Текст книги "Копи царя Иоанна"
Автор книги: Аркадий Бакторов
Жанр:
Публицистика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)
13
Маленький тоннель вскоре оборвался глубокой шахтой, и пришлось снова карабкаться по скобяной лестнице, на этот раз вниз. На дне было столь тесно, что и двое уместились бы с трудом, поэтому как только один из не проронивших ни слова спутников спрыгнул туда, остальные замерли, оставаясь висеть в бетонной норе. Все как по команде погасили фонари.
– Сколько времени прошло? – громко прошептал Александр Андреевич.
Стоявший внизу посмотрел на часы с фосфорными стрелками.
– Двадцать минут. Ждем десять. Потом быстрым шагом направо до третьей двери.
Десять минут! Время, как уже доказано наукой, течет вовсе не с одинаковой скоростью. Ожидание всегда томительно, а тут приходилось висеть на руках, коченеющих от холода железа, усталости и неподвижности, в абсолютной темноте. Невидимо переключались секундные цифры на дисплее наручных часов. Издалека послышался накатывающийся звук приближающегося на тихом ходу поезда. Неспешно он становился все ближе. Наконец снизу мелькнул слабый свет притушенных фар, затем потянулись вагоны. Последний прошел, и на время застывший человек на маленькой площадке стал рыться в одном из боковых карманов.
Раздался лязг ключей, как всегда кажущийся в безмолвном подземелье звонче и громче, чем обычно. Скрежет замка, затем звук, похожий на открывающуюся створку большого тяжелого окна. «Пошли! Не зажигать фонари! Тихо! Всем молчать!» – шепотом прокричал первый. Максим спрыгнул, перед ним был вход в тоннель, где только что прошел поезд. Его еще можно было услышать вдали. Осторожно, боясь споткнуться о выступы шпал и рельсы и упасть на смертоносный контактный рельс, Максим переступил порог открытой решетки и стал нащупывать твердый грунт в кромешной тьме. «Иди давай! Время идет!» – шепнул грубоватый и мрачный Борисович и стволом подтолкнул Максима вперед. Под ногами неожиданно оказался твердый гладкий пол. Вереница людей направилась направо. Сзади закрыли решетку.
В повисшей тишине вдруг прорезался оглушительный визг сирены, многократно отражающийся в стенах длинного тоннеля. На миг оцепенение сковало всех. Такой поворот событий явно не укладывался в планы сопровождающих Максима. Из-за поворота показались огни фонарей, но это не были фары поезда. Это шли люди, шли за ними именно те, кого «монахи» называли рыцарями без страха и упрека. Василий услышал, как Максим набирает в грудь воздух, готовясь крикнуть что-то представителям государственных структур, и приставил ему автомат к горлу. «Кретин, – процедил он сквозь зубы, – они тебя сразу пристрелят, а мы еще посмотрим». Максим поперхнулся и стал давиться кашлем.
– Всем назад! – не своим голосом крикнул Александр Андреевич.
– Диггеры! Стоять! Руки за голову! – послышалось из за угла.
Резкие лучи прорезали полумрак, и впереди появилось несколько высоких черных силуэтов.
– Ложись! – закричал Женя, тот, что открыл решетку тоннеля.
Над головой Максима просвистело что-то, он не успел рассмотреть. Сильной рукой Василий опрокинул его. Это была граната. Раздался взрыв, высвободившееся пламя приняло цилиндрическую форму и свернулось в точку. Секунда – и конвоиры бежали от того места, где их попытались остановить спецслужбы. Решетка, через которую они вошли, открылась, и на пороге показался человек с автоматом. Следом спускались другие. Человек выстрелил, и пули заискрились, отскакивая от чугуна. Короткой очередью Вася заставил его замолчать. Следующая граната полетела туда как раз в тот момент, когда сверху показался другой чекист. Проход завалило телами. Пятеро попавших в засаду бежали. Александр включил фонарь, надеясь найти выход, но стены были гладкими. Нигде не было видно дверей или решеток других тоннелей. Гранаты закончились. Патронов оставалось немного. Женя прихрамывал на одну ногу: видимо, задела-таки пуля спрыгнувшего из шахты. Максим обезумевшим взглядом шарил по пыльному полукруглому своду, бессмысленно следя за конусами фонарного света, скачущего в непонятном танце в темноте. Но строй они все-таки сохранили. Вася все еще оставался замыкающим, трое перед Максимом шли, как условились, когда покидали бункер. Накатанные рельсы, утопленные в асфальт, как трамвайные пути, отблескивающими лучами уходили за поворот. Тоннель явно проектировали так, чтобы по нему, помимо поездов, могли проехать автомобили и микроавтобусы. Солдаты шли по пятам. Их не было слышно, как будто они вросли в стены, но чувство преследования ощущали все. Теперь, когда чекистам стало понятно, что придется иметь дело с хорошо организованной группой, люди в форме затаились и выжидали момента, чтобы внезапно напасть. Им не составило бы труда уложить всех пятерых одной гранатой. Почему-то это не было сделано, было понятно, что они хотели взять всех живыми.
Прошли поворот. Вдали показалось свечение подвесных ламп. Тоннель расширялся, и с краю показалась узенькая платформа. Станция. По инерции преследуемые ворвались в размеренный покой тайной станции. Такие, если верить сказкам журналистов, довольно редко раскиданы по веткам правительственного метро и расположены лишь рядом с бункерами или под правительственными зданиями. Где-то сверху слева заслышался глуховатый, но отчетливый звук тормозящего поезда. Деревянные дверки, выходящие на платформу, открылись, и на рельсы посыпались рослые люди в камуфляже и черных масках, скрывающих лица; с двух сторон они мгновенно перекрыли тоннель живой цепью. Василий Борисович вскинул автомат.
– Сложить оружие. Руки за голову! – спокойно и отчетливо проговорил голос из темноты.
Немного помедлив, обведя глазами живое кольцо из двадцати хорошо вооруженных человек, преследуемые положили автоматы на асфальт. Несколько людей тут же подбежали к Максиму и окружавшим его и быстро обыскали. Рядом с автоматом оказалась последняя граната, четыре ножа, фонари, персональная аптечка и еще кое-какая мелочевка.
– Входите, Николай Петрович, – сказал тот же, как показалось Максиму, хорошо знакомый голос. Но как он ни старался, не мог припомнить, где же он слышал его, настолько привычным было звучание. Человек, который произнес эти слова, ранее оставался незаметным в полумраке. Он вышел из своего укрытия и направился к двери, которая в ту же секунду распахнулась. На пороге стоял человек лет пятидесяти, высокого роста, с серебристыми висками и, видимо, большой лысиной, которую скрывала фуражка. Сколько было звезд на погонах, Максим не запомнил. Он просто видел, что они, как алмазы в ящике стола в бункере, поблескивают на плечах незнакомого господина.
– Так, – сказал он с расстановкой, оглядывая пленников, – что же мы ходим-то, где не положено, а? Ходить надо по земле, а тут совсем даже не обязательно…
В нависшей тишине эти слова, в точности повторяющие те, что Максим слышал из уст Александра Андреевича, теперь стоявшего с опущенной головой и цеплявшегося за затылок ладонями, прозвучали как-то угрюмо-насмешливо. Там, где никто не мог их слышать, перед дверью, замаскированной под кирпичную кладку, не было такого страха перед бандитами, как тот, который Максим испытал перед представителями государственной власти под землей. Снова раздался скрип тормозов состава метро. Оно явно было где-то совсем рядом. Теперь, когда больше не надо было бежать, оглядываться по сторонам, когда прекратилась стрельба и затихли крики, смолкло то, что отвлекало внимание Максима, – стало возможным внимательно прислушаться ко всему, что происходило вокруг. Казалось, что станция пассажирского метро была прямо над станцией секретной ветки.
– Этих оставить, остальных расстрелять! – сказал вошедший, указав на Александра Андреевича и молчаливого брата Жени.
– Николай Петрович, – тихо проговорил сопровождавший его. Максим плохо слышал, о чем они разговаривали, звук метро не давал возможности разбирать фразы целиком, – он хороший специалист, может понадобиться там, – с ударением на слово «там» закончил человек со знакомым голосом.
– Хорошо, посмотрим. Тогда этих двоих в расход, трое за мной.
Группа людей с автоматами отделилась от проема тоннеля и схватила Василия и Женю. Их повели куда-то в тоннель. Никто не проронил ни слова. Максиму, Александру и еще одному надели наручники и под конвоем повели сначала на платформу, потом по какому-то коридору. Проходя мимо, Максим заглянул в лицо таинственному человеку. С непонятным чувством одновременного удивления, смешанного с мистическим ужасом, он узнал в нем одного из новых сотрудников, физиков из подземного института, как раз того, кто работал в его лаборатории. Они молча обменялись взглядами. На лице ученого из подземелья не дрогнул ни одни мускул. Максим плелся, окруженный конвоем. Мысли мешались в голове. Неподалеку грохотала подземка. Этот человек только что спас ему жизнь. Еще нигде Максим не был так близок к смерти. Даже в пылающем поезде судьба каждого зависит от тебя самого, даже в одиноком бункере со склепом не так страшно, как под прицелом автоматов, стреляющих в тебя по команде, а ты беспомощно стоишь и вглядываешься в неровный рельеф бетонной стенки, носящий не один отпечаток очередей и помнящей не одну предсмертную молитву. Вдалеке простучала сухая очередь. Двоих не стало. На поверхности действует милостивый мораторий на смертную казнь. Под землей другие законы, особенно для тех, кто знает больше, чем положено честному гражданину.
В лифте было только две кнопки. Он ехал около минуты, за это время от перепада давления у Максима заложило уши. Вышли в просторный подвал. Тут уже ощущалась близость поверхности – воздух был не таким сырым и спертым, все содрогалось от грохота метро. Максим огляделся, как-то расправился, ощутил под ногами твердую гладкую землю, не срывающуюся вниз, не затопленную подземными водами, не испещренную ячеистым тюбингом и рельсами. Напротив выхода из лифта стоял черный микроавтобус с синим огоньком на крыше и тонированными стеклами.
Вдруг сзади кто-то подсек ему ноги, и Максим оказался на полу. В последний миг он увидел, как скрутили остальных, на голову намотали какую-то тряпку. В плечо вонзилась игла, и в глазах стали расплываться цветные пятна.
14
Известно, что Сталин любил дома со шпилями. Когда планировали строительство восьми московских высоток, то проекты были представлены поначалу без шпилей, но вождь лично проследил за тем, чтобы эта ошибка была исправлена. Говорят, секретная система подземных путей «Д-6», или, по-народному, «Метро-2» проходит под каждым из этих зданий. В Москве много так называемых «сталинских» домов, которые и задают общий имперский стиль центральной части города. Каприз времени: нелепо смотрятся эти обломки коммунистической мечты, когда вечером на их крышах зажигаются огромные разноцветные рекламные надписи – монументальные памятники новой эпохи. Среди таких домов тоже встречаются экземпляры со шпилями. Есть такие здания, внешне абсолютно гармоничные, но нелепый шпиль, неизвестно на что прилепленный где-нибудь на углу крыши, просто вызывает недоумение. Обычные себе дома пятидесятых годов застройки, высокие потолки, лепнина, гербы и профили рабочих и колхозниц на фасаде, памятные таблички на стенах. Зачем такой неуклюжий шпиль? Может, так в Москве обозначены дома, под которыми на глубине спрятаны секретные станции правительственного метро? Неизвестно.
Один такой дом стоит на Садовом кольце. В нем, кстати, действительно есть метро. Метро «Смоленская» Филевской линии. И закопано оно совсем неглубоко – даже эскалатора нет. Во дворе этого дома можно увидеть все то же, что и в обычных дворах. Детская площадка, на первый взгляд, ничем не отличающаяся от других (только приглядевшись, можно заметить, что возведена она в каком-то странноватом стиле, слабо напоминающем модерн. Тут и колонны, оканчивающиеся четырьмя лошадиными головами, какой-то недетский декор… да и детей на ней никогда нет), есть во дворе и вентиляционные столбики бомбоубежища, куда же без него «сталинскому» дому. Но к ним тоже москвичи давно уже привыкли. Посередине двора, однако, есть наклонный автомобильный съезд вниз, под дом. Ничего особенного, наверное, подземная стоянка. Только мало кто видел, чтобы туда кто-нибудь заезжал или выезжал оттуда. Ворота вниз тяжелые, железные. Да и странно было бы: в пятидесятые годы в нашей стране не строили подземных парковок. Ворота эти закрыты, и всякий мусор скапливается у них, а осенью туда залетают опавшие листья. Только как-то утром пройдешь мимо, а листьев уже нет, зимой снег тоже убирают незаметно. Так же незаметно кто-то в одну ночь в начале зимы бережно закрывает войлоком вытяжки на Кутузовском. Говорят, там есть подземная дорога. Да мало ли, что говорят! Есть в этом дворе секретное метро, нет его, кто же расскажет. Только одним летним вечером, когда золотистое июльское солнце клонилось к закату, массивные ворота открылись, и во двор выкатился черный микроавтобус с затемненными стеклами и синим огоньком на крыше.
15
Медленно Максим приходил в себя. Он опять лежал на холодном полу. Скованные наручниками кисти онемели. Тело ныло, в голове пульсировала боль. Тряпки на голове не было. Подвал. Опять?! Нет, это было просто невыносимо. Он променял бы сейчас что угодно на то, чтобы оказаться на воздухе, под небом, а не в унылом сером, окаймленном со всех сторон бетоном подвале. Рядом лежал Александр Андреевич. Больше никого.
– Александр Андреевич! Александр Андреевич! – позвал Максим. Тело заворочалось и издало звук, похожий на глубокий вздох, в котором был и хрип, и свист, похожий на тихий стон. Видимо, он еще не до конца очнулся от сна.
– Кто здесь?! – выпалил он почти через минуту.
– А где тот, которого увезли с нами? – спросил Максим.
Александр Андреевич повернулся на бок, с огромным усилием приподнялся и сел без помощи рук. Удержаться в таком положении было проблематично, он чуть было не завалился на другой бок, но вдруг выпрямился и, перебирая ногами, дополз до стенки и облокотился на нее.
– Васю, ясно, Женька, понятно, Димку… Димка-то и сдал нас, падла, я нужен, ты… ты что здесь делаешь!? – злобно спросил он у Максима.
– Сижу с вами в подвале, как видите. Где тот, кого увезли с нами?
– Ему хорошо.
– Убили?
– Заплатили. Когда убивают, редко кому хорошо, если ты не мазохист и не гот к тому же. Почему тебя не убили? Ты что, вроде приманки у них был? А? И ты чекист. Куда не глянь – одни чекисты, время не изменилось. Видишь, они не очень хорошо платят на низких должностях, – ехидно процедил он.
– Простите, конечно, но вы рехнулись, Александр Андреевич, или на вас снотворное плохо влияет.
– И как ты объяснишь, что тебя просто не прищелкнули у стенки там, как Васю, а сидишь тут, сволочь. Ладно. Вы все-таки опять победили, но меня взяли в первый раз. А помните, может, в девяносто пятом, подземный склад с героином? Кто стоял у руля? Пупкин? Не помнишь? Да вижу, что новенький, вижу. Не пугайся. Хреновая у тебя работа, но, может, и станешь потом сам к стенке народ отправлять. Способности у тебя есть. Актерские.
– Идите вы, Александр Андреевич. Монолог в стиле Чацкого, не поспоришь. Объясняю для тех, у кого не прояснилось в голове: не знаю я, почему я здесь, не знаю. Догадываюсь, конечно. Скажите, почему бы вам так же сразу не пристрелить меня было, а?
– Догадывается он! Сейчас не тридцать седьмой, когда после операции своих стреляли, чтобы язык за зубами держали…
– Идите в баню, Александр Андреевич.
Максим выходил из себя. Теперь его считали сотрудником ФСБ, который помог задержать банду подземных преступников. Он подумал, не рассказать ли обо всем, что произошло с ним в метро, о том, как тот, кто отдавал команды спецназовцам, оказался человеком из его лаборатории… но вовремя остановился.
– Вполне себе нормальная история. Догадывается он! Нафига только болтать чепуху, знаем, как это делается, знаем. Как же Димка смог? Никогда бы не подумал. И на старуху бывает проруха, черт возьми. Да. На черном рынке могли изловить разве что. Небось продал, тварь, не тому, и все. Тупица был, а тоже скрывался неплохо. Брата своего в могилу только так, значит…
– Идиот, – мрачно заключил Максим.
Плен уравнял их в правах. Тогда, у тайного входа в бункер, Максим был жертвой. Каждый мог отправить его на тот свет, в любую минуту могли изрешетить, шутили, медлили зачем-то. Медлили и играли его жизнью. Нет смерти хуже, чем от руки бандита. Государство завоевывало себе право убивать многие столетия, всю историю человек привыкал к тому, что его жизнь принадлежит Родине. Странное словцо. Шутят, что государство называет себя Родиной тогда, когда ему от тебя что-то нужно. И чаще всего – это твоя жизнь. Теперь, Максим и тот, кто еще несколько часов назад был ему страшен и в то же время внушал надежду на жизнь рядом с Василием Борисовичем, готовым истратить несколько пуль из обоймы Калашникова, теперь этот человек наравне с ним, Максимом, простым кандидатом наук, лежал в подвале с точно так же костенеющими от наручников руками. Теперь они были на равных. Это было хоть что-то. И этого пока было достаточно. И почему-то уверенности у Максима прибавилось.
16
– На выход! – раздалось сверху. Послышался лязг ключей, похожий на тот, что Максим слышал, свисая на скобяной лестнице в глубокой вентиляционной шахте. Прямоугольник света – проем открывшейся двери – зажелтел где-то наверху. Лучи пробивались сквозь арматуру винтовой лестницы. Двое спустились, лестница загудела под тяжелыми шагами. Максим зажмурился. За этот день его глаза уже устали перестраиваться и готовы были вновь просто сомкнуться.
– На выход! – повторили сверху.
Один из спустившихся потянул Максима вверх и помог ему встать на ноги. Любое движение было поначалу очень трудным для сведенного холодом тела. Наручники не сняли. Пальцы не слушались и не чувствовали ничего, даже когда Максим попытался потеребить руками, чтобы хоть как-то понять, что с ним происходит, ему на миг показалось, что дальше сомкнутых на кистях колец больше ничего нет. Последняя ступенька узкой железной лестницы. Порог.
Максим шел по ковровой дорожке коридора, по-видимому, какого-то огромного подмосковного особняка. Без окон. Двери каких-то кабинетов и комнат выходили в коридор. За стеной послышался звук заводящегося двигателя. Примерно до половины человеческого роста стены были обшиты деревянными панелями, прямо как в каком-нибудь старом административном здании. Только дерево было здесь какой-то неизвестной фактуры. Во всяком случае, один его вид явно был рассчитан на то, чтобы казаться дорогим и даже роскошным. Обои были подобраны довольно безвкусно: расцветкой они напоминали дорогие ткани, которыми веке в восемнадцатом любили затягивать стены залов своих дворцов и особняков императорская семья и крупные помещики. Такие дорогие подделки под былую роскошь всегда смотрятся неуместно и нелепо. По нехитрому замыслу, каждый гость должен был понять, что имеет дело с богатым и имперски-спокойным хозяином дома, однако любой человек, более-менее не растерявший чутье на прекрасное, способный отличить искусство от пустой подделки, сразу же чувствовал, что хозяин, по всей видимости, – всего лишь чопорный и самоуверенный, волею случая или с помощью присущей недалеким людям способности к карьеризму, получивший в свои руки власть и деньги человек. Банальная история.
– Направо! Эй! – Максима одернул за рукав его конвоир-провожатый. Максим очнулся. Он снова впадал в забытье. Почти прозевал нужную дверь в череде одинаковых деревянных красноватых глухих дверей. Открыли. Интерьер был предсказуем. Он всегда одинаков у людей, всю свою жизнь посвятивших государственной службе, если это слово здесь уместно. Скорее, жизни внутри сложной системы, внутри стен официальных приемных, банкетных залов, тихих кабинетов. Посреди комнаты стоял стол. Огромный, тяжелый, вросший в паркетный пол и, конечно же, несоразмерный небольшому количеству листочков, папочек и документов, сложенных в аккуратную маленькую стопочку на краю. Настольная лампа в стиле ампир. Черное кресло господина. Стенка и пустые полки, где аккуратно стирают пыль с золотых погремушек и каких-то бумажек под стеклами, горделиво пестрящих разноцветными орнаментами и вычурными буквами. Несколько книг в тон мебели. Новых. Для приличия. Черные, блестящие кожей диваны, тяжелые шторы, портрет на стене. Чей? Максим не знал этого человека. Тем не менее это был Малюта Скуратов. Странным характером обладал хозяин этого дома.
В огромном кресле, которое явно было рассчитано на вес и пропорции крупных начальников, сменивших за служебную карьеру не одно кресло, как-то в несвойственной позе для худого человека, сидел, глубоко опрокинувшись на широкую спинку узкой спиной, раскинув руки по обширным подлокотникам Антон Леонидович Решетников. Старший научный сотрудник лаборатории.
– Не ожидал, не ожидал от тебя, даже интересно. Ты, да и под землей. А не скажешь по тебе. Вроде бы говорил, что и метро не любишь. Скажи только, как же ты с ними-то связался?
Максим мялся на пороге. По знаку конвоир расстегнул наручники и запер дверь, оставив собеседников наедине.
– Присаживайся, поговорим, – наигранно-дружелюбно проговорил Антон.
– Это… допрос? – в замешательстве пробормотал Максим, присел на краешек дивана, который услужливо прогнулся.
– Да. И попрошу вас говорить, хорошенько обдумывая свои слова. Вас хотели расстрелять, но оставили, так как сочли, что вы можете быть полезным, если, конечно, пойдете на сотрудничество. Учтите, что вы уже достаточно много знаете о том, что принято называть корпоративной тайной. Поэтому учтите, ваша судьба в ваших руках, – с этими словами Антон достал из стопки листок, взял толстую ручку серебристого цвета и принялся что-то усердно писать.
Это одна из отвратительнейших ситуаций. Человек, с которым вы были на равных, вдруг становится несоизмеримо выше вас, а вы в положении подчиненного сидите перед ним, не зная, как отвечать на высокомерные фразы и завуалированные унижения. В жизни гордость не срабатывает. Остается инстинкт самосохранения. И желание ответить как-нибудь, только бы поскорее все кончилось. И без последствий.
– Ну, что молчишь? Отвечай, время не ждет.
– Отпустите меня, ведь… я же ничего такого-то… я из метро взорвавшегося…
– Это мы знаем, и это не важно. Важно сейчас, соглашаешься ли ты на сотрудничество или нет. Стоит подумать над ответом.
С этими словами он закончил писать и передал листок бумаги Максиму.