Текст книги "Эпоха рыцарства"

Автор книги: Артур Брайант

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 48 страниц)

Разозленный, Эдуард обрушил свой гнев за все то, что произошло, на своих министров в Англии, которые не смогли обеспечить его деньгами, из-за чего кампания и провалилась. Двумя годами ранее, кода он впервые отплыл в Брабант, он выпустил в Уолте не, графстве Суффолк, серию административных ордонансов, которые фактически поставили крупные постоянные государственные должности, казначея и канцлера, под контроль королевских чиновников Гардероба и Королевской Палаты, которые сопровождали его за границу. Большая печать была доверена хранителю малой печати, Уильяму Килсби. Килсби являлся амбициозным и не очень-то скрупулезным клерком, который удовлетворял своего господина своими талантами во взимании денег. Он находился в плохих отношениях с канцлером Джоном Стратфордом – наставником Эдуарда в юности, кода тот только стал королем, – который с 1333 года являлся также архиепископом Кентерберийским. Эта ненависть была взаимной со стороны Стратфорда – сына горожанина из Стратфорда на Эйвоне – который вместе со своим братом епископом Чичестера и своим племянником епископом Линкольна образовывал могущественную семью в рамках Церкви и королевской администрации. Когда архиепископ отказался от канцлерства перед Слейсом, его преемником стал его брат и, после возвращения короля во Фландрию, они фактически остались ответственными за Англию.

Итак, образовалось два правительства, одно дома – представленное традиционными элементами, светскими и церковными, посредством которых обычно и управлялась страна, и другое – во Фландрии – состоящее из придворных-солдат и чиновников королевского двора. Но в глазах Эдуарда единственной функцией первого было обеспечивать его деньгами. В связи же с трудностями получения платежей с перегруженных налогоплательщиков и разочаровывающими результатами шерстяной субсидии, это теперь стало практически невозможным. Растущие задержки в пересылке средств из Англии и «страдания и опасность в которых король, королева и магнаты в целом оказались из-за недостатка денег»[285]285
  Rot, Parl, II 122, cit. Tout, Chapters, III, 113.


[Закрыть], сделало взаимодействие между двумя ветвями правительства все более желчным.

К концу ноября, ничего не получив кроме извинений в ответ на свои требования и упреки, не имея достаточно средств для содержания своих отрядов и королевского двора и донимаемый уже довольно долго своими кредиторами, Эдуард решил вернуться без всякого предупреждения в Вестминстер. Сбежав тайком из Гента только с восьмью человеками свиты – включая Килсби – он сел на корабль в Слейсе и после трехдневного беспокойного путешествия высадился в ночь на день Св. Андрея прямо перед тем как пропели петухи на пристани Тауэра. Его настроение отнюдь не улучшилось, когда он не нашел на месте губернатора. Он сразу же приказал его арестовать и начал яростное расследование ошибок своих министров. Среди тех, кого он в конце концов сместил, оказались канцлер, епископ Чичестера, и казначей, епископ Ковентри, главные судьи Суда Королевской Скамьи и Суда Общих тяжб и несколько других судей, так же, как и большое количество чиновников канцелярии и казначейства. Он также арестовал коммерсантов Уильяма де ла Поля и Джона Палтни, которые провалили продажу шерсти, которую он изъял по относительно высокой цене. Но весь свой основной гнев он изверг на архиепископа Стратфорда. Обвинив его в том, что тот посоветовал ему «отправиться за море без должного обеспечения деньгами и лошадьми»[286]286
  «Я верю, что архиепископ желал, чтобы я, из-за недостатка денег, был предан и убит». Idem III, 120.


[Закрыть] и затем не обеспечил его ресурсами, чтобы довести его до падения, он только с трудом и после напоминания о неприятностях, которые могут последовать за таким произволом, удержался от насильственного отправления его и его собратьев епископов во Фландрию в качестве заложников за его долги.

Но так или иначе он выдвинул обвинение против примаса в измене и незаконном присвоении общественных денег и призвал его ответить перед судом Казначейства. На место смещенных министров он назначил казначея мирянина, сэра Роберта Парвинга, и канцлера мирянина – впервые в английской истории – сэра Роберта Бурсье. Оба до этого являлись рыцарями от графств, имели юридические должности и им можно было доверить исполнять его волю. Никогда снова, провозгласил он, он не назначит кого-либо главным министром, если он не сможет его повесить, найдя того виновным в тяжком преступлении.

Считая, или показывая, что его жизнь в опасности, Стратфорд укрылся у монахов Церкви Христовой в Кентербери. В кафедральном соборе в годовщину смерти Бекета он посвятил проповедь своему убиенному предшественнику. И в первый день 1341 года он обратился к королю со следующим письмом. «Вы одержали победу над своими врагами в Шотландии и Франции, – он писал ему, – и теперь являетесь наиболее выдающимся князем христианского мира. Прекрасно понимая ваши великие дела и сильных противников, которых вы имеете, и великую опасность, в которой пребывает ваша страна... не обижайтесь, сир, что мы посылаем вам [в этом письме] так много правды, ибо мы вынуждены сделать это из-за той большой любви, которую питаем к вам, из-за охранения вашей чести и вашей страны, и потому что она также принадлежит нам, тому, кто мы есть, хотя недостойны ими быть, примасу всей Англии и вашему духовному советнику».

Ибо пока архиепископ заявлял о своей любви к своему венценосному господину, что казалось весьма искренним, он не уклонился от того, чтобы поведать ему правду о внутренних делах. Хотя будучи поглощен земными интересами и желая примирения, он был также человеком смелым, который в прошлом перечил и Эдуарду II, и королеве Изабелле, а также рискуя своей жизнью, противостоял диктатору Мортимеру. Завуалированная угроза в его письме была безошибочной. «Наиблагороднейший господин, – написал он, – позвольте напомнить вам, что самое главное, что поддерживает королей и князей в должном и пригодном состоянии – это хороший совет. И пусть это не будет слишком неприятным напомнить вам, что в свое время из-за плохого совета, который наш господин ваш отец получил, он оказался захваченным, против законов страны и великой хартии, пэрами и другими людьми этой страны и позорно умерщвлен, а также и о других людях, имущество которых он повелел захватить... И то, что случилось с ним по этой причине, сир, вам хорошо известно»[287]287
  Robert of Avesbury, De gestis Mirabilibus Regis Edwardi Tertii, Rolls Series 189, p. 324.


[Закрыть].

Архиепископ твердо решил не позволять основным конституционным спорным вопросам быть скрытыми под королевскими обвинениями в его нечестности или его спорами с придворными «наперсниками», которые отравляли ум короля. Получив степень доктора права в Оксфордском университете, являясь клерком канцелярии и деканом Церковного суда, он знал, как изложить предмет спора наиболее ясным и неоспоримым образом. Как в кризисе 1297 года и во времена Деспенсеров, основным принципом являлось может ли король Англии, плохой или хороший, управлять без обращения к установленным законам и тем, кто должен говорить от имени народа. «По плохому совету, – сказал он королю, – вы начали арестовывать различных клерков, пэров и других в этой стране. Вы возбуждаете тяжбу, весьма неподходящую и против законов королевства, с которыми вы связаны присягой, принесенной вами на вашей коронации, заключавшейся в том, чтобы хранить и соблюдать их, а также против Великой Хартии». Единственным местом для разбора таких обвинений, которые Эдуард выдвинул против своих главных подданных, был парламент – народное собрание, в котором английский король мог заглянуть в сердца и умы своих людей. «Ибо спасение вашего дела заставит привлечь к вам все величие и мудрость вашей земли... Заставит, сир, если угодно, таким образом, их собраться в подходящем месте, куда мы и другие могут свободно прийти». Архиепископ был обвинен своим господином; ему было дано право на суд пэров в парламенте.

Это было потрясающее требование, уходящее к корням проблемы, которую люди пытались решить со времен Великой Хартии, как предоставить королю преобладающую исполнительную власть, от которой зависели мир и спокойствие государства, и в то же время защитить права и свободы подданного. И хотя разгневанный король провозгласил Стратфорда «коварной змеей и хитрой лисой» и с помощью Килсби опубликовал ядовитый ответ, libellus famosus, вскоре стало ясно, что архиепископ изложил суть дела правильно. Снова, как в 1297 и в 1327 годах, магнаты, рыцари графств и лондонцы собрались вместе под руководством архиепископа, протестуя против королевской попытки управлять по личному желанию вместо установленного закона. Требование Стратфорда – быть судимым равными – было сильным ударом, ибо это было то право, которое каждый магнат желал сохранить в случае, если это коснулось бы его лично.

Таким образом, произошло то, что государственный кризис, возбужденный королем, был вынесен, как и предполагал Стратфорд, на обсуждение в «полном парламенте». Нужда Эдуарда в средствах, чтобы уплатить долги и продолжить войну с Шотландией, заставила его уступить, и в конце апреля магнаты и общины встретились в Вестминстере. Когда Килсби попытался не допустить примаса в Палату Лордов, Джон де Уоррен, граф Суррея, старейшина независимых магнатов, и его племянник, граф Арундела, вынесли протест, заключавшийся в том, что те, кто по своему рангу должен присутствовать в парламенте, исключены из него, в то время как те, которые не имеют права заседать в нем, присутствуют. «Господин король, – судя по отчету, сказал Уоренн в той же манере, как это сделал его дед при принятии знаменитого статута «quo warranto», – как будет проходить этот парламент? Точно не так, как обычно. Все теперь встало с ног на голову»[288]288
  French Chronicle of London (ed. G. J. Augier, Camden Soc. 1844), 90, cit. Wilkinson, II, 193.


[Закрыть]. Стратфорд так и не добился суда in pleno parlamento, которого он требовал, так как король опустил свои обвинения и позднее вообще аннулировал их как противные истине и здравому смыслу, принципу, за который он боролся, и который был таким образом победоносно доказан. Именно Эдуард, который нуждался в поддержке своего народа, должен был подчиниться решению парламента. Видя то, что если он хотел иметь народную поддержку для своих войн, он должен был принимать его во внимание, он уступил с честью и здравым смыслом.

Перед концом сессии в мае в ответ на петиции от Лордов и Общин было дано королевское согласие на акт, который не только признавал право пэров на суд равных им, то есть также пэров, в парламенте, до того, как их заключат в тюрьму или конфискуют имущество, но заставил всех министров и чиновников Короны отвечать за нарушение положений Великой Хартии Вольностей и других статутов перед тем же высоким судом. Общины также получили обещание, что парламентские комиссары будут проверять расход денег, вотированных на войну и что лорды будут принимать участие в назначении министров. Хотя магнаты затем и позволили королю отклонить это последнюю радикальную уступку как неприменимую на практике и несовместимую с обычаем и законом королевства и прерогативой монарха, Эдуард больше не делал попыток править без совещания с традиционными представителями народа и своими обычными конституционными советниками.

* * *

До настоящего времени, за исключением победы при Слейсе, война короля за возвращение своих французских фьефов потерпела дорогостоящее поражение. Также, с тех пор как Франция пришла на помощь Шотландии, его кампания с целью заставить шотландцев принять вассалитет шла не лучшим образом. Пока парламент обсуждал королевские обвинения против архиепископа, сын Дугласа, рыцарь из Лиддлсдейла, захватил Эдинбургский замок посредством старого приема, заключавшегося в блокировании подъемного моста телегой с провиантом. Спустя несколько недель сын Брюса король Давид, которому теперь исполнилось восемнадцать лет, вернулся из Франции. Когда в конце 1341 года закончилось перемирие, Эдуард начал против него военные действия, проведя рождество в Мелрозском аббатстве и затем «прогуливаясь» сквозь Эттрикский лес, в котором, как описывает хронист в это «очень дурное время года», его вторжение в эту истощенную войной, голодающую страну ничего не достигло. К февралю 1342 года шотландцы внезапно оказались не по свою сторону границы, совершив рейд через весь Нортумберленд, где они «уничтожили много посевов и лошадей». И к Пасхе Александр Рамсей из Далхаузи захватил Роксбург, последний английский оплот в Шотландии.

Однако в тот год, со смертью герцога Бретани, для Англии появилась новая возможность. Когда его младший брат Джон де Монфор посетил Виндзор для получения графства Ричмонда, наследником которого по английским законам он являлся, он добился от Эдуарда обещания поддержать его требование на Бретань против зятя умершего герцога Карла Блуасского, которого поддерживал французский король и франкоговорящая аристократия, противостоявшая кельтоговорящему крестьянству и горожанам, симпатизировавшим Монфору. Сильное сокращение французских военно-морских сил при Слейсе сделало возможным содержание английской базы в Бретани и весной 1342 года, после того как французская армия заняла герцогство и захватила в плен де Монфора, была отправлена небольшая экспедиция, чтобы спасти его жену, которая находилась в осаде в Эннебо. Прибыв как раз вовремя, командующий экспедицией сэр Уолтер Мэнни предпринял наступление. В конце лета он соединился с крупной армией под командованием Уильяма Боэна графа Нортгемптона. С ним прибыл и французский протеже Эдуарда Роберт Артуа, а также его кузен Генрих, граф Дерби, – наследник королевского графского титула Ланкастер и самый знаменитый английский воин своего времени.

В Бретани англичане не должны были ждать своих союзников, как во Фландрии. Они были вольны драться, когда захотят. Если враг и превосходил их по численности, они могли избрать тактику, которая привела их к победе при Халидон-Хилле – хорошо избранная защищенная позиция, тяжеловооруженные воины помещались в центре, лошади и обоз в лагере в тылу, лучники – на флангах, с выступающим сзади заслоном из колов, чтобы вести продольный огонь по вражеской кавалерии. Высадившись рядом с Брестом и заставив Карла Блуасского снять блокаду города, Нортгемптон осадил Морле. Здесь против французской вспомогательной армии, превышавшей по численности его собственную в семь или восемь раз, он сразился 30 сентября 1342 года и одержал первую английскую победу на континенте со времен Ричарда Львиное Сердце. Оттеснив их арьергард к лесу, его отряды были внезапно окружены, но со своими несравненными лучниками они вышли из окружения и заставили французов спасаться бегством. Морле почти сразу пал, а в это время в ста милях от него, используя десантные силы, Роберт Артуа захватил Ванн, второй крупный город Бретани. Через несколько недель этот бравый французский изгнанник с небольшой горсткой англичан был раздавлен превосходящими силами французов и умер от ран.

К тому времени Эдуард лично прибыл в Бретань. Прождав несколько недель в Сандвиче возвращения транспорта Нортгемптона, который задержался из-за неблагоприятного ветра, он направил свои отряды в Портсмут и конфисковал там достаточно кораблей для отплытия в Брест. Хотя уже был конец октября, он сразу же предпринял боевые действия. Стремительно продвигаясь через полуостров двумя колоннами, одна – под его личным командованием, он занял Ванн и осадил Ренн, пока небольшой летучий отряд достиг стен Нанта на Луаре.

Когда была потеряна южная Бретань, король Филипп был вынужден вмешаться. Собрав армию у Анжера, гораздо большую, чем та, что имелась в распоряжении Эдуарда, он отправился освобождать Нант и Ренн. Долгожданное испытание соперничающих королей казалось неизбежным, когда из Авиньона прибыли два кардинала для переговоров о перемирии. В обеих армиях теперь наступила нехватка провианта, и их миссия оказалась успешной. Трехлетним Малеструасским или Морбианским перемирием было согласовано, что обе стороны должны получить то, что они захватили. Сторонники де Монфора сохраняли южные и западные части страны, а сторонники Карла Блуасского – северные и восточные. Перемирие также касалось и клиентов главных участников, то есть Шотландии и Фландрии.

Хотя война продолжалась уже шесть лет, Эдуард все еще не производил на Францию никакого впечатления, пока Шотландия была почти такой же свободной, как и во времена Брюса. Он не вернул ни своих земель в Гиени, ни объединил Британию. При этом он все еще лелеял мечту об этом и также о том, чтобы покрыть себя бессмертной славой на поле боя. Возможно, именно во время своего долгого и неспокойного возвращения домой, когда он едва избежал кораблекрушения у испанских берегов, он выносил идею основать Орден христианского рыцарства, чтобы увековечить идеалы своего героя, короля Артура, а также дать выход своему желанию завоевать рыцарскую славу. Через девять месяцев после своего возвращения, в январе 1344 года, он созвал турнир в Виндзоре «для развлечения и утешения воинов, которые находят удовольствие в обращении с оружием». Во время турнира он со своими девятнадцатью самыми храбрыми рыцарями бился на поединках три дня против всех тех, кто бросит им вызов. «После окончания поединков, – написал ректор Рейсбери, – господин король велел провозгласить, что ни один лорд или леди не должны осмелиться отбыть [с турнира], но ждать до утра, чтобы узнать волю господина нашего короля... Около первого часа король принял торжественный вид, облачился в королевские праздничные одеяния и возложил корону на свою голову. Королева была также торжественно наряжена... Прослушав мессу, господин наш король вышел из часовни к месту, назначенному для собрания. В этом месте господин наш король, возложив персты на Евангелие, принес клятву, что он, пока его состояние будет позволять ему, обоснует Круглый Стол в той же манере, что и лорд Артур, бывший королем Англии... Для проведения этой торжественной церемонии, испытания и выбора рыцарей графы Дерби, Солсбери, Уорика, Арундела, Пемброка и Саффолка также принесли клятву. Что и было сделано, трубы и литавры зазвучали все вместе, гости поспешили на пир... ломящийся от богатства дичи, различных блюд и льющимся изобилием вин; удовольствие было неописуемым, удобство исключительным, наслаждение безропотным, а веселье беззаботным»[289]289
  Adam de Murimath, cit. W. H. St. John Hope, Windsor Castle, I, 112.


[Закрыть].

Когда Эдуард Виндзорский отдал свое сердце этому проекту, его не останавливали никакие проблемы или расходы. В течение следующих нескольких недель рабочие покрыли мосты замка песком, чтобы протащить камень и дерево для строительства круглой башни, которая должна была венчать норманнский холм. 16 февраля королевские приказы были разосланы Уильяму из Рамсея, королевскому архитектору – создателю нового восьмиугольного фонаря в Или – и королевскому плотнику Уильяму из Херли, уполномочивая их выбрать так много строителей и плотников «из городов, поселений и других мест в Англии» сколько им потребуется. Было задействовано более семисот рабочих с оплатой, варьировавшейся от 4 шиллингов в неделю для строителей до 2 пенсов в день для рабочих[290]290
  W. H. St. John Hope, Windsor Castle, I, 113-118.


[Закрыть]. И внутри замка был возведен огромный круглый стол, чтобы дать пристанище членам рыцарского братства на ежегодном пиру в Троицын день.

Однако судьба имела в запасе для английского короля больше, чем главенство на турнирах. Еще до конца года, борясь с тем же кельтским сепаратизмом в Бретани, с которым Эдуард боролся в Шотландии, Филипп захватил главных сторонников де Монфора и умертвил их. Сумев бежать в Англию, де Монфор принес оммаж Эдуарду как королю Франции и призвал его отомстить за нарушенное перемирие и вернуть его герцогство. Вызов был принят. Пока констебль, Нортгемптон, возвращался в Бретань с де Монфором, Эдуард, используя свою новую свободу передвижения на море, готовил тройное нападение на Францию с севера, запада и юга. Отправив своего кузена Дерби в качестве наместника Аквитании для сбора преданных людей в Гаскони, он поплыл в июле 1345 года во Фландрию, взяв с собой пятнадцатилетнего принца Уэльского, чтобы держать совет с ван Артевельде.

И снова союзники, на чью помощь он рассчитывал, подвели его. После соглашения с Эдуардом на борту его флагманского корабля в Слейсе о предпринятии совместного вторжения в Артуа, ван Артевельде по возвращении в Гент был растерзан толпой недовольных ткачей. Хотя связанные с Англией нуждой в ее шерсти фламандские бюргеры оставались на практике преданны их союзу, Эдуард был вынужден вернуться домой, осознавая, что его планы о нападении на Францию являются преждевременными. В Бретани также его надежды потерпели неудачу. Ибо хотя достигнув Бреста, наместник констебля сэр Томас Дагуорт быстро расправился с армией, захватившей южную Бретань, и, пройдя сотню миль за семь дней, нанес поражение французской армии рядом с Плермелем, де Монфор вскоре заболел и умер, в то же время его жена, расстроенная своими страданиями, впала в безумие, оставив англичанам вести войну в пользу ее шестилетнего сына.

Но при этом переплетение событий в юго-западной Франции приняло захватывающий характер. Высадившись в Байонне в июне 1345 года и дойдя до Бордо, Дерби с пятьюстами тяжеловооруженных воинов и двумя тысячами лучников был принят с огромным энтузиазмом гасконцами, которые после шестилетнего сопротивления французам развили прямо-таки страстную преданность своему отсутствующему английскому герцогу. Солдат в традиции Уильяма Маршалла, простой, благочестивый и куртуазный, Генрих, граф Дерби сражался в каждой английской кампании со времен Беннокберна и был крестоносцем на Кипре, в Пруссии и Гранаде. Ему было только 46 – возраст, в котором большинство мужчин тогда рассматривались как отслужившие свое. Но он не потерял ни задора, ни резвости юных лет. Собрав свою небольшую армию в Либурне, он внезапно обрушился в восточном направлении в Бержерак, что находился пятьюдесятью милями вверх по Дордоне, куда французы отошли после его высадки. Оставив бастионы на постоянный обстрел своих лучников, он начал штурм города в конце августа. Затем, захватив большую часть Ажене, он повернул на север против Перигора, где он установил форпост в Обероше, только в девяти милях от столицы, Периге, а затем вернулся в Бордо с добычей и пленниками.

Шестинедельная кампания Дерби произвела огромное впечатление на южную Францию, так же, как и его благородное обращение с пленниками и гражданским населением. Она также подтолкнула французские военные власти к действию. В начале октября французский отряд из 7000 осадил Оберош. Получив неотложную просьбу о помощи от его гарнизона, Дерби сразу же собрал 400 тяжеловооруженных воинов и 800 лучников и, приказав своему заместителю, графу Пемброка, следовать за ним, совершил марш-бросок с целью освободить город. Укрыв своих людей в лесу, он прождал Пемброка целые сутки и затем решил атаковать без него, нежели дать гарнизону сдаться. Убедившись, что каждый человек знает, что делать, он напал на осаждающих в тот момент, когда они готовили ужин, его лучники окатили их градом стрел, а его тяжеловооруженные войны выкатились из леса с криками «Дерби! Дерби!» В замешательстве, которое последовало, стало сказываться численное превосходство врага в тот момент, когда гарнизон атаковал врага с тыла. К ночи французский главнокомандующий и все остальные командиры были взяты в плен, включая восемь виконтов и большое количество лангедокской знати. «Было совершено много ратных подвигов, – написал Фруассар, – многие были захвачены, а многие снова освобождены... Если бы не пришла ночь, то никто не сбежал бы, как это случилось с немногими. Каждый английский рыцарь взял двух или трех пленников».

Показав себя еще раз, Дерби повернул на юг, чтобы захватить Ла Реоль в Гароннской долине, лежавший в тридцати милях выше Бордо. Без полной осады ему удалось это сделать через 10 дней, но не только захватить город – который на протяжении многих лет представлял из себя явную угрозу столице – но также уверить гарнизон, что под стены совершены подкопы, в то время как его минеры обнаружили, что стены являются настолько прочными, насколько и неприступными. В соответствии с Фруассаром, губернатор, сэр Агу де Бо, попросил о встрече с Дерби, на которой состоялся следующий разговор:

«Милорд, вам известно, что король Франции прислал меня в этот замок и город, чтобы сделать все возможное для их защиты. Вам известно также, как я выполнил свой долг и желал бы продолжить его исполнять. Если вы позволите нам уйти живыми, захватив наши пожитки, я и мои люди отдадим вам замок».

«Сэр Агу, вы не можете уйти так просто. Вас хорошо известно, что вы у нас в руках, а замок еле стоит. Сдавайтесь безо всяких условий, и мы примем вас».

«Милорд, если бы мы могли сделать это, я думаю вам хватило бы честности и благородства обращаться с нами галантно... Ради Господа Бога не пятнайте ваших знатных рыцарей сражением с теми солдатами никакого происхождения, которые находятся здесь и которые зарабатывают себе на бедную жизнь болью и риском. Ибо если самые низшие не смогут рассчитывать на милость, какую вы окажете благородным людям, мы, скорее, отдадим наши жизни».

На это Дерби и его помощник сэр Уолтер Мэнни отошли в сторону и там долго совещались, после чего вернулись с ответом, что гарнизон может покинуть крепость, взяв только свое оружие. Таким образом они стали хозяевами самой сильной крепости на Гаронне.

Когда Эгильон, находившийся в тридцати милях вверх по реке, был взят лордом Стаффордом, Аженуа полностью было очищено от французов. За четыре месяца две провинции и 50 городов и замков было отобрано с помощью нескольких тысяч лучников и рыцарей. Дерби, который этой осенью унаследовал отцовское графство Ланкастера, доказал, что Франция больше не является неуязвимой. В первый раз со времен потери королем Иоанном Нормандии французский король был вынужден серьезно признать английскую военную угрозу. К весне 1346 года все рыцарство южной Франции было мобилизовано и собрано в Тулузе под предводительством старшего сына Филиппа, герцога Нормандского, чтобы вернуть потерянные провинции.

* * *

Тем временем Эдуард, воспламененный успехом своих солдат и желающий разделить их славу, готовился к удару. Его блестящий кузен дал ему шанс, которого он ожидал девять лет. Пока дофин в апреле того года осаждал Эгильон, а Дерби, с небольшим количеством силы, ожидал в Ла Реоле подходящего случая для освобождения небольшого гарнизона, Эдуард начал собирать на гемпширском берегу самую большую армию, которая когда-либо отправлялась из Англии на континент. Он набрал ее, но не посредством феодального ополчения и даже не с помощью военных комиссий, которые Эдуард I приспособил для мобилизации милиции графства на войну, но предложив тем, кто желает сражаться за большое вознаграждение и еще более жаждет выкупов и грабежа, вступить в эту армию.

Он смог это сделать, потому что из собственного опыта знал ценность представительного налогового собрания, которое его дед создал из Большого Совета королевства. Уяснив формы парламентских совещаний и правления с помощью совета крупных чиновников Церкви и государства, которым налогоплательщики доверили представлять их интересы, он смог получить средства на сбор профессиональной армии, далеко превосходящей по качеству любую армию, которую феодальная Франция могла бы выставить против него. Развивавшаяся в течение последних пятидесяти лет в условиях жестокой борьбы между короной и налогоплательщиком, система налогообложения добровольно предоставила английскому королю финансовые ресурсы, неизвестные его сопернику Валуа, хотя последний управлял государством, гораздо более богатым и населенным.

Именно такая система обеспечивала короне максимум фискальной поддержки с минимумом трудностей для подданных. Определенная для каждого графства и города поименно местными комиссарами и к тому моменту общая для всех оценка имущества, предполагавшаяся намного ниже стоимости реального имущества облагаемого налогом и, таким образом, способная во времена увеличивающегося благосостояния повторяться без слишком сильного народного неодобрения, парламентская субсидия, состоящая из десятой части от королевских личных земель и бургов и пятнадцатой части от имущества остального населения приносила примерно 38000 фунтов. Десятая часть, предоставленная почти одновременно представителями духовенства, – вотированная, правда, не в парламенте, но как они предпочли, в своих местных советах – дала еще 13000 фунтов, пять шестых из которых предоставили Кентербери и остальную часть из Йорка.

Такие военные субсидии, как от мирян, так и от духовенства, вместе с продолжавшимся maltote[291]291
  Незаконное взимание налогов (фр.). – Прим. ред.


[Закрыть], позволили Эдуарду получить кредит на гораздо менее тяжелых условиях, чем это было в прошлом. При этом он являлся все тем же неумеренным расточителем, отказываясь принимать во внимание любые соображения экономии ради исполнения дорогих ему стремлений, связанных с войной и рыцарским блеском и иными его проявлениями. Его итальянские кредиторы, разорившиеся из-за его займов, к настоящему времени уже являлись банкротами[292]292
  Говорят, что он должен был Барди и Перуцци полмиллиона фунтов.


[Закрыть], но, предложив им монополию на экспорт шерсти через рынок в Брюгге, он получил заем в 100000 фунтов от группы своих собственных финансистов, в которую входили его старый слуга, Уильям де ла Поль из Гулля, лондонские купцы Уолтер де Шеритон и Томас де Суонленд, а также два крупных восточно-английских представителя Джон де Уизенгем и Томас де Мельчбурн из Линна.

С тех пор как была улажена ссора с архиепископом, Эдуард не делал дальнейших попыток обходиться без духовных советников. Его канцлеры, казначеи и хранители малой печати теперь снова являлись клириками. В 1344 году он назначил казначеем Уильяма де Эдингтона, который последние три года являлся хранителем Гардероба, а до того сборщиком налогов (девятой части от всего имущества) по южную сторону Трента. Уроженец запада, который, после того как получил винчестерский приход, начал реконструкцию соборного нефа и построил замечательную корпоративную Эдингтонскую церковь в своем родном Уилтшире, что является его неоценимой заслугой для своего времени и для страны, умный священнослужитель и государственный деятель, отучал короля от раннего и пагубного доверия поиска средства для войны своему личному отделению королевского двора – Королевской Палате. Ограничив ее функции до низшей финансовой части, предназначенной обслуживать действующую армию, и подчинив ее, так же, как и любую другую ветвь королевских расходов контролю казначейства, он обеспечил то согласие между короной и налогоплательщиком, правительством и парламентом, которое в последующей войне было основой английской силы. Следующие 19 лет он служил королю на самых высоких постах, сначала в качестве казначея, затем, после 1356 года, в качестве канцлера.