Текст книги "Капитан звездолета (сборник)"
Автор книги: Аркадий и Борис Стругацкие
Соавторы: Александр Беляев,Иван Ефремов,Георгий Гуревич,Генрих Альтов,Анатолий Днепров,Николай Томан,Михаил Зуев-Ордынец,Валентина Журавлева,Виталий Савченко,И. Нечаев
Жанр:
Космическая фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)
Сенатор ясно услышал тяжелое дыхание горбуна.
– Что это? – крикнул сенатор, и, как всегда, услышал свой голос. – Я слышу!
– Да, мы слышим. Вот наша… его машина, – прохрипел горбун, бросаясь вперед. Холгерсен преградил ему дорогу. Усталое, молодое лицо его судорожно задергалось.
– Я ждал этого, Бакмайстер, я ждал, что вы будете травить меня и затравите. Доллар, доллар, только доллар! О, боже!
Карлик все еще рвался к Холгерсену, но сенатор отбросил Бакмайстера к двери и, схватив Холгерсена за руку, рявкнул, наслаждаясь звуками собственного голоса:
– Да вы чародей, кудесник! Знаете ли вы это, дорогой мой?!
Холгерсен ответил спокойным, очень усталым, без всяких интонаций голосом:
– Да, сэр, знаю. Не кудесник, не чародей, но работа моя доведена до конца. Это – цель моей жизни.
Спокойный, отнюдь не польщенный сенаторскими похвалами, Холгерсен начал раздражать Аутсона. “Изобретателишку надо сразу же поставить на место!”
– А вы знаете, скольких жертв стоил ваш неосторожный опыт с обеззвучиванием Нью-Йорка? – зловеще спросил сенатор.
– Жертв? – Холгерсен поднял на сенатора усталые глаза. – Каких жертв?
– Человеческих, конечно! – жестко ответил Аутсон. – Сотни людей растоптаны и раздавлены на улицах!
– Сотни людей растоптаны и раздавлены? – шепотом переспросил Холгерсен и вдруг отчаянно закричал: – Нет, нет! Неправда! Вы лжете!
– Я говорю правду! – безжалостно сказал сенатор. – В оглохшем Нью-Йорке была чудовищная паника.
Холгерсен обессиленно опустился на стул. Его колотил нервный озноб. Сенатор ждал.
– Видит бог, я не хотел этого, – глухо проговорил изобретатель. В глазах его были ужас и мука. – Прошу вас, верьте мне. Я не знал, я не предполагал такого несчастья. Я не учел того обстоятельства, что внезапная глухота испугает людей, а следовательно, вызовет панику. За эту неделю я ни разу не выходил отсюда, следя за работой моего обеззвучивателя. Я почти не спал эту неделю. А окон, как видите, у меня нет. Я не мог видеть, что происходит на улицах города. Я припоминаю, что в начале опыта мой старый Сэм прибежал перепуганный до смерти и пытался что-то объяснить мне жестами. Но я лишь посмеялся над ним, так как счел это за вполне понятный испуг от внезапно наступившей глухоты… Он-то видел, что творилось на улицах оглохшего Нью-Йорка, но не мог сообщить мне этого толком, так как неграмотен, а я был слишком занят… Да, я виновник тысячи смертей… За это я готов ответить, когда и как угодно… Но, я не хотел этого… я не хотел!..
“Вот удобный момент”, – подумал сенатор. Он ласково и успокаивающе положил руку на плечо изобретателя.
– Ни о какой вашей ответственности не может быть и речи. Вы уже прощены. За это ручаюсь я, сенатор Аутсон. Но объясните, ради создателя, почему вы ютитесь в этом паршивеньком кино? Вы здесь работаете, вы нуждаетесь?
– Нет, это мой кинотеатр. Я купил его на остатки моих средств. Здесь мне очень хорошо работалось. Неудобство одно – приходилось по десять раз в день смотреть один и тот же фильм. Да еще с обратной стороны! От медовой улыбки Ирины Дунн, от деревянного смеха Роберта Тейлора, от подхалимских взглядов Дика Поуэлла меня будет всю жизнь тошнить! Но зато я мог знать, когда кончается фильм, и успевал выключить мои испытательные стенды, чтобы рев их моторов не вызвал подозрений.
– Сколько неудобств! Вечный страх, натянутые нервы, вредные для здоровья условия работы! Зачем все это? – сожалеюще покачал головой Аутсон. – Можно было подыскать помещение для прекрасной лаборатории!
– В Америке, при всеобщем повальном шпионстве друг за другом, это невозможно. В мою работу начали бы совать носы, вынюхивать, выслеживать!
– Правительство Соединенных Штатов создало бы для вас лучшую в мире лабораторию. И не одну – две, а пять, десять! У вас были бы сотни научных и технических сотрудников. И ни один паршивый нос не сунулся бы в вашу работу!
Холгерсен медленно покачал головой.
– Это невозможно.
– Для Америки нет ничего невозможного.
– А я говорю – невозможно! – с раздраженным упрямством повторил изобретатель. – Вы, сенатор, назвали меня кудесником, чародеем. Да, в руках ученого – волшебная магическая палочка. Взмах – и открыта еще одна тайна мироздания! Но тотчас, как только тайна открыта, у кудесника отберут магическую палочку.
– Кто отберет?
– Вы.
– Я вас не понимаю, мистер Холгерсен. Давайте говорить по-деловому.
– Молчите, сенатор, и слушайте! – резко оборвал Аутсона Холгерсен. – Когда я работал над своим изобретением, я не задумывался над его практическим применением. Кое-что, правда, мне мерещилось… Может быть, санаторий тишины… лечение тишиной… Но это в очень большом отдалении. Мою работу я сравнил бы с вдохновенным творчеством поэта. Я создавал поэму о безграничности человеческих познаний! О взлетах человеческого ума в сияющие высоты знания! Вот как я работал…
Холгерсен подошел вплотную к сенатору:
– А вы, сэр, уже нашли, конечно, где и как пустить в ход мое изобретение? Признайтесь!
– Конечно, мистер Холгерсен. Ваш обеззвучиватель усилит Атлантическую мощь. Вы тоже примите участие в гигантском сражении за свободный мир. Великое, почетное, почти божественное назначение!..
Холгерсен тихо, горько рассмеялся.
– Я этого ждал. Чем больше познает человек, тем это опаснее для всего человечества. Вот – ужасная истина! Но она открылась мне слишком поздно. За это я и наказан. И по заслугам! Я жил с повязкой на глазах, и некому было сорвать эту повязку. Я боялся близости народа. Я был уверен: ученому нужна окрыленность, утонченность ума, ученый должен уйти в хрустальную башню своей лаборатории.
– Неужели ученый должен советоваться с толпой? – угрюмо пробормотал молчавший до сих пор Бакмайстер.
Холгерсен метнул в его сторону быстрый, ненавидящий взгляд.
– Да, и советоваться с народом. А главное, искать в народе веру, силу и защиту. Не скажу, что я вообще не думал о народе. Нет, я мечтал мощью науки освободить человечество от изнурительного труда, я мечтал, что ученые создадут на земле рай, я мечтал и верил в безоблачное грядущее. Я работал, мечтал и отгораживался от народа. И вот теперь я, бессильный одиночка, схвачен моими злейшими врагами. Они отнимают у меня мою магическую палочку.
– Друг мой! – необыкновенно тепло сказал сенатор, широко раскинув руки, словно намереваясь обнять изобретателя. – Что за мрачные мысли? И какие несправедливые слова! Никто ничего не думает отнимать у вас. Наоборот! За ваше изобретение вы получите колоссальную сумму! Назовите сами цифру, которая вас устраивает. Смотрите, не продешевите. Мы торговаться не будем.
Холгерсен снова покачал головой.
– Меня уже вынуждал продать изобретение вот этот негодяй. – Он указал на Бакмайстера. – А когда я отказался, он пытался удушить меня во время сна хлороформом и украсть мои записи и чертежи.
Округлившиеся от удивления глаза сенатора остановились на Бакмайстере. Горбун испуганно съежился.
– Я вынужден был бежать и, скрываясь от него, здесь, в Нью-Йорке, закончил свою работу над машиной. Но она не продается.
– Я понимаю вас, мистер Холгерсен, – сочувственно сказал Аутсон. – Вы патриот, и передадите изобретение своей родине, Швеции? Тогда я умолкаю. Понимаю, сочувствую и благословляю!
Холгерсен зло улыбнулся.
– Благословляете передать моей родине? А через пару месяцев Америка отберет мое изобретение у Швеции! Или соблазняя долларами, или угрожая кулаками! И тогда мой труд опять-таки будет служить делу войны. Этого не будет, сенатор! Я не хочу помогать войне! – Голос Холгерсена зазвучал нежностью. – Есть на земле страна, великая страна! Ей я с радостью отдал бы свое изобретение, и там оно служило бы делу мира. Но я знаю, вы не выпустите меня и мое изобретение из Америки. А коли так, пусть оно не достанется и вам. Смотрите! – крикнул Холгерсен и нажал кнопку на стене.
Сияющий, невыразимой красоты фиолетовый луч сверкнул между опять повернувшимися с легким треском конусами. И тотчас же вспыхнула изоляция на проводах, уходящих под потолок, горящими хлопьями падая на пол. Блестящая поверхность конусов потускнела, потом почернела, как вороненая сталь.
Сенатор почувствовал, как крупные капли пота скатились с его лба. Горбун же бессильно опустился на стул, со стоном закрыв руками исказившееся лицо.
Аутсон решил испробовать последнее средство.
– Если вы уступите нам свои чертежи, – закричал он, – мы уплатим вам сумму, равную половине годового бюджета ФБР. Это колоссальная сумма! В противном случае – газовая камера за массовое убийство нью-йоркцев!
– Я знал, в какой стране нахожусь и с кем мне придется иметь дело, – тихим, безжизненным голосом проговорил Холгерсен. – Все чертежи и расчеты мною сожжены неделю назад, когда я убедился, что опыт удался. И я готов ответить за мое невольное преступление. Я буду здесь ждать полисменов. А пока… – Он хлопнул в ладоши. Вошел старик-негр.
– Сэм, проводите этих господ. Они желают уйти. Злорадно улыбнувшись, негр широко распахнул дверь. Выйдя на улицу, сенатор остановился, озаренный внезапной мыслью: “А все же кое-какой выигрыш у нас есть. Сейчас же назначаю пресс-конференцию и заявляю: “Комиссия Конгресса раскрыла загадку нью-йоркской глухоты. Мы имеем неопровержимые доказательства, что это дело Москвы! Подробности сообщены не будут. Это – государственная тайна. Американцы, усиливайте оборону нашей родины!..”
ВСЕ В ПОРЯДКЕ
…Узнав, что оглох не один он, а весь Нью-Йорк, Джим Картрайт успокоился. Он нашел даже, что эта глухота не такая уж скверная вещь. Благодаря ей можно хорошо отдохнуть, полениться, что удается не так часто бедному клерку.
И в этот день, 21 октября, Джим предавался сладкому ничегонеделанию. Задрав ноги высоко на подоконник, он удобно развалился на диване со старой газетой в руках.
Но газета наводила скуку. Джим сочно зевнул. И замер от испуга. Он ясно услышал свой зевок. Быстро сбросил ноги с подоконника и услышал, как каблуки глухо ударились о пол.
– Да ведь я слышу! – крикнул Джим. Его тенорок звучал, как весгда.
Бросившись к окну, Джим растворил его и перевесился через подоконник, прислушиваясь.
Нью-Йорк гудел, но еще слабо и как-то нерешительно. Гулко топоча по тротуару тяжелыми сапогами, пробежал рабочий. Он кричал:
– Я слышу! Я снова слышу!
За ним неслась женщина, размахивая руками, как безумная, плача, смеясь и крича что-то бессвязное. Где-то близко-близко бахнул колокол, и звон его больно ударил по отвыкшим от звуков ушам.
Целый час лежал Джим на подоконнике, жадно вслушиваясь в шум оживающего Нью-Йорка.
Но октябрьский холод давал себя чувствовать. Нехотя слез Джим с подоконника и затворил окно. Подошел к столу, вытащил записную книжку. Подумал и написал под старой записью от 14 октября:
“21 октября в 4 часа дня Нью-Йорк снова зашумел. Слышны все звуки. Загадочная глухота длилась ровно неделю. Инцидент исчерпан”.
Поставив точку, Джим сладко зевнул и громко, наслаждаясь своим голосом, сказал:
– Не опоздать бы завтра в контору…
Николай Томан
Секрет "Королевского тигра"
I
В лесу было тихо. Косые лучи утреннего солнца едва пробивались сквозь густую листву.
Отделение разведчиков старшего сержанта Нечаева направлялось к полигону. Путь был не торный, но зато самый короткий, и к тому же Нечаев хотел лишний раз потренировать своих солдат в ходьбе по лесу, так, чтобы не трещал валежник, не шумели раздвигаемые ветви.
Чем ближе к опушке, тем чаще попадались молодые, пятнадцатилетние березки, веселым хороводом обступившие своих отцов и матерей. Все чаще деревья расступались, образуя полянки ромашки, все чаще разведчикам приходилось обходить круглые ямы, заросшие травой.
– Воронки от бомб, – сказал Нечаев, – стокилограммовки. Скоро – бывший передний край.
– И деревья покалечили, – почему-то совсем тихо произнес Ефетов. “Рыжик” – прозвали его в роте за щедро усыпанный крупными веснушками нос.
Впереди стояли старые обезглавленные клены и дубы, вершины их были срезаны снарядами, надломленные сухие ветви безжизненно свисали вниз.
До этого солдаты были веселы, беззаботно любовались красотой леса, радовались первым лучам солнца, но и воронки, и пораненные деревья – эти немые свидетели недавней войны – согнали улыбки с лиц, невольно заставили умолкнуть.
Сразу за опушкой путь преградили полуобвалившиеся траншеи, размытые водами нескольких весен. И здесь были воронки. В одной из них торчал остов разбитой противотанковой пушки, меж останками которой пробивались травы и голубые цветы.
Перед траншеями стояло несколько подбитых фашистских танков и бронетранспортеров, которые еще не успели увезти в переплавку. Защитная краска на них или обгорела, или пожухла и облупилась от времени.
– Передохнем малость у “королевского тигра”, – скомандовал Нечаев и остановился у громадной, неуклюжей машины. Бортовая броня “тигра” была в глубоких вмятинах, длинный ствол орудия с широким надульником уткнулся в землю.
Солдатам не раз приходилось проходить здесь, и все же они с любопытством осматривали некогда грозную машину.
– Здоров зверь! – сказал Ефетов, ощупывая броню.
– Здоров не здоров, а с копыт долой, – усмехнулся ефрейтор Казарин.
Нечаев, по привычке опытного разведчика все рассматривать, все примечать, быстро оглядел машину и насторожился.
На фронте командир взвода, в который попал Нечаев, сразу угадал в нем будущего разведчика.
“Удивительно, – сказал командир, – откуда у вас, городского жителя, талант следопыта?”
Смутившись, Нечаев ответил, что, вероятно, цепкость глаза выработалась у него на ответственной государственной службе – он работал на заводе приемщиком готовых изделий.
Богатый опыт накопил Нечаев за войну. И теперь терпеливо учил своих солдат.
– А ну-ка, товарищ Ефетов, – обратился старший сержант к молодому разведчику, – дайте-ка мне анализ этого фашистского зверя.
Ефетов обошел машину и хотел уже было заглянуть внутрь нее, но Нечаев остановил его:
– Хватит, товарищ Ефетов. Что о шкуре зверя скажете?
– Окраска камуфлированная… Серьезных повреждений на броне незаметно, – неуверенно ответил солдат.
– Так, так! – Старший сержант нахмурился. – Серьезных повреждений незаметно, однако хищник сложил все же голову. А вы что скажете, товарищ Казарин?
Ефрейтор Казарин, невысокий, немного угловатый парень, привыкший все делать обстоятельно, медленно обошел машину и не спеша доложил:
– На броне имеются следы нескольких попаданий снарядов, но нет ни одной пробоины. Шкура на редкость прочная… Полагаю, товарищ старший сержант, что его таранили наши танки. Вот вмятины в борту… От этого, наверное, мотор вышел из строя.
– Резонно, – согласился Нечаев, – однако наблюдение неполное. Что вы еще заметили?
Казарин молчал. Ему казалось, что он ничего не оставил без внимания.
– На броне танка бубновый туз нарисован, – вставил Ефетов.
– Туз – пустяки, – недовольно поморщился Нечаев. – Чуть не каждый день мимо этого “тигра” ходим, а главного вы не заметили. На люк обратили внимание? Вчера был плотно закрыт, а сегодня крышка его открыта и чуть свернута набок, будто одна из петель оторвана… А ну, Ефетов, взберитесь на танк!
Шустрый Ефетов быстро взобрался на громоздкий корпус танка и встряхнул крышку люка.
– Так точно, товарищ старший сержант! Правая петля крышки люка подпилена. Следы подпилки свежие. Вот даже опилки. – Он потер что-то между пальцами, понюхал. – Олифой пахнет. Ножовкой кто-то орудовал и олифой ее смазывал, чтобы закалка стали не отпускалась… Штука знакомая: я ведь до армии слесарем работал…
“Странно, – подумал Нечаев, – подбитые танки давно уже увозят на склады металлолома, но увозят их туда целиком. Зачем: же нужно отпиливать крышку?..”
II
Тема сегодняшних занятий – “Техника наблюдения за полем: боя”. Однако прежде чем расположить свое отделение в специально отрытых окопчиках и приступить к наблюдению за движущимися макетами, Нечаев обратил внимание солдат на какой-то небольшой: предмет, блеснувший в кустах под лучом солнца.
– Принесите-ка вон ту штуку, – приказал он Ефетову. Разведчик проворно побежал выполнять приказание. Когда он вернулся, все с удивлением увидели в руках Рыжика пустую консервную банку.
– Так-с! – Старший сержант внимательно оглядел банку и вернул ее солдату. – Что можете сказать об этой посудине, товарищ Ефетов?
Ефетов осторожно, словно это была граната, взял банку и осмотрел ее со всех сторон. Этикетки на банке не было, не успевшая заржаветь жесть тускло поблескивала.
– Так что же? – нетерпеливо спросил Нечаев.
Ефетов поднес банку к носу и несколько раз с шумом втянул в себя воздух.
– Печенкой трески пахнет…
– И только?.. А вывод?..
– Запах свежий, – продолжал Ефетов. – Видно, кто-то закусывал совсем недавно…
Прислушиваясь к разговору старшего сержанта с Ефетовым, их окружили остальные разведчики. Заметив среди них Казарина.,
Нечаев кивнул ему:
– А вы что скажете, товарищ ефрейтор?
Казарин взял банку из рук Ефетова и тоже деловито понюхал ее.
– Во-первых, подтверждаю, что в банке была печенка трески, – уверенно заявил он. – Во-вторых, лакомился ею человек не военный.
– Почему так решили? – приподнял брови Нечаев.
– Печенка трески не входит в армейский сухой паек. Солдату, во всяком случае, не положено. А офицеру нет нужды закусывать здесь под кустиками. Тут ни жилья поблизости, ни дорог.
– Правильный анализ, товарищ Казарин, – одобрительно улыбнулся Нечаев. – Учитесь, Ефетов…
После полудня, возвращаясь с полигона и проходя мимо “королевского тигра”, Нечаев снова остановил свое отделение.
– А ну, товарищ Ефетов, обследуем-ка еще разок этот “труп”. Вслед за Ефетовым и сам Нечаев взобрался на танк. Вдвоем они легко открыли крышку люка и сразу заметили, что теперь чуть подпилена и вторая петля.
– Так-с, так-с, – пробормотал старший сержант, – выходит, пока мы были на полигоне, и второй петлей кто-то занялся…
Нагнувшись, Нечаев поднял небольшой обломок стальной пластинки и протянул ее Ефетову.
– Что такое, по-вашему?
– Обломок полотна ножовки! – воскликнул Ефетов. – Утром его тут не было. Я с этого самого места опилки сгребал.
– Выходит, так, – заключил Нечаев. – Первую петлю отпилил кто-то спокойно, а вторую только начал – сломал ножовку, выходит, торопился…
На обратном пути в часть старший сержант думал о подпиленной крышке люка. Раза два он вынимал из кармана обломок ножовки и внимательно рассматривал его. На ножовке, видимо, была вытиснена марка завода, но на обломке остались только три буквы. Их сочетание показалось старшему сержанту необычным.
– Товарищ Казарин, – обратился он к ефрейтору, – вы у нас немецким владеете. Не сообразите ли, что за слово тут было?
Он протянул разведчику обломок ножовки, на котором стояли три буквы – ТНЕ…
Казарин посмотрел на буквы, наморщил лоб.
– Не соображу что-то, слово явно не полное, к тому же, видимо, не немецкое, а английское. Скорее всего, буквы означают определенный артикль, который в английском языке употребляется перед именами существительными.
Старший сержант задумался. Чутье подсказало ему, что дело тут нечистое. Уж очень непонятно, кому и зачем могла понадобиться крышка люка. Профессия разведчика приучила Нечаева во всех подозрительных случаях принимать самостоятельные решения. И он неожиданно остановил отделение, приказав Ефетову:
– Товарищ Ефетов, возвращайтесь немедленно назад. Задача: вести скрытное наблюдение за “королевским тигром”…
Возвратившись в часть, Нечаев тотчас доложил командиру взвода лейтенанту Львову о своих подозрениях и передал ему обломок ножовки.
– Поступили вы правильно, – одобрил лейтенант действия Нечаева, – хотя дело-то, может быть, и не такое уж таинственное. Могла ведь эта крышка понадобиться кому-нибудь из танкистов, что стоят неподалеку от нас. Или, может быть, из склада кто-нибудь заинтересовался ею.
– Им незачем было делать это украдкой, – заметил Нечаев. – А тут кто-то тайком действует: торопился, сломал ножовку. К тому же буквы эти…
– Сломать ножовку о броню можно и не торопясь, а в буквах тоже нет ничего удивительного, – усмехнулся лейтенант. – Эти ТНЕ могут входить и в состав русского слова, а потом у нас имеется и заграничный инструмент.
– Едва ли русское, – с сомнением произнес Нечаев. – Я что-то не могу придумать такого слова, которое бы подходило по своему смыслу для надписи на полотне ножовки. Все мое отделение над этим голову ломало, а комсомолец Казарин – лучший кроссвордист во всей роте.
– Тогда вот что, товарищ Нечаев, – решил лейтенант, – я доложу командованию, свяжемся с танкистами и наведем справку в складе, а вы тем временем сходите к Ефетову…
III
Подойдя к подбитому танку, Нечаев не обнаружил возле него Ефетова. Лишь после того, как старший сержант негромко крикнул кукушкой, Ефетов вылез из кустов.
– Докладывайте, товарищ Ефетов.
– Происшествий, товарищ старший сержант, можно сказать, почти не было, так как я, кажется, спугнул этого типа, – смущенно ответил Ефетов.
– То есть как это спугнул?
– Нечаянно спугнул. Решил подойти к танку незаметно, большую петлю сделал. Зашел со стороны вон тех кустов и как раз на типа этого напоролся. Сидит он себе у кустов, отдыхает вроде. По виду самый натуральный прохожий. Увидел меня, не смутился даже. Поздоровался, спросил, который час. Потом встал и хотел идти, а я попросил у него закурить, чтобы получше разглядеть его. Он дал мне папиросу и на мой вопрос, далеко ли путь держит, ответил, что идет в МТС. Хотел было я документ у него проверить, да решил, что этим все дело испортить можно: насторожится. А если это тот самый тип, его надо с поличным поймать. Правильно я рассудил, товарищ старший сержант?
– Пока правильно. Рассказывайте дальше.
– Потом, когда он скрылся за деревьями, забрался я на танк, осмотрел крышку. Она все в том же положении. Выходит, ее никто не трогал с тех пор, как мы с вами ее осматривали. Тогда я замаскировался, думал: вдруг вернется человек. Но он больше не появлялся.
Нечаев промолчал, однако Ефетов слишком хорошо знал своего командира, чтобы не заметить его досады.
– Я и сам теперь понимаю, что не так нужно было действовать, – сокрушенно вздохнул он.
– Конечно, не так, – недовольно произнес Нечаев. – Незачем было вам на танк взбираться. Вы бы сделали вид, что уходите, а потом из-за прикрытия повели бы наблюдение. “Прохожий”, если это тот самый, хитрее вас оказался. По-видимому, он спрятался и наблюдал за вами, а когда вы на танк полезли, сразу все сообразил… Теперь ищи ветра в поле!
Ефетов был самым молодым в отделении Нечаева, и хотя старался он больше всех, военная наука давалась ему нелегко. Он частенько допускал ошибки и, по убеждению командира взвода, не годился в разведчики. Только по просьбе Нечаева его до сих пор не отчислили из разведчиков. Ефетов знал об этом и изо всех сил стремился оправдать доверие старшего сержанта, который дал слово сделать из него настоящего разведчика.
Вот почему сейчас Ефетов был настолько удручен своим промахом, что на вопросы старшего сержанта отвечал неточно и неуверенно.
– Какие приметы “прохожего”?
– Особых примет не имеется… Так, средняя личность. Роста высокого, блондин… Костюм поношенный, серый, тоже без особых примет. Брюки заправлены в яловые сапоги… Да, вот во рту у него нескольких зубов не хватает. Это точно.
Старший сержант подошел к танку, осмотрел со всех сторон, взобрался на него, осторожно открыл крышку люка и влез внутрь.
Ефетов, сокрушенно вздыхая, посматривал по сторонам и прислушивался к движениям старшего сержанта в танке. Минут через пять Нечаев показался в отверстии люка и окликнул Ефетова:
– Какими папиросами угощал вас “прохожий”? Не “Беломором” ли?
– “Беломором”, – удивился Ефетов. – Как вы догадались? Старший сержант выбрался из люка и спрыгнул на землю.
– Знаком вам? – подал он Ефетову окурок.
– Точно такой я недавно выбросил, “Беломорканал”!
– Какой вывод из этого следует?
– Ясно, товарищ старший сержант: подпиливал крышку этот самый “беззубый”.
– А может, совпадение? “Беломор” многие курят…
– Да нет, едва ли… – усомнился Ефетов. – Тут редко кто посторонний ходит.
– Вот ведь можете же вы рассуждать логично, товарищ Ефетов, – удовлетворенно проговорил Нечаев, – да не всегда, к сожалению…
– Если бы на войне все это было… там бы я… – начал Ефетов.
– Бросьте! – раздраженно перебил Нечаев. – Кто в мирное время – ротозей, тот и на войне не шибко соображает… Насмотрелся я на таких…
Ефетов совсем приуныл:
– Не получится, видно, из меня разведчика…
– От вас зависит. Пока не очень получается… Пойдемте, сегодня караулить “тигра”, пожалуй, бесполезно. Вряд ли теперь к нему придет кто-нибудь…
Всю дорогу старший сержант молчал, занятый своими мыслями.
– Хорошую вы школу прошли, товарищ старший сержант, – сказал вдруг Ефетов. – Только вам ведь теперь все это ни к чему.
– То есть как это? – повернулся к нему Нечаев.
– Демобилизуетесь скоро…
– И что же из этого? Разве только на военной службе глаз нужен?.. Нам в любой обстановке острый глаз необходим… Ну, ладно, хватит об этом! Слушайте приказание, товарищ Ефетов: осторожно возвращайтесь к танку. Замаскируйтесь как следует, да не будьте больше шляпой. Я увел вас от танка нарочно, чтобы обмануть вашего “прохожего” на случай, если он наблюдал за нами. Ясна задача?..
IV
Когда Нечаев пришел в часть, дежурный приказал ему срочно явиться к командиру роты.
Командир роты капитан Карпов тотчас же принял старшего сержанта.
– Расскажите мне, товарищ Нечаев, возможно обстоятельнее о “королевском тигре”.
Докладывая подробности странного посягательства; на крышку танкового люка, старший сержант заметил на столе обломок полотна ножовки.
– Узнаете эту штуку? – спросил капитан.
– Так точно, товарищ капитан.
– Обломок весьма любопытный, – заметил Карпов. – Не от русской и не от немецкой ножовки. Английское либо американское изделие. Инженер-майор Тюльпанов говорит, что такой ножовкой можно пилить самую твердую сталь. Она называется “THE JAW CUTTING” – по-английски “режущая (или секущая) челюсть”.
Зазвонил телефон. Капитан снял трубку. Разговор был короткий.
– Меня вызывают, но вы еще понадобитесь. Никуда не отлучайтесь, – приказал Карпов.
Нечаев вышел вслед за капитаном в канцелярию, сел за стол и начал перелистывать свежий номер “Советского воина”.
– Фотографию свою в окружной газете видели? – спросил ротный писарь.
– Какую фотографию? – не сразу понял Нечаев.
– Вы таким героем на фотографии получились, – улыбнулся писарь. – А под снимком подпись: “Отличник боевой и политической подготовки такой-то”. Я вам сейчас покажу.
Однако Нечаеву не удалось посмотреть на собственный портрет. Снова раздался звонок. Писарь подошел к телефону и, подозвав жестом Нечаева, передал ему трубку.
– Товарищ Нечаев, – услышал старший сержант голос капитана, – немедленно явитесь в штаб части…
На крыльце штаба его ждал дежурный офицер.
– Нечаев? – спросил он.
– Так точно.
– Срочно к подполковнику…
Подполковник Вольский, пожилой мужчина, с коротко подстриженными волосами и глубоким шрамом на щеке, встретил Нечаева приветливо:
– Здравствуйте, старший сержант! Поздравляю вас с высоким званием отличника боевой и политической подготовки. Портрет свой в окружной газете видели? Поглядите. – С этими словами он протянул Нечаеву газету и минуту спустя уже официальным тоном добавил: – А теперь к делу. Номер подбитого танка запомнили?
– Так точно, товарищ подполковник. Сто пятнадцать дробь ноль четыре.
– И бубновый туз?
– Так точно, и бубновый туз.
– Прекрасно, – удовлетворенно произнес Вольский, поглядев на сидящего рядом капитана Карпова, – как раз то, что нам нужно. Возьмите, товарищ Нечаев, кого-нибудь из своих разведчиков и немедленно выставьте возле танка охрану. На ночь, при смене караулов, я прикажу установить там постоянный пост.
– Я уже поставил “секрет” возле этого танка, товарищ подполковник, – доложил старший сержант.
– Правильно поступили, – удовлетворенно произнес Вольский. – Теперь снимите этот “секрет” и выставьте официальный пост.
– С чего это такой интерес в дивизии к подбитому танку? – спросил Карпов, когда ушел Нечаев.
– Пока не знаю, – пожал плечами Вольский. – Шифровка штаба дивизии крайне лаконична: предписывают немедленно поставить охрану возле подбитого танка, похожего по типу на “королевского тигра”, с номером сто пятнадцать дробь ноль четыре и бубновым тузом. И все…
V
“Все ли там в порядке у Ефетова?” – тревожно думал Нечаев, пробираясь вместе с Казариным по лесной чаще. После разговора с подполковником он понял, что подбитый танк представляет какой-то особый интерес.
Только выйдя на опушку и сразу увидев откинутую, слегка покосившуюся крышку люка, возвышающуюся над корпусом танка, Нечаев успокоился и подал условный сигнал.
Ефетов тотчас выбрался из кустарника.
– Все в порядке, товарищ старший сержант. Крышка на месте. Я на этот раз умнее был. Спрятался в кустах подальше от танка, но крышку верхнего люка все время на прицеле держал.
– Теперь нет нужды маскироваться, – сказал Нечаев. – Возле танка устанавливается официальный караул. Товарищ Казарин, примите от Ефетова пост.
Ефрейтор не спеша обошел вокруг танка, затем взобрался на него, через люк спустился внутрь машины и почти тотчас же выскочил назад.
– Крышка нижнего лаза исчезла, товарищ старший сержант? Точно помню: была на месте, когда я в первый раз машину осматривал.
Нечаев одним махом вскочил на танк, быстро влез в него – крышка нижнего лаза в самом деле исчезла.
– Опять, значит, я прошляпил! – испуганно прошептал Ефетов. – А ведь глаз не сводил… Позицию, значит, неверно выбрал. За верхней крышкой только наблюдал, а весь корпус был от меня кустами скрыт. Что же делать-то?..
– Что за причитания? – вспылил Нечаев. – Действовать нужно, а не причитать!
– Почему же тип этот сразу нижнюю крышку не взял? – осмелился спросить Ефетов. – Она и размером меньше и отпиливать ее внутри танка безопаснее.
– Размеры его, видимо, не очень смущали, – ответил Нечаев. – Крышку можно и увезти на чем-нибудь. Зато работать вверху было куда удобнее… А когда он догадался, что за ним следят, тут уж не до удобств, приходилось поторапливаться.
– Кто торопится, тот и ошибки совершает, – заметил Казарин.
– Пока ошибок не видно, – возразил Нечаев. – Ефетова, однако, он ловко обвел.
– А все-таки, – повторил Казарин, – раз уж он начал торопиться, не миновать ошибок. С крышкой-то люка неладно у него, получилось: хотел отвезти ее на чем-то, а теперь наверняка на себе тащит. Уже помеха, уже не так, как было задумано.
– Проверить кусты, – распорядился Нечаев. – Может быть, он припрятал ее где-нибудь. Посмотрите, нет ли где поблизости свежих следов лошади или какой-нибудь тележки. Хотя едва ли днем он осмелится на лошади приехать.