Текст книги "Цветы осени"
Автор книги: Ариэль Бюто
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)
Глава 5
С Жюльеттой тоже кое-что происходит впервые. В первый раз в жизни она смотрит на землю из поднебесья. Она чувствует себя совсем крошечной, но это ее успокаивает, убеждает в том, что она – часть целого, что ей отведено собственное место. Как и Анне, которая сидит между ней и Пьером в самолете, уносящем их в Венецию. Впервые в жизни. Они не разговаривают, каждый держит малышку за руку, а та на удивление спокойна, несмотря на новизну происходящего.
Они уехали, не планируя вернуться. Жюльетта точно знает, что не ограничится десятью днями, как пообещала Бабетте и Луи. У нее нет ни малейших угрызений совести, от нее не укрылось, что ее решимость задушила в зародыше любые их замечания и вопросы. Она радовалась, собирая чемодан и перекладывая свою новую одежду красными вещичками Анны. Она колебалась, не зная, стоит ли брать с собой дневник – в чемодане почти не оставалось места. И спрашивала себя, не будет ли разумнее сесть и прочитать все разом, чтобы навсегда покончить с девическими мечтами. Но не рискнула: побоялась наткнуться на неприятное воспоминание и снова разозлиться на Пьера. Нельзя было допустить, чтобы прошлое помешало осуществиться сегодняшним планам. И Жюльетта положила листки во внутренний карман чемодана, пообещав себе, что позже, возможно, все-таки прочтет их.
Перед самым взлетом, когда стюардесса надула спасательный жилет, сердце у Жюльетты забилось, как обезумевшая от страха птица. Если самолет начнет падать, я ни за что не успею сделать все, о чем рассказала эта женщина. Придется нести Анну на руках, пробиваясь через толпу пассажиров, которые сейчас выглядят такими безмятежными, но не задумываясь затопчут нас, спасая собственные жизни. Она бросила взгляд на Пьера, почти готовая признаться, что хочет выйти, что отказывается лететь, потому что боится умереть на высоте нескольких тысяч метров над землей. Но Пьер выглядел таким безмятежным, успев уже погрузиться в чтение газеты, что она тоже успокоилась и промолчала. Лучше погибнуть в полете, лелея давнюю мечту, чем сдохнуть на больничной койке!
Жюльетта зарабатывает очко, пробуя все, что ей подали на обед, хоть и ломает пластиковый нож о кусок какой-то неизвестной ей птицы. Ее удивляют крохотные бутылочки с вином. Она отказывается от кофе, опасаясь, что за него придется платить отдельно. И снова отказывается, когда милая стюардесса объясняет, что это бесплатно, – ей стыдно признаться, что она впервые летит самолетом и не знакома с правилами обслуживания.
Неужели они выбросят обед, к которому моя бедная крошка Анна даже не притронулась? Какое расточительство! Узнай об этом Луи, во время войны евший даже сырую брюкву, он с ума бы сошел от возмущения! В нем живет вечный страх остаться без средств, не зря он считает каждое су. Нужно признаться, я была такой же. Вот Пьер, тот никогда не упоминает о деньгах. Он оплатил наши с Анной билеты, сказав, что это пустяки и тут даже говорить не о чем. Я бы предпочла никому ничем не быть обязанной, хотя, с другой стороны, сэкономленные четыре тысячи франков мне очень даже пригодятся. Бабетта могла бы заплатить за дочь, но и не подумала этого сделать.
Я смелее Жюжю. Покидаю Бель-Иль впервые за сорок лет, сажусь в самолет с бывшим возлюбленным и даже не знаю, в котором часу мы будем ужинать. Видел бы меня Луи! Ладно, я не собираюсь вечно думать о том, что сказал бы Луи. Я лечу на высоте десять тысяч метров над уровнем моря именно для того, чтобы обо всем забыть.
Счастлива ли Жюльетта? Пьер только что задал ей этот вопрос и, похоже, расстроился, не получив мгновенного ответа. Почем ей знать, они ведь никогда не встречались – она и счастье.
– Я чувствую себя живой, – сказала она. Пьер снова взял ее за руку и улыбнулся.
Мы всегда ищем сходство между разными людьми, словно ни у кого нет права быть особенным. Похожие лица, совпадение взглядов… Неужели человеческий вид – не более чем плагиат во вселенском масштабе? Стоило Жюльетте ступить на отполированный, как скрипичное чрево, кораблик-такси, и она сразу поняла, что ее отражение в воде отныне и навек сольется с отражением Венеции, города с ее лицом. Она не сумела бы этого объяснить, но точно знала, что у них есть нечто общее. Возможно, гордо поднятая, вопреки общему упадку, голова… Ей даже не пришлось ждать личной встречи с розовеющим в предвечерних лучах солнца Кампаниле, чтобы убедиться в своей правоте. В нескольких метрах от пристани из воды вырастал столб – простой кусок дерева, выкрашенный в черный и голубой, гладкий и неуместный среди зеленых вод. И такой трухлявый под водой, что удивительно, почему он до сих пор не рухнул. Точная копия Жюльетты, принарядившейся ради первого в своей жизни путешествия, Жюльетты, чье изношенное, старое сердце под новой блузкой не знает, что заставляет его биться – радость или угрызения совести.
Анна лежит в лодке. Лицо у нее мертвенно-бледное, но она улыбается. Жюльетте хочется, чтобы Пьер замолчал, перестал указывать ей, куда смотреть, прекратил решать за нее, что заслуживает интереса. Довольно с меня его лекций! Не хочу вертеть головой и делать круглые глаза! Только не сейчас; я просто не вынесу всех этих разом нахлынувших чувств и впечатлений. Я хочу распробовать этот город, тянуть радость маленькими глотками, насладиться им до последней капельки. Я узнаю дома и церкви – и не узнаю их, они другие. Наверное, потому, что смотрю куда хочу, а не позирую для фотографий. Вот почему я не желаю слушать Пьера. Его знания портят мне удовольствие.
* * *
Поездка в Венецию будет очень полезна для моего культурного развития. Я посещу церковь Пьета, где Вивальди обучал музыке жеманных девиц, буду ходить по музеям, послушаю оперу в Ла Фениче… Во всяком случае, так я представлю дело маме. Она преклоняется перед всем «культурным»: для нее это признак, богатства. Сумею ли я выполнить эту школьную программу, если рядом будет Пьер? Я вовсе не легкомысленна, но ведь и не деревянная кукла, удастся ли мне устоять перед искушением жить так, как если бы мы уже были парой? Если Пьер снимает квартиру, я буду ее убирать, ходить на рынок и готовить всякие вкусности на завтрак… Я вряд ли лучше узнаю жизнь, если поеду в Венецию и поведу себя, как все юные восторженные француженки. Венеция интересует меня во сто крат меньше жизни с Пьером. Венеция станет красивым обрамлением нашей любви, нашего шедевра, сыгранного в четыре руки. Нужно быть действующими лицами, а не статистами!
Боже, я снова, как обычно, предаюсь мечтам. Мой жестокий мозг без устали тешит себя вымыслом, не щадя мое бедное сердце, которое вечно разочаровывается, не способное поверить в счастье.
* * *
Шесть окон квартиры Пьера выходят на большую, тихую и светлую площадь Святого Павла. Коридор ведет от входной двери к анфиладе из трех комнат и к кухне, окно ванной смотрит во двор. Войдя в отведенную им с Анной спальню, Жюльетта чувствует головокружение. За всю свою долгую жизнь она никогда не спала нигде, кроме собственной кровати, и всегда надеялась там и умереть. Но эта комната ей нравится, она совсем простая: красновато-коричневый, с золотистым отливом паркет, побеленные стены, занавески и покрывала на кроватях в сине-белую клетку. Очаровательно – при условии, что сможешь чувствовать себя здесь как дома. Пьер поставил вещи на ковер. Кожаный чемодан с обтрепанными углами выглядит почти неуместно в этой комнате, ничем не напоминающей пыльный чердак, где Жюльетта хранила его столько лет.
Благодарение Господу, у меня хоть одежда новая! Ни одна вещь из ее бель-ильского гардероба не прижилась бы на этой чужой земле. А я? Я – новая или все еще тамошняя?
Пьер – сама деликатность – вышел, оставив Жюльетту осваиваться, чтобы она могла уложить измученную поездкой Анну. Забавно, но даже в этих незнакомых стенах к ней возвращаются привычные жесты. Ее руки точны и умелы, их спокойствие постепенно передается всему телу. Жюльетта чувствует облегчение от того, что ей отвели отдельную комнату. Она не решилась заговорить об этом до отъезда, но боялась, что ей придется делить постель с Пьером. О, ее былой возлюбленный не совершил ни единого faux pas, но ведь эта совместная поездка в Венецию напоминает безумный шаг из их молодости, только с отсрочкой исполнения. Правда, в те времена она бы не стала так сильно рисковать, чтобы потом спать в разных комнатах, это уж точно!
– Джульетта скоро придет. И мы сможем отправиться на прогулку.
– Кто такая Джульетта?
– Наш ангел-хранитель. Она будет заниматься Анной и домом. Она очень хорошо готовит, сама увидишь.
– Но… Я не могу оставить Анну с незнакомой женщиной!
– Я ее хорошо знаю. Кстати, незнакомые люди ничем не хуже тех, кого мы знаем.
– Анна нуждается в особом уходе. Только я умею о ней заботиться.
– Ты приехала в Венецию не для того, чтобы играть роль сиделки!
– Я не играю! Я и есть сиделка!
Голос Жюльетты срывается на жалобный крик, она вот-вот заплачет.
– Ты сама сказала, что ее случай безнадежен. Ты ничем не поможешь девочке, Жюльетта. Ей не станет ни лучше, ни хуже, если кто-то другой возьмет на себя заботы о ней. Джульетта очень милая и добрая, не волнуйся. А ты сможешь наконец отдохнуть.
Жюльетта и хотела бы поспорить, но знает, что Пьер прав. Или он разглядел за ее стремлением к самопожертвованию попытку заслужить прощение за безумную венецианскую эскападу? Эта женщина так долго забывала о себе, обслуживая других, что просто разучилась получать удовольствие и быть беззаботной.
Жюльетта спрашивает себя, чем заполнить время, если ей не позволяют хлопотать вокруг Пьера и Анны. Она чувствует себя опустошенной, бесполезной и как робот следует за Пьером вниз по улице, пока молодая пухлозадая итальянка стережет сон ее внучки.
Они бредут наугад по этому городу, где нет машин. Не разговаривают, не прикасаются друг к другу. Жюльетта упорно не поднимает глаз и видит лишь мощенные булыжником улицы да ступени мостов.
– Надеюсь, ты не дуешься на меня, – суховато бросает Пьер.
Она резко останавливается и с удивлением смотрит на него. А он изменился. Светлый костюм, белая рубашка, панама. Прихорошился-должно быть, ради нее. Жюльетта наконец улыбается и решается взять его за руку. Она хотела бы объяснить, что ей необходимо время, но ее взгляд уносится вдаль, в небо над его головой, на фоне которого красуется фасад эпохи Возрождения. Ей снова не хватает слов, но она их больше не ищет, упиваясь совершенно новым для себя созерцанием красоты.
Они заходят в кафе «Флориан». Жюльетта не торопится сесть за столик – это место не для нее. Деревянные панели, зеркала, музыка, бархат обивки – она боится нарушить гармонию своими неловкими жестами и одеждой женщины, пытающейся выглядеть элегантно, но всего лишь пытающейся. Как будто изяществу можно научиться!
Цены в меню обозначены в лирах. Господь милосердный! Мало мне было мучений с новыми франками!
Зачем выбрасывать деньги на ветер? Перед уходом я выпила стакан воды из-под крана.
Пьер, кстати, тоже. Пусть не рассчитывает, что я стану платить с ним пополам за бессмысленные вещи!
– Два капучино! – бросает Пьер официанту. – Уверен, ты в жизни не пила ничего вкуснее, – добавляет он, обращаясь к Жюльетте.
Тысячи лир за неизвестный напиток! Наверное, я лишилась здравого смысла! Как Бабетта, покупающая минералку, хотя водопроводная вода ничего не стоит. Невольно начинаешь думать, что людям просто-напросто нравится швырять деньги на ветер.
Жюльетта недоверчиво нюхает воздушную пену в своей чашке.
– Только не говори, что никогда такого не пила.
– Это кофе?
– Да. Со взбитым молоком и щепоткой какао.
– Я пью только цикорий.
– Никогда не поздно вернуться на правильный путь, – с ноткой раздражения замечает Пьер. – Полагаю, ты приехала сюда не для того, чтобы следовать нелепым стариковским привычкам!
Вот, значит, как я выгляжу в его глазах! Вполне вероятно, он уже жалеет, что связался с такой жалкой особой! Неужели он думал, что несколько новых платьев снова превратят меня в Жюжю?
А как поступила бы на моем месте Жюжю?
– Ты правда не хочешь попробовать?
Голос Пьера смягчился. Ему не терпится разделить удовольствие с Жюльеттой. Но природная застенчивость не дает ей насладиться сладким мигом близости. Она все-таки решается пригубить кофе – не потому, что хочет пить, но из простой вежливости. Новый вкус сразу очаровывает ее, она закрывает глаза, смакует капучино и переводит дух, только поставив пустую чашку на блюдце.
– Похоже, тебе понравилось! Жюльетта благодарно кивает.
– Я был уверен, что ты сумеешь оценить прелести жизни. Тебе просто не хватает практики, но я это исправлю!
Пьер бросает на столик несколько купюр и увлекает Жюльетту на улицу. Она не успела предложить ему денег, но его это мало волнует. Он шагает так быстро, что Жюльетта едва поспевает за ним на своих бедных варикознах ногах, и вдруг застывает на месте.
– Смотри! – с детской радостью восклицает он.
– Это… о…
Жюльетта видит все как в тумане, она потрясена: оказывается, Кампаниле действительно существует. Анна должна это увидеть!
– Ну конечно! Можно объехать всю Венецию в инвалидном кресле, почти все главные мосты оборудованы подъемниками. Мы покажем Анне каждый уголок Светлейшей.
Жюльетта не успевает порадоваться словам Пьера и его энтузиазму: он вновь хватает ее за руку и тащит за собой, спешит показать ей фонтан на площади Сан-Марко, подарить окутанный туманом бело-охряный фасад церкви Сан-Джорджо Маджоре, мост Вздохов и гондолы с туристами. Он почти бежит. Жюльетта ошеломлена скользящими по воде лодками и певучей итальянской речью, но не осмеливается протестовать, не желая, чтобы ее снова обозвали жалкой старушонкой. Она увидит всю Венецию целиком, улицу за улицей, если понадобится, посетит все музеи, поразится прохладе всех соборов, выпьет сотни чашек капучино и забудет о цикории, если только Пьеру будет время от времени казаться, что рука об руку с ним идет Жюжю.
В конце концов Пьер сдается первым и замедляет шаг.
– Увы, мне уже не двадцать…
Он побледнел, на висках проступила испарина.
– Хочешь присесть? – спрашивает Жюльетта, и к беспокойству в ее голосе примешиваются торжествующие нотки превосходства.
– Ни за что! Старость только того и ждет, чтобы мы проявили слабину. Нельзя сдаваться, мерзавка слишком хитра. Лучше всего делать вид, что не замечаешь ее. Не подчиняться, не соответствовать общепринятому образу почтенного старца. Понимаешь?
– Думаю, да.
– Тогда поцелуй меня!
Времени на размышления у нее нет. На глазах у изумленных туристов, наплевав на ее благопристойный вид, Пьер наконец обнимает Жюльетту и целует ее – совсем как тогда, в молодости, на бель-ильском пляже.
Глава 6
Вся семья сложилась на свадебный подарок – купленное, по случаю пианино фирмы Гаво с бронзовыми подсвечниками. Так они, должно быть, выразили облегчение, что я наконец-то «пристроена».
Однажды я унаследую фамильный дом – вряд ли родители наградят меня новым братиком или сестричкрй. Теперь моя очередь производить на свет младенцев! Сейчас мы живем в маленьком, совсем простом домике у Созонского порта. Не шикарно, но нам и не нужна роскошь. Луи говорит, что человек счастлив, когда умеет довольствоваться тем, что имеет. Не знаю, насколько он прав, но выбора у нас все равно нет!
Наша жизнь после свадьбы четко организована, с самого первого дня. Я рада, что смогла устроить все по своему вкусу. (Гостиная, столовая с линолеумом на полу – очень практично. Современная кухня и спальня – она требует ремонта, но с этим придется подождать, потому что даже новые обои нам сейчас не по карману. Я оказалась хорошей кухаркой и дважды в день радую Луи своей стряпней, а он моет посуду, ведь мне нужно беречь руки.
Уроками я зарабатываю на масло к шпинату, поскольку Луи пока получает немного. Сейчас я опробую свой педагогический талант на четырех скромных милых девочках – близняшках Гёдель, внучке адмирала Лебигана и племяннице аптекарши. Я даю уроки в гостиной, попивая чай, как мадемуазель Верье. Не то чтобы я так уж любила чай, но от кофе у меня учащается сердцебиение, а руки нужно чем-нибудь занимать. Надеюсь, скоро у меня прибавится учеников, они будут называть меня «мадам» и в конце каждого занятия оставлять деньги в конверте.
Луи очень организованный человек, он привержен своим маленьким привычкам и всегда возвращается с работы ровно в шесть вечера. Меня это успокаивает.
Я смеюсь над собой, вспоминая, как мечтала о славе, путешествиях и бурных страстях. Женщины, реализующие подобные мечты, всегда плохо кончают. Преждевременно стареют и чувствуют себя совершенно одинокими. Мне повезло, гто я нашла свое счастье там, где не искала, в покое честно и раз и навсегда устроенной жизни.
Луи очень мил, внимателен и ведет себя по отношению ко мне слегка покровительственно – сказывается разница в возрасте. Не знаю, люблю ли я его, но несчастной себя не чувствую.
Метания остались в прошлом, потому что я больше не жду от жизни ничего особенного. Если не стану дергаться и высовываться, возможно, горести и беды забудут обо мне до конца моих дней.
Я чувствую, что встала на верный путь, и хочу, чтобы ничего не менялось, никогда. Даже если я однажды заскучаю, думаю, что предпочту скуку страданию.
В следующее воскресенье мы отпразднуем первую годовщину свадьбы. Я приготовлю жиго из ягненка и кофе глясе. После обеда мы отправимся на прогулку в автомобиле. Ничего из ряда вон выходящего, но при желании я всегда могу привнести немного романтики в банальность моей повседневной жизни.
* * *
Как им удалось заставить меня смириться, что за слова они нашли, какие доводы приводили? Знай я, что листочки из дневника способны причинить мне такую боль, ни за что не взяла бы их с собой. Тем более что здесь, в Bенеции, их негде спрятать: секретера в комнате нет, только рабочий столик с единственным ящиком. Шкаф на ключ не запирается, так что остается только чемодан под кроватью.
Жюльетта ужасно взволнована – она вычислила, когда именно отреклась от Жюжю. В ее воспоминаниях она потерпела поражение много позже, когда из-за безобразного поведения Луи потеряла последнюю ученицу. Она тогда замкнулась в себе, а в качестве самооправдания то и дело вспоминала о своем невезении и горестной судьбе. Но теперь, прочтя очередной отрывок из дневника, Жюльетта поняла, что сдалась намного раньше, из трусости. И противнее всего было то, что она сознательно возвела это в добродетель.
Я проиграла свою жизнь из страха проиграть ее… Если не стану дергаться и высовываться, возможно, горести и беды забудут обо мне до конца моих дней. Так все и вышло, вот только счастья мне тоже не досталось! Выходит, чрезмерное благонравие способно навредить человеку, так что, если судьба забывает вознаградить нас за беспредельное терпение, следует потребовать с нее причитающееся.
Джульетта повезла Анну на прогулку. Итальянка обожает девочку, она управляется с инвалидным креслом легко и весело, как с тележкой в супермаркете. Джульетта не знает, насколько безнадежно состояние больной, и жаждет, чтобы лавры целительницы достались именно ей. Неведение делает ее всемогущей, она каждый день одерживает маленькие победы, ведь отчаяние не связывает ей руки. Жюльетта удивляется, глядя, как Анна все легче проглатывает нормальную еду, на что Джульетта только плечами пожимает, но даже не пытается скрыть, что наслаждается своими успехами.
Джульетта сильная. Потому что не боится, думает Жюльетта, поправляя прическу перед зеркальной дверцей шкафа. Щетка скользит по ее все еще красивым волосам. Она уступила нежной просьбе Пьера, отправилась в салон, где из нее сделали интеллигентную блондинку, и перестала носить пучок. За две недели прогулок по городу и отдыха на террасах кафе кожа у нее посвежела, и Жюльетта подчеркивает загар легкими мазками розовых румян на скулах. Вечно пребывающая в прекрасном настроении Джульетта сняла с нее груз забот об Анне, и руки Жюльетты не только быстро пришли в норму, но и открыли для себя в праздности счастье прикосновений, ласк и поглаживаний. Пьер и Анна первыми почувствовали на себе их вновь обретенную нежность.
Жюльетта кладет щетку и поворачивается на сто восемьдесят градусов, чувствуя себя изящной и хрупкой в подаренной Пьером голубой джелабе.[2]2
Традиционная широкая одежда жителей Северной Африки.
[Закрыть]
Твое тело должно дышать, сказал он, чтобы раз и навсегда избавить ее от комплексов. Теперь Жюльетта приходит в восторг от того, как шуршит и струится тонкая ткань, соприкасаясь с ее кожей. Вот почему она все время движется и кружится. Пьер, естественно, одной джелабой не ограничился, и Жюльетта уже десять дней не надевает ничего другого. Сначала она стеснялась выходить в таком виде на улицу, но очень быстро сдалась, уступив настойчивым просьбам Пьера, и в какой-то момент осознала, что теперь привлекает к себе куда меньше внимания, чем в своих нарядах а-ля дама-патронесса.
– Ты готова? – спрашивает вошедший без стука Пьер.
– Сегодня четверг, – отвечает Жюльетта. – Ты прекрасно знаешь…
– Знаю что?
– По четвергам мне звонит дочь.
– Так набери номер сама. Все лучше, чем сидеть взаперти в ожидании звонка.
Жюльетта краснеет. Она не знает, сколько стоит минута связи между Венецией и Созоном, хотя абсолютно уверена, что Пьер оскорбится, если она предложит ему деньги. Но она ни за что на свете не согласится злоупотреблять его щедростью. Почему материальные мелочи так осложняют жизнь? Она чувствует, что в ее воспитании есть несколько невосполнимых пробелов, мешающих ее общению с миром.
– Так я наберу номер?
Вопрос задан для проформы – Пьер уже протягивает ей трубку. Бесцветный голос Бабетты мгновенно набрасывает на дивное утро серую вуаль повседневности. Моя дочь умерла, хотя сама того не знает. Ей нет дела до моего новообретенного счастья, она не догадывается, что, пока мы разговариваем, Пьер целует меня в затылок, гладит по волосам. Бабетта жалуется на настроение Луи, спрашивает, принимает ли Анна лекарства, – я не осмеливаюсь признаться, что девочке стало гораздо лучше, как только мы спустили оставшиеся таблетки в унитаз, – предлагает встретить меня в четверг в аэропорту.
– Это исключено! Анна едва начала привыкать.
Бабетта протестует: Жюльетта обещала вернуться в понедельник, она не может так с ней поступить.
– Только не говори, что скучаешь по дочери, – поддевает ее Жюльетта. – Ты больше не в силах заботиться об отце? Не прошло и двух недель, а ты уже выдохлась? Между прочим, скоро будет десять лет, как я ухаживаю за твоей дочерью!
Бросила трубку, мерзавка!
Жюльетта растерянно смотрит на телефон. Вся ее храбрость мгновенно улетучилась. Ей хочется заплакать, собрать вещи, вернуться домой. Как девчонке, которую поставили на место.
И правда, что за игру я затеяла? Этот мужчина – даже не муж! – осмеливается целовать меня, дарит легкомысленные наряды. Если так пойдет и дальше, он начнет делать непристойные предложения – и поделом мне! В моем-то возрасте! Женщины, реализующие мечты подобного рода, всегда плохо кончают. Преждевременно стареют и чувствуют себя такими одинокими!
– Я возвращаюсь в четверг, – суровым тоном объявляет Жюльетта.
– Как угодно. Ты ведь так и планировала с самого начала. Пойдем прогуляемся?
А ты на что рассчитывала, бедная моя Жюльетта? Что Пьер упадет к твоим ногам, умоляя остаться? Он сыт по горло обществом пенсионерки и девочки-паралитички. И наверняка считает дни до вашего отъезда. Он останется здесь, а я вернусь в Бель-Иль. Хорошо хоть Венецию увидела перед смертью.
По улице они идут молча, злясь на себя, а может, и друг на друга. Жюльетта в своем широком одеянии цвета индиго выглядит слегка театрально, у Пьера жалкий вид потрепанного жизнью денди. Оба устали от выходящих к каналам улочек и стоячей воды, в которой отражаются обшарпанные фасады домов, уж больно они похожи на них самих, двух несчастных стариков.
Я больше не страдаю, потому что не жду от жизни ничего особенного. Выше нос, черт побери! Ты можешь распахнуть окна, вместо того чтобы закрывать их, одно за другим, умирая от скуки, тишины и одиночества. И если даже я однажды заскучаю, думаю, что предпочту скуку страданию. Что за идиотизм! Как будто скука – не худшее из мучений. Если вернусь в Бель-Иль, стану вечной пленницей, и не только стен.
– Жюльетта…
Откуда нежность в его голосе? Я уеду, я не должна к нему привязываться. Мое место рядом с Луи, он мой муж до смертного часа. Он никогда не делал мне больно, мой Луи. За исключением той истории с малышкой Мадек. Измену я бы легко простила. Жозефина была такая кокетка, что не поддался бы разве что ангел. Но четырнадцатилетняя девочка, в моем доме, в моей постели… С тех пор мне больше не доверяли учениц. Из-за «маленьких слабостей» Луи. Не знаю, люблю ли я его, но несчастной себя не чувствую. Если любить – значит стареть вместе, нам скоро выдадут почетный диплом!
– Жюльетта…
Пусть Бабетта возвращается в Париж. Луи прекрасно обойдется без посторонней помощи, для него главное – чтобы никто не прикасался к часам. Он умеет варить суп, а поговорить может с растениями в саду. Язык цветов он знает. А если Пьер хочет, чтобы мы съехали, я найду для нас с Анной квартиру и найму Джульетту. Она любит малышку и наверняка согласится. Другие больше не будут решать за меня-и особенно Пьер, который всегда считал, что я для него недостаточно хороша… Я больше не позволю, чтобы мое счастье зависело от других.
Из дверей кафе-кондитерской до них долетает смех и шипение кофеварки.
– Давай зайдем, Жюльетта. Не будем же мы целый день изображать лунатиков. Можно угостить тебя капучино?
У стойки – одна молодежь. Надменная рыжеволосая красавица и два лощеных брюнета, готовых на все, чтобы заполучить этот лакомый кусочек свежей плоти. Появление Пьера и Жюльетты приостанавливает игру. Пьер что-то говорит по-итальянски, молодые люди сдвигаются, давая им место. Они даже улыбаются с видом снисходительно-веселого удивления.
Что я тут делаю, рядом с этой великолепной девицей, ухитрившейся закадрить двух парней одновременно?
– Ты красавица, Жюльетта.
Невероятно! Обращается ко мне, а думает наверняка об этой рыжей! Ненавижу пить стоя: ноги гудят, поясница разламывается. Луи ждет меня дома.
– Не представляешь, каким дураком я был в молодости. Видишь ту девушку с голым пупком? Виртуозная охотница за мужьями. Именно такая заманила меня в свои сети, когда ты не приехала в Венецию.
А я? Вышла бы я за первого встречного, будь ты со мной чуточку пообходительней?
Надеюсь, он не собирается обвинить меня в крушении своего брака! Я не могу нести ответственность за все горести мира.
– Не буду утверждать, что она сделала меня несчастным. Скажем так: нашим отношениям не хватало глубины, основательности. Все было слишком легким, поверхностным, как пена на твоем капучино. Мне было так скучно с Флорой, что я стал трудоголиком. Заведи мы детей, они видели бы меня только по праздникам. Я и ограничился ролью плохого мужа.
Я бы охотно согласилась на такого плохого мужа! Могла бы совершенствовать свою игру на пианино. Имела бы служанку, а может, и кухарку. Но главное – у меня было бы время на заботу о себе, о своих руках. А его жена, эта самая Флора, если и имела в жизни проблемы, так только потому, что у богатых свои причуды.
– Если бы ты приехала в Венецию… мы, возможно, поженились бы.
Он меня не любил. Он был отвратительно спесив и самодоволен. И счастлив, что женился на девушке своего круга. А мне могла достаться лишь роль субретки, которую тискают втихаря за спиной у супруги. Девушка из другого сословия, которой не место за столом почтенной мамаши Леблон.
– Наверное, мое письмо вышло нелепым. Кстати, ты мне на него не ответила. А я осилил его только с пятнадцатой попытки. Легче объявить войну, чем признаться в любви.
Письмо? Никакого письма я не получала. Не попадайся в ловушку. Ты не можешь сегодня поверить, что вся твоя жизнь сложилась бы иначе, сработай почта как положено. Или если бы моя мать не… Нет… Мама никогда бы такого не сделала. Да, она была суровой женщиной. Но честной. Дочь не должна лететь невесть куда по первому зову мужчины.
Письмо… Он, должно быть, что-то путает, ошибается. Старость не радость.
– Я не получала твоего письма.
– Быть того не может!
В его голосе гнев и молодой напор. Вот только спросить ему сегодня не с кого.
– Но даже если бы получила… Ты прекрасно знаешь, что ничего бы не вышло. Наши родители…
– Они упокоились с миром. Теперь мы свободны как ветер. И все-таки узнать, что ты так и не прочла тех строк…
– Я вышла замуж за Луи. Он был неплохим мужем. Хочу напомнить – я все еще замужем, так что «свободен как ветер» у нас только ты! Я возвращаюсь в четверг. Как и планировала.
Шикарная девица удаляется на высоченных каблуках, зазывно виляя попкой. Молодые люди переходят в разговоре на более спокойный тон. Барменша в белом фартуке, женщина средних лет с химической завивкой, обслуживает клиентов со всей серьезностью человека, который старательно делает свое маленькое дело, раз уж судьба не уготовила ему иного, более возвышенного, предназначения. Она на своем месте, думает Жюльетта. Приходит и уходит в одно и то же время, каждый день выполняет определенную работу, повелевает своей маленькой империей. А в конце месяца получает жалованье в награду за хорошую и честную службу. Наверное, именно этого мне в жизни и не хватало. Работы взамен бесконечной череды дней под крышей собственного дома.
– Я больше ничего не стану тебе писать. Я просто скажу то, что должен. Теперь я ни за что не доверю свои чувства тупым почтовым служащим.
– Значит, ты скоро вернешься в Бель-Иль? – спрашивает Жюльетта, укоряя себя за переполняющую душу надежду.
– Это будет зависеть от тебя, Жюльетта… Я наверняка покажусь тебе смешным, и ты мне откажешь. Но нам слишком много лет, надо поторопиться. Ты ведь знаешь, о чем я хочу тебя спросить, верно?
– Если бы знала, тебе не пришлось бы попусту тратить время и силы.
Пьер накрывает ладонью руку Жюльетты, которая нервно передвигает по оцинкованному прилавку белую сахарницу. Он подносит ее пальцы к губам, наслаждаясь мягкостью кожи. Жюльетта бросает испуганный взгляд на подавальщицу и молодых людей, но кому интересны изголодавшиеся по нежности старики? И она гладит Пьера по поредевшим волосам, ласкает его затылок, проводит пальцами по лицу. Впервые с далеких лет их юности она чувствует непреодолимое желание прикасаться к этому мужчине, целовать его. Неизбежность расставания заставляет ее действовать немедленно, отбросив в сторону все сомнения и осторожность. Она хочет человека, рядом с которым уже две недели живет как почтенная компаньонка, разглядев за чертами постаревшего лица ожившую надежду. Внезапно она ощущает себя двадцатилетней, по ее лону разливается жар, лицо разгорается румянцем. Она подносит руки к щекам, раздираемая смущением и восторгом. Ее сердцу тесно в груди, оно бьется слишком быстро и слишком сильно, грозя остановиться в любую минуту. Что толкает ее в объятия Пьера – страх потерять сознание или порыв чувств?