Текст книги "По следам неведомого"

Автор книги: Ариадна Громова

Соавторы: Виктор Комаров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

На этом дело и кончилось. Мы предложили индейцу за таинственное украшение хороший складной нож; он охотно согласился на обмен. По-видимому, он ничего не знал ни о каких небесных гостях, и колесико ценил (только как украшение. Мы внимательно рассмотрели его. Оно было сделано из такого твердого материала, что алмаз не оставлял на нем ни малейшего следа; в темноте оно слабо светилось. Сразу, не дожидаясь анализов, можно было понять, что перед нами опять какая-то необычная пластмасса.

Осборн был в восторге, да и все мы торжествовали. Но, в сущности, это была еще одна бесполезная находка. К воронке наверху и к стеклянным осколкам она, очевидно, не имела ни малейшего отношения. И по-прежнему нельзя было понять, как это от всей махины космического корабля могли остаться только стекловидный осколки. Мы снова поднялись в горы, снова обшарили всю котловину и местность вокруг нее; нам попадались только те же прозрачные бесцветные осколки, и все они были гораздо мельче того, что нашла Маша, Мы ходили в другие места, методически, по квадратам, оглядывая мало-мальски пригодные для посадки плоскогорья и ущелья в районе светящейся точки.

В конце концов и Осборн согласился, что здесь больше нечего сидеть и надо вернуться в Сант-Яго. Но он никак не хотел признать, что экспедиция опять потерпела неудачу и уверял, что все пойдет на лад.

Я помню наш последний вечер в низкой хижине, освещенной только огнем очага. Всем нам было тогда очень грустно, по Осборн не хотел поддаваться этому настроению и все время оживленно разговаривал. Мне оживление Осборна казалось искусственным, но слушать его было приятно и интересно.

– Южная Америка – материк тайн, – говорил он с мечтательной улыбкой, – это в своем роде удивительный край. С шестнадцатого века до наших дней люди непрерывно ищут здесь следы каких-то загадочных племен, какие-то сказочные сокровища. От легенды об Эльдорадо, сводившей с ума конквистадоров, до нашей экспедиции – люди исходят, в сущности, из одного: страна мало исследована, тут все может быть. И правда – ведь Южная Америка даже на карты в значительной своей части нанесена приблизительно. Многие горные местности, в том числе здешняя и гигантский бассейн Амазонки, исследованы очень мало. Вот в Перуанских Андах недавно открыли – именно открыли! во второй половине XX века! – неизвестное дотоле племя низкорослых индейцев, живущих на высоте 3500–4000 метров. Они там возделывают кукурузу, разводят скот, – словом, совершенно жизнеспособное племя, вроде шерпов, только никто о нем раньше не слыхал.

Мендоса, напряженно слушавший, сказал:

– Я уверен, что в горах есть и другие неизвестные племена. Тут ходят только через перевалы, а есть такие местности, куда европейцы и не заглядывали. И никто не знает, что там творится…

– Конечно, это так! – радостно подхватил Осборн. – Тем более, что и в местах, где были европейцы, все исследовано очень поверхностно и недостоверно. Много загадочного – в погибших культурах ацтеков, майя, инков. Каким образом эти царства достигли такого высокого развития среди окружающей первобытной дикости, при отсутствии сообщения с другими культурными народами? О, я уверен, если тут покопаться как следует, можно найти ключ к тайне Атлантиды я, возможно, к нашим поискам… Да и не только об этих предшественниках нашей цивилизации идет речь. Ведь так мало известно нам о современной Латинской Америке! Она заселена очень неровно, пятнами – это ареалы вокруг больших городов, на побережьях, а между ними – громадные пустоты. Даже дороги между заселенными местностями толком не проложены, потому что они экономически невыгодны, их постройка не окупится… А в бассейнах Амазонки, Ла-Платы и во многих горных местностях это вообще нельзя сделать. Железная дорога, по которой мы ехали в Сант-Яго, дальше пересекает главный хребет Анд; но она очень нужна Чили, и хоть стоила безумно дорого, все же вполне окупается. А в других местах…

– О сеньор Осборн, – снова вмешался Мендоса, – конечно, кто же будет строить эти дороги? Ведь на Амазонке живут очень дикие индейцы; зачем им дороги, они по рекам плавают. Или, вы думаете, этой вот деревне нужна дорога? Нет, им дорога не нужна. Сейчас они живут хоть бедно, но свободно; а если будет дорога, они станут рабами. Конечно, они этого не понимают, но…

– А вы очень цените свободу? – вдруг спросил Мак-Кинли, в упор глядя на Мендосу. – Я думал, вы больше интересуетесь деньгами!

– Деньги дают свободу! – торжественно и грустно возразил Мендоса. – Вот поэтому я люблю деньги. Но у меня мало денег и мало свободы…

– А сюда вы зачем пришли – тоже за… свободой? – настойчиво опросил Мак-Кинли.

Голос его звучал еще более резко и недружелюбно. Мендоса почувствовал это и поежился. Выручил его Осборн. Он не понял смысла этой короткой перепалки, потому что думал о своем.

– О, каждый ищет здесь то, о чем мечтает, – мягко сказал он. – Франсиско де Орельяна, Диего Альмагро и Гонсало Писарро в XVI веке искали золотого человека, El Dorado, и Священное озеро, дно которого покрыто золотом и драгоценностями. А в XX веке полковник Фосетт говорил, что поход Гонсало Писарро от Кито до Амазонки следует повторить. Вы знаете, как он говорил: «Искать придется примерно то же, ибо все время не прекращаются слухи, что во внутренних районах Южной Америки живет какое-то необыкновенное племя». Отправляясь в свое последнее путешествие в 1925 году, он был совершенно уверен, что сделает колоссальной важности открытие, которое потрясет весь мир. Но Фосетт думал, что там, в глубине материка, есть ключ к тайне исчезнувшей Атлантиды. А мы можем думать иначе – ведь у нас есть свои гипотезы и аргументы!

– А что произошло с Фосеттом? – спросил я. – Он, кажется, был убит?

– Этого никто не знает! В том-то и дело! Наоборот, есть предположение, что он живет среди того необыкновенного племени, которое искал…

– Почему? Бегство от цивилизации? – опросил я.

– О, зачем же ему было бежать от цивилизации? – возразил Осборн. – Он хотел обогатить нашу цивилизацию, а не бежать от нее. Нет, я не думаю, чтоб он остался там по доброй воле… Мало ли что могло случиться… Он ведь был там с сыном и с другом… может, им угрожала опасность… Но так или иначе, а тайна осталась тайной. И вот теперь мы тоже идем по следам Неведомого…

– Я хочу задать один очень важный вопрос вам, сеньор Осборн, и всем вообще, – вдруг сказал Мендоса. – Вот я знаю, что вы ищете следы Детей Солнца, которые прилетели к нам с неба. А зачем они вам, эти гости с Солнца? Зачем вам их искать?

– Ну, на это так сразу не ответишь, – медленно проговорил Осборн, с любопытством глядя на очень возбужденного Мендосу.

– Нет, нет, я понимаю. Вы ищете их сокровища, да?

– В известной мере это так… – начал было Осборн.

– А! – со вздохом облегчения перебил его Мендоса. – Я так и думал! А то мне было многое непонятно. Поэтому вы и говорили, что ваша экспедиция – все равно, что искатели Эльдорадо!

– О, я этого вовсе не говорил! – сказал удивленный Осборн. – Я хотел только сказать, что Южная Америка и сейчас почти так же мало исследована, как во времена конквистадоров… А цели у нас, конечно, совсем другие.

– Какие же могут быть другие цели? – упрямо возразил Мендоса. – Ну, может быть, вы ищете не золото и не драгоценные камни, а секрет могущества! Но это ведь все равно: власть, богатство, свобода! А иначе зачем вам так мучиться?

Лицо его разгорелось, губы подергивались. Мы переглянулись, Мак-Кинли свирепо нахмурился и что-то пробормотал.

– Вы не понимаете, сеньор Мендоса, – ответил Осборн. – Мы не ищем ни богатства, ни власти. Мы работаем для того, чтобы принести пользу науке… человечеству… Человечество не станет счастливей оттого, что получит еще кучу золота или драгоценностей.

– А отчего оно станет счастливей? Отчего? – с жаром спросил Мендоса. – О нет, не надо говорить мне неправду! Человек есть человек, и он ищет счастья. Вы тоже люди и вы тоже ищете счастья. Ну, так тогда и я… – и вдруг он снова осекся и замолчал.

– Послушайте, ведь если все будут искать счастья только для себя, то все будут всегда несчастливы, – сказал я. – В одиночку нельзя добиться счастья.

Мендоса непонимающе поглядел на меня.

– А кто же мне будет помогать? Человек сам отвечает за себя. Если он упадет, другие не будут его поднимать.

– Нет, вы ошибаетесь, – возразил я. – Настоящее счастье это счастье для всех, достойных его!

– Общего счастья не может быть! – решительно заявил Мендоса. – Люди ведь такие разные: как вы будете знать, кому что нужно? О, я слыхал о вашей стране, – понимающе добавил он, – но в Чили это невозможно, да и вообще в Южной Америке так нельзя жить. Тут другое небо, другой воздух, другие люди, уверяю вас! Если человек упал на равнине, ему все-таки можно помочь. А если он в горах катится в пропасть – что тогда делать? Руби веревку или сам пропадешь!

– Значит, вы никогда не ходили с настоящими альпинистами, – заметил я. – Так товарищи не поступают.

– Товарищи? О, я знаю, это ваше любимое слово! Но я ходил в горы. И со мной были настоящие альпинисты. Немец и швейцарец, Они были товарищи. Но, когда швейцарец стал падать, немец перерубил веревку и отполз от пропасти.

– Негодяй! – воскликнул я.

– О да, он был негодяй! – согласился Мендоса. – И он умер, как негодяй. Он хотел убить меня, потому что я… впрочем, об этом не надо говорить. Но я не знаю людей, которые смогли бы…

– Не перерезать веревку? – спросил я. – Вы думаете, что мы тоже поступили бы так, как немец?

– Вы только люди, – печально ответил Мендоса. – А люди боятся смерти и любят жизнь.

Я так подробно изложил этот разговор потому, что за ним сразу последовали интереснейшие события. На следующий же день Мендоса воочию увидел человека, который «не рубит веревку». И этим человеком оказалась Маша.

Мы спускались вниз по трудным, почти нехоженым тропам. Веревками мы не связывались, потому что здесь все-таки было какое-то подобие дороги. Существовали даже мостики через особенно глубокие и опасные ущелья. Мостики эти были ничуть не лучше гималайских; только тут – за недостатком дерева, что ли – их делали из кожи. Как по ним проходили носильщики с тяжелым грузом, я совершенно не понимаю. Но они шли, как гималайские горцы, и так же тащили груз, укрепив его на повязке, протянутой через лоб. И мы шли по шатким мостикам, то узким скалистым карнизам, по каменистым осыпям, опускаясь все ниже, в долины, к жизни.

Мендоса хорошо знал горы, хоть и не был настоящим тренированным альпинистом. И то, что с ним произошло, было случайностью, как он и сам впоследствии говорил. Мы обходили круто изогнутый выступ горы по узкому каменному карнизу. Шли мы, конечно, гуськом, но особых мер предосторожности не принимали: ведь даже носильщики с грузом умудрились здесь пройти, а нам, с легкими рюкзаками, и вовсе нетрудно было. Мы с Машей шли друг за другом и довольно оживленно, хоть и отрывочно, переговаривались. Впереди Маши шел Мендоса. Он прислушался к нашему разговору, слегка повернул к нам голову. И вдруг он пошатнулся, какое-то мгновение балансировал на краю пропасти, пытаясь удержаться, но не смог и, взмахнув руками, без крика, полетел вниз. Перед ним шел Лисовский, но он уже обогнул выступ и скрылся из виду. Шедший за мной Петя Веневцев вскрикнул от ужаса: он видел, что произошло. Мы замерли.

Вдруг я увидел, что Маша осторожно ложится на тропу, держа в руках виток тонкой капроновой веревки. Она заглянула вниз, в глубокое узкое ущелье, лежа вдоль тропы.

– Маша, что ты делаешь! – в ужасе прошептал я.

– Он там, Шура, – тихо и спокойно сказала она. – Он зацепился за выступ – и, кажется, жив. – Она начала обвязываться веревкой. – Опускайте меня, ты и Петя. А, вот и Мак-Кинли! Втроемто вы нас удержите? Вот не знаю, хватит ли веревки. Ну, держите!

– Маша, пусти, я полезу, – сказал я.

– Я легче вас всех, – решительно возразила Маша. – А сил у меня меньше, чтоб тянуть веревку. Давай, давай, некогда раздумывать!

Мы все трое легли на тропу и начали спускать Машу. Веревку мы надвязали, теперь ее должно было хватить. За поворотом показался Соловьев. Он быстро оценил ситуацию и тоже лег на тропу, схватив конец веревки у Пети Веневцева. Трудность состояла в том, что карниз был очень узок, у нас не было упора, чтоб тянуть, не было, за что зацепиться. К счастью, между мной и Петей по краю тропы тянулся выступ, вроде невысокого барьерчика. Я осторожно, стараясь не раскачивать веревку, отполз чуть-чуть назад и уперся в этот барьерчик. Все мы лежали боком к пропасти, тянуть было неудобно, я боялся, что под двойной тяжестью – Маши и чилийца – просто перекачусь в пропасть и потяну за собой остальных. Внизу, в темноте ущелья, я видел, как Маша, еле держась на выступе, обвязывает Мендосу веревкой, потом подносит к его губам походную фляжку, – значит, он жив. Потом я почувствовал легкое подергивание веревки – пора поднимать.

– Ну, давайте, товарищи, – сказал я и, откинувшись всем телом к стене, начал тянуть.

Ох, это были трудные минуты! Веревка до крови врезалась в руки, тело неудержимо скользило к краю пропасти, я снова отчаянными усилиями откидывался к каменной стене, упирался ногами в барьер и тянул, тянул, перехватывая веревку. Наконец, голова Маши показалась над краем тропы. Мы еще потянули, затем я обвязался веревкой и помог Маше выбраться на тропу. Потом Маша тоже легла на карниз, и мы все стали тащить Мендосу. Он был привязан к Маше короткой веревкой. Она нарочно так сделала, решив, что вместе им не выбраться на тропу, а поодиночке будет легче. Но зато Мендосе больше досталось, пока мы их поднимали: он порядком расшибся о скалы и был почти без сознания.

Мы лежали некоторое время, переводя дух. Потом Маша пощупала пульс Мендосы и снова поднесла к его губам флягу. Он глотнул немного коньяку и открыл глаза.

– Сеньорита, да вознаградит вас бог, – прошептал он. – У вас сердце орла, и вы спасли меня.

– Просто я оказалась ближе всех к вам, – серьезно ответила Маша и села, морщась от боли. – Каждый из нас сделал бы то же самое. Вот я не знаю, сможете ли вы идти по тропе?

– О, тут несколько шагов, я проползу, – более твердым голосом сказал Мендоса. – Дальше будет большая площадка.

Мы поднялись и пошли, только Мендосу и Машу продолжали страховать веревкой. Мендоса шел довольно бодро, хоть основательно прихрамывал. Но, дойдя до лагеря, разбитого невдалеке, за поворотом, он сразу ослабел и еле дополз до палатки.

– Ну, что с ним? – спросили мы Костю Лисовского, когда тот вылез из палатки.

– Ничего страшного. Ребро, как будто, поломано. В ноге, возможно, есть трещина в кости – я положил ее в лубок на всякий случай. Пока что дал ему снотворное – пусть до утра спит. И тебе, Маша, не мешало бы поспать. Давай-ка, я тебя перевяжу. Ух, и молодцы вы! На такой тропе двоих вытянуть!

– Да, джентльмены, – сказал Мак-Кинли, который все это время усердно счищал пыль со своей одежды, – все-таки напрасно мы не перерубили веревку. Он бы даже не удивился и не обиделся, как я понимаю.

«Действительно – какое совпадение! Надо же, чтоб на следующий же день после того разговора Мендосе пришлось пережить такое!» – подумал я.

Но события на этом не кончились. Утром Мендоса проснулся и выполз из палатки. Костя Лисовский, увидев его, замахал руками, показывая, чтоб он отправлялся обратно; но Мендоса уселся на солнышке и покачал головой – мол, не собирается он ложиться, не до того ему.

Я подошел к нему и сказал, что в его состоянии надо лежать, тем более, что предстоит еще нелегкий обратный путь. Мендоса ответил слабым голосом, стискивая зубы от боли:

– Поверьте, сеньор Алехандро, лежать я не могу. Моя совесть нечиста перед вами, и я хочу покаяться. Пусть бог мне простит!

– Да вы ложитесь, сеньор Мендоса, а я посижу возле вас, сказал я, смеясь; меня насмешило торжественное выражение исцарапанного лица Мендосы.

– Вы согласитесь называть меня по имени? – вдруг очень робко спросил Мендоса, поднимая на меня глаза.

Я почувствовал, что ему это почему-то важно, и сказал:

– Пожалуйста, сеньор Луис!

– Нет, просто Луис!

– Ну ладно! Тогда и вы зовите меня просто по имени, – ответил я; мне, признаться, все эти сеньоры и сэры порядком надоели за дорогу.

Мендоса обрадовался.

– Спасибо, Алехандро! – сказал он, схватил мою руку. Но тут же лицо его омрачилось. – Я только боюсь, что, узнав все, вы лишите меня своего доверия… Но все равно, я уже решил. Алехандро, прошу вас, позовите сюда ваших руководителей – я должен сказать нечто важное.

Я удивленно посмотрел на него, но он только кивнул головой и, устало закрыв глаза, прислонился к обломку скалы.

– Может быть, потом… – начал я.

– Нет, нет, Алехандро, дело срочное, я и так слишком долго молчал!

В голосе его звучала такая убежденность, что я, немного подумав, решил идти. В эту минуту Мендоса открыл глаза.

– Алехандро… сеньорита Мария – ваша невеста? О да, я знал это. У вас все девушки такие смелые?

– Все! – решительно заявил я, не зная, что ответить. Разве я знал до вчерашнего дня, что Маша способна на это? Ведь в Москве я ее чуть ли не трусихой считал…

Я привел Осборна, Соловьева и Мак-Кинли, и мы уселись около Мендосы. Мендоса оглядел нас всех, глубоко вздохнул и вдруг протянул нам что-то на раскрытой ладони.

Мы все дружно ахнули. Это была новая пластинка!

Мендоса молчал, печально улыбаясь. Осборн дрожащими руками бережно взял пластинку, и мы начали ее рассматривать.

Она была такая же серебристо-серая, как талисман Анга и по размеру тоже соответствовала ему. Только на ней не было ни схемы солнечной системы, ни географической карты; с обеих сторон ее покрывали мельчайшие значки, идущие сплошными рядами, без интервалов, – странные значки, похожие на отпечатки птичьих лапок (только по сравнению с такими птицами и колибри должна была казаться гигантом). Осборн в молитвенном экстазе смотрел на пластинку, и губы его беззвучно шевелились. Первым заговорил Мак-Кинли, как всегда резко и насмешливо:

– Ну-с, – сказал он, опять садясь на камень, – мы слушаем вас, сеньор Мендоса. Итак, откуда же у вас появилась эта интересная вещица? Фамильная драгоценность, не так ли? Материнское благословение?

Губы Мендосы дрогнули.

– Я знаю, – тихо сказал он, опустив глаза, – что вы вправе мне не доверять. Ведь я шел с вами и молчал! Но после того, как вы спасли мне жизнь…

– Да полно вам об этом! – грубовато, но уже добродушней перебил его шотландец. – Выкладывайте, как это к вам попало.

– Помните, я рассказывал о швейцарце и немце? Так вот, это они нашли. Я там с ними не был и ждал их внизу, но место знаю, могу найти. Они взяли оттуда еще много всяких удивительных вещей. Но все погибло…

Мендоса замолчал.

– Да рассказывайте же! – подбодрил его Мак-Кинли. – Как могло все погибнуть?

– Сначала швейцарец упал. Немец не стал его спасать. Он хотел один владеть тайной. Меня он сначала не боялся – я делал вид, что ничего не понимаю и ничем не интересуюсь. Даже когда он перерезал веревку, я ничего не сказал. Но он подсмотрел, что я прячу эту пластинку… я ее нашел в рюкзаке швейцарца. Немец все оттуда взял, а этой пластинки не заметил. И когда он это увидел, то понял, что я тоже владею частицей тайны и тоже хочу стать богатым и могущественным. И тогда он замыслил убить меня. Когда мы шли по такой же узкой тропе, как вчера, он хотел столкнуть меня в пропасть… Но я угадал его замысел и быстро упал на тропу, а он, размахнувшись, потерял равновесие и с криком полетел в пропасть. Быстрая река унесла его труп, и у меня не осталось ничего, кроме этой пластинки. Я надеялся, что в горы пойдет еще какая-нибудь экспедиция; я даже сам хотел снарядить экспедицию, но мне не везло: я никак не мог заработать достаточно денег!

– А вы ее показывали кому-нибудь, эту пластинку? – спросил Соловьев.

– Показывал? – с удивлением переспросил Мендоса. – О нет, конечно! Ведь это была моя тайна, моя надежда, моя мечта о свободе!

– Свобода – ведь это, по-вашему, деньги? Вы что же, думали – там сокровища лежат?

Мак-Кинли спросил это таким саркастическим тоном, что Мендоса нервно поежился.

– Конечно, я так думал, – упавшим голосом сказал он. Из-за чего же еще могут люди убивать друг друга?

– О, они всегда находили для этого достаточно причин! – меланхолически возразил Мак-Кинли.

– Но я думал, что они нашли сокровища… сокровища инков! Хотя я не видел ни у немца, ни у швейцарца никаких сокровищ. Я думал, что они взяли с собой только указания, как найти тайник…

– А что же вы видели у них? Пластинки или еще что-нибудь? – перебивая друг друга, спрашивали мы.

Мендоса закрыл глаза, вспоминая.

– Были пластинки… – сказал он. – Разные пластинки желтые, серые, синеватые. Были еще разные вещи, очень яркие и красивые. Было что-то вроде рамки для портрета…

Соловьев вынул из бумажника цветные фотографии.

– Вот такая? – спросил он, протягивая Мендосе снимок голубой рамки из гималайского храма.

Мендоса всмотрелся с изумлением.

– Да, похоже, очень похоже! Только у немца она была зеленая.

– Так вот что, сеньор Мендоса, – сказал Мак-Кинли. – Вы, насколько я понимаю, хотите нас проводить в это место. А далеко оно? Покажите на карте, хоть примерно.

Мендоса долго изучал карту, потом уверенно ткнул пальцем в место к северу от Аконкагуа. Мы задумались. Идти далеко и трудно, Мендоса болен.

– Ну, что же, как это ни неприятно, джентльмены, но придется нам шока вернуться в Сант-Яго, – резюмировал Мак-Кинли.