Текст книги "По исчезающим следам (СИ)"
Автор книги: Аня Сокол
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
Я вышла, давая себе слово, что этот раз будет последним, что в следующий раз буду смотреть в лицо смерти наравне со всеми. Но в этот момент гордиться тем, что моя кровь чиста, не получалось.
Дети стояли там же, что и несколько минут назад, у корявого ствола березы. Алиса вытянулась в струнку, тело чуть подрагивало, ноздри трепетали, втягивая прохладный ночной воздух. Легенда Зимы чувствовала прошедшую в двух шагах смерть.
– Это был визирг, – не удержалась от упрека я.
Кровь демона не могла не опознать чужую душу в детском теле хотя бы потому, что всегда видела суть вещей, а не их обертку.
– Вы сами велели нам не лезть, – прозрачные глаза дочери сверкнули.
Справедливо, но я неуверена, что мне нравится такая справедливость.
– И еще не раз велим, – из распахнутых дверей корпуса выскользнула Пашка.
– Где книга? – спросил Марк.
– Визиргу велели ее уничтожить, – ушел от ответа вышедший следом целитель. Не вранье, но и неправда. Нечисть в совершенстве владеет мастерством недосказанности. Алиса сморщила носик, Мартын вроде и не лгал, но слишком уж выразительно оттопыривался задний карман его брюк, слишком яркой была желтая обложка.
Убийство много времени не заняло, и за это я была благодарна. Кто бы мог подумать, что наступит день, когда я скажу спасибо за смерть ребенка.
– Значит, вы ничего не узнали? – сына падальщика волновал результат, та ниточка, которая могла вернуть отца.
– Нет, – на этот раз молодой целитель ответил честно, – но мы идем туда, где можем узнать, – видя, как сверкнули безумной надеждой карие глаза, добавил. – Мы идем, а вы остаетесь.
– Но… – мальчишка дернулся.
– Предлагаю сделку, – Мартын с серьезным видом склонился к Марку, – я постараюсь вернуть наших отцов, а ты сохранишь то, что мы здесь оставим.
Парень захлопал глазами.
– Я оставляю здесь брата. Очень маленького беззащитного брата. Она, – кивок на змею, – сына. Ольга – дочь.
– Ага, – подтвердила Легенда Зимы, – очень маленькую и беззащитную дочь, – она выставила палец и полюбовалась на коготок. – Кстати, мама, носки у меня есть, а вот пилочка не помешает.
Я даже не стала укорять ее за подслушивание, бесполезно и как-то глупо. Чувство неловкости серой мышью заскреблось внутри. Моя дочь слышала, что Пашка говорила о Венике. И обо мне. Я не знала, как относиться к тем словам, и не могла представить, как отнеслась она. Но судя по улыбке, шокировать Легенду Зимы не удалось. Она не я. И слава Святым.
– Присмотри за ними, – словно не слыша Алису, продолжал Мартын и протянул Марку ладонь. – Сделка?
Мальчишка подумал и пожал руку целителя.
– Сделка.
Больше всего это походило на договор о намерениях, которые так любят заключать политики. Вроде все правильно, и в душе отклик находит, но исполнять никто не собирается. Одно слово «постараюсь» сводило на нет любые обязательства. Но сын Веника был еще слишком мал, чтобы понимать, насколько сильными могут быть неданные обещания.
– Я сейчас расплачусь, – нарушила торжественность момента Пашка. – Тебе не целителем, а вожатым в лагере для умственно отсталых детей работать.
2. Братья по артефакту
Я мало где бывала, мало путешествовала. Ездила в детские лагеря, но не дальше границы области, маме так и не удалось выбить нам путевку в легендарный Артек. Куда еще? Дом отдыха, пара экскурсий в Москву, к бабушке на Климовские карьеры, к брату в Переславль, тогда он еще работал, не пил и был жив. К сестре на другой континент не выбралась ни разу, не успела, ушла на стежку. То время вроде бы обычное, человеческое сейчас вспоминалось с теплом. Тогда я знала, кто я.
До Вепревой пустоши добирались верхом, по нашей тили-мили-тряндии не проложены железные дороги, да и никакие другие тоже. Вагон покачивался, колеса стучали, рельсы убегали вперед, иногда встречаясь с другими, иногда расходясь в разные стороны. Транссибирская магистраль, как свидетельствовал буклет, выданный в окошке кассы вместе с билетами, и который так и не поднялась выбросить рука, уходила на восток. Северный путь, как его еще назвали (поживешь на стежке, поневоле начнешь обращать внимания на такие обозначения), проходил через Москву, Ярославль, Данилов...
Я и забыла, каким успокаивающим может быть стук колес, и каким настойчивым многоголосый гомон продавцов беляшей, шариковых ручек и кроссвордов, которые вытеснили газеты. Мне вспоминались Северный край, Советский спорт, что всегда покупали серьезные дядьки в кепках, и разворачивали сидя на жестких сиденьях электричек.
Галич, Нея, Шарья…
Почти сутки до Екатеринбурга, города в голове той, что перепрыгнула несколько десятилетий, оставшийся по-прежнему Свердловском. Я так и сказала кассирше, покупая билеты, вызвав пару смешков за спиной, и надзирательную, но, к счастью, краткую тираду женщины. В сущности, она права. Слова человека не причинили боли, за ними не последовал рык и удар, приятное разнообразие.
Мы выкупили купе, и явидь проспала всю дорогу на верхней полке, открыв глаза дважды. Первый, когда к нам заглянула проводница с парой дежурных вопросов про белье и чай. Второй, когда я, обеспокоенная ее неподвижностью, встала и подняла руку, но коснуться матраса не успела.
– Оставь, – Сказал Мартын, – Она в спячке.
– Вижу, что спит, – распахнувшиеся медные глаза, в которых не было ни грана осмысленности, закрылись.
– Я сказал в спячке, – парень поднял голову от ноутбука. – Восстанавливает силы, неизвестно с чем придется столкнуться.
Глазов, Балезино, Первоуральск...
Города сменяли друг друга за окном, как хорошо сохранившиеся фотокарточки. Чем-то неуловимо похожие друг на друга здания вокзалов. Светлые стены, часто колонны и обязательно часы, большие и круглые, которые наверняка оглушительно тикали, если бы висели в помещении.
Я пялилась на серую хмарь за окном, считая верстовые столбы, и думала. Никогда раньше никогда так далеко от дома не забиралась. Ни в прошлой жизни, не в нынешней.
– Ольга, – потряс меня за плечо молодой целитель. – Слушайте…
Я захлопала глазами, понимая, что умудрилась заснуть сидя за столом, положив голову на руки. Небо за окном уже успело расцвести блеклыми красками зари, темные верхушки елей смотрелись упирающимися в небо пиками.
– Слушайте, – у парня в руках был так и «ненайденный» желтый дневник Тура Бегущего. Библиотека земли детей закрылась на неопределенное время. Я почему-то думала, что стяжатель последует за нами, вернее, за книгой, но Пашка и Мартын только пожимали плечами, как бы говоря, вот когда последует, тогда и будем думать.
– Почему ты обращаешься ко мне на «вы»? – я потерла глаза. – Собственно, ты один так делаешь.
– Вы же мать легенды Зимы, – он говорил это, как само собой разумеющееся, – Человеческая игрушка хозяина.
– Впервые слышу, чтобы слово «игрушка» произносили без пренебрежения. Давай на «ты», вроде вырос уже.
– Мне все равно, – отмахнулся парень, – лучше слушай, – и раскрыл дневник и нараспев прочитал, – Аже роздать душу демосу и заяти в долонь налокотыню павшего, ведати алафу велицею, али Навь кликнуть.
– «Роздать душу деймосу»? – я зевнула, – Тур был заложником?
– Не уверен, прямо он об этом не говорит, только рассуждает, пока ищет свой налокотник –«налокотыню павшего» чтобы получить великую «алафу».
– Или сдохнуть, – вспомнила я слова о Нави, – И как это нам поможет?
– Пока не знаю.
– Тогда я еще посплю?
– Не стоит, через полчаса прибываем.
За его спиной с верхней полки бесшумно спрыгнула Пашка.
Сутки в поезде и два с половиной часа в нашей тили-мили-тряндии. Время штука странная. Люди – разгоняющие нашего мира, у них оно несется так, что иногда становится страшно, зато в глубине время концентрируется, сгущается как сироп, и способно вместить в один день с десяток человеческих. Так мы и отстаем, так и теряемся, когда за три года проходит три десятка и эра черно-белого телевидения сменяется цифровым, а люди начинают говорить так, словно выучили другой язык.
Екатеринбурга я толком не увидела. Это беда всех путешественников, которые чаще запоминают залы ожидания и электронные табло, чем парки и храмы.
Мудрить не стали, взяли на вокзале частника согласившегося отвезти нас в Пустошь. Вернее, в точку на карте, что Март указал высокому мужчине, водившему совсем невысокую ладу.
Города бывают разными ажурными и тяжелыми, открытыми, и похожими на лабиринт. Первый эпитет, который пришел на ум, пока я разглядывала широкие улицы и светлые здания сквозь автомобильное стекло, это – основательный. Не знаю уж почему.
– Уверен, что переход там? – спросила в пол голоса Явидь, – Откуда ты вообще знаешь?
– Прогуглил – усмехнулся Март, указывая на ноутбук, змея фыркнула, – Почти правда, – парень повернулся с переднего сиденья, – Восточное Подгорное внесено в реестр стежек, и все что рядом тоже. Парни стараются, скоро все оцифруют.
Я позволила себе легкую улыбку, безуспешно пытаясь скрыть недоверие. Да, я научилась пользоваться техникой, компьютерами и интернетом, но не научилась доверять им. Каждый раз, заглядывая в экран планшета, я ожидала, что информация исчезнет, тот очередной кусок знаний, который смогло отгрызть новое поколение нечисти.
Водитель запросил за вояж хорошую, как минимум завышенную вдвое, цену. Я на его месте, собираясь отвезти трех чудиков неизвестно куда, точно бы завысила, но потом, подумав, еще и умножила на три. А когда привезла на место и получила отрицательный ответ на вопрос об ожидании, как и он, быстренько бы уехала, оставив ненормальных мерзнуть на ветру.
Вепрева пустошь встретила нас промозглым дождем, и бурными, разжиревшими от талой воды ручьями, сходившими со склонов. Если на равнине весна уже согрела землю теплом, пробуждая деревья и мелкое зверье, то здесь в предгорьях Урала еще только сошел снег.
Вокруг, насколько хватало глаз, простирались холмы, пологие склоны, поросшие лесом, начинались сразу за нашими спинами и шли до самого горизонта. И ни одного поселения. В обычном мире Вепревой пустоши не существовало.
Хотя чуть более трехсот лет назад по внешнему кругу Пустошь была вписана в церковные ведомости людей, но до строительства прихода дело не дошло. Просуществовав менее сезона по внутреннему кругу, поселение исчезло, будто бы выкошенное чумой. Так ли это на самом деле проверять не стали.
Но Пустошь все еще была там внизу, в глубине мира.
Тропа, уходившая в неглубокий заполненный туманом овраг начиналась метрах в пятидесяти от того места, где нас высадил водила. На вид обычная тропа, спускающаяся в обычный овраг и почти сразу поднимающаяся, сколько таких на просторах страны, и не сосчитать. Только есть тропы, на которые лучше не вставать, лучше повернуть назад. Вспомнив, что не выключил дома утюг, не запер дверь, не налил коту молока, что угодно лучше, чем пройти по стежке до конца.
По ногам пополз холод, в животе привычно натянулась тревожная струна ожидания. В голове поселился шепот чужих мыслей, которые так легко принять за собственные, и побежать куда глаза глядят, или еще дальше.
Я шла сразу за молодым целителем, замыкала цепочку из трех человек бесшумная явидь. На спине парня подпрыгивал черный рюкзак. На нем я и сосредоточилась. На рельефных швах, на грубой плотной ткани, на чуть поблескивающих молниях. Смотрела и не позволяла голосам приблизиться. А они говорили, уговаривали, угрожали. Но идти, видя перед собой спину Мартына, и знать, что позади неслышно скользит Пашка гораздо проще, чем в одиночку. Мои спутники крепче людей, они не дадут мне сойти со стежки и броситься в безвременье. Это знание, эта уверенность вела за собой не хуже поводка. Я знала, что пройду.
Переход остался за спиной в считаные минуты, пугающие голоса в голове затихли, дурацкие мысли развеялись, как исчезает по утру кошмар, и, оглядываясь назад, ты не понимаешь, почему хотел убежать, закричать и проснуться.
В нашей тили-мили-тряндии холодная изморось превратилась в монотонную стену дождя. Первый дом виднелся сквозь нее размытым пятном, где-то вдалеке раздавался тоскливый вой. До троих незнакомцев бредущих по стежке ее жителям не было никакого дела. Мы прошли из одного конца села в другой, не встретив ни одной живой или мертвой души. Лишь дома, наполняющиеся водой из стоков бочки, немытые стекла окон и грязь под ногами, где-то в стороне на ветру монотонно скрипела калитка. Начало даже закрадываться нехорошее предчувствие, но, как оказалось, жители никуда не ушли. Они собрались в одном месте на северной околице села.
Собрались по достойному поводу. Чуть в стороне от дороги, где заканчивалась ломаная линия домов, начинался выложенный золой и солью круг – лобное место с потемневшим от крови каменным алтарем.
Ни один не остался дома, ни один не решился переступить соляную черту. Ни один кроме палача и его жертвы. Очередной вой, от которого все внутри перевернулось, спугнул одинокую ворону, в небе захлопали черные крылья.
Жертвоприношение или казнь? Отличия были существенными. В том, что ты жертва твоей вины не было, и в идеале выбором низших надлежало гордиться. Но жизнь, как правило, далека от идеальной. На деле на алтарях ничего достойного не происходило.
Мартын растолкал нестройный ряд нелюдей и вышел к соляному кругу. Никто даже не подумал обернуться. Все как загипнотизированные смотрели на происходящее действо. Даже я, замершая за спиной целителя, не смогла оторвать глаз.
По бледной коже распластанного на камне толстого мужчины скатывались холодные капли дождя, смешиваясь с алой кровью. В его наготе не было ничего привлекательного, пухлое тело вздрагивало под ударами палача. В отличие от людских палачей прошлого и настоящего нечистый делал это с открытым лицом. И делал с удовольствием. Атам поднимался и опускался. Мужчина на алтаре еще был достаточно жив, чтобы кричать.
Я зажмурилась, но это не помогло, видение человека, которого режут на части, отпечаталось на сетчатке.
Остальные трепетали. Даже те, кто пришли со мной, с жадным любопытством вглядывались поверх голов в чернеющий круг. По лицу явиди побежали очертания чешуек. Меж губ скользнул раздвоенный язык, словно пробуя на вкус воздух, смакуя болезненный крик. Прерывисто вздохнул Мартын, его глаза вспыхнули зеленью.
Стоящая ближе всех ко мне женщина повернулась. Расширенные зрачки, вместо рта зубастая темная щель. Ноздри втянули воздух, словно хотели вобрать в себя мой запах, запах человека.
– Что он сделал? – спросила Пашка, протискиваясь меж нами, слова перемежались с шипением, двойные зрачки явиди горели медью.
– Из-за него издох устаток3, – отрывисто бросила та, что выглядела как неопрятная баба лет сорока. – Род лихачей прерван. Орол платит по счету низших.
Орол, он же «крикун». Он не кличет смерть, как карка. Он крикун в буквальном, а не в переносном смысле. Тот, кто силой голоса заставляет сходить лавины и сели. Тот, от чьего крика рвутся барабанные перепонки, лопаются, вытекая глаза, разрываются сердца и выплескивают кровь артерии. Низшая и очень опасная нечисть. Первым же удар атама выпил из голоса орола силу, оставив ему лишь боль и отчаяние. Но он все равно не мог молчать. Никто бы не смог.
– Староста где? – спросил Мартын
Женщина указала на мужчину в центре круга, на раздетого по пояс палача, чью кожу украшала алая роспись кровью, на того, кто, улыбаясь слизывал ее с собственных пальцев. Провожаемое десятками глаз лезвие поднялось в очередной раз. И опустилось. Толпа охнула, подаваясь вперед. Мужчина повернул атам в ране и движением от себя вспорол толстое трясущееся словно студень брюхо. Живот лопнул, как переспелый арбуз, на камень вывалились сизые потроха, над которыми в холодном воздухе заклубился пар. Орол захлебнулся криком, тело задрожало в агонии и замерло.
Тягучий миг над пустошью царила тишина, а потом нечисть встрепенулась. Кто-то что-то сказал, кто-то засмеялся, кто-то застонал.
– Не зевай, – Пашка толкнула меня в плечо, указав на идущего вдоль линии круга целителя.
Я стиснула зубы и направилась следом, глаза то и дело возвращались к влажному от крови и дождя камню, к неподвижному телу на нем. Палач переступил соляную черту, перекинулся парой слов с седоватым старичком в клетчатой рубашке, хлопнул по заду замешкавшуюся женщину. Высокий мужчина с перекатывающимися под кожей мускулами, с темными волосами, пронзительными голубыми глазами и ленивой улыбкой. На вид чуть больше сорока, из той породы мужчин, что нравятся всем женщинам без исключения. Из тех, кто обладает первыми красавицами и заставляет таких, как я кусать от зависти подушку.
– Рад видеть, – палач протянул парню руку, от улыбки на щеках обозначились ямочки, в лице появилось что-то знакомое, в чертах, в линии губ, глядя на него, мне вспоминался экран черно-белой «Радуги» и лица актеров. – Гости в Пустоши редки.
– Эээ, – молодой целитель пожал широкую ладонь, и от чего-то смешался. – Я… мы…
– Мы идем по следам Тура Бегущего подвия с севера, – оттеснила пасынка змея.
– Низшие в помощь, – улыбка осталась такой же безупречной, даже когда он посмотрел на меня.
– Вообще-то мы рассчитывали на вашу, – Пашка по-змеиному оскалилась.
– В своих странствиях, – Мартын торопливо открыл рюкзак, достал желтую тетрадь, – Он бывал и у вас, – парень зашуршал страницами, – «Стёжка на двадцать дворов».
– Ну, уже давно по боле, – мужчина поймал кинутое кем-то полотенце и стал вытирать шею, на мягкой светлой ткани оставались краснокирпичные полосы – Так что вы хотите от меня?
– Он останавливался тут на ночлег, может, вы знаете у кого? – спросила я.
– Откуда? – мужчина отбросил покрасневшую тряпку в сторону, – Я тогда еще не родился.
И в этот миг, когда улыбка палача стала нарочито сочувствующей, лежавший на камне орол шевельнулся. Вдохнул, хрипя, словно старый засорившийся пылесос, и заорал. Почти беззвучно, так же как умирающий старик на Заячьем холме.
Мое сердце заколотилось, воздух никак не хотел наполнять легкие. То, что я видела, было за гранью понимания, за гранью добра и зла. Липкие кишки елозили по земле, собирая черную золу, а он продолжал цепляться за жизнь.
Конечно, они об этом знали, потому и не торопились покидать лобное место. Сюрпризом это стало лишь для человека.
– У нас обширная программа, – то ли похвастался, то ли предостерег палач.
– Тогда не будем отвлекать, – Пашка с сожалением отвернулась от алтаря, и легонько толкнула Мартына. – До заката как раз успеем в Подгорный.
Целитель заморгал, словно пробуждаясь от сладкого сна, в котором продолжала литься кровь, и слышались стоны. Не будь с ними человека они бы остались.
Змея слышала стук моего сердца, чувствовала панику, загнанной птицей бьющуюся в голове. Она знала, как хрупко человеческое самообладание. Если сорвусь и побегу, они не смогут противиться инстинктам, они кинуться за добычей. Не исключено, что целитель и явидь присоединятся к охоте. Именно поэтому меня так долго не пускали в filii de terra. Дети контролируют себя куда хуже взрослых, а я так долго училась не быть добычей, не чувствовать себя ею.
Но иногда даже этого было мало. Как сейчас. И Пашка отступала, а закинувший на плечи рюкзак целитель следовал. Пусть с сожалением. Это было сродни оттаскиванию падальщика от свежего трупа, тяжело и бессмысленно. Но именно эта бессмысленность и происходила.
Никогда этого не забуду, потому что дружба – это не всегда бой плечом к плечу, это еще и отступление, тогда как хочется искупаться в крови.
Я вспомнила восторг, когда лезвие входило в тело бессмертника, вспомнила теплую искру жизни, перетекающую в руку из атама. Сердце сладко заныло. Отчасти я их понимала, и это пугало.
– Вы идете в Подгорный? – хорошее настроение старосты испарилась вмиг.
– Да, – парень снова раскрыл книгу, – Тур Бегущий провел ночь и там.
– Святые, – улыбка старосты превратилась в гримасу, – вы смеетесь надо мной?
Вопрос улетел в хмурое небо и остался без ответа. Рука орола стала конвульсивно подергиваться, пальцы заскребли по алтарю, словно желая поцарапать камень. Его внутренности лежали отдельно от тела, на лице не хватало части кожи, а он не умирал.
Земля и небо качнулись, но я устояла, хотя убежать захотелось сильнее, чем в переходе.
– Тогда мы можем помочь друг другу, – взгляд голубых глаз палача переместился на Пашку, теперь он был серьезен.
– В чем? – она говорила чуть насмешливо.
Я заставила себя не думать об алтаре. Не смотреть, а слушать.
– Двадцать часов назад, – стал рассказывать мужчина, – Охотник загонял последнее лихо на сотню верст вокруг. Оба спустились сюда и столкнулись с оролом, – краткий взгляд на алтарь, – Но от его крика растекся не защищенный амулетами чужак, а устаток лихого рода, шальной, необученный, его родители лишились голов еще в первую свалку с Видящим.
Целитель пожал плечами и захлопнул книгу. Таких историй в северных, да и в любых других пределах без счета. Войны вспыхивали и затихали, дети рождались, родители умирали, и не всегда в свой срок.
– Охотник ушел, – в голубых глазах старосты сверкнул гнев, – Его взяли восточники из Подгорного.
– Взяли ветра – охотника? – засомневалась я, – Тогда им никто уже не поможет.
– Человека, – припечатал палач.
Слово упало, как немой укор. Иногда такое случалось. Кто-то из людей в силу обстоятельств получал информацию о нашей тили-мили-тряндии, о ее обитателях.
У таких было три (замечательное число, не правда ли?) пути. Первый – сделать вид, что ничего не было, и жить дальше. Ему следует большинство. Второй – прийти в неистовство от открывшихся перспектив и нырнуть в омут с головой. Примерно четверо таких закладывают душу и вливаются в наш дружный коллектив. Шестеро из каждого десятка исчезают. Возможно, уходят в безвременье, а, возможно, волки что-то недоговаривают.
Есть и третий, самый трудный путь, для твердолобых и отчаянных. Из добычи превратиться в охотника. На тот короткий срок, пока везение будет на вашей стороне. Может, удастся очистить мир от лиха, орола или даже падальщика. Пока ваши благие цели не привлекут внимания тех, кто человеку не по зубам – лгунов, ведьмаков, изменившихся, нелюдей или ветров – охотников. На этом карьеру истребителя нечисти можно считать оконченной.
Это и произошло с безымянным охотником. Старосту расстраивало то, что точку поставят восточники, а не он сам.
– Может быть, вы сумеете подобраться к нему, – глядя в сторону, стал рассуждать палач, – Мои все на виду, рожи успели примелькаться, а вы чужаки.
– Может быть, – осторожно ответила явидь.
– И, может быть, вы, совершенно случайно, обозначите его местонахождение указующим амулетом, – мужчина нагнулся, подобрал обычный серый камень, такие сотнями валяются в пыли.
Темные глаза вспыхнули, перед нами стоял не обычный палач, на нас смотрел ведьмак, наделенный властью как над живой, так и не живой материей. Камень на секунду раскалился докрасна, и с едва слышным шипением остыл.
– Взамен я узнаю, у кого останавливался этот ваш Тур, и каким тропами шел.
– Узнай, – Пашка подставила ладонь, и на нее упал ставший серым и неприметным камешек. – Мы тоже по сторонам внимательно посмотрим, но если не получится, не обессудьте.
– Не обессудим, – на лицо мужчины вернулась улыбка. – Какие обиды между земляками.
Подгорный мы увидели и услышали издалека. Дым печных труб, уходящий в небо, шум моторов, хорошо накатанная дорога. Даже я не прошла бы мимо, не то что нечисть. Несколько грузовых фур стояло на обочине, водители что-то обсуждали на повышенных тонах. И пусть основным языком востока были различные смеси китайских диалектов, здесь в центре континента все еще главенствовал русский, пусть и на стежке Простого демона.
Назвать Подгорный селом язык не поворачивался, по площади он был больше чем Заячий холм, если все его изгибы растянуть на плоскости, а по застройке плотнее чем наше Юково. Уже не деревня, а маленький городок. Необычно для линейной стежки, хотя если представить, сколько товаров через нее проходит, ничего удивительного.
Второй деревянный домик со старомодной вывеской «Трактир» оказался придорожным кафе. Чаи, зелья, яды, закуски, глаза, нанизанные на нитку, консервированные мозги, сушеные суставы без уточнений о происхождении. Но среди водителей попадались обычные работяги, потому меню разнообразили чебуреками, быстро завариваемой лапшой и прочей гадостью, которой питаются люди.
Спрятавшись от дождя, мы взяли горячего чая и устроились за резным под старину столом. Если бы не девушка с мохнатыми бровями, приветливо обнажившая клыки из-за стойки, можно легко представить, что это обычная человеческая забегаловка.
Я смутно представляла, зачем мы явились сюда спустя несколько столетий. Кому мог запомниться путешественник, остановившийся на стежке на одну ночь, а потом снова ушедший в горы? К сожалению, ни к чему другому привязать произошедшую накануне «нехорошую ночь» мы не могли.
Мартын раскрыл тетрадь, и стал перелистывать страницы.
– Мы знаем, что на ночь он останавливался у гвоздаря, – задумчиво поднял кружку с чаем парень.
– А гвоздарь – это? – спросила я.
– Кузнец, – Пашка понюхала напиток, скривилась, но отпила чуть-чуть. – Как думаете, он жив?
– Если нет, то его сын точно, или внук, – ответил молодой целитель.
– Которые о «нехорошей ночи» даже не слышали, – вздохнула я.
– Что скажешь? – обернулась девушке за стойкой явидь. – Есть в Подгорном гвоздарь?
– Вам почто? – ответила та. – Зубья стерлись что ль? Или оградку заказать надумали?
– Оградку, – кивнула Пашка, – тебе подарим.
Незнакомка зарычала, хлопнула входная дверь, новый посетитель рассмеялся.
– Спасибо бы сказала, Вирка. Низшие не велят подарками пренебрегать, – пожилой почти лысый мужчина без спроса уселся за наш столик, – Я смотритель и летописец Подгорного, – он по очереди посмотрел на явидь, на меня, на парня, темная кожа на широком лбу собралась складками – Надолго ли к нам? Интересуюсь по долгу службы.
– Будет зависеть от вас, – ответила змея.
– Гвоздарь живет за первым поворотом к югу, третий дом с кованными цветами вместо решеток, – улыбнулся смотритель. – Еще что-то для дорогих гостей?
«Чтобы вы убрались побыстрее со стежки» – невысказанные слова повисли в воздухе повисло в воздухе.
– Почему нет, – явидь кивнула мартыну.
– Мы идем по следу Тура Бегущего, – сказал молодой целитель.
– Плохой след, – нахмурился старик.
– Вы его знали? – удивилась я.
– Видел, – дед перевел взгляд в пространство. – Послушайте моего совета, не суйтесь к Илие с этим, – он указал на дневник в руках у целителя.
– Почему? – нахмурился парень.
– Потому что после ухода постояльца с желтой тетрадью его единственная дочь Алика понесла.
Я почесала нос, парень допил чай и поставил кружку, особого впечатления новость не произвела. Это же нечисть, тут за неверность, или беременность «в девках» никогда камнями не забрасывали.
– Мое дело предупредить, – смотритель встал. – Неприятностей с северниками мы не ищем, но если уж припрет, прятаться не станем.
Предупреждению мы не вняли, и уже через десять минут стояли перед домом с ажурными кованными решетками. Желтая тетрадь была предусмотрительно убрана в рюкзак. Ворота, пристроенного к дому, гаража открылись, и мы увидели гвоздаря.
Позади кузнеца там, где должна стоять машина располагалась мастерская. Пылала жаром печь, в длинных мускулистых руках кузнец держал отнюдь не кузнечный молот, а рычаг современного механического пресса. Шишковатый череп повернулся в нашу сторону. Одного взгляда хватило чтобы понять, почему Илие не стоит напоминать о визите Тура Бегущего. Он был робазом. Родами погибла его мать, его жена, а вот теперь и дочь. Ее убил плод, что оставил в ней путешественник, остановившийся в его доме на ночь. Еще один род, принимающий смерть от своих детей либо при рождении, либо после их совершеннолетия. Дочь не доросла до того, чтобы поднять руку на отца, но успела зацвести для мужчины – вполне.
– Убирайтесь, – высказался Илия снова повернувшись к пресу.
– Уже предупредили, – процедила змея и без всякой опаски зашла в мастерскую.
– Не буду говорить о Бегущей твари. Судьбу переписать надумали? Без меня – робаз опустил пресс в форму. – Заявится Тур, шею сверну.
Я видела робаза второй раз в жизни, и в отличие от работающего у Седого в гараже, этот был образцом красноречия.
– Да низшие, в помощь, – криво улыбнулся целитель. – Мы тоже не особо хотим о нем говорить.
– Расскажите о нехорошей ночи, – попросила я, откидывая мокрые волосы назад. – Той, что была накануне.
Пресс с шипением поднялся, длинные обезьяньи руки напряглись и разжались.
– Бывают такие ночи, мало ли,– пробормотал Илия, – Сны дурные налетят и сгинут.
Я вошла следом за змеей. Илия посмотрел на меня маленькими темными глазками, нахмурился и по-звериному тряхнул головой. Но спрашивать, о том, что в компании целителя и нелюдя делает человек, не стал.
– Ночи? – услышала главное змея, – Ночь, когда деревья шагнули вперед, была не одна?
– Уходите, нечо бабские сказки повторять, – кузнец вытер руки и потянулся к висящему на стене молотку, разных железок вокруг висело в избытке. – Не то пески вернутся. Ну, – он повысил голос, – Пошли прочь!
– А вот это уже интересно, – целитель оглядел пустынную улицу, вопреки всякой логике разговор с кузнецом вызвал в нем воодушевление. – Вы слышали, ночь была не одна?
– Не глухие, – проворчала Пашка, – Что он имел в виду, говоря, что пески могут вернуться? – в первый раз я видела как ей не по себе. – Это ведь магия Простого демона.
– Логично, вы не находите? – остановился парень, подбирающееся к горизонту солнце сделало его кожу смуглой, и словно бы припорошенной пылью. – У кого собрано больше всех артефактов ушедших? Кто чаще других брал их в руки?
– Да-да, мы поняли, – перебила явидь. – Предпочитаю не связываться с магией хозяев. Не хочу превратиться в человека. Не обижайся, – она посмотрела на меня.
– Песок есть везде, – кивнул целитель. – А песок Простого забирает нечистые силы одним касанием.
Пашка переступила с ноги на ногу, словно ходьба по восточным землям доставляла дискомфорт и, принюхавшись, вдруг присела, проводя пальцами по влажной черной земле.
– Здесь прошел человек.
Я сделала шаг назад, оставив влажный отпечаток.
– Да не ты, – отмахнулась змея. – Мужчина, не более суток назад. Один, без конвоя.
Только нелюдь могла почувствовать смытый дождем след, взять который не смогла бы и собака.
Я вспомнила, просьбу старшего Пустоши, ему не понравилось, что охотника взяли восточники. Но, по словам змеи, человек был более чем свободен. Сколько у них тут людей бродит?
Опытные, не в первый раз доставляющие грузы, водители предпочитали проезжать, а не проходить стёжку. Видимо, деньги были важнее отсутствия ночных кошмаров.
