся ответственность за

казну ложится на тебя. Ты представляешь, как верит тебе эмир?

От таких слов, полных доверия, сердце командира смягчилось.

– О да! Я осознаю всю тяжесть возложенного на меня дела. Верьте мне, воля нашего

повелителя будет исполнен в точности, без малейшего уклонения.

46

Лишь после Николаев и Даврон направили своих лошадей в ущелье с высокими

скалами, пока две конные фигуры не скрылись за каменным выступом.

И тут же Таксынбай взялся за дело. Покрикивая на дервишей, командир велел груженых

лошадей собрать на поляне, за которой сразу возвышались отвесные скалы. А солдатам

приказал окружить караван и никого не пускать. Остальные расселись кучками вдоль

речки, растянув над головой навесы. Два дежурных солдата занялись приготовлением

еды, установив черный котел на железной подставке. Еще двое свалили крупного барана

на землю и сняли с него шкуру, а тушу повесили на толстой ветке. Минуло три часа. Уже

давно в котле варились куски мясо и шел густой пар. От жирного бульона неся аромат

баранины во все стороны. Солдаты и погонщики сидели раздельно: одни устроились в

тени густого дерева, другие – вдоль речки. От скуки люди болтали о том о сем. Однако

дервиши не теряли время и предались долгой молитве, и лишь затем завели тихую

беседу. В последние дни люди из каравана все чаще стали задаваться вопросом: что за

таинственный груз в хурджунах и почему двигаются лишь по ночам? Какие ценности

везет этот русский, что его охраняет личная гвардия самого эмира? И вопросов оказалось

больше, чем ответов. Спросить об этом у командира никто не смел. Особенно после

случая с Турсуном, которому Таксынбай насыпал яду в чай, так как тот без конца просил

воды. Должно быть, это дело огромной государственной важности, решили для себя

многие – и успокоились, хотя все равно в голову лезли мысли о золоте.

Таксынбай с двумя верными людьми сидел под деревом, заложив ноги под себя, и тоже

вел беседу. При этом он поглядывал вокруг, особенно на дервишей-погонщиков, что

сидели кругом. Его встревожило поведение одного из них – тому было лет сорок, как и

все – в старом выцветшем халате с заплатами и чалме. Он давно казался Таксынбаю

слишком болтливым, и командир уже докладывал о нем полковнику и Даврону, но те не

принимали мер. А ведь три дня назад он хотел разузнать о грузе у солдат. И вот теперь

этот погонщик опять что-то затеял – кажется, он желает сбить своих братьев с истинного

пути и что-то твердит им. Те же слушали настороженно, глядя друг на друга с

испуганными глазами. Что за речи он ведет? Может, замышляет смуту, бунт? И

Таксынбай решил проверить: о чем же тот болтает? Он обратился к рядом сидящему

помощнику, который рассказывал какую-то забавную историю:

– Салим, мне не по душе вон тот погонщик: много болтает, аж глаза блестят. Надобно