355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Арина Коневская » Под псевдонимом «Мимоза» » Текст книги (страница 3)
Под псевдонимом «Мимоза»
  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 13:23

Текст книги "Под псевдонимом «Мимоза»"


Автор книги: Арина Коневская



сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– Наконец-то, Мария Силантьевна! Вам лучше? Мы предоставим вам уход на высшем уровне, – взволнованно лепетал аспирант, но Маша, к его несказанному удивлению, громко возопила:

– Умоляю, Гия, срочно обеспечьте мне обратный рейс, срочно!!!

По возвращении в Москву, Мимоза могла поведать о происшедшем только Алевтине Маевской. И обсудив подробности тбилисской командировки, подруги сошлись во мнении, что перемена климата вряд ли стала причиной приключившегося с Машей несчастья. Скорей всего, здесь сыграло свою роль нечто иное: может, странное соседство «йога», а может и что-то другое. Так и осталось непонятным, связано ли происшедшее с тем фактом, что Мимоза оказалась в Тбилиси вместо своего начальника – членкора Антонова.

* * *

Ивлева знала Игоря Ивановича давно – с тех самых пор, как стала аспиранткой профессора Нилова. Под его же руководством в те годы начинал работу над своей докторской и Антонов. Раннее свое детство он помнил смутно: начало войны, прощание с отцом, уходившим на фронт, эвакуация в жаркий Ташкент, мельканье лиц и полустанков. А после Победы – мучительно длинная дорога домой, возвращение в мрачный холодный дом на Самотеке. Там, в недрах многолюдной «коммуналки», кишащей клопами и тараканами, кипела бурная жизнь. Но в просторной комнате с лепным потолком, где обитали Игорек с матерью, царила грустная тишина. Отец Игоря так и не вернулся с войны – пропал без вести. А мама, надеявшаяся на чудо, ждала его многие годы, тайком от сына плача по ночам. Она трудилась секретаршей в близлежащем министерстве, изредка постукивая вечерами на машинке, когда брала работу на дом – ведь денег им вечно не хватало. А сын, жалея ее, изо всех сил готовился к экзаменам, поступив сразу после школы в университет. Там он окончательно убедился, что умом своим превосходит всех вокруг – не только однокурсников, но и профессоров. Сие беспрецедентное открытие честолюбивого Игорька совпало с наступлением «Оттепели». Крушение «кумира всех народов» несло с собой порыв раскрепощения в интеллигентской среде. Московский воздух был пронизан токами надежд, будоражащих людские души. Студенчество устремлялось в Политехнический в жажде услышать Евтушенко и Ахмадуллину, Рождественского и Вознесенского… да и прочих «идолов» новой эпохи. «Толстые» журналы были нарасхват, театры переполнены… Как жить дальше? Где она, правда? – наряду со сверстниками задавался вопросом после ХХ съезда партии и юный Антонов. На одном с ним курсе учились отпрыски партийных «бонз», видных ученых, артистов. Ему же, вечно голодному юнцу, они казались пришельцами из другого, сказочного мира. Эти баловни судьбы разъезжали в собственных «авто», крутили романы с легкомысленными девицами на родительских дачах, иногда снисходительно приглашая Игоря на вечеринки. А он, сознавая свое интеллектуальное превосходство, ощущал себя значительнее, достойнее этих счастливчиков, и все чаще задумывался: почему так? Где же наша хваленая справедливость, где принцип – каждому по труду?! И в душе студента Антонова болезненно разрасталась жгучая зависть к «этим ничтожествам». Неуклонно созревало решение – любыми путями вырваться «наверх». Ведь он с детства мечтал, чтобы мать его не стояла в вечных очередях, чтобы жили они в отдельной квартире с собственным телефоном…

Игорь был на последнем курсе, когда на одной из пирушек встретил Алису – красивую блондинку с филфака. Перед ее скромным обаянием провинциалки и незаурядным живым умом устоять не смог. Они гуляли по бульварам, потом он пригласил ее в театр… потом Алиса по собственному почину оставила его ночевать у себя в общежитии. Тогда и узнал Игорь, что не был ее первой любовью. И это весьма покоробило его выдающуюся гордыню. Но разгоревшаяся страсть к девушке не позволяла ему сразу отказаться от нее – они встречались еще несколько месяцев, до тех пор, пока Алиса не объявила ему, что беременна. Для Антонова – гром среди ясного неба! И не задумавшись ни на секунду, он произнес:

– Сколько у тебя недель? Ну, так за чем дело стало? Иди к врачу! Жениться я не могу, уж прости, в одной комнате с мамой живу, понимаешь?

Рыдающая Алиса развернулась и ушла, не проронив при этом ни единого слова, и вмиг исчезла с его горизонта.

Никого не удивило, когда вскоре выпускник МГУ, «краснодипломник», плавно перешел в аспирантуру академического института. Его вступительный реферат понравился профессору Нилову – так Игорь стал его учеником. И вскоре подал заявление в партию. Однако через несколько дней был вызван в отдел кадров. Там ожидал его невысокий мужчина с плоским, невыразительным лицом и въедливыми глазами. Тут же предложил выйти на бульвар, прогуляться:

– Вы, Игорь Иваныч, очень перспективный юноша, но мы вас поддержим при одном условии – помогите и нам! Нас интересует окружение вашего профессора Нилова, – вкрадчиво проговорил «гэбист».

– Это что же, вы хотите, чтоб я стукачом стал? А если я не согласен, тогда что? – с вызовом воскликнул Игорек.

– Тогда вам придется оставить мечты о карьере – у вас же незаконный сын! Девушка тут же подаст на вас жалобу в партбюро – и все: адью, аспирантура!

Едва опомнившись от шока, Игорь заикаясь еле вымолвил:

– К-как-кой сын?! Я… я понятия не имею… Может, и не мой вовсе.

– Что ж, нам не составит труда доказать – ваш или нет, – иронично заметил тот…

Не долго упираясь, Антонов согласился. Правда, про Нилова ничего «жареного» тайному ведомству донести не смог – нечего было! Так что по отношению к своему профессору совесть его аспиранта осталась чиста. А постоянным сотрудником института он стал благодаря собственным научным успехам.

Отмечая с приятелями защиту своей кандидатской в «Арагви», Игорь на радостях слегка перебрал и пошатываясь, столкнулся в гардеробе с эффектной, экстравагантно одетой женщиной, оторопело вытаращив на нее глаза. Уловив его реакцию, красотка снисходительно усмехнулась:

– Ручка есть? Записывай, – и бойко продиктовала полупьяному Игорьку свой номер…

Ляля оказалась актрисой Ермоловского театра и очень скоро предложила новоявленному кандидату наук переехать к ней в однокомнатную квартиру на Преображенке. И он обрадовался, хотя и не был в нее влюблен. Его привлекала лялина чувственно-призывная внешность и раскованность. А появление с нею в приятельском кругу или ресторане неизменно притягивало к ней вожделеющие мужские взгляды, что постоянно тешило его непомерное тщеславие. К тому же острота ощущений, переживаемая с Лялей в интимной сфере их бытия, подтолкнула Игоря к женитьбе на ней. Актриса тоже не испытывала к нему глубоких чувств, но считала, что ей уже «пора». Они быстро расписались в районном загсе, и Ляля прописала новоявленного супруга у себя.

Игорь не был от природы ни злым, ни корыстным. И к деньгам относился даже с некоторым пренебрежением. И пессимистом не был. Но иногда накатывала на него хандра либо, наоборот, он вдруг взрывался и начинал придираться к жене без всякого повода, срываясь на крик. И однажды вечером она указала ему на дверь. Он безропотно поехал ночевать к матери на Самотеку. А когда вернулся на следующий день за вещами, то Ляли и след простыл. Гардероб был пуст, а на столе – записка: «Прощай, Игорек! Я не вернусь. Можешь здесь остаться. Твоя бывшая жена».

И он остался, окунувшись «с головой» в работу. Тем временем в институте открылась вакансия завотделом, но при обсуждении его кандидатуры на партбюро ему мягко указали: мол, разведенец ты – так не пойдет.

Жениться по расчету, да еще второй раз Игорю не хотелось, но и в рядовых сотрудниках засиживаться – нет, это не для блестящего Антонова! Тогда же и состоялось его новое знакомство. Ему позвонила Ника – подруга бывшей его супруги. В гостях у четы Редозубов Игорь неоднократно бывал вместе с Лялей, которая с большим успехом пела дуэтом с красавицей-хозяйкой. Теперь же Ника Леопольдовна, осведомленная о положении Антонова, загорелась желанием устроить его жизнь. Ведь влиять на судьбы окружающих доставляло супруге адвоката неизъяснимое наслаждение: манипулировать людьми – в этом не было ей равных! Она с азартом переставляла своих знакомых, как фигурки на шахматной доске. И узнав о житейском провале молодого ученого, не преминула с живостью убедить его:

– Почему бы вам снова не жениться, Игорек? У меня для вас есть девушка «на выданье», правда, не красавица, увы! Но это ведь не должно вас тормозить, говорят же в народе – «с лица не воду пить», не правда ли? А с нею вам откроются немыслимые горизонты! Это – дочь самого Тиличенко. Кстати и ей самой предоставлена в пользование цековская машина с личным водителем. И вообще она очень мила – не пожалеете, дорогой!

Нора оказалась полной противоположностью Ляле: блеклая, худосочная, тихая, но элегантно и дорого одетая. Казалось, что сознавая собственную некрасивость, она внутренне сгорает от желания заполучить себе какого угодно, но законного супруга. А при взгляде на Игоря в ее глазах засиял восторг. Ему же померещилось, что своим видом он сразил ее наповал. Не сомневаясь в силе собственного мужского обаяния, Антонов, не мешкая, решился на сватовство. Они слетали в свадебное путешествие во Францию, и по возвращении Игорь Иванович незамедлительно занял вожделенную им должность…

Нора Тиличенко, окончив Строгановку, работала на художественном комбинате – занималась оформлением рекламы. Судя по всему, ей нравилось ежедневно пребывать среди своей братии, а вечерами бродить по выставкам либо «тусоваться» в богемных кругах. А благоденствовали они в роскошной квартире на Сивцевом Вражке, куда к ним почему-то редко кто заглядывал. Как-то придя домой раньше обычного, Игорь весьма удивился, обнаружив в прихожей куртку и туфли Норы. Что это она так рано, не заболела ли? И не сняв пальто, быстро прошел на кухню, в столовую и наконец, отворив дверь в спальню, застыл на пороге: на их супружеском ложе поверх одеяла обнаженная Нора слилась в самозабвенном поцелуе с длинноволосой девицей… Ну уж такое представить себе и вынести надменно-брезгливый Антонов никак не мог! Пригрозив Норе рассказать обо всем ее отцу, он добился, что вину за развод она возьмет на себя – а она особо и не возражала…

Однако и после такого «казуса» вездесущая Ника Редозуб продолжала удерживать Игоря Ивановича «на крючке». Постоянно опекала, доставая ему пропуск то на модный спектакль, то на великосветский юбилей. Но однажды среди бела дня позвала его поговорить «по душам» в загородный ресторанчик. В эти часы в зале сего заведения, буйного по вечерам, никого, кроме официантов, не было. Заказав коньяк, Ника как-то сморщилась, искоса посмотрев на него, и неожиданно властным тоном сказала:

– Теперь, Игорек, настал час и вам услужить мне, вы готовы?

– Постараюсь, Ника Леопольдовна, чем смогу, – настороженно улыбнувшись, ответил он.

– Так вот, – при этих словах она вынула что-то из крошечного пакетика и протянула ему, продолжив: – вы должны Мите Голоскову – он же ваш приятель, вот этот шарик незаметно в стакан подбросить – неважно с чем: с водой, вином, соком… Это все – больше ни о чем не прошу! – с деловитой сухостью закруглилась светская львица.

Обомлевший Антонов долго молчал, неподвижно сидя с зажатым в кулаке темно-бордовым комочком. Мысли Игоря смешались, перескакивая с одного на другое – «что же это она – совсем с ума сбрендила? Я – травить его должен? Убивать?!» Наконец, опомнившись, он в замешательстве промямлил:

– Вы что, серьезно? Не может быть! Митю? За что?! И почему я, именно я?

– Что, до сих пор не поняли – «раз назвался груздем, полезай в кузов»! Вы уже давно «в разработке»!

– В какой еще разработке? Без меня меня женили, что ли?

– Да успокойтесь, Игорек! Никто вас в третий раз насильно женить не собирается. Но не забывайте, что вы – мой должник, ну и не только мой – сами знаете чей, какого ведомства! Или запамятовали за давностью лет, а? Но вот «они» ничего никогда не забывают…

– Но за что, Ника? Ну не могу же я отравить человека – это же безумие!

– Ах, Игорь, кто же говорит об отраве? Это вовсе никакой не яд, поверьте! К тому же мгновенно растворяется в любой жидкости без всякого следа. Ну уж если так настаиваете, то могу пояснить: ваш ученый секретарь слишком много на себя берет, а в последние месяцы совсем распоясался, не в свои дела лезет! Ему не помешает слегка отдохнуть, чуть-чуть поболеть, поразмыслить на досуге. Сей шарик вызовет лишь легкую простуду и вялость, а врач его на больничный отправит, чтоб отлежался. Ничего особенного, ясно? Учтите, что это – приказ!

– Но от кого?

В ответ Ника глухо молчала. Потом встрепенувшись, усмехнулась:

– Между прочим, сам Юрий Власович хочет с вами познакомиться.

При упоминании имени цековского «босса» Антонов вздрогнул, но все же попытался еще сопротивляться:

– Не понимаю, это все же розыгрыш? Мне что, уже к психиатру пора?

– Если приказа не исполните, тогда действительно в психушку загремите, гм… в лучшем случае. И вообще нам пора заканчивать разговор, – и мадам Редозуб перешла на еле слышный шепот. – Если откажетесь, запомните, вас самого тут же уберут – моргнуть не успеете…

Эту ночь Игорь Иванович провел без сна, сидя на полу в пустой квартире на Преображенке, оставленной ему актрисой. Холодея от страха, думал, как будет опускать сей жуткий шарик в митин бокал.

Вскоре он зашел в кабинет ученого секретаря, озабоченно кричавшего что-то по телефону. Когда Голосков положил трубку, Антонов бодро предложил:

– Слушай, Мить, зайдем сегодня в «стекляшку», – шеф тему докторской моей одобрил наконец!

– Поздравляю, Игорек! Это дело надо отметить, ясно, но… сегодня жена за мной заехать обещала, не получится, – вздохнул он, извиняясь. Однако заметив погрустневший взор приятеля, засомневался:

– А знаешь, может мы здесь… того, сегодня директора нет, посидим с тобой, а? Мой «зам» враз за вином сгоняет?

Повеселевший Антонов тут же категорично заявил:

– Перестань, грех – эксплуатировать подчиненных. По такому случаю я и сам сбегаю, жди – я мигом!

И через полчаса приятели, закрывшись в митином кабинете, распечатали бутылку «Каберне». Отвечая на бесконечные звонки, Голосков по старой своей привычке то и дело отворачивался при разговорах к окну. Так что Игорю Ивановичу не составило особых усилий незаметно вынуть из кармана заготовленный коварный шарик и бросить его в стакан Мити. Потом Игорь несколько недель подряд в страхе названивал приятелю, но тот лишь однажды обмолвился, что на ногах перенес грипп, а теперь, мол, осложнение какое-то – слабость, силы будто убывают. И Антонову показалось, что все вроде обошлось, как Ника и предрекала – вроде не смертельно…

В тот год он впервые заметил Ивлеву, спросил о ней Нилова. Профессор сказал ему, что более талантливой аспирантки у него еще не было. Эти слова учителя укололи честолюбца Антонова до глубины души, в то же время пробудив острый интерес к Маше. Теперь при виде ее Игоря охватывало странно-щемящее чувство – какой-то трепет легкий…

Прошло несколько месяцев. По институту поползли слухи, что ученый секретарь – в академической больнице, говорят, что при смерти. Но узнав об этом, Антонов не пошел к нему – не смог…

А Ника все чаще стала приглашать Игоря на свои вечера и однажды познакомила его с «железной старухой» Зоннэр и генералом Зверогоновым, успевшим прославиться в роли ярого разоблачителя Сталина. Потом его представили гордой Казимире из Литвы: «Об этой Жанне д’Арк весь мир еще услышит», – предрекла мадам Редозуб. С этими страстными «демократами» Антонов сошелся мгновенно, почуяв за их спиной мощную неведомую силу, И с той поры возле него завертелся вдруг бледнолицый аспирант Зверогонова – скромняга Кирюша Рюшенков.

Карьера Игоря как по маслу вошла в совершенно новую колею: его имя замелькало то в «Новом мире», то в «Аргументах и фактах», и постепенно он обретал известность как яркий публицист. Его лицо стали узнавать по телевизору рядом с академиками Сахаровым и Лихачевым. А сам он, едва успев защитить докторскую, был единодушно избран член-корреспондентом Академии наук.

Вернувшись с похорон Мити Голоскова в свою новую кооперативную квартиру на проспекте Вернадского, Игорь Иванович долго сидел в кабинете с закрытыми глазами, подавленный чувством дикой тоски. Его взбудораженный мозг разъедал тот самый темно-бордовый комочек, подкинутый им в стакан приятеля: «Но не от этого же он умер, с тех пор столько воды утекло. И давно уж говорили, что у Мити рак. Но у меня-то выбора не было! Эта ведьма Ника однозначно произнесла мне приговор, если не послушаюсь… Да, мирная жизнь лишь кажется такою, а в ней ведь – всегда война: если не ты убьешь, так тебя уничтожат»… Антонов сознавал, что совершил тогда страшную подлость… «А если б воспротивился – давно бы в могиле лежал», – рассуждал он наедине с собой, постепенно опорожняя бутылку «Наполеона»…

В голове членкора роились мириады мыслей, и вдруг из каких-то глубин подсознания выплыл образ Маши Ивлевой: вот оно что – ее люблю! Никого кроме нее мне не нужно! – и он удивился этому открытию. Ведь раньше думал, что влечет его к ней просто так. Но притяжение это пробуждало в нем жизненные токи: в ее присутствии он загорался изнутри, чувствуя, что еще жив, жива его душа– ведь не старик же он, ему и пятидесяти еще нет! А с ней, с Машей, он бы горы свернул! И никак не мог забыть столь высокого мнения Нилова о ней. Неуклонно росло и любопытство: в чем машин секрет? Такая очаровательная умница, дочь известного дипломата, а замуж не вышла. И ему, весьма известному теперь не только ученому, но и депутату… гм… постоянно «накручивает нос»! Но Игорь Иванович– не из тех, кто привык отступать. Нет! К тому же у него постоянно всплывало подозрение, что именно Мария Силантьевна унаследовала тайный архив учителя. И Антонов неоднократно пытался выведать у нее, не оставил ли ей Нилов каких-либо бумаг. Но безуспешно…

Улегшись в изнеможении на диван, член-корреспондент не мог остановить своих мрачных размышлений: «Скорей всего, она не сможет полюбить меня. Ведь я – мерзавец! Всю жизнь изворачивался, лгал! – Разве не вранье – в партию вступать? Говорить, что предан идеалам коммунизма, ха-ха! А правда-то… вот – в «Архипелаге ГУЛАГ», она – там, если верить, конечно, Солженицыну, чудовищная правда… Гм, а «лапшу-то на уши» кто народу навешивает, кто? Да те самые, что на черных «Волгах» разъезжают и за высокими заборами давно в коммунизме сами-то купаются! А молодежь давно прозрела, но в комсомол вступает: попробуй-ка не вступи – всю дорогу тебе перекроют. Ведь и я ненавидел этот лживый комсомол, партию эту презирал, а – вступил! Иначе бы всю дорогу двор бы подметал. Ха-ха, – у этих безмозглых толстомордых паразитов, у наглых «слуг народа»! А я их все же уважать себя заставил– лекции мои в райкомах и горкомах слушают, книги мои издают. А я уважаю только труд, всю жизнь вкалываю, как папа Карло. Но к сему еще и талант нужен, а он, говорят, – от Бога! А вот в Него я поверить не могу: где же Он, где: ау-у!! Когда миллионы детей голодных, войны, если б Он существовал, то жизнь на земле не была б столь ужасной – ох, здесь я словно Иван Карамазов думаю. Только он в Бога все-таки верил, не то, что я, он лишь страдания невинных существ принять не мог. Гм… а я – и не верю, и не принимаю! Вот бы мне все же в него поверить! – сокрушенно вздохнул пьяный Игорь, – тогда б и покаяться смог, и о морали порассуждать! И на идеалы братства и равенства уповать. Гм… а ведь коммунисты врали всегда и до сих пор врут, и живут себе припеваючи… Мерзость кругом… Вот с такими гигантами, как Андрей Дмитриевич да Лихачев, мы их и повергнем ниц! Сметем толстомордых этих с лица земли

* * *

По приглашению Казимиры – восходящей звезды литовской «демократии» – Антонов прибыл на международный симпозиум в Вильнюс в сопровождении профессора Ивлевой и переводчицы Али Маевской. Так Маша и Алевтина впервые оказались рядом – в одном гостиничном номере. А вечером Игорь Иванович, столь нелюбимый Мимозой начальник, пригласил молодых сотрудниц поужинать с ним в ресторане «Неринга». Им пришлось согласиться, ведь отказ, чего доброго, мог повлечь за собой лишние неприятности…

По Институту ходили всевозможные слухи о личной жизни этого бонвивана. Будто женат был на актрисе, сбежавшей от него к знаменитому барду, потом – на художнице, оказавшейся лесбиянкой…

Теперь же, слегка отдалившись от богемы, он слыл завидным холостяком, и ничуть не стесняясь, пользовался напропалую сим привлекательным статусом, обещая очередной молоденькой жертве жениться на ней. И от девиц у него не было отбоя…

Ощущая на себе пронзительные взгляды Антонова, Мимоза быстро поняла, что из этих ресторанных посиделок ничего доброго не выйдет. И действительно, член-корреспондент так напился, что не мог встать из-за стола. И Маше с Алей пришлось просить литовских коллег о помощи. Те весьма охотно дотащили московскую знаменитость до гостиницы, деликатно распрощались, и тогда настал для девушек жуткий момент: Игорь неожиданно стал упираться, не желая заходить в свой номер. И бессвязно бормотал:

– Не пойду один ни за что! Холодно у меня… в постели снег, девицы, я к вам хочууу!

Не долго думая, Мимоза сообразила, весело воскликнув:

– А мы сами к вам пойдем, согласны, Игорь Иваныч? Мы с товарищем Маевской вас согреем!

– Вы?! Ме-няя… гм… согреете? Ха-ха, ну девки, вы даете! Так пошли же скорей! – и член-корреспондент щелкнул замком, вкатившись в комнату. Маша и Аля бойко вошли за ним вслед. А он, упав на диван, начал срывать галстук с шеи и попытался стянуть с себя свой элегантный пиджак. В тот же миг Мими прошептала:

– Вы так устали, Игорек, отдохните минутку, мы сейчас.

И Антонов не успел опомниться, как был покинут девушками, громко захлопнувшими за собой дверь его «люкса».

– Ой, Мария Силантьевна, что ж теперь будет?! – спросила в смятении Аля.

– А ничего не будет. Вот увидите, – успокоила ее Мими.

В тот же вечер Алевтина неожиданно призналась Маше, что давно хотела рассказать ей о последнем своем разговоре с директором института – Игнатом Трояновым. Алевтина была его референтом-переводчиком и не только: с академиком Трояновым ее связывали особые отношения, о чем в те времена непрестанно шептались в институтских кулуарах.

Аля говорила на трех языках свободно и сопровождала директора во всех его загранкомандировках. Она была настолько притягательной, что вряд ли кто на месте Игната Петровича, даже самый последний «сухарь», смог бы устоять перед ее недюжинным обаянием. И в первый же вечер их совместной поездки Алевтина отдалась Троянову самозабвенно. А он – он был счастлив! Насколько может быть счастлив пятидесятилетний мужик, ослепленный страстью.

Алевтина и раньше вызывала сильные чувства у многих мужчин. Да и сама воспламенялась мгновенно против собственной воли, если кто-либо нравился ей. Какая-то особая, незащищенная женственность Алевтины нередко повергала ее во власть бурных эмоций. Однако увлекалась сама все же ненадолго. Скорее всего потому, что несмотря на свои 29 лет, продолжала мечтать о принце. Таковым и показался ей Троянов. Она влюбилась в него безоглядно, не задумываясь о том, что он прочно женат. Ее страсть оказалась настолько выше разума, что она не могла сдерживать своего волнения даже во время Ученых советов при взгляде на Игната Петровича.

Однажды теплым сентябрьским днем они сидели за столом в саду на алиной даче в Мамонтовке. Воздух был напоен ароматами зрелой осени, вызывавшей безотчетную грусть. Игнат с тревогой посмотрел на похорошевшую и слегка располневшую Алевтину. Она, опустив глаза, призналась, что ждет от него ребенка. Троянов вздрогнул и тяжело вздохнул:

– Ты только не переживай, Аленька! Но надо чуть подождать. Ну… гм… а если со мной что случится, выходи замуж!

– Да это как же так?! За кого? И что с тобой случится?!

– Послушай, любимая моя, ненаглядная! Мне дали понять – там, наверху, что я слишком много знаю! А это – сигнал, понимаешь?

– Нет, Игнаша, ничего не понимаю! Ну, перестанешь быть директором, ну и что? Если и в дворники пойдешь – все равно я буду с тобой, хоть в Сибири, хоть на Луне! Ты же – мой единственный! – и Алевтина, придвинувшись к нему вплотную, страстно обвила его шею своими тонкими руками.

Он же как-то неловко стал отстраняться от нее, и сжав ее руки в своих, медленно заговорил:

– Когда гляжу на тебя, Аля, то и поверить не могу, что ты меня так любишь. Это просто невероятно! Ты была моей мечтой. Я ведь и понятия не имел, что такое счастье бывает! Но на земле недолго длится, увы…

– Что случилось? Тебя убить хотят? За что?!

– За то же, что и Голоскова, нашего ученого секретаря. Ты ведь его помнишь?

– Да-да, молодой еще был, энергичный такой, веселый. Все еще тогда говорили, мол, «сгорел» на работе.

– Он нашего духа был, русского…. родом с Рязанщины. Наши позиции, русские, отстоять пытался – такой славный был мужик! Понимаешь, о чем я?

– Не совсем. Его что, отравили, что ли? Я что-то такое слышала.

– Скорее всего, что так. Но доказать ничего не удалось. И еще помнишь Колю Самарова из Отдела естествознания? Тоже так внезапно умер. И Прохор Никулин… тоже.

– Но, Игнаша, если ничего не доказано, то, может, это – случайные совпадения, а?

– Ты же знаешь, милая, что ничего случайного в этом мире не бывает. Они просто слишком много понимали. Вот посмотри на Машу Ивлеву – о-очень сильна, а пройдет года два, и ее в порошок сотрут. Она, пожалуй, единственная из русских-то настоящих осталась, но и ей, увы, несдобровать! Хоть она и дочь Силантия Ивлева, но удержаться не сможет. Нет. Так что ты, Аленька, когда меня не станет, выходи замуж! Поняла наконец-то, о чем речь?

Но Аля понимать не хотела да и не могла. Будучи сугубо земной, типичной Евой, она пришла в ярость:

– Как ты можешь так спокойно обо всем этом говорить?! А как же я?! Как наш ребенок?! Ты должен бороться за наше будущее, а не складывать покорно руки. Не молчать, а звонить во все колокола! Ведь не бывает безвыходных ситуаций! Видно, перевелись настоящие-то русские мужики – слабаки одни кругом, и ты – такой же!!!

Троянов с удивлением смотрел на нежную Алевтину, столь круто вдруг преобразившуюся, а она постепенно сникла и горько заплакала:

– Прости, Игнаша, я не хотела… гм… такого наплела тебе. Прости меня, гусыню глупую. – И пламя гнева, возгоревшееся в ней, погасло.

Как и предчувствовал Троянов, это дачное свидание оказалось для них последним. На следующий день он улетал в Софию на конгресс, но оттуда не вернулся: самолет, заходя на посадку, потерпел крушение.

Аля Маевская вскоре ушла в декрет, родила дочь Агнию. Злые языки поговаривали, конечно, что ребенок этот – от Троянова. Но когда через год она вернулась в институт, сплетни как-то сами собой прекратились.

Оказавшись в командировке наедине с Ивлевой, Алевтина вспомнила о словах Троянова, прозвучавших в их последнюю встречу и навсегда врезавшихся в память. «Быть может, – подумала вдруг Маевская, – то, что говорил тогда Игнат, послужит теперь предостережением для этой молодой успешной профессорши? А вдруг Мария Силантьевна ни о чем таком опасном для нее даже не подозревает?»

Но профессор Ивлева не слишком удивилась откровению переводчицы. Главной реакцией Маши на признание Маевской явилось чувство глубокой благодарности за то, что Аля не промолчала, а открыла свою душу ей – тогда еще малознакомой сотруднице. С тех пор у них не было секретов друг от друга.

Вскоре по приезде из Вильнюса они отправились, захватив с собой маленькую Агничку, на станцию Озерное, где недавно началось восстановление Покровского монастыря. Передав посылку из Вены от игумена Варсонофия тамошнему настоятелю – архимандриту Артемию, Мария просила его крестить Алевтину с дочерью. Сама же Машенька, став крестной матерью Агнички, испытала благоговейный трепет. С тех пор она часто приезжала к отцу Артемию…

* * *

Однажды поздним вечером сняв трубку, Мимоза вздрогнула, услышав знакомый властный голос:

– Добрый вечер, Мари!

– Вадим Ильич? Какими судьбами?

– Только прилетел в Шереметьево, у меня – всего два дня. Могли бы вы, госпожа профессор, уделить чуток внимания вашему покорному слуге?

– Охотно, Вадим Ильич! Если завтра, скажем, часа в три. Может пообедаем с вами в Доме ученых, а? Я приглашаю.

В ресторане на Пречистенке, как всегда, в этот час было тихо. По углам сидели несколько одиноких завсегдатаев, а в середине зала столы были свободны. Официантка приветливо кивнула Ивлевой:

– Что закажете сегодня, Мария Силантьевна?

– А сегодня мой гость решает, – сказала Маша, вопросительно взглянув на графа.

Меню элитарного заведения приятно удивило европейского гурмана. И он не преминул начать разговор с обескураживающих для Мимозы комплиментов:

– Вы не поверите, Мари, но мне многие уже завидуют: ведь у нас в газетах пишут, что у могучего партбосса в Москве появилась ученая советница – суперинтеллектуалка, совсем молодая, а? Когда же я кому-либо говорю, что знаком с вами, мне по-настоящему никто и не верит!

– Ах, Вадим Ильич, это явно не про меня! И босса-то я лишь раз один видела – все больше по портретам да по телевизору, – заперечила изумленная Маша.

– Видимо, утечка информации спецслужб, не иначе. Да, жизнь играет нами, Мари! А вообще-то странно, похоже, что вокруг вас какие-то интриги, а? – задумчиво произнес Корф.

– Навряд ли, Вадим Ильич! А я часто вспоминаю, как мы отмечали в Вене праздник Преображения в доме вашей сестры. Кстати, как она и Зина поживают? – поспешила сменить щекотливую тему Мими.

– О, прекрасно, Мари. Вот увидите, как лет через пять в этот праздник 19 августа что-то произойдет. Событие, которое изменит ход истории, – тихо сказал граф, загадочно улыбнувшись.

– Что за событие? Вы заинтриговали меня, Вадим Ильич!

– Пока сам знаю не много, но в Москве что-то начнется и приведет к освобождению России, – таинственным шепотом продолжал Корф, – и вам, Мари, выпала честь посодействовать этому!

– Это каким же образом? Вы говорите загадками, граф! Это что – мистическое пророчество или тщательно разработанный и суперзасекреченный план? – с неподдельным любопытством вопрошала Маша, пытаясь придать тону разговора некоторую вальяжность.

– И то, и другое. Но об этом рано еще говорить. Вас же я хотел бы познакомить кое с кем из наших. Вы не возражаете, если я телефон ваш другу своему дам?

– Лучше бы наоборот, Вадим Ильич! Оставьте мне телефон, когда освобожусь – позвоню вашему другу. Сейчас у меня жуткий цейтнот!

– Конечно, Мари. Я ведь настаивать не вправе, – слегка разочарованно сказал он. И передавая Ивлевой листок с номером, спросил:


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю