Текст книги "Древо Иуды"

Автор книги: Арчибальд Кронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава VI

Несколько дней спустя состоялась церемония выпуска. Как только Мори сдал взятые напрокат шапочку и мантию, тут же начал искать подходящую работу. В лечебнице ему с ходу предложили два места на выбор. Но здесь платили жалкие гроши, к тому же он давным-давно мудро решил, что не пойдет изнурительной дорогой науки, дожидаясь продвижения. Были и другие вакансии, в основном от сельских врачей, которым требовался помощник, но такую перспективу он отмел сразу, хорошо понимая, что деревенские эскулапы не станут искать среди выпускников, сдавших с отличием, – им требовались молодые здоровяки, которые едят что угодно, не обременены женой и готовы в любое время дня и ночи выезжать на роды. Нет, такое место для него не годилось, он также ни за что не согласился бы ни на какую временную должность, как то: замещающий врач, работа в благотворительном медпункте, разовый контракт с одной из мореходных компаний, – все было отвергнуто. Ради себя и Мэри он должен был найти место получше. Он внимательно просматривал колонки «Ланцета» [29]29
  Еженедельный журнал для медработников, издается в Лондоне с 1823 г.


[Закрыть]и «Медицинского журнала», засиживался в читальном зале общественной библиотеки Карнеги, не пропуская ни одного объявления в местных газетах. Не находил ничего подходящего, и это его сильно тревожило. Но однажды он наткнулся на неброскую рамку в колонке «Требуется» в газете «Уинтон геральд».

«Больнице Гленберн, Кранстоун, требуется врач на постоянную работу. Жалованье – пятьсот фунтов в год, предоставляется коттедж без мебели. Место освобождается с первого января. Обращаться к секретарю Уинтонширского совета при Департаменте здравоохранения».

Мори с шумом выдохнул. Как раз то, что нужно, – правда, приступить к работе сразу не удастся, но это, по сравнению с другими преимуществами, незначительная мелочь. Он знал эту больницу, частенько ею любовался, выезжая за город на выходные. Расположенная в живописной холмистой местности, куда, набравшись терпения, можно было добраться из Уинтона трамваем, она среди местных была известна как «лихорадочная», так как одно время специализировалась исключительно на инфекционных заболеваниях. Теперь, однако, здесь в основном лечили туберкулезных детишек. Больничка маленькая, разумеется, всего четыре изолированных корпуса – примерно на шестьдесят коек – с центральным административным зданием, лабораторией, общежитием медсестер и аккуратной сторожкой с красной черепичной крышей при входе. Лучше и не придумать: приличное жалованье, служебный дом (они наверняка предпочтут женатого), лаборатория, в которой он сможет проводить исследования. Не место, а конфетка, твердил он про себя. Конечно, он знал, что конкуренция ожидается жестокая, не на жизнь, а на смерть, и поэтому, поднимаясь со скамьи читального зала, он выглядел так, словно собирался вступить в бой.

Тотчас развернутая им кампания могла бы по своей изобретательности, тонкости и виртуозной ловкости достойно стать классическим примером того, как добиваются хорошего места. От своих университетских профессоров он заручился характеристиками и рекомендательными письмами, от Драммонда – персональным представлением уинтонширскому чиновнику здравоохранения, а через отца Брайса, который был главой городской управы, получил полный список членов совета. Перво-наперво он пришел к чиновнику здравоохранения, который оказался уклончивым, но вполне приятным в общении, затем навестил секретаря: тот, как друг старшего Брайса, определенно проявил сердечность. После чего Мори начал осторожно, по вечерам, обходить по очереди всех членов совета, являясь к ним домой. Здесь он порядком преуспел, в нескольких случаях сии достойнейшие граждане даже представили его своим благодушным, раздобревшим женам, в которых его дозированная скромность пробудила ростки материнского сочувствия. Наконец он напросился в попутчики к водителю фургона доставки и оказался недалеко от больницы, а там уже познакомился с уходящим в отставку врачом, который собирался открыть частную практику, обменялся рукопожатиями со старшей сестрой и после довольно трудного начала полностью завоевал симпатии грозы всей больницы – маленькой и толстой сестры-хозяйки. Она даже пригласила его выпить чаю. Трудности студенческих дней, романтическое знакомство с Мэри, успехи в учебе – все к этому времени сложилось у Мори в благочестивый и гладкотекущий рассказ. Сидя в своей уютной маленькой гостиной перед чашками с чаем – первоклассным чаем с вкуснейшим домашним бисквитом, как отметил Мори, – сестра-хозяйка слушала его с растущим сочувствием.

– Посмотрим, что можно сделать, – изрекла она и выпятила бюст, хрустнув накрахмаленной манишкой. – Если кто и в силах повлиять на этот комитет, не умеющий отличить белое от черною… Считайте, место ваше.

Он пробормотал слова благодарности.

– А теперь мне пора. Я и так занял слишком много вашего драгоценного времени.

– Вовсе нет. Как вы намерены возвращаться?

– Так же, как добрался сюда, – ответил он, мгновенно сообразив, как правильно сыграть подброшенной картой, – на своих двоих.

– Вы прошли пешком весь путь из Уинтона!

– Если быть до конца откровенным… – Он смущенно улыбнулся, глядя ей в глаза. – У меня просто не оказалось денег на трамвай… поэтому обратно я тоже пройдусь.

– Ничего подобного, доктор. Вас отвезет наш шофер. – Она нажала кнопку звонка. – Сестра, сбегайте в сторожку и приведите Леки.

В город Мори отправился на переднем сиденье старой машины «скорой помощи». По возвращении Леки отчитался перед сестрой-хозяйкой, добавив:

– Надеюсь, мы получим доктора Мори. Такой приятный молодой человек… и охоч до работы, заметьте. Так мне и сказал: «Мне бы только получить это место, а там уж я буду работать как зверь».

Никакой противник не выдержал бы такого виртуозного натиска. Спустя неделю имя Мори появилось в списке десяти кандидатов, а когда состоялось собрание совета, двадцать первого августа, он был выбран единогласно.

В Ардфиллане Мори неопределенно намекнул, что у него есть кое-что на примете, но ни словом не обмолвился о чудесных перспективах, предложенных больницей Гленберн. Он очень долго жил один, и у него вошло в привычку все держать в себе, а кроме того, он ужасно боялся упустить такое место. Теперь же он готовился с триумфом раскрыть тайну, испытывая радостное предвкушение.

Свой план он разработал как всегда тщательно. Сначала отправился в «Гилхаус», университетский книжный магазин у подножия холма Феннер, и продал все свои учебники, а также микроскоп. В лаборатории Гленберна он заметил прекрасную цейссовскую технику с иммерсионным объективом – значит, собственный микроскоп фирмы «Райт энд Добсон», перешедший к нему из вторых рук, уже не понадобится. Положив кругленькую сумму в карман, он пересек Элдонгров-парк и оказался в менее благополучном районе. Там на углу Блэрхилл-стритон вошел в ломбардную лавку, куда ему случалось наведываться последние пять лет, хотя и без особой охоты. Теперь положение изменилось. Он мудро отверг сомнительный бриллиант, который ему пытались всучить, и неторопливо выбрал из невыкупленных залогов тонкое золотое колечко с красивым маленьким аквамарином. На бархате, в маленькой красной кожаной коробочке, оно выглядело чрезвычайно красиво, к тому же было настоящее. Спрятав его в карман, он одолжил у Брайса мотоцикл и отправился в Крэгдоран. Доехал в одиннадцать утра.

– Мэри! – воскликнул он, сразу пройдя в буфет и обняв ее за талию. – Закрывай заведение. Сейчас. Немедля.

– Но, Дэйви… у меня еще два поезда…

– К черту поезда… к черту пассажиров… и всю Северобританскую железнодорожную компанию. Ты едешь со мной – сию же минуту. Но пока ты еще здесь, положи в сумку несколько сэндвичей и булочек.

Она смотрела на него, чуть сомневаясь, чуть улыбаясь и в то же время сознавая, что за беспечностью его тона скрывается что-то важное.

– Ладно, – наконец согласилась она, – думаю, один разок не причинит большого урона ни компании, ни отцу.

Спустя десять минут они уже мчались на мотоцикле. Он выбрался на Стирлинг-роуд, свернул на восток у Рестона и, обогнув предместья Крэнстона, остановился на подъездной аллее Гленберна, проехав по ней с четверть мили.

– А здесь мы пройдемся, Мэри.

Она смешалась, слегка встревожилась, не понимая, почему они приехали именно сюда, но послушно двинулась с ним по аллее. Не спеша они достигли красивой решетки вокруг больницы. Мори остановился, благоразумно понимая, что дальше им идти пока не следует. Оба устремили взгляд сквозь аккуратную выкрашенную ограду. Игровую площадку заливало солнце, детишки в красных курточках сидели с няней на скамейке перед зеленой лужайкой, в ближайших кустах форзиции заливался дрозд.

– Какое красивое местечко! – воскликнула Мэри.

– Ты так думаешь?

– А разве может быть по-другому, Дэйви? Прямо как на картине.

– Тогда послушай, Мэри, – сказал он, набирая в легкие воздух. – Это больница Гленберн. Эти четыре здания среди деревьев – корпуса отделений. Перед ними – административный блок. А вдалеке, с садом по другую сторону, дом главврача. Неплохое жилище, правда?

– Очень милый домик, – согласилась она удивленно. – И такой хороший сад. Ты кого-нибудь там знаешь?

Пропустив мимо ушей ее вопрос, он продолжил, побледнев, часто дыша:

– Главный врач единолично отвечает за больницу. В его полном распоряжении больничная лаборатория для исследований. Получает он пять сотен фунтов в год плюс все, что дает сад. Жилье бесплатное. Тот самый дом, Мэри, в котором он имеет полное право поселить свою законную жену. – Голос его срывался от волнения. – Мэри… с первого января у них будет работать новый главврач. И ты… сейчас смотришь на него.

Глава VII

Возвращались они не спеша, сделав большой крюк у Овертона, с тем чтобы проехать по южному берегу озера Лох-Ломонд и подняться на вересковые пустоши Глен Фруин. Маршрут примечательный, один из красивейших на западе, но Мэри ничего не видела… ничего… ничего… даже величественную вершину Бен-Ломонд, нависшую над мерцающим озером. Онемев от счастья, пораженная чудом, которое ей подарил Мори, она закрыла глаза и крепко прижалась к нему с благодарной любовью переполненного чувствами сердца.

Он тоже был счастлив – как же иначе? – и взволнован тем эффектом, что так тщательно спланировал и с таким успехом произвел. Но нужно отдать ему должное, он быстро восстановил душевное равновесие и не искал похвалы, его природная скромность не пострадала. Он был влюблен и хотел произвести впечатление не столько из чувства собственной важности, сколько из желания доставить Мэри неожиданную радость. В отличие от Уолтера, который упивался лестью, не упуская ни малейшего шанса выставить себя в самом выгодном свете при любой благоприятной возможности, он не любил, чтобы вокруг него поднимали шум, – это оскорбляло его утонченность и приводило в замешательство. А кроме того, у него остался в запасе еще один сюрприз для любимой.

Когда они заехали на вершину пологого холма на берегу озера, он сбросил скорость и свернул с дороги на одну из заросших травой овечьих троп, что пересекали пустошь. Проехав по тропе с четверть мили, он остановил мотоцикл в тени серебристых березок на речном берегу, утопавшем в зарослях вереска и папоротника. Внизу простиралась долина, расцвеченная золотом и пурпуром. Отсюда открывался вид на гору и озеро – чудный пейзаж, показавшийся Мэри раем, о котором она высказалась по-своему.

– Отличное местечко, Дэйви.

– Настолько отличное, что мы можем перекусить. – Он решил ее подразнить. – От всех этих разъездов по горам и долам у тебя, наверное, появился зверский аппетит.

– Мне сейчас не до еды.

Но когда они расстелили клетчатую скатерку и разложили на ней снедь, он заставил Мэри подкрепиться как следует, тем более что его просьбу собрать в дорогу немного еды она выполнила с лихвой. Кроме булочек и сэндвичей она упаковала сваренные вкрутую яйца, помидоры и колбасный рулет, а также захватила большую бутылку знаменитой местной газировки «Айрн-Брю», чтобы утолить жажду. Она даже не забыла взять открывашку.

– Дэйви, – говорила она, не переставая жевать, – какой красивый домик… Он все никак не идет у меня из головы. Вот увидишь, как я буду там о тебе заботиться.

– Нам придется его обставить, – предупредил он, – но до января еще успеем. Теперь, когда все решено, я устроюсь куда-нибудь на временное замещение, и за ближайшие четыре месяца мы поднакопим деньжат. Для начала их должно хватить.

– Милый Дэйви… ты такой предусмотрительный.

– Но об одной вещи я чуть не забыл. – Он небрежно сунул руку в карман. – Держи, красотка. Лучше поздно, чем никогда.

Он в жизни не был так растроган, как в ту минуту, когда она открывала красный футлярчик. Замерев, она смотрела на кольцо, такое же, как она, простое и красивое. Она не стала расхваливать подарок, не стала благодарить, а, повернувшись, посмотрела Мори в глаза, совсем как в тот день в Гэрсее, и дрожащим голоском, который запомнился ему на всю жизнь, прошептала:

– Надень сам, дорогой. – И с легким вздохом протянула к нему руки.

Они лежали на мягком папоротнике под палящим полуденным солнцем. Среди цветков вереска монотонно гудели пчелы, в голубом небе заливался жаворонок, воздух был пропитан запахом тимьяна и «кукушкиных слезок» – ятрышника. Где-то вдалеке вспорхнула куропатка, и снова наступила тишина, если не считать нежного журчания воды. Мэри откинулась на спину, юбка немного задралась, и он положил руку на колено девушки. Ласкою погладил. Она разомкнула слегка вспухшие от жары губы, почти алые на бледном лице. Веки, прикрывшие темные глаза, отливали голубизной. Разомлев в его объятиях, она дрожала от малейшего прикосновения, а его пальцы скользили вверх, пока не достигли мягкой кожи над длинным чулком.

Сердце бешено колотилось в его груди, в ушах стоял шум. Еще одно осторожное движение – и рука окажется там, куда стремилась. Он жаждал этого, но из опасения сдерживался. И вдруг, совсем близко от его уха, она выдохнула:

– Если хочешь… я твоя, любимый.

Солнце скрылось за тучу, пчелы больше не гудели, кружащий в небе кроншнеп издал скорбный крик. Они лежали неподвижно, а потом он робко прошептал:

– Я сделал тебе больно, Мэри?

– Милый Дэйви… – Она спрятала лицо на его груди. – Это была самая сладостная боль в моей жизни.

Наконец они пришли в себя и буднично убрали остатки пикника. Мори поехал медленно, слегка опечаленный, терзаясь сожалением. Не поспешил ли он вместить столько радости в один короткий день, преждевременно сорвав первые плоды счастья? Она такая молодая, такая невинная – его накрыло волной нежности, – разве ему не следовало проявить сдержанность и немного подождать? И вообще, не слишком ли он с самого начала торопил события, действуя без оглядки? Нет, тысячу раз нет… Он отогнал прочь эту мысль и, выпустив руль, протянул руку назад, чтобы еще раз коснуться мягкого бедра.

– Теперь я вся твоя, Дэйви.

Мэри уютно приникла к его спине, тихо смеясь ему в ухо. Скорбь, обида или тоска не для нее! Она словно возродилась, уверенная, оживленная больше обычного. Повернувшись вполоборота, он увидел ее сияющие глаза – никогда прежде она не была такой лучезарной. Она как будто почувствовала, что он слегка угнетен, и весело, нежно, по-матерински приободрила его.

Они выехали на последний холм перед Ардфилланом, когда густое облако, закрывшее солнце, внезапно обрушилось на них ливнем. Мори поспешно перевел рычаг на нейтральную передачу, и они скатились с холма. Домчались до пекарни в мгновение ока, но он все равно промок – Мэри за его спиной пострадала от дождя меньше.

В доме она попыталась заставить его переодеться в костюм отца, но он небрежно отмахнулся, уверяя, что ничего страшного не произошло, в комнате горит огонь, вскоре все обсохнет. В конце концов они пришли к компромиссу: он надел тапочки пекаря и старый твидовый пиджак, который Мэри отыскала в шкафу.

В скором времени лавку закрыли, и появилась тетушка Минни, а спустя несколько минут пришел Дуглас. Все четверо уселись ужинать – Уилли, как оказалось, был в отъезде, проводил выходные в лагере «Бригады мальчиков» [30]30
  «Бригада мальчиков» – добровольная военизированная организация религиозного характера, основанная в 1883 году.


[Закрыть]Уислфилда. Поначалу, пока молча расставляли чашки, Мори испытывал болезненное смущение, спрашивая себя, не догадались ли присутствующие по их виду о том, что произошло между ним и Мэри на вересковой пустоши. В воздухе, как ему казалось, витали неуловимые признаки вины, свидетельства безумных мгновений страсти. Щеки Мэри пылали, а его собственные, он знал, были бледны, да и тетушка Минни без конца подозрительно поглядывала то на одного, то на другого. Пекарь тоже проявлял необычную сдержанность и наблюдательность.

Но когда Мэри нарушила молчание, напряженная атмосфера разрядилась. Мори заранее позволил ей самой сообщить новость о его назначении, что она сейчас и сделала с тем жаром и драматизмом, что во много раз превосходили его собственные усилия в то утро.

Сначала она продемонстрировала кольцо, которым все восхитились, – правда, тетушка Минни не преминула заметить в сторону:

– Надеюсь, оно оплачено.

– Думаю, вам не стоит беспокоиться об этом,дорогая тетушка, – ответила Мэри по-доброму, но с ноткой снисходительности и тут же принялась описывать больницу Гленберн, рисуя картину гораздо более яркими красками, чем было на самом деле, и неспешно переходя к кульминации, прозвучавшей с огромным воодушевлением.

Последовала долгая пауза, после которой заговорил Дуглас, чрезвычайно довольный:

– Пятьсот фунтов и дом… Небольшой сад, чтобы выращивать овощи… Прекрасно… Одно скажу, здорово.

– Не говоря уже о лаборатории и возможности проводить исследования, – быстро вставила Мэри.

– Стоддарты лопнут от зависти, – удовлетворенно прошипела тетушка.

– Тихо, Минни. – Пекарь протянул юноше руку. – Поздравляю тебя, Дэвид. Если у меня и были сомнения насчет тебя и всего этого дела, то теперь они рассеялись, и мне остается только попросить прощения. Ты отличный парень. Я рад, что дочь выходит за тебя, и горжусь, что у меня будет такой зять. Ну как, Минни, ты не считаешь, что это нужно отпраздновать?

– Непременно! – Минни наконец была завоевана.

– Раз так, сбегай, Мэри, вниз, к маленькому серванту… Ключ найдешь в верхнем ящике… И принеси нам бутылочку моего старого «Гленливета».

Бутылка виски была доставлена, и пекарь из сахара, лимона и выдержанного алкоголя приготовил каждому стаканчик хорошего горячего пунша, разбавив его сколько нужно. Это был приятный напиток, но к Мори попал с опозданием. Весь вечер рубашка липла к телу. От пунша в голову ударил жар, хотя ноги по-прежнему были холодными как лед. Он испытал облегчение, когда ему разрешили остаться на ночь, однако, ложась в постель, почувствовал озноб. Измерил температуру – тридцать восемь и три. Он понял, что простудился.

Глава VIII

Мори провел беспокойную лихорадочную ночь, а когда очнулся после короткого сна, которым забылся ближе к утру, без труда поставил себе диагноз – у него начался острый бронхит. Дыхание было жестким и болезненным, даже без стетоскопа он слышал хрипы в груди, а температура поднялась выше тридцати девяти. Он выждал с похвальным самообладанием почти до семи утра и только потом постучал в стену, за которой спала Мэри. Он услышал, как она зашевелилась, а несколько минут спустя Мэри уже была у него в комнате.

– О боже… ты заболел! – испуганно воскликнула она. – Полночи я волновалась, как бы ты не простудился.

– Пустяки. Но придется немного полежать, а я не хочу доставлять вам хлопоты. Пожалуй, тебе следует позвонить в больницу.

– Ничего подобного. – Она взяла его руку, и та оказалась такой горячей, что у Мэри тревожно сжалось сердце. – Ты останешься у нас в этой самой комнате. А я буду за тобой ухаживать. Больше некому!

– Ты уверена, Мэри? – Внезапно ему захотелось, чтобы именно она взяла на себя все заботы о нем. Как было бы скучно вызывать «скорую помощь» и тащиться обратно в лечебницу в качестве пациента. – Болезнь продлится не больше нескольких дней. Если это вас не слишком обременит, то я предпочел бы остаться…

– Значит, останешься, – решительно заявила она. – Итак… послать за доктором?

– Нет-нет, конечно нет… Я сам назначу себе лекарства.

Он приподнялся на локте и выписал пару рецептов. От усилия закашлялся.

– Это все, что мне нужно, Мэри. Ну и временами горячее питье… – Он вымученно улыбнулся. – Если не считать тебя.

Дело обернулось серьезнее, чем он предполагал. Десять дней он был очень болен: высокая температура, мучительный кашель. Мэри преданно его выхаживала, и для того, кто этому не учился, у нее все получалось на удивление хорошо. Вместе с тетушкой Минни она делала ему компрессы, варила питательный бульон, кормила его с ложечки телячьим студнем, перестилала постель, в полной мере проявляла практичность и домовитость, чтобы облегчить его страдания. При самых тяжелых приступах, когда ему требовался кипящий чайник, она по полночи сидела у его постели. Распорядок в доме, разумеется, был нарушен. Ели не вовремя, почти не спали, кое-как занимались лавкой. Уилли, вернувшемуся из лагеря, пришлось поселиться у Дональдсона, помощника пекаря. Когда в конце второй недели Мори сумел встать с постели и перебраться в шезлонг у окна, он смущенно извинился перед Дугласом за то, что причинил всем столько неудобств.

– Больше ни слова, Дэйви, – прервал его маленький пекарь. – Теперь ты член семьи. – Он улыбнулся. – Во всяком случае, почти.

Когда отец вышел из комнаты, подошла Мэри и, опустившись на пол рядом с креслом, крепко обхватила колено Мори.

– Никогда больше не говори, что ты обуза, Дэйви. Что, по-твоему, было бы со мной, если бы я тебя не выходила?

На его глаза навернулись слезы, он был все еще слаб.

– Какая же замечательная жена из тебя получится, Мэри. Не думай, что я не замечал всего, что ты делала.

Вскоре он начал выходить из дома, прогуливаться с Мэри по площади, сначала медленно, потом быстрее. Наконец он объявил, что здоров и хочет начать поиски временной работы, которая даст ему возможность продержаться ближайшие несколько месяцев. У него все еще покалывало в груди, не давая покоя, но об этом он умолчал. Пожаловаться сейчас означало проявить неблагодарность, а ведь эти люди столько для него сделали. Однако в следующий понедельник, когда он приехал на поезде в Уинтон, чтобы оставить свое имя в агентстве занятости медицинских работников, сильная боль вновь пронзила его, и он решил заглянуть в свое старое отделение – пусть его осмотрит Драммонд.

В Ардфиллан он вернулся поздно, и Мэри, которая обслуживала покупательницу в лавке, сразу уловила на его лице уныние. Едва освободившись, она подошла к нему и заглянула в глаза.

– Не повезло, Дэйви?

Он хотел улыбнуться, но попытка не удалась.

– По правде говоря, я так и не добрался до агентства.

– Что случилось, дорогой? – быстро спросила Мэри, понимая, что он явно темнит.

В эту секунду звякнул колокольчик на входной двери и вошел ребенок, чтобы купить сладкого печенья. Мори замолчал, радуясь паузе. Сколько же неудобств он им всем доставил, а теперь еще и это – что они о нем подумают!

– Итак, Дэйви? – Она повернулась к нему.

– Это трудно объяснить, Мэри… – робко начал он. – Расскажу обо всем наверху.

Как раз подошло время закрывать лавку. Мэри поспешно опустила жалюзи, выключила свет и проследовала за ним в дом. Там уже сидели отец и тетушка Минни. Он не знал, с чего начать, но ничего не оставалось, как открыть причину своего визита в больницу. Опершись локтями в колени, он не отрывал взгляда от пола…

– И вот, когда я туда добрался, профессор Драммонд сделал мне рентген… Оказалось, что левое легкое у меня поражено плевритом.

– Плеврит!

– Очаг небольшой, – сказал Мори, не упомянув слова Драммонда, настойчиво утверждавшего, что если запустить болезнь, то может начаться туберкулез. Стараясь говорить бодро, он добавил: – Но видимо, о замещении теперь придется забыть.

– Что же в таком случае делать? – спросил Дуглас, совсем скиснув; его дочь тем временем отмалчивалась, крепко сжимая руки.

– Ну… я мог бы пожить за городом… где-нибудь неподалеку отсюда…

– Нет, Дэйви, – нервно вмешалась Мэри, – ты нас не оставишь. Мы будем заботиться о тебе здесь.

Он уныло посмотрел на нее.

– Обременять вас еще два месяца? Невозможно, Мэри. Разве я могу болтаться здесь без дела, быть такой обузой… и это после всех хлопот, что я вам доставил? Я… я найду работу на какой-нибудь ферме.

– Ни один фермер в здравом уме не наймет больного работника, – сказал Дуглас. – Наверняка тот доктор… профессор посоветовал тебе что-то определенное.

Наступила пауза. Мори поднял голову.

– Если настаиваете… Драммонд действительно сказал, что мне необходимо морское путешествие… в качестве корабельного врача, разумеется… Он даже настоял на том, чтобы позвонить в пароходство Киннэрд… там у него есть знакомый…

Теперь пауза затянулась. Наконец пекарь произнес:

– Ну вот, хоть какой-то толк. А ведь речь идет о здоровье, парень… Это самое важное. Мы с радостью оставили бы тебя здесь. Но разве ты пошел бы на поправку? Ведь скоро зима. Нет-нет. Профессор дал разумный совет. Ему удалось договориться о тебе?

Мори неохотно кивнул.

– Есть один корабль – «Пиндари», отходит на следующей неделе из Фирт-оф-Клайд… в Калькутту… туда и обратно – семь недель.

И опять нависла пауза, затем Дуглас подытожил:

– Путешествие в Индию. Там ты погреешься на солнышке.

– Хотите ехать? – поинтересовалась тетушка.

– Черт возьми, нет… Простите, тетушка Минни. Я меньше всего этого хочу. Только если я все-таки должен поехать, то жалованье хорошее, девяносто фунтов за все про все. Мы смогли бы, Мэри, обставить на эти деньги наш домик.

Весь вечер шло обсуждение, и наконец решение приняли. Несмотря на расхождение мнений, все, даже Мэри, склонились к простому аргументу пекаря: здоровье – прежде всего.

– Какой от тебя будет прок всем – Мэри, самому тебе, Гленберну, – если ты не поправишься? Ты должен ехать, парень, вот и весь сказ.

В следующий вторник он вместе с Мэри пересек Гринок. День выдался ветреный и дождливый. Мори выглядел неважно, да и чувствовал себя скверно. Необходимость расставания давила тяжким грузом. Мэри тоже переживала, хотя и храбрилась, решив не поддаваться отчаянию. В раздутой ветром твидовой шапочке, в застегнутом на все пуговицы плаще, она глядела бодро, но на лице ее словно застыла маска. «Пиндари», который пришел ночью из Ливерпуля, чтобы забрать груз шерстяных тканей и оборудования, стоял на приколе в устье, скрытый надвигающимся туманом. Ветер, разгулявшийся в доках, буквально сбивал с ног, но Мэри настояла, что дойдет до конца пристани, чтобы проводить его и помочь нести чемодан. Так они и шли рядом, вместе держа ручку старого кожаного чемодана. Обслуживающий судно катер подскакивал на волнах внизу, ударяясь о пристань, пока они крепко обнимались под серым хмурым небом. Дождь, как слезы, бежал по ее холодным щекам, но губы оставались теплыми. У него щемило сердце, он не мог с ней расстаться.

– Я, пожалуй, рискну и останусь, Мэри. Бог свидетель, как я не хочу уезжать.

– Но ты должен, дорогой, ради нас обоих. Я буду тебе писать… и считать каждую минуту, покаты ко мне не вернешься. – И прежде чем отстраниться и пуститься бегом обратно по пристани, Мэри вынула из кармана плаща маленький сверток и сунула ему в руку. – Это тебе, чтобы ты меня не забыл, Дэйви.

В каюте катера, вздымавшегося на волнах, по дороге к кораблю, он снял обертку и рассмотрел подарок. Это был старый тонкий золотой медальон, меньше флорина, когда-то принадлежавший ее матери. Внутри Мэри поместила свою маленькую фотокарточку, во второй половинке – тщательно засушенный бутон колокольчика, из тех, что он собрал для нее в Гэрсее.