Текст книги "Дочь посла"

Автор книги: Анвер Бикчентаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 9 страниц)

Отшельник

Ночь прошла незаметно. На заре мы, оставив наш плот, повернули назад. Теперь никуда не уйдет от нас деревня Лала!

Мальчики пошли впереди, а мы с Бульбули шагали за ними.

О чем говорили мальчики, не знаю. Мы были заворожены окружающей нас природой.

Так загадочен индийский лес!

Не успеешь оглянуться, как над твоей головой пролетят маленькие, чуть побольше жука, «солнечные птички» или в синеве неба начинают парить грифы. И тысячи разных незнакомых звуков и шорохов!

Где-то, быть может совсем рядом, скрываются юркие обезьяны – гиббоны и хитрые шакалы. Кто может догадаться, откуда на тебя нападет тигр или носорог? Потому тревожно.

Мы так подружились с Бульбули, словно знаем друг друга целую вечность, даже дольше, чем вечность.

Я еще не встречала другого более любознательного человека, чем Бульбули. Она очень заинтересовалась нашей родиной.

– У вас на Урале тоже есть джунгли? – то и дело спрашивает она. – Говоришь, что нет? А что такое «тайга»? Какой же это лес, если нет в нем носорогов и диких слонов? Даже обезьян нельзя встретить! Удивительно! Если нет пальм, то на чем же растут у вас кокосовые орехи? Я, например, люблю соленый лимон. У вас разве не солят его? Вон как! Очень странно! А что такое ягоды? Я не видела ни земляники, ни малины. Какая у вас удивительная страна, совсем не похожа на Индию! Говоришь, люди парятся в бане? Зачем парятся? Заставляют их, что ли?

Мальчики заняты собой. Наверное, они размечтались о нефти. Пусть их, только бы нам не мешали!

Теперь я тоже не одна. У меня есть подруга.

Бульбули, внезапно сжав мой локоть, с тихой радостью проговорила:

– Как хорошо, что мы встретились!

Я улыбнулась.

– Вы не думайте, что я не умею ценить хороших людей. Я не ко всем так отношусь! – подчеркнула моя милая Бульбули.

Я обняла ее. Обняла и прижала к сердцу.

Мы все еще идем по узкой тропе, извивающейся вдоль берега.

– Девочки, внимание! – вдруг вскрикнул Лал, шествовавший впереди нас. – На дереве змея! Сама хозяйка – кобра!

Не хватало только змей! Меня всю передернуло. Если бы Лал вовремя не приметил ее, мы, как кролики, попали бы в ее жуткие объятия. Когда мы приблизились, змея даже не пошевелилась. Только глазки ее заблестели. Мы осторожно обошли ее стороной. Если бы это произошло дней пятнадцать назад, будьте уверены, я сразу бы потеряла сознание. Но сейчас этого не случилось. Джунгли многому меня научили даже меня, трусиху!

Стали чаще встречать обезьян, ловко и быстро перепрыгивающих с одного дерева на другое. Они были точно резиновые. Некоторые из них пытались нас преследовать. Тогда Лал вынужден был их пугать, бросая в них палки.

Совершенно неожиданно мы вышли на голую поляну. Она выглядела выжженной, опустошенной, вылизанной.

– Страшно! – прошептала Бульбули.

– Ни одной, травинки! – сказала я, пораженная этой картиной.

Муса тоже с удивлением поворачивал голову во все стороны.

Только Лал остался невозмутим.

– Тут орудовали термиты, это их княжество, – объяснил он. – Ну и обжоры! Ничегошеньки не оставили.

Заглядевшись, я нечаянно наступила на что-то мягкое и живое и чуть не поскользнулась.

– Ой, – вскричала я, отбегая, – ящерица! Тут их целый миллион!

Только сейчас мы заметили, что поляна будто ходуном ходит.

Только много позже, когда мы оставили эту зловещую поляну далеко позади себя, я перевела дух.

Хотя мы еще как следует и не проголодались, но, увидев чистый родник, Лал посоветовал устроить привал.

– Здесь стоит нам позавтракать – место спокойное и вода холодная, – сказал вожатый.

Мы не стали спорить. Кто же возразит против такого прекрасного предложения!

– Девочки, за дело! – распорядился Лал. – Покажите, на что вы способны!

А сами они, оставив с нами всю поклажу, прошли немного вперед, вдоль ручейка, чтобы разведать местность. Их, конечно, интересовали кокосовые пальмы!

Однако мы не успели даже развязать наши узелки – куда там приготовить обед, – как прибежал, запыхавшись, Муса.

– Собирайтесь живо, – скомандовал он. – В ста метрах отсюда стоит какой-то странный шалаш. И костер горит.

Кто же может жить вдали от деревни, в дремучем лесу?

– Вам не показалось? – усмехнулась я.

– Зря не болтай, – рассердился Муса. – Пошли!

На повороте нас поджидал Лал. Он необыкновенно таинственно прошептал:

– Обиталище отшельника, не иначе.

Я никогда не видела отшельника, поэтому очень заинтересовалась им.

Лал еще тише продолжал:

– Он ясновидец. К нему ходят люди. Он заранее видит, что ждет каждого из нас. Его знают и на небе. Ему ничего не стоит запросто поговорить с богами.

Мы, удивленные этим, молча пошли по еле заметной тропинке. Жрец, наверное, услышал наши шаги. Вот он неторопливо вышел из шалаша и молча уселся около костра, спиной к нам.

Какой он все-таки странный – борода длинная, почти до колен, одноглазый. На голове тюрбан и гол до пояса. Можно пересчитать все его ребра, мы несмело переминались на месте. Бульбули от страха прижалась ко мне.

Только Лал, не без основания называвший себя хозяином Индии, не испугался. Он, сложив руки, уверенно заговорил:

– В добрый час!

Он говорил на языке хинди и тут же шепотом повторял нам по-английски свои слова и слова лесного жреца.

Суровый старик ответил не сразу. Он одним своим взглядом внимательно оглядел нас, только после этого удосужился раскрыть рот.

– В добрый час, – повторил он и вдруг, как объяснил нам Лал, воскликнул: – Не все вы индийцы!

Не скрою, старик мне не понравился с первого взгляда. Он показался мне коварным и ленивым. Толковый и трудолюбивый человек разве стал бы жить в глухих джунглях, вдали от людей? Конечно нет. Тысячу раз нет!

Лал не оробел под суровым взглядом жреца, он ответил за всех:

– Все мы любим Индию!

– Да будет так! – более спокойно сказал старик. – Пришли за советом или заглянули мимоходом, сыны и дочери мои?

– За советом, – ответил Лал, – сознаемся чистосердечно, за советом!

Жрец внимательно взглянул на него, как будто польщенный этим.

– Ты, сын мой, говори, если пришел с открытой душой и ясными намерениями. Я готов выслушать страждущих, обиженных судьбой. Если ж у тебя намерения неясные, если думы темные, то ступай обратно, все тропинки свободны для тебя.

Только после этого он разрешил нам присесть.

Лал, откашлявшись, заговорил. Он подробно, ничего не утаивая, рассказал о цели нашего путешествия.

Выслушав его, жрец долго молчал. Потом заговорил глухим голосом. Вот как перевел Лал его слова:

– Вы все вступили на ложный путь, – сказал он, смотря куда-то в чащу леса мимо нас, – пока не поздно, вам, дети мои, лучше отказаться от своей неразумной затеи. Да, давным-давно, а этого времени никто из живых уже не помнит, в горах, возле заброшенных храмов, был ранен бог Шива. Его кровь, просочившись через сто пластов, на самом дне земли превратилась в нефть. Она лежит там, в глубине, и никому не положено нарушать покои этих гор. «То, что лежит в земле, – это земле; то, что на поверхности земли, – это человеку», – сказал бог Шива.

– Вот тебе на! – воскликнула я, озадаченная этим.

За все это время Муса задал только один вопрос:

– Где же находятся заброшенные храмы?

Его слова Лал перевел на хинди. Жрец, услышав такой вопрос, двумя пальцами левой руки – большим и указательным – начал очищать язык.

– До храмов один день пути. Все время вверх по течению, – сказал он. – Завтра, после полудня, вы увидите горы Старых Храмов. Но помните, бог Шива карает всех, кто не следует его учению! Всех, кто нарушает его покой!

Мы в глубине души решили не слушаться этого отшельника, не побоялись его угроз. У нас были самые правильные мечты, а ради этого стоило идти в огонь и воду.

Мы поднялись, чтобы уйти. В это время из чащи выбежал дикий олень и начал ластиться к старику. Мы не успели моргнуть глазом, как на спину красивого животного опустился черный ворон. Они не побоялись его!

Мы поторопились уйти из этих загадочных мест. Даже позабыли позавтракать у родника. Теперь наша тропинка ведет нас во владения бога Шивы. Вокруг нас плотным кольцом стоят деревья, подняв свои стволы, словно по команде «руки вверх!».

Заброшенные храмы

Джунгли отняли все наши силы, мы страшно устали. Шли в одних лохмотьях. Наши платья состояли из дыр и заплат. Прохудившиеся сапоги мы выбросили прочь, – кому они нужны с оторванными подметками? Идем босые.

В последнее время я так тоскую по отцу и матери! Если бы смогла вернуться одна, я бы, пожалуй, рискнула, но как бросить брата и близких друзей! Пусть грустно, но дело есть дело.

Лал все еще не отчаивался.

– До моей деревни теперь рукой подать, – с надеждой сказал он. – Вот увидите, я вас обязательно познакомлю со всеми деревенскими ребятами, моими друзьями. Такие сорвиголовы! Стоит им только намекнуть про нефть, пойдут за нами. Ни один овраг и ни одно ущелье не останутся необследованными.

Мы на все испытания согласны, только бы снова не начался муссонный ливень. Тогда нам отсюда ни за что не выбраться. Это ясно каждому.

Босиком идти непривычно. Левая нога вся в ссадинах и синяках, живого места нет. Но никто об этом не должен знать. Наоборот, я обязана всячески подбадривать других, поддерживать в них силу, как это делала мама на фронте. Ведь так поступают все умные женщины! Все же мне жаль нашу Бульбули, она оказалась такой слабой, что еле тащится.

Усталость берет свое. Боль тоже. Но я отлично понимаю, что надо отвлечься, не думать о наших страданиях. Я и пытаюсь это сделать. Лучше всего это удается, когда вспоминаю Уфу. Очень интересно знать, как там поживают наши ребята. Наверное, все уже разъехались по пионерским лагерям, куда-нибудь на берег Демы или Уфы. Счастливчики, им не грозит встреча с носорогом или тигром. Дикие слоны им даже не снятся!

Если бы в эту минуту меня увидел Дальвос, честное слово, он перестал бы смеяться надо мной. Он оценил бы наше мужество. Только вот жаль, что он не может увидеть нас.

– Почему твой брат такой неразговорчивый? – допытывается Бульбули.

– Зато я болтаю за двоих, – отвечаю ей.

– Ты теперь тоже редко разговариваешь, – замечает она, – такая рассудительная! – На ее лице понимающая улыбка.

На второй день мы набрели на заброшенные храмы.

Храмы построены в самой горе, у них нет ни окон, ни стен. Только высокие ворота ведут в глубь храмов, в кромешную тьму.

Жутко, когда кругом такое безлюдье. Строители этих храмов, конечно, давно умерли. Но почему другие не селятся здесь или поблизости?

Мы подошли к воротам, закрытым железной сеткой.

– Это – против летучих мышей, – тоном знатока объяснил нам Лал. – Если от них не закрываться, им ничего не стоит загрязнить и разрушить все статуи.

Мы с трепетом перешагнули порог первого храма. Всюду на стенах фрески с изображениями людей и животных: бюсты и фигуры высечены в скалах. У входа нас встретил каменный слон. Он был большой, как настоящий.

Мне показалось, что мы попали в какой-то чужой мир, в какое-то прошлое, далекое и странное. Ни одного человеческого голоса. До нас доносятся только голоса крикливых ястребков, суетящихся там, где дневной свет.

Плотно закрыв за собой сетчатые ворота, мы приблизились ко второму храму. Все его наружные стены также были разрисованы: всюду высечены силуэты буйволов, тигров, лошадей. Тут же среди них были люди, у которых по четыре руки.

Ворота странно заскрипели, когда мы их открыли. Из помещения потянуло затхлым воздухом.

– Не отставайте, – сказал Лал, смело шагнув вперед. – За мной!

Глухое эхо многократно повторило его голос.

Именно в эту минуту мне показалось, что кто-то на меня пристально смотрит. Я оглянулась. На меня в упор глядел каменный бог Будда, держащий в руках цветок лотоса. Его пронизывающие душу глаза были устремлены на меня. Я невольно отступила к другой стене храма. Затем украдкой бросила на него взор, загадочные глаза каменного Будды по-прежнему преследовали меня. Куда бы я ни отходила, неприятные глаза следовали за мной. Я так испугалась! Никак не могла сбросить с себя этот страх.

Мусе, по-видимому, понравились эти храмы.

– Давай обойдем их все, – предложил он.

– Не надо! – запротестовала я. – Скорей на свежий воздух. Я больше не могу на них смотреть!

Мальчишки послушались меня. Быстро закусив, мы решили все-таки обойти все овраги, окружавшие храмы. Это – наша настоящая цель!

Мы горячо взялись за дело. Не оставили ни одного оврага, ни одного ущелья, ни одной ямки, все обошли. А их тут оказалось немало. Мы не чувствовали ног от усталости.

А главное – не обнаружили никакого следа нефти. Даже самого малюсенького! Как тяжело обманываться в своих надеждах! Я немного растерялась: нас преследует неудача за неудачей. Когда же нам улыбнется счастье? Настоящее! Большое!

Только Лал все еще держался храбро.

– Разве это овраги! – воскликнул он. – Это не овраги, а какие-то ямы! А возле моей деревни есть такие, из которых не знаешь, как выбраться, если случайно заберешься туда!

Внезапно я почувствовала, что кто-то снова смотрит на меня. Невольно повернувшись, я увидела в густой траве два маленьких глаза, такие настойчивые, неотступные, сковывающие. Как взглянула, так и не смогла отвести от них своего взора, точно они меня привязали к себе.

В таком состоянии я была от силы секунды две-три, не больше. Огромная белотелая змея, распустив капюшон, изогнулась и, внезапно поднявшись, начала раскачиваться направо и налево, точно примериваясь к прыжку. Сейчас ее заметили все и со страху отпрянули назад. Только я одна осталась сидеть на своем месте как заколдованная. Я не смогла даже пошевельнуться.

– Кобра! – со страхом прошептала Бульбули, это я услышала отчетливо.

Мое сердце как будто перестало биться. Змея, раскачиваясь, то и дело показывала раздвоенный язык.

В этот миг точно издалека я услышала голос Лала.

– Шаура, не двигайся, – тихо, но внушительно проговорил он. – Не смей! Сейчас я заворожу ее. Она у меня будет знать!

Запомнилось: над головой пронеслись черные голуби. Пронзительно-тоскливо запищала обезьяна, сидевшая надо мною на суке.

Перед глазами как стрела мелькнула змея. Я ощутила мгновенную боль.

Не столько, быть может, от боли, сколько от страха я потеряла сознание. Только в самую последнюю секунду в моем сознании вспыхнуло: «Кажется, Лал не успел заворожить кобру!»

В лесном поселке

Когда сознание прояснилось, прежде всего я увидела печальные глаза Мусы, склонившегося надо мною. Лал стоял рядом с ним, а Бульбули, стараясь спрятать заплаканные глаза, держала меня за руки. Она первая воскликнула:

– Шаура открыла глаза!

– Жива! – с облегчением вздохнул Муса.

У меня не было сил, чтобы даже заговорить с ними, ужас как болела голова, всю лихорадило. «Кажется, умираю», – с тоской подумала я, увидев горестные лица моих друзей. Захотелось плакать, – я ведь наслушалась немало о том, что укус кобры смертелен. На что надеяться? Ровным счетом не на что!

Особенно сильно ныла левая нога.

– Освободите левую ногу! – стала умолять я. – Так болит, так болит, просто терпенья нет.

– Наложен жгут, – быстро пояснил Лал. – Сама понимаешь, чтобы яд не распространился по всему телу. Жгут нельзя снимать. Никак нельзя!

Я хотела приподнять голову, взглянуть на туго связанную ногу, но не смогла. Голова закружилась, замутило. Все-таки я успела бросить взгляд вокруг себя.

– Где же храмы? – спросила я, недоуменно оглядываясь.

Муса начал меня утешать:

– Ты того, лежи себе спокойно. Мы далеко отошли от храмов. Мы целых три часа несем тебя на носилках.

– Куда? – спросила я безучастно.

– Час тому назад мы набрели на какую-то дорогу… наверное, скоро доберемся до деревни, – добавил он.

Тут я почему-то вспомнила наш разговор о зонтичной пальме, которая цветет один раз и тут же погибает.

– Почему я тогда выбрала шестьдесят лет и одно цветение? – проговорила я, повернувшись к брату. – Так мне хочется жить! – Мне надо было сказать, что хочу жить тысячу лет… В самом деле, как чудесно хоть краешком глаза посмотреть на людей, которые придут через тысячу лет. Наверное, их не будет жалить ни одна змея! Счастливчики…

Брат почему-то отвернулся. Лал тоже. Наверное, они подумали, что я отступница. Ведь я выбрала в конце концов не красивую, а долгую жизнь.

– Дайте хотя бы глоток воды! Пить хочу! – пожаловалась я.

Но я не дождалась, пока они мне подадут воды, – перед глазами все расплылось, я снова потеряла сознание.

Я не знаю, сколько прошли мы и по каким дорогам пробирались. Но когда я вновь очнулась, то уже была под крышей. В комнате, кроме меня, никого не было.

«Как они могли оставить меня одну, – с упреком подумала я о друзьях. – Что будет со мною?»

Меня все еще лихорадит. Как будто даже губы распухли.

– Где я нахожусь? – громко прошептала я. Мне, однако, никто не ответил.

Чу! Во дворе люди. Через открытую дверь доносятся их негромкие голоса, я прислушалась. И, к величайшей своей радости, разобрала знакомый говорок Лала. Оказывается, он здесь, они меня не бросили!

Вскоре он и сам заглянул в дверь. За ним вышагивал маленький слоненок.

– Как дела? – широко улыбнулся Лал, увидев, что я очнулась.

Он и не думал сдерживаться и чуть не прыгал от радости.

– Нам повезло, – с улыбкой проговорил он. – В этом поселке оказался врач. Он сделал укол и дал слово мужчины, что через три дня поставит тебя на ноги.

Я не смогла унять сердцебиение. Как хорошо выздоравливать!

– Спасибо! А где же мой брат? – сдавленным голосом проговорила я, беспокоясь за Мусу.

– Он пошел дать родителям телеграмму. Но вряд ли в этом есть необходимость, – ответил Лал.

– Почему же?

– Нас уже ищут давно и основательно. Во всех газетах напечатаны наши фотографии. Как только мы забрели в этот поселок, власти сразу оповестили правительство штата. Теперь вся Индия знает, где мы находимся.

Только сейчас я поняла всю глубину нашей вины перед родителями. Как мы посмотрим им в глаза? Что скажем?

Неожиданно меня кто-то потянул за палец. Оказывается, это слоненок. Он терся об мою руку шершавым хоботом. Я предусмотрительно отдернула руку.

– Не бойся, он тебя ни за что не обидит, – успокоил Лал. – Они вообще не умеют кусаться, честное слово.

– Где же моя Бульбули? – спросила я.

– Готовит обед. Целые сутки просидела около тебя. Еле выгнал из дому! Удивительная девчонка!

Я так растрогалась, что даже прослезилась.

– Чего вдруг расплакалась? – удивился он. – Не понимаю, дело идет к поправке…

Ведь я плакала не от горя, а от радости: кому же благодарить судьбу, как не мне! Ведь Индия подарила мне таких отличных друзей!

Лал подал мне гуяву. Он прекрасно знает, что я очень люблю ее. Наверное, специально приберег.

Желая меня немного отвлечь, он начал рассказывать о рабочем поселке, в который мы попали еще вчера.

– Поселок принадлежит строителям железной дороги, – пояснил он. – Они прокладывают дорогу через джунгли. Отличные ребята. – Потом, нагнувшись ко мне, он подмигнул одним глазом: – Если хочешь знать, то здесь, в поселке, я увидел ваши тракторы и бульдозеры. Тут немало советских машин!

Если бы вы знали, как я обрадовалась этой вести! Словно родных увидела. Как будто вернулась к себе, в Советский Союз!

– Чей же это дом? – спросила я, опомнившись.

– Самого бригадира, дяди Курала! – сообщил он.

Вскоре явился и Муса. Он очень обрадовался тому, что я начала разговаривать. Мой суровый и молчаливый брат впервые в своей жизни положил ладонь мне на лоб. Я это оценила. В Уфе мы спорили из-за пустяков, частенько дрались. Испытания нас сделали настоящими друзьями.

– Телеграмму послал. Успокойся, – проговорил он, дружелюбно толкнув меня в бок, и улыбнулся.

Наказание

Более заботливого человека, чем дядя Курал, трудно встретить!

Я решила про себя: если он когда-нибудь приедет в гости к нам, в Уфу, я точно так же буду угощать его и буду заботиться о нем.

До наступления вечера навестили меня, больную, почти все жители поселка. Про ребят нечего и говорить. Если бы дядя Курал дал им волю, они, по-моему, не отошли бы от меня ни на минуту.

Лал все чаще начинал горевать.

– Через несколько дней вы покинете нас, уедете в Дели, – с грустью говорил он. – Наверно, расстанемся навеки!

От его слов становилось тоскливо. Я уже очень привязалась к нему. К нему и Бульбули. Как только подумаю о расставании, сердце болит. Неужели навсегда придется расстаться с друзьями, с которыми вместе делили и радость и горе?

Первой уходила от нас Бульбули.

– Я решила остаться в этой деревне. Тут хорошо живут. И работа для меня найдется, – говорила она, захлебываясь. – Я уже посоветовалась с дядей Куралом.

Как только она это сказала, мы обнялись и расплакались. Даже мысль о расставании была невыносима.

Пока мы проливали слезы, а мальчики пытались нас успокоить, внезапно в дверях появился высокий дед с длинной палкой в руках. А на конце палки при каждом движении старика бодро позванивал маленький колокольчик: я уже знала, что только почтальоны ходят с колокольчиками.

– Вам, дети мои, принес радостную весть, – проговорил он. – В деревню приехали ваши родители. Их катер стоит на берегу. С минуты на минуту они войдут в этот дом.

Мы не знали, что и сказать. Вместе с радостью пришло и раскаяние. Как мы их встретим? Что мы им скажем?

В эту минуту мне очень захотелось умереть тут же, не вставая с места.

Я как-то читала в одной книге, что перед смертью полагается вспомнить все грехи, которые ты совершил в жизни. Начала припоминать и я, и, к моему ужасу, их набралось немало, хотя и говорится, что ребенок совсем безгрешен.

Накопилось грехов немало! По-моему, совершенно достаточно для одной человеческой жизни. Но мне умереть не удалось. Я осталась жива, и мне теперь придется отвечать перед мамой и папой за все грехи, а это совсем не легко.

Первой переступила порог мама; увидев нас, она кинулась целовать.

– Живы! – проговорила она, точно все еще не веря этому. – Живы!

Папа стоял возле двери молча и, как мне показалось, неодобрительно глядел на нас всех: на меня, Мусу и маму; наверное, за то, что она целовала и миловала нас. Ведь мы этого никак не заслужили.

– Здравствуйте, беглецы! – наконец произнес он.

Оттого что он заговорил, как-то легче стало дышать в комнате, но мы не посмели прямо и открыто взглянуть в его глаза. Я, например, бессмысленно уставилась на его белые запыленные туфли.

Тут надо было попросить прощения или объяснить, почему мы убежали из дому. Однако я не могла даже губами шевельнуть. Муса тоже виновато опустил голову.

– Вы поступили неблагодарно, тайно убежав из дому, – медленно заговорил папа, – да еще даже не соизволили написать нам с пути, что полагается делать каждому путешественнику.

Лал и Бульбули тихонько прикрыли за собой дверь. Какие молодцы! Они, наверное, сразу почувствовали, что нас надо оставить одних.

– Теперь объясните, почему убежали в джунгли? – спросил отец.

Муса поднял на меня глаза и увидел, что я не в состоянии ответить. Поэтому начал говорить сам.

– Мы хотели помочь Индии! – сказал он.

Мама и папа взглянули на нас с удивлением.

– Ну-ка повтори, что ты сказал? – потребовал папа.

– Мы хотели помочь тебе, папа, и Индии. Честное слово, – горячо заговорил Муса. – Мы сами хотели отыскать нефть.

Услышав такое заявление, папа посмотрел на нас, засуетился, даже почему-то достал носовой платок. Однако, быстро овладев собой, прежним строгим голосом добавил:

– И все-таки я не одобряю ваш поступок, никак не одобряю!

Мы еще более растерялись. Только одна мама не растерялась, нашлась что сказать.

– У папы удача, – сообщила она, точно желая папу примирить с нами. – Из скважины ударил газ… нефтяной газ.

Если бы я была на ногах, то безусловно бросилась бы на шею папы. Муса, однако, не бросился на его шею, вместо этого он сделал два шага вперед и неловко протянул ему руку.

– Поздравляю, папа! – просто сказал он.

– Спасибо, сыночек!

Как я ожидала этого слова! И тут к горлу подкатило что-то такое, и трудно стало дышать. «Коли уж папа произнес «сыночек», значит, и взаправду считает Мусу своим, а не чужим сыном…» Еще я сказала себе: мужской разговор наконец состоялся!.. Ведь папа, приглашая нас в Индию, писал, что он сам хочет поговорить с Мусой как мужчина с мужчиной, а когда мы приехали к нему, он вовсе забыл о своем обещании – наверное, все из-за вышки, которая никак не хотела давать нефть.

Мне тоже захотелось, чтобы с мамой у нас получился женский разговор, но он у нас не получился, пожалуй, потому, что она никак не могла простить нас… Тут я случайно подняла глаза на нее, увидела незнакомую белую прядь в ее волосах, и у меня невольно защемило сердце. Женские слезы всегда выступают быстрее, чем мужские, поэтому мои и мамины глаза сделались мокрыми…

Мама повернулась ко мне.

– Если бы мы были в Уфе, ну и влетело бы вам! Но в чужой стране у меня не поднимается рука, чтобы тебя наказать, – сказала она. – Поэтому мы с отцом решили, Шаура, что с тобой не будем разговаривать целых три дня, до того самого момента, пока не вернемся домой.

Мое сердце чуть не оборвалось! Лучше бы отругали или даже дали трепку!

Вдруг Муса стал рядом со мной.

– Почему вы наказываете только Шауру? – спросил он, смело глядя им в лицо. – Мы совершили один и тот же проступок, одинаково мы виноваты перед вами. Я вам вот что скажу: Если вы считаете меня своим родным сыном, то со мной тоже не разговаривайте три дня и три ночи… Я готов понести это наказание, потому что заслужил!

Мои родители, видимо, совсем не ожидали этого, они растерянно посмотрели друг на друга.

– Пусть будет так! – сказал папа. – Я согласен.

Как только они вышли во двор, я сердечно пожала руку брата.

Хотя мы и убежали в джунгли, совершили тяжкий проступок, однако мы не пропащие люди. Наша великая мечта, как мне показалось, дошла до сознания мамы и папы, они поняли нас.

В молчании прошло несколько минут. Потом мы посмотрели друг на друга. Если бы наши глаза умели говорить, то, наверное, между нами произошел бы такой разговор.

Мне показалось, что глаза Мусы спросили меня: «Ради святой цели пойдем на все, не боясь никаких наказаний. Ты готова к этому?»

Мои глаза сказали: «Да, я готова!»

Это не мы говорили, а наши глаза. Мы молчали.

Внезапно в раскрытое окно просунулись головы Лала и Бульбули.

Поняв, что нам влетело и что на душе у нас не так-то легко, они, по-видимому, решили нас развлечь.

Лал, хитро подмигнув мне, негромко запел. К нему присоединилась и Бульбули. Я не поняла ни одного слова песни. Но сердце мое почуяло, о чем они поют.

Душа моя переполнилась счастьем. Своим друзьям, отныне очень близким, мне хотелось сказать: «Ты, Лал, храброе сердце Индии! А ты, Бульбули, ее ласковая душа!»

В то же время я мысленно прощалась с ними. «Когда-то нам снова доведется встретиться? Через год или два? Быть может, нас ожидает разлука на десять лет или даже на двадцать? – спрашивала я себя. И так же мысленно себе отвечала: – Однако, что бы с нами ни произошло, где бы мы ни были, будем стоять рядом, плечом к плечу, локоть к локтю, – ведь так много нам и им еще предстоит сделать на нашей доброй и славной земле!»