Текст книги "127 часов. Между молотом и наковальней"
Автор книги: Арон Ральстон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 24 страниц)
Нажав на «паузу», я думаю о многочисленных друзьях в разных концах Соединенных Штатов. Вот они собираются на работу. Интересно, кто-нибудь из них думает сейчас обо мне? Сильно сомневаюсь в том, что беспокойство по поводу моего исчезновения пошло дальше магазина «Ют маунтинир», но, во всяком случае, хоть кто-то знает, что я не вернулся вовремя. Теоретически мой начальник уже гадает, куда я запропастился, если еще и не начал активные поиски. Я начинаю вспоминать своих друзей, наши любимые совместные поездки, места, в которых мы побывали вместе. Мне всего двадцать семь, а приключений набралось уже столько, что кажется, я вдвое старше. Я встретил массу неравнодушных и веселых людей, разделивших со мной путешествия, концерты, походы. Я вспоминаю друзей, вспоминаю семью и улыбаюсь. Эти воспоминания поднимают мне настроение, они отвлекают меня от мучений, которые я испытываю в своей ловушке. Я перестаю думать о смутных и хлипких надеждах на спасение и прокручиваю перед глазами ролик ярчайших событий своей жизни. Этот подъем настроения непременно нужно записать на видео. Интересно, удастся ли моим друзьям просмотреть пленку на моих похоронах? Эта мрачная мысль, как ни странно, веселит меня: я представляю себе церковь, полную моих друзей, одетых в черное. Около алтаря установлен большой телеэкран, и все мои друзья смотрят эту запись и слушают то, что я хочу им сказать. Я готовлюсь к записи: поправляю кепку, пытаюсь сглотнуть и откашляться.
– Я думал о том, что уже успел сказать раньше. О том, что слишком мало внимания уделял людям, которые были со мной. Не знаю… Может, это и не так. Я вспомнил любимые поездки, которые совершил с любимыми друзьями. Эрик и Джон! Наша поездка в Винтер-парк на джазовый фест… Как мы строили гору банок «Доктора Пеппера» на холодильнике, как кидались лапшой в потолок, как сидели у телевизора до поздней ночи, взвинченные сахаром и кофеином, – мужики, это было классно! А эти отвратительные – хотя на самом деле они были замечательные – бутерброды с арахисовым маслом и медом! Джон, наше восхождение на первый четырнадцатитысячник – пик Лонгс, наша прошлогодняя вылазка на Восточное побережье, когда мы проехали кучу штатов. Тогда я был с тобой и Кристи, и это было действительно замечательно. Так классно было видеть, как ваши жизни сливаются, как вы начинаете строить общую жизнь… Эрик, я много раз вспоминал о Мауи с Мэттом и Брендом – это была такая классная неделя! И еще много-много интересных путешествий: и концерты String Cheese, например в театре «Уилтерн», и отличный пробег два года назад, когда мы сделали почти весь «Зимний карнавал». И потом, когда мы ездили на джазовый фестиваль радио «Кей-Пэт»… Боже мой, я никогда не был настолько воинственно пьян, как когда мы сидели на дощатом причале Миссисипи. Блин, это было офигенно: вернуться, засесть в горячую ванну и через пару часов подскочить, чтобы делать все то же самое, снова и снова, пять дней подряд. Офигительно!
Я слегка улыбаюсь. Перед глазами встают картинки той дикой недели в Новом Орлеане, когда мы за пять дней увидели двадцать полноценных концертов, спали в среднем по три часа в день – обычно с девяти утра до полудня. К концу этих пяти дней я был настолько вымотан, что заснул на танцполе бара «Н’Олинс»,[76] посреди насосавшейся пива толпы, когда одна из групп была в самом разгаре своего рубилова. Да, ты никогда не узнаешь предела своей выносливости, если не дойдешь до него.
– Я вспоминаю поездку вместе с Эриком Жемье и Раной – я думал о вас, ребята, – мы ехали из Альбукерке в Денвер и открыли окно машины во время снежной бури, на подъезде к Антонито, и снежная крупа наполнила весь салон, настоящий буран. Как прекрасна была Рана в костюме снежной принцессы… Соня, я помню нашу поездку в Вашингтон и другие суперклассные поездки того времени. Как мы ездили на Хавасупай и я упал на кактус, а потом чуть не утонул в реке Колорадо. А в другой раз мы с Жан-Марком и Чедом были в Финиксе и поехали в Мексику. Там мы устроили себе настоящий «Маргаритавилль»,[77] под парусом обошли залив и вернулись обратно, затарившись в Рок-Пойнте текилой и «Короной». Джейми, когда мы с тобой ездили к Хавасупай, это было чудесно. Так здорово было проснуться вместе новогодним утром! Эх!
Я смеюсь смехом крайне истощенного человека – смешно, но память подсовывает мне именно те случаи, когда я был на волосок от смерти. Я перечислил ситуации, в которых чуть не умер, и все это одни из самых моих радостных воспоминаний. Я наслаждался интенсивностью переживаний. Не думая о психологических последствиях, я веселюсь и сейчас, задавая себе вопрос: буду ли я чувствовать себя так же, вспоминая эту ситуацию, если переживу приключение в каньоне Блю-Джон?
– Само собой разумеется, я вспоминаю все замечательные поездки с семьей, но с тобой, папа, у нас было несколько особенных поездок. Геттисберг, изучение истории Виргинии и Пенсильвании. Я тогда еще в колледже учился. В первый раз я ездил с тобой в Каньонлендс – Зион, Брюс, Кэпитол-Риф, Арчес. Все эти места каждый раз зовут меня вернуться в пустыню. Спасибо за это. Сколько замечательных событий с замечательными людьми!
Я качаю головой, изумляясь собственной удаче. Воспоминаний слишком много, я не могу их больше упорядочивать, связывать между собой, они продолжают хаотично выскакивать на поверхность.
– Эрик, я вспоминаю нашу поездку на концерт, когда на выходные в День независимости девяносто пятого мы отправились на концерт Greatful Dead… Гэри Скотт! Наша поездка на Денали стала катализатором того, что я оставил службу. Спасибо тебе, и удачи на Эвересте. Я знаю, что сейчас ты где-то там, наверху, может быть, уже в Третьем лагере. Будь осторожен. Возвращайся… Я вспоминаю Джадсона, как он приехал из Финикса для того, чтобы сделать со мной скоростное восхождение на Райнир. Мы вышли на вершину в два часа ночи, и в три часа дня на три восемьсот нас начало рубить. Я говорил: «Еще пять минут, и мы придем в лагерь Мьюир», но лагеря все не было.
Я широко улыбаюсь: Джадсон все спрашивал меня, как далеко отсюда лагерь. Я видел, куда мы идем, но лунный свет искажал перспективу и мое чувство расстояния. И я честно говорил Джадсону, что до лагеря пятнадцать минут, потом – что еще пять минут. Когда таких пятиминуток набралось уже с десяток, мы наконец-то дотопали до лагеря – к восходу солнца. Мне повезло, что Джадсон не спихнул меня в какую-нибудь ледниковую трещину за паршивые прогнозы.
– Чип, я помню, как мы ездили во Флагстафф и обратно, на концерт Келлера Уильямса. Это был еще один блицкриг. Елки-палки, сколько же было замечательных поездок. И как мы с Эриком Кремницем ездили к нему домой в Рочестер на выходные, еще в колледже. И поездки в Калифорнию, встречи с Сохой, Крейгом и Баком. Мне кажется, кого-то из вас, ребята, я затащил на первый ваш концерт Phish.
Я чувствую, как усталость мешает мне говорить связно. Уже само бодрствование истощает мой мозг. Мне нужен отдых, но я не могу спать. Уткнув левый локоть в южную стену каньона, я подпираю голову рукой и продолжаю:
– Брайан Лонг! Здорово было то, что мы сделали в прошлом году. Эти походы и гонки на горных велосипедах в Хот-Спрингс и два концерта String Cheese, а потом еще два концерта String Cheese. Зак, я счастлив, что ты был моим другом, и вспоминаю, как мы ходили на пик Сандия вместе с Эриком в тот день. О-о-о, как было хорошо. Я правда очень ценю всех замечательных людей, которые встречались в моей жизни, и все связанные с ними события. Рана, наша поездка в Теллурид на очередной концерт Cheese… Это было моим лучшим «последним днем», когда мы катились с горы на лыжах в «вареных» футболках, в розовых флуоресцентных боа и в отличном настроении.
От улыбки мои губы трескаются, нужно смазать их гигиенической помадой, но я не спешу ее доставать. Даже боль в губах заставляет меня испытывать благодарность ко всем тем людям, которых я люблю.
– Итак, спасибо всем, спасибо за все. Спасибо за наши встречи. Норм и Сэнди, вы мне как родные. Спасибо всем родителям моих друзей, вы воспитали таких замечательных людей, которые так много значат для меня. Мои друзья в Аспене – с вами я провел шесть месяцев, прекрасные, совершенно прекрасные люди, спасибо вам. Брайан и Дженн Уэлкер, Брайан Гонсалес и Майк Чек – спасибо. Спасибо вам. Рейчел – ты замечательная женщина, спасибо тебе. Я могу сказать то же самое о многих, многих людях в моей жизни. К счастью, я могу сказать это сейчас: я люблю вас всех. Обнимаю.
Вау! Ну и как я себя ощущаю? Наверное, что-то вроде «вся жизнь перед глазами», только в замедленном темпе. Интересно, что заставляет мозг перед смертью показывать картины из прошлого? Я всегда считал, что предсмертные видения любимых людей, любимых событий и членов семьи – это прежде всего способ сказать им всем «прощай». Но сейчас я вижу, что воспоминания зарядили меня положительной энергией, я улыбаюсь, я счастлив. Каков же скрытый мотив? Может быть, ролик с яркими событиями всей жизни – часть инстинкта выживания, что-то вшитое в подсознание, последняя уловка мозга, чтобы продолжить существование. Похоже, когда адреналин уже не справляется с созданием импульса «бей или беги», вспышка воспоминаний – дополнительный рефлекс. Воспоминания заставляют нас продолжать борьбу, когда мы уже потеряли всякую надежду и оставили все усилия. Перед лицом неизбежной смерти продолговатый мозг невольно переходит на повышенную передачу и кричит: «Ты думаешь, все, конец? Сдаешься? А ты подумал о тех людях, которые тебя любят? О тех, кого любишь ты?» И – бабах! – у тебя появляются новые силы. Наверное, именно поэтому мысли о самоубийстве кажутся самыми соблазнительными в те моменты, когда никто не говорит нам, что любит нас, или нам плевать на всех, кто это говорит, – тогда нет последней вспышки, резервная система не срабатывает. Возможно, именно поэтому наш мозг так тщательно хранит воспоминания, чтобы в критический миг выплеснуть их в упрямое тело. Ладно, как бы то ни было. К черту околопсихологическое бла-бла-бла, я приму это счастье, этот последний дар. Сейчас мне хорошо, и это единственное, что важно.
Приходит полдень, я поджидаю свою смерть, полувися-полусидя в своей обвязке. Я уже наловчился находить оптимальное положение, самый удобный угол для коленей, оптимальную высоту «лесенки», наилучшее расположение веревки, свернутой кольцами и выполняющей роль защиты для моих голеней. Мне удалось устроиться максимально удобно с учетом всего, что было в моем распоряжении. Как ни странно, я опять испытываю потребность помочиться. Прежде чем расстегнуть молнию шорт, я решаю сначала сцедить имеющийся запас мочи. Однако перелить более чистую часть жидкости в резервуар кэмелбэка – та еще задача на координацию. Пустую налгеновскую бутылку я зажимаю между бедрами и крепко держу ее. Прикусываю зубами верхнюю часть голубого мешка для воды и держу его под наклоном, так чтобы грязный осадок собрался в одной части мешка. Зажимаю загубник пальцами, и жидкость медленно вытекает в налгеновскую бутылку, а солевой осадок я придерживаю. Когда в кэмелбэке остается только гуща, я закрываю крышку бутылки, ставлю ее на валун и выплескиваю остатки из резервуара в песок за своей спиной. Фу! Ну и вонища!
Отлично! Значит, ты избавился от худшей части.
После всего этого я мочусь в резервуар, плотно закрываю крышку и кладу его на валун рядом с налгеновской бутылкой. Жидкость темнее прежнего, едкая и теплая. Пусть она охладится и соль осядет, потом перелью. К тому же у охлажденной мочи вкус не такой мерзкий.
Около половины второго во вторник я решаю помолиться еще раз. Но сейчас у меня уже есть ответ на вопрос: «Что я должен делать?» Понятно, что осталось только одно: ждать. Ждать спасения или смерти, и с большей вероятностью – второго варианта. Поэтому сейчас, вместо того чтобы просить совета, я прошу дать мне терпения.
– Бог! Это снова Арон. Я все еще нуждаюсь в помощи, мне становится очень плохо здесь, у меня кончились и вода, и пища. Я понимаю, что скоро умру, но мне очень хочется, чтобы конец пришел естественным путем. Я решил, что независимо от того, что мне предстоит пережить, я не буду уходить из жизни по своей воле. Мне иногда приходит это в голову, но я так не хочу. На самом деле я думаю, что не переживу следующий день – уже третий день заключения. Вряд ли я увижу полдень среды. Но я Тебя очень прошу, Господи, дай мне твердости в том, чтобы не лишать себя жизни.
Я хочу пройти свой путь до конца, каким бы он ни был.
Истекли третьи сутки моего заключения. Воды не осталось, не осталось неиспробованных способов освободиться. В три часа дня мне нечего больше решать, и задача сводится к одному: позаботиться о себе наилучшим образом, чтобы поддержать свое тело и дух. С физической точки зрения нет необходимости что-либо предпринимать до заката, вторая половина дня – самое теплое время, и все, что я могу делать, – это ерзать в обвязке, восстанавливая кровообращение.
Отсутствие запросов со стороны тела дает возможность вниманию почти полностью переключиться на поддержку духа. Еще дважды с того момента, как я обнаружил гнездо сумчатых крыс, я слышал голоса в каньоне, но эти звуки не были реальными, усталый мозг фабрикует иллюзии, чтобы заполнить пустоту каньона. Тончайшая нить соединяет мое сознание со здравым смыслом. Я очень боюсь, что какая-нибудь случайность проскочит мимо сознания и подтолкнет меня к опрометчивому и опасному решению. Когда я считаю свои воспоминания, время идет довольно быстро. Я снова и снова возвращаюсь к ним. И тут понимаю, что в своих записях пропустил очень близкого друга. Значит, нужно сделать еще одну видеозапись.
Мое тяжелое, мелкое дыхание отражается от стен каньона. Пытаюсь отдышаться, прежде чем начну говорить, но все равно приходится делать паузу после каждых нескольких слов. Усталость оказывается сильнее мышц шеи, и я снова подпираю голову левой рукой.
– В продолжение прежней темы. Я думал о Марке ван Экхуте и обо всех наших с ним приключениях. Помнишь, мы ездили в Аравайпу, я сидел на заднем сиденье пикапа вместе с Энджи и мы слушали дрянную музыку восьмидесятых? А как мы на лыжах ходили на небольшой пик Уильямс недалеко от Флагстаффа, как рассекали по свежаку в Вольф-Крике? Один из самых лучших моих лыжных дней. И поездка в Пахарито и в Лос-Аламос, и горный вел, и скалолазанье. И поход на Болди – мое первое путешествие на широких лыжах. И все поездки с Пэтчеттом на День труда. Четыре Дня труда подряд мы выбирались куда-то, и как это было классно. Пик Вестал, поход на Уэм-Ридж. И Пиджен на следующий год, Джаггед год спустя, Даллас еще годом позже. О господи, сколько прекрасных путешествий в горы было с вами, мои друзья. Да, это было круто.
Устало улыбаясь, я невольно постанываю. После паузы меняю курс: есть ряд финансовых вещей, с которыми семье предстоит разбираться.
– Еще немного логистики. У меня есть акции «Компусерв» и «ЮбиЭс ПэйнУэббер», в портфеле под вешалкой в Аспене лежит вся информация о них. Я избавился от акций «Делфи», но сохранил акции «Дженерал моторс». Они могут отойти к Соне или к родителям, если вы найдете им другое применение. Я думаю, что уместно будет сделать пожертвование в пользу тех людей из поисково-спасательной службы, которые найдут мое тело.
Я доволен – сказал практически все, что может облегчить моим родителям распоряжение моим небольшим имуществом. Но все это не важно. Что действительно не выходит у меня из головы, так это еда и питье. Охлажденные соки, фрукты, замороженные десерты – и все это влажное, сочное, вкусное.
– Люди, я все время думаю о грейпфрутовом соке, о «Маргарите», об апельсиновом соке, о холодной газировке – как бы я хотел сейчас получить все это. Апельсин, мандарин. Ох, нельзя об этом думать. Я думаю, что в самом лучшем случае кто-то уже связался с родителями в этот момент, что вы уже знаете, что я пропал. Ну, в общем, не знаю…
Я хочу, чтобы родители знали: когда к ним пришло известие о моей пропаже, я был еще жив.
Минут сорок спустя, около четырех часов дня, я вытаскиваю последний кусок буррито из пластиковой обертки. Белая маисовая лепешка высохла вокруг фасолевой начинки. Никакого намека на влажность. Тот кусок, который я съел в полдень, походил на картон и вобрал в себя все жалкие остатки жидкости из моего организма. Снова размышляю: не получится ли так, что последний кусок высосет из организма столько воды, что это перевесит пользу от питания? Я не знаю. Я голоден. Информация с обертки говорит мне, что за последние семьдесят два часа я потребил в общей сложности пятьсот калорий, и предположительно в последнем куске буррито осталось еще около пятидесяти калорий. В дни активных нагрузок я потребляю в два раза больше суточной нормы – от четырех до пяти тысяч калорий в день. С субботы я не восполнял затраченную энергию, и мой организм сжирает сам себя. На самом деле все это уже не так важно. Осталось так мало, что без разницы, съем я этот кусок буррито или нет. Но в любом случае я хотя бы закину что-то съестное в желудок.
Я засовываю кусок буррито в рот и жую его секунд двадцать, после чего смачиваю получившееся месиво глотком мочи из налгеновской бутылки. Ё-о-о-о! Гадость редкостная! Я жую еще несколько секунд, корча ужасные рожи, после чего все-таки глотаю эту мерзкую кашу, сопровождая еще одним горьким глотком мочи. Возможно, нужно было сначала окунуть буррито в мочу, а потом глотать с помощью остатка слюны, это избавило бы меня от второго глотка мочи. Но в любом случае второго раза не будет, ведь еды у меня тоже больше не осталось. Я подобрал крошки из упаковки, облизал упаковку от шоколадок, прикончил буррито – вот теперь действительно все. Теперь моя диета – моча, и только.
Я опять беру камеру – займу себя тем, что документирую этот факт: я съел последнюю еду. Говорить тяжело, я часто моргаю и делаю между словами большие паузы. Кроме того, голос становится с каждым разом все выше. Интересно, не оттого ли это, что обезвоживание делает мои голосовые связки жестче?
– Вторник, четыре часа дня. Градусов восемнадцать-девятнадцать. Просто перебираю цифры в голове. Похоже, этому мальчику надеяться не на что. Я только что съел последний кусок буррито, пришлось размочить его глотком верхней, самой чистой, части моей мочи, такие дела. Да, оно чуть почище, чем то, что на дне, но далеко не молочный коктейль по вкусу. А я бы выпил стаканчик. И еще, не хочу уйти, не попрощавшись с бабушками и дедушками. Я люблю вас – обе пары, Андерсоны и Ральстоны. Дедушки, я скоро увижу вас. Бабушки, я люблю вас, мои славные матриархи. Все мои родственники в Огайо – я тоже люблю вас. Это большая честь для меня – быть частью вашей семьи.
Я тоскую по родным, но знаю, что ступил на длинный и мрачный путь. Пошел обратный отсчет моей смерти. Ночь будет трудной.
ГЛАВА 10
Зачатки поисков
dum spiro, spero
Часть девиза штата Южная Каролина.
Дословно: «Пока дышу, надеюсь».
Или, более приблизительно: «Там, где есть жизнь, есть надежда».
В субботу днем, после того как мы расстались, Кристи и Меган отправились вверх по Западному рукаву каньона Блю-Джон, а потом сели пообедать. Девушки отдыхали и трепались около получаса, затем собрали свое барахло и продолжили путь вверх по руслу. Вскоре они уткнулись в тупик под пятиметровой скалой, перегораживающей каньон, и целый час не могли сориентироваться. Они возвращались назад, потом опять шли вверх по каньону, топтались вокруг да около этой скалы, пытаясь понять, что им делать. В описании было сказано, что скалу надо обходить по правой стороне каньона.
– Справа – это надо будет идти в правое ответвление каньона. Я не думаю, что выход там. – Кристи показала на точку выше по каньону, где сливались два ответвления. – И этот путь выглядит сомнительно, особенно вот то пересечение скального выступа, чтобы попасть в левый каньон.
– Н-да. Через нависание я не полезу в любом случае. Но как еще мы можем туда добраться?
Песчаниковая глыба перед Меган была слишком уж крутой и даже с нависанием на самом верху. Раскрыв путеводитель, Меган нашла закладку на странице с описанием каньона Блю-Джон:
– Ага, вот. Здесь написано: «Идите вдоль правой (восточной) стороны каньона по узкой тропинке, затем маршрут сворачивает вниз по двум крутым склонам». Мы уверены, что эта сторона восточная?
– Я не думаю, что это восточная сторона. Восточная – ниже по каньону, откуда мы пришли. Мы же идем вверх по Западному рукаву, то есть на запад, никакой восточной стороны тут нет. Ничего не понимаю, можно еще раз карту посмотреть?
– Ага, точно – вот тут.
Меган передала Кристи карту.
– Господи, хоть бы Арон был с нами – он бы в момент все вычислил. – Кристи вздохнула и снова принялась искать дорогу. – О’кей, мы оставили мой велосипед где-то здесь, в начале Западного рукава. И мы вот здесь… или где-то рядом. Из главного русла мы не выходили… Ну да, очевидно, что нам нужно налево. Почему же тут написано, что направо?
– О… боже… мой, – выпалила Меган, – Кристи, мы круглые идиотки. Справа – это если вниз по каньону, а мы идем вверх. Эта «узкая тропинка» слева от нас. Она должна быть где-то там. – И Меган указала налево.
– О господи… Ты шутишь, да? Это же бред. Как мы могли так лохануться?
Кристи не могла поверить, что они вляпались как новички (все равно что перевернуть карту вверх ногами).
Меган быстро нашла песчаный выступ слева от них, который шел вдоль стены каньона вроде пандуса для инвалидного кресла. По этому уступу они двинулись вверх и прошли скалу, затем продолжили подниматься по руслу, их следы исчезали в песчаных холмах, изрезанных миниатюрными канавками и ручейками. Через два часа, уже в шестом часу, они вышли на главную грунтовую дорогу, где к сосне был пристегнут велосипед Кристи. Девушки сыграли в камень-ножницы-бумага, чтобы решить, кто съездит за пикапом к стоянке в Грэнери-Спрингс. По пути проигравшая Кристи высматривала на плато мой красный велосипед. Если бы она знала, где искать, то легко бы его обнаружила: он так и стоял метрах в ста слева от дороги, прислоненный к можжевеловому кусту. К тому времени, как Кристи погрузила свой велосипед на крышу «4-раннера» у Грэнери-Спрингс и отправилась за Меган, она уже решила, что они слишком долго плутали в каньоне и опоздали на встречу со мной.
Затормозив на обочине подъездной грунтовки напротив подруги, Кристи опустила стекло и сострила:
– Эй, там, подвезти?
Развалившись в креслах, девушки напились воды, утоляя жажду после долгого и утомительного похода по Западному рукаву.
– Может, вернуться к Грэнери-Спрингс и подождать Арона? – спросила Меган у Кристи.
– Я думаю, он успел пройти раньше нас.
Меган же сомневалась:
– Вряд ли, ему оставалось еще миль десять. Ну никак не может быть, чтобы он уже прошел и отправился нас искать.
– Но я искала его велосипед и не нашла, а здесь особо и негде спрятать байк. Думаю, он уехал. Может, сразу двинул на вечеринку в Гоблин-Вэлли.
Но Меган думала, что Кристи просто проглядела мой велосипед и что я появлюсь через час-другой:
– Может, все-таки вернемся, посмотрим, нет ли его там?
Кристи колебалась, ее сильно беспокоил уровень бензина в баке, а до ближайшей заправки сорок километров:
– Если мы еще тут покружим, нам не хватит бензина до Хэнксвилла. А нам еще километров пятьдесят пилить. Поехали лучше заправимся по дороге и встретим его в Гоблин-Вэлли, пока не стемнело.
Не имея ничего против этого варианта, Меган уступила, и подруги поехали в Хэнксвилл заправиться, съесть по гамбургеру и выпить по коктейлю в забегаловке под названием «Стэнз».
Через час, примерно в то же время, когда Брэд и Лия катили в Гоблин-Вэлли по проселкам через пустыню, Кристи и Меган свернули с шоссе в национальный парк в поисках той же самой вечеринки. Большая вывеска сообщала, что в кемпинге мест нет. Кристи остановила машину, и девушки задумались, что им делать дальше.
– Ну что, пошли попробуем отыскать вечеринку? – спросила Меган.
– Не знаю… – И Кристи рассмеялась, а затем пояснила: – Смешно, мы целый день колеблемся. «Подождем или поедем заправиться? Двинем сюда или туда?»
– Там будет весело, но я устала.
– Я тоже. – Но Кристи тут же передумала. – Зато там будет весело.
– О да. Мы поедем туда, все будут пить, и мы тоже будем пить. Потом стемнеет, в кемпинге не будет места, и мы будем пьяные колесить по всей пустыне, искать, где бы встать.
Решив, что найдут меня в каньоне Литтл-Уайлд-Хорс, на следующее утро, Кристи и Меган развернулись и поехали в ту сторону до конца шоссейной дороги. Они съехали на подъездную грунтовку и заночевали. В воскресенье утром они не спеша собрались, доехали до стоянки у входа в Литтл-Уайлд-Хорс и припарковались рядом с «тойотой-такомой». Кристи первая заметила машину:
– Эй, ты не помнишь, какой пикап у Арона?
– Не-а. Я даже не помню, чтобы он нам говорил, – сказала Меган, еще не отойдя от вчерашних приключений в каньоне Блю-Джон.
– Похоже, это его «тойота», – сказала Кристи, присмотревшись. – Там и лыжи, и велик. И колорадский номер. Зуб даю, это его тачка.
– Тогда, скорее всего, он уже в каньоне, – предположила Меган.
Кристи согласилась:
– Да, уже полдвенадцатого, – наверное, он там.
– Давай оставим на лобовом стекле записку с нашими электронными адресами, а то вдруг не встретим его в ущелье.
– Но если это не его пикап?
Меган всегда обменивалась с людьми электронными адресами, чтобы можно было пригласить их в гости в Моаб или договориться о совместной поездке. Она недоумевала, почему не оставила мне свой мейл вчера.
– Ладно, если это его машина, у него будут наши адреса, а если не его, то владелец просто их выбросит.
– Этот каньон подковообразный; если мы будем стоять здесь, то увидим, как Арон выходит.
– Ну, хорошо, может, съездим тогда пообедаем, а потом вернемся и посмотрим, не вышел ли он?
– Знаешь, я еще совсем не проголодалась. – Кристи была готова к походу и новым впечатлениям.
Пока они гуляли, Меган все рассуждала, встретят ли они меня в Литтл-Уайлд-Хорс:
– Может, он уже пришел и ушел из каньона?
Кристи несколько секунд обдумывала ответ.
– Я думаю, что он либо встал очень рано и уже прошел каньон, либо у него офигенное похмелье и он решил никуда сегодня не ходить.
– И почему мы не взяли у него номер телефона?
– Так мы же собирались опять встретиться сегодня.
– Да, но все равно – почему? Обычно я всегда сразу обмениваюсь телефонами или электронными адресами, а тут нет. Он такой клевый, здорово, что мы вчера встретили его в каньоне, и он гулял с нами, а не просто просвистел мимо.
Девушки с удовольствием все утро исследовали узкое ущелье Литтл-Уайлд-Хорс, а потом вернулись на тропинку и вышли из ущелья на стоянку. Они упаковали все свое хозяйство в белую машину Кристи и покатили через Грин-Ривер обратно в Моаб. Меган гадала, что же случилось со мной, но никто не думал ни о чем таком, выходящем за рамки обычного. Моему отсутствию можно было придумать много рациональных объяснений, поэтому девушки не беспокоились о том, увидят ли меня снова. Болтали они в основном о том, как здорово провели выходные, как это было классно сменить обстановку и как жаль, что на следующий день им опять на работу. После путешествия по пустыне в четырех стенах офиса будет особенно тоскливо, но они решили, что скоро поедут куда-нибудь опять. Эта мысль притупила неприятное ощущение оттого, что им надо возвращаться в цивилизацию.
В четверг днем Брэд и Лия Юл помогли мне вытащить застрявший пикап из ледяной грязи. После этого от горы Соприс, что около города Карбондейл в Колорадо, они двинулись по ландшафтному шоссе через заросший лесом перевал Макклюр в юго-западную часть штата. Было уже довольно поздно, когда они свернули с 550-го хайвея в живописный шахтерский поселок Сильвертон. Там они и переночевали на заднем сиденье Брэдова пикапа прямо на Главной улице. Лия была уже на четвертом месяце беременности, поэтому на следующий день она пересеклась со своей мамой и вдвоем они поехали в Дюранго – пройтись по магазинам. А Брэд в это время катался на лыжах с горы Сильвертон вместе с коллегами из аспенского магазина «Инклайн-ски». Они целый сезон копили чаевые, чтобы заплатить за поездку на недавно открытый горнолыжный курорт для экспертов. Билеты на подъемник здесь стоили больше ста долларов с человека. Но эта цена включала в себя гида и уникальный опыт катания по пересеченной местности, по нетронутому снегу, которого мы жаждем не меньше, чем наркоманы своего белого порошка. Тем вечером Брэд и его друзья остановились в сильвертонском отеле, чтобы выспаться и слегка прийти в себя после фестиваля местных пивоваров, включавшем в себя катание топлес на санях у подножия горнолыжки. Следующим утром стартовали поздно. Брэд заехал в Дюранго за Лией, и они двинули по «трассе дьявола» (шоссе 666) в пустыню Юты. Во второй половине дня в субботу, когда они ехали на север по 95-му шоссе через залив озера Пауэлл, Лия то и дело смотрела на мобильный телефон. Она ждала моего звонка, мы должны были еще договориться, где и во сколько встретимся в Гоблин-Вэлли.
К семи вечера они свернули с 24-го шоссе на запад, к возвышенности Сан-Рафаэль. На ровных участках трассы связь терялась, и телефон оживал, только когда машина въезжала на холм.
– Давай позвоним ему, – сказала Лия.
– У него нет мобильного. Он сказал, что позвонит сам, узнать дорогу.
– Знаешь что, давай-ка, пока мы не заехали так далеко, что связь совсем пропадет, проверим сообщения. Вернемся на тот прошлый холм, там было четыре палочки.
Брэд развернул машину кругом на узком двухполосном шоссе, и самодельный деревянный фургон, прикрывающий кузов, негодующе заскрипел.
– О’кей, притормози прямо тут, на этом холмике. – Лия просмотрела входящие сообщения: новых было три, и ни одного от меня. – Странно, что он не звонил. Он точно сказал, что собирается пойти?
– Ну, он никогда не говорит точно, – ответил Брэд. – Я говорил ему и про вечеринку, и что мы там будем, и что там собирается быть всякий знакомый народ из Аспена. Он заинтересовался и сказал, что еще позвонит – спросить, как туда добираться.
– Может, он передумал ехать. Подождем немного тут – вдруг он позвонит?
– Когда он уезжал, у него не было четких планов, просто хотел немного полазать и побродить – в общем, вся эта ерунда по мелочи, как обычно в межсезонье. Вообще-то, я не заставлял его клясться на крови, что он поедет. А вот мы давай-ка двинемся, нам еще эту доску объявлений искать.
Один из друзей Брэда обещал оставить более подробные и свежие указания на доске объявлений у въезда в национальный парк.
