Текст книги "Одиночество-12"

Автор книги: Арсен Ревазов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

На третий день эта женщина приходит в бутик третий раз. Одна. И сдает одно из двух платьев. Получает три тысячи долларов на руки и уходит.

– И что? – спросил я, не очень врубаясь.

– Как что? Муж уверен, что платье купил муж. Любовник убежден, что любовник. А у женщины на руках три штуки и шикарное платье.

Мы с Мотей посмеялись, не удержавшись от некоторых обобщений. Маша с Олей, сделав вид, что обиделись по феминистски резко обвинили нас в безделье и праздности. Маша даже сослалась на древнерусские названия дней недели «пренедельник», «неделя» и «понедельник», чтобы доказать, до какой степени исторически мы не любим работать. Маша регулярно раскапывала какие-то приколы в своем университетском издательстве. Потом мы обсуждали какие-то светские темы.

За все это время финдиректрисса не произнесла и пяти предложений, хотя я заметил, что удостоился с ее стороны двух или трех очень внимательных взглядов. Особенных. Оценивающих. Женских.

Наступил вечер. Маша засобиралась домой. К Герману. Опять. Мне стало тоскливо, но мы тут же договорились завтра (воскресенье, оно же «неделя») утром опять увидеться, и я немного успокоился. Финдиректрисса предложила ее подбросить. Мы с Матвеем решили пойти в казино. Развеяться.

* * *

Через полчаса мы прошли по мостику над рыбками, встречающими гостей казино Golden Palace. Сокращенно ГП. Оригинальая идея поставить большой аквариум с огромными рыбами под ноги меня всегда забавляла, как и некоторое другое в ГП: ярко-красный китайский дизайн и бесплатные напитки. Впрочем, в свое время я подсчитал, что мне порция в виски обходится в ГП примерно в 40–50 долларов. Но это еще что. Многим – гораздо дороже. Дело в том, что я стараюсь не брать с собой в казино больше трехсот долларов и не пью меньше пяти-шести порций.

Так что виски, на самом деле, в ГП дорогой. Даже очень. Впрочем, как говорил Мотя, посматривая на тусующихся в районе бара длинных холеных блядей, бесплатный секс бывает только в мышеловках.

Не выигрывал в казино я, как и все остальные, практически никогда. Или, скажем, очень редко. Поэтому раньше мой бюджет не позволял мне ходить в ГП чаще чем раз в месяц. Но сейчас дела налаживались, и я пошел в казино с открытым сердцем.

Мы вошли, немедленно проиграли входные фишки и огляделись. Все как всегда: немного натурализующихся вьетнамцев, немного цивилизующихся бандитов, немного профессиональных игроков, немного командировочных и гостей столицы, немного жен новых русских, немного раздолбаев среднего класса, вроде нас с Матвеем. А в итоге набивается толпа, так что к столикам не пробиться.

Мы пошли играть в покер. Все было как положено. Через полчаса я разменял вторую сотню, потом мне начало везти и я получил флэш с раздачи. Еще через час везти перестало, и я разменял третью сотню. Матвей, которого за это время успешно раздели на 700 долларов на рулетке, 500 в black jack и на несколько тысяч рублей в автоматы, засобирался домой, матеря свою судьбу в общем и ГП в частности.

– Матвей, – сказал я. – Ты же знаешь. Чтобы выигрывать в казино надо становиться его владельцем.

– Нет, сказал Матвей. Просто сегодня я изменил системе.

Меня всегда забавляли люди, играющие в казино по какой-нибудь системе.

– Матвей! Есть только одна система выигрыша в казино – очень радоваться редким выигрышам и плевать на обычные проигрыши.

– А зачем тогда ты сам ходишь?

– Развлечься. Поиграть с судьбой на небольшие деньги. Получить за проигрыш в игре выигрыш в любви. Проверить интуицию и убедиться, что как ее не было, так и нет, и что все предчувствия врут.

– А я прихожу, чтобы выигрывать. Нельзя выиграть, если ты психологически настроен на проигрыш. И его ждешь. И с ним смирился еще до начала игры. Надо верить в себя. Чувствовать вдохновение. Но… Все, я пошел.

Мысли, высказанные Мотей, показались мне как банальными, так и спорными. Хотя откуда я знаю, как надо побеждать? Может, правда, дело только в настроении? В любом случае, если Мотя, трахнут на азартных играх и относится к ним гораздо серьезней чем к собственной работе, то что делать? Nobody's perfect. Я махнул Матвею рукой и пересел за рулеточный стол. Не успел шарик сделать первый спин, как я услышал:

– Привет, Иосиф!

Я поднял глаза и обернулся. Рядом со мной сидела жирная свинья с заплывшими глазками, обвисшими щеками и светлыми щетинистыми волосами. Свинью звали Сергей Стариков. Он некоторое время работал со мной в PR-Technologies. Его обязанностью был поиск новых клиентов. Как человек с такой внешностью мог искать клиентов, – я не представлял.

Кроме неоднозначной внешности у него была еще одна раздражающая особенность. Тяга к патологическому вранью. Это вранье имело цель на самый короткий срок резко повысить значимость Старикова для людей, с которыми он беседовал. Я в свое время выслушивал истории про законченный Стариковым MBA в Гарварде, про папу – одного из высших чинов ФСБ, который может стать бесплатно нашей крышей, про брата – очень богатого инвестора, который уже готов купить 25 % акций PR Technologies за миллион долларов.

Я несколько раз покупался на этот бред, потому что не мог понять, зачем врать так бессмысленно и краткосрочно? Какая-то наркотическая страсть к мгновенно возникающему уважению…

Полгода назад Крыса его уволила. Это случилось, когда он пообещал (слава Богу, устно) небольшой туристической компании, что о ней покажут 45 секундный сюжет на ОРТ в девятичасовой программе «Время».

Старикова было не жалко, и спорить я не стал. Просто заметил в присутствии оставшихся сотрудниц, что свинья с крысой не смогли найти общий язык. Затем я вспомнил и рассказал девушкам анекдот про кошечку с собачкой,[34]34
  Жили-были кошечка с собачкой. Жили они душа в душу. Был у них садик-огородик, огурчики-помидорчики, а вот детей у них не было. Тогда они пошли к ветеринару. Ветеринар их смотрел-смотрел, а потом говорит: «Слушайте, чего вы мне голову морочите?! У вас же не может быть детей!» – «Почему?» – «Потому что вы обе – девочки!»


[Закрыть] и на этом история с увольнением Старикова закончилась.

Но сегодня у меня было такое радужное настроение, что я обрадовался даже Старикову. Тем более, что Матвей ушел, а я не люблю играть один. Стариков попытался занять у меня 20 доларов, но был твердо послан – у меня было всего 100 своих.

Он ничуть не обиделся. Просто сидел, пуча на меня свои маленькие глазки и делая вид, что очень за меня болеет, делая это кстати, крайне фальшиво. Но фальшь меня не покоробила, потому что именно с его появлением мне начало везти. Я просто ради прикола поставил вместо обычных 2 долларов целых 10 на номер и угадал. Мне отсчитали 350 долларов.

Еще через десять минут у меня была заветная «таблетка» – переливающаяся перламутром фишка на 500 долларов и я принимал восхищенные поздравления от Старикова.

Таблетка была засунута в карман, на оставшиеся 300 с чем-то долларов я продолжил игру, вернувшись за покерный стол. Стариков, естественно, поплелся за мной. Сменяющиеся крупье получали чаевые.

Причем они получали их не в зависимости от выигрыша или проигрыша, а в зависимоси от того, совпадало или нет имя крупье с его образом. Имена были написаны на больших бэджах, приколотых к груди. Большие чаевые получили Маша и Жанна. Григория и Сергея я не обрадовал. Ольге, которая сдала мне full house я дал всего 5 долларов, объяснив, что у моего друга есть любимая девушка Ольга и она не шевелится. (Кажется, виски начал действовать.)

В покере везение продолжалось. Тут уж, конечно, я одолжил Старикову и 100, когда они они кончились еще 150, потому что в его присутствии мне явно и совершенно немеренно везло.

Услышав Lady in Black, единственную песню Uriah Heep, которую я люблю по-настоящему, я поднял глаза. На втором этаже начинался стриптиз. На стриптиз мне было плевать, а вот музыка меня завела. Вспомнив о завтрашней утренней встрече с Машей (утренние встречи с любовницей – всегда томительно неожиданны), я вообще решил, что песня это пророческая и немедленно заказал еще виски.

 
She came to me one morning
One lonely Sunday morning
Her long hair flowing in the midwinter wind
I know not how she found me
For in darkness I was walking
And destruction lay around me
From a fight I could not win.[35]35
  Она пришла ко мне утром, одиноким воскресным утром. Ее длинные волосы развевались на зимнем ветру. Я не знаю, как она нашла меня, потому что я ходил во тьме и меня окружало разрушение от проигранного боя. (англ.)


[Закрыть]
 

К этому времени я уже выпил не меньше четырех двойных порций. Выигрыш привел меня к мысли, что я сегодня настолько крут, что мне пора перейти с виски на коньяк. Мысль была совершенно идиотской, поскольку в ГП напитки бесплатные. Естественно, что виски у них еще терпимый, потому что виски не так просто испортить, а вот коньяк – просто отвратительный. Мы со Стариковым выпили два по сто коньяку. В обычной обстановке от такого коньяка мне стало бы плохо. А в этот раз мне стало хорошо. По крайней мере, мне так показалось.

Стариков сказал, какое это счастье, что он встретил меня именно сегодня, потому что послезавтра, в понедельник он встречается с потрясающим клиентом, от которого можно получить заказ на полмиллиона, и не долларов, а евро, что он совершенно на меня не зол на увольнение, понимая, что все это устроила Крыса, а он всегда относился ко мне с глубоким уважением и почтением.

Я расстрогался и предложил в честь нашего примирения выпить шампанского. Нам принесли два фужера. Каким было шампанское в ГП я уже не помню. Все дальнейшее сохранилось в моей памяти какими-то разбитыми стеклянными фрагментами, склеивать которые не стоит.

Сначала мы вернулись на рулетку. Там было как-то не очень. Потом Стариков, взяв все мои фишки кроме запасливо припрятанной в карман «таблетки» и сказав, что ему сегодня везет, поставил их на черное. Выпало красное. Мы проиграли не меньше 400 долларов. Мне показалось это самоуправством, и моя милость начала меняться на гнев. Через некоторое время я обнаружил, что от всего богатства у меня осталось одна стодолларовая фишка. После этого я настолько зло и громко начал материть Старикова, что к нам подошли охранники казино и очень вежливо порекомендовали закончить игру и расходиться по домам.

Но мне под хвост попала возжа. Что бывает со мной, когда я напиваюсь. Я сказал Старикову:

– Вот теперь, козел, ты будешь отвечать за базар. Поехали ко мне домой, расскажешь мне про своего клиента на пол-лимона евро, а если соврешь как всегда, то я тебе уши отрежу.

Не то, чтобы я собирался резать уши кому бы то ни было, но алкоголь и вчерашняя телефонная удаль Матвея в обращении с хатами, сделали меня каким-то отчаянным. А Стариков позволял мне помыкать собой и выносил все довольно безропотно.

Мы поехали ко мне домой. Дома виски не оказалось, зато я нашел бутылку теплой водки и немного красного вина. Я налил все это в начатый пакет с томатным соком, насыпал перец, встряхнул и сказал, что это Bloody Mary. На рубашке у Старикова образовалось ярко красное пятно, потому что я забыл закрыть пакет перед встряхиванием. Пятно, судя по виду, относилось к категории невыводимых.

– Рубашка… – начал скулить Стариков.

– Насрать на рубашку! – решительно сказал я, немедленно залив теплой красной гадостью собственную гусарскую. Ту, которую мне только что подарила Маша.

– Зачем срать на рубашку? – испугался Стариков.

– Не ссы. Видишь я сам тут… Я к тому, что когда мы разбогатеем, – я тебе, подонку, десять таких куплю.

Мне показалось, что у меня испортилась дикция, и я решил говорить простыми короткими фразами. Проблема частичного контроля над собой во время опьянения всегда меня интересовала, но сейчас уже не было сил сконцентрироваться на ней.

– А галстук? – подозрительно спросил Стариков? Он тоже…

– А на галстуке я тебя повешу. Если ты меня обманул с клиентом… Пей, ублюдок!

 
«Да здравствует мыло душистое
И веревка пушистая»
 

Мне в голову вдруг пришли стихи Генделева, израильского поэта, с которым дружил Антон.

– Зачем веревка? – не понял и, на всякий случай, напрягся Стариков.

– Это стихи, идиот! Тебя в твоем Гарварде поэзии обучали?

– Нет, – зло сказал Стариков. – Меня обучали маркетингу.

– Потому что они все свиньи. И ты – свинья. Рыночная.

Все дальнейщее погрузилось в коричневый алкогольный туман. Мы ругались. Стариков говорил, что он крут и прямо сейчас вызовет отца-чекиста, которому я отвечу за базар. Я заставлял его звонить. Стариков говорил, что у него нет с собой записной книжки.

Я говорил, что если бы у такого ублюдка и вправду существовал бы отец-чекист, то этот ублюдок должен был бы помнить телефон отца-чекиста наизусть. Стариков, ломая оскорбленную невиность, обещал меня зарезать ночью, пока я сплю, потому что такие оскорбления порядочному человеку снести нельзя.

Я смеялся и говорил, что уже утро (было около пяти) и что я рад знакомству с порядочным человеком, который готов резать спящих. Ножи, если они ему потребуются, – на кухне, но зачем свинье ножи?

Говорил, как мне жаль, что он на самом деле свинья, а не баран. Баран мог меня хотя бы забодать! Словом, сцена была отвратительная и антихудожественная. Я, кажется, за всю жизнь не вел себя так гнусно.

Мы допили пакет теплого сока с вином и водкой. Через какое-то время я обратил внимание, что Стариков окончательно отрубился прямо за столом в конфигурации «жизнь удалась». Храпел он при этом, как настоящий боров. Я, ненавидя храп, попытался доползти до постели, но стены начали скользить в круговом движении. Это вызвало чувство тошноты, поэтому я сломался на первом же действии – слезании со стула. Я медленно опустился в полусидячее положение, облокотился на уплывающую стену и заснул.

* * *

Я заставил себя открыть глаза от третьего по счету тыканья мне в живот металлической палки. Палка оказалась дулом автомата Калашникова. Принадлежала она менту, одетому по полной выправке, включая бронежилет. За ним стоял второй мент, экипированный сходным образом. Автомат его также был лениво наведен в мою сторону. По квартире ходили какие-то люди.

– Поднимайтесь, гражданин!

– А которой час? – Мои губы еле двигались. Повернув голову, я понял что полдевятого. – А что случилось?

– Человека вы убили, вот что случилось! Поднимайтесь побыстрее!

– Что?! – у меня хватило сил только, чтоб покачать головой.

– Гражданин, не валяйте дурака и вставайте! Вы человека убили. Вон, и рубашечка-то у вас вся в крови!

Я попытался подняться опираясь на стену. Кое-как это получилось. Гусарская рубашка, действительно, была вся в крови.

– Руки вперед!

Я вытянул руки, на них моментально очутились наручники. Я сел на стул.

– Я сказал, встать!!!

Мент неожиданно заорал как резанный.

– Сюда иди!

Я вышел в прихожую. Там толпились какие-то люди. При появлении меня они расступились. На полу лежало человеческое тело, на которое был небрежно наброшен длинный черный мешок с молнией. Из под мешка торчали ноги с квадратными ботинками Старикова. Мент приподнял мешок. У Старикова было очень удивленное выражение лица. Горло было перерезано примерно посередине. Голова была так изогнута, что из-за разреза она на две трети отделилась от шеи.

– Узнаете этого человека?

– Да, – сказал я.

Страшно хотелось, чтоб все исчезло. Сесть к стене обратно и заснуть, и если не прекратить, то хотя бы отложить эту сцену. Хотя бы на пять минут.

– Кто это?

– Сергей Стариков.

– Кем он вам приходится?

На меня молча смотрели какие-то люди. Много незнакомых людей в моей родной квартире. Они все таращились на мою рубашку. Голова болела фантастически. Очень хотелось пить.

– Это мой… Знакомый.

Часть вторая

Глава 12

Похмельная круговая кинопанорама. Головокружительный фильм ужасов.

снимай рубашку пидор гнойный // как же я ее сниму в наручниках // а не ебет снимай сука // рвется // хуй с ней все пиздец поехали // это не я честное слово не я // ты че правда ебнутый или под дурака работаешь // можно мне позвонить? // из отделения позвонишь последняя пуля в висок адвокату ха ха // ребята я правда не виноват вы мне верите // а нам кстати по хую давай его в обезьянник // хочется пить // следователь те нальет // хочется курить // здесь не курорт // только бы мама не узнала // на пол а куда еще // сколько еще ждать // сегодня воскресенье // дайте хоть позвонить я заплачу // это к следователю //

Я впал в оцепенение, оказавшись на полу обезьянника рядом с двумя малолетними украинскими проститутками. Они из лучших чувств попытались убедить меня, что если с пропиской у меня все в порядке, то меня вот-вот отпустят. Я, оставаясь в тяжелом похмелье, задремал прямо на полу. Когда я очнулся, девушек уже не было. Верный шанс связаться с цивилизацией был упущен.

Голова раскалывалась от малейшего звука: от шагов, от хлопанья дверью, от тихого разговора дежурных между собой. Очередной раз сморщившись от звука, я разобрал в нем свою фамилию. Щелкнул замок обезьянника и через минуту я входил в кабинет следователя, по обстановке очень напоминавший тот, в котором я меньше чем неделю назад узнал от Писателя о смерти Лили.

Опер был молодой, очень недовольный тем, что его выдернули в воскресенье. Васильковые глаза, пшеничные волосы. Он посмотрел на бумаги, представился оперуполномоченным Игорем Васильевым (и правда – Василек!) и убедился с моих слов, что я – это я, и ошибки в определении личности никакой нет.

– Ну, гражданин Мезенин, рассказывайте!

– Можно стакан воды и сигарету? И наручники эти…

– Конечно. Располагайтесь как дома!

Если игра была в доброго и злого следователя, то мне достался веселый. Он снял наручники своим ключом, затем налил из стеклянного графина воды в граненый стакан. (Вот ведь – классика! Сохранилось еще казенное имущество.) Я поделился впечатлением. Он, протягивая сигарету, усмехнулся.

– Да. Вода хоть из графина, но водопроводная. Нет у милиции денег на минеральную воду.

– А таблетку от головы можно?

– Можно и таблетку. Говорить-то будете?

– Буду. Только дайте что-нибудь от головы.

– Держите, анальгин. Отечественный, ничего?

– Отлично!

Я решил не замечать подколов.

– Вот, вы говорите «отлично». А нас в садизме то и дело обвиняют. Мол, мы и ласточки делаем с подозреваемыми,[36]36
  Задержанного кладут на живот, крепко привязывая руки к ногам.


[Закрыть] и слоников,[37]37
  На задержанного надевают противогаз и заставляют приседать, отжиматься и т. п.


[Закрыть] и бейсбольными битами по голове бьем.

Он покосился на стоящую в углу бейсбольную биту. Я подумал, что если спрошу, играет ли он этой битой в бейсбол, то испорчу отношения, которые только-только начали складываться. Опер вошел во вкус и продолжал:

– А я считаю все зависит от человека. С хорошим человеком – отчего по-людски не поговорить? Хотя обычно попадаются отморозки. Ну а вы – вы другое дело. Сразу видно – интеллигентный человек. А значит, можно понять друг друга, договориться, так ведь?

– Вот именно. Совершенно с вами согласен. Договориться можно. Даже нужно!

– Ну а раз согласны, и три ваши просьбы я выполнил, то давайте выполните и вы мою. Одну. Расскажите все, как было. Да, и хочу предупредить: у нас с вами никакой не допрос, а просто беседа. Протокола я не веду. Магнитофон не включаю.

– Понимаете, ничего собственно и не было. Пришли с приятелем из казино. Выпили. Я уснул. Проснулся – в квартире милиция. Приятель лежит в проходе с перерезанным горлом.

– А что было во сне не помните?

– Да не было ничего. Отлично помню, как уснул. Лень было до постели идти, да и сил не было. Поэтому уснул прямо в комнате.

– А приятель ваш?

– Тоже уснул. За столом.

– Ну, значит вы вашего приятеля во сне и зарезали. Бывает такое. Напьются люди, накуролесят, а потом ничего не помнят. Ничего. Не вы первый, не вы последний. Поработаешь в милиции и не такое насмотришься. У нас, вон, восьмидесятилетняя бабка во сне деда своего молотком оприходовала. Насмерть. И тоже ничего не помнила. Склероз у нее. Старческий.

– Так то бабка! У меня склероза нет. Если бы что-то было, я помнил.

– Я вам так скажу, гражданин Мезенин. Сегодня воскресенье. Времени мне на вас тратить жалко. Помните вы что-нибудь или нет – мне, честно говоря, наплевать. В состоянии алкогольного опьянения человек может ни хрена не помнить. Алкогольное опьянение помните?

– Помню.

– Отлично. Оно и в протоколе зафиксировано. Экспертизу, значит, можно не устраивать. Улик на вас без всяких ваших воспоминаний хватает с головой. Для любого суда. Хоть для Совета Европы. Нож ваш? – Ваш. Кровь на нем чья? – Покойного. Квартира ваша? – Ваша. Кто в ней лежит? – Покойный. Рубашка от Армани в крови ваша? – Ваша. Кровь на ней чья? То-то! Но вы человек умный. Вы подумайте: если мы сейчас запишем явку с повинной, то это для суда – смягчающее обстоятельство. А может вы его в состоянии аффекта убили? – Тогда вообще можете вывернуться. Словом, все от вас зависит. На вашем месте, я бы хоть что-нибудь да вспомнил.

– Простите, Игорь а какое у вас звание? А то даже не знаю, как к вам обращаться.

– Звание у меня – старший лейтенант. Но обращаться ко мне лучше «гражданин начальник». Скоро вам это все в камере объяснят. Если мы не договоримся.

Здесь он усмехнулся на людской глупостью и над тем, что я не понимаю своего счастья.

– Так давайте договариваться! Я, конечно, никого не убивал. Но чтобы не устраивать ни вам ни мне дополнительные сложности, готов компенсировать вашу работу, так сказать, материально.

– Подкуп сотрудников при исполнении, – глядя в потолок заметил Василек. – К сожалению, ничего не выйдет, гражданин Мезенин. Я же не просто так в воскресенье приехал. Сидели бы вы тут в обезьяннике до понедельника. У нас с «бытовухой» люди и по неделе сидят. Но мне позвонило начальство и сказало, чтоб я уделил вашему делу особое внимание. Особое. Видно, у родственников покойного какие-то связи. Поэтому сделать я ничего не могу. Если бы и захотел. Но я и не хочу. Чисто по-человечески. Вы человека убили, а теперь откупиться надеетесь. Он же – человек был. Божья тварь. А вы ему – ножом по горлу. Пусть и по пьяни…

– Да не трогал я его!

– Это я уже слышал. Словом, не хотите все вспомнить, и косить на аффект это – дело ваше. Пытать мы вас не будем. И так улик хватает. Без чистосердечного признания.

Он весело на меня посмотрел и принялся быстро писать. Я попытался придумать что-нибудь еще.

– А позвонить мне можно?

– Нет. Нельзя. Пока я не оформлю протокол задержания. А вы его не подпишите.

И он на меня посмотрел еще веселее.

– А долго его оформлять?

– От вас зависит. Мне еще писанины на полчаса.

– Я не хочу ничего подписывать без адвоката!

– Адвокат вам положен только после задержания. А вы тут пока на птичьих правах. Для неформальной беседы со мной. Вот когда подпишите протокол, тогда и будут у вас все права задержанного. Переведем вас в ИВС. Там хоть постель есть. Отоспитесь. Адвоката получите. Не подпишите – будете сидеть в обезьяннике. Для выяснения личности. – Он очень недобро на меня посмотрел. – Я с вами хотел по-хорошему! Но мы ведь можем и по-плохому. Мы можем очень по-плохому!

– Нет. Давайте по хорошему.

– Тогда не мешайте. Мне нужно закончить с вами эту бодягу.

– А если я подпишу, то можно будет позвонить?

– Можно! Когда подпишите.

– А под подписку о невыезде выйти нельзя?

– Гражданин Мезенин! Вы меня достали!

В течении получаса Василек занимался писаниной, задавая мне какие-то формальные вопросы. Потом дал протокол – 4 страницы мелким убористым почерком. Я решил, что больше никогда не повторю ошибки, сделанной мной при подписании бумаги ФФ, и прочту все очень внимательно. В протоколе не было ничего интересного. Там, действительно, было сказано, что я пьян и ничего не помню. Признания вины не было. Я осторожно подписал каждую страницу, затем прочел и подписал отдельную бумагу. В бумаге говорилось, что по отношению ко мне не применялось никаких мер воздействия и что я подписал протокол совершенно добровольно.

– Ну вот, сказал Василек, просветлев от моей покладистости. Теперь вы являетесь официально задержанным по подозрению в совершении умышленного убийства лица заведомо для виновного находящегося в беспомощном состоянии. Статья 105 УК РФ, параграф 2 в, срок наказания от 8 до 20 лет.

– Что?! В каком состоянии? А это утяжеляет вину?

– Еще как утяжеляет. Так от трех до десяти, а так от восьми до двадцати. Василек смотрел на меня уже не просто весело. Взгляд его был озорным, как будто у него получилась клевая шутка. Я начал понимать что имел в виду мой дед под выражением «Никогда им не верь. И никогда ни в чем не признавайся. Запомни, не верь и не признавайся! Ни-ког-да». Василек, окончательно развеселясь от моего вида, принялся объяснять.

– Вы же сами показали, что он заснул, находясь в состоянии тяжелой алкогольной интоксикации? И что вы понимали, что у него такое состояние что…

– Но я был в такой же интоксикации. Она у меня до сих пор не прошла.

– Да. И это также является отягчающим обстоятельством. Да ладно, что там? Советский суд – самый гуманный суд в мире. Он разберется. Я же вам советовал признаться и на аффект косить. Была бы сто седьмая. Со сроком до 3 лет. Но поздно… С этого момента вы имеете право требовать себе адвоката, не свидетельствовать против себя и вообще отказаться от дачи показаний.

Я немного расслабился. Я подумал, что зря Василек так пошутил. Я теперь, действительно, не поверю ни единому их слову, а с отягчающими обстоятельствами мне шьют убийство или со смягчающими, в общем-то не важно.

– И что со мной будет дальше?

– Вас отведут в ИВС. Изолятор временного содержания. Там вы будете находиться, пока прокурор или судья не дадут санкцию на арест или не изберут другую меру пресечения. Потом СИЗО. Следственный изолятор. Потом – суд, Сибирь.

Василек приветливо улыбнулся.

– Так позвонить-то можно?

– Звоните. Только недолго.

Я решил, что Антон находится сейчас в самолете, и надо звонить Матвею. Я был уверен, что раз дела пошли так криво, то трубку он не возьмет. Но, Слава Богу, я ошибся. Значит, все еще не так плохо.

– Мотя, – сказал я. – Меня посадили по обвинению в убийстве. Которого я, естественно, не совершал.

– Где ты?

Такого голоса у Матвея на моей памяти не было. Глухой и хриплый.

– Пока в районном отделении. У ментов. Но скоро меня переведут, сам не знаю куда.

– Что надо делать?

Он звучал как крупное раненое животное. Низко и отчаянно.

– Для начала прийти в себя. Потом выяснить, куда меня поместят и переслать мне туда необходимые вещи: еду, деньги, сигареты, книги. Срочно найти нормального адвоката. Взять у Крысы двадцать тысяч, которые я успел заработать на ФФ, и распоряжаться ими для моего освобождения.

– Даже и не думай о деньгах. Сколько надо, столько и будет.

– Отлично. Позвони моей маме, Маше и всем, кого это может заинтересовать. Говори, что взяли по ошибке, что скоро отпустят.

Мотя, кажется, пришел в себя, повторил инструкции и сказал, чтобы я не волновался. Что он разнесет пол-Москвы. Что они все горько пожалеют.

– Да ты сам не волнуйся, – сказал я.

Потом я позвонил Крысе. Василек нетерпеливо поджал губы, взывая к моей совести. Крыса на предложение выдать Матвею деньги отреагировала как-то странно. Она сказала, что подумает. Я спросил, чего тут думать. Она стала нести какую-то чушь, вроде того, что вдруг эти деньги придется вернуть клиенту?

Я повысил голос. Она сказала, что постарается, но по голосу ее я понял, что постарается она как раз деньги не отдавать. Это меня очень разозлило.

– Что, проблемы на работе? – посочувствовал Василек.

– Ничего, я разберусь. Что у нас дальше?

Дальше на меня снова надели наручники и отвели в ИВС, который находился не где-нибудь, а прямо здесь же, в РУВД.

Дверь закрылась. Камера два на три метра. Я огляделся. Дверь. Крашенные зеленой краской стены. Привинченная табуретка. Вверху лампочка. Нары с сеткой. Кран с водой прямо над полуразбитым воняющим унитазом. Никакого матраса. Никаких признаков окна. Я начал понимать, что у меня теперь строго говоря ничего нет. Ни одежды, ни сигарет, ни журнала, ни бумаги с ручкой.

Впрочем, все нары были исписаны каким-то острым предметом. Я почитал тюремный фольклор. Меня почти ничего не прикололо. Разве что:

 
Кто не был ТАМ, тот будет.
Кто был, тот не забудет
 

Я лег на нары и попробовал уснуть. Это получилось на удивление легко. Мне привиделось, что Маша мне говорит: «Это нормально, что ты в тюрьме. Это даже романтично. Каждый должен испытать, что это такое». А я отвечаю: «Тебя послушать, так выйдет, что каждый должен испытать все на свете. В том числе и собственную смерть…».

Я проснулся через несколько часов и понял, что я хочу есть, курить и двигаться. Я начал стучать в дверь. Сначала очень осторожно. Потом сильнее. Когда это не помогло я стал бить в нее, что есть силы. Через пять минут подошел недовольный сержант.

– Че надо?

– Слушай, друг, курить хочу. И как тут у вас со жратвой?

– Бабки есть?

– Нет. Мне не дали взять с собой. Сказали, что сразу отпустят.

– Нет бабок – нет сигарет.

– Слушай, но мне привезут. Я тогда отдам.

– Вот привезут – тогда и поговорим.

– Позвони по этому телефону. И все у тебя будет.

Я продиктовал сотовый Моти и сержант ушел. Через десять минут он вернулся и сказал, что телефон выключен, а его смена кончается.

Я сел на нары и начал пытаться рассуждать. Сначала от разочарования я не мог сосредоточиться, но через некоторое время даже вошел во вкус. Из рассуждений вытекало следующее:

1. Если я здесь благодаря хатам, то еще не все потеряно. Ведь я жив. (Меня пробрал мороз по коже, когда я подумал, что Стариков сейчас лежит в холодном судебном морге. Теплых чувств я к нему никогда не испытывал, но уж и смерти Старикова не желал).

2. Если я здесь из-за сумасшедшего стечения обстоятельств, то опять же – отчаиваться нет смысла. У меня есть друзья и деньги, а убивать я никого не убивал. Правда, Василек говорил про какой-то нож… И рубашка в крови… Надо разбираться. Кто-то ведь его убил? Но Стариков совсем не тот человек, ради которого стоит пачкать руки кровью. Да еще таким количеством крови (я поежился, вспомнив огромную лужу на полу и забрызганные кровью обои). Если только из ревности? Может, Стариков нажрался и решил себе сделать сэппуку? Тогда надо было начинать с живота. А перерезать себе горло на две трети – может только хорошо подготовленный самурай.

3. Остается версия, что Старикова убил я сам. Допустим, он полез ко мне, я выхватил нож и убил его. А сейчас ничего не помню. Сильный стресс плюс алкоголь – вытеснение кошмарного воспоминания в подсознание. Тем более, кажется, Стариков обещал меня зарезать. В шутку.

Но тут вступает в силу фактор родственников Старикова. Что-то он мне в свое время намекал на папу-чекиста. И Василек говорил, что ему его начальство приказало поставить дело на особый контроль. Но это могли быть как родственники Старикова, так и хаты. С этой стороны – дело дрянь.

Подводим баланс: против меня загадочные хаты и московская милиция; за меня: отсутствующий в Москве Антон и не очень вменяемый Матвей. Ну и, конечно, Маша с мамой, но они мало что могут сделать… В PR Technologies зреет измена. Приходится признать, что баланс у меня отрицательный. Как всегда.

В деле уже три смерти: Химик, Лиля и Стариков. Я закрыл глаза и попытался представить себе всех трех. Через минуту я открыл глаза. Стариков в этой последовательности был явно лишним. Может, его перепутали со мной в темноте?