Текст книги "Битва при Наци-Туци"
Автор книги: Артем Ляхович
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)
1.2. НА РАЗВЕДКУ
Умом рекламу не понять,
Аршином общим не измерить.
Фольклор
Чтобы как следует изучить виртуальный мир, нам нужно то, чем занимались герои всех приключенческих историй: разведка. Или, как говорят оперативники, внедрение в банду.
Внедряемся?..
1.
Наша разведка начнется неожиданно – с рекламной паузы.
Зачем нужна реклама?
– Что за вопрос? – удивитесь вы. – Конечно, чтобы продать свой товар. Без рекламы покупатель ничего о нем не узнает.
А что именно он не узнает?
– Ну, во-первых – то, что такой товар есть.
Согласен. Еще?
– А еще – какие достоинства есть у этого товара, чем он лучше других товаров…
А вы часто видели, чтобы в рекламе перечислялись достоинства товара?
Нет, бывает и так, конечно. Например, в рекламе компьютера перечисляют его комплектующие, в рекламе какой-нибудь еды – ингредиенты (все натуральное, все с грядки), ну и так далее.
Но так бывает – когда? Когда реклама, во-первых, печатная, а во-вторых, большая. И все это написано не крупными буквами, которые видны издалека, а маленькими, где-нибудь сбоку. В телерекламе вы такого, скорей всего, не увидите.
А что пишется крупными буквами?
Во-первых – название товара (бренд). Во-вторых – одна-две кудрявых фразы, в которых красоты много, а смысла мало. Они называются слоганом.
В нем-то и сидит основной смысл рекламы. Вы замечали, что он никогда не связан с качествами товара? Наоборот, он уводит нас куда-то совсем влево – туда, где пылятся подержанные Подлинные Ценности, Нереальные Ощущения, Разумное, Доброе, Вечное и прочие штуковины, мало связанные с трусами или кремом для бритья. Здесь все имеет Превосходную Степень, а слова обязательно начинаются С Большой Буквы.
Зачем все это нужно?
А смотрите, как хитро: тапочек и кремов полно, а Вечные Ценности одни. И они, хочешь-не хочешь, действуют на каждого. Так к чему исхитряться-измысливать преимущества Нашего крема над Ихним (тем более, что часто и нет никаких преимуществ-то), если можно связать его с тем, что цепляет всех?
Перед нами – главный метод современной рекламы: нужно связать товар с тем, что дорого покупателю – тогда он обязательно его заметит. И реальность этой связи нисколько, ну нисколечко не важна.
А еще это – по совместительству – главный метод построения виртуального мира.
Он состоит вот в чем: чтобы вызвать у людей необходимую реакцию (желание купить товар, проголосовать за Партию Истины, перестрелять всех семпронийцев, и т. п.), ее связывают с чем-нибудь, что с ней на самом деле не связано, но этим людям очень дорого.
«Уют. Забота. Семья. То, что не купишь ни за какие деньги. Тапочки „Семейные“ – уют в вашем доме…»
«Великие люди отдавали за нее свою жизнь. Вам нужно всего лишь отдать за нее свой голос. Истина – то, за что не жалко и жизни. Голосуйте за Партию Истины…»
«Они хотят убить наших сыновей. Они хотят опозорить наших дочерей. Что ты сделал, чтобы их остановить? Довольно слов – нападем первыми…»
– Что за ерунда? – скажете вы. – Неужели так трудно головой подумать? Если я свяжу что угодно (скажем, кучу мусора) с чем угодно (скажем, со свободой) – что, все рванут за моей кучей? «Величайшее из прав человека – право на свободу. Сделай свой свободный выбор – купи мою кучу»?
Ну, в общем-то, да. С двумя оговорками: если кучу назвать не кучей, а как-нибудь поблагородней (например, символом свободы), и если заполнить рекламой весь город и всю страну.
(Вряд ли доход от кучи покроет расходы на рекламу, но это уже другая история.)
Дело в том, что такими ценностями заведует не рассудок, а другая часть сознания, которая называется мифом.
Это слово знакомо вам в значении «легенда, небылица, выдумка». Но у него есть еще и другое значение: «интуитивная, иррациональная часть сознания». Миф отвечает за все, что скрашивает рациональные схемы сухаря-рассудка: фантазию, искусство, образы и эмоции. Миф делает мир цветным и удивительным. Без мифа мы были бы машинами без сердца, без сказки и без чудес.
Мифологический компонент нашего сознания, который сидит в правом полушарии (а у левшей – в левом), воспринимает мир в виде образов – эдаких живых сгустков мира, которые не разложишь по полочкам. Самые главные из них называются архетипами.
Это такие программы, которые отвечают за ценности человека. Мать, дитя, Родина, дом, земля, любовь – это все архетипы. Когда Голландец Михель залез Петеру Мунку в сердце – он удалил из его операционной системы все добрые архетипы. Чем это кончилось, вы помните: Петер превратился в бессердечного робота, которого ничто не радовало и не огорчало.
За все, что связано с работой компьютерного «железа», отвечают драйверы – специальные программы, для того и созданные. Без драйверов компьютер «не видит» оборудование, даже если оно вставлено, куда надо. И сколько бы мы не объясняли операционной системе – смотри! да вот же он – обыкновенный принтер, а никакое не «неизвестное устройство» – без драйвера все насмарку.
За все, что связано с работой ценностей и эмоций, отвечают архетипы. Без них сознание «не видит» ценности – ему все равно, даже если рассудок говорит «смотри, как это важно!» И сколько бы он не объяснял эмоциям, что Золушке надо сочувствовать, а Мачехе наоборот, – без архетипов все насмарку.
Насколько рассудок – интерфейс операционной системы – далек от ее недр, где работают драйверы-архетипы, видно по нашей реакции на искусство. Мы ревем навзрыд над судьбой Белого Бима Черное Ухо, хоть и отлично знаем, что это кино, которое понарошку, и что киношного Бима (который не Бим, а Шарик, или как его там) никто и не думал мучить до смерти, а напротив – после съемок ему вручили полную миску ливера, ибо заслужил. Знаем, но все равно переживаем так же сильно… хотя – чего уж там! – не «так же», а гораздо сильнее, чем в жизни. Жизнь мелькает сплошной текучкой – и не успеваешь иной раз пережить все, как надо; а искусство бьет прямо в архетипы.
…Что-то это нам напоминает, верно? Что-то, о чем здесь уже говорилось.
Мы знаем, что придуманный мир придуман, но переживаем его сильней, чем настоящий, потому что он бьет прямо в архетипы.
А представляете, что будет, если бить нам прямо в архетипы, и при этом мы забудем, что придуманный мир придуман?
2.
А ведь в рекламе мы это почти забываем.
Нет, мы посмеиваемся, конечно, когда замогильный голос декламирует – «Любовь! Самое драгоценное, что есть у человека! Дари любовь с каждым глотком кваса „Драгоценный“!» – но в супермаркете все равно останавливаемся именно перед этим квасом. Увидев знакомый бренд, архетипы тихонько попискивают – едва-едва, рассудку и не слышно. Это называется внушением.
Сейчас мы с вами осознаём ту же штуку, которую осознали когда-то, когда хорошенько познакомились с компьютером: интерфейс операционной системы – не весь компьютер, а его надстройка. Верхушка айсберга.
Только теперь мы сознаем это про наш собственный рассудок. В котором все стройно и красиво, как в Windows, и который не показывает нам ни одной фоновой программы.
Мы – это вовсе не только наш рассудок. А для манипулятора мы – совсем не наш рассудок. Для него мы – ходячие вязанки архетипов. Манипулятор делает прямо в них, как медсестра в вену, инъекции своих идей: Любовь – это квас, Семья и Уют – это тапочки, Истина – партия влиятельного бандита, семпронийцы – враги, которых надо убить, пока они не убили тебя.
Стоит нам осознать это – и логика подводит нас к невеселой истине (с маленькой буквы): слоган не имеет ничего общего с целями его авторов. Слоган и цели – разные вещи. Они никогда не совпадают.
А это значит, например, что митинг, где звучат какие-то лозунги и требования, организован не ради них. Любой лозунг любого митинга – квас, привязанный к Любви. Кажется: поорем его – и обязательно наступит Справедливость, к которой манипулятор прилепил наш лозунг. Так, во всяком случае, кричит нам архетип справедливости, куда была сделана инъекция.
А еще это значит, что любое массовое волеизъявление – когда весь народ, как один, выбирает Вождя (или хочет присоединиться к Семпронии, или сметает с прилавков квас и тапочки, или…) – любое такое волеизъявление говорит не столько о единомыслии народа, сколько об эффективной рекламной компании.
Нет, конечно, от этого оно не перестает быть полноправным: все мы выбираем, подставлять нам свои архетипы под виртуальный шприц, или нет.
Для того, чтобы вы ставили перед собой такой выбор, я и пишу эту книжку. Многие люди обходятся без него: зеркала нашептывают решение, и кажется, что выбора-то никакого и нет. Ответ очевиден! – покупай квас с тапочками! голосуй за Партию Истины! бей семпронов!..
…А еще все это значит, что любое приближение к вашим архетипам, если оно не бескорыстно, надо бы блокировать. Бескорыстно искусство: ему ничего не нужно от вас – оно просто трясет вашу душу, чтобы вы лучше прочувствовали сущность жизни.
Нет, вам самим выбирать, конечно. Но лучше подпустить к своим архетипам Белого Бима Черное Ухо, чем слоган со шприцом.
1.3. ВООРУЖАЕМСЯ
– Почему я должен воевать на чьей-то стороне, если никто не хочет воевать на моей?
Бильбо Бэггинс
Узнать врага – сделать первый шаг к победе. Невидимый враг непобедим.
Теперь, когда мы узнали, что живем не только в реальном, но и в виртуальном мире – мы знаем, как минимум, то же, что знал Сократ. Помните? «Я знаю, что ничего не знаю».
Это уже что-то. Теперь мы перед тем, как ринуться в озеро со скалы, успеем спросить себя: «а не мираж ли?»
А еще мы знаем, что наш враг, скорей всего, сидит совсем не там, где его рисуют привычные симулякры. Наш враг – сам виртуальный мир.
Мы не можем его уничтожить. Но мы можем сделать так, чтобы он не уничтожил нас. Мы можем не дать ему себя обмануть, не дать удержать себя в зеркальном зале. Мы знаем, что враг Семпронии – не Тиция, а враг Тиции – не Семпрония. Мы знаем, что их обоюдный враг – тот, кто им это внушает.
И нам предстоит сражение. Битва при Туци-Наци (или Наци-Туци) – это вовсе не только та битва, которая произошла в тыща стопицот бородатом году. Эта битва происходит всегда и постоянно – в наших с вами умах. Не участвовать в ней нельзя.
1.
…Вооружаемся. Наша боевая сила – сомнение; наше оружие – специальная методика, позволяющие определить коэффициент КВН – Кто Врет Наглее.
Мы знаем: в любом отражении любого события есть доля лжи. Дело за малым: как определить, где искомые двадцать процентов вранья, и где – восемьдесят правды?
А здесь нам с вами придется прочувствовать то, что уже, в общем-то, было ясно и раньше: достоверных критериев, позволяющих однозначно отделить правду от лжи, у нас нет. На то симулякр и симулякр.
Почему? Да потому, что мы не сможем проверить, «где тут кит, а где тут кот». (Это у Бориса Заходера есть такая замечательная поэма – «Кит и кот».) В подавляющем большинстве случаев не сможем – потому что не полетим в Бейрут, Каир или Сараево, не полезем в архивы, не переселимся в библиотеки.
А раз не сможем – значит, и понятия эти бесполезны. Отныне про стопроцентную правду в истории и новостях предлагаю забыть. Взамен нее нам здесь пригодится другая система координат: вероятность.
События, о которых мы узнаем из медиапространства, обычно нельзя ни доказать, ни опровергнуть; но вероятность их правдивости/ложности можно не только определить, но и сделать это вполне научно.
А это значит, что даже если самый точный, самый научный метод установит Крайнюю Маловероятность (Почти-Невероятность) события – все равно останется какая-нибудь одна стотысячная доля его вероятности. И если она сработает – раз на сто тысяч, – это не значит, что метод нужно отправить на помойку: в других 99999 случаях сработает именно он.
2.
Наша методика состоит из трех фильтров, через которые мы пропускаем информацию:
1) Фильтр ангажированности.
2) Фильтр экстраординарности.
3) Фильтр верифицируемости.
Звучит диковато, согласен. Но ничего ужасного тут нет – все просто, как апельсин:
Фильтр ангажированности показывает, насколько пристрастен автор текста (репортажа), насколько ему хочется, чтобы читатель (зритель) думал именно так, а не иначе.
Это всегда видно по лексике. Сравните:
– «подлые семпронийские крысы бегут из Наци-Туци, как с тонущего корабля»;
– «по непроверенным данным, наблюдается частичный исход семпронийских войск из района Туци-Наци. Сверхгенерал Бах фон Бабах отказался давать комментарии…»
Чем больше оценочных определений, превосходных степеней, всевозможных кудрявых прилагательных – тем более пристрастен текст. И, соответственно, тем меньше доверия заслуживает его автор.
Лексика выдает предмет авторских симпатий, что называется, с головой. Сравните первый пример с вот таким:
– «доблестные семпронийские воины, действуя по заранее продуманному плану, успешно передислоцировались из района Туци-Наци в более выгодный в стратегическом значении район».
Ангажированность автора может быть и корыстной (когда автор сознательно продался лису Лабану), и бескорыстной (когда автор ведет себя, как горностаи Оке и Бенгт), и даже и той и другой одновременно (когда автор не только служит Великой Идее, но и получает за это неплохие деньги). Для нас это не ахти как важно. Нас интересует не то, что делается в авторской душе, а то полезное, что мы можем почерпнуть из текста, напичканного колдовскими зеркалами.
Все три примера излагают один и тот же факт, но с разным смыслом. Для трех разных читателей это будут три разных факта:
– для ангажированного тицийца – намек на близкую победу славной тицийской армии;
– для ангажированного семпронийца – намек на близкую победу славной семпронийской армии;
– для неангажированного читателя любого гражданства – знак того, что в семпронийском лагере не все благополучно.
В отдельных случаях ангажированность текста позволит отфильтровать весь сюжет в целом – как чистую, неразбавленную ложь:
«В центре Тициополя среди бела дня четвертован попугай!!! Тело несчастной жертвы тицийских порядков, расчлененное на тринадцать с половиной частей, до сих пор валяется на бульваре Фемиды, изгрызанное бездомными псами. Невинно убиенный был схвачен активистами „Тицийского Тесака“, подслушавшими его ругань на семпронийском языке…»
Здесь нам поможет другой фильтр – экстраординарности. Чем меньше событие дублируется другими сюжетами, чем больше оно выбивается из среднестатистической нормы – тем менее оно вероятно. Одно то, что такой сюжет изложен таким языком, сводит его вероятность к ничтожным величинам. Вот если бы он встретился нам в таком виде –
«Как передает ТицияПресс, в субботу днем, около 13.30, возле дома № 13 были найдены перья неизвестного…» (и т. п.)
– да еще и дублировался бы других новостях – тогда его вероятность была бы гораздо выше.
Сложность в том, что наша норма часто сделана из симулякров. Например, если я ангажированный семпрониец – меня ничуть не удивит этот сюжет: всем известно, что на улицах Тициополя только и делают, что режут невинных попугаев, уличенных в чем-нибудь семпронийском. Все мои представления о тицийской норме сформированы антитицийскими сюжетами. Остальные – нейтральные или, упаси Боже, тицийские – я попросту не читаю. Как же – так и скверны можно набраться! тьфу-тьфу-тьфу, чур меня…
Если же я читаю сюжеты разной ангажированости, разных заказчиков и источников – мне не составит труда приблизительно очертить эту норму. Конечно, она будет сильно отличаться от той, которая видна только из тицийских (семпронийских) сюжетов.
Другой пример, исторический (а то я вас все новостями да новостями кормлю):
«Согласно исследованиям академика Гробокопа, Почетного Президента Вселенской Академии Истины, древние семпронийцы произошли от группы тицийских головорезов. Спасаясь от преследований, они углубились в непроходимые болота, где смешались с автохтонами-неандертальцами. Современный семпронийский язык, таким образом, образовался из сигнальной системы неандертальцев, разбойничьего сленга древней Тиции и иностранных заимствований».
Видите – оба наших фильтра отчаянно мигают красными лампочками. Хоть автор и воздержался от эмоциональных определений, его выдает другой признак ангажированости: суждение о группе. Смысл сюжета: «все семпронийцы – ухудшенная версия тицийцев». Если «всем» присваивается оптовый плюс или минус – сразу же просыпается красная лампочка.
Ну, а второй фильтр прямо-таки разрывается на части. Такой случай невероятен с точки зрения целой охапки наук – истории, лингвистики, антропологии, культурологии…
Два последних примера вплотную подводят нас к третьему фильтру – верификации. Он состоит в простом условии: чем больше конкретики, которая поддается перекрестной проверке – тем выше и вероятность.
Скажем, такой сюжет –
«Источник сообщает, что в сторону семпронийской границы движется огромное тицийское воинство. По словам очевидцев, количество ковров-самолетов превосходит всякое воображение…»
– менее вероятен, чем такой:
«Пресс-атташе тицийского Совета Старейших-Мудрейших А. Горлодер в своем блоге сообщает, что по распоряжению Суперпуперкомандующего О. Стреляй-Мимо сегодня утром из Восточного ковродрома выступили три эскадрильи ковров-самолетов…» (и т. п.)
Это не значит, что второй сюжет – ни в коем случае не вранье. Автор может преспокойно блефовать подробностями, фамилиями и датами. Правда, такое вранье легче разоблачить, и манипулятор идет на него только в крайнем случае – когда нужно, например, шокировать народ прямо сегодня и прямо сейчас. Пока наступит завтра – успеем горы перевернуть…
(Конечно, этот фильтр работает в команде с остальными. Даже самое бессовестное вранье можно напичкать фото, видео и ссылками: сто человек поверят – один проверит.)
А теперь – два важных вывода.
Первый: необходимы не только те источники, которым хочется верить, но и те, которые хочется сжечь.
То есть – все.
Чем больше – тем надежней результат. Искомое «хочется верить» само по себе – плохой симптом: должно хотеться не верить, а узнать правду.
(А сжечь иной раз хочется все телевизоры, все компьютеры и все газетные киоски. Но лучше этого не делать.)
Второй: на что все это похоже? На что похож подбор источников, опровергающих друг друга? На что похож сам метод фильтрации?
На перекрестный допрос! Выступают обвинитель и защитник, допрашивают свидетелей – одного, второго, десятого; в свете одних показаний другие приобретают иной смысл, и мы иначе смотрим на третьи…
Это не просто похоже на перекрестный допрос. Это и есть перекрестный допрос – почти такой же, как в суде. Он же – метод историка: выяснять истину, сталкивая противоположные свидетельства.
Держитесь, симулякры!..
3.
Вернемся к фильтру экстраординарности. Его можно возвести в математическую закономерность, и тогда он станет теоремой Байеса – основой статистики и теории вероятности:
Пусть P – вероятность некоторого события, и В – другое событие, вероятность которого положительна. Тогда условная вероятность того, что имело место событие А, если в результате эксперимента наблюдалось событие В, может быть вычислена по формуле:
P(A|B) = P(B|A) · P(A) / P(B)
Связь событий А и В называется взаимозависимостью.
Тем, кто боится математики: не пугайтесь! Я сам ее боюсь. Для нас, трусишек, есть слова вместо формул.
Например: чем больше летающих слонов замечено над Тициополем за год – тем больше вероятность полета данного конкретного слона. (С этим событием взаимозависимы также полеты бегемотов, орангутанов и других зверей.)
Событие может иметь и нулевое значение, влияющее на значения взаимозависимых событий: скажем, если в небе над Тициополем не было замечено ни одной летающей кошки, собаки или белки – это с высокой вероятностью означает, что летает только крупная живность. Если же при всем при этом некий очевидец углядел летящего суслика – это снизит значение данной вероятности. (Хотя, если наблюдение было сделано вечером 31 декабря – снижение не будет слишком большим.)
Чем больше взаимозависимых событий нам удастся привлечь – тем точнее можно определить вероятность интересующего нас события. Взаимозависимость может быть и мнимой. Скажем, из существования песни «Тиция, сдохни, Семпрония, правь!» не следует, что все семпронийцы, или даже большинство, или даже многие, или даже хоть кто-нибудь когда-нибудь поет ее, вкладывая в пение какие-либо эмоции.
Субъективная вероятность события – то, насколько оно кажется вам вероятным – может сильно отличаться от действительной. Допустим, вы сдали анализы в поликлинике, и они показали у вас воспаление отрывной железы, приводящее к клинической неспособности отрываться, оттягиваться и весело проводить время. Вам известно, что таких больных в вашей стране – 1 на 1000, а диагноз бывает ошибочным лишь в 1 % случаев.
Ручаюсь, вы приуныли. Чутье подсказывает вам: вы – именно тот неудачник, один из тысячи, – ведь врачи так редко ошибаются! Всего 1 %… Проведем, однако, простейший подсчет. На 989 здоровых – 1 больной и 10 мнимых больных, которым поставили ложный диагноз. Каков ваш шанс НЕ оказаться в их числе? Правильно: один из десяти. Вероятность того, что вы в самом деле больны – 10 %. Гипноз показателя «1 %» оказался настолько велик, что вы забыли, во сколько раз 100 меньше 1000.
Другой пример. Вы прочитали в новостях, что на главной площади Тициополя у семпронийского мальчика отобрали любимого спаниеля и съели, изжарив его с луком и сельдереем.
Мониторинг новостей показал, что сюжет дублируется во всех ангажированных семпронийских каналах, повторяясь с незначительными вариациями. В отдельных версиях даже размещены небольшие фото этого спаниеля на сковородке. В вас закипает праведное негодование: как же так? Они что там – звери, что ли? А вдруг и мою таксу изжарят?..
Но не будем «спешить чувствовать», как Онегин в первой главе «Онегина». Просчитаем максимальную и минимальную вероятность этого события. Для простоты учтем 2 из 3 необходимых показателей:
1) Реальная вероятность спаниелеедства в Тиции.
2) Процент правдивости источника (индекс доверия) – сколько в нем правды, а сколько вранья (случайного или не).
3) Вероятность того, что случай станет известен СМИ (для простоты возьмем 100 %, хоть в действительности так почти никогда не бывает).
Допустим, в Тиции живет 3 млн. спаниелей, принадлежащих семпронийским мальчикам. Допустим, каждые А из них попадают на сковородку. В этом случае вероятность этого неприятного события = А: 3.000.000. Скажем, если съедено 10000 спаниелей, вероятность съедения ≈ 0,03 %.
Это число – аналог количества реально больных из предыдущего примера (там она = 1/1000). Вероятность ложной новости – аналог ложного диагноза (там она = 1/100).
Просчитаем вероятность сюжета о жареном спаниеле при наибольшей и наименьшей вероятности этого события, а также при наибольшем и наименьшем доверии к источнику:
Количество примеров: воспаление отрывной железы – 0,01 %, жареный спаниэль – А: 3.000.000
Вероятность вранья: воспаление отрывной железы – 1 %, жареный спаниэль – В.
Итак, Р = B: (А: 3.000.000). Округлив данные до целых чисел (обойдемся без дробей, они здесь не нужны), получаем:
(первая цифра (А) – количество спаниэлей, изжаренных в Тиции за все время;
вторая (В) – процент правдивости источника, или индекс доверия;
третья (P) – вероятность сюжета о жареном младенце)
А = 10000: В = 99 % | P ≈ 33 %; В = 90 % | Р ≈ 3 %; В = 80 % | Р ≈ 1 % (и т. п.)
А = 1000: В = 99 % | Р ≈ 3 %;В = 90 % | Р ≈ 0 % (и т. п.)
А = 100: B = 99 % | Р ≈ 0 % (и т. п.)
Как видим, если в Тиции съели уже 10000 спаниелей, а мы верим нашему источнику настолько, насколько это возможно – на 99 % (на 100 % верят только в Бога) – вероятность того, что источник не ошибается, всего 33 %. И наше к нему безграничное доверие ничего здесь не изменит.
Если же тицийцы съели 1000 спаниелей (то бишь – если четвероногие любимцы семпронийских мальчиков составляют довольно-таки привычную часть их рациона), а мы доверяем нашему источнику настолько, насколько разумный человек может доверять СМИ (на 90 %) – вероятность падает ниже 1 %, и ее уже можно не принимать в расчет. Новость, вероятная менее чем на 1 % – не новость, а лапша на ушах, преднамеренная или случайная (первое вероятней).
Внимание! Берегитесь лапши!
