Текст книги "Будущее, XXII век. Прогрессоры"

Автор книги: Аркадий и Борис Стругацкие

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 81 страниц)

Делать было нечего. Не судьба, значит, не повезло. Посмотрел я на моих полосатиков в последний раз, закинул автомат за плечо, да и гаркнул что было силы:

– Пер-рвая, вторая, третья двойки – ко мне!

Котята горохом посыпались с грузовика: Заяц с Петухом, Носатый с Крокодилом, Снайпер с этим… как его… не привык я еще к нему, его только-только из Пигганской школы к нам перевели – убил он там кого-то не того, вот его и к нам.

Я уж давно заметил, да никому не говорю: шлепнет Кот под горячую руку какого-нибудь штатского, сейчас – приказ по части. Такого-то и такого-то по кличке такой-то за совершение уголовного преступления расстрелять. И ведь ведут на плац, поставят перед строем лучших друзей, дадут по нему залп, тело в грузовик забросят на предмет бесчестного захоронения, а потом слышишь – видели его ребята либо на операции, либо в другой части… И правильно, по-моему.

Ну, скомандовал я «бегом», и поскакали мы обратно к Гепарду. А Гепард там времени зря не теряет. Смотрю – навстречу нам жердина эта, штаб-майор, рысью пылит, а за ним колонна, штук пятьдесят дикобразов с лопатами и киркомотыгами, бухают сапожищами, потные, только пар от них идет. Это, значит, погнал их Гепард новую позицию копать, настоящую, для нас. Под домом напротив медчасти, смотрю, лопаты уже мелькают, и стоит ракетомет, и вообще движение в деревне, как на главном проспекте в день тезоименитства

– дикобразы так и мельтешат, и ни одного не видно, чтобы был с пустыми руками: либо с оружием, но таких мало, а большинство волочат на себе ящики с боеприпасами и станки для пулеметов.

Гепард увидел нас – выразил удовольствие. Двойки Зайца и Снайпера с ходу послал в джунгли в передовой дозор, Носатого с Крокодилом оставил при себе для связи, а мне сказал:

– Гаг. Ты – лучший в отряде ракетометчик, и я на тебя надеюсь. Видишь этих тараканов? Бери их себе. Установишь ракетомет на той окраине, выбери позицию примерно там, где сейчас грузовики. Хорошенько замаскируйся, откроешь огонь, когда я зажгу деревню. Действуй, Кот.

Когда я все это услышал, я не то что поскакал, я прямо-таки полетел к своим тараканам. Эти тараканы мои вместе с ракетометом увязли в грязном ухабе посередине дороги и намеревались, видно, всю войну там провозиться. Ну, я одному по уху, другому пинком, третьего прикладом между лопаток, заорал так, что у самого в ушах зазвенело, – заработали мои тараканы по-настоящему, почти как люди. Ракетомет из ухаба почти на руках вынесли и

– марш-марш – покатили по дороге, только колеса завизжали, только грязь полетела, и – в другой ухаб. Тут уж пришлось и мне впрячься. Нет, ребята, дикобразов тоже можно заставить работать, нужно только знать – как.

Значит, положение у меня было такое. Позицию я уже выбрал – вспомнились мне неподалеку от грузовиков густые такие рыжие кустики и плоская низинка за ними, где можно было легко врыться в землю так, что ни один дьявол со стороны джунглей не увидит. А я оттуда все буду видеть: и дорогу до самых джунглей, и всю деревенскую окраину, если попрут прямо через дома, и болото слева, если бронепехота оттуда сунется… И подумал я еще, что надо бы не забыть попросить у клеща несколько двоек для прикрытия с этой стороны. Ракет у меня в лотках двадцать штук, если только эти писаря по дороге сюда их не повыбрасывали для облегчения ноши… Ну, это мы сейчас посмотрим, а в любом случае, как только окопаемся, надо будет послать тараканов за пополнением. Страсть не люблю, когда в бою приходится экономить. Это уже тогда не бой, а я не знаю что… Времени хватит до сумерек, а когда они в сумерках попрут, вспыхнет эта дикая деревня, и будут они все у меня как на ладони – бей на выбор. Не пожалеешь, Гепард, что на меня понадеялся!..

Вот эту последнюю мысль я машинально додумал, уже лежа на спине, а в сером небе надо мной, как странные птицы, летели какие-то горящие клочья. Ни выстрела, ни взрыва я не услышал, а сейчас и вообще ничего не слышал. Оглох. Не знаю, сколько прошло времени, а потом я сел.

Из джунглей по четыре в ряд выползают бронеходы, плюют огнем и расходятся в боевой веер, а за ними выползает следующая четверка. Деревня горит. Над окопами дым, ни души не видно. Походная кухня рядом с факторией перевернута, варево из нее разлилось бурым месивом, идет пар. Ракетомет мой тоже перевернут, а тараканы лежат в кювете кучей друг на друге. Одним словом, занял я удобную позицию, змеиное молоко!

Тут накрыло нас второй очередью. Снесло меня в кювет, перевернуло через голову, полон рот глины, глаза забило землей. Только на ноги поднялся – третья очередь. И пошло, и пошло…

Ракетомет мы все-таки на колеса поставили, скатили в кювет, и один бронеход я сжег. Тараканов стало уже двое, куда третий делся – неизвестно.

Потом – сразу, без перехода – я оказался на дороге. Впереди целая куча полосатиков – близко, совсем близко, рядом. На клинках у них кроваво отсвечивал огонь. Над ухом у меня оглушительно грохотал пулемет, в руке был нож, а у ног моих кто-то дергался, поддавая мне под коленки…

Потом я старательно, как на полигоне, наводил ракетомет в стальной шит, который надвигался на меня из дыма. Мне даже слышалась команда инструктора: «По бронепехоте… бронебойным…» И я никак не мог нажать на спуск, потому что в руке у меня опять был нож…

Потом вдруг наступила передышка. Были уже сумерки. Оказалось, что ракетомет мой цел, и я сам тоже цел, вокруг меня собралась целая куча дикобразов, человек десять. Все они курили, и кто-то сунул мне в руку флягу. Кто? Заяц? Не знаю… Помню, что на фоне пылающего дома шагах в тридцати чернела странная фигура: все сидели или лежали, а этот стоял, и было такое впечатление, будто он черный, но голый… Не было на нем одежды

– ни шинели, ни куртки. Или не голый все-таки?.. «Заяц, кто это там торчит?» – «Не знаю, я не Заяц». – «А где Заяц?» – «Не знаю, ты пей, пей…»

Потом мы копали, торопились изо всех сил. Это было уже какое-то другое место. Деревня была уже теперь не сбоку, а впереди. То есть деревни больше не было вообще – груды головешек, зато на дороге горели бронеходы. Много. Несколько. Под ногами хлюпала болотная жижа… «Объявляю тебе благодарность, молодец, Кот…» – «Извините, Гепард, я что-то плохо соображаю. Где все наши? Почему только дикобразы?..» – «Все в порядке, Гаг, работай, работай, брат-храбрец, все целы, все восхищены тобой…»

…И вдруг из черно-алой мути прямо в лицо ливень жидкого огня. Все сразу вспыхивает – и трупы, и земля, и ракетомет. И кусты какие-то. И я. Больно. Адская боль. Как барон Трэгг. Лужу мне, лужу! Тут ведь лужа была! Они в ней лежали! Я их туда положил, змеиное молоко, а их в огонь надо было положить, в огонь! Нет лужи… Земля горела, земля дымилась, и кто-то вдруг с нечеловеческой силой вышиб ее у меня из-под ног…

2

Возле койки Гага сидели двое. Один – сухопарый, с широкими костлявыми плечами, с большими костлявыми лапами. Он сидел, закинув ногу на ногу, обхватив колено мосластыми пальцами. Был на нем серый свитер со свободным воротом, узкие синие брюки непонятного покроя, не форменные, и красные с серым плетеные сандалии. Лицо было острое, загорелое с ласкающей сердце твердостью в чертах, светлые глаза с прищуром, седые волосы – беспорядочной, но в то же время какой-то аккуратной копной. Из угла в угол большого тонкогубого рта передвигалась соломинка.

Другой был добряк в белом халате. Лицо у него было румяное, молодое, без единой морщинки. Странное какое-то лицо. То есть не само лицо, а выражение. Как у святых на древних иконах. Он глядел на Гага из-под светлого чуба и улыбался как именинник. Очень был чем-то доволен. Он и заговорил первым.

– Как мы себя чувствуем? – осведомился он.

Гаг уперся ладонями в постель, согнул ноги в коленях и легко перенес зад в изголовье.

– Нормально… – сказал он с удивлением.

Ничего на нем не было, даже простыни. Он посмотрел на свои ноги, на знакомый шрам выше колена, потрогал грудь и сразу же нащупал пальцами то, чего раньше не было: два углубления под правым соском.

– Ого! – сказал он, не удержавшись.

– И еще одна в боку, – заметил добряк. – Выше, выше…

Гаг нащупал шрам в правом боку. Потом он быстро оглядел голые руки.

– Погодите… – пробормотал он. – Я же горел…

– Еще как! – вскричал румяный и руками показал – как. Получалось, что Гаг горел, как бочка с бензином.

Сухопарый в свитере молчал, разглядывая Гага, и было в его взгляде что-то такое, отчего Гаг подтянулся и произнес:

– Благодарю вас, господин врач. Долго я был без памяти?

Румяный добряк почему-то перестал улыбаться.

– А что ты помнишь последнее? – спросил он почти вкрадчиво.

Гаг поморщился.

– Я подбил… Нет! Я горел. Огнемет, наверное. И я побежал искать воду… – Он замолчал и снова ощупал шрамы на груди. – В этот момент меня, наверное, подстрелили… – сказал он неуверенно. – Потом… – он замолчал и посмотрел на сухопарого. – Мы их задержали? Да?.. Где я? В каком госпитале?

Однако сухопарый не ответил, и снова заговорил добряк. Как бы в затруднении он с силой погладил себя по круглым коленям.

– А ты сам как думаешь?

– Виноват… – сказал Гаг и спустил ноги с койки. – Неужели так много времени прошло? Полгода? Или год?.. Скажите мне прямо, – потребовал он.

– Да что время… – сказал румяный. – Времени-то прошло всего пять суток.

– Сколько?

– Пять суток, – повторил румяный. – Верно? – спросил он, обращаясь к сухопарому.

Тот молча кивнул. Гаг улыбнулся снисходительно.

– Ну хорошо, – сказал он. – Ну ладно. Вам, врачам, виднее. В конце концов, какая разница… Я бы хотел только знать господин… – Он специально сделал паузу, глядя на сухопарого, но сухопарый никак не отреагировал. – Я бы хотел только знать положение на фронте и когда я смогу вернуться в строй…

Сухопарый молча передвигал соломинку из одного угла рта в другой.

– Я ведь могу надеяться снова попасть в свою группу… в столичную школу…

– Вряд ли, – сказал румяный.

Гаг только глянул на него и снова стал смотреть на сухопарого.

– Ведь я – Бойцовый Кот, – сказал он. – Третий курс… Имею благодарности. Имею одну личную благодарность его высочества…

Румяный замотал головой.

– Это несущественно, – сказал он. – Не в этом дело.

– Как это – не в этом дело? – сказал Гаг. – Я – Бойцовый Кот! Вы что, не знаете? Вот! – Он поднял правую руку и показал – опять-таки сухопарому

– татуировку под мышкой. – Мне пожимал руку его высочество, лично! Его высочество пожаловал мне…

– Да нет, мы верим, верим, знаем! – замахал на него руками румяный, но Гаг оборвал его:

– Господин врач, я разговариваю не с вами! Я обращаюсь к господину офицеру!

Тут румяный почему-то вдруг фыркнул, закрыл лицо ладонями и захохотал тонким противным смехом. Гаг ошеломленно смотрел на него, потом перевел взгляд на сухопарого. Тот наконец заговорил:

– Не обращай внимания, Гаг. – Голос у него был глубокий, значительный, под стать лицу. – Однако ты действительно не представляешь своего положения. Мы не можем отправить тебя сейчас в столичную школу. Скорее всего, ты вообще никогда больше не попадешь в школу Бойцовых Котов…

Гаг открыл и снова закрыл рот. Румяный перестал хихикать.

– Но я же чувствую себя… – прошептал Гаг. – Я совершенно здоров. Или я калека? Скажите мне сразу, господин врач: я не калека?

– Нет-нет, – быстро сказал румяный. – Руки-ноги у тебя в полном порядке, а что касается психики… Кто такой был Ганг Гнук, ты помнишь?

– Так точно… Это был ученый. Утверждал множественность обитаемых миров… Имперские фанатики повесили его за ноги и расстреляли из арбалетов… – Гаг замялся. – Вот точной даты я не помню, виноват. Но это было до первого алайского восстания…

– Очень хорошо! – похвалил румяный. – А как относится к учению Ганга современная наука?

Гаг опять замялся.

– Не могу сказать точно… Причин отрицать нет. У нас в школе на занятиях практической астрономией прямо об этом не говорилось. Говорилось только, что Айгон… Да, правильно! На Айгоне есть атмосфера, открытая великим основоположником алайской науки Гриддом, так что там вполне может существовать жизнь…

Он перевел дух и с тревогой взглянул на сухопарого.

– Очень хорошо, – снова сказал румяный. – Ну, а как на других звездах?

– Что – на других звездах, прошу прощения?

– Вблизи других звезд может существовать жизнь?

Гага прошибла испарина.

– Н-нет… – произнес он. – Нет, поскольку там безвоздушное пространство. Не может.

– А если около какой-нибудь звезды есть планеты? – неумолимо налегал доктор.

– А! Тогда может, конечно. Если около звезды имеется планета с атмосферой, на ней вполне может быть жизнь.

Румяный с удовлетворением откинулся на спинку кресла и посмотрел на сухопарого. Тогда сухопарый вынул соломинку изо рта и поглядел Гагу прямо в душу.

– Ты ведь Бойцовый Кот, Гаг? – сказал он.

– Так точно! – Гаг приосанился.

– А Бойцовый Кот есть боевая единица сама в себе, – в голосе сухопарого зазвенел уставной металл, – способная справиться с любой мыслимой и немыслимой неожиданностью, так?

– И обратить ее, – подхватил Гаг, – к чести и славе его высочества герцога и его дома!

Сухопарый кивнул.

– Созвездие Жука знаешь?

– Так точно! Эклиптикальное созвездие из двенадцати ярких звезд, видимое в летнее время года. Первая Жука является…

– Стоп. Седьмую Жука знаешь?

– Так точно. Оранжевая звезда…

– …около которой, – прервал его сухопарый, подняв мосластый палец,

– имеется планетная система, неизвестная пока алайской астрономии. На одной из этих планет существует цивилизация разумных существ, значительно опередившая цивилизацию Гиганды. Ты на этой планете, Гаг.

Воцарилось молчание. Гаг, весь подобравшись, ждал продолжения. Сухопарый и врач пристально глядели на него. Молчание затягивалось. Наконец Гаг не выдержал.

– Я понял, господин офицер, – доложил он. – Продолжайте пожалуйста.

Врач крякнул, а сухопарый мигнул несколько раз подряд.

– А, – сказал он спокойно. – Он решил что мы продолжаем испытание психики и теперь даем ему вводную, – пояснил он врачу. – Это не вводная, Гаг. Это на самом деле так и есть. Я работал на вашей планете, на Гиганде, в северных джунглях герцогства. Случайно я оказался около тебя во время боя. Ты лежал на земле и горел, к тому же ты был смертельно ранен. Я перенес тебя на свой звездолет… Это такой специальный аппарат для путешествия между звезд… И доставил сюда. Здесь мы тебя вылечили. Это все не вводная, Гаг. Я не офицер и, конечно, не алаец. Я – землянин.

Гаг в задумчивости пригладил волосы.

– Предполагается, господин офицер, что я знаю ваш язык и условия жизни на этой планете. Или нет?

Снова наступило молчание. Потом сухопарый сказал, усмехнувшись:

– Ты, кажется, вообразил себя на занятиях по диверсионно – разведывательной подготовке…

Гаг тоже позволил себе улыбнуться.

– Не совсем так, господин офицер.

– А как же?

– Я полагаю… Я надеюсь, что командование удостаивает меня пройти спецпроверку для того, чтобы принять новое, весьма ответственное назначение. Я горжусь, господин офицер. Приложу все усилия, чтобы оправдать…

– Послушай, – сказал вдруг румяный врач, поворачиваясь к сухопарому.

– А может быть, так и оставить? Создать условия ничего не стоит. Ты ведь говоришь, что понадобится всего три-четыре месяца!

Сухопарый помотал головой и принялся что-то говорить румяному на непонятном языке. Гаг с нарочито рассеянным видом осматривался. Помещение было необычайное. Прямоугольная комната, гладкие кремовые стены, потолок расчерчен в шахматную клетку, причем каждая клетка светится изнутри красным, оранжевым, голубым, зеленым. Окон нет. Дверей тоже что-то незаметно. У изголовья постели в стене какие-то кнопки, над кнопками – длинные прозрачные окошечки, которые светятся ровным, очень чистым зеленым светом. Пол черный, матовый… и кресла, в которых сидят эти двое, словно бы растут из пола, а может быть, составляют с ним одно целое. Гаг незаметно погладил пол босой ступней. Прикосновение было приятное, словно к мягкому теплому животному…

– Ладно, – сказал наконец сухопарый. – Одевайся, Гаг. Я тебе кое-что покажу… Где его одежда?

Румяный, поколебавшись еще секунду, наклонился куда-то вбок и вытащил словно бы из стены плоский прозрачный пакет. Держа его в опущенной руке, он снова заговорил с сухопарым и говорил довольно долго, а сухопарый только все энергичнее крутил головой и в конце концов отобрал пакет у румяного и бросил его Гагу на колени.

– Одевайся, – приказал он снова.

Гаг осторожно осмотрел пакет со всех сторон. Пакет был из какого-то прозрачного материала, бархатистого на ощупь, а внутри было что-то очень чистое, мягкое, легкое, белое с голубым. И вдруг пакет сам собой распался, рассыпался тающими в воздухе серебристыми искрами, и на постель упали, разворачиваясь, короткие голубые штаны, белая с голубым куртка и еще что-то.

Гаг с каменным лицом принялся одеваться. Румяный вдруг сказал громко:

– Но, может быть, мне все-таки пойти с вами?

– Не надо, – сказал сухопарый.

Румяный всплеснул белыми мягкими руками.

– Ну что у тебя за манера, Корней! Что это за порывы интуиции! Ведь, казалось бы, все расписали, обо всем договорились…

– Как видишь, не обо всем.

Гаг натянул совершенно невесомые сандалии, удивительно ладно пришедшиеся по ногам. Он встал, сдвинул пятки и наклонил голову.

– Я готов, господин офицер.

Сухопарый оглядел его.

– Как, нравится тебе это? – спросил он.

Гаг дернул плечом.

– Конечно, я предпочел бы форму…

– Обойдешься без формы, – проворчал сухопарый, поднимаясь.

– Слушаюсь, – сказал Гаг.

– Поблагодари врача, – сказал сухопарый.

Гаг отчетливым движением повернулся к румяному с лицом святого, снова сдвинул пятки и снова наклонил голову.

– Позвольте поблагодарить вас, господин врач, – сказал он.

Тот вяло махнул рукой.

– Иди уж… Кот…

Сухопарый уже уходил, прямо в глухую стену.

– До свидания, господин врач, – сказал Гаг весело. – Надеюсь, здесь мы больше не увидимся, а услышите вы обо мне только хорошее.

– Ох, надеюсь… – откликнулся румяный с явным сомнением.

Но Гаг больше не стал с ним разговаривать. Он догнал сухопарого как раз в тот момент, когда в стене перед ними не распахнулась, а как-то просто вдруг появилась прямоугольная дверь, и они ступили в коридор, тоже кремовый, тоже пустой, тоже без окон и дверей и тоже непонятно как освещенный.

– Что ты сейчас рассчитываешь увидеть? – спросил сухопарый.

Он шагал широко, вымахивая голенастыми ногами, но ступни ставил с какой-то особой мягкостью, живо напомнившей Гагу неподражаемую походку Гепарда.

– Не могу знать, господин офицер, – ответил Гаг.

– Зови меня Корней, – сказал сухопарый.

– Понял, господин Корней.

– Просто – Корней…

– Так точно… Корней.

Коридор незаметно превратился в лестницу, которая вела вниз по плавной широкой спирали.

– Значит, ты не против того, чтобы оказаться на другой планете?

– Постараюсь справиться, Корней.

Они почти бежали вниз по ступенькам.

– Сейчас мы находимся в госпитале, – говорил Корней. – За его стенами ты увидишь много неожиданного, даже пугающего. Но учти, здесь ты в полной безопасности. Какие бы странные вещи ты не увидел, они не могут угрожать и не могут причинить вреда. Ты меня понимаешь?

– Да, Корней, – сказал Гаг и снова позволил себе улыбнуться.

– Постарайся сам разобраться, что к чему, – продолжал Корней. – Если-чего нибудь не понимаешь – обязательно спрашивай. Ответам можешь верить. Здесь не врут.

– Слушаюсь… – ответствовал Гаг с самым серьезным видом.

Тут бесконечная лестница кончилась, и они вылетели в обширный светлый зал с прозрачной передней стеной, за которой было полно зелени, желтел песок дорожек, поблескивали на солнце непонятные металлические конструкции. Несколько человек в ярких и, прямо скажем, легкомысленных нарядах беседовали о чем-то посреди зала. И голоса у них были под стать нарядам – развязные, громкие до неприличия. И вдруг они разом замолчали, как будто их кто-то выключил. Гаг обнаружил, что все они смотрят на него… Нет, не на него. На Корнея. Улыбки сползали с лиц, лица застывали, глаза опускались – и вот уже никто больше не смотрит в их сторону, а Корней знай себе вышагивает мимо них в полной тишине, словно ничего этого не заметив.

Он остановился перед прозрачной стеной и положил Гагу руку на плечо.

– Как тебе это нравится? – спросил он.

Огромные, во много обхватов, морщинистые стволы, клубы, облака, целые тучи ослепительной, пронзительной зелени над ними, желтые ровные дорожки, а вдоль них – темно-зеленый кустарник, непроницаемо густой, пестрящий яркими, неправдоподобно лиловыми цветами, и вдруг из пятнистой от солнца тени на песчаную площадку выступил поразительный, совершенно невозможный зверь, состоящий как бы только из ног и шеи, остановился, повернул маленькую голову и взглянул на Гага огромными бархатистыми глазами.

– Колоссально… – прошептал Гаг. Голос у него сорвался. – Великолепно сделано!

– Зеброжираф, – непонятно и в то же время вроде бы и понятно пояснил Корней.

– Для человека опасен? – деловито осведомился Гаг.

– Я же тебе сказал: здесь нет ничего ни опасного, ни угрожающего…

– Я понимаю: здесь – нет. А там?

Корней покусал губу.

– Здесь – это и есть там, – сказал он.

Но Гаг уже не слышал его. Он потрясенно смотрел, как по песчаной дорожке мимо зеброжирафа, совсем рядом с ним, идет человек. Он увидел, как зеброжираф склонил бесконечную шею, будто пестрый шлагбаум опустился, а человек, не останавливаясь, потрепал животное по холке и пошел дальше, мимо сооружения из скрученного шипастого металла, мимо радужных перьев, повисших прямо в воздухе, поднялся по нескольким плоским ступенькам и сквозь прозрачную стену вошел в зал.

– Между прочим, это тоже инопланетянин, – сказал Корней вполголоса. – Его здесь вылечили, и скоро он вернется на свою планету.

Гаг сглотнул всухую, провожая выздоровевшего инопланетянина глазами. У того были странные уши. То есть, строго говоря, ушей почти не было, а голый череп неприятно поражал обилием каких-то бугров и узловатых гребенчатых выступов. Гаг снова глотнул и посмотрел на зеброжирафа.

– Разве… – начал он и замолчал.

– Да?

– Прошу прощения, Корней… Я думал… это все… Ну, вот это все, за стеной…

– Нет, это не кино, – с оттенком нетерпения в голосе сказал Корней. – И не вольера. Это все на самом деле, и так здесь везде. Хочешь погладить его? – спросил он вдруг.

Гаг весь напрягся.

– Слушаюсь, – сказал он осипшим голосом.

– Да нет, если не хочешь – не надо. Просто ты должен понять…

Корней вдруг оборвал себя. Гаг поднял на него глаза. Корней смотрел поверх его головы в глубь зала, где снова уже раздавались голоса и смех, и лицо его неожиданно и странно изменилось. Новое выражение появилось на нем

– смесь тоски, боли и ожидания. Гагу уже приходилось видеть такие лица, но он не успел вспомнить, где и когда. Он обернулся.

На той стороне зала, у самой стены стояла женщина. Гаг даже не успел ее толком рассмотреть – через мгновение она исчезла. Но она была в красном, у нее были угольно-черные волосы и яркие, кажется синие, глаза на белом лице. Неподвижный язык красного пламени на кремовом фоне стены. И сразу – ничего. А Корней сказал спокойно:

– Ну что ж, пошли…

Лицо у него было прежнее, как будто ничего не произошло. Они шли вдоль прозрачной стены, и Корней говорил:

– Сейчас мы очутимся совсем в другом месте. Очутимся, понимаешь? Не перелетим, не переедем в другое место, а просто очутимся там, имей в виду…

Позади громко захохотали в несколько голосов. Гаг, вспыхнув, оглянулся. Нет, смеялись не над ним. На них вообще никто не смотрел.

– Заходи, – сказал Корней.

Это была круглая будка вроде телефонной, только стенки у нее были не прозрачные, а матовые. В будку вела дверь, и оттуда тянуло запахом, какой бывает после сильной грозы. Гаг несмело шагнул внутрь, Корней втиснулся следом, и дверной проем исчез.

– Я потом объясню тебе, как это делается, – говорил Корней. Он неторопливо нажимал клавиши на небольшом пульте, встроенном в стену. Такие пульты Гаг видел на арифметических машинах в бухгалтерии школы. – Вот я набираю шифр, – продолжал Корней. – Набрал… Видишь зеленый огонек? Это означает, что шифр имеет смысл, а финиш свободен. Теперь отправляемся… Вот эта красная кнопка…

Корней нажал на красную кнопку. Чтобы не упасть, Гаг вцепился в его свитер. Пол словно исчез на мгновение, а потом появился снова, и за матовыми стенками вдруг стало светлее.

– Все, – сказал Корней. – Выходи.

Зала не было. Был широкий, ярко освещенный коридор. Пожилая женщина в блестящей, как ртуть, накидке посторонилась, давая им дорогу, сурово смерила взглядом Гага, глянула на Корнея – лицо ее вдруг дрогнуло, она торопливо нырнула в будку, и дверь за нею исчезла.

– Прямо, – сказал Корней.

Гаг пошел прямо. Только сделав несколько шагов, он тихонько перевел дух.

– Один миг – и мы в двадцати километрах, – сказал Корней у него за спиной.

– Потрясающе… – отозвался Гаг. – Я не знал, что мы умеем такие вещи…

– Ну, положим, вы еще не умеете… – возразил Корней. – Сюда, направо.

– Нет, я имел в виду – в принципе… Я понимаю, все засекречено, но для армии…

– Проходи, проходи. – Корней мягко подтолкнул его в спину.

– Для армии такая штука незаменима… Для армии, для разведки…

– Так, – произнес Корней. – Сейчас мы находимся в гостинице. Это мой номер. Я тут жил, пока тебя лечили.

Гаг осмотрелся. Комната была велика и совершенно пуста. Никаких следов мебели. Вместо передней стены – голубое небо, остальные стены разноцветные, пол белый, потолок, как и в госпитале, в разноцветную клетку.

– Давай побеседуем, – сказал Корней и сел.

Он должен был упасть своим сухопарым задом на этот белый пол. Но пол вспучился навстречу его падающему телу, как бы обтек его и превратился в кресло. Этого кресла только что не было. Оно просто мгновенно выросло. Прямо из пола. Прямо на глазах. Корней закинул ногу на ногу, привычно обхватил мосластыми пальцами колено.

– Мы тут много спорили, Гаг, – проговорил он, – как с тобой быть. Что тебе рассказывать, что от тебя скрыть. Как сделать, чтобы ты, упаси бог, не свихнулся…

Гаг облизал пересохшие губы.

– Я…

– Предлагалось, например, оставить тебя на эти три-четыре месяца в бессознательном состоянии. Предлагалось загипнотизировать тебя. Много разной чепухи предлагалось. Я был против. И вот почему. Во-первых, я верю в тебя. Ты – сильный, тренированный мальчик, я видел тебя в бою и знаю, что ты можешь выдержать многое. Во-вторых, для всех будет лучше, если ты увидишь наш мир… Пусть даже только кусочек нашего мира. Ну, а в-третьих, я тебе честно скажу: ты мне можешь понадобиться.

Гаг молчал. Ноги у него одеревенели, заложенные за спину руки он стиснул изо всей силы, до боли. Корней вдруг подался вперед и сказал, словно заклиная:

– Ничего страшного с тобой не произошло. Ничего страшного с тобой не случится. Ты в полной безопасности. Ты просто совершаешь путешествие, Гаг. Ты в гостях, понимаешь?

– Нет, – сказал Гаг хрипло.

Он повернулся и пошел прямо в голубое небо. Остановился. Глянул. Стиснутые кулаки его побелели. Он сделал шаг назад, другой, третий и пятился до тех пор, пока не уперся лопатками.

– Значит… я уже там? – сказал он хрипло.

– Значит, ты уже здесь, – сказал Корней.

– Какое же у меня задание?.. – сказал Гаг.