Текст книги "Постижение истории"

Автор книги: Арнольд Джозеф Тойнби

сообщить о нарушении

Текущая страница: 54 (всего у книги 76 страниц)

Контакты эллинистического общества

Время Александра Великого было своего рода рубежом, положившим начало новой эллинистической истории, что почти в точности соответствует, с точки зрения современного историка, периоду перехода от средневековья к Новому времени – периоду, отмеченному серией открытий и изобретений на рубеже XV–XVI вв.

Эти исторические главы объединяет явная недооценка достижений прошлого, подкрепляемая неожиданно мощным ростом успехов в области науки, техники, технологии, что было вызвано не только милитаризацией общества, но и серией географических и естественнонаучных открытий. «Конкистадоры» Александра Македонского, разрушившие империю Ахеменидов, напоминают в чем-то испанских конкистадоров, разрушивших империю инков [643]

[Закрыть]. Если горстка военных авантюристов может одним ударом подкосить универсальное государство, то общество, давшее миру этих смельчаков, может показаться колыбелью будущего Человечества. А в самом факте разрушения гиганта можно усмотреть проявление закона мирового порядка. Однако если бы эллин III в. до н.э., равно как и житель Запада XVI в. н.э., попытался описать обуревающие его чувства, вернее, предчувствие наступления новой эры, он скорее всего оставил бы без внимания материальную мощь его общества, придав решающее значение расширению своих интеллектуальных интересов и познаний. Чувства, пробужденные в эллинском мире прозрениями Аристотеля и Теофраста, а в западном мире – открытиями Коперника и Галилея, были осознанием силы, рожденной удивительным приращением нового знания.

Сравнение эллинистического мира с современным западным миром справедливо в самых общих понятиях, однако необходимо уточнить частности, указав при этом и на принципиальные различия. Контакт современной западной цивилизации с ее современницами совпал с периодом, когда на Западе господствовало христианское мировоззрение. Культура, излучаемая Западом, включала религиозный элемент, который, собственно, и составлял ее изначальную суть. Однако к концу XVII в. западное общество вступило в процесс самосекуляризации. Таким образом, культура, которую распространял Запад, оказалась секулярной частью прежней интегральной культуры. Эллинистическая история не знала подобной проблематики, ибо эллинистическая цивилизация успела освободиться от религиозного элемента в более ранний период. Эллинское просвещение пришлось на конец V в. до н.э., то есть к эпохе Александра оно уже насчитывало сто лет. Одной из возможных причин столь ранней зрелости эллинистической цивилизации могла быть бедность религиозного наследия Эгейского общества доэллинского периода в сравнении с богатством христианского наследия, переданного западному обществу эллинизмом, который сам обратился к христианству на своем смертном одре. Сравнительная малозначимость религиозного наследия эллинской истории имела двойственный эффект. С одной стороны, это ускорило рост рационализма, но, с другой стороны, интеллектуально просвещенный эллинистический мир никогда не демонстрировал, подобно секуляризованному западному миру, склонность к интеллектуальной гордыне.

Рационалисты западного мира упорствовали в своей долгой и изнурительной борьбе с хорошо вооруженной институционированной церковью. Победа, доставшаяся в результате затяжной и мучительной борьбы, вскормила их гордый и высокомерный дух. Хотя, по иронии судьбы, надменность современного западного просвещенного мира частично восходит к духу иудейской религии, которая столь решительно отвергалась. Во второй фазе своей экспансии западный мир обрел склонность игнорировать любые нехристианские религии, подобно тому, как западные рационалисты игнорировали в свое время учение христианства. Рационалисты рассматривали религию в лучшем случае как иллюзию и заблуждение, а в худшем – как умело сконструированную ложь. Незападные религии привлекали рационалистов как предмет интеллектуальных упражнений. Христиане же изучали их с полемическими целями. Но ни рационалисты, ни западные христиане не относились к этим религиям серьезно. Они не искали и не видели в них духовных откровений, способных обладать внутренней самоценностью.

Эллинистический опыт был совершенно иным. Когда мощная волна военных и интеллектуальных завоеваний изменила мир настолько, что эллинам пришлось вступать в контакт с неэллинскими религиями, эллинское общество, пожалуй, охватила зависть, что не им принадлежит духовная жемчужина столь высокой ценности.

В конце концов эллинистический мир был обращен в религию еврейского происхождения, которая как была, так и осталась по сей день иудейской по своему духу и принципам, несмотря на сближение с эллинизмом и известные компромиссы в области теологии и атрибутики. Принятие эллинистическим миром христианства положило конец эллинистической цивилизации. В результате этого процесса эллинизм утратил все свои специфические черты и признаки самостоятельности.

Таким образом, насколько об этом позволяет судить современный уровень знания, эллинистическая цивилизация распалась в отличие от Запада именно в результате тесного контакта с современниками. Сирийская цивилизация фактически захватила своего завоевателя, опутав его тонкими сетями культурного взаимодействия. Обоюдное влияние двух цивилизаций продолжалось в течение длительного периода, все сильнее и сильнее нарастая со временем. Окончательным результатом стало разложение каждой из цивилизаций. Однако разрушенные ткани, регенерировав, дали новые формы, причем формы эти выглядят столь органичными, что трудно теперь вычленить их составные элементы. По крайней мере в VIII в. до н.э., за 400 лет до кампании Александра, сирийская цивилизация произвела сильнейшее воздействие на эллинскую, дав ей финикийский алфавит. В VII в. до н.э. она распространила финикийский стиль в искусстве, стиль, представлявший собой смешение египетского и аккадского стилей. В IV в. до н.э. она дала финикийский свод этических правил и систему космологии, то есть стоическую философию, основатель которой, Зенон, был гражданином кипро-финикийского города-государства [644]

[Закрыть]. Культурное общение между сирийским и эллинским мирами было взаимным, причем эллинизм воздействовал на Сирию задолго до походов Александра Великого. В V в. до н.э. в Сирию ввозились эллинские гончарные изделия, многочисленные товары и произведения искусства. Кроме того, в Сирии был принят аттический стандарт чеканки монет. «К середине IV в. греческие монеты воспроизводились персидскими царями, а также местными правителями Киликии, Сирии и Палестины… Даже на юге Аравии обнаруживаются грубые имитации аттических монет» [прим136]

[Закрыть]. Сила и продолжительность излучения эллинской культуры в пределы сирийского мира объясняет, почему сирийский мир подчинился эллинизму после завоевания Александром владений Ахеменидов в Юго-Западной Азии и Египте. Однако окончательным результатом стал все-таки распад эллинизма.

Для сирийской цивилизации отмщение было посмертным. Она уже не смогла возродиться для ответного удара. Распад эллинизма произошел потому, что сам эллинизм стал к тому времени как бы полуэллинским. Когда эллинистическая цивилизация, разложившая сирийскую цивилизацию, оказалась в своей собственной ловушке, выяснилось, что ловушка была сплетена как из сирийских, так и из эллинских прутьев. Окончательное исчезновение эллинизма произошло благодаря христианству. Причем примечательно, что из всех неэллинских религий, боровшихся за эллинские души в эпоху эллинского универсального государства, христианство эллинизировалось в последнюю очередь.

Примечательно также, что ислам, который родился как сознательная и продуманная реакция на христианство, эллинизированное и ушедшее от еврейского монотеизма, не был, тем не менее, возвратом к иудаизму в строго антиэллинской традиции. Когда ислам ощутил потребность в систематической теологии, исламские богословы обнаружили, как, впрочем, и их христианские предшественники, что им прежде всего следует обратиться к эллинской философии, а для этого необходимо исследовать некоторые эллинские первоисточники. Начиная с IX в. н.э. труды эллинских философов и ученых становятся частью признанного и даже обязательного аппарата исламской культуры, как они стали некогда частью христианской культуры. Даже в исламских текстах подчеркивается, что сначала труды эллинских философов были замечены средневековым западным обществом. Таким образом, мы не уклонимся от истины, утверждая, что ислам и христианство имеют общие корни, уходящие в эллино-иудейскую почву.

Именно сложный состав этой почвы и является ключом к пониманию причин распада иудейской религии на три враждующие ветви. Объяснение несчастного пути иудейской религиозной истории следует искать также в частичной несовместимости сирийского и эллинского элементов. Соединение двух элементов было почти полным, однако не абсолютным. В результате сложившаяся культурная смесь была приемлема для многих народов, но все-таки не для всех. Таким образом, некоторая психологическая несовместимость, постоянно воспроизводившаяся в силу неполного культурного слияния, стала причиной напряжений, и эти напряжения частично предопределили религиозный раскол.

Евреи и иранцы (кроме иранцев в бассейне Окса – Яксарта) не воспринимали эллинистический ингредиент в этой смеси. Они упорно тяготели к своей доэллинской отеческой традиции. Население Юго-Западной Азии, равно как и жители Египта, также не скрывало своих антиэллинистических религиозных настроений. Несторианские христиане, а затем и их братья монофизиты порвали с греко-римской христианской церковью. Мусульмане затем вовсе порвали с христианством. Однако, как уже было отмечено нами, ни ислам, ни тем более христианские секты не могли полностью порвать с эллинской философской традицией и постоянно обращались к ней в своих богословских рассуждениях. Именно эта их неспособность отрешиться от эллинизма не позволила несторианству, монофизитству и исламу присоединиться к антиэллинистической реакции иудаизма, который является самой непримиримой антиэллинистической формой сирийской религии. Ирония судьбы здесь проявилась в том, что в результате своей нетерпимости сами евреи оказались меньшинством, распыленным в огромных пространствах Старого и Нового Света и вынужденным приспосабливаться к большинству, приверженному одной из двух нееврейских вер, восходящих, однако, к иудаизму – христианству или исламу.

Сирийский и эллинский элементы невозможно изъять не только из христианства или ислама, но и из христианской и исламской цивилизаций, для которых они сыграли роль куколок. Обе эти религии имеют предшественниц – сирийскую и эллинскую, – что представляет собой момент принципиальной важности. Ислам, христианство и ряд цивилизаций, взращенных этими двумя религиями, – все это продукты одного и того же культурного слоя, состоящего как из сирийских, так и из эллинских элементов.

Конечный результат влияния эллинистического общества на другие цивилизации представляет существенный интерес для современных жителей Запада. Особенно имея в виду то обстоятельство, что история контактов эллинистического общества с современными ему цивилизациями предстает в завершенном виде, тогда как современная западная цивилизация еще не приблизилась к своему концу. В эллинистическом случае контакт начался с военных завоеваний, а закончился религиозным обращением завоевателей, что и привело к распаду отечественной культуры завоевателей. Существенным здесь является то, что первоначальный удар и победоносный контрудар были произведены в различных сферах. Удар имел военный характер, а контрудар – религиозный.

Следует также отметить, что религиозный контрудар, направленный против эллинистических захватчиков, был не единственной реакцией со стороны завоеванных обществ. Первой реакцией была попытка ответного военного удара. Спустя почти два столетия после разрушения Александром ахеменидской империи греческое правление в Иране и Ираке было ликвидировано, однако эта военная акция не была доведена до конца. Это не положило конец эллинскому правлению ни в Леванте к западу от Евфрата, ни в бассейне Окса – Яксарта. Да и окрестности Сирии оставались под греческим правлением. Политические преемники греческих наследников Ахеменидов заплатили за политическое изгнание греков принятием греческой культуры.

Что касается бассейна Окса – Яксарта, он оставался под греческим правлением с тех пор, как бактрийские греки охраняли эллинизм в парфянском государстве; а еще раньше, во II в. до н.э., греко-бактрийские завоеватели пересекли Гиндукуш и установили греческое правление на значительной части Индии, причем на более длительный период, чем это удалось Александру в результате его непродолжительного похода в долину Инда. Под властью бактрийских греков и их последователей, бывших евразийских кочевников – кушанов, на индо-греческом культурном слое выросла махаяна – северная ветвь буддизма.

Таким образом, во II в. н.э. влияние эллинизма распространялось от Индии до Атлантического побережья Африки и Европы. Западная цивилизация сегодняшнего дня находится в схожем положении. Незападное большинство человечества к настоящему времени уже вышло из непродолжительного, но революционного подчинения западному колониальному правлению. Однако западная цивилизация продолжает укреплять свои позиции вне пределов западного общества. Будет ли процесс налаживания контактов Запада с остальным миром продолжителен? Создаст ли новый культурный слой новые религии? Вполне правомерно ставить сегодня эти вопросы, хотя ответы на них пока еще скрыты за горизонтом. Исходя из того, что в технологическом плане ситуация, в которой оказался западный мир, несопоставима с условиями развития эллинистического общества, можно предположить, что мы идем к иному финалу.

Социальные последствия контактов между современными друг другу цивилизациями

Как мы показали в предыдущей главе, платой за успешную агрессию становится проникновение в культуру победившей цивилизации экзотической культуры ее жертв. Внутренний пролетариат победившего общества с готовностью воспринимает элементы чуждой культуры, в результате чего нравственная пропасть между отчужденным пролетариатом и бывшим доминирующим меньшинством еще более углубляется.

Эти пагубные процессы имеют двусторонний характер, что, в общем, отражено в поговорках: «Что полезно одному, то вредно другому» и «Одно влечет за собой другое». Иными словами, элементы культуры, вполне безвредные и даже благотворные на родной почве, могут оказаться опасными и разрушительными в чужом социальном контексте. С другой стороны, стоит чужеродным элементам утвердиться в новом окружении, они обретают тенденцию привлекать к себе другие элементы своей собственной культуры.

Аналогию этому процессу легко найти в области точных наук. Судьба Хиросимы и Нагасаки продемонстрировала, что изначально безобидные вещества превращаются в смертельно опасные, стоит нарушить естественную связь ядра с электронами. Физическая энергия гигантской мощи, высвобожденная благодаря расщеплению атома, таилась во внутренней структуре целостного атома, пока не было нарушено равновесие сил. Атом социальной жизни также поддерживает равновесие сил, и, пока это равновесие не нарушено, выбросов энергии не наблюдается. Взаимозависимость и обоюдные обязательства между различными частями поддерживают здоровое равновесное состояние любого организма. Как только происходит сбой и какие-то клетки организма начинают неконтролируемо расти, над организмом нависает смертельная угроза.

Очевидно, разрушительная работа, производимая частицей или клеткой, вырвавшейся из своего естественного ритма, связана с неспособностью всего организма приспособиться к новой динамической силе. Мы уже не раз показывали на конкретном эмпирическом материале, что нельзя без ущерба игнорировать вызов, брошенный социальному организму какой-либо новой силой. В подобной ситуации удается сохранить социальное здоровье, только приспособив старые структуры к новому элементу. А это часто равносильно замене всей старой структуры. Иными словами, чтобы выжить в новых условиях, необходимо прибегнуть к тщательной реконструкции социальной структуры. Если игнорировать создавшуюся ситуацию или искать пути уклонения от вызова, расплатой будет либо революция (и тогда вновь родившаяся динамическая сила разрушит традиционную культурную структуру, оказавшуюся слишком ригидной), либо верх возьмет преступность (возведенная в норму социальной жизни, она окончательно разъест обветшалые ткани старой структуры). Столкновение нового культурного элемента со старой структурой всегда протекает при одних и тех же обстоятельствах независимо от того, появился ли этот элемент изнутри или внедрился извне. В обоих вариантах складывается одинаковая ситуация: новый элемент самим фактом своего появления обрекает старую структуру на перемены. Если призывы к необходимости перемен долго остаются неуслышанными, а старые культурные формы не претерпевают эволюционных изменений, новый элемент, который мог быть вполне безобидным и даже полезным в другом социальном контексте, неизбежно начинает свою разрушительную работу.

В данном случае мы возьмем ситуацию, когда новая динамическая сила иностранного происхождения лишилась связи с родной почвой и оказалась в чужой и враждебной среде. Изолированный блуждающий элемент, помещенный в чуждое ему социальное тело, начинает производить хаос, ибо он утратил свою первоначальную функцию и смысл, а также лишился привычных противовесов и связей.

Проиллюстрируем это, рассмотрев, какое действие оказало на африканский мир введение западного института демократического правления, института, имеющего весьма славную историю в своем родном культурном контексте. Традиционно основным институтом африканского правления была монархия – система, предусматривающая строгое различие между правителем и подданными. Среди африканских общин, не знающих никаких иерархических политических структур, авторитет власти распространялся непосредственно от индивидуума к индивидууму, без прохождения через специализированные учреждения. Для современной западной цивилизации демократия – это постоянный и хорошо отлаженный институт правления. В теории демократия предусматривает стирание различий между правителем и подданными, однако на практике атрибуты власти оказываются в руках небольшой группы специалистов – юристов, судей, полицейских и г. п. Западная демократия и африканская система власти являются, таким образом, политическими системами, имеющими между собой очень мало общего. А если добавить к этому, что границы современных африканских государств не совпадают с традиционным и племенным делением, а вследствие этого отсутствует осознание территориальной целостности и национальной общности, становится очевидным, как мало сходства между тем, что называется демократией здесь, и западной демократией.

С точки зрения западных демократий налицо явный кризис политической системы освобожденной Африки. Кроме того, существует тенденция возлагать вину за него на колониальные державы, которые так и не сумели ввести в Африке «цивилизованное» правление. «Часто можно было слышать рассуждение, что политические системы, существовавшие до колониального режима, развивались естественным путем и их нужно было поддерживать, а не разрушать, что делалось якобы во имя чего-то более подходящего для современного мира. Теперь нам говорят, что признание традиционной системы власти также явилось ошибкой, ибо возродились наиболее консервативные силы, которые подогревали чувство племенного сепаратизма. Тенденции эти оказались весьма разрушительными» [прим137]

[Закрыть]. Аргумент этот может показаться спорным, однако в любом случае нельзя не признать, что «истина состоит в том, что не существует единого для всех пути развития, что применимо и к истории колониального правления в Африке. Идеалом является гибкость, однако это вряд ли возможно при чрезмерно громоздких организациях. Все это довольно просто в теории, но куда сложнее оказывается провести теорию в жизнь. Когда Африка была независимой, местные вожди пользовались уважением всего народа. Смещение их также было невозможно без народного возмущения. В настоящее время столь же естественным кажется то, что народ проклинает политику властей. Под влиянием колониальных правительств часть африканцев стала выступать с критикой традиционного образа жизни и традиционных форм правления. Если бы колониальные правительства обладали сверхчеловеческой мудростью, они бы поддержали недовольных. Да разве обычный человек может предугадать ход событий?» [прим138]

[Закрыть]

Иными словами, наступает момент, когда разрушительные последствия введения чужеземных заимствований можно свести к минимуму, если правильно использовать создавшуюся ситуацию. В приведенном нами примере этого не случилось. Переход власти от колониального к независимому режиму осуществлялся недостаточно постепенно. А форма правления, полностью заимствованная у Запада, функционировала донельзя плохо.

Таким образом, в политической структуре современной Африки можно выделить три ключевых элемента: разлагающаяся местная традиция; колониальное междуцарствие, в котором с трудом опознаются искусственно созданные политические единицы; экзотический налет западной культуры. Порочность объединения иноземных заимствований с местной культурой иллюстрируется, например, широкомасштабной коррупцией, выражающейся в раздавании должностей и постов своим родственникам, что совершенно недопустимо с точки зрения западного демократа (по крайней мере в теории), но считается вполне нормальным и даже поощряемым явлением в африканской общественной жизни [прим139]

[Закрыть]. Опять-таки неприемлемость политической структуры, которая содержит в себе непонятную идею «законной оппозиции», привела в большинстве государств к ликвидации многопартийной системы сразу же после получения независимости. В этих условиях создание эффективной демократической системы является действительно очень сложной проблемой.

Все это показывает, каких трудностей следует ожидать, когда отдельный культурный элемент внедряется в чужеродную среду. Между отвлеченным идеалом демократического правления и действительностью, не готовой к демократии, лежит труднопреодолимая и весьма опасная пропасть. Западный культурный элемент обессмысливается и утрачивает свою ценность в отрыве от родного культурного окружения.

Второй ступенью контактов между двумя современными цивилизациями становится тенденция создания общей культурной формы через реинтеграцию культурных элементов, ранее разобщенных. Этот процесс встречает сопротивление со стороны противоположной тенденции – препятствовать всякому проникновению чуждых культурных элементов, а если и допускать их, то в минимальных дозах. Когда какой-либо чужеродный элемент проник в структуру, преодолевая внутреннее напряжение системы, он увлекает за собой другой элемент, также изолированный и оторванный от своей культурной среды. Сопротивление болезненному процессу внедрения элементов чужой культуры в социальное тело абсолютно неизбежно. Однако столь же неизбежно и окончательное поражение. Рекомбинация искаженных элементов тяготеет к созданию новой целостности, а не просто к механическому соединению, поскольку культуре свойственно стремиться к самоструктурированию. Общество ассимилирует воздействующую на него силу. Единственное, на что ему остается надеяться, – это замедлить процесс реинтеграции. Однако на деле такая тактика обычно не приостанавливает агонии собственной культуры.

Развитие событий, таким образом, зависит от первого воздействия. Общества, переживающие такой момент, иногда весьма чувствительны к воздействию даже самых безвредных чужеземных влияний. Мы уже обращали внимание на зилотскую реакцию русского общества, ощутившего на себе внешнее культурное давление. Бескомпромиссная политика тщательного самосохранения и самоизоляции встречается довольно часто. Правда, редко она бывает успешной. Этос зилота эмоционален и интуитивен, и его броня в конце концов разбивается об эмпирическую истину, управляемую социальным законом: «одно влечет за собой другое». Классическим примером подобной рационалистической разновидности зилотизма может служить развитие отношений между Японией и западным миром в конце XVI – начале XVII в. Период этот захватил полвека и длился до 1638 г. Столь же ревностное следование политике зилотизма наблюдается в современном Китае. Оно достигло своего апогея в период «великой культурной революции», начавшейся в 1966 г. «Подобно России в последние годы сталинской эры. Китай встал на путь самоцентрированного изоляционизма и национализма. Он еще решительнее, чем когда-либо, отгородился от политических и культурных влияний внешнего мира» [прим140]

[Закрыть]. Националистическое отрицание некитайских стилей и идей сочеталось с политическим противоборством культуры коммунистической с культурой буржуазной. Учение коммунизма – западного происхождения, и этот непреложный факт стал для творцов «великой культурной революции» противоречием, скрыть которое оказалось невозможным.

Истина заключается в том. что вторгшийся иностранный культурный элемент невозможно выхолостить, лишив его тем самым опасной способности притягивать к себе другие элементы своей культуры. Однажды завоевав определенное место в сфере общества, чужеродный культурный элемент укореняется там и, обращая другими, родственными себе элементами, чувствует себя вскоре хозяином положения. Если воспринимающая сторона не в состоянии нейтрализовать эти вкрапления, остается единственная надежда – попытаться перехитрить врага. Здесь не годится воинственная тактика зилотизма – неистово сопротивляться всему новому. Вместо этого лучше предпринять противоположный маневр и тактику иродианства: сражаться с более сильным противником его же собственным оружием. Причем, не ожидая нападения, выйти ему навстречу с распростертыми объятиями. Практическая ценность такой политики просматривается в двух сериях контактов между османами и современным Западом. Политика минимальной вестернизации, избранная турецким султаном Абдул-Хамидом, когда западная культура прорвалась в Порту [645]

[Закрыть] и заполнила даже военную сферу, не имела практического успеха, тогда как политика максимальной вестернизации, проводимая Мустафой Кемалем Ататюрком, вывела османов на реальный путь спасения.

Политика модернизации османской военной машины, предпринятая Абдул-Хамидом, основывалась на ложном мнении, что можно ограничиться в преобразовании сухопутных и морских вооруженных сил лишь необходимым минимумом профессиональных технических инструкций, игнорируя при этом другие западные идеи. Оттоманское государство стояло перед дилеммой. Чтобы сражаться с более сильным в военном отношении противником, необходимо было перевооружиться по современному западному образцу. Но этот путь был чреват многими опасностями. Угроза на сей раз исходила не от иностранных армий, а от местной революционно настроенной части общества, которую под влиянием западных политических идей могли возглавить получившие западную подготовку военные офицеры. Ошибка султана была выявлена и исправлена в 1908 г., когда политический переворот, стоивший ему трона, возглавили младшие офицеры, набравшиеся «опасных идей» в стерильной военной академии, созданной невежественным оттоманским деспотом [646]

[Закрыть]. Дилемма, что стояла перед Абдул-Хамидом, была разрешена появлением весьма характерной фигуры – либерально настроенного революционного военного офицера. Это явилось естественным порождением социальной «ничейной земли» между двумя конфликтующими культурами, хотя с западной точки зрения соединение понятий «либеральный» и «военный» представляется парадоксом. Однако такую фигуру знала и дореволюционная Россия. Аналоги ее можно наблюдать и сегодня среди военных, например в Африке или на Ближнем Востоке, где внутренний конфликт между реалиями местной культуры и идеалами Запада часто выливается в революционный взрыв, который возглавляется офицерами, получившими западное образование.

Последствия активного распространения вируса западной культуры во всех областях общественной жизни можно наблюдать и на ранних этапах контактов между Западом и Оттоманской империей. В начале XIX в. Мухаммед Али поставил перед собой вполне определенную цель – вестернизировать вооруженные силы, с тем чтобы не утратить позиций во все более вестернизирующемся мире. Однако время показало, что нововведения в военной области не могут успешно осуществляться, если они не поддерживаются целым рядом мероприятий в других областях социальной жизни. «В ранний период своей военной деятельности Мухаммед Али убедился в преимуществах европейской военной тактики, ибо он принимал участие в операциях против французской армии в Египте. Там и сложилось у него весьма высокое мнение о воинской науке. Введение принципов западной организации в армии Леванта имело многие важные последствия… Переход от неуправляемой и недисциплинированной орды к обученным войскам, строго субординированным и хорошо дисциплинированным, прежде всего означал установление некоторого нового порядка, распространявшегося на все общество» [прим141]

[Закрыть]. Таким образом, в Египте периода Мухаммеда Али, как и в России периода Петра Великого, первоначально узкая цель приводила к весьма обширной и амбициозной иродианской программе. Мухаммед Али понял необходимость создания резерва, для чего были открыты специальные подготовительные школы, где подростки получали начальное военное образование. В то же время он сознавал, что, сколь бы эффективным ни был образовательный процесс в кадетских училищах и подготовительных школах, сами по себе эти учреждения не способны коренным образом преобразовать вооруженные силы, что, собственно, и составляло основную практическую цель его образовательной реформы. Вооруженные силы западного образца требовали многочисленных дополнительных служб, а те в свою очередь требовали технически грамотного персонала. Эти дорогостоящие нововведения не могли быть осуществлены без повышения налогов. Однако для того, чтобы реально поднять доходы, требовалось в свою очередь повысить объем производства общественного продукта, а этого нельзя было добиться без технических нововведений в сельском хозяйстве и промышленности. И весь этот спектр проблем требовал безотлагательного притока хорошо обученных государственных служащих и экономических экспертов.

Следовательно, вестернизация образования стала естественным продолжением первоначально ограниченной политики военных преобразований. Пехотные, кавалерийские и артиллерийские училища, возглавляемые западными командирами, пришлось дополнить техническими и морскими училищами, а вслед за ними были открыты математическая и чертежная школы, а также освоено пушечное литейное производство. Техническое обучение персонала для вооруженных сил и их вспомогательных служб было подкреплено введением системы общего образования по французской модели, которая затем была усовершенствована путем выделения элитарной группы студентов, проходивших курс учебы непосредственно в Европе.