Текст книги "Спасти и сохранить (СИ)"

Автор книги: Аркадий Рух

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

Четвёртый

Да, всякое бывало… Я, пока погоны носил, такого насмотрелся – до Нового Года рассказывать можно. Подхожу как-то к палатке, где у нас офицерская столовая была, а там, у входа, толпа перекуривает. Я говорю, что, мужики, пообедали уже? А они мне – ага, пообедали, и тебе оставили. Ну, захожу. С опаской. Знаю я своих офицеров… Так и есть: прямо напротив входа кобра расположилась. Щеки раздула, из стороны в сторону покачивается… Не помню, как из палатки выскочил. Пообедали, называется. Стоим, с ноги на ногу переминаемся. Мимо старикан какой-то местный проходит. Ну, местный – должен в кобрах сечь, логично? Мы его за шиворот – и в палатку. Он через секунду вылетает, кричит – «Русские убивают!» Аксакал, понимаешь… Хорошо – контрактник мой, таджик, за два увала вызвался, выволок змею. Это называется – смешная история.

Вообще, в Таджикистане тогда весело было. Нас как раз из Афгана выкинули. Как с Ляура в Душанбе выберемся, так сразу – в «Осетинку». Это кафешка такая, в самом центре, её осетины держали – так и прилепилось название. Любимое наше место, если мы в городе, значит – в «Осетинке». Место постоянной дислокации. В Афгане так не посидишь. А в остальном – то же самое. Азия.

Случай со мной был – никогда забуду. Я там крепко с одним подполковником сдружился, с Вадькой Камшиным. Вечно он меня выручал, ну и я его, когда мог. А однажды не смог. У Вадьки машина была служебная, так он меня постоянно то с полигона до города, то с города на Ляур подбрасывал. Ну, забились в «Осетинке», как обычно. Жара, лето! Я сижу, чай пью – до сих пор зеленый люблю, привык там, – Вадьку жду. Вижу через улицу – машина его подъехала, сам выходит – здоровый, чертяка, в плечах вдвое меня шире. Ну, я крикнул, что б мясо несли, а сам – Вадьке навстречу. Метров полста до него было. Вдруг пацан какой-то, лет двенадцати, что ли, кто их разберет, за Вадькиной спиной «макар» достает. И Вадьке в спину – раз, два, три, четыре…

Не помню, как я эти метры пробежал. А когда около Вадьки очутился, у него мальчишка на руках был… Понял? Местный какой-то под пули прыгнул. Весь в крови, четыре пули в нем, за Вадькину руку уцепился, бормочет что-то по-своему. А тот, что стрелял, в подворотню какую-то сбрызнул, лабиринтов там до чёрта, старый город… Толпа на остановке автобусной – стоят с рожами каменными, как обычно. Тут бэтэр наш патрульный, мы с Вадькой пацана внутрь – и вперед. Сирена орёт, машины все на тротуары, учёные. Подъезжаем к госпиталю, ворота у них по военному времени приоткрыты были – некогда, вынесли их на хрен.

Из госпиталя хирург выбегает, к нам – а с нами никого, пропал мальчишка. Прикинь? Сзади в машине всё кровью залито, четыре пули в человеке – а исчез. Из бэтэра закрытого, на полном ходу. Такие вот дела. Сколько я всего насмотрелся, но пацана этого не забуду. Не может быть такого, а было… Никто не верит. Ведь не приснилось же мне это – и пацан, и кровь его на сидении, и шептал он что-то всё время, а что – не знаю. Не знаю.

Вместе

Серёжка огляделся. В ярком и тёплом свете, частью которого был теперь и он, проступали знакомые фигуры: невысокий кряжистый бородач в рогатом шлеме, белобрысый парень с петлицами шарфюрера, одетый в короткий халат узкоглазый старик, длинноволосая девушка в сверкающем комбинезоне…

Их было много – тысячи тысяч солдат, однажды уже отдавшие жизни во имя своей правды. Солдат, наконец, встретившихся под знамёнами армии, собранной единою волей близ места, называемого Армагеддон.

Молодой рыцарь, вглядывающийся вдаль из-под узкой ладони, опустил руку и негромко произнёс:

– С Богом.

Горизонт потемнел.

Из-за самого края неба, пятная безмятежное сияние, надвигались нескончаемые полчища неприятеля. Подобные грозовой туче, шли они – беспощадные, неуязвимые воины Преисподней. Казалось, земля молила о помощи, содрогаясь под тяжестью их шагов.

И помощь пришла.

Не дожидаясь ничьей команды, стоящие в едином строю воины протянули к наползающему мраку руки.

Лишённые оружия.

Раскрытые.

Прощающие.

Один, другой, несчётный раз тёмная туча отступала, что бы снова наброситься на ненавистное, несовместимое с нею сияние… И раз от раза число наступавших таяло, растворяясь среди Света, в котором с раскрытыми ладонями застыли они – Паладины Милосердия, умеющие прощать врагов своих.

И не было силы, способной победить их.