Текст книги "Цитадель"

Автор книги: Арчибальд Кронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Ей так хотелось принять его получше, что она с трудом находила слова. Сначала предложила ему войти в гостиную и подкрепиться. Когда же Эндрю отказался, она засуетилась:

– Ну хорошо, хорошо, доктор, пусть будет по-вашему. Но, может быть, у вас перед уходом найдется время выпить капельку бузинной наливки и съесть кусочек пирога. – И она трясущимися старыми руками ласково подтолкнула его к лестнице, которая вела в спальню.

Он вошел. Маленькая комната, вчера походившая на бойню, была теперь прибрана и вычищена так, что все блестело. Его инструменты, разложенные в полном порядке, сверкали на покрытом лаком деревянном комоде. Кожаная сумка была заботливо вытерта гусиным жиром, застежки начищены порошком так, что казались серебряными. Постель преобразилась, застланная чистым бельем, и на ней лежала мать, склонив некрасивое, немолодое лицо, в котором светилось немое счастье, к ребенку, спокойно сосавшему ее полную грудь.

– А, доктор! – Толстая повитуха поднялась со своего места у кровати, вся расплываясь в улыбке. – У них обоих теперь отличный вид, не правда ли? Они и не знают, сколько хлопот доставили нам с вами. И знать ничего не хотят, ей-богу!

Кроткие глаза Сюзен Морган говорили что-то горячо и невразумительно. Облизав губы, она пыталась пролепетать слова благодарности.

– Да-да, есть за что благодарить, – закивала повитуха. – И не забывайте, голубушка моя, что вам, в ваши годы, уже никогда не родить второй раз. Если бы этого не спасли, вам бы никогда не видать другого.

– Мы это знаем, миссис Джонс, – перебила ее внушительно старая бабка, появляясь на пороге. – Мы знаем, что всем обязаны доктору.

– Был у вас уже мой Джо? – робко осведомилась Сюзен. – Нет? Ну, значит, еще придет, будьте уверены. Он не помнит себя от радости. Он жалеет только, что в Южной Африке не будет вас, чтобы лечить нас, если понадобится.

Надлежащим образом угостившись пирогом и домашней наливкой из бузины – для старухи было бы тяжкой обидой, если бы он отказался выпить за здоровье ее внука, – Эндрю ушел продолжать обход больных. У него было удивительно тепло на душе. «Они меня приняли, словно английского короля», – подумал он самодовольно. Этот эпизод послужил как бы противоядием против впечатления, оставленного встречей на кардиффском вокзале. В пользу брака и семейной жизни говорило то счастье, которым полно было все в доме Моргана.

Недели через две, когда Эндрю закончил визиты в дом номер 12, Джо Морган пришел к нему. У Джо был необычайно торжественный вид. Он долго и мучительно подыскивал слова, затем выпалил:

– Черт возьми, доктор, я не мастер говорить! Никакими деньгами не заплатишь за то, что вы для нас сделали. Но все-таки мы с хозяйкой хотим отблагодарить вас этим маленьким подарком. – И он стремительно протянул Эндрю бумажку. Это был чек на пять гиней.

Эндрю смотрел на чек. Морганы были люди зажиточные, но далеко не богатые. Этот дар, особенно теперь, когда им предстояли значительные расходы на переезд, был, должно быть, большой жертвой с их стороны, доказательством благородной щедрости. Эндрю сказал, тронутый:

– Я не могу его принять, Джо, дружище.

– Вы должны принять, – возразил Джо серьезно и настойчиво, положив ладонь на руку Эндрю. – Иначе моя хозяйка и я будем смертельно обижены. Эти деньги для вас, а не для доктора Пейджа. Он много лет получал то, что с меня вычитали, и ни разу мы до сих пор его не беспокоили. Он достаточно получил. И это наш подарок вам, доктор, понимаете?

– Да, понимаю, Джо, – с улыбкой кивнул Эндрю.

Он сложил чек, положил его в карман жилета и несколько дней не вспоминал о нем. Но в следующий вторник, проходя мимо Банка западных графств, Эндрю остановился, задумался на минуту и затем вошел в банк. Так как миссис Пейдж платила ему всегда наличными, которые он отсылал по почте в управление Фонда, он ни разу еще не имел дела с банком. Теперь же, вспомнив с приятным чувством, что у него есть собственные деньги, он решил положить дар Джо в банк на свое имя.

У перегородки он расписался на обороте чека, заполнил необходимые бланки и передал все это молодому кассиру, сказав с улыбкой:

– Здесь немного, но как-никак – начало.

В это время он заметил, что Эньюрин Рис из глубины комнаты наблюдает за ним. И когда он уже повернулся к дверям, длинноголовый директор подошел к перегородке, держа в руках чек. Тихонько его разглаживая, он искоса поглядел на Эндрю через очки:

– Добрый день, доктор Мэнсон. Как поживаете? – Пауза. Директор втянул в себя воздух через желтые зубы. – Гм… Вам угодно внести эту сумму на свой личный счет?

– Да, – ответил Эндрю с некоторым удивлением. – А что, разве сумма слишком мала, чтобы открыть текущий счет?

– Нет-нет, доктор! Дело не в сумме. Мы очень рады иметь вас в числе клиентов. – Рис замялся, рассматривая чек, затем посмотрел Эндрю в лицо своими маленькими недоверчивыми глазками. – Э… Вы желаете внести это на свое имя?

– Ну разумеется!

– Прекрасно, прекрасно. – Лицо его внезапно изменило выражение и осветилось бледной улыбкой. – Я только так подумал… Хотел проверить. Какие чудные дни стоят, не правда ли? Будьте здоровы, доктор Мэнсон, будьте здоровы!

Мэнсон вышел из банка озадаченный, спрашивая себя, что нужно было от него этому лысому, застегнутому на все пуговицы субъекту. Но только через несколько дней он получил ответ на этот вопрос.

XII

С тех пор как Кристин уехала на каникулы, прошло уже больше недели. Эндрю так был занят родами Сюзен Морган, что успел зайти к ней только на несколько минут в самый день отъезда. Он не поговорил с ней. А теперь, когда ее не было, тосковал по ней всем сердцем. Лето в этом городе было ужасно мучительным. Весенняя зелень, увянув от зноя, давно стала грязно-желтой. Горы словно пылали в лихорадке, и когда в неподвижном, истомленном зноем воздухе эхом раскатывались из рудника или каменоломни ежедневные взрывы, они, казалось, заключали город в сверкающий купол звуков. Рабочие выходили из шахт с лицами, покрытыми, будто ржавчиной, рудной пылью. Дети играли как ни в чем не бывало. Старый Томас, кучер Пейджа, заболел желтухой, и Эндрю приходилось всех больных обходить пешком. Шагая по раскаленным улицам, он думал о Кристин. Что она думает о будущем, о возможности счастливой жизни вместе с ним?

И вдруг, совсем неожиданно, он получил записку от Уоткинса с просьбой зайти к нему в контору.

Управляющий принял его любезно, пригласил сесть, пододвинул ему через стол пачку сигарет.

– Вот что, доктор, – начал он дружеским тоном, – я давно уже хотел поговорить с вами, и давайте обсудим это дело раньше, чем я представлю смету на будущий год. – Он остановился, чтобы снять с языка желтую полоску табака. – Ко мне приходило множество наших ребят, и во главе всех Имрис Хьюз и Эд Уильямс, просят зачислить вас штатным врачом нашего предприятия.

Эндрю выпрямился на стуле, охваченный волнением и радостным удовлетворением:

– Вы хотите передать мне практику доктора Пейджа?

– Не совсем так, доктор, – медленно возразил Уоткинс. – Видите ли, положение создалось трудное. Мне приходится считаться с рабочими. Я не могу исключить из штата доктора Пейджа, так как есть много рабочих, которым это не понравится. Поэтому я в ваших интересах попробую просто как-нибудь ухитриться втиснуть и вас в штат. Тогда те, кто захочет, могут очень легко перейти от доктора Пейджа к вам.

Оживление исчезло с лица Эндрю. Он нахмурился, сидя все в той же напряженной позе:

– Но вы же понимаете, что этого я не могу сделать. Я приехал сюда в качестве помощника Пейджа. Если я выступлю его конкурентом… Нет, ни один порядочный врач не сделает этого!

– Другого выхода нет.

– Но почему вы не хотите передать мне его практику? – настаивал Эндрю. – Я бы охотно уплатил ему за нее часть своих доходов. Это было бы совсем другое дело.

Уоткинс упрямо покачал головой:

– Блодуэн этого не допустит. Я уже раньше говорил с ней. Она знает, что ее положение прочно. Почти все наши старые рабочие, как, например, Энох Дэвис, стоят за Пейджа. Они верят, что он поправится. Попробуй я только его уволить, как вспыхнет забастовка. – Он помолчал. – Обдумайте это дело до завтра. Завтра я буду посылать новое штатное расписание в наше правление в Суонси. Если список будет отослан, ничего нельзя будет сделать до будущего года.

Эндрю с минуту смотрел в пол, затем медленно сделал отрицательный жест. Его надежды, минуту назад так высоко занесшиеся, теперь были повержены в прах.

– Нечего откладывать до завтра. Я не могу на это согласиться, хотя бы раздумывал целые недели.

Ему горько было принимать это решение и объявлять его Уоткинсу, выказавшему столько участия. Но нельзя было уйти от того факта, что возможность показать себя на работе в Блэнелли он получил в качестве помощника доктора Пейджа. Выступить теперь против последнего, хотя бы и при таких исключительных обстоятельствах, было немыслимо. Если бы Пейджу удалось все же вернуться к работе, хорош был бы он, Эндрю, отбивая у старика его пациентов! Нет! Нет! Он не может и не должен соглашаться на это предложение.

Все же весь день он был в тяжелом настроении, негодовал на бесстыдные вымогательства Блодуэн, говорил себе, что он попал в невозможное положение и что лучше бы Уоткинс не предлагал ему ничего. Часов в восемь вечера он с горя отправился в гости к Денни. Он не видел его уже довольно давно и чувствовал, что ему станет легче от разговора с ним, который, может быть, ободрит его уверением, что он, Эндрю, поступил правильно. Он добрался до Денни в половине девятого. Как всегда, вошел в дом, не постучав, и направился прямо в гостиную.

Филип лежал на диване. Сначала, не разглядев его в полумраке, Мэнсон подумал, что Денни спит после трудного рабочего дня. Но Филип в этот день ничего не делал. Он лежал на спине, тяжело дыша, закрыв лицо рукой. Он был мертвецки пьян.

Эндрю, обернувшись, увидел позади квартирную хозяйку Денни, встревоженную и озабоченно смотревшую на него.

– Я услышала, как вы вошли, доктор. Вот лежит сегодня весь день! И не ел ничего, ни крошки. Не знаю, как и быть с ним.

Эндрю не знал, что сказать. Он стоял и глядел на бессмысленное лицо Филипа, вспоминая его циничное замечание в амбулатории при первой встрече.

– Вот уже десять месяцев прошло со дня его последнего запоя, – продолжила хозяйка. – А между запоями он капли в рот не берет. Но уж когда запьет – беда. И на этот раз, как на грех, доктор Льюис уехал на праздники. Придется, видно, вызвать его телеграммой.

– Пришлите сюда Тома, – наконец сказал Эндрю. – Мы уложим его в постель.

С помощью сына хозяйки, молодого шахтера, который, видимо, отнесся ко всей этой истории как к чему-то очень забавному, он раздел Филипа и надел на него пижаму. Затем они снесли его, сонного и валившегося, как мешок, в спальню.

– Главное – смотрите, чтобы он больше не пил. Понимаете? Если понадобится, заприте его на ключ, – сказал Эндрю хозяйке, когда они с Томом воротились в гостиную. – А теперь не дадите ли вы мне список адресов, куда его вызывали сегодня?

С ученической грифельной доски, висевшей в передней, он списал адреса больных, которых Филип должен был сегодня навестить, и вышел, рассудив, что, если поспешить, он успеет сделать все визиты до одиннадцати.

На следующее утро, сразу после амбулаторного приема, он пошел на квартиру Денни. Хозяйка вышла ему навстречу, ломая руки:

– Не знаю, где он достал виски. Я не виновата, я сделала для него все, что могла.

Филип был еще пьянее вчерашнего, отяжелевший, безучастный ко всему. После того как Эндрю долго пытался его растормошить и подбодрить крепким кофе, который в конце концов разлился по всей постели, пришлось опять взять список визитов. Кляня жару, мух, желтуху Томаса и Денни, Эндрю снова в этот день проделал двойное число визитов. К вечеру он вернулся домой измученный, сердито решив во что бы то ни стало добиться вытрезвления Денни. На этот раз он застал его верхом на стуле, в пижаме, все еще пьяного. Денни разглагольствовал, обращаясь к Тому и миссис Сиджер. Когда вошел Эндрю, Денни круто оборвал речь и уставился на него с хмурой насмешкой. Потом сказал хрипло:

– А, милосердный самаритянин! Полагаю, вы опять сделали вместо меня визиты. Весьма благородно с вашей стороны. Но с какой стати вы это делаете? Почему этот проклятый Льюис улизнул, а мы должны работать за него?

– Не знаю. – Терпение Эндрю начинало уже истощаться. – Знаю только одно, что лучше было бы, если бы вы делали свою часть работы.

– Я хирург. Я не какой-нибудь проклятый лекарь, лечащий от всех болезней. «Практикующий врач». Ух! Что это значит? Задумывались вы когда-нибудь над этим вопросом? Нет? Ну так я вам сейчас объясню. Это самый последний, самый стереотипный анахронизм, самая скверная и глупая система, когда-либо созданная человеком. Милые старые «врачи за все»! И милая старая британская публика! Ха-ха! – Он насмешливо захохотал. – Это она их создала. Она их любит. Она трясется над ними. – Денни раскачивался на стуле, его воспаленные глаза снова приняли злобное и мрачное выражение, он пьяно поучал слушателей: – Что же может сделать бедняга при таких условиях? Ваш драгоценный «практикующий врач», этот шарлатан и мастер на все руки? Он, может быть, окончил курс двадцать лет тому назад. Откуда же ему знать терапию, и акушерство, и бактериологию, и все современные достижения науки, и хирургию? Да! Да! Не будем забывать о хирургии. Такой врач время от времени пробует свои силы, делая какую-нибудь пустяковую операцию в сельской больнице. Ха-ха! Ну, скажем, мастоидит. Оперирует ровно два с половиной часа. Если найдет гной – он спаситель человечества. Если нет – пациента хоронят. – Денни повысил голос. Он был наполнен дикой, пьяной злостью. – К черту все, Мэнсон! И это тянется уже сотни лет. Неужели они никогда не захотят изменить систему? Впрочем, что толку? Что толку, я вас спрашиваю? Дайте мне еще виски. Все мы сумасшедшие. А я, кажется, к тому же еще и пьян.

Несколько минут царило молчание, потом Эндрю, подавляя раздражение, сказал:

– Не лучше ли вам теперь опять лечь? Пойдемте, мы вам поможем.

– Оставьте меня в покое! – угрюмо отрезал Денни. – Нечего укладывать меня в постель. Я этот способ слишком хорошо знаю – в свое время много раз его применял. – Он резким движением встал, пошатнулся и, ухватив миссис Сиджер за плечо, толкнул ее в кресло, затем, качаясь, грубо имитируя слащавую любезность, обратился к испуганной женщине: – Как сегодня ваше здоровье, дорогая леди? Немно-ого лучше, надеюсь? Пульс уже не так слаб. Хорошо ли спали? Гм… В таком случае придется прописать вам что-нибудь для успокоения нервов.

В этой нелепой сцене было нечто пугающее: худая фигура в пижаме и небритая физиономия Филипа, который, передразнивая светского доктора, склонялся с раболепным почтением перед съежившейся от страха женой шахтера. Том захлебнулся нервным смехом. Денни тотчас набросился на него и влепил ему пощечину:

– Вот тебе! Можешь смеяться! Смейся, пока не лопнет твоя дурацкая башка! А я на этом потерял пять лет жизни! О господи, как подумаю об этом, хочется умереть!

Он обвел всех сверкающими глазами, схватил одну из ваз, стоявших на каминной полке, и с размаху швырнул ее на пол. Через секунду в руках у него очутилась вторая ваза, которую он разбил вдребезги о стену. Он рванулся вперед, в глазах его пылала бешеная жажда разрушения.

– Ради бога, удержите его! – заплакала миссис Сиджер. – Удержите его!

Эндрю и Том бросились на Филипа, который стал с ними бороться с диким упрямством пьяного. Но затем внезапно ослаб и впал в плаксивую чувствительность.

– Мэнсон, – хныкал он, цепляясь за плечо Эндрю, – вы славный малый. Я люблю вас больше, чем брата. Я и вы, если будем держаться вместе, можем спасти всю проклятую медицинскую профессию.

Он стоял как потерянный, с блуждающим взглядом. Потом голова его поникла, тело обмякло. Он позволил Эндрю отвести себя в соседнюю комнату и уложить в постель. Когда голова его очутилась на подушке, последнее, что он изрек, была слезливая просьба, обращенная к Эндрю:

– Обещайте мне одно, Мэнсон: ради Христа, не женитесь на знатной даме!

На другое утро он напился еще сильнее прежнего. Эндрю махнул на него рукой. Он отчасти подозревал, что юный Сиджер тайком доставляет Денни виски, несмотря на то что на его вопрос Том, побледнев, стал клятвенно уверять, что ничего подобного не делает.

Всю неделю Эндрю вдобавок к своим визитам обходил и пациентов Денни. В воскресенье после завтрака он пошел на Чэпел-стрит. Филип был уже на ногах, аккуратно одет, выбрит – словом, имел безупречный внешний вид, но осунулся, и руки у него тряслись. Тон его был холоден и трезв.

– Я догадываюсь, что вы делали за меня всю работу, Мэнсон.

Дружеская интимность последних дней исчезла бесследно. Ее сменили сдержанность, ледяная чопорность.

– Это пустяки, – неловко возразил Эндрю.

– Напротив, это вам, вероятно, причинило много затруднений.

Тон Денни был так неприятен, что Эндрю побагровел. Ни слова благодарности, ничего, кроме этого упрямо-холодного и дерзкого высокомерия!

– Если уж хотите знать правду, мне было черт знает как трудно эту неделю! – буркнул он.

– Будьте уверены, я постараюсь как-нибудь вознаградить вас.

– За кого вы меня принимаете?! – вскипел Эндрю. – За какого-нибудь кучера, который ждет от вас подачки? Если бы не я, миссис Сиджер телеграфировала бы доктору Льюису и вас бы вышвырнули вон. Вы заносчивый, недопеченный сноб, вот вы кто! И следовало бы хорошенько набить вам морду.

Денни закурил сигарету. Пальцы у него дрожали так сильно, что он едва мог удержать в них спичку. Он сказал иронически:

– Очень деликатно с вашей стороны выбрать такой момент для того, чтобы вызывать меня на драку. Истинно шотландская тактичность. Как-нибудь в другой раз я вам, может быть, доставлю это удовольствие.

– Заткните глотку! – оборвал его Эндрю. – Вот список ваших больных. Крестиками отмечены те, которых следует навестить в понедельник.

Он в бешенстве выбежал из дома Денни. «А, будь он проклят! – возмущался он мысленно. – Какое право он имеет держать себя так, как будто он царь и Бог! Можно подумать, что он мне делает одолжение, разрешая вместо него исполнять его обязанности!»

Но, пока он шел домой, возмущение его мало-помалу остывало. Он искренно любил Филипа, и теперь ему уже была понятна эта сложная душа: стыдливо-замкнутая, чрезмерно впечатлительная, легкоуязвимая. Только эти свойства заставляли Денни укрываться в защитную скорлупу жесткости. Воспоминание о недавнем запое, о том, в каком состоянии его видели люди, вероятно, сейчас было для него пыткой.

Не в первый раз удивлялся Эндрю тому, что этот умный и одаренный человек зарылся в такую дыру, как Блэнелли. Филип был талантливым хирургом. Давая наркоз во время его операций, Эндрю видел, как он на кухонном столе вырезал у больного шахтера желчный пузырь. Пот ручьями тек с его красного лица и волосатых обнаженных рук, но все его действия были образцом быстроты и точности. Человеку, который так работал, можно было многое простить. Несмотря на это, Эндрю, придя домой, все еще испытывал жгучую обиду при воспоминании о холодности Филипа. И когда он, войдя в переднюю и повесив на вешалку шляпу, услышал голос миссис Пейдж, звавшей его, у него совсем не было желания откликнуться на этот зов.

– Это вы, доктор?.. Доктор Мэнсон! Вы мне нужны!

Эндрю сделал вид, что не слышит, и хотел было подняться по лестнице в свою комнату. Но, когда он уже взялся рукой за перила, голос Блодуэн донесся снова, еще резче, еще громче прежнего.

– Доктор! Доктор Мэнсон! Вы мне нужны!

Эндрю обернулся и увидел, что миссис Пейдж выплыла из гостиной, лицо ее было необычно бледно, черные глаза так и горели от сильного волнения. Она подошла ближе:

– Вы что, оглохли? Неужели не слышали, как я кричала, что вы мне нужны?

– В чем дело, миссис Пейдж? – спросил он с раздражением.

– В чем дело? – Она задышала чаще. – Это мне нравится! Он еще спрашивает! Нет, это мне нужно у вас кое-что спросить, мой милый доктор!

– Так спрашивайте! – огрызнулся Эндрю.

Лаконичность его реплик, видимо, злила Блодуэн до невозможности.

– Так вот, мой любезный джентльмен, может быть, вы потрудитесь объяснить мне, что означает это!..

Она достала из-за корсажа, обтягивающего ее полную грудь, какую-то бумажку и, не отдавая Эндрю, угрожающе размахивала ею перед его глазами. Он узнал чек, который дал ему Джо Морган. И, подняв голову, увидел за спиной Блодуэн Риса, укрывшегося за дверью гостиной.

– Да-да, смотрите! – продолжала Блодуэн. – Я вижу, вы узнаете эту бумажку. Так отвечайте же нам немедленно, как вы посмели внести эти деньги в банк на свое имя, когда они принадлежат доктору Пейджу и вам это известно.

Эндрю почувствовал, что кровь стремительной волной бросилась ему в голову.

– Они мои. Джо Морган дал мне их в виде подарка.

– Подарка! Ого! Это мне нравится! К сожалению, его уже нет в Блэнелли, и он не может уличить вас во лжи.

Эндрю ответил сквозь стиснутые зубы:

– Если не верите мне, можете ему написать.

– Как же, у меня только и дела, что рассылать письма по всему свету! – И, теряя последние остатки сдержанности, она заорала: – Да, я вам не верю! Вы воображаете, что очень хитры! Явились сюда и думаете, вам удастся забрать в свои руки всю практику, тогда как вы обязаны работать за доктора Пейджа! Но вот это показывает, кто вы такой. Вы вор, вот вы кто, самый обыкновенный воришка!

Она точно выплюнула ему в лицо это слово, полуобернувшись за поддержкой к Рису, который, стоя в дверях, издавал горлом какие-то неодобрительные звуки и был еще желтее обычного. Эндрю стало ясно, что виноват во всей истории Рис, который, помедлив в нерешительности несколько дней, в конце концов примчался-таки к Блодуэн с этой новостью. Он яростно сжал кулаки. Спустившись со второй ступеньки, на которой стоял, Эндрю подошел к ним, не сводя грозного и пристального взгляда с узких бескровных губ Риса. Он был вне себя от злости.

– Миссис Пейдж, – с усилием произнес он, – вы бросили мне обвинение. Если в течение двух минут вы не возьмете его обратно и не извинитесь, я подам на вас в суд за клевету, порочащую мое имя. На суде будет выяснен источник ваших сведений. И, без сомнения, правлению банка будет интересно узнать, что мистер Рис разглашает служебные тайны.

– Я… я только исполнил свой долг, – пробормотал, заикаясь, директор банка, и лицо его приняло еще более землистый оттенок.

– Итак, я жду, миссис Пейдж. – Слова вырывались стремительно, он точно захлебывался ими. – И если вы не поторопитесь, я задам вашему приятелю такую жуткую трепку, какой ему еще в жизни никто не задавал.

Блодуэн видела, что хватила через край, сказала больше, гораздо больше, чем хотела. Угроза Эндрю, его зловещее лицо испугали ее. Не трудно было уловить быстрый ход ее размышлений: штраф, большой штраф! О господи, с нее могут взыскать огромные деньги! Она точно задохнулась, проглотила слюну, пробормотала, запинаясь:

– Я… я беру слова свои обратно. Я прошу извинения…

Было почти забавно видеть эту строптивую и наглую толстуху так быстро и неожиданно укрощенной. Но Эндрю почему-то вовсе не было смешно. Он вдруг в приливе горечи почувствовал, что терпению его наступил конец, что он больше не в силах выносить придирки этой надоедливой особы. Он быстро и глубоко вдохнул. Забыл все, кроме своего отвращения к ней. В том, что наконец-то можно дать себе волю, была какая-то дикая, жестокая радость.

– Миссис Пейдж, мне нужно сказать вам два слова. Во-первых, мне достоверно известно, что та работа, которую я здесь выполняю за вашего мужа, дает вам полторы тысячи фунтов в год. Из них вы платите мне жалкие двести пятьдесят да к тому же делаете все, что от вас зависит, чтобы уморить меня голодом. Пожалуй, вам будет небезынтересно узнать, что на прошлой неделе к управляющему рудником приходила депутация от рабочих, и после этого он предложил мне вступить в штат. Но из побуждений морального порядка, которые вам совершенно недоступны, я категорически отказался. А теперь, миссис Пейдж, я вам вот что скажу: вы мне так безмерно надоели, что оставаться здесь я больше не могу. Вы низкая, жадная, продажная тварь! Вы просто патологический тип. Я вам официально заявляю, что через месяц ухожу.

Она смотрела на него, открыв рот, ее круглые, как пуговицы, глазки чуть не выскакивали из орбит. И вдруг она пронзительно закричала:

– Все это враки! Вас и близко не подпустили бы к штату рудника! И не вы уходите, нет. Я вас увольняю, вот что! Не было такого случая, чтобы помощник мне заявил об уходе. Так разговаривать со мной! Какая наглость! Это я первая вам заявила об увольнении. Вы выгнаны, да, выгнаны вон…

Крик был громкий, противно-истерический. Но когда он достиг самой высокой ноты, то вдруг оборвался: наверху медленно распахнулась дверь из комнаты Эдварда и через мгновение показался он сам – нелепая худая фигура с торчавшими из-под ночной сорочки костлявыми коленями. Так неожиданно было это появление, что миссис Пейдж замолкла на полуслове. Она смотрела снизу, из передней, на мужа, так же как и Эндрю, и Рис. А больной, волоча за собой парализованную ногу, медленно, с трудом, подошел к верхней ступени лестницы.

– Неужели нельзя ни на минуту дать мне покой? – Голос его, несмотря на волнение, звучал сурово. – Из-за чего вы тут шумите?

Блодуэн опять разразилась потоком слов, слезливой обличительной речью против Мэнсона. И в заключение объявила:

– Вот поэтому… поэтому я предупреждаю его об увольнении.

Мэнсон, не возражая, слушал эту новую версию происходящего.

– Значит, он от нас уходит? – спросил Эдвард, дрожа всем телом от волнения и от усилий держаться на ногах.

– Да, Эдвард. – Блодуэн засопела носом. – Ведь ты скоро сам начнешь работать.

Наступило молчание. Эдвард хотел было что-то сказать, но передумал. С немым извинением остановил он глаза на Эндрю, потом перевел их на Риса, с него торопливо – на Блодуэн и, наконец, со скорбным выражением уставился куда-то в пространство. Безнадежная, полная достоинства печаль читалась на его застывшем лице.

– Нет, – наконец произнес он. – Никогда уже я больше не буду работать. Вы все это знаете.

Ничего больше не сказав, он медленно повернулся и, держась за стену, добрел до своей спальни. Дверь беззвучно закрылась за ним.

XIII

Вспоминая ту бескорыстную радость, тот подъем духа, которые он испытал после спасения жены и ребенка Моргана и которые теперь Блодуэн Пейдж испачкала несколькими гнусными словами, Эндрю сердито спрашивал себя, предпринять ли ему дальнейшие шаги, не написать ли Джо Моргану, не потребовать ли от Блодуэн чего-нибудь большего, чем простое извинение. Но он сразу отказался от этой мысли, достойной Блодуэн, но не его. Он кончил тем, что выбрал самое бесполезное благотворительное учреждение во всей округе и в припадке горечи отослал секретарю этого учреждения свои пять гиней, прося его квитанцию переслать Эньюрину Рису. После этого настроение его улучшилось. Он жалел только, что не увидит лица Риса, когда тот получит квитанцию.

Так как работа его в Блэнелли должна была прекратиться к концу месяца, он сразу же начал искать новое место, перелистывая последние страницы «Ланцета», предлагая свои услуги всюду, где были подходящие условия. Он нашел множество объявлений в столбце «Требуются помощники врача». Посылал туда заявления, копии своих документов, отзывов и даже, как это часто требовалось в объявлениях, свою фотографическую карточку. Но прошла первая неделя, за ней вторая, а он не получил ни единого предложения. Он был разочарован и поражен. Тогда Денни объяснил ему, в чем дело, одной спокойной фразой: «Вы работали в Блэнелли».

Тут Эндрю с огорчением сообразил, что всему виной его работа в этом отдаленном уэльском городке. Никто не хотел брать врача «из долин» – у них была дурная слава. Прошло две недели, и Эндрю начал серьезно беспокоиться. Что же ему делать? Он все еще должен был больше пятидесяти фунтов «Гленовскому фонду». Ему, конечно, отсрочат уплату. Но независимо от этого, если он не найдет другого места, чем он будет жить? У него имелось наличных денег всего два-три фунта, не больше, и ни приличного платья, ни какого-либо имущества: за все время работы в Блэнелли он даже не купил себе нового костюма, а тот, в котором он приехал, уже и тогда был достаточно потрепан. Бывали минуты настоящего ужаса, когда он уже видел себя впавшим в полную нищету.

Измученный заботами и неизвестностью, он тосковал по Кристин. Писать ей не стоило; он не умел выражать свои чувства на бумаге. Все, что он написал бы, несомненно, произвело бы на нее невыгодное впечатление. А в Блэнелли она должна была вернуться только в первых числах сентября. Эндрю беспокойно и жадно поглядывал на календарь, считая дни, оставшиеся до ее приезда. Их было все еще двенадцать. И с растущим унынием он жаждал, чтобы они поскорее прошли, что бы ни ждало его впереди.

Вечером тридцатого августа, через три недели после его заявления об уходе, когда он в силу горькой необходимости уже подумывал о том, чтобы поискать место фармацевта, он шел по Чэпел-стрит и встретил Денни. В последнее время отношения между ними были несколько натянутыми, и Эндрю удивился, когда Денни остановил его.

Выколотив трубку о каблук сапога, Филип разглядывал ее так, словно не было ничего интереснее.

– Жаль, что вы уезжаете, Мэнсон. Без вас здесь будет совсем не то. – Он помолчал. – Я сегодня слышал, что Общество медицинской помощи в Эберло ищет младшего врача. Эберло – в тридцати милях отсюда, по ту сторону долины. Врачи там приличные; старший врач Луэллин – дельный человек. А так как это такой же город в долине, как Блэнелли, то вряд ли они будут брезгать врачом «из долины». Почему бы вам не попытаться?

Эндрю нерешительно смотрел на Денни. Надежды его, некогда витавшие высоко, за последнее время были окончательно сломлены, он утратил всякую веру в успех.

– Что же, – согласился он как-то вяло, – раз так, надо будет попытаться.

Несколько минут спустя он шел домой под начавшимся проливным дождем, чтобы написать и отослать заявление.

Шестого сентября в Эберло состоялось заседание комитета Общества медицинской помощи в полном составе для выбора врача на место доктора Лесли, недавно уехавшего на каучуковую плантацию на Малайских островах. На его место имелось семь кандидатов, и всех семерых пригласили на заседание комитета.

Был чудесный летний день, и стрелки больших часов над входом в кооперативный универсальный магазин приближались к четырем. Прохаживаясь взад и вперед по тротуару перед зданием Общества медицинской помощи на Эберло-сквер и нервно поглядывая на шестерых остальных кандидатов, Эндрю с беспокойством ожидал, когда часы пробьют четыре. Он страстно жаждал удачи.