Текст книги "Натуралист в поиске (Записки ловца змей)"
Автор книги: Аркадий Недялков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)
Отличить ужа от гадюки было довольно просто: у ужа на голове резко выделяются желтые или красные пятнышки, похожие на ушки, а туловище у него однотонное – темно – серое или черное. У гадюк «ушек» на голове нет, туловище серое или рыжее и на спине резко выделяется зигзагообразная полоса. Кроме того, зрачки у ужей круглые, а у гадюк – в форме палочки, расположенной поперек туловища.
О том, что бывают гадюки, окрашенные в сплошной черный цвет, я тогда еще не знал и за свое невежество едва не расплатился дорогой ценой.
Шел я однажды после дождя по лесу и увидел, что поперек тропинки протянулось черное туловище крупной змеи. Голова змеи была скрыта в траве. Черное туловище – значит, не гадюка, а уж. Мне крупный уж был нужен, я нагнулся и без всяких предосторожностей взял змею голой рукой за туловище. Змея зашипела. Ужи, когда их берут в руки, обычно не шипят. У меня сработал рефлекс ловца, и я второй рукой перехватил змею за шею так, чтобы она не могла достать меня зубами. Смотрю – а у нее зрачок в форме палочки. Гадюка!
От укуса меня спасло то, что гадюка после дождя была сильно охлаждена, а охлажденные змеи довольно вялые и неповоротливые.
На всякий случай я показал черную гадюку Илларионычу, но о том, что спутал ее с ужом и брал голой рукой, благоразумно умолчал. Выслушивать воспитательную речь дядьки мне не хотелось.
Позже мы находили черных гадюк довольно часто.
Наступила пора сенокоса. В лугах появились косари. Окрестности кордона и озера были сильно заболочены. Ни тракторы, ни конные сенокосилки использовать здесь было нельзя. Косили только вручную. На луг у речки Клетичной (наше лучшее место охоты) приехала колхозная бригада. Косари частично перебили, частично распугали гадюк. Пришлось менять место охоты. Мы стали ездить на лодке через все озеро в урочище Соболевка. Переезд занимал много времени, а на охоту его оставалось мало. Результативность охоты опять снизилась.
– Вот что, хлопцы, – посоветовал нам лесничий Иван Иванович, перебирайтесь-ка вы к озеру Лунево. Там косарей нет, а гадов не меньше, чем здесь.
Илларионыч съездил к этому озеру и, возвратившись, скомандовал: Завтра переезжаем!
Мы собрали свои пожитки и легли пораньше, чтобы выехать на рассвете, но в эту ночь спать мне почти не пришлось. Едва я уснул, как меня разбудил Платон Кондратьевич: – Тут до вас пришли с колхозного стана. Беда у них. Хлопца одного гад ухопыл[6]6
Ухопыл (белорус.) – укусил.
[Закрыть] Помощи просят.
Я быстро оделся и вылез из – под полога.
– Здравствуйте, – обратился ко мне пожилой колхозник, – извините за беспокойство, но дело такое, что утра ждать нельзя…
– Где пострадавший? – перебил его я.
– На стану…
– Почему сюда не привезли?
– А мы не знали, здесь ли вы…
– Так его все равно в больницу везти надо. А в больницу ехать мимо кордона.
– Так-то оно так. Растерялись мы…
– Ладно, на разговоры времени нет. Поехали!
В это время подошел Илларионыч. Я коротко объяснил, в чем дело.
– Поедем вместе, – решил Илларионыч.
– Это никак не можно, – сказал колхозник, – лодка маленькая, только двоих берет.
Пришлось мне ехать одному. Подошли мы к причалу. Возле него на воде покачивалась не лодка, а какая-то скорлупка. На корме ее висел непропорционально большой мотор. В самой лодке даже двоим было тесно. Лодка не внушила мне доверия, уж очень она была утлая. Я заколебался.
– Вы не бойтесь, товарищ, – подбодрил меня колхозник, – доедем в лучшем виде. На ходу она устойчивей плота, а садиться нам помогут.
Пока мы усаживались в эту так называемую лодку, Илларионыч и егерь держали ее за борт. Колхозник дернул заводной шнур, мотор взревел, лодка рванулась и, сделав немыслимый вираж, вынесла нас в озеро.
Лодка неслась по черной воде со скоростью атакующего торпедного катера. Попадись нам любое препятствие или даже просто заросли водорослей, и мы наверняка бы перевернулись. Но нам повезло: доехали мы благополучно. На колхозном стане нас уже ждали. Едва лодка подошла к берегу, как несколько сильных рук буквально выдернули меня из нее и вынесли на берег. Пострадавший, парень лет двадцати, лежал в балагане. Он был без сознания. Возле него сидела растерянная молоденькая девушка.
– Это наш фельдшер, – сказал привезший меня колхозник, – молода еще. Не знает, что делать.
– Да что же сделаешь, – плачущим голосом ответила девчушка, – сыворотку противозмеиную ввести надо, а ее у меня нет. Новокаин я ввела. Надо еще перетягивать, чтобы яд не распространялся, да это делают, если укушена рука или нога…
– Он куда укушен?
– В шею. Сзади.
– Как же это случилось?
– Баловали хлопцы с девчатами на копнах. Возились. Гадюка в сене была. Оттуда и жиганула, – сказал кто-то из темноты.
Мы осторожно перевернули пострадавшего. На шее, у самого затылка, вздулась опухоль. От нес к горлу шел плотный отек. Дышал пострадавший хрипло, тяжело.
– Большая лодка с мотором есть? – спросил я.
– Есть.
– Готовьте лодку. Сейчас я введу сыворотку, а потом нужно срочно везти его в село.
– В селе больницы нет. В Телеханы везти нужно, там…
– Из села на машине повезем, – перебил ее привезший меня колхозник – Фома на малой лодке вперед поедет, председателя предупредит. Когда мы на лодке доберемся, машина будет ждать.
Пока я обкалывал опухоль сывороткой, все было приготовлено к отъезду. Фома умчался на той лодке, которая привезла меня. А к берегу подвели «казанку». Дно ее устелили сеном. Осторожно перенесли пострадавшего в лодку. Фельдшер и я сели рядом с ним, у мотора – бригадир.
– Дядько Никита, – сказал бригадир, – вы уж тут за меня распорядитесь. Я к утру не поспею…
– Езжай, езжай, – отозвался из темноты чей-то голос, – все как надо будет!
В пути я не снимал руки с пульса пострадавшего. Сначала сердце работало напряженно, но без перебоев; когда же мы были уже где-то на половине дороги, пульс стал бешеным. Парень бился. Он хватал воздух широко раскрытым ртом. В горле у него уже не хрипело, а свистело. Он задыхался. Мы подняли его повыше и повернули так, чтобы встречный воздух бил ему в лицо. Парню стало чуть полегче, но мы не знали, надолго ли это улучшение.
Бригадир «выжимал» из мотора все что мог. Полтора часа, которые мы ехали, показались вечностью. Я думал, что мы не довезем парня живым. Девчушка – фельдшер тихо плакала.
Но вот наконец и Выгонощи. На берегу, освещая причал фарами, стояли две автомашины. Только лодка ткнулась в причал, как к нам прыгнул человек в белом халате.
– Жив?
– Жив. Задыхается… – ответил я. – Нужно срочно в Телеханы…
– Не нужно. Мы из Телехан. «Скорая помощь». Нас по телефону вызвали. Фельдшер Павленко, каково состояние больного?
Девчушка – фельдшер говорить не могла. Она плакала навзрыд.
– Федя! Кислород сюда! Быстро! Сколько сыворотки ввели?
– Две лечебные дозы.
– Так, хорошо. Фельдшер Павленко, прекратите рев и готовьте больного! Сейчас кислород дадим! Осветите лодку фарами!
Девушка – фельдшер утерла лицо сдернутой с головы косынкой и повернулась к пострадавшему. Чтобы не мешать, я вылез на берег. На причале столпились люди.
Ко мне подошел председатель колхоза.
– Как вы думаете, спасут Коську?
– Спасут! – твердо ответил я, хотя в душе в этом уверен не был.
– Дай-то бог! – вздохнул председатель.
Светало. В окнах домов погасли огни. Шоферы выключили фары. Потом в лодку понесли носилки, а автомобиль «Скорая помощь» подъехал к самому причалу, и шофер открыл задние дверки. Носилки с пострадавшим вынесли на берег и осторожно задвинули в кабину машины. Ко мне подошел врач: – Спасибо за сыворотку. Без нее было бы совсем плохо. Сейчас положение у больного серьезное, но не безнадежное. Будете в Телеханах, заходите. Я живу возле больницы, а сейчас, извините, нам пора ехать!
«Скорая помощь» ушла. В Выгонощах дел у меня не было. Я обратился к председателю: – Как бы мне обратно на кордон попасть?
– А Василий Фомич, бригадир, сейчас на стан поедет и вас завезет. Вот позавтракаете и поедете.
– Да я на кордоне позавтракаю…
– И не думайте. Без завтрака мы вас не отпустим!
Завтрак затянулся на целый час. Меня потчевали и карасями, жаренными в сметане, и сметаной, и парным молоком, и топлеными сливками, и варениками со сметаной, и ватрушками, и пампушками, и свиным салом, и еще всякой всячиной. Все было очень вкусно, и мы сели в лодку, изрядно отяжелев. Едва мы отъехали от села, как я заснул и проснулся уже на кордоне. Вещи наши были приготовлены к переезду, но Илларионыча на кордоне не оказалось.
– А он ушел поохотиться, – сказал мне Платон Кондратьевич. – Погода для охоты хорошая, когда ты должен вернуться – неизвестно. Вот он и пошел, чтобы времени зря не терять.
День был теплым, но по небу ползли армады тяжелых серых туч. Пахло сыростью. Можно было и мне пойти на охоту, но после беспокойной ночи я чувствовал себя усталым и лег спать.
Разбудил меня шум. Тараторила какая-то женщина.
– Вона ее ухопыла за палец. Мы палец перетянули и хотели в село ехать, да добрые люди сказали, что у вас на кордоне тоже доктор есть. Сюда ближе, вот мы и приихали. Разбудите доктора, Платон Кондратьевич, будьте так ласковы!
Опять кого-то гадюка укусила! Надо оказать помощь. Вылез я из полога. На причале стоял егерь, а рядом с ним женщина и мужчина. В лодке сидела девушка.
– Вот и сам доктор идет, – сказал егерь, – и будить не пришлось.
Женщина бросилась ко мне.
– Будьте добреньки, доктор. Помогите! Дочку гадюка ухопыла!
Я взял аптечку и подошел к лодке. Девушка была очень бледной, плакала. Левой рукой она поддерживала правую, замотанную цветастым платком.
– Ну-ка, покажите, куда она вас укусила, – сказал я.
Девушка осторожно размотала платок. Средний палец правой руки сильно опух и побагровел. Он был перетянут у основания шпагатом. Шпагат глубоко врезался в тело и, очевидно, причинял девушке сильную боль.
– Давно перетянули?
– Да уже часа два, – ответил мужчина.
Нужно было немедленно снять перетяжку, но развязать шпагат было невозможно Я достал нож и рассек перетяжку. Девушка вскрикнула.
– Зачем вы так? – закричала женщина. – А если яд дальше пойдет?
– Не пойдет, – коротко ответил я и сначала обколол палец новокаином, а потом ввел сыворотку. Очень скоро новокаин снял боль, и девушка перестала плакать.
– Теперь везите ее в Телеханы, в больницу, – сказал я.
– А вы?
– А зачем он вам? – вмешался егерь. – Вы что, сами дороги не знаете?
– Ой, доктор, ой, миленький, поедемте с нами! А ну как в дороге доченьке плохо станет? Что тогда мы делать будем? Люди добрые, не оставьте нас! Поедемте с нами до больницы! Я вас так отблагодарю!
– Так ведь я не доктор, – попробовал я отказаться, – сыворотку я ввел. Теперь ее нужно настоящим докторам показать…
– Ой, лишенько мне! – завопила женщина. – Ой, помрет моя доченька! Ой, не оставляйте нас, люди добрые!
Ее спутник молчал, но умоляюще смотрел на меня. Пришлось ехать с ними до самой больницы. В пути девушку стало лихорадить. Мать опять подняла крик. Успокоили мы ее с большим трудом.
В приемном отделении больницы я снова встретился с тем врачом, который оказывал утром помощь Косте.
– Бросайте ловить гадов, переходите на работу к нам! – пошутил он.
– Я и так скоро потребую у больницы полставки фельдшера сельского медпункта, – в тон ему ответил я, – как – никак, два случая оказания помощи в один день.
– Да, начался сенокос. Теперь укушенных будет много, – вздохнул доктор.
– А сколько бывает? – поинтересовался я.
– Много. По району за сезон до ста случаев. Особенно в первые дни подбора сена. В чем тут причина, понять не могу.
– Ну и какие исходы? Смертельные случаи бывают?
– Как правило, все кончается благополучно. Я работаю здесь уже пятый год, и смертельных исходов не было.
– А по архивам?
– Я поднимал архивы послевоенного времени. Там тоже нет.
– Долго ли болеют пострадавшие?
– Обычно дней десять, но бывают случаи, что и до месяца залеживаются.
– Кстати, как чувствует себя Костя?
– Угрожающие симптомы удушья мы устранили, но положение его очень серьезное.
– Ну, а с этой девушкой как?
– Здесь все в норме. Сыворотку вы ввели вовремя. Через неделю будет дома.
На кордон к Илларионычу я возвратился только вечером, и переехали мы на следующий день.
Хутор Нивка – три избы и два амбара на узкой длинной поляне среди глухого леса в сотне метров от берега полу заросшего озера Лунево. За постройками на поляне – грядки картофеля. Вся поляна отделена от леса частоколом. Попасть на хутор можно только через крепкие дубовые ворота. На хуторе жили пять человек – хозяйка хутора с мужем и трое рабочих лесхоза. Лесничий Иван Иванович попросил хозяйку хутора Наталью Саввичну пустить нас в пустующую избенку. Наталья Саввична согласилась не сразу. Она долго отказывала ему – боялась наших гадюк. Часа полтора и лесничий, и мы как могли убеждали хозяйку. Несколько раз мне казалось, что все уговоры напрасны, но лесничий хитро подмигивал мне и как будто не слышал довольно резких выражений хозяйки. Его настойчивость увенчалась успехом. Взяв с нас «страшную» клятву в том, что мы будем курить с соблюдением всех противопожарных правил, а главное, не распустим по хутору гадов, хозяйка пустила нас в избенку.
Муж Натальи Саввичны – Степан Никитич присутствовал при этом разговоре, но все время молчал.
– А почему хозяин участия в разговоре не принимал? – спросил Илларионыч лесничего.
– Так Степан – примак, а хозяйка – Наталья, – пояснил лесничий.
– А что значит «примак»?
– Наталья – вдова и замужем другой раз. Коли б она в дом мужа пошла, то главным в семье был бы муж, а коли он к ней как говорят, в примаки пошел, тогда не он, а она верховодит. Примак – не хозяин.
К этому времени в трех ящиках были заполнены все секции, а в четвертом пустой оставалась последняя… Чтобы Илларионыч мог отвезти змей в питомник, нам нужно было заполнить эту секцию. Мы рассчитывали сделать это за два три дня, но просчитались. Пришлось Илларионычу задержаться на неделю. На новом месте гадюк мы нашли не сразу. Несколько дней изучали местность. Вокруг хутора стоял густой смешанный лес. Мы знали, что в таком лесу гадюк искать бесполезно. Змеи должны были держаться по берегу озера, но берега озера Лунево были совсем иными, чем берега Выгоновского: здесь не было тех открытых лужаек между лесом и водой. Пока берег был твердым, его покрывала чапыга – густая поросль мелкорослой ольхи, березы и осины. Кончалась чапыга там, где берег переходил в лабызу – зыбкий ковер из мха и осоки. На лабызе отдельными куртинами рос тальник, и змеи, конечно, были, однако ходить по лабызе опасно: слой травы и мха не везде выдерживал тяжесть человека.
– Хлопцы, – предупредили нас на хуторе, – на лабызы не ходите. Попадете в «окно» – из трясины не выберетесь. Затянет. Там только лоси ходят, да случается, что и они тонут!
Противоположный берег озера был луговым, но на переход от хутора до лугов требовалось два часа. Туда два часа, да обратно два часа, всего выходило четыре – половина рабочего дня. Тратить в сезон на ходьбу по четыре часа в день непозволительно. Нужно было искать иное решение. Выручил нас Степан Никитич.
Как-то вечером обсуждали мы с Илларионычем положение дел. Подошел к нам Степан Никитич, послушал наш разговор и спросил: – Что, хлопцы, никак гадов отыскать не можете?
– Не можем, – вздохнул Илларионыч.
– А где вы ищите?
– Да возле озера.
– Гады возле озера есть, но взять их там трудно. Я вам скажу про другое место. Там вы гадов наберете.
– Где же это место?
– А возле школки.
– Какой школки?
– Да той, где сосну выращивают. Местность возле школки пересеченная, то бугор, то низина. Гадов этих там не сосчитать!
– А далеко ли до нее?
– Далековато. Километров шесть. Но до школки машиной можно доехать. Каждый день туда утром рабочих везут, а вечером обратно привозят.
На следующее же утро мы поехали к этой школке. Оказалось, что школкой Степан Никитич называл питомник молодых сосенок, огороженный жердями.
– Это от лосей, – пояснил нам Степан Никитич, – лоси очень любят отгрызать верхушки у молодых сосенок. Сломит вершину – деревце пропало.
Лосей возле питомников было много: в моховых низинах между буграми мы то и дело натыкались на кучки лосиного помета – кругляшки из непереварившейся хвои размером со сливу. Видали мы и следы пребывания кабанов: местами на лужайках весь дерн был исковеркан, словно пьяный тракторист пахал. Это кабаны искали под дерном что-то лакомое. Но больше всего кабаньих копок было возле хутора. Там копки начинались сразу же за дальней стенкой частокола.
Местность здесь не походила на те, что мы видели раньше. Высокие поросшие сосной песчаные бугры сменялись низкими моховыми болотцами. По краю болотец мы сразу же нашли змей. Медлительные толстые беременные самки держались на границе мха. Они выходили греться на песчаные бугры. Быстрые стройные самцы предпочитали кочки во мху. Через два дня охоты на буграх мы заполнили последний ящик, и Илларионыч повез змей в питомник.
На машине, что пришла за Илларионычем, прикатили выгоновские мальчишки. Узнав о том, что мы ловим змей, они наперебой закричали, что завтра же притащат мучной мешок гадов. Привлекать к охоте на ядовитых змей несовершеннолетних я не мог и поэтому как можно строже сказал им: – Таскать сюда змей и не думайте! Ни одной змеи я у вас не возьму! Вы лучше покажите мне места, где змей много. Вот это будет помощь!
– Мы придем завтра, – посовещавшись, объявили мальчишки, – и покажем вам самые гажьи места!
Назавтра спозаранку десяток мальчишек явился на хутор. Я еще завтракал, когда хозяйка сказала мне: – До вас орда явилась!
– Какая орда? – не понял я.
– Да хлопчики из Выгонощ. Вон толкутся возле ворот! Сено убрали – орде делать стало нечего. Теперь пойдут шкодить. Вы с ними построже!.
Мальчишки были разного возраста: от восьми до пятнадцати лет, но все они походили друг на друга волосами цвета соломы, синими, словно васильки, глазами и веснушчатыми облезлыми носами. Троим, самым маленьким, да еще троим постарше, но пришедшим босиком, я велел возвращаться домой. Мальчишки насупились, но повиновались беспрекословно. Только один из тех, что постарше, с обидой сказал: – Чего же вы, дядечка, сразу не сказали, что нужно обутым приходить? Теперь я и от батька отстал, в лес не пошел, и вы меня гоните! Да я все время по лесу босой хожу и никаких гадов не боюсь! Коли гада не займать, вон не ухопыть!
– Ты еще поговори мне, Миколка! – оборвала его Наталья Саввична. – Как же это гада не займать, коли этот дядька гадов ловит? Иди сей же час до дому, а то я твоей матке скажу, так она тебе пропишет, как со старшими спорить! Геть со двора!
Ребята гуськом потянулись к воротам хутора. Миколка шел последним. Мне стало жалко ребят, но подрывать авторитет хозяйки хутора, да еще на ее глазах, я не решился. Четверка обутых ребят постарше окружила меня, и мы тоже пошли к воротам. За воротами отвергнутые сбились в кучку и с завистью смотрели на нас.
– Сколько вам нужно времени, чтобы обуться и догнать нас? – обратился я к ним.
– Да нам десяти минут хватит! – обрадованно воскликнул Микола.
– Ну десяти минут маловато, а через полчаса мы ждем вас там, где люди садятся на машины и едут в питомник.
– Да в питомник ехать не нужно! – хором закричали мальчишки. – От тут близехонько этих гадов столько, что и за год не переловить!
– Где же это?
– За каналом, на нивках! Туда идти краем села!
– Ну раз так, ведите за канал. А где же мы все соберемся?
– А на краю села, у мосточка!
– Хорошо, ведите к мосточку.
– Дядечка, – несмело обратился ко мне один из старших, – пусть и те хлопчики, что поменьше, обуются и с нами пойдут. Мы за ними смотреть станем. А то им в селе скучно.
– А если кого из них гадюка укусит, тогда что будет? – спросил я.
– Да никого не укусит! – отчаянно тряхнул головой проситель. – Мы же их от себя не отпустим. Тот, кто поменьше, рядом со старшим пойдет!
Услышав, что за них просят, малыши с надеждой вытаращили на меня свои васильковые глазенки. Столько в этих глазах было просьбы, что я не выдержал и сдался.
– Ладно. Пусть идут, но только всем обуть сапоги. Без сапог никого не возьму. Поняли?
– Поняли, дядечка, поняли! – закричали хлопчики и со всех ног кинулись бежать к селу.
Возле мосточка мы присели, чтобы подождать остальных хлопцев. У степенного хлопца, как у взрослого, сзади за поясом торчал топор. Все остальные мальчишки были без топоров.
– Как тебя зовут? – спросил я степенного хлопца.
– Михалко, – ответил он.
– Почему, Михалко, у тебя есть топор, а у других нет?
– Так они еще малы, – усмехнулся Михалко, – пальцы себе поотрубают. Батьки им не разрешают с сокирой ходить. Малому сокира большую шкоду сделать может.
– Что же, значит, тебя уже взрослым считают?
– Взрослым не взрослым, а сокиру батько носить дозволил.
– А кто еще из хлопцев ходит с топором?
– Пока я один, – смутился Михалко. Позже я узнал, что разрешение хлопцу носить топор было как бы знаком признания его мужчиной.
Убежали шестеро, а на сборный пункт у мостика явилось семнадцать. Все были в сапогах, и ни один не хотел уходить домой. Я даже пожалел о своей уступке, но делать было нечего. Мальчишки все равно пошли бы за нами, и кто его знает, чем бы все это кончилось. Разбил мальчишек на тройки. Во главе каждой тройки поставил хлопца постарше, а потом обратился ко всем с такой речью: – Вот что, хлопцы, раз уж взял я вас с собой, то слушать меня без возражений.
– Если кто слушать не будет, того тут же домой отправлю, – сказал Михалко.
– Каждой тройке ходить только вместе, – сказал я, – и ни в коем случае змей не трогать. Кто увидит змею, должен стоять на месте и звать меня. Я приду и заберу ее. Понятно?
– Понятно! Понятно! – закричали со всех сторон хлопчики. – Пойдемте же на нивки!
Нивки – это поля на возвышениях среди болот. Раньше нивки распахивали и сеяли на них рожь. Теперь их забросили: для тракторов нивки были слишком маленькими, а на лошадях уже не пахали. Каждая нивка – небольшая полянка. По ширине цепь таких полянок занимала всего метров двести, но тянулась эта цепь далеко. Сухие бугры нивок разделяли мокрые, топкие низины, заросшие осокой и камышом. Справа и слева цепь нивок окружало болото с мелким сосняком. Сами нивки негусто заросли ивняком. На прогалинах между кустами поднималась высокая трава.
– Из-за гадов летом здесь и скот не пасут. Только весной гоняют, да и то недолго. Чуть пригреет – и откуда-то гады приползают. Столько мы их здесь перебили – страсть! Бьем, бьем, а их и не уменьшается…
– А помнишь, Михалко, – перебил его Миколка, – сколько мы их здесь последний раз весной перебили! Все кусты обвешали!
– Много побили. Больше сотни, – добавил Михалко.
Слушая хлопцев, я не особенно верил их словам. Однако очень скоро мне пришлось убедиться, что они не преувеличивают.
Я построил тройки цепью по всей ширине нивок и велел передвигаться вперед так, чтобы цепь все время была ровной. Сам я встал в центр цепи, и охота началась. Уже через минуту левая крайняя тройка нашла гадюку. Я побежал туда и посадил змею в мешок. Тут же меня окликнула крайняя тройка справа. И там я забрал гадюку. Сам искать змей я не успевал: хлопцы не давали мне ни минуты передышки. Только заберу одну змею, как уже кричат, что нашли еще. Через полчаса после начала охоты я посадил в мешок тридцать гадюк и был мокрый, как конь после дня пахоты. Продолжать сбор гадюк в таком же темпе я не мог. Нужна была передышка. Позвал всех ребят к себе. Пересчитал. Все на месте. Уселись мы на краю одной нивки. Хлопцы сидели чинно и поглядывали на лежавший и шевелившийся мешок.
– Дядько Алеша, – сказал Михалко, – а зачем столько гадов?
– Змеи нужны для того, чтобы получать от них яд. Из яда делают лекарства, – пояснил я.
– А какие лекарства?
– Разные. И мазь от болей в спине, и средство для остановки крови, и сыворотку, чтобы лечить укушенных.
– Мой батько привозил бабусе змеиную мазь. У нее руки болят, – сказал один из хлопцев, – мазь эта называется «випратокс», только на коробочке написано, что сделана она в ГДР.
– Теперь и у нас такое лекарство выпускают.
– А много яда дает одна гадюка?
– Одна гадюка дает столько яда, что из него можно приготовить пятьсот таких тюбиков, какой ты видел. Кстати, как тебя зовут?
– Васильке.
– Ну и как Васильке, помогла эта мазь твоей бабусе?
– Мазь-то помогла, да мало ее было. Пока она была, руки не болели. Кончилась мазь – и снова стали руки болеть.
– Значит, плохо, что мази мало?
– Плохо.
– А знаешь, почему мази мало выпускают?
– Наверно, потому, что яда мало.
– Правильно. А почему?
– Того я не знаю, – смутился Васильке.
– Потому что змей мало ловят. Мест, где можно ловить змей, не так уж много. Да и искать змей – занятие не легкое.
– А мы думали, что гадов везде много! – вмешался в разговор Миколка.
– Ты, Миколка, не всегда думаешь, а чаще балабонишь, – веско заметил Михалко. – Ты же географию учил. Разве такая природа, как у нас в Белоруссии, везде?
– Ну не везде, а что?
– А раз не везде, значит, там, где природа другая, и змеи другие или их совсем нет, – продолжал свою мысль Михалко. – Разве это не так, дядько Алеша?
– Ты прав, Михалко. Гадюки обыкновенные, так называются ваши змеи, встречаются только в лесной зоне, да и то не везде. В других природных зонах обитают другие змеи. Есть местности, где змей нет совсем.
– Ну и приезжали бы к нам ловить гадов. У нас их вовек не выбрать, опять заторопился Миколка.
– Змей здесь много, но их можно выловить довольно быстро. Два – три года отлова – и змей станет мало.
– Я не верю вам, – заявил Миколка, – каждый год мы здесь, на нивках, убивали сотни гадов, а их все равно много!
– Зря вы их бьете, – заметил я, – они ведь и пользу большую приносят.
– Какая там польза! – опять начал горячиться Миколка. – Укусит гад человека-тот болеет. Укусит корову – тоже болеет, а если гад укусит овечку или телка, так те вовсе дохнут. Что, скажете, не так?
– Все это так, но ведь можно пасти скот там, где змей нет!
– А у нас гады везде!
– Значит, нужно их выловить, а не уничтожать бесцельно.
– Так до вас здесь никто гадов не ловил.
– Теперь будут ловить регулярно.
– Дядько Алеша, – не унимался Миколка, – а какая же польза от гада? Только то, что у них яд брать можно, да?
– Нет, не только. Гадюки поедают полевых мышей, а мыши эти, кроме того, что воруют хлеб с полей, разносят опасную болезнь – туляремию…
– Знаем! Знаем! – наперебой закричали, хлопцы. – Про туляремию знаем!
– У нас водяных крыс ловят и шкурки их сдают, – пояснил Михалко, – так там, где шкурки принимают, плакаты висят про туляремию. Мы тоже шкурки сдавали и эти плакаты видели.
– А Володька Репко болел туляремией, – опять заторопился Миколка. – Ох и тяжко ему было! Чуть не всю зиму в больнице лежал. Из-за этой болезни он на второй год в шестом классе остался.
– Ну вот, ты и сам теперь видишь, какую пользу приносят гадюки, заметил я.
– Теперь я гадов убивать не буду, – успокоил меня Миколка, – да и все хлопцы тоже. Правда ведь?
– Не будем! Не будем! – хором закричали хлопцы.
От дружного крика взлетела с болотца, скрытого от нас кустами, кряковая утка. Следом за нею молча потянули несколько утят.
– Качки! Качки – еще громче закричали хлопцы. Двое из них вскочили и побежали к кустам. Тут же из-за кустов вылетел аист. Из клюва аиста что-то свисало.
– Бусько гада несет! – закричал Миколка.
Тут уже все хлопцы вскочили на ноги и восторженно завопили. За кустами что-то захлопало, забулькало, и большая стая уток с шумом поднялась с болотца и потянула над нами. Восторг хлопцев достиг апогея. Они кричали и прыгали. Только степенный Михалко сидел возле меня и, снисходительно улыбаясь, посматривал на своих приятелей.
– И чего шумят? – сказал он мне. – Качек, тех у нас что комаров, а у буська этого возле школы на старом дубе гнездо. Туда и сам старый бусько, и его бусиха детям своим каждый день и гадов и лягушек носят. Бесятся, как маленькие! Хватит сидеть, дядько Алеша, идемте гадов искать!
Мы опять построились цепью и двинулись на поиски гадюк. Нивки мы «прочесывали» цепью, а через переймы, так хлопцы называли болотца, переходили гуськом по проложенным кем-то жердям. Под жердями хлюпала болотная жижа. На одной перейме я оступился, и нога моя по самый пах ушла в грязь.
– Коли одни пойдете, то держитесь тропинки, – сказал мне Михалко, – без тропинки через переймы не ходите. Утонуть можно. Тут местами такая трясина, что и дна не достать!
Гадюки чаще попадались на самом краю нивок, где кусты ивняка отделяли сухое место от болота. Мне то и дело приходилось бегать с одной стороны нивки на другую, и через полчаса я опять выдохся.
– Дядько Алеша, – обратился ко мне Миколка, – вы больно часто отдыхаете. Дайте мне ваш мешок и хваталку. Пока вы отдыхаете, я гадов ловить буду!
Ни хваталки, ни мешка я ему, разумеется, не дал, а велел сесть рядом со мной и никуда не отходить.
В мой мешок не попадало и половины найденных хлопцами гадюк. Многие змеи не дожидались моего появления и на глазах у хлопцев уползали в заросли травы и кустов. Мы их не преследовали.
Охотились мы до полудня. Я заполнил все три мешочка, что взял с собой. Больше мешочков у меня не было, и мы вернулись домой. Хлопцы проводили меня до мостика и разошлись по домам, уговорившись на другой день снова пойти со мной на нивки.
На хуторе, пересаживая гадюк из мешочков в ящики, я пересчитал их. За этот день мы поймали девяносто семь змей.
Такого количества змей за неполный день мы с Илларионычем еще не ловили. Сколько же гадюк жило на нивках?
Вечером на хутор приехал лесничий с группой егерей.
– Завтра будем проводить учет крупных зверей на этой стороне канала, сказал он мне, – колхоз сенокос окончил, и можно привлечь к этому делу колхозников.
– А как вы будете проводить учет?
– На этом участке это сделать просто. Тут в трех километрах друг от друга с запада на восток идут два параллельных канала. Северный канал граница нашего лесничества. Гнать зверей мы будем до лугов на Дорошанке. Там вдоль кромки леса стоят наблюдательные вышки. Егеря на вышках будут считать зверей, выходящих из леса. Через каналы звери не пойдут. По каналам будут ездить лодки с моторами.
– А вреда этим вы не нанесете?
– Какой же вред? Зверей будут исподволь оттеснять на чистое место, а потом, когда загонщики из леса уйдут, звери туда вернутся.
– А если хищники их потревожат на чистом месте?
– На этом участке из хищников только лиса да енот, но их немного. К тому же для крупных копытных – лосей, оленей и кабанов – они не опасны.
– Неужели здесь волков нет?
– Летом нет. Зимой приходят, да мы их быстро выпроваживаем: здесь косуля зимует.
– А медведи?
– Медведи в глухом бору за озером Луневым живут. В зоне абсолютной заповедности. Туда только егеря ходят, да и те редко. Там мы учет проводим зимой, по снегу.
