Текст книги "Цитадель"

Автор книги: Арчибальд Кронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Эберло, насколько он успел его рассмотреть, понравился ему. Город был расположен на самом краю Джеслейской долины, то есть не столько в долине, сколько над ней. Благодаря такому высокому местоположению, воздух здесь был здоровый, живительный. Город был больше Блэнелли – Эндрю решил, что в нем должно быть тысяч двадцать жителей, – и весь он, со своими красивыми улицами и магазинами, двумя кинематографами и тем простором, который создавали зеленевшие вокруг поля, казался Эндрю настоящим раем после знойной духоты и тесноты Пенеллийского ущелья.

«Но мне ни за что не достанется это место, – волновался он, шагая взад и вперед. – Никогда, никогда, никогда. Нет, не может быть, чтобы мне так повезло!»

Все другие кандидаты, как ему казалось, имели гораздо больше шансов на успех, – они были так хорошо одеты, держали себя так уверенно. В особенности доктор Эдвардс. Он просто излучал уверенность. Эндрю чувствовал, что ему ненавистен этот Эдвардс, упитанный, цветущий мужчина средних лет, который только что, в общем разговоре у входа, откровенно сообщил, что он продал свою практику в долине, чтобы занять это место врача в Эберло. «Черт бы его побрал! – злился в душе Эндрю. – Он, видно, вполне уверен, что это место за ним, иначе он, конечно, не продал бы прежнего».

Взад и вперед, взад и вперед, опустив голову, заложив руки в карманы. Что подумает Кристин, если и тут у него ничего не выйдет? Она должна была вернуться в Блэнелли либо сегодня, либо завтра – в письме она не указывала точно дня. Школа на Бэнк-стрит открывается в будущий понедельник. Хотя в письме к ней он и словом не обмолвился о месте в Эберло, но если он его не получит, то при встрече будет мрачен или, что еще хуже, искусственно весел, и это как раз тогда, когда больше всего на свете ему хочется произвести на нее хорошее впечатление, заслужить ее спокойную, дружескую, радостно-волнующую улыбку.

Четыре часа. Наконец-то! В то время как Эндрю направился ко входу, красивый автомобиль бесшумно проехал по улице и остановился у подъезда. С заднего сиденья встал невысокий щеголеватый мужчина, оглядел кандидатов с беглой улыбкой – любезной, но небрежно-самоуверенной. Перед тем как подняться на крыльцо, он узнал Эдвардса и мельком поздоровался с ним.

– А, Эдвардс, здорово! – Затем, понизив голос: – Думаю, все будет в порядке.

– Спасибо, очень вам благодарен, доктор Луэллин, – шепнул Эдвардс едва слышно, с трепетным почтением.

«Ну, значит, кончено!» – сказал себе с горечью Эндрю.

Приемная наверху, маленькая, бедно обставленная, с кислым запахом, находилась в конце короткого коридора, который вел в комнату комитета. Эндрю вызвали туда третьим по счету. Он вошел в большую комнату комитета с чувством упрямого ожесточения. Если место уже заранее обещано, так не стоит и любезничать с ними, все равно его не получишь. Он с безрадостным видом сел на предложенный ему стул.

В комнате находилось человек тридцать шахтеров. Все сидели, курили и смотрели на него с бесцеремонным любопытством, в котором не было, однако, ничего неприязненного. За маленьким столом сбоку сидел бледный, тихий человек с умным и выразительным лицом, по-видимому тоже бывший шахтер, судя по синим рябинам на его коже. Это был Оуэн, секретарь. В конце стола сидел развалясь доктор Луэллин и благосклонно улыбался, глядя на Эндрю.

Начались расспросы. Но прежде всего Оуэн тихим голосом изложил условия работы:

– У нас тут, доктор, такой порядок: рабочие Эберло – в нашем районе имеются два антрацитовых рудника, сталелитейный завод и одна угольная шахта – выплачивают из каждой недельной получки известную сумму нашему обществу. На эти деньги мы организуем необходимую врачебную помощь, содержим прекрасную, хотя и небольшую больницу, амбулатории, выдаем лекарства, протезы и так далее. Кроме того, у Общества состоят на службе врачи: доктор Луэллин, наш главный врач и хирург, четыре младших врача и дантист. Мы им платим, так сказать, с головы – в зависимости от числа постоянных пациентов в их списке, по определенной ставке за каждого. Насколько я знаю, доктор Лесли в последнее время перед отъездом зарабатывал что-то около пятисот фунтов в год. – Оуэн сделал паузу. – В общем, мы находим нашу систему разумной.

Со стороны тридцати членов комитета последовал ропот одобрения. Оуэн поднял голову и поглядел на них:

– Ну а теперь, джентльмены, есть ли у кого вопросы к доктору Мэнсону?

Эндрю начали обстреливать вопросами. Он старался отвечать спокойно, правдиво, без прикрас. Один раз сострил.

– Вы говорите по-валлийски, доктор? – Вопрос исходил от одного особенно назойливого молодого шахтера, по фамилии Ченкин.

– Нет, – сказал Эндрю. – Я с детства говорю только на гэльском языке[6]6
  Кельтский язык в Шотландии и Ирландии.


[Закрыть].

– Много вам будет от него проку здесь!

– Он мне пригодится, когда я захочу обругать пациентов, – сказал Эндрю сухо, и все засмеялись.

Наконец опрос закончился.

– Очень вам благодарен, доктор Мэнсон, – сказал Оуэн.

И Эндрю вышел в ту же маленькую приемную с кислым запахом. Чувствуя себя так, как будто его долго швыряло по бурным волнам, он наблюдал, как остальные кандидаты один за другим уходили в комнату заседаний.

Эдвардс, вызванный последним, отсутствовал долго, очень долго. И вышел, широко ухмыляясь, всем своим видом как бы говоря: «Жаль мне вас, товарищи. Место уже у меня в кармане».

Последовало бесконечное ожидание. Наконец дверь в комнату комитета отворилась, и из клубов табачного дыма вынырнул Оуэн с бумажкой в руке. Его глаза, поискав среди группы ожидавших, в конце концов с выражением искреннего доброжелательства остановились на Эндрю:

– Будьте добры зайти сюда на минутку, доктор Мэнсон! Комитет хочет еще раз поговорить с вами.

Побелев как мел, с колотившимся сердцем, Эндрю прошел за секретарем в комнату комитета. «Не может быть, – твердил он себе, – не может быть, чтобы они выбрали меня».

Сидя опять на том же стуле, словно на скамье подсудимых, он увидел обращенные к нему улыбки, ободряющие кивки. Один только доктор Луэллин не смотрел на него.

Оуэн, говоривший от имени всех, начал:

– Доктор Мэнсон, мы будем с вами откровенны: комитет в некоторой нерешительности. Собственно, он, по совету доктора Луэллина, сильно склонялся в пользу другого кандидата, который имеет большой стаж работы в Джеслейской долине.

– Но он слишком разжирел, этот Эдвардс, – вставил седоватый шахтер из задних рядов. – Хотел бы я поглядеть, как он будет карабкаться наверх, к нашим домам на Марди-Хилл!

У Эндрю были слишком напряжены нервы, он и не улыбнулся. Затаив дыхание, ожидал он слов Оуэна.

– Но, – продолжал секретарь, – надо вам сказать, сегодня вы произвели на комитет очень хорошее впечатление. Комитету, как минуту тому назад поэтично выразился Том Кетлис, нужны люди молодые и энергичные.

Смех и крики: «Слушайте! Слушайте!», «Молодец, Том!».

– Кроме того, доктор Мэнсон, должен вам сказать, что на мнение комитета сильно повлияли две рекомендации, которые даны были без вашего ведома и поэтому еще ценнее для нас. Они прибыли по почте только сегодня утром. Они от двух врачей вашего города, то есть из Блэнелли. Одна – от доктора Денни, имеющего звание магистра хирургии, очень высокое звание, как подтвердил и доктор Луэллин, который это должен знать. Другая, вложенная в письмо доктора Денни, подписана доктором Пейджем, помощником которого вы, кажется, теперь состоите? Так вот, видите ли, доктор Мэнсон, мы умеем разбираться в отзывах, а эти два отзыва о вас написаны так искренно, что они произвели на нас очень хорошее впечатление.

Эндрю закусил губу и опустил глаза, только теперь оценив великодушие Денни.

– Остается одно затруднение, доктор. – Оуэн остановился и смущенно потрогал линейку на своем столе. – Комитет сейчас единогласно высказался за вас, но для этого места врача со всеми его… гм… ответственными обязанностями скорее подошел бы человек женатый. Не говоря уже о том, что рабочий всегда предпочитает, чтобы членов его семьи лечил женатый доктор. Вместе с этой должностью мы предоставляем и дом, который у нас здесь называется «Вейл Вью»[7]7
  Буквально: «Вид на долину».


[Закрыть]. Хороший дом, но он… для холостяка он не совсем подходит.

Беспокойное молчание. Эндрю тяжело перевел дух. В мыслях его встал образ Кристин, словно залитый ярким белым светом. Все, даже доктор Луэллин, смотрели на него, ожидая ответа. И без мыслей, как-то независимо от собственной воли, он заговорил. Он вдруг услышал свой спокойный голос:

– Джентльмены, у меня есть невеста в Блэнелли. Я… я только и ожидал, когда получу приличное место, такое, как здесь у вас, чтобы жениться.

Оуэн от удовольствия треснул линейкой по столу. Остальные выражали свое одобрение, топая тяжелыми сапогами. А неугомонный Кетлис прокричал:

– Вот это отлично, товарищ! Эберло – замечательно подходящее место для медового месяца!

– Итак, я считаю, что вы согласны, джентльмены, – покрыл шум голос Оуэна. – Доктор Мэнсон избран единогласно.

Послышались громкие возгласы одобрения. Эндрю испытывал бурный трепет торжества.

– Когда вы сможете приступить к своим обязанностям, доктор Мэнсон? Чем скорее, тем лучше.

– Я могу начать работу с будущей недели, – ответил Мэнсон. И вдруг, холодея от страха, подумал: «А что, если Кристин не согласится? Что, если я лишусь и ее, и этого чудного места?»

– Значит, решено. Благодарю вас, доктор Мэнсон, вы свободны. Комитет желает вам… и будущей миссис Мэнсон всяческого благополучия на новом месте.

Аплодисменты. Все поздравляли его – и члены комитета, и Луэллин, и Оуэн, сердечно пожавший ему руку.

Затем он вышел в приемную, пытаясь не показывать своей радости, не видеть расстроенного и вместе с тем недоверчивого лица Эдвардса. Но, как он ни старался, он не мог сдерживаться. Когда он шел с площади на вокзал, сердце его ширилось радостным ощущением победы. Походка стала быстрой и упругой. Спускаясь с холма, он увидел справа от себя зеленеющий городской сад с фонтаном и эстрадой для оркестра. Только подумать – эстрада! Когда в Блэнелли единственным возвышением во всей унылой долине была куча шлака! А вот и кино наверху, на холме. Нарядные большие магазины, а под ногами – не горная каменистая тропа, а отличная мощеная дорога. И ведь Оуэн говорил что-то о больнице, о «прекрасной, хотя и небольшой больнице»? О! Подумав о том, как много значит для его работы наличие больницы, Эндрю испустил глубокий вздох. Он забрался в пустое купе кардиффского поезда и всю дорогу бурно ликовал.

XIV

От Эберло до Блэнелли расстояние через горы небольшое, но поезд шел кружным путем. До Кардиффа он останавливался на каждой станции, а пенеллийский поезд, в который Эндрю пересел в Кардиффе, не желал, попросту не желал идти быстро. Настроение Эндрю уже изменилось. Забившись в угол купе, все сильнее раздражаясь, сгорая от нетерпения поскорее очутиться в Блэнелли, он терзался сомнениями.

Только сейчас он понял, каким был эгоистом все эти месяцы, рассматривая вопрос о женитьбе только с точки зрения своих собственных интересов. Во всех своих раздумьях относительно того, говорить ли ему с Кристин и жениться ли, он исходил только из собственных чувств, как будто согласие Кристин разумелось само собой. А что, если он жестоко ошибается? Что, если Кристин его не любит? Он уже представлял себе, как, отвергнутый ею, в унынии пишет письмо комитету, объясняя, что «по независящим от него обстоятельствам» не может работать в Эберло. Кристин стояла перед ним как живая. Как хорошо он изучил ее: эту легкую пытливую улыбку, манеру браться рукой за подбородок, прямой и твердый взгляд темных глаз. Острое томление по ней охватило его. Милая Кристин! Если она не будет принадлежать ему, то ему все равно, что с ним случится.

В девять часов поезд подполз к Блэнелли. Вмиг Эндрю выпрыгнул на платформу и направился по Стейшн-роуд в город. Он рассчитывал, что Кристин приедет только завтра, но могло же случиться, что она уже приехала. Вот и Чэпел-стрит. Теперь обогнуть Рабочий клуб. Свет в выходившем на улицу окне ее комнаты пронизал его дрожью надежды. Твердя себе, что не надо терять самообладания, что это просто хозяйка Кристин убирает к приезду ее комнату, он ринулся в дом, влетел в гостиную.

Да, Кристин была здесь! Она стояла на коленях перед сваленными в углу книгами, расставляя их на самой нижней полке. Кончив, стала подбирать бечевки и бумагу, валявшиеся на полу. Ее саквояж, жакетка и шляпа лежали на кресле. Видно было, что она недавно приехала.

– Кристин!

Она быстро обернулась, все еще стоя на коленях, и при этом прядь волос свесилась ей на лоб. Затем она вскочила на ноги с легким криком удивления и радости:

– Эндрю! Как мило, что вы пришли!

Подойдя к нему с просиявшим лицом, она протянула руку. Но он взял обе ее руки в свои и держал их крепко. Он смотрел на нее во все глаза. Она больше всего нравилась ему именно в этой юбке и блузке. Она казалась в них тоньше, стройнее, они подчеркивали нежную прелесть ее юности. Сердце его снова бурно забилось.

– Крис! Мне надо вам сказать кое-что.

В глазах Кристин засветилось беспокойство. Она всмотрелась с настоящим испугом в его бледное, грязное с дороги лицо. Сказала быстро:

– Что случилось? Опять неприятности с миссис Пейдж? Вы уезжаете?

Он покачал головой, крепче стиснул ее маленькие руки. И вдруг неожиданно выпалил:

– Кристин! Я получил место, чудеснейшее место! В Эберло. Я сегодня ездил туда на заседание комитета. Пять сотен в год и дом. Дом, Кристин! О, дорогая… Кристин!.. Вы… Вы выйдете за меня замуж?

Она сильно побледнела. Глаза ее ярко блестели на бледном лице. У нее как будто перехватило горло. Наконец она сказала тихо:

– А я думала… я думала, что вы пришли с худыми вестями.

– Нет! Нет! Новости самые чудесные, дорогая. Ох, если бы вы видели этот город! Весь открытый, чистенький, с зелеными лугами, и приличными магазинами, и дорогами, и парком, и – подумайте, Кристин! – с настоящей больницей! Если только вы выйдете за меня, родная, мы можем сразу уехать туда.

Губы у Кристин дрожали, но глаза смеялись, смеялись, и в них был какой-то новый, странный свет.

– Так это ради Эберло – или ради меня самой?..

– Ради вас, Крис. Вы знаете, что я люблю вас, но… но, может быть, вы не любите меня?

Она издала горлом какой-то тихий звук, подошла к Эндрю так близко, что голова ее очутилась у него на груди. И в то время как его руки обвились вокруг нее, она сказала прерывающимся голосом:

– Милый… милый мой… Я люблю тебя с тех пор… – она улыбнулась сквозь счастливые слезы, – с тех самых пор, как увидела тебя в том дурацком классе.

Часть вторая

I

Дряхлый грузовик Гвиллиама Джона Лоссина с шумом и грохотом поднимался по горной дороге. Сзади старый брезент, покрывая разбитый откидной задок, ржавую бляху с номером и керосиновый фонарь, который никогда не зажигали, волочился по пыли, оставляя на ней ровный узор. Расхлябанные боковые крылья хлопали и стучали в такт древнему мотору. А на переднем сиденье весело жались рядом с Гвиллиамом Джоном доктор Мэнсон и его жена.

Они поженились только сегодня утром, и это было их свадебное путешествие. Под брезент была уложена кое-какая мебель, принадлежавшая Кристин, кухонный стол, купленный из вторых рук в Блэнелли за двадцать шиллингов, несколько новых кастрюль и сковородок и чемоданы новобрачных. Так как они были люди не гордые, то решили, что все это грандиозное количество земных благ и их самих доставит в Эберло дешевле и удобнее всего фургон Гвиллиама Джона.

День был ясный, дул свежий ветер, полируя до блеска голубое небо. Эндрю и Кристин хохотали, шутили с Гвиллиамом Джоном, который время от времени, чтобы доставить им удовольствие, исполнял на рожке своего автомобиля «Largo» Генделя. Сделали остановку около уединенной харчевни, стоявшей высоко на горе над ущельем на Рутин-Пасс, чтобы дать возможность Гвиллиаму Джону выпить в их честь римнейского пива. Гвиллиам Джон, рассеянный косоглазый маленький человек, чокнулся с ними несколько раз, а после пива угостил уже себя сам рюмочкой джина. После этого их спуск по Рутину – узкой, как головная шпилька, тропе, проходившей по самому краю пропасти глубиной в пятьсот футов, – происходил с поистине дьявольской быстротой.

Наконец они одолели последний подъем и помчались вниз, в Эберло. Это был момент настоящего экстаза. Город лежал перед ними как на ладони, со своими длинными, волнистыми рядами крыш, разбежавшимися вверх и вниз по долине, лавками, церквями и учреждениями, сосредоточенными в верхнем конце, и рудниками и заводами внизу.

Трубы дымили, приземистый газоохладитель изрыгал клубы пара, и все, все сверкало, осыпанное блестками яркого полуденного солнца.

– Смотри, Крис, смотри! – шептал Эндрю, крепко сжимая ее плечо. Он увлекался ролью чичероне. – Красивое место, правда? А вон там площадь. Мы объезжаем ее сзади. Видишь, здесь уже нет керосиновых фонарей. Вот газовый завод! Надо будет спросить, где находится наш дом.

Они остановили проходившего мимо шахтера, и он указал им дорогу к «Вейл Вью», объяснив, что дом находится на этой улице, но на самом краю города. Через минуту они были уже там.

– Вот и дом! – воскликнула Кристин. – Он… Он очень мил, не правда ли?

– Да, дорогая… хороший дом.

– Клянусь Богом! – заметил Гвиллиам Джон, сдвинув шапку на затылок. – Престранный домишко!

«Вейл Вью», действительно, представлял собой оригинальное сооружение, на первый взгляд нечто среднее между швейцарским шале и охотничьим домиком, какие встречаются на севере Шотландии, грубо оштукатуренное, со множеством коньков на крыше. Оно было окружено небольшим запущенным садом, заросшим сорными травами и крапивой, среди которых тек ручей, пробиваясь между грудами самых разнообразных пустых консервных жестянок. Через ручей посредине был переброшен полусгнивший деревянный мостик. Сами того не зная, Эндрю и Кристин впервые знакомились здесь с разнообразием прерогатив и деятельности комитета, который в год подъема промышленности – 1919-й, – когда в его распоряжение поступали большие отчисления, объявил, расщедрившись, что построит дом, великолепный дом, который сделает ему честь, нечто стильное, настоящий образец красоты. Каждый из членов комитета имел собственное убежденное мнение насчет того, что является образцом красоты. А членов было тридцать человек. И результатом их соединенных усилий явился «Вейл Вью».

Впрочем, каково бы ни было впечатление, произведенное внешним видом дома на Эндрю и Кристин, они быстро утешились, очутившись внутри. Внутри дома все было в исправности и порядке, обои чистые, пол крепкий. Количество комнат ошеломило новых жильцов. Оба тотчас подумали, не говоря об этом вслух, что скудной мебели Кристин едва ли хватит, чтобы обставить две такие комнаты.

– Ну-ка, сосчитаем, милый, – сказала Кристин, когда они остановились в передней после того, как, не переводя дыхания, обежали весь дом, и принялась загибать пальцы. – Внизу столовая, гостиная, библиотека, или утренняя комната, – называй ее как хочешь – и пять спален наверху.

– Верно, – подтвердил, смеясь, Эндрю. – Неудивительно, что им требовался женатый врач. – Улыбка его сменилась выражением раскаяния. – Честное слово, Крис, мне ужасно совестно, что у меня нет ничего за душой и я пользуюсь твоей хорошей мебелью. Я себя чувствую каким-то паразитом. Принял от тебя все, как будто так и следует, потащил сюда, не дав опомниться, едва только тебе успели в школе найти заместительницу. Я себялюбивый осел. Мне следовало сперва приехать сюда одному и приготовить для тебя все.

– Эндрю Мэнсон! Попробовал бы только оставить меня в Блэнелли!

– Ну, во всяком случае, я намерен как-нибудь загладить свою вину. – Он свирепо нахмурился. – Послушай, Крис…

Но Крис с улыбкой перебила его:

– А я намерена пойти и приготовить тебе омлет по рецепту мадам Пуляр. Во всяком случае, то, что называется так в поваренной книге.

Прерванный в самом начале своей декларации, он смотрел на нее с открытым ртом. Но мало-помалу лицо его разгладилось. Уже снова повеселев, он пошел за Кристин на кухню. Он не мог ни минуты вынести ее отсутствия. Их шаги звучали в пустом доме, как в церкви.

Омлет – Гвиллиам Джон, прежде чем уехать, был послан за яйцами – появился со сковороды, горячий, аппетитный, нежно-желтый. Они ели его, сидя рядышком на краю кухонного стола. Эндрю энергично воскликнул:

– Клянусь Юпитером, ты умеешь стряпать!.. А знаешь, календарь, который они здесь оставили, неплохо выглядит на стене! Она кажется не такой голой. И потом, мне нравится картинка на нем, эти розы. Что, можно мне еще кусочек омлета? А кто эта мадам Пуляр? Забавная фамилия, напоминает курицу. Спасибо, дорогая… Ты не можешь представить, как мне не терпится начать работать. Здесь должны быть большие возможности! – Он вдруг замолчал, потому что глаза его упали на лакированный деревянный ящичек, стоявший в углу среди их багажа. – Послушай, Крис, что это за ящик?

– Ах, этот… – отозвалась она с деланой небрежностью. – Это свадебный подарок… от Денни.

– Денни! – Эндрю изменился в лице.

Когда он примчался к Денни с благодарностью за рекомендацию и сообщением о том, что он женится на Кристин, Филип обошелся с ним сухо и небрежно. А сегодня утром даже не пришел проводить их обоих. Это больно задело Эндрю, он подумал, что Денни слишком сложный и непонятный человек, чтобы быть ему другом. Медленно, недоверчиво подошел он к ящику, ожидая найти внутри что-нибудь вроде старого башмака. Такая шутка была бы вполне во вкусе Денни. Он открыл ящик. И ахнул от восторга. Там лежал микроскоп Денни, чудесный микроскоп Цейсса, и записка:

Мне, в сущности, он не нужен. Как я уже Вам говорил, я костоправ. Желаю успеха.

Что тут было говорить? Задумавшись, почти подавленный, Эндрю докончил омлет, не сводя глаз с микроскопа. Потом благоговейно поднял его и, сопровождаемый Кристин, отнес в комнату за столовой. Здесь он торжественно поставил микроскоп на пол совершенно пустой комнаты.

– Тут у нас будет не библиотека, Крис, и не… утренняя комната, и не кабинет, ничего подобного. Благодаря нашему доброму другу Филипу Денни я окрещу эту комнату лабораторией.

Он только успел поцеловать Кристин, чтобы освятить церемонию крещения, как из пустой передней донесся дребезжащий звонок телефона, прозвучавший как-то уж очень неожиданно и резко. Они поглядели друг на друга вопросительно и взволнованно.

– Может быть, это уже вызов к больному, Крис! Подумай! Мой первый визит в Эберло! – Он бросился в переднюю.

Но то был не вызов, а доктор Луэллин, который из своего дома на другом конце города поздравлял их с приездом. Голос его доносился по проводу так ясно, что и Крис, стоявшая на цыпочках у плеча Эндрю, отлично слышала его любезные слова.

– Алло, Мэнсон! Как поживаете? Не беспокойтесь, на этот раз я звоню не по делу. Я просто хотел первым приветствовать вас и вашу жену в Эберло.

– Благодарю вас, доктор Луэллин. Очень любезно с вашей стороны. Но я ничего не имел бы и против того, чтобы приступить к делу.

– Ни-ни! И не думайте, пока не устроитесь окончательно, – сыпал словами Луэллин. – И знаете что, если вы сегодня вечером ничем не заняты, приходите с женой к нам обедать, без всяких церемоний, в половине восьмого, мы будем очень рады вам обоим. За обедом мы с вами потолкуем. Значит, решено. Ну, пока до свидания.

Эндрю повесил трубку. Лицо его выражало глубокое удовлетворение.

– Правда, это с его стороны очень мило, Крис? С места в карьер приглашает нас к себе. Ведь он главный врач, имей в виду! И высококвалифицированный, смею тебя уверить. Я смотрел в справочнике. Бывший врач лондонской больницы, доктор медицины, почетный член Королевского хирургического общества, доктор санитарии и гигиены. Подумай, какие все звания! А как дружески он со мной разговаривал! Поверьте мне, миссис Мэнсон, нас здесь ждет большое будущее! – И, обхватив Кристин за талию, он, ликуя, принялся кружить ее в вальсе посреди передней.

II

В тот же вечер, в семь часов, они шли по оживленным, кипевшим деловой суетой улицам к дому доктора Луэллина «Глинмор». Им было очень весело: Эндрю с энтузиазмом разглядывал своих новых сограждан.

– Посмотри на того мужчину, что идет нам навстречу, Кристин! Скорее! Вот тот, что кашляет.

– Вижу, мой друг. Но почему ты?..

– Да так, ничего. – Потом небрежно: – Он, наверное, будет у меня лечиться.

Они без всякого труда разыскали «Глинмор», солидную виллу с аккуратно подстриженными лужайками, потому что у подъезда стоял великолепный автомобиль доктора Луэллина, а на узорных железных воротах сияла ярко начищенная медная дощечка, на которой мелкими четкими буквами перечислены были все звания доктора. Оробев вдруг при виде такого великолепия, они позвонили и были впущены внутрь.

Доктор Луэллин вышел им навстречу из гостиной, еще более элегантный, чем всегда, во фраке и крахмальных манжетах с золотыми запонками, весь сияя радушием.

– Пришли! Вот и прекрасно! Я в восторге, что могу с вами познакомиться, миссис Мэнсон. Надеюсь, Эберло вам понравится. Местечко неплохое, уверяю вас. Входите же! Миссис Луэллин сию минуту сойдет вниз.

Миссис Луэллин появилась тотчас же, такая же сияющая, как супруг. Это была рыжеватая дама лет сорока пяти, с бледным веснушчатым лицом. Поздоровавшись с Мэнсоном, она повернулась к Кристин и восторженно ахнула:

– Ах вы, моя ми-и-лочка, какая же вы хорошенькая! Я уже успела в вас влюбиться. Непременно должна вас поцеловать. Непременно. Вы ничего не имеете против, моя милочка?

И, не дожидаясь ответа, она обняла Кристин, затем отодвинула ее от себя, продолжая восторженно любоваться ею.

В конце коридора прозвенел гонг. Они отправились в столовую обедать. Обед был превосходный: томатный суп, две фаршированные жареные куры, сосиски, пудинг с изюмом. Доктор Луэллин и его жена приветливо беседовали с гостями.

– Вы скоро освоитесь со всем, Мэнсон, – говорил Луэллин. – Безусловно, справитесь. Я вам буду помогать, чем могу. Кстати, я рад, что это место не досталось Эдвардсу. Я бы ни за что не стал его отстаивать, хотя и пообещал замолвить за него словечко… Так о чем же я говорил? А, вспомнил! Вы будете принимать в Западной амбулатории (это ваш участок) вместе с доктором Уркхартом – он именно такой человек, какой вам нужен, – и Геджем, аптекарем. На нашем участке, в Восточной амбулатории, работают доктор Медли и доктор Оксборроу. О, все они славные ребята, и вам понравятся. Вы играете в гольф? Мы с вами будем ездить иногда в Фернли, это всего в девяти милях отсюда, внизу, в долине… Разумеется, у меня очень много дел… Да-да, разумеется. Амбулаториями я не занимаюсь. На моих руках больница, я эксперт по выплате пособий рабочим, городской врачебный инспектор, врач газового завода, рабочего дома и заведую прививочным пунктом. На моей обязанности все официальные осмотры и бóльшая часть судебной медицинской экспертизы во всем нашем графстве. Да, я еще следователь к тому же. И, кроме всего этого, – в его ясном взгляде засверкал огонек, – я между делом имею изрядное количество частной практики.

– Да, дальше уж некуда, – заметил Мэнсон.

Луэллин широко улыбнулся:

– Что поделаешь, надо сводить концы с концами, доктор Мэнсон. Этот автомобильчик, который вы видели у подъезда, стоит ни больше ни меньше как тысячу двести фунтов. А что касается… Ну, да, впрочем, это не важно. Вам тоже здесь ничто не помешает устроиться хорошо. Надо рассчитывать, что вам будет оставаться чистых три-четыре сотни, если вы будете усердно работать и соблюдать при этом должную осторожность. – Он помолчал, потом продолжал тоном дружески-интимным и прочувствованно-искренним: – Об одном я считаю нужным вас предупредить. Все здешние младшие врачи по взаимному уговору платят мне пятую часть своего заработка. – Он продолжил торопливо, все с тем же невинным видом: – Это за то, что я помогаю им советами. В трудных случаях они обращаются ко мне. Это для них большое удобство, смею вас уверить.

Эндрю посмотрел на него с некоторым удивлением:

– А разве это не предусмотрено правилами Общества?

– Гм… не совсем, – возразил Луэллин, морща лоб. – Это у нас решено и принято самими врачами очень давно.

– Но…

– Доктор Мэнсон! – любезно обратилась к нему миссис Луэллин с другого конца стола. – Я только что говорила вашей милой женушке, что нам следует как можно чаще встречаться. Я непременно хочу, чтобы она иногда приходила к нам пить чай. Вы ее будете мне уступать, да, доктор? Мы с ней будем ездить в Кардифф в нашем автомобиле. Это будет превесело, не правда ли, моя милочка?

– Разумеется, – плавно продолжил Луэллин, – вы будете зарабатывать больше Лесли (это тот, что работал здесь до вас), потому что он был настоящий растяпа. Да, никудышный был врач, что-то вроде старого Эдвардса. Он не умел даже как следует давать наркоз! А вы, надеюсь, делаете это хорошо, доктор? Когда у меня сложные операции, мне необходим врач, который хорошо умеет давать наркоз. Однако что же это я! Не будем пока говорить об этом. Вы ведь только что приехали, и не следует вам надоедать деловыми разговорами.

– Идрис! – восторженно воскликнула миссис Луэллин, обращаясь к мужу тоном человека, сообщающего сенсационную новость. – Они только сегодня утром поженились! Миссис Мэнсон сейчас мне это сказала! Она новобрачная! Нет, ты только подумай! Милые дети!

– Это замечательно! – засиял улыбкой Луэллин.

Миссис Луэллин погладила руку Кристин:

– Бедный мой ягненок! Сколько возни вам предстоит сразу же в этом дурацком «Вейл Вью». Придется мне заглядывать к вам иногда и помогать.

Мэнсон слегка покраснел и сидел молча, собирая разбегавшиеся мысли. У него было такое впечатление, точно его и Кристин превратили в какой-то мячик, которым доктор Луэллин и его жена играют, перебрасывая друг другу. Но последнее замечание было ему на руку.

– Доктор Луэллин, – сказал он вдруг с нервной решимостью, – миссис Луэллин совершенно права. Я как раз думал… мне очень неприятно просить об этом… нельзя ли мне отлучиться на пару дней – съездить с женой в Лондон, чтобы купить мебель для нашего дома и кое-какие другие вещи?

Он видел, что Кристин от удивления широко раскрыла глаза. Но Луэллин милостиво кивнул:

– Отчего же нет? Отчего же нет? Когда вы начнете работать, вам будет нелегко выбраться. Считайте себя свободным завтра и послезавтра, доктор. Видите, вот я и оказался вам полезен. Я очень много могу сделать для младших врачей. Я переговорю с комитетом.

Эндрю ничего не имел против того, чтобы самому переговорить с комитетом, особенно с Оуэном, но не стал возражать.

Кофе пили в гостиной из чашек ручной росписи, как подчеркнула миссис Луэллин. Луэллин угощал Эндрю сигаретами из своего золотого портсигара: «Взгляните, доктор Мэнсон, это подарок. От благодарного пациента. Видите, какой массивный? Цена ему двадцать фунтов, никак не меньше!»