Текст книги "Попо и Фифина"

Автор книги: Арна Бонтан

Соавторы: Джеймс Ленгстон Хьюз
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Глава 10. Старик Дюран

Попо стоял у верстака и ладонью поглаживал доску, которая должна была стать крышкой стола. Сейчас… уже сейчас он начнёт работать! Дядя Жак показал ему, как надо обернуть лист наждачной бумаги вокруг доски, а потом начинай тереть, шлифовать, драить!..

И вот Попо начал. Наждачная бумага скользила по дереву: туда-сюда, туда-сюда, – и оно прямо на глазах делалось гладким, приятным, шелковистым. Попо был счастлив. Он помогал делать стол! Настоящий стол, красивый дорогой стол! И то, что он сейчас делал, было очень важно. Потому что какой же это стол, если у него не будет красивой гладкой крышки? Конечно, бывают всякие столы, но сейчас-то они делают стол для богатых, для тех, кто может его купить…

Пока Попо думал обо всём этом и одновременно тёр, шлифовал и драил, у него не было времени глазеть по сторонам. Поэтому он никого не замечал, даже Марселя, который работал напротив.

Но вот Попо остановился, чтобы взять новый лист наждачной бумаги, и увидел, что Марсель тоже прекратил работу и смотрит на него.

– Ну что, нравится? – спросил Марсель совсем как взрослый.

– Очень! – сказал Попо.

– Эта крышка, которую ты трёшь, – всё это ерунда. Такую работу сделает каждый. Вот когда начнёшь мастерить настоящие вещи, тогда будет другое дело…

Попо не понравились слова Марселя. Что он, воображает себя большим мастером? И разве стол не настоящая вещь? Может, сделать его и легче, чем что-нибудь другое, но всё равно это нужная работа.

– Я, конечно, ничего такого сейчас не умею, – резко сказал Попо, – но я научусь. И, может быть, так же быстро, как и ты. И буду делать очень красивые вещи.

Марсель улыбнулся.

– Ясно, научишься. Я только хотел сказать, что потом будет ещё интересней. А ты уж подумал…

– Я подумал, что ты смеёшься надо мной.

– Ни капельки. Пойди сюда, что я тебе покажу…

«Нет, этот Марсель вовсе не задавака, – решил Попо, – а, наверно, очень хороший парень». И Попо подошёл, к верстаку Марселя. Там лежал чудесный поднос, он был вырезан из целого куска дерева. Марсель поднял поднос так, чтобы Попо мог как следует рассмотреть его. А смотреть было на что.

– Какая красота! – воскликнул Попо.

– Ну, этот ещё простой, – сказал Марсель. – Бывают и не такие. Я сам тут работаю очень недолго, и это первая красивая вещь, которую…

Но Попо перебил его:

– Неужели я тоже смогу их делать?

– Конечно. Недели через две и ты сделаешь такой. Подносы ещё не самое сложное.

– А все эти украшения по краям? Их ведь ужасно трудно вырезать?

– Да, верно, это трудней всего. Но мне помог отец. Он и тебе поможет, не думай.

Попо, не отрываясь, разглядывал узоры, вырезанные вручную на дереве. Тут были цветы, листья, стебли. А ручки подноса похожи на виноградные гроздья. Потом Попо спросил:

– Все подносы одинаковые, да? Наверное, дядя Жак сделал когда-нибудь один поднос, а все другие на него похожи… Верно?

– Нет, – ответил Марсель. – У каждого подноса свой узор. Похожего ни одного нет. Знаешь почему? Из-за женщин, которые их покупают. Никто не хочет, чтоб её поднос был похож на поднос соседки. Понял?

Попо кивнул, взял новый лист наждака и снова принялся за свои доски. Он яростно тёр, шлифовал и драил.

Солнце заливало ярким светом маленькую мастерскую, и в его лучах всё казалось теперь больше, выше и значительней, чем ранним утром. Особенно сам дядя Жак, работавший возле двери. Во время работы он часто насвистывал или напевал. Но ещё чаще склонялся над верстаком и морщил лоб в глубоком раздумье – как будто не просто пригонял доски друг к другу, а совершал что-то гораздо более важное.

Старик Дюран посасывал свою глиняную трубку и беспрерывно сновал по мастерской. Он был очень стар и рассеян и всё время забывал, куда положил свой молоток, рубанок, резец или где гвозди. Поэтому он так суетился и успевал намного меньше, чем дядя Жак. Хотя когда-то был тоже очень хорошим мастером. Не хуже дяди Жака.

Попо занимался своим делом и думал. Он силился понять, как же это можно выреза́ть на каждом подносе всё новые узоры. Сколько их может быть, этих узоров, и разве все удержишь в памяти? Какую же голову надо иметь?

Спустя некоторое время он подошёл к Марселю и спросил обо всём этом.

– Я и сам толком не знаю, брат, – ответил тот. – Спросим лучше у отца.

И ребята направились к верстаку дяди Жака. Но тот в это время особенно сильно морщил лоб и не стал отвечать на их вопросы, а кивнул в сторону старика Дюрана.

Старик Дюран колотил деревянным молотком по резцу, и когда мальчики приблизились, он поднял голову, отёр пот со лба, а лицо его расплылось в улыбку и опять стало похоже на плохо выпеченный пирог.

– Дедушка Дюран, – начал Марсель, – скажи нам, как ты делаешь каждый день новые узоры и для каждого подноса разные?

– И столько лет подряд, – добавил Попо.

Старик вынул изо рта трубку и прошамкал:

– Трудный это вопрос, мальчики, очень трудный.

– Но всё равно ты должен ответить. Мы очень хотим знать.

– Я и отвечу, мальчики, – сказал старик Дюран и немного помолчал. – Отвечу вам коротко: в эти узоры нужно вложить самого себя.

– Не дразни нас, дедушка, – сказал Марсель. – И не говори, пожалуйста, загадками.

– Всё это на самом деле загадка, – ответил старик Дюран. – И я вовсе не дразню вас, мальчики… А получается вот так… Только слушайте внимательно. Когда утром я иду вдоль берега сюда, в мастерскую, я вижу море и вижу лодки, и паруса, и рыбаков… И у меня в голове появляется целая картина… Потом я вижу голодного нищего – и это уже другая картина. Одни картины радуют моё сердце и веселят его, а над другими я плачу в душе. Когда мне радостно – всё вокруг кажется ярким и пёстрым: и птицы, и цветы, и деревья. Когда я печалюсь – всё делается серым и бесцветным… А потом я беру в руки нож или резец и принимаюсь за работу. Может, я и не думаю в эту минуту ни про лодки, ни про нищего. Но всё равно они живут в моей голове, все эти картины. И они водят моим резцом, заставляют мои узоры жить и рассказывать о том, что я сам чувствую. Узоры – это я сам, моё отражение. Значит, я вкладываю в них самого себя. В них мои радости и мои печали… Узоры – это мои песни… Поняли?

– Ага, – сказал Попо.

А Марсель добавил:

– Ты говорил так, будто рассказывал сказку. Но сказка очень интересная. И правильная.

– И если люди смотрят на мой узор, – продолжал старик Дюран, – на мою картину и видят там деревья, лодки, зверей или нищих и если они чувствуют при этом то же самое, что и я чувствовал, когда делал узор… Понимаете?.. Если это всё так, то мне больше ничего не надо. Это самое главное…

– Да, – сказал Попо. – Я, кажется, понимаю.

– Я тоже, – сказал Марсель. – Самое лучшее на свете – если умеешь делать узоры!

– И если другие их понимают, – сказал старик Дюран. – Да, это самое прекрасное.

Тут дядя Жак отвлёкся от своей работы и произнёс:

– Всё, что говорил вам дедушка Дюран, святая правда. Надеюсь, вы запомните его слова.

– Ага, – сказал Попо, а Марсель молча наклонил голову.

– А завтра, пожалуй, – снова заговорил дядя Жак, – завтра ты, Попо, попробуешь начать свой первый поднос.

– Завтра?! – завопил Попо. – Так скоро?

Дядя Жак улыбнулся:

– По-моему, ты способный мальчик. А главное – тебе нравится эта работа. Что ж, попытаемся…

Завтра! Попо был так счастлив и взволнован, что не мог больше говорить. Поэтому он молча думал о том, что будет завтра: как из-под его рук начнут выходить разные узоры… Самые, самые разные. Но все они будут рассказывать про что-то очень хорошее!

Глава 11. Его поднос

Попо шагал по улице, гордо засунув руки в карманы своих новых штанов. Он шел не куда-нибудь, а на работу. Как и всякий мужчина, у которого есть работа. И он чувствовал себя почти взрослым. Рассветный воздух был свеж и приятен. Вокруг были люди. Одни шли за водой, другие, как и он, на работу… Он шагал в мастерскую, которую уже полюбил.

Несмотря на ранний час, на тротуаре, за столиками кафе, уже сидели старики. Они пили кофе и играли в карты. В какую-то смешную игру: проигравший должен был нацепить на нос большую английскую булавку и так сидеть, словно в очках. Это было тем смешней, что играли они с очень серьёзными лицами. В другое время Попо, конечно, остановился бы и подольше поглядел на этих забавных стариков, но сейчас он спешил. И не куда-нибудь, а на работу.

Старик Дюран был уже в мастерской и, как всегда, суетился, наводя порядок, а вернее, просто передвигая всё с места на место.

– Ты сегодня слишком рано, – сказал он Попо.

– Да, – ответил мальчик, – но ведь мне надо заканчивать поднос. Тот, который дядя Жак делает вместе со мной. Осталось совсем немного.

– Пожалуй, ты сегодня его доделаешь, – сказал старик Дюран. – И, мне кажется, он будет совсем неплох. Для первого раза, конечно.

– Я тоже так думаю, – сказал Попо. – Вернее, хочу, чтобы так было.

Старик Дюран раскурил трубку, взял в руки деревянный молоток и резец и уселся за работу. А Попо принялся шлифовать свой поднос. Когда вошли дядя Жак и Марсель, работа у Попо была в самом разгаре. Сейчас он вырезал на дне подноса парусную лодку, а вокруг неё волны, волны…

Шли часы. Попо всё работал и работал не отрываясь. Наступило время завтрака. Попо наскоро проглотил еду и снова уселся за свой поднос. Ведь он решил обязательно его закончить. Так он сказал дедушке Дюрану и отступать уже не хотел.

Сегодня дядя Жак был разговорчивей, чем обычно, и рассказал несколько историй. Попо слушал их, но не прекращал работы и часто думал о своём. Поэтому слышал не всё, а только отдельные места.

Слышал он, например, что дедушка дяди Жака и папы Жана прожил на свете больше ста лет и звали его Эмиль. Дедушка Эмиль помнил ещё, как строили здесь большую каменную крепость на холме, что над их городом. Её называют крепостью короля Кристофа.

Дед Эмиль сам видел, как сотни темнокожих полуголых людей через весь город тащили большие бронзовые пушки, а потом с великим трудом подымали их по крутым склонам горы, и пушки были похожи на диковинных рыжих зверей. И те же самые люди покидали потом свои дома и уходили на гору, чтобы строить большую каменную крепость. Они оставались там по десять – двенадцать лет и совсем не приходили домой… А однажды дед Эмиль видел самого короля Кристофа, великого короля чёрных, видел, как он проехал на белом коне через весь город, а за ним шли телохранители в сверкающих одеждах…

Попо представил себе эту картину и подумал, как всё, наверно, было красиво. Но потом он почувствовал печаль. Через раскрытые двери мастерской он увидел вдали развалины этой крепости, и ему стало обидно, что её так долго строили и с таким трудом. Он не мог позабыть тех несчастных людей, которые втаскивали на гору пушки, а потом по десять – двенадцать лет не возвращались домой…

Снова Попо слушал рассказ дяди Жака и теперь уже начинал понимать, что жители острова Гаити были раньше рабами и что они освободились от рабства, потому что боролись. Тогда они и построили эту крепость, чтобы защитить свой остров и свою свободу от французов, которые хотели снова прийти и опять сделать их рабами…

Потом Попо вновь принимался думать о своём подносе, о том, что надо торопиться и не отвлекаться, если он хочет ещё сегодня закончить работу. И он вспоминал слова старика Дюрана: что в узор надо вкладывать свои мысли, всё то, что сам чувствуешь. А чувствовал сейчас Попо грусть. Ему было жалко людей, которые тратили столько лет и столько сил для того, чтобы защищаться от других людей… Он многого ещё не понимал, но всё равно ему было грустно.

Только он не хотел, чтобы на подносе была сейчас видна его грусть. Пусть первый его поднос рассказывает лишь о радости, о счастье! О той радости, с которой он делал собственными руками свою первую настоящую вещь, о счастье, которое будет у людей…

Сумерки уже заполнили мастерскую, когда Попо вырезал на дне подноса последние несколько волн, провёл по ним рукой и закричал:

– Всё, дядя Жак! Всё, Марсель! Я кончил, дедушка Дюран! Смотрите! Вот!

– О, чудесно! – сказал дядя Жак.

Он-то ведь знал, каких трудов стоило всё это его племяннику.

– Молодец, Попо!

– Правда, очень здорово! – сказал Марсель, глядя на парусную лодку, которая была больше похожа на кошку с выгнутой спиной.

– Прекрасно! – подтвердил старик Дюран.

И никто из них не сказал неправды. Ведь все их слова относились не к подносу, а к тому, кто его сделал, и означали эти слова, что Попо «чудесно», «здорово», «прекрасно» поработал. А это было чистой правдой!

– Я очень рад, если вам нравится, – сказал Попо.

Он боялся, что вот-вот заплачет от радости, и он не сделал этого только потому, что вовремя вспомнил про свой возраст и своё положение.

– Ну, – сказал дядя Жак, – раз это твой первый поднос, можешь отнести его домой и подарить маме Анне. И пусть она обращается с ним поосторожней. Ведь это твоя самая первая вещь. Когда подрастёшь, ты сделаешь ещё много хороших вещей, гораздо лучше этой. Но самой первой вещи у тебя больше никогда не будет. Верно? Поэтому она дороже всех драгоценностей в мире.

– Спасибо, дядя Жак, – ответил Попо. – Я скажу об этом маме Анне.

– А ещё никогда не забывай вкладывать самого себя в каждый узор. Помнишь, я говорил об этом? – Это сказал старик Дюран и широко улыбнулся, отчего его лицо стало похоже на плохо выпеченный пирог.

– Я постараюсь, – ответил Попо.

Глава 12. Подготовка к путешествию

Однажды, всё в той же мастерской, где он работал уже немало недель, Попо спросил у Марселя:

– А ты ходил когда-нибудь на маяк, брат?

Марсель покачал головой:

– Нет. Никогда я там не был. Это ведь далеко от города, и мама не позволяет туда ходить.

– Меня тоже одного не пускают, – утешил его Попо. – Но папа Жан обещал мне и Фифине пойти туда с нами на этой неделе… И ты тогда пойдёшь, да?

Но Марсель снова покачал головой:

– Я бы очень хотел. Но в будни нельзя: мы ведь работаем. А в это воскресенье у меня конфирмация[5]5
  Конфирмация – обряд католической церкви: приём подростков в общину верующих.


[Закрыть].

Глаза у Попо широко раскрылись.

– Ты идёшь на конфирмацию? – прошептал он. – У, какой ты большой! А мне ещё ждать и ждать… Тогда я не пойду ни на какой маяк, а останусь и погляжу на тебя… как ты будешь шагать по улице вместе с процессией.

Бедняга Попо знал, что сам он не сможет присоединиться к этой процессии – ведь у него до сих пор не было ботинок. Сколько папа Жан ни трудился, а всё ещё не мог позволить такой роскоши… А кто же пустит в эту процессию босоногого мальчика или девочку? Ясно, никто. Но всё же Попо не хотел упускать такой случай – хоть со стороны, а он обязательно поглядит и на процессию и на Марселя.

Все эти мысли отняли немало времени у Попо, а потом вот что пришло ему в голову.

– Послушай, – сказал он Марселю, – что, если мы будем так работать, так работать, чтобы дядя Жак отпустил нас среди недели?

– Не знаю, – сказал Марсель.

Но Попо не хотел останавливаться на полпути.

– Давай прямо сейчас попросим, – сказал он. – И дадим обещание очень хорошо работать. Вместе попросим, а?

– Давай, – не очень уверенно согласился Марсель.

И ребята пошли в другой конец мастерской, где дядя Жак стоял, согнувшись над низкой скамейкой и придерживая коленом кусок дерева. Плечи его равномерно подымались и опускались: он пилил и поэтому, конечно, не слышал того, что говорили Попо с Марселем, и даже не догадывался, о чём они собирались его просить.

Мальчики хотели подождать, пока дядя Жак кончит пилить, но он увидел их возле своего локтя и сам остановился.

– В чём дело? – спросил он.

Марсель, хоть и был постарше, не решался заговорить первым о таком деле.

– Скажи ты, Попо, – произнёс он.

И Попо сказал быстро и не глядя на дядю Жака:

– Папа Жан обещал взять нас с Фифиной на маяк в следующее воскресенье, а я позвал Марселя… Он тоже никогда не был. Но у него конфирмация. И я подумал: что, если мы будем очень хорошо работать, а на маяк пойдём среди недели? Конечно, если вы согласитесь… И папа Жан тоже… Мы будем…

Но тут дядя Жак прервал его:

– Среди недели, говоришь? На маяк?

Он положил пилу на скамейку, засунул руки в карманы штанов, подошёл к двери и выглянул на улицу.

– На маяк? – повторил он. – А ты уверен, что твой отец пойдёт среди недели? Разве он захочет терять целый день?

На это Попо ничего не мог ответить… Он стоял, ковыряя большим пальцем ноги земляной пол, и молчал. Марсель тоже молчал, и на лице его было написано: ну что, я ведь говорил тебе…

Дядя Жак перевёл взгляд на мальчиков и улыбнулся.

– Не огорчайтесь, – сказал он. – Мне тоже хочется пойти на маяк. Я думаю, что смогу оставить мастерскую на дедушку Дюрана, и тогда мы пойдём все вместе, и наши женщины тоже. Они приготовят что-нибудь поесть, и мы проведём там целый день… Например, послезавтра… Так и передай своему отцу, Попо. Я думаю, он тоже согласится…

Когда Попо к вечеру пришёл домой, он первым делом поделился с Фифиной этими чудесными планами.

– Ой, Фифина, – почти пропел он, – что я тебе скажу! Боюсь, ты не выдержишь и начнёшь плясать… Или нет – ты будешь смеяться и плакать от радости… Только одно ещё неизвестно…

– О чём ты говоришь, братик? – спросила Фифина. – Я не совсем понимаю тебя.

– А вот о чём. Дядя Жак согласился один день не работать, если наш папа согласится. И дядя Жак послезавтра поведёт свою семью на маяк, если наш папа сделает то же. Поняла? И у нас будет настоящая прогулка не в воскресенье, а послезавтра… Конечно, если папа Жан захочет.

– Давай скажем маме Анне, – сразу предложила Фифина.

– Давай.

– Ой, мама Анна, – почти запели они хором, – что мы тебе скажем, что мы тебе скажем!..

– Ну, говорите, говорите же, – ответила мама Анна.

И ребята рассказали ей про дядю Жака, и что он хочет пойти послезавтра на маяк, потому что в воскресенье Марсель ведь не сможет, и что если папа Жан согласился бы и не выходил в этот день в море, то и они могли бы…

– А вон и сам папа Жан там, на берегу, – сказала мама Анна, опуская руки.

Она закрывала ими свои уши, чтобы не оглохнуть от крика, который подняли её дети.

– Спросим его, – добавила мама Анна.

И правда, папа Жан уже подымался по склону. Вот он входит во двор и вот стоит уже на пороге хижины, а в руках у него большое серебристо-зелёное ожерелье. Только на самом деле это не ожерелье, а бечёвка с нанизанной на неё рыбой – сегодняшним уловом. Папа Жан выглядел усталым, но он улыбался. А плечи его, в капельках пота, выпиравшие из майки, были похожи на куски тёмного металла, смоченного дождём.

– Ой, папа Жан, – пропели на этот раз все трое, – что мы тебе скажем, что мы скажем, что скажем!..

– Ну, ну, без загадок. Говорите скорей.

И они все трое рассказали ему про дядю Жака, и что он хочет послезавтра отправиться на маяк на целый день, и что если папа Жан согласился бы и не выходил в этот день в море, то они могли бы пойти все вместе…

Когда стихла буря, поднятая их громкими и возбуждёнными голосами, папа Жан сказал:

– Конечно, я тоже хочу пойти. Только ведь мы собирались в воскресенье? Так? Зачем же терять целый трудовой день? Мы слишком бедны.

И тогда они все трое объяснили папе Жану, что в воскресенье его племянник Марсель никак не может, у него конфирмация, и он пойдёт по улице в новых ботинках, а они, конечно, будут смотреть на эту процессию хотя бы издали…

Папа Жан наклонил голову. Он думал. Для него не было пустяком пропустить целый рабочий день. Попо во все глаза смотрел на отца, он видел его склонённую голову, широкие плечи в капельках пота и через дверь за его спиной спускавшееся в море солнце.

– Скажи «да», папа Жан, – почти стонал Попо. – Скажи «да».

– Пожалуйста, скажи «да», – умоляла Фифина.

– Скажи, скажи «да», – прошептала мама Анна.

Папа Жан поднял голову и улыбнулся.

– Да, – сказал он. И ещё раз повторил: – Да, мы пойдём все вместе.

Глава 13. Путешествие

Настало послезавтра – день прогулки. Попо встал очень рано, сразу схватил ведро и побежал к колонке. Фифина возилась с малюткой Пенсьёй, мама Анна готовила завтрак, а папа Жан прохаживался вокруг дома, покуривая трубку.

Небо было совсем голубым и чистым, если не считать несколько розовых тучек на востоке. По дороге к колонке Попо пританцовывал от радости. Но когда он наполнил ведро, поставил его на голову и, немного раскачиваясь, пошёл обратно, тут уж ему было не до танцев. Хотя вообще-то теперь, когда он подрос, нести на голове полное ведро воды было для него сущим пустяком. А поскольку он к тому же думал о предстоящей прогулке на маяк, то ведро казалось легче пуха. Когда Попо вошёл во двор, там на скамейке сидели уже дядя Жак, тётя Мелани и Марсель. Они притащили с собой большую корзинку с плодами манго и бананами и были уже вполне готовы к выходу.

– Эй, братишка! – закричал Марсель, как только увидал Попо. – Когда это ты успел выучиться так здорово таскать вёдра?

– Уже очень, очень давно, – скромно ответил Попо. – Меня научила мама Анна.

– Да, – сказала мама Анна, – он становится большим и должен много чего уметь.

– Это правильно, – грустно сказала тётя Мелани. – Наши дети должны всё уметь делать. И как можно раньше. Иначе им придётся совсем плохо в жизни.

Пока женщины собирались, папа Жан и дядя Жак спустились к берегу моря и вышагивали там взад и вперёд, о чём-то беседуя. Но вскоре мама Анна позвала их и начала распределять, кто что понесёт.

– Мужчинам – корзинки с завтраком, – говорила мама Анна. – Я возьму на руки малютку Пенсью, а тётю Мелани мы освободим от всего. Она себя не очень хорошо чувствует.

– Ладно, ладно, – сказал папа Жан. – Только пошли быстрей. И так уже солнце вон где… Ну, не отставайте.

И они с дядей Жаком быстро зашагали по улице, которая вела к выходу из города и прямо к морской бухте. Попо, Марсель и Фифина почти бегом следовали за ними, а замыкали это шествие женщины.

Около мили шли они над берегом моря, и слева от них были дома, деревья, холмы, а справа – множество лодок, стоящих на приколе, и сети, сети, сети, раскинутые для просушки. В одном месте берег и даже часть моря были огорожены, а возле воды стояли купальни. Это был пляж для американских моряков, а изгородь в море мешала акулам приближаться к купающимся.

Дальше по берегу тоже были пляжи – для жителей городка Кейп-Гаити. Только их никто не отгораживал проволокой ни с берега, ни с моря. Просто люди выбирали для купанья такие места, где много подводных камней и густых водорослей, между которыми акулам не пробраться.

На одном из таких пляжей в монашеском платье сидела женщина – директриса церковной католической школы. Она была похожа на большую чёрную птицу. А неподалёку от неё, в морских волнах, среди нагромождения камней, плескались её подчинённые – учительницы этой школы. Все они были в белых одеяниях, с распущенными волосами, и казалось, что сами ангелы спустились вдруг на землю, чтобы искупаться и позагорать. Это было занятное зрелище.

Попо и все остальные прошли немного дальше, остановились и сложили свои пожитки на песок.

– Ну, с чего начнём? – спросил дядя Жак.

– Сначала искупаемся, – сказала мама Анна. – А потом поедим и двинемся к маяку.

С этим мудрым решением согласились все. Хотя ребятам не терпелось увидеть маяк, они были совсем не против того, чтобы поплавать в океане, а потом и закусить. В одну секунду сбросили они свою одежду – сбрасывать-то было почти нечего – и нырнули в воду. За ними последовали мужчины, а женщины остались на берегу – они глядели на купающихся и играли с малюткой Пенсьёй.

Ребята чувствовали себя в воде как дома: ныряли, плескались, ловко лавировали между рифами, а потом подплыли ближе к берегу, где было много водорослей, и стали срывать их и набрасывать друг на друга, как венки или гирлянды. Но странное дело: такие изящные и красивые в воде, эти растения, когда их вытаскивали на солнце, сразу же становились грязно-бурыми, скользкими и противными.

– Оставьте их, где они растут, – сказала мама Анна. – Все должны находиться там, где им лучше.

Фифина первая вышла на берег. Вскоре мальчишки услышали её крик:

– Ой, глядите, что я нашла! Скорей сюда!

Попо и Марсель выскочили из воды и подбежали к ней. В руках у Фифины они увидели огромную раковину, розовую изнутри, а снаружи всю серебристую.

– Ух, какая красивая! – сказал Марсель.

И Попо с ним вполне согласился. Он никогда ещё таких не видел.

А папа Жан и дядя Жак всё плавали и плавали возле самых дальних рифов, и движения их рук были резкими и сильными. Прошло часа два или три, солнце уже стояло прямо над головой, а они ещё не выходили из воды. И ребята тоже.

Тогда мама Анна и тётя Мелани стали вынимать провизию из корзинок и раскладывать её на плоском, как стол, камне. Тут уж и дети и взрослые мигом выскочили на берег и принялись за еду. Попо набил полный рот и весь перемазался липким, сладким соком манго. Он облизывал пальцы, и никогда ещё этот знакомый с самого раннего детства плод не казался ему таким вкусным. Фифина предпочитала бананы, но мама Анна не дала ей развернуться вволю – боялась, что Фифина переест и последствия будут не очень приятными. Ведь бананы на острове Гаити огромные.

После еды женщины с малюткой Пенсьёй остались на берегу, а ребята с папой Жаном и дядей Жаком двинулись дальше, к конечной цели путешествия – к маяку. Вскоре они ступили на тропинку, которая вела на холм. Они шли гуськом под нависающими ветвями миндальных деревьев, тропических дубов и гигантских кактусов. С кактусами надо было быть поосторожней: очень уж у них длинные и колючие лапы. В просвете между деревьями Попо временами видел море. Оно каждый раз оказывалось всё дальше и дальше внизу, у подножия крутой скалы, на которую они взбирались. А до маяка было ещё неблизко, и папа Жан с дядей Жаком шли и шли вперёд.

Внезапно дядя Жак закричал через плечо:

– Осторожней! Тут змея, не трогайте её!

Это было странно. Обычно ведь люди говорят по-другому: «Смотрите, чтоб змея вас не укусила!» или: «Убейте её!» Но Попо знал, в чём дело, почему дядя Жак так говорит. Через секунду они увидели тонкую зелёную ленту, красивую и нежную, повисшую над тропинкой, словно арка. Голова змеи скрывалась в кустах справа, а хвост – слева. Попо не раз слышал от отца, что эти змеи никогда никого не трогают и что убивать их нельзя, потому что народ на острове Гаити любит их и считает священными.

Путешественники миновали развалины трёх старинных крепостей, построенных на склонах горы ещё в те времена, когда остров Гаити был под властью французов. Заржавленные стволы пушек торчали из полуразвалившихся стен. Вид этих укреплений напомнил Попо ту печальную историю про крепость короля Кристофа, что он слышал в мастерской от дяди Жака. Но сейчас дядя Жак весело закричал:

– Ну, вот мы и добрались!

В нескольких шагах от них возвышался маяк. А какой простор открылся глазам! Чуть ли не весь Атлантический океан!..

Маяк представлял из себя высоченную круглую белую башню с огромными стеклянными глазищами наверху.

– В них по ночам зажигается свет, – объяснил дядя Жак.

И ещё он сказал, что, когда кругом темно, эти глаза предупреждают корабли о том, что возле берега много рифов, на которые можно наскочить. А если наскочишь, то из трюмов кораблей все товары выпадут в море. И тогда уж не люди, а морские волны да акулы получат пшеницу, мясо, сахар и разные красивые вещи, которые обычно везут во Францию, в Англию, в Соединённые Штаты… А иногда и сюда заходят корабли. Они привозят консервы, ботинки, одежду. И хотя не каждый тут может купить даже пару ботинок, эти корабли всё равно не должны разбиваться о скалы. Верно? Вот маяк и говорит им: «Бросьте якорь, подождите до утра, а утром к вам придут наши люди и проведут вас между скалами прямо в гавань».

– Хорошие глаза, – сказал Попо про маяк.

Фифине больше всего понравился океан, но папа Жан сказал, чтобы они посмотрели на небо. Все так и сделали и увидели, что на западе начали собираться густые тучи.

– Будет ливень, – сказал дядя Жак.

– Ещё какой! – сказал папа Жан. – Нужно поторапливаться. Скоро начнётся шторм. А наши там одни на берегу, с Пенсьёй.

Попо последний раз оглядел бескрайнюю поверхность океана, пока ещё такого спокойного, и потом все они стали быстро спускаться с горы.

Небо становилось всё темней и темней, ветер усиливался, и под его порывами в ветвях деревьев рождалась какая-то особая музыка. И птицы, спрятавшись в кустах, своими криками сопровождали музыку ветра…

На песчаных отмелях уже никого не было видно, только мама Анна с тётей Мелани и малюткой Пенсьёй стояли над собранными корзинками.

Когда Попо и другие ступили на прибрежный песок, упали первые капли дождя.

– Скорей, скорей! – торопила мама Анна.

А тётя Мелани добавила, что это первый дождь в сезоне и он будет, наверно, страшно сильный.

Мужчины подняли корзинки, и все пустились в обратный путь. На этот раз никто не прохлаждался, не прыгал по тропинкам, не глазел по сторонам – все шли торопливым шагом, все были немного взволнованы, все хотели быстрей попасть домой. Если наши путники и разговаривали, то очень немногословно.

– Скорей! – говорил один.

– Быстрей! – говорил другой.

– Надо спешить! – добавлял третий.

А небо ещё потемнело, тучи выдавили ещё больше дождевых капель, ветер уже не свистел среди деревьев, а трубил в трубы и колотил в барабаны. И бедные напуганные птицы кричали из кустов всё громче и пронзительней.

И вот разразилась гроза. Гром прокатился по небесной крыше. Тучи опустились так низко, что закрыли вершины холмов. Вспыхнула молния, и снова ударил гром. А потом хлынул настоящий ливень. Казалось, что он не лил, а просто свисал с неба, как огромная белая простыня.

Море тоже не осталось равнодушным: оно зашумело, задвигало вовсю волнами и те стали жадно облизывать берег своими длинными бело-зелёными языками.

Путники всё ускоряли шаг. Они почти бежали. Но Попо было не очень страшно. Он ведь привык к таким ливням, а промокнуть не боялся. Хотя всё равно лучше уж скорее быть дома и надеть сухую рубашку.

Когда они вошли в город, ливень ещё не прекратился, по улицам и канавам неслись целые потоки. Попо и Марсель, конечно, хорошенько попрыгали в воде, и под их босыми пятками брызги подымались фонтаном и разлетались во все стороны. И тут они увидели козла. Он стоял посреди улицы совсем один под проливным дождём, и вид у него был такой пришибленный и одинокий, что Попо не мог не пожалеть беднягу.

– Надо чем-то помочь ему, – сказал Попо Марселю. – Видишь, он не знает, как быть.

Марсель рассмеялся.

– У нас в городе, наверно, целая тысяча козлов, – сказал он. – Может, больше, чем людей. И всем ты хочешь помочь?

– Нечего смеяться, – ответил Попо. – Лучше посмотри, какой он несчастный.

– Вон там есть навес, около того дома, – сказала Фифина. – Загоним его туда.

– Я сам! – сказал Попо.

Он первым подбежал к козлу и стал толкать его в сторону навеса. Но вымокший под ливнем, испуганный громом и молниями козёл не понял, видимо, добрых намерений мальчика, потому что внезапно он повернулся и боднул Попо в живот. Удар был не очень сильный, но Попо потерял равновесие, поскользнулся и грохнулся на землю, прямо в грязную лужу.