Текст книги "Натуралист в поиске (Записки ловца змей)"
Автор книги: Аркадий Недялков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)
– Раздавил, – сказал Толик.
– Нет, – ответил я, – холодная она. Видно, только что из – под кочки вышла. Не разогрелась еще.
– Где лежала?
– Вот тут. На сене.
Толик засуетился. Бросился вперед, потом назад и в растерянности остановился. Очень ему хотелось самому найти гадюку.
– Толя, не суетись, – сказал Борис. – Прежде чем метаться, следовало бы подумать, как расширить участок поисков. Иван Иванович, что вы посоветуете?
– Вы вдвоем идите по этой дороге обратно. Дорога вас выведет к каналу, на бечевник. Вдоль дороги гады бывают. Мы с Алексеем по этой же дороге дальше пойдем. До луга.
– А где встретимся?
– На этой же дороге. До бечевника дойдете и возвращайтесь.
Мы разошлись. Идем с Иваном Ивановичем по дороге и во все глаза глядим на ту сторону, которая солнцем освещена. Змей нет. Километр прошли, другой прошли – нет, не видно гадов. Дорога вывела нас к живописной полянке со светлым пушистым мхом.
– Давай отдохнем, – сказал Иван Иванович, – ноги гудят. Не уйдут от нас гады!
Ноги мои тоже «гудели», но охотничий пыл еще не остыл, и я отказался.
– Ну, тогда пройди по дороге до луга. Он сейчас водой залит. В воду не лезь. Гадов там пока нет. Я тебя здесь подожду.
Пошел я по дороге один. Дорога спустилась с бугра, и потянулось лиственное мелколесье с моховыми кочками. В глубоких дорожных колеях лежал плотный снег. Между колеями торчали кочки, покрытые мхом. И мох и снег хрустели под сапогами. Усталые ноги цеплялись за кочки, и я больше смотрел под ноги, чем на обочину. Так прошагал я с километр и увидел широкую оттаявшую канаву. За канавой раскинулся луг. Повернул обратно. Иду, повесив нос и еле передвигая уставшие ноги. На обочины уже внимания не обращаю. Вдруг слышу шипение. Взглянул в ту сторону, откуда услышал звук, и увидел сразу двух гадюк. Они лежали на кочке у комля березки. Одна блаженно растянулась во всю длину, другая свернулась в клубок, смотрела на меня и шипела.
«Откуда они взялись? Ведь я минут десять тому назад проходил здесь, но змей не видел!» – сказал я себе. Но раздумывать было некогда. Шипевшая гадюка поползла в глубину кочки. Я перехватил ее хваталкой, вторую прижал ногой. Потом одну за другой побросал в мешок. «Надо быть внимательнее, гадюки здесь есть!» – думал я. Медленно, внимательно осматривая обочину, пошел к поляне. Пока шел, взял еще двух змей. В мешке пять гадюк. Начало сделано!
– Ну как? – спросил меня Иван Иванович, когда я вернулся на поляну. Нашел что-нибудь?
– Еще четырех нашел.
– Значит, пяток гадов поймал? Ну и добре. Садись к костру. Отдыхай. Подождем здесь. Хлопцы скоро должны подойти.
Ждали мы полчаса, час. Нет ни Бориса, ни Толика. Солнце склонилось к западу. Стало холоднее. Мы пошли по дороге к Сечевнику, но наших ребят не встретили.
– Куда же они девались? – недоумевал я.
– Да тут они. Где-нибудь по чащобе лазят, полянки ищут. Давай покричим!
Стали мы кричать, но ответа не было. Решили кричать вместе. Кричали, кричали – все без толку. Иван Иванович рассердился: – Куда же их нелегкая унесла?! Давай еще покричим! Орали мы до хрипоты, пока наконец издалека не отозвался Борис, а за ним и Толик. Они вышли из чащи на бечевник чуть живые от усталости.
– Как дела? – прежде всего спросил меня Борис.
– Пять штук, – лаконично ответил я, – а у тебя?
– У меня шесть, а у Анатолия – семнадцать.
– Где же он нахватал столько?
– На полянах. Ноги у него длинные, он, как лось, бегает. Я за ним пытался успеть, но не смог. Вымотался быстро.
Толик выглядел усталым, но довольным.
– Змеи есть, и набрать их можно, – сказал он. – только ноги жалеть не нужно…
– С добычей или пустые? – спросила нас Оксана Фоминична. – Коли пустые, и не подходите! Не пущу в хату!
– Ты бы пожалела нас, жинка! – взмолился Иван Иванович. – Мы как гончие псы после травли!
– А кто вас гонял? Сами пошли! Пустые или с добычей? Отвечайте!
– Есть немного, – сказал Толик.
– Без малого три десятка, – уточнил Борис.
– Ну тогда заходите! С удачей мы привечаем, а без удачи мимо провожаем! Вот только теплее станет, гады полезут. По мучному мешку наберете!
Опять хмурый день. Опять мы сидим дома. После обеда Иван Иванович собрался в лес.
– Далеко ли вы, Иван Иванович?
– Не очень далеко. Ток проверить надо.
– Какой ток?
– Глухариный.
Я много читал о глухарях, видел их всевозможные изображения, но живого глухаря встретить не пришлось. Мне очень захотелось посмотреть глухариный ток, и я попросил: – Возьмите меня!
– Пойдем. Вдвоем веселее. Фонарик есть?
– Есть.
– Захвати. Возвращаться будем в темноте.
По раскисшей дороге через хмурый ельник мы вышли к большому оврагу. На дне оврага бурлил грязный ручей. Перебрались через него, поднялись на высокий песчаный бугор с редкими могучими соснами. Перевалили этот бугор, и нам открылось большое моховое болото со множеством хилых, низкорослых сосенок.
– Пришли, – сказал Иван Иванович, – вот здесь сядешь и будешь слушать и смотреть. Как солнце зайдет, вдоль опушки леса должны тянуть вальдшнепы. Считай, сколько их протянет. Темнеть станет – глухари подлетать будут. Тоже считай и запоминай, где сядут. Я дальше пройду. Без меня не уходи. Домой пойдем вместе. До вечера не мерзни на этом ветру. Спустись в березняк и разложи себе теплинку – веселее ждать будет.
Иван Иванович ушел. По небу ползли хмурые, темные, лохматые тучи. Сырой холодный ветер раскачивал вершины сосен и пронизывал меня до костей. Среди сосен, на гребне бугра, я отыскал старый, но еще крепкий пень: здесь будет мой наблюдательный пункт. На ветру сидеть было весьма прохладно. Я спустился по склону бугра на полянку среди молодых березок. Ветра тут почти не было. Натаскал сухих веток, устроил себе сиденье и разложил небольшой костер теплячок. В вершинах сосен гудел ветер. В лицо брызнул дождь, и едва я натянул капюшон, как по нему забарабанили частые капли. Завернулся я в плащ и прилег. Стало тепло. Тело обняла истома. В полудреме в голове назойливо стучала беспокойная мысль: «Пять дней, как мы в Выгонощах. Четыре дня из пяти – ненастье. А если вся весна будет такая? Найдем ли мы змей? Да и где их искать? Не найдем змей – весна для нас пройдет зря. Не лучше ли дать телеграмму о том, что отловить гадюк мы не сможем, и переключиться на отлов гюрзы? Гюрзу-то мы отыщем!»
Думал я, думал и решил сегодня же вечером посоветоваться с друзьями. Стук дождя по плащу убаюкивал. Пригрелся я у теплинки и уснул.
Разбудил меня какой-то треск. Я высунул голову из – под капюшона и обмер. На толстой ветке ближней сосны сидела огромная черная птица. Глухарь! Всего в двух десятках метров от меня настоящий живой глухарь!
Черный петух с яркими красными бровями только что сложил крылья. Я затаил дыхание, боялся пошевелиться. Глухарь вытянул шею, и я услышал: «Тэк!» Потом распустил хвост, прошелся по ветке, вернулся на прежнее место, и опять я услышал: «Тэк!»
У меня затекла рука. Я чуть – чуть пошевелился, и тут же глухарь с грохотом сорвался с ветки, пролетел надо мной и скрылся между соснами. Дрему мою как рукой сняло. Я встал и огляделся.
Ветер утих. На западе небо вишнево – красное. В мелколесье возятся и попискивают какие-то пичуги. Со всех сторон раздаются птичьи голоса.
«Фьюить – фью! Фьюить – фью!» – заливаются дрозды. Сквозь хор голосов прорвалась барабанная дробь: «Тр-р-р-р! Тр-р-р-р!» Это дятел. С высоты «проблеял» бекас. На бугор прилетел еще один глухарь. Я его не видел, но шум крыльев слышал отчетливо. Погасил я теплинку, затоптал ее, осторожно поднялся на гребень бугра, сел на пень и приготовил блокнот. Птичий хор понемногу стихал. Не унимались только дрозды. Вдруг прямо у меня над головой загрохотали мощные крылья. Меня даже ветром обдало. Глухарь! Я задрал голову. Петух сидел так близко, что его можно было сбить палкой. Он тут же заметил меня и с грохотом улетел. Я еще смотрел вслед глухарю, как услышал: «Крех-крех-крех! Крех-крех-крех! Крех-крех-крех!»
На одном уровне со мной над мелколесьем неторопливо летела большая серая бабочка. Она почему-то кряхтела. Приглядевшись, я увидел, что у бабочки вертикально вниз торчит длинный нос, и догадался, что это вальдшнеп. «Цвирк! Цвирк! Цвирк!» – раздалось слева. Кряхтевший вальдшнеп резко свернул на звук, нырнул в чащу и исчез.
Я отметил в блокноте время пролета первого вальдшнепа и направление его полета.
«Чьи вы? Чьи вы? Чьи вы?» – спросил кого-то пролетающий чибис.
Еще один глухарь сел где-то в соснах на бугре. Быстро темнело, но небо оставалось светлым.
Свистя крыльями, пролетела стайка уток. Потом где-то рядом прокряхтел невидимый вальдшнеп. В соснах на бугре затэкал глухарь. Он тэкнул раз, другой и умолк. Немного спустя опять затэкал, сначала редко, потом все чаще и чаще. Тэканье вдруг оборвалось, и раздался звук, очень похожий на скрежет стали, когда точат нож о нож.
«Да ведь это песня глухаря!» – догадался я и весь обратился в слух. Глухарь повторил свою песню еще раз, и еще, и еще. На болоте затэкал и заскрежетал другой глухарь. Пара вальдшнепов мелькнула на светлом небе и нырнула в овраг. Глухари пели беспрерывно.
Тучи разорвались, и в просвете заблестела звезда. Глухарь на бугре вдруг перестал скрежетать, тэкнул и замолк.
– Алеша, где ты? – негромко позвал меня бесшумно подошедший Иван Иванович.
– Здесь! – отозвался я.
Глухарь с грохотом сорвался и улетел.
– Подшумели петуха, – сказал Иван Иванович, – ну да ладно. Домой пора.
Когда мы пришли домой, Борис и Толик чаевничали.
– Видел глухаря? – спросил меня Борис.
– Так же, как вижу тебя!
– Жаль, что я с вами не пошел, – вздохнул Борис, – в следующий раз пойду обязательно!
– Мы приехали змей ловить, а не на глухарей глазеть! – раздраженно сказал Толик.
– Всему свое время, – миролюбиво отозвался Борис, – побереги нервы, Толя!
– Нервы, нервы! – взорвался Толик. – Неделя прошла, как мы из дома, а всего только один день змей видели! Значит, не только меня одолевали сомнения!
– Дай человеку хоть попить чаю, – перебил его Борис.
– Вы, хлопцы, не беспокойтесь зря, – вмешался в разговор Иван Иванович, – завтра егеря и лесники возвращаются с контрольных обходов. Поговорим с ними. Узнаем, где змеи уже вышли. Вокруг озерного кордона гадов несметное множество. Ей – ей, наберете там мучной мешок! (Опять мучной мешок!)
– Давайте сразу закончим этот разговор, – предложил я, – я тоже сомневаюсь, что мы сможем отловить здесь тысячу гадюк. Змеи есть, мы их видели, но нам не хватит времени!
– Тысячу гадов? Всего тысячу? – спросил Иван Иванович.
– Да, тысячу.
– Господи! Я-то думал, что вам действительно много гадов нужно! Да тысячу гадов при хорошей погоде вы наберете всего за десять дней!
Борис недоверчиво покачал головой.
– Не верите?
– Не верить вам у нас нет оснований, – опять вздохнул Борис, – но сколько же нам придется ждать?
– Может быть, телеграфируем начальству, что отказываемся ловить гадюк и поедем за гюрзой? – предложил я.
– Позора не оберешься, – сказал Борис, – засмеют нас!
– Не нужно вам уезжать! – убеждал нас Иван Иванович. – Наберете вы гадов своих!
Толик сидел молча.
– А ты как думаешь? – обратился к нему Борис.
– Не знаю, что и думать, – сознался Толик. – Надоело мне без дела сидеть!
– Напиши жалобу в небесную канцелярию и попроси дать хорошую погоду! Не забудь только к ней справку приложить о том, что по состоянию нервной системы без дела сидеть тебе противопоказано.
– Уймитесь оба! – сказал я. – Давайте спать ложиться. Не может погода быть все время плохой!
Толик и Борис молча развернули спальные мешки и улеглись. Утром мы все вместе пошли в контору лесхоза. Вокруг конторы собралось десятка два мужчин. Они громко разговаривали и смеялись, но, увидев нас, притихли.
– Все вернулись? – спросил Иван Иванович.
– Все! – отозвались мужчины.
– Тогда заходите в контору. Разговор будет!
В конторе Иван Иванович представил нас коллективу, сообщил нашу задачу и сказал: – Мы должны этим людям помочь. Кто уже видел гадов?
– Гадов в моем обходе много, – сказал один из лесников. – только снег еще не сошел. Сойдет снег – на Клетичной змей хоть мучной мешок собирай! (Опять мучной мешок!)
– Я так думаю, Иван Иванович, – сказал пожилой мужчина, – надо этим хлопцам на озерный кордон ехать. Там гады раньше всего выходят. А в других местах снег их долго не выпускает!
– У меня в обходе гадов хоть отбавляй! – сказал молодой мужчина, только сейчас на Дорошанку не пробьешься. Через неделю озеро очистится ото льда, тогда можно будет проехать.
– Слыхали? – обратился к нам Иван Иванович. – Рано вы приехали. Ждать нужно. Пока в Березину ступайте. День сегодня ясный будет. Десятка два гадов опять наберете. Очистится озеро, мы вас на озерный кордон свезем. Оттуда и на Клетичную, и на Дорошанку рукой подать! Постой-ка, Алексей, ты дорогу на Лешев бугор запомнил?
– Это куда мы на ток ходили?
– Туда.
– Запомнил.
– Сходи на Лешев бугор. Там тоже осенью гады были.
Вышли мы из конторы и разошлись в разные стороны: Борис и Толик отправились в Березину, а я – к Лешеву бугру.
Пришлось мне изрядно побродить по лесу, прежде чем я отыскал тропинку, которая вела на Лешев бугор. Вся беда была в том, что я прошел мимо того места, где нужно было поворачивать от дороги к переходу через ручей. Мне казалось, что оно должно быть где-то дальше. Так и не нашел я нужного места и решил идти по дороге до самого болота. Однако пройти мне не удалось. Дорогу пересек широкий бурный ручей. Перебраться через него было невозможно. Пошел я лесом вверх по течению ручья в надежде выйти к переходу. Ручей бежал по дну оврага с отлогими берегами. Сначала я проламывался через густую поросль мелких кустов, но потом мне это занятие надоело, да и берега стали круче. Выбрался я на полянку, сел передохнуть. На полянке ручей делал излучину и был чуть поуже. С моего берега над ручьем нависла толстая коряжистая ветла. Ствол ветлы перекрывал большую часть ширины ручья. «Пройду по стволу, сколько будет можно, а там перепрыгну на тот берег», – решил я.
В народе говорят: не зная броду, не суйся в воду! Очень жалею, что эта пословица вспомнилась мне несколько позже, чем следовало бы!
Подошел я к ветле, постучал ногой по ее стволу. Ствол оказался крепким. Осторожно ступая по корявой коре ветлы и держась руками за ветки, я дошел до того места, откуда собирался прыгать. Все было бы хорошо, но тут рюкзак зацепился за сухие сучки. Я хотел его отцепить, неловко повернулся и сорвался с ветлы в ручей. Ну и вода! Даже дух захватило, такая она была холодная! Ручей оказался глубоким. Я погрузился в воду по самую шею. Быстрое течение понесло, но протащило всего метров пятнадцать. За эти пятнадцать метров на ногах набило не меньше пятнадцати синяков. Все же сумел я ухватиться за ветки и вылезти на берег.
Когда я выбрался из воды, от холода дрожала каждая клеточка моего тела. Холодная мокрая одежда облепила меня. Ругаясь, я полез вверх по склону оврага. Ноги скользили по снегу и размокшей глине. Ветки кустов цеплялись за одежду и лезли в глаза. Кое – как я проломился сквозь кусты и, задыхаясь, вылез на верх склона, где росли редкие сосны. Чуть отдышался и, чтобы согреться, побежал. Пробежал не очень много, увидел тропинку. Пригляделся, а это та самая, по которой мы шли с Иваном Ивановичем. Еще бы немного пройти вверх по течению ручья и не пришлось бы купаться. Но так было бы, если бы я был чуть – чуть внимательнее и неторопливее.
Сейчас же нужно было как можно скорее обсушиться. Побежал я по тропинке туда, где вчера сидел у теплинки. Разложил там большой костер, разделся и развесил одежду возле огня. Сам же в голом виде часа полтора приплясывал у костра. Белье, штормовка и штаны высохли, но сапоги остались сырыми. Одевшись, я не пошел домой, а лазил по бугру в поисках змей, но ничего не нашел. Злой, усталый и голодный, направился я к переходу через ручей, чтобы идти домой. Возвращаться по бугру мне не захотелось, и я пошел напрямую через мшистую болотину, где росли хилые сосенки. Болото сверху очистилось от снега, но в глубине еще не оттаяло. Идти по твердому было легко. На моховых кочках кое – где краснели ягоды клюквы. Крупные сочные ягоды сами просились в рот. Стал я собирать клюкву, пересек небольшую куртинку из сосен и вышел на полянку. Здесь все кочки были красными от ягод. Я собирал их горстями и отправлял в рот. Медленно брел по полянке, потом вдруг почему-то посмотрел в сторону и увидел сразу нескольких гадюк. Они лежали, свернувшись в клубочки, у комлей сосенок. Забыв про ягоды, кинулся ловить змей. Но ловить их не пришлось: змеи лежали не шевелясь. Одну за другой побросал я в мешок десяток гадюк. Обследовал близлежащие кочки, и еще десяток змей оказался в моем мешке. Топтался я на этой болотине до сумерек и принес домой более трех десятков гадюк.
Борис и Толик отловили в Березине всего два десятка гадюк, но все вместе за день мы добыли больше полсотни змей. Удачный день! Мы приободрились. Следующие три дня стояла отличная погода. Солнце жарило по-летнему. До темноты шагали мы по Березине и Лешеву бугру, но успехи наши были весьма скромны. За три дня – три десятка змей. Настроение опять упало.
Озерный кордон – изба и избенка, амбар и наблюдательная вышка, залитая водой пристань и сетчатая вольера для подсадных уток. Все это разместилось на маленькой прибрежной полянке. Вокруг кордона, по берегу озера, труднопроходимый хвойный лес, заваленный буреломом, со сплошным покровом мха вперемешку с багульником – болиголовом. Мы сидим в избенке егеря. Пьем чай. Полдень. По стеклу окошка, словно слезинки по щеке, ползут дождевые капли.
Нас привезли на кордон вчера утром. Побродить по берегу нам пришлось какой-нибудь час, а потом дождь загнал нас в избушку и вот льет не переставая всю ночь и уже полдня.
Опять непогода, но мы не унываем: на это есть причина.
Еще бы! Вчера за один только час мы набрали больше сотни гадюк! Все произошло как в сказке. Иван Иванович и егеря познакомили нас с постоянно живущим здесь егерем Платоном Кондратьевичем, помогли перетащить вещи в избушку и тут же уехали по своим делам. Платон Кондратьевич, щупленький, низкорослый пожилой человек, молча выслушал распоряжение Ивана Ивановича, коротко ответил: «Слушаюсь» – и куда-то ушел. Нам не терпелось осмотреть окрестности кордона и набрать тот самый мучной мешок гадов, о котором мы так много слышали.
Вышли мы из избушки. Небо хмурое, но тихо и тепло. Прямо от дверей в лес вели три тропинки.
– Ну, кто куда? – спросил Борис.
– Пойду направо, – сказал я.
– Направо пойдешь – мешок змей найдешь, – пошутил Борис. – Толик, а ты?
– Налево.
– Налево пойдешь – два мешка змей найдешь!
– Мне осталась прямая дорожка, и я пойду по ней! – резюмировал Борис. Ну, братцы, ринулись на подвиги! Ни пуха ни пера!
– К черту! – пробурчал Толик.
Кто из нас мог предположить, что слова Бориса, сказанные в шутку, оправдаются?! Едва я вышел на полянку, расположенную всего в сотне метров от избушки, как наткнулся на гадюк. Толстые темно-серые змеи, свернувшись в тугие клубочки, лежали на осоковых кочках. На светлой сухой осоке змеи были видны издалека. Я бегал по полянке от кочки к кочке, брал змей хваталкой и совал в мешок. Змеи лежали неподвижно и на мои действия не реагировали. Они не только не шевелились, но даже не шипели. Собрал я змей на первой полянке и побежал дальше. Пересек перелесок, и опять на такой же осоковой полянке темные клубки гадюк. Я бегал от полянки к полянке и на каждой находил змей. Время и все окружающее для меня исчезло. Остались только светлые осоковые кочки и на них темные клубки гадюк. Вывел меня из этого состояния начавшийся дождь. Сначала я не обратил на него внимания и продолжал бегать по одной из полянок, но после первых же капель дождя змеи исчезли. Дождь усилился, и я повернул к кордону. Два тяжелых мешочка со змеями оттягивали руки. Пока шел, вымок изрядно, но огорчен не был. Змей на берегах озера было действительно много, а это было главным!
Едва я открыл дверь в избушку, как Толик спросил: – Сколько?
– Вот! – показал я мешочки. – Все здесь!
– А счетом?
– Не считал. На болоте некогда было. А у вас?
– У меня – двадцать три, – сказал Борис. – У Толика – шестьдесят одна.
В моих мешочках оказалось сорок три змеи. После такой удачи мы уже не сомневались в том, что можем отловить нужную нам тысячу гадюк.
Егерь Платон Кондратьевич был одинок, жил на озерном кордоне постоянно уже девятнадцать лет и с кордона отлучался редко. В сорок третьем году каратели сожгли вместе со всеми жителями деревню, где находилась семья Платона Кондратьевича. Среди жителей были жена и четверо малолетних детей Платона Кондратьевича, который в то время партизанил: отменный стрелок и прирожденный охотник был снайпером. После известия о страшной смерти родных Платон Кондратьевич попросил разрешения на самостоятельную «охоту» за фашистами. Партизанское командование удовлетворило его просьбу. С той поры и до самого дня освобождения на дорогах Пинского района фашисты вынуждены были ввести особое положение, так как на самых оживленных магистралях неожиданно появлялся меткий стрелок. Пули стрелка поражали офицеров, шоферов и мотоциклистов. Обозленные дерзостью стрелка, фашисты проводили облавы, пускали автомашины только колоннами в сопровождении танков и броневиков, но стрелок продолжал уничтожать водителей грузовиков и во время движения. Солдаты пытались окружить место, откуда летели пули, но стрелок исчезал, успевая убить еще нескольких врагов. Фашисты засыпали подозрительные места градом пуль, мин и снарядов, но снайпер оставался неуловимым. Вскоре после очередной облавы там, где фашисты совсем не ожидали появления этого стрелка, его меткие пули снова поражали офицеров и шоферов. За два года на счету Платона Кондратьевича оказалось более трехсот уничтоженных врагов.
В последнем бою партизанский снайпер в одиночку восемь часов препятствовал восстановлению переправы, взорванной его товарищами. Саперы врага летели в воду при каждой попытке подойти к мосту. Фашистская автоколонна из тридцати машин была захвачена подошедшей к переправе регулярной частью Красной Армии. В этом бою Платон Кондратьевич был тяжело контужен, лечиться ему пришлось очень долго. После госпиталя пришел он на озерный кордон.
Все это рассказал нам Иван Иванович вечером перед нашим выездом на озерный кордон и добавил: – Вы, хлопцы, того, с Кондратьевичем сумейте поладить. Расспросами ему не докучайте. Он больше слушать горазд, чем рассказывать. Что нужно будет – сам скажет.
После первого знакомства Платон Кондратьевич был молчалив сверх меры. За сутки нашего пребывания на кордоне он произнес не больше десяти фраз. Однако наше оживление после удачной охоты на змей ему, очевидно, понравилось. Хотя он сидел и слушал молча, мне показалось, что глаза у него были чуть – чуть веселее, чем в момент нашего появления.
Под стать хозяину было и живое существо, обитавшее на кордоне, – пес Урал.
– Гончак, – коротко ответил егерь на вопрос Бориса о породе собаки.
Крупный рыже – серый пес, на мой взгляд, не был гончаком, но спорить с егерем я не стал. Если хозяин хочет, чтобы его собака называлась гончей, даже если она похожа на болонку, пусть будет так, как хочет хозяин (разумеется, если вы не судья – кинолог).
В день нашего приезда пес сидел на привязи возле конуры и внимания на нас не обращал. Толя хотел подойти к нему, но Урал поднял голову и показал здоровенные клыки. Толик отошел в сторонку и попыток навязать собаке знакомство не возобновлял. Точно так же Урал отнесся и моему стремлению завязать с ним дружеские отношения с помощью лакомых кусочков. Он без задержки съел и сахар, и сало, и хлеб, но к себе меня не подпустил. Настаивать на сближении я не решился. Видя такое поведение пса, Борис даже не стал пытаться завязать с ним какие-либо отношения.
Вместе с этой молчаливой парой нам предстояло прожить не менее месяца. Впрочем, егерь не всегда оставался молчаливым. Вечером первого дня, услышав сетования Толика на плохую погоду, Платон Кондратьевич промолвил: – Не хнычь. Через три дня придет вёдро.
– А откуда вы знаете? – поинтересовался Борис.
– Зяблики нынче рюмили яро. К долгому дождю. После дождя всегда ведро бывает.
Так и вышло. Дождь лил три дня.
В непогоду нужно обязательно найти себе занятие: иначе тоска заест. Возле амбара лежала куча бревен.
– На дрова? – спросил я егеря.
Он утвердительно кивнул головой.
– Пила и колун есть?
– Возьми в амбарушке.
Принялись мы пилить и колоть. За два дня наворочали кучу поленьев вышиной чуть ли не с избушку. Платон Кондратьевич участия в работе не принимал. Весь первый день он провел в лесу на обходе, а утром второго дня уехал куда-то на лодке, предупредив, что вернется только к вечеру. К концу третьего дня все бревна были распилены и переколоты. Из поленьев мы сложили огромную поленницу. Возвратившийся Платон Кондратьевич обошел поленницу, потрогал ее и ничего не сказал, а взял большую охапку поленьев и… затопил баню.
Часа через полтора баня была готова, и мы отправились мыться. Все мы были фронтовиками, и всех нас война пометила: у меня ниже правой лопатки багровели следы осколочного ранения, у Бориса на левом бедре глубокая борозда от разрывной пули, у Толика иссечено правое предплечье.
Платон Кондратьевич увидел эти метки и спросил меня: – Это откуда?
– Фронт, – коротко ответил я. – А у них?
– И у них фронт.
Больше вопросов егерь не задавал.
Вечером Борис стряпал нашу обычную еду – нехитрую похлебку из тушенки и картошки. Платон Кондратьевич посмотрел на него и спросил: – Неужто вам тушенка и бульба не надоели?
– Другого нет, – ответил Борис.
– Вари уху. Вот рыба, – сказал егерь и высыпал из мешка крупных карасей.
На этом неожиданности не кончились. Сели мы за стол, где в чугуне еще булькала ароматная уха, и тут егерь поставил на стол объемистый жбан.
– А это что? – спросил Толик.
– Бражка медовая. Пейте.
– А вы?
– Я как все. Вы вроде помочане, я – хозяин, угощаю.
– А что это такое – помочане?
– Коли хозяин сам какую работу сделать не может, он соседей на помочи зовет. Самому мне с дровами не управиться было: спина пилить не дозволяет. Болит. Вы меня уважили.
Так началась наша дружба с молчаливым егерем.
В первый же погожий день мы хотели уйти на поиски змей рано утром, но Платон Кондратьевич остановил нас: – Куда это вы спозаранку?
– Гадюк искать.
– Не спешите. Гады выходят, когда солнце обогревает. Ходить вам далеко не надо.
Мы не послушались доброго совета, ушли рано и часа два ходили по берегу впустую. Гадюки появились только после того, как солнце стало заметно пригревать.
И еще одну ошибку совершили мы в этот день. Есть у ловцов такая примета (все ловцы немного суеверны!): если возьмешь с собой много мешочков, то вернешься домой пустым. Взяли мы с собой всего по два мешочка. К полудню все наши мешочки были полны змей. Гадюки встречались повсюду, где на мох попадали солнечные лучи.
– Говорил я вам, что нужно взять побольше мешочков, – укорял нас Толик, – куда змей сажать?
– Не жадничай, друг, – успокаивал его Борис, – как бы ты понес три мешочка? Это ведь не лягушки, а ядовитые змеи. Они могут и сквозь мешок достать. Зубки у них длинные!
– Палку бы срезал и понес змей, как ведра на коромысле! – не успокаивался Толик.
– Так сделай коромысло сейчас и испытай свое изобретение!
– Разве этим я поправлю дела? Все равно нужно на кордон за мешочками возвращаться!
На кордоне мы высыпали змей в ящики и, взяв по пять мешочков на каждого, отправились продолжать охоту. Пока мы шли к болоту, небо затянуло тучами и закапал дождь. Мы вернулись на кордон промокшими и с пустыми руками.
На другой день погода была, выражаясь языком синоптиков, неустойчивой. Похолодало, временами выпадали осадки. В натуре это выглядело так: по небу ползла грязно – серая туча, из которой сыпалась густая крупа. Не снег, а колючие белые комочки, очень похожие на перловую крупу. Крупа сыпалась минут пять, земля становилась белой; потом туча уползала, теплело и появлялось солнце. Не слабенькое, зимнее, а сильное, весеннее. Лучи солнца «съедали» крупу. Она сохранялась только там, где эти лучи ее не доставали. Солнце буйствовало четверть часа. Потом приползала новая туча с зарядом крупы и опять белила землю. Ветер уносил тучу – солнце сгоняло крупу. Смена зарядов крупы и солнца происходила раза три – четыре за какой-нибудь час.
Само собой разумеется, что в такую погоду выходить на охоту мы не собирались. Разве могли мы предположить, что… Впрочем, лучше рассказать все так, как это было.
Мы сидели в избушке, а в окно стучала крупа. Платон Кондратьевич еще затемно куда-то уехал, и, когда должен был возвратиться, мы не знали. Делать нам было нечего, и я уже собирался завалиться спать, как вдруг в избушку вошел Платон Кондратьевич.
– Чего в избе сидите? – спросил он.
– Ждем погоды, – ответил Борис.
– Чем эта погода плоха?
– В такую погоду ни одна змея не выползет!
– То не так. Самая погода гадов брать!
– Ты, что, смеешься, Платон Кондратьевич?
– Слушай меня, браток. Идя гадов брать. Как солнце выйдет, так и гад выходит!
– Да ведь холодно!
– Это тебе холодно. Гадам – нет.
– Ну что, пошли? – загорелся Толик.
– Пойдем, – неохотно сказал Борис, – только…
– Не ходи! – остановил его егерь. – Дай мне щемялку свою (так Платон Кондратьевич называл хваталку) и мешок.
– Да нет, Платон Кондратьевич, я сам пойду! Уж если ты хочешь мне помочь, то лучше покажи места, где сейчас гадюки будут, а брать их мы сами умеем!
– Идемте! – сказал егерь. – Покажу!
Под очередным зарядом густой крупы егерь привел нас на край большой поляны, за которой тянулось бесконечное моховое болото.
– Ждать будем, – сказал егерь, – костер нужно запалить! У костра мы ждали, пока уползет туча. Появилось солнце, но егерь не спешил уходить от костра. Он дождался, пока под лучами солнца крупа стала таять, и повел нас по краю мха. Болото от луга отделяла гривка из багульника и мха, освещенная прямыми солнечными лучами. На ней примерно через каждые полметра лежали пестрые ленты. Это были гадюки. Увидев такое обилие змей, мы побежали вдоль гривки, и змеи одна за другой полетели в наши мешки. Пока светило солнце змеи лежали распластавшись. Набегала туча – гадюки сворачивались в клубки, а с первыми крупинками уходили в глубину кочек, под мох. Мы вернулись к костру. Платон Кондратьевич пришел к нему раньше нас, и когда мы подошли, то увидели, что на костре жарится сало, нанизанное на прутья. Мы поели, дождались солнца и снова побежали вдоль гривки. На ней опять появились гадюки. На кордон мы вернулись с мешочками, полными змей, после того, как небо затянуло сплошной пеленой туч и ждать прояснения было бесполезно. С этого дня переменная облачность и осадки были для нас самой желанной погодой.
