Текст книги "Мир всем вам"

Автор книги: Артур Черный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 18 страниц)

Почему мы взялись за оружие? Почему решили сопротивляться?

Потому что не смирились с утратой. Потому что захотели вернуться в те времена, когда люди не ведали горя. Захотели засадить цветами их старые пепелища. Захотели возвратить себе Родину.

Вот за что мы сражались. За тот мир, что стоял до наших восемнадцати лет. За ту Родину, которая больше, чем просто Россия.

–

…ЗОНА

2010 год.

После дела одного "оборотня" я ненавидел милицию. Ненавидел всех, кто ходил в этой форме. Ненавидел потому, что хотел снова ее надеть, а мне давали от ворот поворот: "Недостоин!"

Да, я еще много раз приходил в милицию, и много часов провел в приемных и канцеляриях. А на меня только косо смотрели и снова показывали на дверь: "Недостоин!" Да, почему недостоин?!. Из-за того дела? Нисколько. Вот из-за чего: "Мы тебя выучили, мы тебе доверяли, а ты взял и уволился. Недостоин больше служить…" И я посылал к чертям говорящего, и заново всю милицию. И еще несколько месяцев не появлялся на их пороге.

Последний раз я приходил туда в 2008-м. Молчал, что писатель. Уже после очередного отказа, об этом случайно узнал один офицер из отдела кадров:

– Ты, почему молчал?

– А что, если не писатель, то и не человек?..

Почему я хотел вернуться? Потому что привык помогать людям. А это нельзя было сделать, работая в банке юристом, репортером на телевиденье, охранником в магазине. И я действительно погибал от горя, что прошел год и два, а я никого не выручил из беды.

В Армию я не хотел. Ходил в ФСБ, но отказали и там: "После милиции не берем". А где еще можно было одеть форму, я просто не знал. Вот тогда и пришел на память мой командир. Через шесть лет после последнего с ним застолья. Было просто невероятно, но он до сих пор служил!.. В ГУИНе, на зоне… Вот куда я подался топтать сапоги. Не по блату проходил я туда медкомиссию. Дал бог здоровья не на один год. И не на теплое место, не под крылышко к бывшему взводному явился служить. Он уже собирался на пенсию, и только на месяц задержался на зоне.

За взводным, что был уже замом начальника колонии, с разницей в несколько месяцев ушли начальник отдела и замполит. Хорошие были офицеры. Людьми мы себя чувствовали при них. Ушли они все, и началась чехарда с командирами. Первый никогда не знал службу охраны и просто не справился. Второй пришел наводить порядки и с места в карьер: "Такой мрак в вашем паршивом колхозе! Но я добавлю вам света! Вы еще побежите служить!.." Обидел он нас тогда. Тяжело обидел. Целый майор, а все на поводу у Системы… Да все-таки хорошим человеком он оказался. Понял потом всё. Разглядел в нас людей. Жалели мы сильно, что убрали его.

…А как же служилось мне? Да, легко служилось! Да, душа у меня пела от этой работы! Был я начальником караула и был у меня автомат. Настоящий боевой АК-47! Моё первое оружие после Грозного! Возьму я его из пирамиды, сяду и держу на коленях. И ничего мне больше не надо. А за мной психологи ходят и ищут болезни… А у меня наконец-то устроилась жизнь! Я наконец-то был счастлив за много лет. И с радостью ходил на работу, и не уставал, когда шел через день на ремень…

У каждого, кто служил, своя собственная история. Вот и для меня сыграла свою оперу армия, поставила свою драму милиция. И пробил час для ГУИНа.

…Я как-то не знаю, с чего начинать.

Наверно я слишком часто ездил в Чечню, и просто забыл, на чем держится мир за ее границами. На лжи, на коварстве, на грязи…

Я всю жизнь говорил то, что думал, низость называл низостью, святость святостью, и не глядел на звезды, когда раздавал оценки. И это редко ставилось мне в упрек. Но с новым командиром не по доброму пересеклись наши пути. Он "участвовал" в первой чеченской и, вместо помощи и понимания, я в первый же день получил: "Думаешь, крутой, что там был?.." Мне, никогда не хваставшему своим прошлым, впервые в жизни предъявили за Чечню. И кто?! Такой же "участник", как я. Бывший боец ОМОНа. Обычный низменный карьерист Системы, трусливый руководитель, никогда не имевший мужества заступится за подчиненного, который попал в беду. Да, еще и сам гноящий каждого неугодного… И я со своей прямотой, со своей правдой, сделался лишним в ГУИНе. Именно в целом ГУИНе, не меньше, как он объяснил. Мне много раз предлагали найти себе место, другую колонию, уволиться на гражданку. Он, да последовавшие за ним шакалы, плясавшие под его дудку. Да, есть офицеры, а есть шакалы. И жизнь вечно подтверждает это деление. Потом у меня начали отнимать деньги, срезать зарплату, лишать премий, забывать табелировать дни…

В чем я был виноват? Всё, в чем после меня смогли обвинить, – это ношение автомата стволом вниз, пара публичных фраз насчет уставного приказа: "Родил идиот!", да то, что "не думаю жить по Уставу"… Смешно сказать, за что мне предъявляли!.. Да только не в этом я был виноват. Я не заключил союз с карьеристом, не молчал в тряпку, когда он врал нам, совершал подлости, не держал обещаний. Я был свободен от всего уставного маразма, и следовал закону минуты и ситуации. И не изменил отношения к людям. Заступался за своих часовых, в одном плугу пахал с ними контрольно-следовую полосу, ни на кого не написал рапорт, ни кого не оскорбил, не унизил. "Зарабатывал перед ними дешевый авторитет", – как это называлось у нового командира. – Разводил панибратство. Подрывал дисциплину. Разваливал караулы…" Я даже не обращал на это внимание, а когда понял, куда всё завело, было уже поздно. Я потерял свое имя. Про меня стали говорить то же самое в других службах нашей колонии. Люди, которые не знали меня, которые никогда не ходили со мной в караул. Эта ложь забиралась все выше, докатилась до Управления и целые полковники вызывали меня на ковер и ставили сроки уволиться.

Однажды я пришел в свой отдел, где когда-то служил участковым, и на просьбу рассказать о работе, решил как-то развеселить окружающих.

– Я самый безответственный, самый раздолбай-офицер… – специально улыбнулся я.

И в ответ мне тоже заулыбались. И сказали такое, отчего сделалось еще больнее, чем было.

– Ты врешь нам, Артур. Мы хорошо знаем тебя, и знаем в таких ситуациях, в каких им никогда не узнать… Ты – самый безответственный? Ты – раздолбай-офицер?.. Ты смеешься над нами, Артур!.. Расскажи лучше, сколько уже получил благодарностей.

Они не верили мне! Эти люди, которые никогда не ставили под сомнение мое имя, впервые не верили моим словам!..

А история заходила все дальше… Меня уже отстранили от должности, запретили пускать в караул. У меня отобрали оружие. Последний мой автомат забрали по справке психологов: ненормальный. Боялись, что я буду стрелять… Убогие знатоки человеческих душ! Жалкие подхалимы, с чужой указки слепившие приговор… Много важности тратить на вас патроны. Много чести для сволочи – носить в себе пулю.

Я уперся всеми рогами. Многих так вышибали передо мной, а сопротивлялся, как мог. И ничто не придавало мне такой силы, как то, что я был одинок. Потому что ни один человек не посмел сказать за меня даже слово. И все эти люди, которых я прежде считал за друзей, только опускали глаза, когда я просил помощи: "Мы говорили тебе, это Система… Ты нас не слушал… Ты, пойми правильно, у нас семьи, мы не можем тебя поддержать… Нам жаль…" Да, что было мне до их сострадания, если никто не шел помогать!.. А не можешь помочь – иди к черту со своей жалостью!

Кто-то подходил с восхищением:

– Побольше б таких, как ты! Весь бы ГУИН встряхнули!

– Нет, – припоминал я Шекспира. – Не надо ни одного. Чем меньше нас, тем больше будет славы!

И все же я не устоял. И все же оказался бессилен против низкого этого человека, на чьей стороне была власть. На чьей стороне выступили звезды гораздо шире трех мелких моих. Попробуй тут устоять, когда целых полгода каждый день подряд тебе твердят: "Увольняйся!", когда ты берешь в руки зарплату, а она меньше, чем получил рядовой, когда на тебя косятся другие начальники караулов, которые уже полгода несут твою вахту, когда ты живешь на работе в салоне машины, потому что нет тебе пути в караул, когда уже, исчерпав все возможности, тебе беспредельно ставят прогулы и ты не можешь за них оправдаться…. И наконец мне перестали платить. Словно такой, как я человек, никогда не работал в ГУИНе. И если сначала я как-то выкраивал на одноразовое дневное питание, то к концу месяца заходил на кухню только на третий день. Только после того, как пересиживал голодом двое суток подряд.

Да, всё было на самом деле, и все это видели, потому, как не в углу это происходило. И все только сидели по крайним хатам со своей жалостью.

Если бы не было на свете Чечни, я бы не удержался. Потому что только она научила меня стоять на ногах, когда уже нет надежды. Когда уже нету смысла. Стоять и сопротивляться. Это Чечня говорила мне: "Пусть отступают другие. Пусть не верят в себя. А ты стой. И даже не жди победы. Просто стой, пока не свалишься замертво".

Моя история зашла так далеко, что довела до Москвы. Потому что мне больше было некуда идти за подмогой. Да, и на кого еще можно было надеяться, кроме высшего руководства ГУИН? Кроме своих генералов.

И развязка потрясла меня самого. Мне протянули руку такие звезды, именами которых подписывались приказы целой Системы. Комиссия из Москвы ходила своими ногами по той тропе, где я носил автомат. Комиссия из Москвы сидела в тех кабинетах, где меня обвиняли в измене своему ремеслу. "Мы приехали помочь тебе", – говорили эти полковники и майоры, а я не верил, что нашел Справедливость.

Они приехали по письму, что в отчаянии написал я на своего командира, да стоявшего за ним полковника Управления. Вот малая доля того письма:

"…пример его мужского поступка:

Женщина часовой допустила отрицательную проверку на КПП. Первое слово начальника было:

– Уволить!

Она ему:

– Я – мать-одиночка, одна воспитываю троих сыновей! Кто их будет кормить? Ты?

А он:

– Значит ты плохая мать, раз допустила такое!

И ведь повернулся язык так заявить!

А между прочим, один из ее сыновей служит в армии. А значит, достойную смену воспитала мать.

Ее отстояли посторонние люди. А после начальник нам в глаза врал, что это только благодаря ему не уволили женщину.

Как относится к такому человеку, кроме презрения? И от того презрения не спасут ни майорские звезды, ни высокая должность!"

Немало было сказано и про полковника, но, к чести его, он не затаил на меня зла и позже я сам пришагал к нему с извинениями. Другое дело мой "брат по войне". Пока на зоне гостила Москва, он ходил белее, чем вата. Растерял весь свой гонор и начал подавать руку простым часовым. И… Эх, русские, русские!… Караулы простили его. Те люди, которых он раньше держал за свиней, пожалели его и забыли прошлое. Ведь он был не только начальником, а еще и отцом троих малолетних детей. "У него же дети", – великодушно говорили они, и не отказывались с ним дальше служить. "А ваши дети? – спрашивал я, – Они, что, могут не есть?" "Да, всех нас всё равно не уволят. Кого-нибудь и оставят…" – как-то безропотно, словно жертвы, твердили они.

Они пожалели его за детей, а после он не пожалел никого. Он принял за слабость их благородство, он не простил никому своего унижения.

Посчитав, что поставила точку в этой истории, собрала чемоданы и улетела Москва. Начальник остался на должности, а я написал рапорт о переводе в милицию. После беседы с Директором, после его комиссии, последний, кто вызвал меня на ковер, был боевой полковник – первый заместитель Директора, уроженец города Грозного. "Пришел на тебя посмотреть, – как с равным говорил он со мной. – Возвращайся, как и хотел, в милицию. Никто не встанет у тебя на пути. А будешь в Москве, обязательно заходи в мои двери", – прощался он со мной, по-простому подав свою руку. И у меня дрожали пальцы в этой ладони…

Есть на земле Правда! А нет Справедливости, так есть справедливые люди!

Есть наше Братство!!! И не будет таких приказов, и не найдется таких Систем, чтобы его развалить!

А для кого его нет – пусть горят от стыда!

…И все же я не перевелся в милицию. Четыре отдела подряд отказались взять меня на постой. И только в одном объяснили причину: "Звонили в твою колонию… Прогульщик, ябеда, лоботряс… У нас у самих таких полный двор…"

…И стало еще хуже после того, как улетела Москва. И даже не мне. Я как-то привык к неудачам… Первой стала та самая мать троих детей. Когда гостила комиссия, она написала бумагу, что я для красного слова выдумал эту историю. Она помогла своему начальнику снять с себя обвинение в этом позоре. Да, трудно ли сломать женщину?.. Чем он с ней рассчитался за то, что не вышвырнул на ветер погоны? А чем рассчитываются мерзавцы? Только лишь местью. Следующая проверка на КПП была последней для матери троих детей. Больше она не работает в ГУИНе. И когда ее гнали из нашей колонии, ни у одной твари не хватило смелости ляпнуть хоть слово в защиту…Да, нет, была одна тварь – я, что перед строем пытался узнать у начальника, можно ли ему теперь называться мужчиной. А из того стоя на меня еще тявкали его прирученные шакалы: "Не сметь со старшим по званию…"

Уволил мать троих детей… А чуть что прикрывается собственными: "У меня ведь трое детей…"

Как стыдно иметь такого отца!

А может назвать его имя? Чтобы, когда проходил мимо людей, прятал в землю глаза!

Но, нет! На этих страницах имена моих товарищей, живых и убитых. Товарищей, которые не щадили себя ради других. И Грязь не заляпает этот лист!

…Всё завершилось. Я извинился за свое письмо, за эту историю перед обоими офицерами, полковником и майором. Думал, все кончилось, думал, все можно начать сначала, без злой памяти о былом. Да только передо мной никто не стал извиняться. За унижения, за оскорбления, за мой нищий карман.

Из охраны, где, почти год я не ходил в караул, меня выгнали в тыл. Почти год я прожил в машинах, в гаражах, да в заброшенном здании штаба. И вот по весне, побоявшись вернуть автомат, мне сунули новую должность.

– Кем, ты, теперь? – подходили ко мне.

– Тыловой крысой, – заканчивал я разговор.

– Убили бойца!

Вот так, впервые за десять лет службы, я докатился до тыла. Начал с зеками откачивать из колодцев дерьмо, считать их портянки, возить за город помои, краснеть там за свои три звезды, да конвоировать эти помои обратно, если не по правилам оформлено разрешение… А вместо салонов машин да гаражей начал ошиваться на свинарниках и в курятниках…

Еще через месяц сдержал свое обещание полковник Управления, антигерой моей телеграммы в Москву. Меня назначили инспектором безопасности и пустили в зону работать с осужденными.

Теперь я уже рад, что ушел из охраны. Там сейчас нечем дышать. Там не осталось больше ни одной личности. Одни роботы, у которых ничего, кроме обязанностей, которые молча идут на холодные вышки, бесплатно, даже не за "спасибо", горбатятся в свои выходные на благо ГУИН, и получают от этого только выговора, только одни угрозы, что "будут уволены"… Безвольные рабы Системы…

А я против, когда человека превращают в раба! Когда его лишают свободы. А я ненавижу все эти тюрьмы! Где, по одну сторону колючей проволоки, влачат свое уставное рабство одни, а по другую сторону завидуют им другие. Я за штрафы, за труд, за расстрел! Я против тюрем и зон! Человек создан не для того, чтобы влачиться в цепях. Он сам волен податься в рабы, но никто не вправе назначить себя господином над ним.

Проклятый ГУЛАГ!!! Проклятая яма, куда занесла меня жизнь!

Я был счастлив, когда не знал этой беды. Когда видел осужденных из-за забора, с высоты постовой вышки, и не заглядывал в этот колодец людского горя. Когда не встречал каждый день их черные, пропахшие потом и дымом колонны, в которых все ненавидят шагать. Когда не заходил по ночам в их нищенские казармы, где все общее и ничего своего. Когда мне в лицо не заискивали одни, и не злословили в спину другие… Когда я гордился, что ходил умирать за людскую свободу, и не знал, что придет время самому встать на стражу.

Нет, мне некого здесь жалеть. И я ненавижу все волчьи законы, по которым годами живут эти пленные. Ненавижу их мир, где нет помощи слабым, где в цене лишь жестокость, где сам начинаешь терять человеческое… Извечная пристань отчаяния! Бессонный казенный дом, где никогда не бывает ночи. Где каждый твой шаг стерегут рыжие над головой фонари, где, не мигая, провожают твой след злые собачьи глаза… Территория страха, мучений, обид. Зловонная таверна, где после грабежа, собрались на долгую сходку бандиты…

…Кого взяли на мое место? Да, как и бывает, обычного стукача. Одного прапорщика, который за всю обо мне информацию, подписал с Грязью контракт на офицерскую должность. Каждое мое слово доносилось в полной сохранности до командирских ушей. Благо, я говорил громко и ни от кого не прятался. А вот когда, наконец, меня пнули с охраны, прапорщик так и не смог самостоятельно пройти медкомиссию на начальника караула. И, если бы не был он стукачом, так и остался бы ползать по вышкам в роли простого бойца. Теперь же он носит за меня автомат, командует моим караулом, и уже на других строчит записки и рапорта.

…Да мне уже все равно. После последней низкой истории, я уже никогда не хотел служить. Всё это наконец-то ушло. Теперь я равнодушно смотрю на дембельский свой камуфляж, на старую милицейскую форму, на новый костюм от ГУИН. Меня перестали волновать такие слова, как "долг", "присяга", "приказ" и сколько звезд у меня на плечах…Вечный старлей, которому уже без разницы, как дальше служить. По серенькому, наплевать кем, на троне или в грязи…

Дотянуть бы до пенсии…Жаль, не у кого спросить, заслужил я ее или нет.

Мрачное царство ГУИН… Темный-темный лес, заслонивший весь мир. А в лесу за каждым стволом воют волки. Да, не от голода, от тоски. А на вершинах мохнатых елей ухают хищные совы. А на черном бездонном небе не отыскать ни одной путеводной звезды… Надо уходить из этого леса, и я оборачиваюсь назад, но уже не вижу дороги. Всё давно заросло, всё обратилось в непролазные дебри. Я слишком много времени здесь простоял. Надо идти в лес. А меня нет оружия. У меня год назад отобрали мой автомат… Что делать теперь?.. Ждать. Ждать, пока взойдет солнце.

–

ВОЗВРАЩЕНИЕ В РАЙ

ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ

От своего прошлого, от Дагестана, от Зандака, от Грозного, я излечился в январе 2009 года. Излечился там, где когда-то это всё началось, – на вокзале города Барнаула. Эта военная история длилась с 2000-го, долгие девять лет, от января до января. И вот, когда я по старой памяти приехал вновь в Барнаул, я понял, что меня, наконец, отпустило прошлое. Оно укатило вдаль по тем самым рельсам, по которым девять лет назад, путаясь в полах шинели, я бежал до вагона, где бесплатно раздавали войну. И не было больше трагедии, чем опоздать на этот круиз.

Оказалось, что там, в Барнауле, больше никто не помнит того сержанта и лейтенанта, что когда-то уезжал на войну. Никто не помнит, как он вернулся с Зандака и Грозного. И эти города никому не нужны, кроме него самого. И мало, кто вообще знает про эту Чечню. Все эти люди живут в другом мире, где не надо одевать камуфляж. И он не прячется в их шкафу на случай беды. Оказалось, он есть на планете – Мир, где не бывает войны! И всё это время был рядом, а я в другую сторону пялил глаза. Этот мир среди тех, кому не пришлось заряжать оружие. Этот мир в сердцах окружающих нас людей. Мир, который начинается за порогом, живет в соседнем дворе, и не кончается по ту сторону улицы. Я отыскал это Сокровище!.. Всё кончилось! Нет больше сержанта и лейтенанта, что катался в Чечню. Он просто пропал. Остался только Артур – товарищ и человек. Который никогда не приходил в гости со страшными рассказами о войне, ни приглашал туда за собой, не сочинял про это стихи. Есть просто Артур, что еще жив, и может смеяться, и мало расстраивается на мелочи жизни. Артур, который не писал "Мир Всем Вам", который никогда не плакал о Грозном. Есть Артур. Есть Барнаул. И ничего больше.

Нет никакого Грозного! Нет Ханкалы, Беноя и Ведено! Всё это живо только во мне. Только в минуты, когда я сам этого захочу. И если отказаться от этих минут, мне можно ЖИТЬ! Не существовать, как раньше, а жить!

Нет никакого прошлого! Это – страна, в которую нет возвращения! Это – молодость, которая кончилась! Я, наконец-то, стал стар и больше не встречу юности. Это такая радость – знать, что позади твои девятнадцать и двадцать лет. Это такое счастье – понимать, что им нет повторения.

ПРОЩАЙ, ЧЕЧНЯ!!! Тебя просто нет! Ты жива только в воспоминаниях. Только в моих книгах и песнях. Чечня сегодня – не та страна, где я жил! Потому что всё расхитило время. Погибли враги, с которыми я сражался. Мне жаль, что эти храбрые люди стояли против нас. Погибли друзья, с которыми я братался. Я горд, что связал с ними жизнь. Поднялся из руин разрушенный Город. Там всё другое – Грозный и не Грозный. И, глядя, как он возрождается, я больше не спрашиваю себя: "А за что же мы воевали?" Мне больше не надо сидеть по ночам, листая свои дневники, – это всего лишь бумага, что можно бросить в огонь и всё уничтожить. Не надо ходить на "вечера памяти", где всё кончается водкой, и походом на кладбище. Не надо думать о мертвых! Заманчивой дорогой удрали они, но, придет время, и я догоню каждого. Мне больше не нужны мертвые. Я освободился от этого. Нет больше Чечни. Нет траурных тостов. Нет одних, чернее других, "годовщин". Не сыплются нынче под ноги раскаленные гильзы. И давно высохли кровавые пятна на моих рукавах….

Всё кончилось! Я возвратился в свой рай! Я, наконец-то, вернулся с Войны!

…Я каждого зову за собой!!!

Идемте за мной, старые сердца солдат! В тот рай, где мы жили, пока не обрушился мир. Пока нам не всунули в руки оружие и не отправили убивать. Идемте туда, где мы никого не боялись. Где все недобрые соседи сами дрожали, когда мы глядели в их сторону. В те времена, когда русский входил в гости к чеченцу, когда азербайджанец не стрелял в армянина, когда не поднимались на грузин осетины, не резались между собою таджики… Где мы сами еще не стали героями фильмов и книг. Где добрые и злые наши дела еще не вошли в легенды целых народов. И эти народы еще не катились от наших границ…

Чеченцы, грузины, славяне, прибалты!.. Нам бы собраться за общим столом, нам бы разрешить эту Смуту! Нам бы еще раз вернуться в свой Рай! Имя которому – Союз Советских Социалистических Республик!