Текст книги "По следам неведомого"

Автор книги: Ариадна Громова

Соавторы: Виктор Комаров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)

Все это было очень верно и благоразумно. Я даже заколебался, – но потом вспомнил умоляющие глаза Анга и выбежал на улицу…

Скажу только, что синтомицин очень быстро помог… Нима была женщиной крепкой и уже на другой день встала, несмотря на то, что я уговаривал ее полежать. В доме Анга па меня глядели с обожанием, как на великого ламу. Милфорд пожимал плечами и говорил, что новичкам везет в игре.

Знал бы он, как пойдет дальше эта «игра»!

В мою честь устроили пир. Пригласили и Милфорда. Мы сидели в довольно просторной комнате, обставленной в общем на европейский лад. Над столом висела даже электрическая лампочка. Зато в одном из углов стояла статуэтка Будды, а рядом с ней – молитвенное колесо со священными надписями, молитвенные свечи, курения – словом, сплошная экзотика.

Собралось много соседей. Шерпы в Дарджилинге живут, в длинных строениях, похожих на общежития для семейных – общие кухни и уборные, что-то вроде коридорной системы. За столом сидели мужчины с косичками или коротко остриженные, смуглые, широкоплечие, белозубые, почти все в спортивных рубашках с застежками – «молниями», в беретах и брюках: все это они получили, участвуя в экспедициях. Женщины одевались по шерпским старинным обычаям – вокруг тела обернут кусок темной материи, а поверх него надет вязаный шерстяной передник в яркую поперечную полоску. Шерпы – народ очень добродушный, приветливый и веселый. Анг без устали переводил – то нам, то своим сородичам, – и в общем нам было интересно и хорошо.

У шерпов нет никаких религиозных ограничений в еде, им все можно есть (между прочим, это тоже ценное качество для проводника, постоянно работающего с европейцами). На столе стояло громадное блюдо картофеля, тушенного с мясом, овощами и пряностями, миска рису с острой подливкой. Но сначала все накинулись на мо-мо (нечто вроде нашего супа с пельменями) это любимое блюдо шерпов. Попробовали мы с Милфордом в этот день и шерпского пива. Называется оно – чанг и варится из риса или ячменя. В большие деревянные чаши положили закваску, потом долили горячей воды. Этот напиток нужно было тянуть через соломинку. Нам с Милфордом поставили отдельные чаши; остальные гости тянули по нескольку человек, из одной. Хозяин то и дело доливал горячей воды в чаши гостям. Не могу сказать, чтоб мне этот напиток особенно понравился, но, во всяком случае, он был довольно-таки крепким.

Шерпы тянули чанг, смеялись, пели, весело болтали. В окно заглядывали восковые цветы магнолии, светило щедрое и жаркое южное солнце.

Когда мы собрались уходить, Лакпа Чеди, муж Нимы, очень торжественно поблагодарил меня за спасение жены и сказал, что все его соплеменники будут особенно рады участвовать в экспедиции вместе с таким добрым человеком и великим врачом, как я. Когда Анг переводил эти слова, Милфорд тихонько ткнул меня в бок, и я чуть не расхохотался. Затем Лакпа Чеди так же торжественно преподнес мне кукри – большой кривой нож, вроде того, которым недавно напугал нашу компанию ревнивый муж. Рукоятка ножа была украшена серебром. Лакпа Чеди произнес речь о значении кукри в жизни здешних обитателей.

– Если тебя застигнет ночь в лесу, кукри поможет тебе срубить ветви, чтоб устроить шалаш или развести костер, говорил он. – Если ты будешь идти в горах, кукри прорубит тебе ступени во льду, и ты пройдешь по крутым склонам. Кукри ты можешь обрезать ногти на руках и можешь убить врага или хищного зверя… Пусть он спасет тебя от опасности, как ты силой своей мудрости спас мою жену… Туджи чей, сагиб! [1]1
  Благодарю, господин!


[Закрыть]

Его слова окончательно взвинтили окружающих. Со всех сторон раздавались крики «Туджи чей!», женщины плакали и обнимали Ниму.

Тут ко мне пробрался Анг и крепко сжал мою руку. Глаза его возбужденно блестели, он тяжело дышал. Мне показалось, что мальчик выпил лишнее. И действительно, когда он заговорил, язык не очень слушался его.

– Сагиб, я тоже хочу поблагодарить тебя. Только знаешь как? Никто так не может. Я принесу тебе счастье, сагиб. Я призову на тебя благословение богов…

Я засмеялся.

– Ты что же стал жрецом? Ламой?

– Я не лама, сагиб, – азартно ответил Анг, – но у меня есть то, чего нет даже у Великого Ламы.

Он увел меня во двор и там с очень торжественным видом достал из-за пазухи большой амулет на тонкой золотой цепочке.

– Я дам тебе его на одну ночь, сагиб! – прошептал он с благоговейным и мечтательным видом. – Кто проведет ночь с амулетом на шее, на того снизойдет милость богов. Только его нельзя открывать, иначе боги будут гневаться… Ты его не откроешь, сагиб, правда?

Я обещал не открывать амулет, повертел его в руках и сунул было в карман.

– Нет, нет, сагиб, это нужно носить на груди! – взволнованно воскликнул мальчик.

Я, слегка поморщившись, надел цепочку на шею. Амулет был неудобный – большой, плоский, остроугольный и твердый, – да и вообще мне не хотелось разгуливать с золотой цепочкой на шее. Я решил, что сниму амулет немедленно, как только распрощаюсь с Ангом.

Но сейчас мне не хотелось огорчать мальчишку: он был очень счастлив, что сделал сагибу такой ценный подарок! Ему все же показалось, что этого мало, и он добавил:

– А я везде буду ходить с тобой и все тебе показывать. Куда скажешь, туда и пойду.

– Я скажу, Анг, что сейчас тебе не мешает пойти поспать немного, – я старался обратить все в шутку, но, увидев, что Анг огорчился, поблагодарил его: – Туджи чей, Анг!

Это его очень обрадовало. Он стоял в саду у дома и долго смотрел мне вслед.

Домой я вернулся совершенно мокрый. Я убежден, что пить спиртное в таком климате нельзя. Рубашка прилипла к спине, пот прямо-таки струился по лбу. Я немедленно разделся и полез в ванну. Милфорд, более привычный и к алкоголю, и к здешнему климату, умылся, обтерся до пояса мокрым полотенцем и, насвистывая, вышел из ванной.

Когда я вернулся в комнаты, Милфорд сидел у стола и что-то внимательно разглядывал.

– Монти, что вы наделали! – воскликнул я, увидев, что он безжалостно распотрошил амулет Анга.

Милфорд посмотрел на меня отсутствующим взглядом.

– Стойте, бэби, тут дела серьезные. Где вы достали эту штуку?

Я рассказал. Милфорд слушал меня очень внимательно.

– Ну, вот что, друг мой, – сказал он серьезно, – мне кажется, что вам повезло с этими пилюлями от желудочных заболеваний больше, чем кто-нибудь мог себе представить. Этот талисман – какая-то большая сенсация, поверьте моему нюху. Да вы сами посмотрите. Таких амулетов нигде не бывает, можете мне поверить.

Амулет Анга и вправду выглядел необычно – даже на мой неопытный взгляд. У него были две оболочки – кожаная с золотым тиснением и под ней другая, из плотного желтого шелка, на котором тушью была нарисована священная формула буддистов «Ом мани падме хум!» Слова эти, означающие «О, сокровище в цветке лотоса!» (это относится к Будде, рожденному в цветке лотоса), встречаются в Гималаях на каждом шагу. Я уже успел привыкнуть к ломаным угловатым знакам санскрита, на котором пишется эта формула, и поэтому все свое внимание обратил на содержимое амулета.

Это была очень тонкая четырехугольная металлическая пластинка размером примерно 7?10 сантиметров. Я повертел ее в руках, стараясь угадать, что это за металл – очень легкий, с тускло-серебристым блеском, негибкий. Стальная пластинка такой толщины сгибалась бы под нажимом.

Я сел на подоконник и начал разглядывать пластинку. С одной стороны на ней были какие-то непонятные знаки, с другой – не то рисунок, не то чертеж. Я долго вертел в руках пластинку, поворачивая рисунок то так, то этак, но все равно ничего не понял. В пластинке были глубоко вырезаны тонкие линий концентрических кругов. В центре находилось вдавленное пятнышко величиной с горошину. Такие же вдавленные пятнышки различных, но гораздо меньших размеров имелись на каждом круге. Иногда вокруг них были очерчены свои круги опять-таки гораздо меньших размеров.

В конце концов у меня зарябило в глазах – так я пристально рассматривал этот чертеж. Он мне все время что-то смутно напоминал. Но не хотелось думать – голова отяжелела, должно быть, от чанга. Под окном цвели белыми трубчатыми цветами высокие кусты древовидного дурмана. От них шел странный, приторно сладкий запах. Я часто потом вспоминал густо-синее небо Дарджилинга и одуряющий запах белых цветов под окном. Ведь то был переломный час в моей жизни, хоть тогда я и не понимал этого.

Я протянул пластинку Милфорду и покачал головой.

– Пластинка действительно странная, – сказал я. – Металл какой-то удивительный. И что тут начерчено, я тоже не могу сообразить. Но не понимаю, почему это вас так взволновало, Монти. Меня гораздо больше волнует то, что вы раскрыли этот талисман. Ведь я же дал обещание Ангу…

– Да оставьте вы Анга, ничего с ним не случится! – грубовато прервал меня Милфорд. – Неужели вас не удивляет, что неграмотные шерпы считают родовым талисманом пластинку, на которой так удивительно точно вычерчен план солнечной системы?

Я даже покраснел от стыда. Ну, конечно, это солнечная система! Пути планет вокруг Солнца и пути спутников вокруг планет – вот что такое эти круги и вдавленные пятнышки! Но все равно я ничего не понимал. Что за сенсацию имеет в виду Милфорд? Уж не собирается ли он доказывать, что шерпы в прошлом обладали высокой культурой? Это же не доказательство, – пластинка, наверное, попала к ним извне.

– Конечно, извне! – нетерпеливо и насмешливо сказал Милфорд. – Весь вопрос в том – откуда! Надо расспросить Анга, откуда у него эта пластинка.

– Монти, не надо расспрашивать Анга! – взмолился я. – Наоборот, надо скрыть от него, что мы видели пластинку… Я же обещал ему…

– Вы обещали, а я нет! – возразил Милфорд. – Я ничего и не знал. И мы все равно уже не сможем запаковать эту пластинку по-прежнему.

Я повертел в руках оболочки амулета и вынужден был признать, что Милфорд прав. Где мы достанем такие нитки, которыми он был зашит, кто сумеет повторить такие своеобразные стежки, которые сохранились кое-где…

– И вообще, Алек, – добавил Милфорд, без малейшего сочувствия наблюдавший за моими попытками уложить все по прежнему, – дело серьезное, и к черту сантименты! Я сам поговорю с Ангом, и вас сумею выгородить – вы ведь, действительно, ни в чем не виноваты.

К вечеру пришел Анг. Милфорд усадил его и рассказал, что случилось. Когда Анг понял, что амулет открыт, глаза его закатились под лоб, он сполз со стула и с глухим стоном ничком повалился на пол.

– Смерть… Черная Смерть… – бормотал он и стонал от ужаса.

– Ах, Монти, дернуло же вас трогать этот талисман! – сказал я в отчаянии.

– Глупости! – возразил решительно Милфорд. – Я его сейчас успокою.

Он налил четверть стакана коньяку и заставил Анга подняться.

– Пей! – приказал он. – Сразу пей, залпом! Иначе плохо будет!

Анг почти бессознательно, с полузакрытыми глазами, проглотил коньяк и задохнулся.

Он дышал, как рыба на берегу, и мотал головой. Потом в глазах его появилось более осмысленное выражение.

– Жидкий огонь, – убежденно сказал он, указывая на стакан.

Коньяк начал действовать сразу, Анг несколько успокоился и приободрился. Но в глазах его таился страх, и губы подергивались.

– Послушай, Анг, мы не виноваты, а ты – тем более. Чего ты боишься? – начал было я.

– Пусть никто не виноват, – угрюмо и почти спокойно проговорил Анг. – Но я выдал тайну Сынов Неба, и теперь мы все погибнем.

Милфорд даже вздрогнул, когда Анг упомянул о Сынах Неба.

– Подожди, Анг, расскажи нам об этом талисмане, – властно сказал он. – Если мы все будем знать, то, наверное, сможем тебе помочь. И вообще я не ожидал, что ты, такой умный парень, будешь волноваться из-за пустяков. Разве ты всерьез веришь в талисманы?

Анг ответил, что он, действительно, не очень верит в талисманы. Вот, например, Нима носит медальон с обрезками ногтей Великого Ламы. Это очень сильный талисман. Однако от смерти ее спасли не ногти ламы, а европейские лекарства. Так что он, Анг, не полагается на талисманы, а старается сам делать так, чтоб все было хорошо. Но пластинка, которую он дал мне – дело особое. Этот талисман достался Ангу от отца, а тому – от деда и так далее. Он очень-очень давно в семье и передается, по шерпскому обычаю, младшему в роде. Это очень святая вещь, и даже Нима не знает, что это такой великий талисман, – не знает, что он значит… Тут Анг запнулся и, что называется, прикусил себе язык. Дальше из него каждое слово приходилось клещами тянуть. В конце концов Милфорд заставил Анга выпить еще большой бокал крепкого ликера. Ангу так понравился сладкий, душистый напиток, что он выпил все до дна и сразу захмелел. Заметив, что я нахмурился, Милфорд сказал:

– Не дурите, бэби, цель тут вполне оправдывает средства. И никому от этого хуже не будет.

Анг слегка раскачивался, сидя на корточках. Глаза его затуманились, лицо покрыл темный румянец.

– Нравится? Хочешь еще? – спросил Милфорд.

– Не надо, – мечтательно посмеиваясь, сказал Анг. – Я знаю, сагиб, зачем ты даешь мне эту кровь цветов…

Мы с Милфордом засмеялись услышав поэтическое определение, на наш взгляд, мало подходившее к приторному ликеру.

– Я скажу, я скажу все, что знаю… – говорил Анг, раскачиваясь. – Но только это тайна, большая тайна, и это очень опасно, это Черная Смерть во тьме…

Мы тогда, конечно, подумали, что Анг говорит о нарушении священного обета и мести богов, – и только впоследствии узнали, какой реальный и неожиданный смысл имеют слова об опасности, передававшиеся в шерпскои семье из поколения в поколение.

Вот что рассказал нам Анг.

Когда-то, очень-очень давно, на Землю сошли Сыны Неба. Они слетели с небес в огне и громе, от которого колебались горы. Там, где прикоснулся к Земле их корабль, начал бить могучий источник и потекла новая река. На этом месте воздвигли храм. Он и сейчас стоит над источником и в нем хранятся святыни небес. Эта пластинка-талисман – тоже оттуда. Она была дана одному из предков Анга в награду за услугу, которую он оказал Сыну Неба. Но когда все это случилось и что это была за услуга, Анг не знал. Он думал, что его предок либо проводил куда-нибудь Сына Неба, либо спас его от гибели в горах, – а, может быть, и то, и другое: мальчишка был, как видно, убежден, что все его предки были альпинистами-проводниками.

– А где стоит этот храм? – спросил Милфорд.

– Не знаю. Этого никто не знает. Туда нельзя пройти, там Черная Смерть, – убежденно ответил Анг.

– Что это за Черная Смерть? Что тебе говорили об этой смерти? – настойчиво расспрашивал Милфорд.

Анг забормотал на шерпском языке. Потом сказал, что Черная Смерть посылается Сынами Неба и что люди не могут ничего знать о ней. Они умирают, сами не зная от чего. И тут Анг проговорился, что отец его тоже нарушил обет. Что поэтому он и погиб.

– Анг, ты же говорил, что он погиб в горах! – Милфорд уцепился за эту оплошность. Но Анг снова замкнулся.

– Да, в горах, сагиб, – угрюмо сказал он и отвернулся.

– А храм – тоже в горах? – допытывался Милфорд.

– Не знаю… Я там не был… там никто не был…

– А отец? Откуда ты знаешь, что он нарушил обет? И как он его нарушил? Пошел в храм?

Анг вдруг решился.

– Да, он пошел в храм! – с мужеством отчаяния вскрикнул он. – И боги его убили! Он знал, что умрет, поэтому и отдал мне талисман. А теперь и меня убьют боги, я выдал их тайну. И вас убьют…

Смуглое лицо его исказилось и посерело. Милфорд скорчил страдальческую мину.

– Постой, Анг, за что же тебе будут мстить боги? – деланно бодрым голосом спросил он. – Ты в храм не ходил. А мы тем более…

– Можно не ходить в храм, и все-таки боги накажут предателя, – уже спокойно сказал Анг. – Отец тоже был только около храма. А сагиб, которого он провожал, пошел внутрь – и не вернулся… Туда нельзя ходить, я говорю правду…

Больше мы ничего от Анга в тот день не добились, да и потом он отказывался говорить о талисмане, – видимо, всерьез страдал, ожидая мести богов. Но, как вы понимаете, он уже сказал более чем достаточно для того, чтоб раззадорить нас.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Вообще-то, если б не Милфорд, я бы все же оставил в покое и Анга, и талисман. Не то, чтоб я не верил Ангу, – мне было ясно, что какая-то тайна существует, что есть где-то в горах загадочный храм… Ведь Гималаи – страна тайн, тут любое место овеяно легендой, и на вершинах высочайших гор, по местным поверьям, обитают боги. Тенсинг и Хиллари не встретили никаких богов на вершине Джомолунгмы, и боги не отомстили смельчакам за вторжение в их обитель. Но кто знает, – думал я, может, Сыны Неба, с которыми имели дела предки Анга, все же более реальны, чем боги ледяных вершин? Да и талисман Анга был загадочен до крайности… Но все же, повторяю, я бы, вероятно, удовольствовался тем, что привез эту таинственную пластинку в Москву и там постарался бы выяснить о ней все, что возможно. В конце-то концов, я приехал в Гималаи с определенным заданием – дать серию корреспонденции для комсомольской газеты – и просто не счел бы возможным разгадывать загадки, от которых приходят в ужас местные жители. Но Милфорд отнесся к этому делу совсем иначе. Правда, он в этих местах чувствовал себя более привычно и свободно, чем я. Может быть, это и подхлестывало его. Так вот, Милфорд начал с невероятной энергией доискиваться, где находится храм, о котором говорил Анг. Убедившись, что из мальчишки больше ничего не вытянешь, он взялся за других шерпов.

Мы сначала думали, что отец Анга погиб где-то возле храма. Но, оказалось, – это было не так. Да Мингма – так звали его – упал в глубокую трещину ледника, и тело его найти не удалось. Случилось это на знаменитом ледопаде Кхумбу, возле Западного цирка – в тех местах, где проходила в 1953 году экспедиция Ханта, в составе которой были Тенсинг и Хиллари…

Милфорд говорил с шерпами-участниками экспедиции, в которой был Да Мингма. Они все в один голос утверждали, что в тех местах никаких храмов никогда не было и быть не может. Да и приметы не совпадали, – ведь загадочный храм, но словам легенды, стоит над источником, рождающим реку, – а какие же источники на ледопаде Кхумбу, среди вечных льдов? Единственное, что удалось установить из этих расспросов – это то, что Да Мингма, опытный проводник, получивший почетное звание «тигра» (на медали, которой Королевское географическое общество в Лондоне награждает лучших альпинистов, изображена голова тигра), присоединился к экспедиции в очень подавленном состоянии.

– Он всегда был веселый, бодрый человек. Не знаю, что с ним случилось, – недоумевал один из шерпов.

– Я думаю, Да Мингма был болен. Он напрасно пошел в горы, – сказал другой.

Милфорд осторожно наводил своих собеседников на разговор о талисмане, тайне, нарушении обета. Но, видимо, они либо ничего не знали, либо не понимали, чего хочет сагиб, – а задавать прямые вопросы Милфорд не решался. В общем, походило на то, что опасная тайна и впрямь принадлежала только семье Анга. Возможно, отец Анга, только что переживший какое-то сильное потрясение, пошел в экспедицию, в плохом состоянии, и это послужило причиной его гибели. Так думали мы с Милфордом; мы ведь тогда не знали, что дело было не только в психической травме.

После этой неудачи Милфорд стал ревностно разузнавать, что происходило с отцом Анга перед последней экспедицией: куда он ходил, с кем, кто еще был в экспедиции. Но и сестра Анга, и муж ее, и соседи, и друзья Да Мингмы уверяли нас, что ровно ничего об этом не знают. Мы строили всякие предположения о том, почему шерпы не хотят говорить. Возможно, думали мы, что загадочный сагиб, которого сопровождал Да Мингма, не имел разрешения на въезд в Непал. А возможно, что и сам шерп, боясь разглашения тайны храма, всячески конспирировал свой поход. Когда же его спутник-европеец погиб в таинственном храме, то у шерпа появились очень веские дополнительные причины молчать обо всей этой истории. Но, как бы там ни было, а только и по этой линии нам (вернее, Милфорду) ничего узнать не удалось.

Но Милфорд и слышать не хотел о прекращении поисков. Он за эти дни похудел, взгляд его ярких голубых глаз сделался каким-то отсутствующим; видно было, что он весь поглощен этим загадочным делом.

Я сейчас не могу вспомнить, почему мы задержались в Дарджилинге дольше, чем вначале предполагали. Кажется, заболел организатор экспедиции в горы. Милфорд все эти дни носился по Дарджилингу, как одержимый, и ни о чем другом, кроме храма и талисмана, говорить не мог. Я иной раз искренно жалел, что мне попалась эта пластинка.

Однажды вечером Милфорд так долго не приходил домой, что я начал беспокоиться. Вдруг он явился усталый и торжествующий.

– Кажется, я нашел, Алек! Утром идем смотреть этот загадочный храм. Все приметы сходятся. Давайте ложиться – нас разбудят на рассвете, идти далеко. И приготовьте одежду потеплее – в горах холодно.

Больше я от него ничего не добился, – он так устал, что бросился на койку, едва успев раздеться, и тут же заснул…

Мы отправились в путь очень рано; цветы дурмана фосфоресцировали в предрассветной темноте. Но как только мы выбрались из города, начало светать и удивительно быстро наступило утро. Гора Кангченджунга, «пять священных сокровищ снегов», заиграла переливами красно-розовых оттенков неземной чистоты и свежести. Но дорога, по которой мы шли, еще пряталась в густой тени гор.

Мы направлялись к северу от Дарджилинга, к проходу, ведущему в Тибет.

Нас окружал густой лес, кое-где перемежающийся чайными плантациями с молодыми кустами, прикрытыми от солнца ветвями папоротника. Меня эти плантации немного злили – они портили могучую и дикую красоту этих мест. Дорога уходила все выше в горы, петляя среди дубов, лавров, сикомор и магнолий. Мохнатые, обросшие лианами и мхом, эти деревья достигали головокружительной высоты, словно колонны гигантского здания. Розоватые и золотисто-белые орхидеи свешивались с ветвей, ползли по стволам. Внизу, под деревьями, пышно разрастались огромные папоротники, а среди них пылали рододендроны всех оттенков – желтые, розовые, малиновые, кремовые, белые – и высились пламенеющие, как заря, сассифраги. На открытых местах, в густой высокой траве сияли темно-красные и розовые примулы.

Наш проводник, не знакомый мне туземец из племени бхотиев, молча шагал впереди. Милфорд сначала шел полусонный и молчал, но теперь оживился, был очень весел, говорлив. Я слушал его, как всегда, с интересом, хоть и несколько рассеянно, – слишком уж занимал мои мысли загадочный храм, ожидавший нас в конце пути.

– Слава часто достается не по заслугам, Алек, – говорил Милфорд. – Возьмем хотя бы Эверест. Почему эту великую вершину окрестили именем сэра Эвереста? Он ведь даже не знал толком, как выглядит эта вершина. Даже высоту ее не он вычислил. Просто – когда он был начальником Геодезической службы Индии, начали измерять – на бумаге, тригонометрическим путем – высоту гималайских пиков. И вот, пожалуйста, высочайшая точка Земли получает имя ничем не примечательного английского чиновника. Вариант истории с Америго Веспуччи как известно, его именем назвали Америку, хоть он ее не открывал… Так вот и мы с вами – если откроем что-нибудь, все равно припишут другим.

Проводник свернул с дороги, уступая место веренице повозок, запряженных яками, и мы некоторое время шли по еле заметной лесной тропинке, вьющейся неподалеку от дороги. Мне показалось, что мы вступили в какое-то заколдованное царство. Как только затихло громыхание повозок, нас обступила тишина, – удивительная, неестественная тишина. Наши русские леса шумят, как морские волны, шелестят, шепчутся, – они, точно живые, отвечают на каждый твой шаг треском веток, трепетом листьев, порханием птиц. А здесь – сумрачное безмолвие, неподвижный воздух. Ноги ступают по плотному мягкому слою мха и опавших листьев. Контуры деревьев стушеваны – все укрыто мхом. Но и мох ничуть не похож на северный – он необыкновенно пышен и красив. Пушистый, зеленовато-коричневый, он обвивает стволы деревьев, узорчатыми гирляндами свисает с ветвей. Идешь по мягкому пружинящему ковру – и не слышишь своих шагов; бесшумно раздвигаются перед тобой гигантские папоротники; деревья не похожи на деревья, птиц не видно… Того и жди, что где-то за этими странными мохнатыми колоннами и узорными гирляндами возникнет сказочный замок. Но нет никаких замков, и только там и здесь виднеются сквозь зеленый туман громадные цветы.

Наконец, впереди посветлело, мы опять свернули на проезжую дорогу и прищурились от яркого света.

За поворотом слоны корчевали лес под чайные плантации. Это было до того интересное зрелище, что я даже не очень горевал о гибнущих деревьях. Могучие умные животные действовали, как живые машины; люди на их спинах казались букашками. Мимо нас прошла крупная темно-серая слониха, волоча хоботом ствол дерева. Из-под ее брюха вдруг выскочил слоненок, совсем маленький. Он смешно скакнул, загалопировал возле матери, вертя крохотным хвостиком. Потом, задрав хобот, с писком выпустил воздух.

– Слушайте, Монти, нам далеко? – спросил я, налюбовавшись слоненком. Впопыхах обувшись утром, я теперь стер ногу, и она изрядно побаливала.

– Он говорит, – четыре часа ходу от Дарджилинга, – Милфорд кивнул на проводника. – Мы идем всего два часа. Наберитесь терпения.

Навстречу нам шло семейство горцев лептха. Впереди шагал мужчина с высокой плетеной корзиной за плечами – нес он корзину, по горному обычаю укрепив ее на широкой повязке, охватывающей лоб: так легче, ремни не давят грудь и плечи, не мешают дышать. Так ходят и проводники в горах. За ним шла женщина в полосатой кофте и пестрой юбке, повязанная платком, – тоже с корзиной за плечами, – и растрепанная девочка, тащившая высокий выдолбленный ствол бамбука – в таких оригинальных сосудах здесь носят воду и вообще жидкости. Рядом с ними бежала маленькая, очень мохнатая, серая с белым собачка. Все они направлялись на базар в Дарджилинг.

Дорога сузилась и привела нас к глубокому ущелью, на дне которого ревела река, обдавая пеной торчащие из воды черные камни. Через ущелье были перекинуты четыре бамбуковые жерди, ничем, казалось, не скрепленные, без перил, шаткие и скользкие. Честно говоря, мне стало не по себе: ведь тут упадешь – костей не соберешь. Но Милфорд решительно двинулся через этот чертов мост и вскоре оказался на том берегу. Делать было нечего – я слегка прижмурил глаза, прикусил губы и почти бегом перебежал на ту сторону. Я думал, что меня похвалят за быстроту, но никто не сказал ни слова – будто я прошел по асфальтированному тротуару.

Мы вышли из лесу и остановились передохнуть. Чуть пониже виднелась деревня; террасы на горных склонах были распаханы и засеяны хлопком, кардамоном, засажены овощами. Пашут здесь примитивным плугом, в который впрягают быков, а то и просто вскапывают землю мотыгами. Разводят овец, свиней, коз, коров; есть и домашняя птица. Но в общем, я видел, народ живет небогато среди этой райской природы.

Проводник показал рукой вперед – там, среди густых зарослей, виднелось приземистое здание буддийской кумирни.

– Видите, Алек? – шепотом спросил Милфорд, крепко схватив меня за руку. – Вот мы и пришли!

Мы пробирались по узкой тропинке, вьющейся среди зарослей. Храм исчез за поворотом скалы. Где-то поблизости журчала вода.

– Слышите? Вот и источник; он впадает в ту реку, которую мы переходили, – слегка задыхаясь от волнения, говорил Милфорд.

Признаться, я немного недоумевал: вот эта дорога среди цветущих кустов и ведет к тому загадочному месту, куда «никто не ходит»? Но ведь тут поблизости – селение; да и дорога протоптана прочно. Видно, не всех убивают Сыны Неба, – может, они и нас не тронут?

Но все же и у меня сильней забилось сердце, когда мы вынырнули из зарослей и стали перед храмом. Милфорд, я думаю, в эту минуту волновался еще больше меня.

– Вот смотрите, Алек, – зашептал он. – Почему-то он красный, а ведь буддийские храмы обычно – белые. Колонн нет, а у тибетцев обычно – колонны… И, – видите, видите! – на стене изображено солнце! И источник действительно бьет из скалы.

Он сказал что-то нашему проводнику, и тот пошел к храму. Сейчас же откинулась плотная завеса из порыжелой грубой ткани, закрывавшая вход в храм, и из густой темноты выступила сухощавая фигура ламы в традиционном темно-красном одеянии с обнаженными руками. Мы стояли очень близко и видели его морщинистое желтое лицо с узкими колючими черными глазами. Лама перебирал янтарные четки и шевелил синими вялыми губами. Грязен он был ужасающе – рядовые ламы никогда не моются, да и вообще здесь считают, что грязь предохраняет от болезней.

Проводник почтительно заговорил с ним. Лама молча выслушал, безразлично повел раскосыми глазами в нашу сторону и, подумав, что-то тихо ответил. Проводник опять начал объясняться с ним, – лама, видимо, не соглашался.

– Он нас не пустит в храм, – сказал я Милфорду.

– Пусть попробует! – почти угрожающим тоном ответил тот, но, поняв, что мне это не по душе, рассеянно улыбнулся и успокоил меня: – Не волнуйтесь, я его не трону. Я просто предложу ему денег.

Милфорд и тут оказался прав. Несговорчивый лама, увидев деньги, тотчас пустил нас в храм. Только сказал, что будет сам провожать нас и освещать дорогу факелом, чтоб мы не пускали в ход электрических фонариков.

Мы с Милфордом переглянулись. Значит, здесь был по крайней мере один европеец!

– Уж не этот ли господин и прикончил его? – шепнул Милфорд, имея в виду спутника отца Анга. – Будьте начеку, Алек, дело нешуточное.

– Меня удивляет, почему проводник наш ведет себя так спокойно, – тоже шепотом ответил я. – Если это такое проклятое место…

– Д-да… – Милфорд в раздумье покачал головой. – Впрочем, может быть, он не знает… он сказал мне, что сам видел над источником храм с изображением солнца и что построен этот храм в память о приходе на Землю Сынов Неба. Приметы совпадают, не правда ли? Ну, посмотрим…

Лама подал знак, и мы вошли в храм. Сразу начался спуск по крутым, вырубленным в скале ступеням. Мы ждали какой-то грозной, таинственной опасности, не пока что все наши усилия сосредоточились на том, чтоб не упасть. Ступеньки были так обильно залиты топленым коровьим маслом – елеем буддистов, что ходить по этой лестнице было опасно для жизни.

– Может, тот самый сагиб здесь и свернул себе шею? – почти всерьез предположил Милфорд.

Лестница кончилась, но скользко было по-прежнему. Мы медленно продвигались вперед по темному узкому коридору. В красноватом неровном свете факела, который нес впереди лама, подняв его над головой, мелькали фантастически страшные изображения чудовищ, духов, красочные эмблемы счастья. Запах прогорклого масла душил нас. Сколько этого масла сгорает в светильнях, сколько проливается на каменные полы буддийских храмов – трудно даже подсчитать?