Текст книги "Том 9. 1985-1990"
Автор книги: Аркадий и Борис Стругацкие
сообщить о нарушении
Текущая страница: 32 (всего у книги 40 страниц)
– И бренди! – с энтузиазмом подхватил Симоне.
– Правильно, – сказал инспектор.
Симоне принес еще воды и бутылку спиртного. Инспектор разжал Хинкусу рот и вылил в него полстакана коньяку. Остальные полстакана он выпил сам. Потом Хинкуса оттащили к стене, прислонили спиной, инспектор снова облил его из графина и два раза ударил по щекам. Хинкус открыл глаза и громко задышал.
– Еще коньяку? – спросил инспектор.
– Да... – сипло выдохнул Хинкус. Он выпил, облизнулся и спросил: – Так что вы там говорили насчет семьдесят второй «це»?
– Признания пока еще не было, – напомнил инспектор.
– Сейчас будет, – говорил Хинкус. – Но семьдесят вторую «це» вы мне обещаете? Вот в присутствии этого физика-химика?
– Ладно, – сказал инспектор. – Рассказывай... И смотри, если ты хоть слово соврешь... Ты мне два зуба расшатал, сволочь...
– Значит, так... – начал Хинкус. – Меня намылил сюда Чемпион. Слыхали про Чемпиона? Еще бы не слыхать... Так вот, полгода назад пригребся в нашу компанию один тип. Звали его у нас Вельзевулом. Работал он самые трудные и неподъемные дела. Например, работал он Второй Национальный банк – помните? Или, скажем, задрал он броневик с золотыми слитками... В общем, красиво работал, чисто, но вдруг решил завязать. Почему – не знаю, я человек маленький, но говорят, что поцапался он с самим Чемпионом и рванул когти. Вот Чемпион и намылил нас кого куда – ему наперехват. Приказ был такой: засечь его, взять на мушку и свистнуть Чемпиона. Вот я его и засек здесь. Тут и все мое чистосердечное признание.
– Так, – сказал инспектор. – Ну и кто же у нас здесь Вельзевул?
– Ясно кто – Мозес.
– Та-ак. А кто такой Луарвик?
– Какой Луарвик? А, это который все лимоны жрал... Первый раз вижу.
– А Олаф? Тоже из вашей банды?
Хинкус прижал руку к сердцу.
– Вот тут, шеф, как на духу! Как в церкви, шеф! Сам ничего не знаю и ничего не понимаю. Я его не трогал. Одно скажу, шеф, – Вельзевул на мокрое дело ни за что не пошел бы: у него зарок такой – не убивать. У него тогда вся чародейская сила пропадет, если он живую душу загубит...
– Какая еще чародейская сила?
– Ха! – сказал Хинкус. – То-то и оно! Вельзевул, он что? Тьфу! Его соплей перешибить можно. А вот баба его... Ясное дело, кто сам не видел, тот не поверит, но я-то своими глазами видел, как она сейф в две тонны весом по карнизу несла...
– Ну-ну, Филин... – сказал инспектор.
– Что, не верите? – сказал Хинкус, криво усмехаясь. – Ну ладно, пускай я вру. А как броневик с золотом брали, знаете? Подошел человек, перевернул броневик на бок – голыми руками, – и пошло дело... В газетах же писали.
– Газеты врут, а ты повторяешь, – сказал инспектор.
– Повторяю... Чего мне повторять, когда я сам это видел... Да чего там: вот сейчас я вас, извиняюсь, как ребенка положил, шеф, а ведь вы мужчина рослый, умелый... Сами посудите, кто ж это меня мог таким манером скрутить и под стол засунуть?
– Кто? – спросил инспектор.
– Она! – В глазах Хинкуса плеснулся пережитый ужас. – Матерь пресвятая, сижу я там, а она стоит передо мной... то есть я сам и стою – голый, мертвый и глаза вытекли... Как я там с ума не свихнулся – не понимаю! Пью, пью и ведь не пьянею – как на землю лью!.. Господи, матерь пресвятая!.. Как она этот рельс взяла...
Хинкус сделал движение руками, словно завязывал что-то в узел. Лицо задергалось.
– Какой рельс? – ошеломленно пробормотал инспектор.
Симоне быстро налил полстакана и подал Хинкусу. Тот жадно высосал спиртное, утерся, глядя перед собой стеклянными глазами.
– Я ведь как думал: сяду на крыше, все вокруг видно, живьем, думаю, не выпущу ни за что. Пули, думаю, серебряные – возьмут... Тут-то он ее на меня и наслал... Она ведь любой вид принимать может... Думали, гады, меня с ума свести, да не вышло у них! Тогда она меня и скрутила. – Хинкус безнадежно махнул рукой. – «Люгер» отобрала – я ей сам отдал, на, думаю, возьми, отпусти только душу на покаяние...
– Какой рельс? – гаркнул инспектор.
– Хе!.. – сказал Хинкус. – Вы думаете, она кто? Баба? Она и не человек вовсе.
Инспектор свирепо глядел на него.
– Покойник она, – шепотом сказал Хинкус. – Днем живая ходит, а ночью мертвая лежит!
Симоне, только что хлебнувший бренди, поперхнулся и закашлялся. Инспектор растерянно поглядел на него. Кашляя, Симоне выпученными глазами смотрел на Хинкуса. Тогда инспектор сильно потер ладонями щеки и сказал сквозь зубы:
– Стоп, Филин. Оставим это. Объясни лучше, почему они тебя просто не шлепнули?
– Так я же говорю: нельзя ему людей убивать, нельзя. Это же все знают. Господи, да разве я взялся бы его выслеживать, если бы этого не знал?
– Пусть так. Хорошо... Ну а почему они не смылись, когда тебя связали?
Хинкус замотал головой.
– Не знаю. Тут я сам ни черта не понимаю. Я уверен был – все: открутит мне теперь башку Чемпион. Смотрю – а они здесь! Не знаю... Может быть, дорогу завалило? Так ведь этой ведьме завал разбросать – раз плюнуть.
– Каким образом? – вдруг спросил Симоне. Он был необычайно серьезен и даже как-то хмур.
– Что? – сказал Хинкус.
– Как она может разбросать завал?
– Ну как... Как бульдозер! Как она подкоп под музей делала. Только дым шел... Она и на человека-то похожа не была – машина и машина...
– Слушайте, Симоне, – сказал инспектор. – Может быть, это гипноз?
Симоне не ответил, а Хинкус обиделся.
– Ладно-ладно, – сказал он. – Гипноз... Мне-то что, я свою игру отыграл. А вот вам, шеф, еще придется с ней встретиться...
– Хватит об этом, – резко сказал инспектор. – Чемпион должен приехать один?
– Ну зачем один. При нем всегда трое, сами знаете...
– Что он собирается делать с Вельзевулом?
– Откуда мне знать, – угрюмо сказал Хинкус. – Шлепнуть он его собирался, – добавил он. – От Чемпиона не завяжешь.
– Так, – сказал инспектор. – Ну ладно... Симоне... Я вас попрошу... – Он осекся. Симоне в комнате не было. Рядом с его стулом стоял недопитый стакан.
В конторе инспектор, залепленный пластырем, морщась от боли в поврежденном плече, рассматривал оружие, разложенное на столе: тяжелый многозарядный винчестер, две охотничьи двустволки, облезлый старинный «смит-вессон». Хозяин, притихший и испуганный, с виноватым видом стоял рядом.
– Н-да... – процедил инспектор, щелкая расхлябанным механизмом «смит-вессона». – Не густо... Это все?
– Но ведь, Петер, – осторожно сказал хозяин, – на машине сюда не проедешь – обвал...
– Вы воображаете, что вертолеты есть только у полиции? Я удивляюсь, почему его до сих пор нет... – Инспектор с отвращением швырнул револьвер в угол. – Черт бы вас подрал, Алек! Надо быть полным идиотом, чтобы не завести в этом отеле рацию!
– Понимаете, – виновато сказал хозяин, – мне это невыгодно...
– Ах, это вам невыгодно! А то, что через два часа нас всех сожгут из огнемета, – это вам выгодно? Чемпион свидетелей не оставляет. Мы даже в горы не можем удрать – он найдет нас по следу!.. Ладно. Берите свою пушку и пошли к Мозесу.
– Зачем? – спросил хозяин, поднимая голову.
– Попробую взять его за глотку.
Инспектор вытащил из кармана «люгер» и положил пистолет за пазуху.
– Сволочь... – прошипел он сквозь зубы, ощупывая плечо. – Сломал-таки мне ключицу.
Хозяин нехотя взял винчестер, прислоненный к сейфу, но не тронулся с места.
– В чем дело? – спросил инспектор жестко.
– У меня нет серебряных пуль, Петер, – негромко сообщил хозяин.
– Так будете стрелять свинцовыми, мать вашу так... – гаркнул инспектор. – И прекратите этот срам – нет там никакого зомби! Там всего-навсего, – он сказал это с огромной язвительностью, – всего-навсего гангстер первого класса и гипнотизер невероятной силы. Ясно?
– Ясно, – кротко сказал хозяин.
Они вышли в коридор, хозяин запер дверь в контору, позвал Леля и велел ему сидеть у порога. В доме было тихо, только Кайса на кухне звякала посудой.
Когда они вышли в холл, инспектор сказал:
– Подождите меня здесь, я сбегаю за Симоне. Лишний человек не помешает.
Он вбежал по лестнице на второй этаж и постучал к Симоне. Никто не откликнулся. Инспектор открыл дверь и заглянул в номер. Номер был пуст. Инспектор снова вышел в коридор, миновал опечатанный номер Олафа, заглянул в следующий номер, нежилой, и без стука ввалился в номер к Брюн. Брюн, пригорюнившись, сидела за столом с дымящейся сигаретой на губе. Перед ней стояла основательно початая бутылка и включенный транзистор. Из транзистора тянулась приглушенная сладенькая мелодия.
– Прошу прощения, – сказал инспектор. – Симоне здесь нет? – Он и сам видел, что нет.
Брюн медленно повернула голову, уставилась черными окулярами и произнесла хрипловато:
– Дверь закройте... Или туда, или сюда...
Инспектор затворил дверь и, все ускоряя шаг, двинулся по коридору. Он заглядывал в нежилые номера, сунулся к Хинкусу, миновал столовую и осмотрел бильярдную. Симоне нигде не было. Закусив губу, он уже почти бегом вернулся к Брюн. Она сидела все в той же позе, только сигарета докурилась почти до губ.
– Простите, Брюн, – сказал инспектор. – Вы Симоне не видели?
Брюн сунула окурок в пепельницу, пьяно хихикнула и сказала:
– Что – и этого стукнули? Правильно, чего время терять...
– Вы видели его после завтрака?
– Нет, – сказала Брюн. – И видеть не хочу...
Некоторое время инспектор молча глядел на нее, потом сказал:
– Слушайте, Брюн. Нам всем грозит очень большая опасность. Я вас прошу: возьмите свой транзистор и идите на крышу. Как только увидите какой-нибудь вертолет, или самолет... или, может быть, людей на дороге, сразу бегите ко мне. Я буду в номере у Мозеса.
– А на кой черт все это?
– Я вам потом объясню. В общем, нас всех могут перебить, если мы зазеваемся... Так можно на вас надеяться?..
Вряд ли на нее можно было особенно надеяться, но она поднялась, взяла под мышку транзистор и стала искать пальто.
Инспектор повернулся и побежал вниз, в холл. Хозяин стоял там, как часовой у денежного ящика – с винчестером у ноги. Увидев лицо инспектора, он сразу спросил:
– Что случилось?
– Симоне пропал, – сказал инспектор сквозь зубы. – Ладно, пошли...
По дороге к номеру Мозеса инспектор заглянул еще в комнату Луарвика, но там тоже было пусто. Бормоча проклятия, инспектор двинулся дальше по коридору и остановился перед дверью с номером один. Здесь он оглянулся на хозяина. Хозяин держал винчестер на изготовку, лицо у него потемнело от нервного напряжения. Инспектор кивнул ему, чтобы ободрить, и рывком распахнул дверь.
Прямо перед ним, спиной к нему, стоял какой-то человек, мучительно знакомый и в то же время совершенно неуместный, совершенно невозможный здесь. Инспектор застыл на пороге. Человек быстро обернулся и отступил в сторону. Инспектор узнал его: это был инспектор полиции Петер Глебски.
– К стене, – севшим голосом сказал инспектор, тяжело шагнув вперед. Пистолет он держал в руке, изо всех сил сжимая рукоять. Ноги плохо слушались его. Как в тумане он видел перед собой строгое с поджатыми губами лицо Мозеса, стоявшего за столом; белое с закаченными глазами лицо Луарвика, лежавшего в кресле, и свое собственное лицо, равнодушное, равнодушно улыбающееся, невозможное, совершенно невероятное, – у него кружилась голова, когда он глядел на себя самого, и слабели ноги.
– Всем к стене! – повторил он хрипло.
– Уберите оружие, Петер, – сказал голос Симоне.
Инспектор дернулся. Симоне тоже был здесь – сидел верхом на стуле в сторонке, тоже сумрачный, строгий, сосредоточенный.
– Оружие здесь не понадобится, – сказал он. – Никто не собирается на вас нападать.
Инспектор покосился на своего двойника и испытал новый шок. Двойника не было: у стены, приветливо улыбаясь, стояла госпожа Мозес во всей красе.
– Так, – сказал инспектор. Он чувствовал, что рубашка прилипла ему к лопаткам. – Значит, вы тоже из этой банды, господин физик... Не двигаться! – гаркнул он, заметив, что госпожа Мозес намеревается отойти в сторону, к свободному креслу.
– Здесь нет никакой банды, – сказал Симоне. – Здесь все гораздо сложнее, чем вы думаете, Петер. Это не люди...
– Помолчите, – сказал ему инспектор, не сводя глаз с Мозеса.
– Это не люди, – повысив голос, сказал Симоне. – Это пришельцы с другой планеты...
– Я вам сказал, помолчите! – сказал инспектор. – С вами я поговорю потом!
– Черт бы вас подрал! – рявкнул Симоне. – Вы дадите мне сказать хоть два слова, полицейская вы балда! Это пришельцы с другой планеты, понимаете! Они попали в беду, им надо помочь, а не размахивать «люгером»!
– Всё? – сказал инспектор. – Теперь сядьте и заткнитесь... Мозес, вы арестованы по обвинению в принадлежности к гангстерской шайке Джона О'Хара, известного по кличке Чемпион, а также в убийстве доброго гражданина Олафа Андварафорса.
– Слушайте!.. – в отчаянии воскликнул Симоне. Инспектор не обратил на него внимания.
– Предлагаю сдать оружие и прекратить все ваши гипнотические упражнения. Предупреждаю, что все, что вы с этого момента скажете, может быть использовано против вас на суде.
Мозес молчал. Он стоял, ссутулившись, тяжело опершись руками на стол, заваленный исписанной, исчерканной бумагой, лицо его обвисло, глаза полузакрыты. Потом он медленно сказал:
– Оружия у меня нет. И я не совершил никаких преступлений. Вы заблуждаетесь, инспектор. Я не участвовал в гангстерской шайке. Я помогал людям, которые боролись за справедливость. Ваша жизнь оказалась слишком сложной для меня. Когда я увидел, как вы здесь живете, я понял, что не могу быть просто наблюдателем. Я хотел помочь, я задыхался от жалости...
– Он был наблюдателем, понимаете! – вмешался Симоне. – Ему было запрещено вступать в контакт!
– Да, – сказал Мозес. – Мне было запрещено. Я нарушил запрет, и оказалось, что меня обманули. Оказалось, что это бандиты. Мафия или что-то в этом роде... Как только я понял это, я бежал. Часть убытков я уже возместил. Вот... – Он порылся в куче бумаг, вытащил чековую книжку, протянул ее инспектору. – Миллион крон я уже внес в Государственный банк. Остальное будет возмещено золотом, когда я вернусь домой. Чистым золотом...
Инспектор взял книжку, не глядя сунул ее в карман.
– Продолжайте, – сказал он.
– Теперь об Олафе, – сказал Мозес. – Олаф не убит. Олаф не может быть убит, потому что он вообще не живое существо. Олаф и вот Ольга – это, как у вас называется, кибернетические устройства, роботы, запрограммированные так, чтобы походить на среднего человека соответствующего социального положения... Мы должны были покинуть Землю прошлой ночью. Здесь в горах наша стартовая площадка. Но случилась авария... Вот Луарвик – он наш пилот, он сильно пострадал, видите. И еще при взрыве погибла энергетическая станция, которая питала наших роботов. Ольгу я подключил к переносному аккумулятору... – он двумя пальцами поднял со стола и показал инспектору черную коробочку, – а аккумулятор Олафа, чемодан – помните? – оказался у вас. Олаф почему-то не успел включить свой аккумулятор... И вот мы здесь застряли. Я очень прошу вас помочь нам.
Все молчали. Госпожа Мозес любезно улыбалась, стоя у стены. Потом Луарвик что-то пробормотал и неуклюже заворочался в кресле. Мозес положил ему руку на лоб, и он затих. Инспектор сказал:
– Это вы меня вызвали сюда?
– Да. Я надеялся, что вы отвлечете Хинкуса.
– Записка – тоже ваша работа?
– Да. И браунинг.
– Плохо, – сказал инспектор. – Неуклюже.
– Да, – сказал Мозес. – Не умею я такие вещи... Поймите, я не преступник. Я виноват, конечно, но ведь еще не все потеряно. Вместо меня пришлют другого, и со временем мы установим с вами официальный контакт, поможем вам – поможем вам уничтожить на Земле горе, страх, нищету, ненависть... Дайте нам возможность вернуться домой, инспектор!..
– Вы могли уже двадцать раз уйти отсюда, – угрюмо сказал инспектор. – Мне понадобилось вас арестовать, чтобы узнать об этом вашем желании.
– Мы не можем уйти. Только Олаф умеет исправлять повреждения. Он механик. Без него мы как без рук. А аккумулятор у вас. Отдайте нам чемодан, и мы уйдем.
– Ах, чемодан!.. – неприятно улыбаясь, сказал инспектор.
– Слушайте, Петер, – снова вмешался Симоне. Видно было, что он изо всех сил сдерживается и очень старается говорить спокойно. – Ведь вы хотели бы, чтобы никакого убийства не было? Отдайте им чемодан, они на ваших глазах снова включат Олафа и уйдут... Поймите, если бы не эта авария, их бы здесь уже давно не было, и не было бы убийства...
– Не пойдет, – коротко сказал инспектор и встал.
– Да почему же! – в полном отчаянии заорал Симоне, потрясая кулаками.
– Слишком много вранья наворочено вокруг этого чемодана, – жестко сказал инспектор. – Хватит на эту тему!.. Господин Вельзевул, повторяю: вы арестованы. Имейте в виду, Чемпион ищет вас, чтобы убить. Имейте это в виду, когда начнется стрельба. В ваших показаниях будет разбираться суд, и я могу вам только обещать, что буду защищать вас силой оружия до последнего. Всё.
Он шагнул к двери, и тут Симоне, налившись кровью, заорал во все горло:
– Да подождите же, черт вас дери!.. Стойте!.. Вот... Вот... Вот чертеж их корабля! – Он хватал со стола и тыкал в лицо инспектору смятые бумаги. – Вот траектория их полета... Вот схема робота... Вы можете понять: Ольга не человек. Это робот. Вы понимаете, каких высот в науке они достигли, если умеют создавать таких роботов!.. Вы понимаете, что мы потеряем, если они погибнут? Боже мой, Мозес, не стойте столбом! Покажите этому болвану хотя бы то, что вы показывали мне!..
Мозес схватил черную коробочку и завертел ее в длинных белых пальцах. Инспектор попятился, выставив перед собою «люгер». Он не отрываясь смотрел на госпожу Мозес. А госпожи Мозес уже не было – вместо нее хихикал, показывая плохие зубы, Филин-Хинкус. Потом он расплылся, потерял очертания и вдруг превратился в Симоне. Потом – в хозяина, потом – в инспектора, потом в какого-то незнакомого человека с толстой сигарой в зубах, потом – в Кайсу и наконец снова в госпожу Мозес, которая подхватила с пола скрученный узлом швеллер и легко, как пластилин, развязала его.
Инспектор медленно вытер с лица выступившую испарину. Он хотел заговорить и не мог. А Симоне кричал, брызгая слюной:
– Ну!.. Ну!.. Вы видели? Теперь вы верите?.. Ну!..
– Всем арестованным оставаться в комнате, – проговорил наконец инспектор и повернулся к двери.
– Инспектор, – сказал вдруг Мозес ему в спину. – Ну хотя бы Луарвика. Я – ладно... Пусть... Но отпустите хотя бы Луарвика. Он ни в чем не виноват. И он не приспособлен долго жить у вас, на Земле. Его не тренировали специально, как меня. Он умирает. Я прошу уже не за себя, инспектор...
Инспектор, не оборачиваясь, шагнул в дверь. Хозяин молча последовал за ним, и уже в коридоре огромными прыжками их нагнал Симоне.
– Вы понимаете, что вы делаете? – сказал он задыхаясь. – Ведь вы наврали насчет почтовых голубей?.. Если поможем им бежать, у нас хоть совесть будет чиста.
– Это у вас она будет чиста, – сказал инспектор угрюмо. – У меня будет замарана по самые уши...
– Но они же ни в чем не виноваты! Их обманом втянули в эту историю.
– В этом будут разбираться другие инстанции.
Они вышли через холл и остановились у дверей конторы.
– Вот тебе и первый контакт... – бормотал Симоне, голова его была опущена, плечи ссутулились. – Вот тебе и встреча двух миров!..
– Не капайте мне на мозги, – сказал ему инспектор. – Алек, отправляйтесь в холл, это будет ваш пост. Симоне, перестаньте ныть. Поднимитесь на крышу и следите за небом. Я буду здесь, в конторе.
Он достал ключ и отпер дверь.
– Алек, – в отчаянии сказал Симоне. – Попробуйте вы. Помогите мне убедить этого кретина!..
Инспектор вошел в контору, с грохотом захлопнул за собой дверь и повернул ключ. Симоне ударил в дверь обоими кулаками и заорал:
– Вы, мелкая полицейская пешка! Вы понимаете, что единственный и последний раз в жизни судьба бросила вам кусок! В ваших руках действительно важное решение, а вы ведете себя, как распоследний тупоголовый...
Инспектор не слушал его. Он подошел к окну, оглядел пустую равнину, опустил железные жалюзи и сел за стол. Он осторожно взялся обеими руками за голову и несколько секунд сидел неподвижно, постанывая сквозь зубы. Потом снял телефонную трубку. Трубка молчала. Инспектор постучал по рычагу, оскалился, швырнул трубку и яростно ударил кулаком по аппарату. Потирая ушибленную руку, встал, прошелся по комнате, остановился у стены, постоял, прислонясь лбом к холодной облицовке, потом вернулся к двери. За дверью было тихо. По-видимому, Симоне и хозяин уже ушли. Инспектор отпер дверь, выглянул. В коридоре было пусто, только у выхода в холл сидел, откинув хвост, Лель, неподвижный, как изваяние. Инспектор тихонько прикрыл дверь и снова сел за стол. Лицо у него осунулось, глаза стали бессмысленными. Некоторое время он сидел не двигаясь, потом произнес:
– Ну, хорошо... Ну а что делать-то? Делать-то что?.. – Он положил голову на руки.
Дверь скрипнула, и инспектор поднял голову. Бесшумно ступая, вошла Брюн, чуть пошатываясь, остановилась у стола. Одной рукой она прижимала к груди початую бутылку, в другой был стакан. Она поставила все это на стол перед инспектором, а сама повалилась в кресло для посетителей.
– Ну, хорошо, – сказал инспектор. Он думал вслух. Он почти не замечал Брюн. – Пусть он пришелец. Пусть... Дальше-то что? Проходу же не будет... Поймал, в руках держал – и выпустил. Все отдал, нате, пользуйтесь, и – выпустил... Поверил краснобаю.
– Не верьте, – решительно сказала Брюн. – Нельзя.
– Просто он гипнотизер... Блестящий, невиданный мастер... Водит вокруг пальца, а мне два года до пенсии. – Инспектор застонал. – Какого черта я не уехал отсюда сразу же... Настойки эдельвейсовой ему захотелось, идиоту... – Он снова застонал и взялся за голову. – А если даже пришельцы? Мне-то какое дело? Какое мне до них дело?.. Не хочу я за них отвечать...
– Главное – не верьте, – снова сказала Брюн. – Никому нельзя верить. Я один раз поверила, всего один раз, и вот сижу в этой дыре – одна, и никому не нужна... В нашем прекрасном, замечательном, вонючем, гадском мире... Никому!
Она налила полстакана бренди, отхлебнула и передала стакан инспектору. Тот машинально допил остальное.
Тут дверь отворилась, и вошли Симоне с хозяином. Хозяин поставил перед инспектором кружку кофе, а Симоне, не обращая внимания на Брюн, взял у стены стул и уселся напротив инспектора.
– Луарвику совсем плохо, – сказал он. – Он задыхается. Мозес говорит, что больше часа ему не выдержать. Вы его загубите, Глебски, и это будет скотский поступок...
Держа «люгер» одной рукой, инспектор взял кружку другой, поднес ко рту и поставил обратно.
– Отстаньте от меня, – сказал он устало. – Все вы болтуны. Алек заботится о целости своего заведения, а вы, Симоне, просто интеллектуал на отдыхе.
– А вы-то, – сказал Симоне, – вы-то о чем заботитесь? Лишнюю бляху захотелось на мундир?
Брюн вдруг встала, неуверенным движением подхватила бутылку и вышла, бормоча: «Везде одно и то же... Скучища... Вранье».
– Нет, – сказал инспектор, покачав головой. – Не в этом дело, хотя лишняя бляха полицейскому не помешает... Я не эксперт, Симоне. Я полицейский чиновник. Вы ни черта не смыслите в законе, Симоне. Вы воображаете, что существует один закон для людей, а другой – для вурдалаков и пришельцев. Мозес – бандит. Моя обязанность – передать его суду... Даже если он пришелец... Вот все, что я знаю.
Симоне молча щерился, глядя на него. Хозяин подошел к окну и поднял штору. Инспектор оглянулся на него.
– Зачем вы это сделали?
Прижимаясь лицом к стеклу, хозяин оглядывал небо.
– Да вот все посматриваю, Петер... – медленно сказал он, не оборачиваясь. – Жду, Петер... Жду...
Инспектор положил «люгер» на стол, взял кружку обеими руками и, закрыв глаза, сделал несколько глотков. И тут он ощутил, как сильные руки взяли его сзади за локти. Он открыл глаза и дернулся, и застонал.
– Ничего, Петер, ничего... – ласково сказал хозяин. – Потерпите.
Симоне с озабоченным и виноватым видом уже засовывал «люгер» себе в карман.
– Предатели!.. – сказал инспектор с удивлением.
– Нет-нет, Петер, – сказал хозяин. – Но надо быть разумным. Не одним законом жива совесть человеческая...
Симоне, осторожно зайдя сбоку, похлопал инспектора по карманам. Звякнули ключи. Инспектор рванулся изо всех сил и потерял сознание от страшной боли в поврежденном плече. Когда он пришел в себя, Симоне уже выходил из комнаты с чемоданом в руке, а хозяин, все еще придерживая инспектора за локти, тревожно говорил:
– Поторапливайтесь, Симоне, поторапливайтесь. Ему плохо...
Инспектор хотел заговорить, но у него перехватило горло, и он только захрипел. Хозяин озабоченно наклонился над ним.
– Господи, Петер... – проговорил он. – На вас лица нет...
– Бандиты... – прохрипел инспектор. – Арестанты...
– Да-да, конечно, – покорно согласился хозяин. – Вы всех нас арестуете и правильно сделаете, только потерпите немного, не рвитесь, ведь вам же очень больно, я вас пока все равно не выпущу...
Но инспектор рванулся снова, и все завертелось у него перед глазами, все застлала мутная звенящая пелена, и в этом тумане, сквозь этот звон раздавались какие-то неразборчивые голоса, кто-то кричал, кто-то торопил, что-то трещало и гремело, звенело разбиваемое стекло, и когда инспектор опомнился, он лежал на полу, а хозяин стоял рядом с ним на коленях и смачивал ему лоб мокрой тряпкой. Он был очень бледен.
– Помогите мне сесть, – прохрипел инспектор. Хозяин повиновался.
Дверь была распахнута настежь, слышались возбужденные голоса, потом что-то снова грохнуло и затрещало. Хозяин болезненно сморщился.
– Пр-роклятущий сундук! – произнес он сдавленным голосом. – Опять косяк разворотили...
Под окном голос Мозеса гаркнул с нечеловеческой силой:
– Готовы? Вперед!.. Прощайте, люди! До встречи! До настоящей встречи!..
Голос Симоне прокричал в ответ что-то неразборчивое, а затем стекла дрогнули от какого-то жуткого клекота и свиста, и стало тихо. Инспектор поднялся на ноги и пошел к двери. Хозяин суетился рядом. Он беззвучно шевелил губами, кажется, молился. По широкому лицу его стекали капли пота.
Они вышли в пустой холл, по которому гулял ветер. Входная дверь была снесена, журнальный столик перевернут и раздавлен.
Инспектор направился к лестнице, но на первых же ступеньках ему стало дурно и он остановился, вцепившись в перила. Хозяин кинулся поддержать, но инспектор отпихнул его и сказал:
– Убирайтесь к черту! Слышите?..
Он медленно побрел по лестнице, цепляясь за перила, миновал Брюн, испуганно прижавшуюся к стене, поднялся на второй этаж и направился в свой номер. Дверь номера Олафа тоже была распахнута, там было пусто. И тут внизу кто-то закричал – отчаянно, истошно, страшно:
– Вот они!.. Поздно!.. Будь оно все проклято! Поздно!..
Голос сорвался. Внизу в холле затопали, что-то упало, покатилось, и вдруг все эти звуки перекрыло ровное далекое гудение. Тогда инспектор повернулся и, спотыкаясь, побежал к чердачной лестнице.
Вся широкая снежная долина распахнулась перед ним. Вдаль, к синеющим горам, уходили две голубоватые совершенно прямые лыжни. Они уходили на север, наискосок от отеля, и там, где они кончались, видны были черные, словно нарисованные на белом, фигурки беглецов. Впереди мчалась госпожа Мозес с гигантским сундуком под мышкой, а на плечах у нее нелепо и дико моталась длинная, как удилище, фигура Мозеса. Правее, чуть отставая, ровным финским шагом несся Олаф с Луарвиком на спине. Они мчались быстро, сверхъестественно быстро, а сбоку, им наперерез, сверкая на солнце лопастями и стеклами кабины, заходил вертолет. Вся долина была наполнена ровным мощным гулом. Вертолет медленно, словно бы неторопливо, снижался, прошел над беглецами, обогнал их, вернулся, опускаясь все ниже, а они продолжали стремительно мчаться по долине, будто ничего не видя и не слыша, и тогда в это могучее монотонное гудение ворвался новый звук, злобный отрывистый треск, и беглецы заметались, а потом Олаф упал и остался лежать неподвижно, кубарем покатился по снегу Мозес, а Симоне рвал на инспекторе воротник и рыдал ему в ухо: «Видишь!.. Видишь!..» А потом вертолет повис над неподвижными телами, медленно опустился и скрыл тех, кто лежал неподвижно, и тех, кто еще пытался ползти. Снег закрутился вихрем, и сверкающая снежная туча встала горбом на фоне сизых отвесных скал. Снова послышался злобный треск пулемета, и хозяин сел на корточки, закрыв глаза ладонями, а Симоне все рыдал, все кричал: «Добился?.. Добился своего? Дубина... Мерзавец!..»
Вертолет так же медленно поднялся из снежной тучи и, косо уйдя в пронзительную синеву неба, исчез за хребтом. И тогда внизу тоскливо и жалобно завыл Лель.
