Текст книги "Канада, пахнущая смолой"

Автор книги: Аркадий Фидлер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

18. Леса горят

Около пяти часов вечера я перестаю грести, глубоко вдыхаю воздух и говорю Станиславу:

– Пахнет дымом!

У Станислава насморк, он ничего не чувствует. Говорит, что я ошибаюсь: не видно никакого лагеря, лес на десятки километров вокруг безлюден. Но у меня чуткий нос, и я стою на своем: в воздухе пахнет дымом.

– Откуда ему взяться? – качает головой Станислав, и мы плывем дальше.

По обоим берегам реки Оскеланео высокоствольный хвойный лес. Над бором с запада на восток тянутся, перелетая через реку, стаи птиц. Это канадские сойки с чубатыми головами, blue jays.[15]15
  Blue jays (англ.) – голубые сойки.


[Закрыть] Знакомые всем птицы, крикливые и любопытные: милые лесные сорванцы и задиры. Сейчас большая стая их – не менее двадцати соек – отдыхает на ближайших деревьях, горланит, словно лес принадлежит только им. Они взволнованы, не перестают назойливо верещать ни на лету, ни тогда, когда сидят на ветвях.

Вдруг с запада доносится далекий, но громкий крик: керрр! «Ага… – с удовлетворением отмечаю я, – сойки встревожены, так как за ними гонится ястреб!» Вскоре появляется в небе большой крылатый хищник с яркой красноватой грудью, величественно проплывает высоко над нами, не обращая внимания на перепуганных птиц, и исчезает из виду за восточной стеной леса.

Сойки, на минуту умолкшие, теперь срываются с места и, подняв тревожный крик, летят на восток-, за ястребом.

– Это странно! – говорит Станислав. – Все удирают в одном направлении…

Но странные явления не кончаются. Изменяется и солнечный свет. Час назад он был еще нормальным – розовое предвечернее сияние, а теперь приобретает какой-то неестественный фиолетовый оттенок. Такими же фиолетовыми становятся и все остальные предметы: белое облачко, каменистый берег и даже деревья. На наших глазах происходят чудеса: вода меняет цвет и принимает зловещий, мрачный вид. Потом солнце скрывается.

Когда болотистый луг открывает нам более широкий кругозор, убеждаемся, что солнце зашло не за обычную тучу, а за тяжкую серую дымовую завесу, застилающую небосклон с запада. У нас замирает сердце: лес горит.

Пожар еще очень далеко, но дымом затянуло весь горизонт на северозападе, а ветер дует оттуда прямо на нас. Пожар может захватить нас на реке; и это грозит неожиданными неприятностями. Как явствует из карты, в четырех милях дальше к северу Оскеланео впадает в большое озеро. Если мы доплывем до него раньше прихода пожара, мы избежим опасности.

Гребем изо всех сил. Каноэ с громким шипением разрезает воду. Со лба стекает пот. Надо спешить, тем более что день подходит к концу. Быстро проходим первую милю, потом вторую и третью. Под деревьями протягиваются сгущающиеся тени. На третьей миле неожиданно слышим впереди шум и плеск порогов. По мере нашего приближения шум усиливается, переходит в гул!.. Увы! Дорогу нам преграждает водопад, за которым на протяжении нескольких сот метров пенятся пороги.

Раздумывать некогда. Выпрыгиваем на землю, привязываем к носу и корме лодки по веревке и буксируем каноэ вдоль берега. Нелегкое это дело прыгать с камня на камень и в то же время следить, чтобы лодка не разбилась о скалы и чтобы ее не утащило течением. Веревки врезаются нам в руки. Наконец мучение окончено: измученные и вспотевшие, мы благополучно выводим лодку на спокойную воду, но… тут нас ждет горькое разочарование – впереди шумят новые пороги, еще более грозные, чем прежние. Тем временем становится темно. Двигаться дальше в таких условиях нельзя: рискуем разбить лодку и потерять багаж.

– Переночуем здесь! – спокойно говорит Станислав и старательно привязывает каноэ у берега.

Над нашими головами показываются звезды. На западе по небу разливается алая вечерняя заря, но и она необычайна: чем ближе к ночи, тем она кровавее, тем ярче. Зарево пожара ширится. Багровое небо полыхает всё более зловеще. Зрелище, возможно, и захватывающее, но в эту минуту нас пронизывает страх. Алое зарево отражается на ближних стволах. Деревья над нашей стоянкой похожи на злых духов. Запах дыма тревожно усиливается: это авангард приближающегося бедствия.

Станислав, опытный лесной житель, возится несколько минут в темноте, что-то рвет, ломает. Потом неожиданно к небу взвивается столб пламени. Веселый, потрескивающий огонь производит чудеса. Рассеивает подавленное настроение и бросает яркий свет на окружающий, скрытый до этого мир – на уродливо изогнутые сухие ветви, поваленные трухлявые стволы, резкие контуры неожиданно выступившей скалы, – мир фантастический, занятный и в этот момент удивительно дружественный. Я издавна знаю волшебные свойства костра, но никогда его пламя не действовало на меня так благотворно, как в этот вечер над рекой Оскеланео.

Ужин еще больше повышает наше настроение. Отличная пища для проголодавшихся желудков: разогретая на огне банка роге and beans – белой фасоли со свиным салом, затем банка мяса, хороший хлеб, свежее масло, банка ананасов, очень крепкий и сладкий чай с консервированным молоком, папиросы. С папиросой нервы совсем успокаиваются. Смело поглядываем на небо и строим планы. Детально обсуждаем защитные средства на случай, если пожар дойдет до реки. Снова чувствуем прилив сил.

Пожар все еще далеко: видно только зарево. Отблеск его неравномерный: временами слабеет, а иногда неожиданно набирает яркость, рассыпается лучами, явственно вздрагивает – как живой. Пожар напоминает чуткого врага, осторожно выпускающего щупальца в небе, как бы раздумывая, где лучше напасть.

Нашествия этого врага люди боятся, как величайшего зла. На всем пути от станции Оскеланео мы не встретили ни одного человека, зато не менее чем на десяти поворотах реки были прибиты к стволам деревьев большие заметные издалека предупредительные плакаты о пожарах. В каждой коробке спичек находится листок с просьбой соблюдать все меры предосторожности во время курения в лесу. На нашей палатке фабрика вывела надпись:

«Не забывайте гасить костры!».

Если какой-нибудь иностранец отправляется в лес, он должен сначала получить контрольный пропуск: на станции Оскеланео нам пришлось изложить чиновнику подробный план экспедиции – куда, как и зачем мы плывем.

Казалось бы, это забавная гипертрофия бюрократизма в почти безлюдной глуши. Однако такая предусмотрительность оправдана. Вероятно, кто-то неосторожный там, на западе, вызвал пожар. Леса, пахнущие благовонной смолой, к сожалению, горят, как порох, особенно к концу лета. Ежегодно огонь пожирает сотни квадратных километров леса. Пожары – это бич Канады, враг всех людей и зверей, живущих в лесу.

Станислав решил дежурить сам и предлагает мне ложиться отдыхать. Ему не приходится повторять дважды: я измотан первым днем гребли. Расстилаю на земле одеяло, накрываюсь с головой непромокаемой парусиной (палатку сегодня не ставим) и стараюсь заснуть. Слышу шум порогов, треск костра, потом громкую молитву Станислава и в конце концов засыпаю. Во сне продолжаю переживать драматические минуты, меня душит кошмар, а горящие деревья валятся мне на грудь. Позже кошмар исчезает и уступает место блаженному ощущению легкости и покоя.

Внезапно вскакиваю, словно почуяв грозящую опасность. Срываю с головы парусину. Вокруг совершенно темно. Нет костра, нет Станислава, нет дыма в воздухе, нет зарева на небе. Зато моросит холодный дождик, и свежий воздух снова пахнет смолой: дышать им – блаженство. Это не сон – я слышу дыхание Станислава. Он залез под полотнище и спит рядом со мной крепким сном праведника. Опасность миновала. В полночь полил дождь и потушил лесной пожар.

Я обнаружил также причину своего пробуждения. Из-под ближайших деревьев доносится приглушенное повизгивание и возня каких-то зверьков. Освещаю электрическим фонариком соседние кусты, но, разумеется, ничего не вижу. Становится холодно, и я прячусь под парусину. Зверьки умолкли, зато слышен шум обоих порогов: того; который мы преодолели вчера, и того, который ждет нас утром.

Жизнь снова вошла в свою колею. Я спокойно засыпаю.

19. Я обретаю нового друга

Утром, после лесного пожара, Станислав, очевидно, встал с левой ноги: весь день его преследуют неудачи. Начинаются они тут же, на стоянке, – Станислав теряет перочинный ножик. Хаос камней и ветвей вокруг костра поглощает ценную якобы вещь и портит моему товарищу настроение. Затем, когда мы проводим лодку через пороги, Станислав спотыкается на скользком камне и с размаху плюхается в воду. Светит солнце, тепло, и эта неожиданная ванна не страшна, но настроения не улучшает.

За порогами река расширяется – и тотчас же впереди показывается голубая поверхность огромного озера. Возле устья реки стоит хижина, построенная из толстых бревен. В ней живет рыбак, о котором нам рассказали на станции Оскеланео. К сожалению, хижина заперта, окошко закрыто, и ни одна живая душа не отзывается на наши оклики. Зато из соседних кустов выскакивают огромные собаки. Целая стая псов: шесть. Сбегают к берегу и облаивают нас хриплыми голосами. Но делают это по обязанности, а не по убеждению и скверно изображают злость.

– Это Huskies![16]16
  Huskies (англ.) – лайки.


[Закрыть] – объясняет Станислав.

Лайки – это эскимосские собаки. Я смотрю на них с уважением. Это слава севера, символ героизма, самоотверженной преданности, самопожертвования. На Аляске человек поставил им памятник благодарности. Зимней порой лайка – единственный союзник человека, обеспечивающий его победу над природой.

Часто, разглядывая фотографии тихих калифорнийских озер, я удивлялся: они настолько неподвижны, что горы отражаются в воде с невероятной четкостью. Теперь я убеждаюсь, что такая тишь бывает и на канадских озерах. Вот гористый берег со скалами и елями над водой, и тот же берег со скалами и елями, но на самой воде. В ней с необычайной четкостью отражены мельчайшие детали деревьев, самые маленькие веточки. Очень странное это зеркало, и вызывает оно очень странные иллюзии: если вглядеться, то отраженный в воде мир покажется более подлинным, более настоящим, чем мир на берегу. На это колдовство природы человек глядит с немым изумлением, но одновременно рассекает прекрасную картину носом своего каноэ, грубо разрушая ее. Остается только волнистая полоса и разрушенный мир, лишенный чар…

На сей раз Станислав оказался прав. Едва мы одолеваем три четверти нашего пути (до нашего берега еще добрая миля), погода неожиданно портится, срывается встречный ветер, дующий с неудержимой силой. Просто поразительно, как внезапно, за несколько секунд, поднимается здесь буря, сразу же взгромождая огромные волны.

Бывалые люди рассказывают ужасные истории о дикости подобных вспышек. Чем меньше озеро, тем оно яростнее. Тогда как большим водным пространствам требуется обычно много времени, чтобы разбушеваться, малые озера начинают бушевать сразу и с большой свирепостью. Люди, находящиеся всего в нескольких десятках метров от любого из берегов, часто не могут достичь цели и гибнут.

Такой вот внезапный вихрь – совершенно непредвиденный, так как дело происходит на большом озере! – застигает нас далеко от берега. Тут не до шуток. Счастье еще, что ветер дует прямо в лоб, а не сбоку. Гребем под дождем как одержимые, но продвигаемся как черепаха. Спустя какое-то время Станислав оборачивается ко мне. Лицо его искажено яростью, он что-то гневно выкрикивает. Я не понимаю его, буря поглощает слова. Гребу еще сильнее, чем прежде.

Наконец ценой нечеловеческих усилий приближаемся к берегу. Здесь уже нет таких волн и легче грести. Причаливаем.

Но за первым озером сразу же следует второе.

– Может быть, остановимся тут на ночь? – несмело подсказываю Станиславу. – До утра буря пройдет…

– Нет! – ворчливо отвечает траппер, не глядя в мою сторону. – Не будем останавливаться!

– Здесь нам было бы неплохо…

– Еще рано ночевать! – возмущается он. – Поплывем дальше! Здесь мало топлива.

Нас окружают ели, в сотне шагов от нас торчит несколько сухих стволов. Топлива, пожалуй, достаточно. Но Станислав зол на меня, умника, который настоял на нелепом плавании через середину озера.

Теперь он в свою очередь говорит повелительным тоном и приказывает:

– Плывем дальше!

Переправа через озеро вконец измучила нас, но я не спорю, тем более, что ливень прекращается.

Расстояние между озерами невелико, меньше ста пятидесяти шагов. Через портаж,[17]17
  Портаж (английское portage) – волок.


[Закрыть] как здесь называют такие места, мы переносим каноэ и наш багаж и плывем дальше. На этот раз держимся вблизи берега. Путь удлиняется, зато треста легче – лес защищает от ветра.

Снова большое озеро. Часа через два, длинной и тонкой линией преграждая путь, перед нами возникает полуостров. Он доходит почти до середины озера. В центре его светлеет желтый песчаный пляж. Место очень привлекательное. Мы измучены. Время идет к вечеру. Добираемся до косы и раскидываем на ночь лагерь. За весь день не прошли и десяти миль; маловато!

Станислав разводит на песке костер и готовит ужин, я ставлю палатку. Полоса леса, покрывающего среднюю часть полуострова, защищает нас от ветра. У меня быстро восстанавливаются силы и хорошее настроение. Зато Станислав чтото переживает; он зол и молчалив.

После ужина взрывается. Говорит, что он опытнее меня в лесу и на воде, что знает канадскую природу лучше, чем я, что еще немного и благодаря моему безрассудному упрямству мы бы сейчас лежали на дне озера. Он просит вежливо, но решительно, чтобы впредь я считался с его опытом и лучшим знанием лесных обычаев. Это горькая, но заслуженная мной пилюля: посредине озера действительно бушевали опасные волны. Я осознаю свою вину.

Тут мне на помощь приходит неожиданное происшествие. Из леска вдруг доносятся треск ломающихся ветвей и тяжелое дыхание бегущего к нам крупного зверя. Вскакиваем оба и напрягаем зрение. Из леса на песок выбегает – можно ли верить глазам? – мой четвероногий утренний друг, огромный пес с белым носом! Успокоенный, я снова сажусь.

– Ради бога! – кричит перепуганный Станислав. – Немедленно вставайте!

Но я весело смеюсь ему в глаза. Станислав подскакивает ко мне с ужасом во взгляде и питается силой поднять меня. Тем временем пес уже подбежал ко мне и, повизгивая, исполняет дикий танец радости. Потом ложится у моих ног и на собачий манер выражает свою дружбу. Станислав смотрит на все это, удивленный, сбитый с толку.

Теперь я рассказываю ему об утреннем приключении. Оба весело смеемся. У собаки тоже радостно на душе. Пробежала за нами больше десяти миль по лесам и явилась в самое время, чтобы стащить почтенного Станислава с опасных высот зазнайства и морализма.

Я чувствую, что обрел нового друга.

20. Четыре выстрела по волкам

Нас беспокоят и раздражают таинственные волны на озере. Что вызывает их? Неизвестно.

Перед заходом солнца бурный ветер утих и волны улеглись. К ночи восстановилось такое же нерушимое спокойствие, какое было перед бурей. Станислав отправляется в лес. В воздухе царит глубокая тишина: я слышу на расстоянии ста шагов каждое покашливание товарища и треск каждой ветки.

Теперь я, по-видимому, пугаюсь собственной тени и вижу опасность там, где ее нет: спокойствие, которое так быстро овладело природой, кажется мне подозрительным. Говорю об этом Станиславу.

– Пустые страхи! – успокаивает он меня. – Погода установилась.

Гм, если так, то хорошо.

Вместе с наступлением темноты на востоке выползает полная луна, красная и огромная. Отражается в воде и прокладывает искристую тропу от далекого, далекого берега прямо к нам, почти к нашим ногам. Тропа неподвижна и гладка, как и само озеро.

Вдруг начинаем всматриваться более внимательно в направлении лунного света: в полумиле от нас что-то неожиданно всколыхнуло воду, вызвав волну. Это выдает лунная тропа, которая разбивается на маленькие, сверкающие блики. Ветра нет. Очевидно, какой-то ночной зверь вошел в воду с берега, на котором разбит наш лагерь. Но какой зверь? Может быть, лось?.. Сердце начинает биться учащенно.

С той стороны, где всколыхнулась вода, доносится приглушенный расстоянием протяжный крик: у-у-у-у…

– Loon, – заявляет Станислав.

Лун – нырок, который частенько кричит до поздней ночи. Весьма возможно, что именно он плещется там в воде. Когда крик раздается во второй раз, Станислав изменяет мнение: это не нырок. Но кто? Напрягаем слух, но крик не повторяется. Поверхность воды успокаивается, и луна снова прокладывает ничем не нарушаемую тропку через озеро. Тишина скрывает тайну.

Мой новый друг стал предметом небольшого спора. Станислав не верит ему и говорит, что только плохой пес и бродяга покидает свой дом и шатается по лесу.

– Собака должна быть верной, привязанной к дому! – поучает он.

По существу у Станислава мягкий, даже уступчивый характер, но я уже знаю: если он что-нибудь вобьет себе в голову, то лучше его не трогать. Знаю, но почему же, несмотря на это, вступаю с ним в совершенно ненужные пререкания?

– Мой пес верный! – защищаю я собаку.

– Верный? Такой цыган? – огорченно вздыхает мой спутник.

– Именно верный! – подтверждаю я. – Верный дружбе, которую мы с ним завязали сегодня. Потому он и прибежал в наш лагерь, что искал здесь друга…

Станислав качает головой и молчит. Я хочу сказать ему еще, что собираюсь купить этого пса, но он, к счастью, сдерживается, и я тоже умолкаю. Все это такой вздор! Нас окружает дивный канадский пейзаж, а я, беспутный, не замечая этого, гублю его очарование…

Пора спать. В просторной палатке места хватит на четверых, а нас только двое. Третье существо – пес. Он тихонько залезает в палатку и, припадая к земле, посматривает на нас испытующим и беспокойным взглядом.

– Нет! – противится Станислав. – В палатке спят только люди!

Неужели я должен снова поднять брошенную перчатку и ссориться из-за собаки?

– Надо уважать добрые обычаи! – напоминает мой товарищ. – По канадским обычаям собаки должны ночевать во дворе.

Ну обычай так обычай! Погладив пса, я собираюсь выгнать его из палатки. Но умное животное поняло слова Станислава и само удаляется.

Когда мы залезаем под одеяла, пес жалобна повизгивает, сопит и ворчит. Наверно, ему не по душе такое несправедливое решение, однако вскоре он примиряется со своей собачьей долей. Я слежу за ним сквозь щель в палатке и убеждаюсь, что это опытный бродяга и большой ловкач. Он засыпает песком тлеющие остатки костра и потом ложится на этом припечке, отлично защищающем его от ночного холода.

Лежим. Сон что-то не приходит. Слишком много впечатлений было в этот день. Буря, переправа через вспененное озеро, а перед этим встреча с собаками рыбака… Станислав тоже не спит.

– Что бы это могло быть? – ни с того ни с сего говорит он.

– О чем вы? – спрашиваю.

– Да вот давеча, этот голос издалека.

– Может быть, нырок?

Но Станислав не отвечает: его сморил сон. У меня тоже слипаются веки.

Мы спим крепко, как вдруг нас вырывают из сна какие-то звуки из леса. Моментально просыпаемся. Слышим одно, два, три протяжных завывания такие же самые, как и вечером: У-у-у-у… Тоскливые, приглушенные и уже близкие, так как слышны сквозь стены наглухо закрытой палатки. Станислав быстро поднимает голову.

– Теперь я знаю, кто это! – шепчет он. – Волки! Они близко…

Сдерживая дыхание, я весь превращаюсь в слух. Но из леса не доносится больше ни один звук. Зато пес наш перед палаткой начинает приглушенно рычать. Он рычит тихо, злобно, протяжно и беспрерывно, с жуткой, едва сдерживаемой ненавистью.

– Волки пришли по следам пса! – заявляет мой спутник. – Где наши ружья?

– Под изголовьем…

Ищем на ощупь, находим. Два пятизарядных автоматических «Ремингтона». Осторожно развязываем вход в палатку.

Тем временем луна забралась высоко в небо и, серебряная, освещает сейчас все вокруг. У палатки, припав к земле, непрерывно рычит пес. Он впился глазами в одну точку на опушке леса: группу из четырех стоящих одна возле другой пихт. От деревьев нас отделяет коса шириной в шестьдесят шагов. Но мы напрасно обшариваем взглядом лес. Ничего подозрительного не видно.

Светлый песок перед нами и спящие в ночной тиши деревья создают идиллическую картину. Трудно поверить, что может быть иначе. И все-таки наш пес дрожит от ярости и скалит клыки, не спуская глаз с четырех пихт.

– Бинокль! – шепчет мне Станислав.

Разыскиваю в палатке чемодан, роюсь в нем, возвращаюсь. Не выходя из тени палатки, направляю бинокль на лес и отчетливо вижу по порядку: ствол пихты, часть большого камня, сухие ветки, синеватый пучок травы, снова какойто ствол, куст дикой вишни, потом какую-то серую массу – неужели зверь? Нет, это куст. Но вот вдруг за отдаленным стволом мерцает и тотчас гаснет какой-то отблеск, словно блуждающий светлячок… Волк! На мгновение его глаза вспыхивают вновь. Различаю морду, шею, лапы. Стоит, словно изваянный из камня. Не отрываясь смотрит в нашу сторону.

Когда я отдаю бинокль Станиславу, то вижу волка значительно хуже и скорее догадываюсь, где он. Показываю на него трапперу и спускаю предохранитель «Ремингтона».

– Видите его? – спрашиваю шепотом.

– Вижу.

– Сколько их там?

– Не знаю.

– Могут ли они броситься на нас?

Станислав не уверен в этом:

– Почем я знаю? У них бывают разные аппетиты… Зависит от того, сколько их там…

Он опускает бинокль и кивком головы указывает на собаку.

– Ясно, что они охотятся за ним.

– Вы полагаете, что они могут кинуться на него?

– Здесь, возле палатки, пожалуй, нет… А там, подальше, в лесу – да.

Волк по-прежнему стоит неподвижно на том же месте, не спуская с нас глаз.

– Стреляйте первым… – бормочет Станислав.

Я прицеливаюсь, набираю в легкие воздух, глазом ищу мушку. Какая неясная цель!.. Нажимаю курок. Из дула вырывается сноп огня.

В лесу суматоха: кто-то резко отскакивает в сторону. Три, четыре большие тени в панике мчатся сквозь кустарник, серые на сером фоне. В это время меня оглушает выстрел Станислава. Какое-то движение в дальних кустах, я стреляю второй раз. Станислав тоже. И конец. Волков нет. Исчезли. Даже не слышно их.

Зато теперь со всех концов озера возвращается эхо выстрелов. Гудит над водой, множится, ширится, грохочет, слабеет; потом – где-то в далеком заливе – снова нарастает, гремит и наконец затихает. Различные эхо сталкиваются, отражаются друг от друга, снова уносятся вдаль: какая-то беспрерывная колдовская канонада. Когда она, наконец, смолкает, гробовая тишина опускается на озеро и лес. Только у меня в ушах звенит.

Мы все еще стоим с ружьями в руках. Станислав оглядывается и вдруг вскрикивает:

– Где пес? Нет пса!

И, возмущенный, оборачивается ко мне:

– Видите, что это за болван?! Помчался за волками. Они разорвут его…

Не разорвали! Как и несколько часов назад, в лесу слышен треск ломаемых ветвей. Это возвращается пес. Он появляется измученный, с покусанной лапой; морда в крови, но раны на ней нет. Стало быть, это волчья кровь. Собака сразилась и дала взбучку противнику.

В озере я смываю с героя грязь и кровь. Лапу он зализывает сам. Станислав смотрит на него дружелюбнее и признает одобрительно:

– Что правда, то правда – смел, шельма!

Идем с собакой в лес, чтобы установить результаты стрельбы. Увы, никаких следов: ни волка, ни крови. Все четыре выстрела мимо.

Разжигаем костер, завариваем чай, обсуждаем случившееся. Потом возвращаемся в палатку и ложимся спать.

Последним в палатку пробирается пес – ползком, потихоньку, украдкой. Чувствует себя виноватым, бросает подозрительные взгляды в сторону Станислава, от страха сдерживает дыхание и сразу же сворачивается возле моих ног в клубок, такой маленький, что просто трудно понять, куда он дел свое огромное тело.

Теперь никто его не гонит. Добрый канадский обычай предан забвению.

Сначала засыпает Станислав, потом пес и, наконец, я. На песчаном берегу большого озера два человека и одна собака спят в полном согласии под общим кровом.