Текст книги "По исчезающим следам (СИ)"

Автор книги: Аня Сокол

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Предлагаете заняться просьбой старосты? – спросил целитель.

– Всяко лучше, чем соваться в дела Простого, – кивнула Пашка. – Хотя, палач лукавил, он не станет выяснять, у кого останавливался Тур Бегущй в ту ночь.

– Почему? – спросила я.

– Потому что он и так это знает, – ответил целитель – Хотел нас на крючок подцепить. По его словам, в те времена он даже не родился.

– Вранье? – уточнила я.

– Нет, – фыркнула змея. – Но год, когда Тур бродил по горам, не мы не называли. Он знал его сам.

Планом Подгорное напоминало не расческу, как наше Юково, а скорее решетку для гриля. Мы шли прямо, потом два раза свернули направо, пока не уперлись в тупик. На первый взгляд глухой, но явидь, раздвинув ветви кустов, растущих вдоль дороги, прошла дальше не останавливаясь.

Мы выбрались к широкому деревянному срубу, больше похожему на общественную баню, нежели на жилой дом. Узкие оконца, серый дым из трубы.

В Подгорном построек с печным отоплением больше чем в Юково. К примеру, в моем доме, труба носит декоративный характер, а комнаты отапливаются от электрического котла. Я за него даже не плачу, как и за все сворованное у людей вроде итернета или газа. Вопросов, как это устроил старик, никто не задавал. Времена, когда я переживала за коллективную собственность давно прошли.

Теплый золотистый цвет бревен, широкое крыльцо, на котором, наверное, так приятно сидеть летними вечерами. Хозяин открыл дубовую дверь, не дожидаясь пока мы поднимемся и постучим.

Он смотрел на троих незнакомцев без улыбки. А жаль, она ему так шла.

Темные волосы, темные глаза, рельеф мышц под чёрной водолазкой, волосы чуть покороче, складка у рта чуть глубже, но в остальном… На восточной стежке в доме, куда привел нас след человека, стоял староста Вепревой пустоши. Или кто-то нереально на него похожий. Как брат близнец.

Ошеломленное молчание было столь же осязаемо, как и влага, стоящая в воздухе. Солнце за нашими спинами готовилось нырнуть за склоны, максимум через час станет совсем темно.

– Привет, – поздоровался Мартын.

– Собак спущу, – ласково пообещал мужчина.

– Сделайте одолжение, – предельно вежливо ответил молодой целитель, наверняка таким тоном он отвечал на вопросы учителей, и его глаза вспыхнули светлой зеленью, – Давно мне таких подарков не преподносили.

За спиной мужчины вырос еще один силуэт. Я испытала непреодолимое желание протереть глаза. Этот был моложе, не старше двадцати пяти – тридцати лет, со светлыми карими глазами и длинной челкой, но семейное сходство не заметил бы только слепой.

– Отец, не надо. Я сам разберусь, – взгляд молодого мужчины пробежался по парню, явиди и остановился на мне.

Тот, кто давно живет на стежке, волей-неволей учится наблюдательности. Пусть разобраться в низших родах трудно, но отличить нечисть от человека может каждый, главное, научиться видеть.

Мы с молодым мужчиной посмотрели друг на друга, люди тоже иногда обходятся без слов.

– Черта с два, – выдохнул его отец. – Их послал Ксьян, так что...

– Проходите, – перебил молодой распахивая дверь. – И, кстати, собак у нас нет.

– Их нигде нет, – пожала плечами змея, заходя в дом.

С угрозами надо быть осмотрительнее, собаки, как и комары в нашей тили-мили-тряндии не прижились, кроме гархок, конечно.

Уютный мужской дом, вряд ли чувствовавший женскую руку. Пыльное чучело совы в прихожей и оленьи рога. Но, слава святым, обошлось без отрубленных голов на стенах. Стены обшиты светлым деревом, коричневый диван, письменный стол, стул, абстрактная картинка на стене и нереальная для мужского жилища чистота.

Чай или кофе в нечистых домах предлагают лишь в одном случае, если желают подсыпать яд.

– Передайте Ксьяну, что он может засунуть свое предложение в зад. Я не продаюсь, – обошелся без атрибутов вежливости хозяин.

– Так и мы не торговые представители, – явидь подкинула на ладони серый дорожный камешек.

Мужчина проследил за полетом указующего амулета, темные глаза сузились.

– Влад, выйди! – скомандовал он сыну.

– Но…

– Выйди, я сказал.

Его сын дернулся, но протестовать вслух не стал. Дверь за человеком, по капризу святых, приходящемуся мужчине сыном закрылась.

– Ему нужен Влад, – хозяин дома не спрашивал, он утверждал.

– Ничего удивительного. Он охотился в Вепревой пустоши, охотился на ребенка, – молодой целитель отвернулся.

– Но никого не убил, и даже не покалечил.

– Назови другую причину, – Пашка еще раз задумчиво рассмотрела камушек и убрала в карман.

– Люди, товар скоропортящийся. Шаг наверх по стёжке и выбирай на свой вкус, – поморщился мужчина.

– Но нужен конкретный человек, – сказала я, – твой человек.

– Не понимаю, – развел руками мужчина, – К чему вам – нелюдю и целителю, пусть пока серому, менять судьбу, свой род? Куда уж выше? Что вас не устраивает? Ей, – он указал на меня, – все равно не помочь!

Я проигнорировала и его недовольный взгляд и слова. Странные слова, так не вязавшиеся с эмоциями. В то время как чувства кричали, что вот сейчас, еще немного и все встанет на свои места. И я пойму разрозненные намеки, что вертятся в голове, как забытое слово на кончике языка.

– Эм, – клацнула зубами Пешка, – Ты о чем, ведьмак?

– Гвоздарь тоже говорил что-то о судьбе, – нахмурился Мартын и полез за желтой тетрадью.

– И вы еще будете меня уверять, – увидев дневник подвия, хозяин дома прикрыл глаза, – что пришли не за судьбой Даже дед понял, а он умом не блещет.

– Вы сын, родившийся у дочери кузнеца от Тура Бегущего, – сообразил целитель. – А Ксьян?

– Я слышу одну и ту же кровь бегущую по венам, – оскалилась змея.

– Она и есть одна. Молодой и здоровый подвий останавливался не только в Подгорном, и не только у кузнеца была дочь.

– Вот тебе и овечье одеяло, – пробормотала я.

– То есть ваш брат настолько соскучился по племяннику, что жаждет встречи на алтаре, – заключила Пашка.

Мужчина замолчал, и это молчание было красноречиво. Дело было не в человеческом охотнике, вернее, не только нем. Иначе, того бы уже давно отловили, слишком уж разные у них с северным «дядей» весовые категории. Если задуматься, староста Пустоши не просил нас поймать охотника или вывести за пределы стёжки, он всего лишь просил обозначить его местоположение сигнальным артефактом.

Так что имело значение? Человек? Его отец? Или этот дом, который в отличие от хозяев убежать не может?

– У кого Тур Бегущий так плодотворно остановился в Пустоши? – спросила я мужчину.

– Сообразила, – криво улыбнулся мужчина, – У изменяющегося. Он на эту забытую святыми стежку, один такой был. Теперь ты понимаешь…

– Что вы храните в этом доме? – перебила я хозяина дома. – Оно стоит жизни вашего сына?

– Нет, – рык исказил лицо мужчины. – Не стоит. Уходите. Хотите – деритесь. А Ксьяну передайте, сунется – выпотрошу. Ясно? Камешек можете оставить, он не мне, не моему дому вреда не причинит, – мужчина взмахнул рукой, пальцы сжались в кулак, стоящий у стола стул опрокинулся на пол, ведьмак давал понять, чем обернется для нас дальнейшее пребывание в его доме.

– Классно поговорили, – шипела змея, улица уже была темна, свет в окнах домов ложился на дорогу размытыми прямоугольниками. – Люблю задушевные беседы, особенно когда оппоненты настолько близки, что обходятся одними намеками.

– Мы здесь никто. Ни сказать, ни приказать, ни заставить, прикрываясь именем хозяина. Прогоняют – уходи или дерись, – простая истина возмущала и озадачивала молодого целителя.

– Эти ведьмаки из Пустоши и из Подгорного братья по отцу, – сказала я.

– Спасибо, святая Ольга – заступница, вразумила, – Пашка изобразила шутовской поклон, впечатление портили лишь выскочившие черные когти. – Плевать мне на их родство. Что тут во имя низших твориться? Очередная версия Монтеки и Капулетти? Санта Барбары? Рабыни Изауры? Династии? Супермена?⁴

– Он то тут при чем, – буркнул парень, последнее предположение почему-то его обидело.

– У ведьмака в доме что-то хранится… – стала объяснять я, но Пашка обхватила мои плечи с такой силой, что следующий вдох дался с трудом, не дружеский жест, а борцовский захват.

– За тобой идет человек, – прошипела она в ухо и потащила меня вперед. – По соседней улице. Тот, кого якобы взяли восточники, кто якобы охотился на лихо.

– Точно за мной? – переспросила шепотом я.

– Ага, – улыбнулся Мартын, – За тобой. Его взгляд сверлит твою спину. Неужели не чувствуешь?

– Чему радуешься? – явидь увлекла меня в переулок. – Разворошили осиное гнездо.

– Так и прекрасно, – продолжал веселиться парень, – Пусть проявят инициативу. А мы посмотрим, что из этого выйдет.

Пашка оскалилась и торопливо зашептала:

– Идешь по улице до первого поворота, сворачиваешь направо, и оказываешься на Центральной. С нее не сходи, чтобы не случилось. До кафе, в котором мы сидели от силы два квартала.

– Дай охотнику шанс, – добавил молодой целитель, – Соглашайся на любое предложение, там разберемся, надо оно нам или нет.

– Повторяю со стежки не сходить, – снова стиснула меня Пашка, – Будешь ждать в кафе, сиди хоть до утра, но по темени не шастай, тут тебе не север. Поняла?

– Да.

– А чтобы не заснуть ненароком, – глаза целителя вспыхнули светлой зеленью, я почувствовала, как по телу поползли мурашки, прогоняя усталость и наполняя мышцы силой.

– Святые! Что отец, что сын. Хоть бы предупреждали, что ли, – я встряхнулась, чувствуя, как могу пробежать несколько километров без остановки. – Сами, что делать будете?

– Смотреть со стороны. Оттуда всегда лучше видно, – змея подмигнула, достала из кармана указующий камешек и протянула мне, – Может, ничего и не будет, и охотник пойдет своей дорогой. Но если нет, стоит его пометить.

– Не хочу сдавать человека палачу.

– Этот Влад тебе никто, поняла? Посмотрим, как запоет его отец, когда сынок окажется в любящих руках дяди. Если не он, так прадед вспомнит о «нехорошей ночи», – Пашка вложила амулет мне в ладонь. – У нас есть цель, не забыла? Юково.

Я сжала пальцы вокруг прохладного камня.

Влажная земля мягко пружинила, дыхание вырывалось рваными облачками пара, ночью на стежке похолодало. Дождь продолжал накрапывать, мелкий, надоедливый, неприятный. Капли затеками под воротник и холодили кожу.

Я шла, поминутно оглядываясь, вслушиваясь в каждый шорох, вглядывалась в каждую тень. И почти успела пожелать, чтобы шедший где-то позади человек решался хоть на что-нибудь: либо на разговор, либо на удар.

Но все же когда, вынырнувший из бокового переулка мужчина схватил меня за руку, я испугалась, не удержавшись от вскрика.

Со стороны смотрелось наверняка презабавно. Идут двое, мужчина и женщина, держатся за руки. Внутри меня все подрагивало от предвкушения и странной иррациональной неизвестности. Не страх, а лишь его преддверие. Я знала, что-то случится, и даже почти ждала этого. Так мы и шли несколько минут, не расцепляя рук, и бросая друг на друга косые взгляды.

– Как тебя увидел, сразу все понял, – заговорил, наконец, Влад.

«Ну, хоть кто-то» – мысленно ответила я, продолжая идти рядом.

– Ты человек, – он говорил так, словно это объясняло весь тот бред, что происходил вокруг, – Вместе мы сделаем это. Ты север, я восток. Соберем артефакт, и станем, – я почувствовала пожатие пальцев, – не слабыми людьми, не низшей продавшей душу нечистью, а высшей знатью, – он зло рассмеялся, – И тогда упыри умоются кровью.

По его телу прошла дрожь предвкушения и по руке предалась мне.

– Значит, то, о чем все говорят, то, что меняет судьбу, существует? Артефакт? – спросила я.

– Не просто артефакт, а вещь ушедших.

– И хранится он в доме твоего отца?

– Часть. А часть у Ксьяна, его разделили.

– Ты поэтому там охотился? Чем тебе маленькое лихо не угодило?

– Да ничем. Пусть не валят с больной головы на здоровую. У нас с лихачем был договор, да только Ксьян пронюхал, орола этого толстого на нас натравил. Меня защищают амулеты отца, – невзирая на дождь, он отогнул воротник куртки, показывая связку разноцветных подвесок на толстой цепочке, – А мальцу башку снесло.

Интересная картина, особенно если учесть, что орола староста сам и казнил. Напрашивающийся вывод прост, чтобы не хранилось у ведьмаков – это секрет. И ради его сохранности будут убивать.

– По отдельности части не работают?

– По отдельности это мусор, – он улыбнулся. – Предлагаю сделку, ты достанешь часть у Ксьяна, я у отца. Согласна?

– Предположим.

– Никаких предположим. Просто сделай. Ведь тебе не надо объяснять, что поставлено на карту.

«Нет, не надо. И неважно, что здесь происходит, мое дело – Юково»

– Сделаю. Куда принести?

– В хижину Охотника это на южном склоне Сосновой, иди от стёжки к югу по самой широкой тропе, не промахнешься – он остановился и заглянул в лицо, глаза стали серьезными, – Завтра на закате.

– Хорошо, – как велел целитель, согласилась я, – Только уж извини, страшно, – и это было правдой, – брать в руки принадлежавшее святым. Какова цена касания?

– Цена не для тебя. За полученную силу ответят другие. За силу рода, род и расплатиться, – от улыбки вокруг карих глаз собрались морщинки, – Артефакт вытянет силу из будущего. Из потомков. Из детей. Как думаешь, почему я такой? Чем в свое время воспользовался отец?

– Дети? – внутри что-то дрогнуло, – Артефакт заберет силу детей и передаст нам?

– Посмотри на это иначе – совсем необязательно их заводить.

– Ну а если… – я запнулась, – Ты уверен, что у тебя нет детей?

– Ну, – Влад усмехнулся, – Почти.

И именно увидев эту усмешку, я приняла решение.

– Твой отец сказал, что человеку артефакт не поможет.

– Он не знает наверняка, – Влад приобнял меня за плечи, как старого друга, и все это, потому что я человек, посторонний незнакомый, но человек, – Ты в деле?

– Да, – коснувшись влажной куртки, я разжала ладонь, и камешек скатился в широкий карман охотника, – Будь уверен. Только вот…

– Что?

– Твой прадед – кузнец, грозил нам песками, и о нехороших ночах говорил. Я мало что поняла, прости, но оставаться совершенно не хочется.

– Брось, плохие ночи не так часты, как квохчут старики. Да они опасны для людей, – я подняла брови, – Но не бойся, отец предупредит, всегда меня предупреждает, а я тебя, – мужчина достал телефон, – Диктуй номер.

Я продиктовала. Теперь мы могли предостеречь друг друга, или завести в ловушку.

Ночь я провела в кафе, ловя на себе усталые, удивленные или плотоядные взгляды водителей. Выпила литра два чая и десять раз сбегала в туалет. Получила три неприличных, два льстивых и одно непонятное предложений.

Ни Мартына, ни Пашки так и не дождалась, звонки на мобильники проходили, но трубку мои спутники брать отказывались. Девушку за стойкой бара сменила полноватая женщина с синими волосами, я купила горячий бутерброд с неизвестным мясом, и от меня отстали еще на какое-то время.

К тому времени как над лежащими на горизонте горами поднялось красное солнце, я поняла – никто не придет. Осталось решить, что делать дальше. Целитель и змея могли как выслеживать Влада, так и сидеть в подвале у его отца. В этом случае я ему не завидовала.

Выбор невелик: слоняться по Подгорному или исчезнуть, третьего, как говорится, не дано. Единственное место, куда можно пойти, лежало в паре часов ходьбы на запад.

Допив очередную, не помню, какую по счету, порцию чая, я встала, пригладила высохшие волосы и вышла. Из трактира. Из Подгорного. Из стёжки. Из восточных пределов.

Дождь кончился ночью, под скупым утренним солнцем земля просыхала медленно и неохотно. Не скрываемая больше завесой дождя Вепрева Пустошь выглядела неприветливо, особенно по сравнению с Подгорным. Черные, какие-то подгнившие дома, лужи, грязь и пустота. Тут праздных прохожих не бывает, а все свои на учете.

От напряженных взглядов горела кожа. Это и имела в виду явидь, когда просила не шататься в одиночку. Я словно отмотала время назад, вернулась в свой первый час на стёжке, первый день, первую неделю, в то время, когда каждая прожитая минута казалась достижением.

Тетка с замотанной красным платком башкой и колючими глазами огрызнулась, но все же указала мне на дом измененного. На дом, в котором он когда-то жил. Раз еда сама идет к столу, мешать ей у нас не принято.

На выгнутых досках крыльца влага собралась в лужицы, в которых плавали размокшие ветки, ошметки коры, рваными кусками валявшейся тут же. Улыбчивый староста был дома, и даже постарался не очень удивиться моему визиту без спутников.

Его дом был полон книжных полок и затертых фолиантов, пыли и запахов. Ароматов мокрой псины и шерсти. Дом Изменяющегося, того, кто превращается в животное. И как интересно у волка в семье родился человек?

Я присела на краешек накрытой ковром софы. Мужчина отдернул занавеску и на меня упал тусклый утренний свет. Судя по всему, палач даже не ложился. Я посмотрела на его мятую рубашку и, вздохнув, заговорила.

– Варианта два, – выслушав меня, ответил Ксьян, – Либо твои спутники загуляли, либо съедены восточниками.

– Не очень обнадеживающе.

– И реагировать мы можем так же. Подать кляузу хозяину. Или ждать. Если закричим «волки», а дичь останется жива, ни мне, ни северу этого не забудут до конца времен, – он посмотрел в тусклое окошко, – А как с вашим делом? – темные глаза блеснули, – Нашли Тура?

– Боюсь, никто о Туре говорить не хочет, – я передернула плечами, – Сразу переводят разговор на какой-то артефакт, – и тут же попросила, – Не покажете?

Староста опустил голову и выругался, длинно, красиво, с чувством и на незнакомом языке.

– Этого следовало ожидать, – сказал палач, на этот раз улыбка вышла горькой, но не менее искренней, он указал рукой на одну из полок, – Смотри.

Рассохшиеся доски, прикрытые серой занавеской, крепились к стене с помощью металлических уголков. Вся поверхность была заставлена всякой всячиной. В основном коллекцией свечей разной степени траченности, в подсвечниках и без. Выросший в другом веке Ксьян не до конца доверял электричеству и прогрессу. Огарки соседствовали с блюдцами с отбитыми краями, пустыми банками, баллонами, комками пыли, книгами с загнутыми краями и крупинками соли, сахара, или манки, рассыпанной и не убранной вовремя.

Длинные пальцы мужчины обхватили лежащую там округлую железную штуковину. Он поднял предмет и повертел в воздухе

Трио, скрепленных между собой колец, образовывали широкую трубку, которую при желании пролезет и рука, и нога, и шея, если отпилить голову. По центральному кольцу шло гребенчатое уплотнение, с выступающим, когда-то наверняка острым шипом.

Даже не знаю, с чем сравнить этот артефакт, может, с частью блестящей гофрированной трубы, которую я видела в магазине сантехники? А может, с доспехом?

– Налокотник доспеха ушедших, – развеял сомнения староста, – Или не ушедших, больно уж невелика цена за его магию.

– Невелика? – переспросила я.

– Мир вокруг тебя останется прежним, изменишься ты сам. Ушедшие обычно берут дороже. Думаю, доспех война, прикрывавшего уход святых из этого мира.

– От кого прикрывал?

– Сие неведомо.

– Значит, Тур нашел то, что искал, – прошептала я.

«…заяти в долонь налокотыню павшего, ведати алафу велицею» – вспомнились мне слова из желтого дневника.

Ксьян пожал плечами.

– А что с моей просьбой? – он отвернулся к полке, – Нашли охотника? Можно идти на зов амулета?

– Можете, – я посмотрела на широкую спину с напрягшимися мускулами, – Уверены, что вам это надо?

Мужчина осторожно положил часть пыльного доспеха обратно на полку.

Помнится, мой тайник с серебром был из той же серии, хочешь что-то спрятать – оставь на виду. Жаль, что против нечисти, это редко срабатывает. Но без второй части артефакт не более чем древняя железка, и может валяться пыли хоть до следующей эпохи, чтобы найти артефакт надо знать, что искать. И кто-то, безусловно, знает.

Не успела эта мысль встревожить меня, как грязные доски пола приблизились к лицу, резко встав на дыбы. Тело стало мягким, будто из него вытащили кости. Падения я не почувствовала, зато услышала, как в кармане весело заиграл, задергался сотовый.

– Уверен, – сказал, склонившись ко мне Ксьян, его улыбка осталась такой же располагающей.

Моя ошибка. Слишком привыкла считать себя кем-то более значимым, чем обычный человек.

В Юково знали кто я. Мать Легенды Зимы и старая игрушка хозяина, в которую он играет хоть и редко, но никак не соберется выкинуть. Они знали, что даже беззубая добыча может укусить до крови, они пусть и не сразу, но признали мое право на существование.

Здесь не дом, а Пустошь. Человек на северной стёжке один без явиди и целителя. И без метки гостя. Я не представилась, не ударила себя в грудь, не рассказала, как приятно греть постель хозяина. Оставалось только внутренне рычать от бессилия, хотя лицо оставалось неподвижным.

– Спать, – скомандовал палач и дотронулся пальцем до лба.

Касания я не почувствовала. Прошлое вернулось, на меня снова смотрели как на ужин. Время стремительно отматывалось назад, все дальше и дальше, туда, где все начиналось.

Двадцать седьмое сентября одна тысяча девятьсот восемьдесят первого года. Эта дата выжжена в памяти. И иногда, когда я устаю, когда готова опустить руки и сдаться, меня отбрасывает в прошлое, заставляя снова и снова переживать тот день.

Открывая дверь, я едва не выронила ключи, сетка больно ударила по ногам. Черт! Там же яйца, за которыми пришлось отстоять немалую очередь в гастрономе. Войдя в полутемную узкую прихожую, я щелкнула выключателем, опустила сумку на трельяж и присела рядом. Ноги гудели.

– Алиси!

Молния на сапогах, где бегунок был давно заменен канцелярской скрепкой, застряла посередине.

– Мама пришла. Кирилл помоги мне с… – я замерла, только сейчас обратив внимание, что в квартире царит тишина и темнота.

Первый легкий укол тревоги коснулся кожи. Полурасстегнутый сапог остался на ноге, я сделала шаг вперед и замерла в дверном проеме. В комнате никого не было. Алиса не делала уроки, Кирилл не дремал на диване, прикрыв лицо газетой. Я машинально посмотрела на часы – без пятнадцати семь.

Пуста была и кухня, и санузел, и даже лоджия, куда я заглянула скорее для проформы, не понимая, чего боюсь больше, того, что они могут выскочить из-за зимней резины или того, что они этого не сделают.

Какой сегодня день? По четвергам у Алисы кружок танцев, их могли задержать, а Кирилл мог пойти встречать дочь. Но тогда бы он оставил записку на кухонном столе. Я осмотрела столешницу, раковину, плиту, и даже заглянула в холодильник. Ничего. И сегодня пятница. Семь вечера.

Пальцы похолодели, сердце начало колотиться. Откуда столько страха?

Я бросилась из квартиры, по пути задев и опрокинув сетку с продуктами, но даже не обернулась на звук падения.

До школы минут десять быстрым шагом, пять – если бегом. Я дернула запертые двери раз, другой, третий. Окна по фасаду были темны, иногда учителя или технички задерживались в учебном заведении допоздна, но видимо, не сегодня. Внеклассные занятия закончились. Вечер пятницы, начало восьмого.

Я обошла территорию школы, грядки, с которых давно собрали урожай, сунулась на спортивную площадку, за развесистым деревом наткнулась на компанию старшеклассников, которые еще не успели переодеть форму, у широкого ствола валялись брошеные портфели. Так и не придумав, о чем их спросить, я отвернулась.

Вдруг возникла мысль, что пока я тут занимаюсь непонятно чем, Кирилл и Алиса уже вернулись.

И я побежала обратно, но, едва свернув во двор, наткнулась взглядом на темные окна квартиры.

Это ничего не значит, – повторяла я про себя, влетая в подъезд, – Они просто не успели включить свет. Или забыли.

Сегодня можно подумать о запретном. О том, что я предпочитала не замечать, о том, что не вписывалось в привычную картину жизни. Как ногти дочери вспороли варежки, или как после минутного разговора с моим мужем окружающее перестали обращать на это внимание, словно клыки и когти были нормой. Или о молчании, за которое я цеплялась десять лет. Ведь пока не озвучишь проблему, так легко притворяться, что ее нет.

Я знала, и Кирилл, и Алиса прекрасно видят в темноте.

Руки дрожали, никак не получалось попасть в замочную скважину и ключи все-таки упали, дверь, скрипнув, открылась и я не сразу сообразила, что, убегая, просто забыла запереть замок.

Чуда не случилось, прихожая была пуста. Я перешагнула сетку с продуктами и схватилась за черную трубку телефона. Минуту послушала гудок и опустила обратно.

Куда звонить и что сказать?

Взгляд упал на висящие над аппаратом на гвоздике ключи от машины. Я схватила брелок и снова побежала на улицу. Бежевая копейка, на которую мы копили три года и еще два отстояли в очереди в профкоме, стояла с торца дома. Капот был холодным, но я все равно открыла дверь и посидела внутри, думая то об одном, то о другом. Мысли как шарики от пинг-понга скакали туда-сюда, от паники к принудительному спокойствию.

Что могло случиться? Кирилла поставили в ночную смену? И он не предупредил меня? Не позвонил на работу или домой? Ладно, пусть, но тогда где дочь? Она не настолько мала, чтобы не остаться дома в одиночестве. Десять лет отпраздновали мороженым и тортом три дня назад в тесном семейном кругу.

Или несчастный случай? Болезнь? Что-то с Алисой и муж вызвал скорую и сейчас ходит из угла в угол в приемном покое третьей детской?

Я уже потянулась к ключам, чтобы завести двигатель и поехать в больничный городок, но заставила себя опустить руки. Моя дочь ни разу ничем не болела, ни разу ничего не ломала, даже когда свалилась с турника, на котором минут пять висела вниз головой, кривлялась, как обезьяна.

Вместо облегчения эта мысль принесла новую волну страха, от которого заломило виски. Что меня так пугало?

Пятница, половина восьмого. На лавке у подъезда не одной бабки, осень выдалась ранней, и холод разогнал всех по домам.

Я заперла машину и пошла к дому, мысленно составляя список друзей Кирилла, которых буду сейчас обзванивать. Муж мог пить пиво в сквере, а Алиска зачем-то увязалась с ним. Одно имя сменялось другим. Маринка и Олег? Лена и Ванька? Михаил и Дашка? Я споткнулась, внезапно осознав, что к каждому мужскому имени присоединяю женское. Мы дружили с семьями моих подруг, с теми, с кем я его познакомила. На память пришло только одно полузабытое – сослуживец Леха, с которым муж ходил в баню на улице Свободы, и возвращался слега нетрезвый. Стоило открыть дверь, как он подхватывал меня с порога и забрасывал на плечо, хлопая по попе. А вокруг прыгала Алиса, требуя либо вернуть маму на землю, либо поднять и ее тоже.

Я всхлипнула и поняла, что стою в подъезде, размазывая слезы по лицу. Что со мной? Откуда эта уверенность, что прежняя жизнь закончена?

Дома я бросилась к шкафу и распахнула дверцы, провела рукой по вешалкам, а потом стала выкидывать вещи с полок прямо на пол. Свитера, майки, носки, трусы. Уходя, мои муж и дочь не взяли с собой ни одного платка, ни одного носка.

От шкафа я бросилась к стенке, открыла бар, где по традиции вместо напитков хранились документы, аптечка, пара золотых цепочек, мои сережки, духи, и прочая ценная чепуха. Пальцы быстро перебирали бумажки. Мой паспорт, бордовая книжечка Кирилла, зеленая – свидетельство о рождении Алисы, голубая – сберегательная, пара двадцатипятирублевок в конверте, на черный день. Они ушли, не взяв ни одной тряпки, ни одной бумажки, даже пропуск Кирилла в пластиковом чехле валялся поверх коробки конфет, убранной «до гостей».

Девять вечера. Никто не пришел.

Я взялась за телефон и обзвонила всех кого вспомнила, всех чьи номера нашла в записной книжке мужа. Друзья встревожились, и неловко попытались меня утешить. В автомастерской не поняли, чего я от них хочу. На заводе никто не ответил. Какой-то Михаил бросил трубку едва услышал, о ком его расспрашивают. Как и неизвестная Елена, томно выдохнувшая «алло». Ни одной записи о Лехе, или Алексее не было. Я помнила его, среднего роста, среднего телосложения, да и весь какой-то средний. С короткими пегими волосами, он несколько раз подвозил мужа домой. Мне больше вспоминались рассказы Кирилла о нем, чем он сам. Возможно, у сослуживца просто нет телефона.

Частные номера сменились общественными. Я звонила в вытрезвители, травмы и морги, очень боясь услышать положительный ответ. Но не услышала, все пострадавшие были опознаны.

Полночь, пятница сменилась субботой.

В какой-то момент я забралась с ногами на диван и заорала, пряча лицо в подушку. Потому что идеи кончились, и то от чего я убегала весь вечер, предстало во всей красе, не позволяя в очередной раз отмахнуться.

Чего на самом деле не хватало в доме? Не вещей и бумажек с печатями. Кто не выбежал меня встречать в коридор? Наша семья насчитывала еще одного члена. Кошка Муська всегда появлялась в коридоре первой, всегда забиралась в опустевшую сумку и шуршала там чеками или с упоением запутывалась в авоське.

Я подняла голову от подушки, на антресолях темнело одно пустое место, между коробкой от телевизора и свернутым старым одеялом. Не хватало спортивной сумки на молнии, в ней мы перевозим кошку, если возникает такая необходимость, а возникает она нечасто. Слезы хлынули вновь.

Завести котенка Кирилла уговорила Алиса, и, покидая дом, она забрала с собой то, что больше всего любила – своего питомца. А это значит, что дочь уходила сама, без принуждения, и знала, что не вернется.

Заявление о пропаже людей у меня приняли лишь через три дня. Усталый милиционер в мятом кителе и с дурным запахом изо рта нехотя взял исписанный синей пастой лист и покачал головой.

– Ну, ушел мужик, чего сразу заяву-то катать? Нагуляется – вернется, сама потом сюда бегать будешь, да в ножки кланяться, чтоб дело отозвали.

Должно быть, в те дни я выглядела настолько плохо, что милиционер легко мог представить, как от меня уходит муж, а адреса не оставляет, чтобы не доставала. И его мало убеждали «забытые» деньги и документы.

– Хорошо, пусть так, но нет такого советского закона, чтобы ребенка у матери отнять! Я не тунеядка и не алкоголичка, ясно? Надо будет, побегаю и покланяюсь, вы только их найдите, – возмущение сменилось тихой просьбой, и рука, держащая лист, задрожала.

Мужчина крякнул, сдвинул на давно немытых волосах фуражку и, взяв листок, буркнул:

– Ждите.

И я ждала. Отвечала на звонки друзей и знакомых, говоря одно и то же, задавая одни и те же вопросы и выслушивая одинаковые охи и ахи. Эти дни казались мне адом, но на самом деле не были даже его преддверием.

Земля разверзлась через неделю. Меня вызвали повесткой не в районное отделение милиции, а в Серый дом. Так у нас в городе называли главное следственное управление области. Тридцать лет спустя монументальное здание с колоннами перекрасят в желтый цвет, вызвав смешки и нездоровый ажиотаж среди граждан. Желтый дом уже существовал, на самом деле желтых построек было в городе в избытке, но один выделялся из прочих, сделав цвет именем нарицательным. Желтым домом в Ярославле называли психиатрическую клинику, или по-простому – «дурку». Отсмеявшись, народ пожал плечами, философски рассудив: психушкой больше, психушкой меньше, а сомнение в здравомыслии органов были всегда.