Текст книги "Искусство и политика"

Автор книги: Антонио Грамши

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 38 страниц)

Утверждение, что все члены политической партии должны считаться интеллигентами, может показаться несерьезным и карикатурным, и тем не менее, если подумать, это действительно так. Важно только помнить, что внутри политической партии есть различные уровни,[357]357
  См. подробнее: ИС, с. 310–311.


[Закрыть] и численное соотношение более высоких и более низких уровней в разных партиях может быть различным, но суть не в этом: самое главное – руководящий, организующий, а это значит – воспитательный, следовательно, интеллектуальный характер деятельности членов партии. Коммерсант вступает в партию не для того, чтобы заниматься торговлей, промышленник не для того, чтобы производить больше и с более низкими затратами, а крестьянин не для того, чтобы осваивать новые методы возделывания земли, хотя в какой-то мере политическая партия может удовлетворить и профессиональные интересы коммерсантов, промышленников и крестьян.[358]358
  Существует распространенное мнение, что у коммерсантов, промышленников и крестьян, занимающихся политикой, доходы ниже, чем у тех, кто ею не занимается, и что они являются худшими представителями соответствующих категорий, но это вопрос спорный.


[Закрыть] Для решения этих вопросов существуют профессиональные союзы, где экономико-корпоративная деятельность коммерсантов, промышленников и крестьян выступает на первый план. Принимая участие в работе политических партий, представители определенных социально-экономических группировок оказываются выше профессиональных интересов, сложившихся в процессе их исторического развития, и выступают как деятели более широкого направления, имеющего общенациональное и международное значение. Эта особенность политической партии станет еще более очевидной после того, как будет произведен конкретно-исторический анализ форм развития органической и традиционной интеллигенции как с учетом особенностей исторического развития различных наций, так и в рамках эволюции основных социальных групп у разных народов, а в особенности таких групп, экономическая деятельность которых носит прежде всего исполнительский характер.

Пожалуй, самая интересная историческая проблема – образование традиционной интеллигенции. Она, несомненно, связана с историей античного рабовладельческого общества и с положением вольноотпущенников греческого и восточного происхождения в общественном устройстве Римской империи.

Примечание.

Изменения в социальном положении интеллигенции в Древнем Риме начиная с времен Республики и кончая образованием Империи (то есть в период перехода от корпоративно-аристократической формы правления к демократико-бюрократическому режиму) связаны с именем Цезаря, который предоставил гражданство врачам и преподавателям свободных искусств, для того чтобы они охотнее обосновались в Риме и призывали других: «Omnesque medicinam Romae professos et libera lium artium doctores, que libentius et ipsi urbem incolerent et coeteri appete sent civitate donavit»[359]359
  Всем, кто в Риме занимался медициной, и всем преподавателям благородных искусств он даровал римское гражданство, чтобы они и сами охотнее селились в городе и привлекали других (пер. М. Л. Гаспарова).


[Закрыть] (Светоний, «Жизнь Цезаря», XII). Таким образом, Цезарь преследовал две цели: 1) хотел, чтобы те представители интеллигенции, которые уже находились в Риме, осели бы здесь окончательно, положив начало постоянно существующему сословию, без которого невозможно формирование культуры. Ранее наблюдавшийся процесс текучести интеллигенции необходимо было остановить и т. д.; 2) стремился привлечь в Рим лучших представителей интеллигенции всей Империи, вызвав тем самым их значительную концентрацию. Так было положено начало возникновению «имперской» интеллигенции, которая потом найдет свое продолжение в католическом духовенстве и оставит след на всей истории итальянской интеллигенции, отличительной чертой которой вплоть до XVIII века был космополитизм.

Эта ситуация оторванности (не только социальной, но и национальной, расовой) основной массы интеллигенции от правящего класса, имевшая место в Римской империи, возникает вновь, уже после падения империи, среди германских завоевателей и интеллигентов, происходивших из романизированных слоев, преемников слоя вольноотпущенников. С этим же явлением переплетено зарождение и развитие католицизма и появление церковной организации, которая на много веков монополизировала большую часть интеллектуальной деятельности и полностью захватила руководство культурной жизнью, карая тех, кто сопротивлялся ее власти или пренебрежительно к ней относился. В Италии мы сталкиваемся с явлением космополитизма в среде интеллигенции, более или менее ярко выраженного в различные периоды. В связи с этим мне хотелось бы остановиться на самых очевидных отличиях, существующих между интеллигентами различных стран, на примере наиболее известных народов, с той оговоркой однако, что мои наблюдения должны быть проверены и подвергнуты анализу.

Итальянская интеллигенция отличается прежде всего своей интернациональной, космополитической позицией, которая является одновременно причиной и следствием раздробленности страны со времени падения Римской империи до 1870 года.

Франция дает нам пример полного и гармоничного развития всех национальных сил, а в особенности интеллигенции. Когда в 1789 году новая социальная группировка впервые в истории заявляет о себе, она оказывается уже вполне идейно оснащенной для выполнения своих социальных задач и поэтому начинает борьбу за безраздельное господство над нацией, не только не идя на сколько-нибудь серьезные компромиссы со старым классом, но заставляя его подчиниться ее интересам. Первые зародыши интеллигенции нового типа появляются вместе с первыми новыми экономическими элементами сама церковная организация испытала их влияние (галликанизм,[360]360
  Религиозно-политическое движение, добивавшееся автономии французской католической церкви от папства и увеличения роли короля в церковных делах.


[Закрыть] очень рано начавшаяся борьба между церковью и государством). Наличием серьезной интеллектуальной основы и объясняется та роль, которую французская культура играет в XVIII–XIX веках как источник интернациональных и космополитических идей в их органической связи с империалистическими и гегемонистскими устремлениями Франции, и это отличает ее от итальянской культуры, которая распространялась отдельными выдающимися личностями, выезжавшими в другие страны. Такое распространение не оказывало обратного влияния на национальную базу и не только не способствовало усилению нации, но делало невозможным создание прочного фундамента для национального развития.

В Англии дело во многом обстояло иначе, чем во Франции. Новая социальная группировка зарождается здесь на базе современной промышленности и получает поразительное экономико-корпоративное развитие, однако в интеллектуально-политической области действует вслепую. Здесь очень многочисленна категория органической интеллигенции, возникающая на той же промышленной основе, что и экономическая группа, но в верхних слоях общества старый класс земельных собственников сохраняет свое почти безраздельное господство, ибо, потеряв превосходство в экономической области, он надолго удерживает его в интеллектуально-политической сфере и ассимилируется новой правящей группой в качестве «традиционной интеллигенции» и руководящей прослойки. У старой земельной аристократии складываются такие же отношения с предпринимателями, какие в других странах бывают у традиционной интеллигенции с новыми господствующими классами. Старая земельная аристократия объединяется с промышленниками своего рода «швом», именно тем, который в других странах объединяет традиционную интеллигенцию с новыми господствующими классами.

Аналогичные процессы происходят в Германии, осложненные местными историческими условиями и традициями Германия, так же как и Италия, была центром универсалистских институтов и универсалистской наднациональной идеологии (Священная Римская империя германской нации) и дала многих представителей средневекового космополитизма, истощая свою внутреннюю энергию и ведя борьбу, не затрагивающую национальных проблем и способствующую сохранению средневековой территориальной раздробленности. Промышленное развитие шло в полуфеодальных условиях вплоть до ноября 1918 года, а немецкие юнкеры пользовались политическим и идеологическим первенством в гораздо большей степени, чем та же социальная группа в Англии. По отношению к немецким промышленникам они стали традиционной интеллигенцией, но обладали особыми привилегиями и были абсолютно убеждены, что являются самостоятельной социальной группой, так как в их руках была сосредоточена значительная экономическая власть над земельной собственностью, более «производительной», чем в Англии. Немецкие юнкеры напоминают некую военно-жреческую касту, почти целиком захватившую все организационно-руководящие функции в политическом обществе, и в то же время обладающую собственной экономической базой, а по этому не зависящую от подачек экономически господствующей группы. Кроме того, в отличие от английских дворян-землевладельцев, юнкеры были офицерами большой постоянной армии, которая помогала им воспитывать способных организаторов, преданных и готовых отстаивать свой политический приоритет.[361]361
  В книге Макса Вебера «Парламент и правительство в новом политическом устройстве Германии» можно найти множество примеров тому, как политическое господство дворян препятствует созданию достаточно многочисленного слоя опытных буржуазных политиканов, что приводит к постоянным парламентским кризисам и к разброду в либеральных и демократических партиях; в результате усиливается влияние католического Центра и социал-демократической партии, которые в годы империи сумели создать свою довольно значительную прослойку руководящих деятелей и депутатов парламента.


[Закрыть]

В России – своеобразная ситуация: ее политическое и торгово-экономическое устройство было создано норманнами (варягами), религиозное – византийскими греками, затем немцы и французы становятся проводниками европейского опыта в этой стране и помогают историческому русскому студню впервые обрести твердый каркас. Национальные силы в России инертны, пассивны, но восприимчивы, может быть именно поэтому они прекрасно усваивают и ассимилируют иностранное влияние, русифицируя самих иностранцев. В последующее время происходит обратное явление elite[362]362
  Элиты (франц.) – кроме прямого значения Грамши использует это слово и как эвфемизм для обозначения политической партии.


[Закрыть] из наиболее активных, энергичных, предприимчивых и организованных выезжает за границу, где осваивает культуру и исторический опыт наиболее развитых западных стран, не теряя при этом своей национальной самобытности и не порывая эмоциональных и исторических связей со своим народом. Завершив таким образом свое интеллектуальное ученичество, они возвращаются домой, побуждают народ очнуться от спячки и начать ускоренными темпами безостановочно двигаться вперед. Отличие этой elite от той, которая была завезена из Германии (Петром Великим, например), состоит в ее национальной, народной сущности: она не может раствориться в инертности и бездеятельности русского народа, ибо сама является активной реакцией русских на собственную историческую интертность.

С этим русским явлением можно сравнить происходившее, правда, совсем на другой основе, в других условиях и в другое время зарождение американской нации (Соединенные Штаты): иммигранты англосаксонского происхождения тоже были интеллектуальной elite, особенно в нравственном отношении. Речь идет, разумеется, о первых иммигрантах, пионерах иммигрантского движения, героях религиозных и политических английских войн, потерпевших поражение, но не смирившихся и не сломленных на своей первой родине. Кроме сильных характеров и сильной воли они привозят с собой в Америку определенный уровень цивилизации и ту стадию исторического развития, на которой находилась в это время Европа, и которая, будучи пересаженной на девственную американскую почву, продолжает развиваться за счет скрытых в ней ресурсов, но делает это несравненно более быстрыми темпами, чем в старой Европе, где существует целый ряд препятствий (моральных, интеллектуальных, политических, экономических, затрагивающих интересы различных групп населения; пережитки старых формаций, не желающих исчезать), которые тормозят развитие страны и выхолащивают любую инициативу, растворяя ее во времени и пространстве.

В Соединенных Штатах наблюдается почти полное отсутствие традиционной интеллигенции, что отражается на общем равновесии интеллектуальных сил. На индустриальной основе достигается формирование цельных современных надстроек. Проблема создания интеллектуального равновесия решается не путем соединения органической интеллигенции с традиционной, ибо последняя как сформировавшаяся, застывшая категория вообще не существует, а путем слияния в единую национальную культуру различных типов культур, завезенных в Америку иммигрантами разных национальностей. Отсутствием такого широкого слоя традиционной интеллигенции, какой был в странах европейской цивилизации, объясняется отчасти наличие только двух крупных политических партий (ср. с Францией, и не только в послевоенный период, когда умножение числа партий стало всеобщим явлением) и неслыханный рост числа религиозных сект.[363]363
  Если я не ошибаюсь, их насчитывается более двухсот; в отличие от Франции, где велась острая борьба за сохранение религиозного и духовного единства французского народа.


[Закрыть]

Еще одно явление, требующее изучения, – возникновение в Соединенных Штатах удивительно многочисленной негритянской интеллигенции, осваивающей американскую культуру и технику. Это наводит на мысль о возможном косвенном влиянии американской негритянской интеллигенции на отсталое население Африки и о ее непосредственном влиянии на африканских негров, которое могло бы иметь место, если бы: 1) американские экспансионисты привлекали своих американских негров в качестве посредников для завоевания африканских рынков и для насаждения в Африке цивилизации американского образца (нечто подобное уже происходит, но в каких масштабах, мне не известно); 2) если борьба за чистоту американской нации обострится до такой степени, что вызовет исход негров из Америки и возвращение в Африку наиболее независимых и решительных представителей негритянской интеллигенции,[364]364
  Предположение исходит из практики гарвизма, течения в негритянском движении в США под лозунгом «Назад в Африку!».


[Закрыть] которые не смогут мириться с, возможно, еще более унизительными, чем теперешние обычаи, будущими законами. В связи с этим могут возникнуть две основные проблемы: 1) проблема языка, а именно: станет ли английский язык культурным языком всей Африки, придя на смену множеству существующих теперь диалектов? 2) сумеет ли этот слой американской негритянской интеллигенции стать настолько сильным ассимилирующим и организующим фактором, чтобы превратить теперешнее примитивное чувство принадлежности к гонимой расе в чувство национального достоинства, поднимая африканский континент до уровня мифа и роли общей родины всех негров? Мне кажется, что сейчас расовые, национальные чувства у африканских негров имеют скорее отрицательную эмоциональную окраску, чем положительную, происходит это потому, что белые подавляют их и стремятся изолировать: не напоминает ли все это положение евреев до XVIII века? Либерия, уже американизированная, с официальным английским языком, могла бы превратиться в Сион для американских негров, стать африканским Пьемонтом.

К проблеме интеллигенции в странах Южной и Центральной Америки следует подходить с учетом того, что в этих странах тоже отсутствует сколько бы то ни было значительный слой традиционной интеллигенции, но не игнорируя при этом специфических условий, отличающих эти страны от Соединенных Штатов. У истоков развития этих стран стоят представители испанской и португальской цивилизации XVI–XVII веков, наиболее характерными явлениями которой были Контрреформация и паразитирующий милитаризм. Духовенство и военное сословие в Южной и Центральной Америке – это сохранившееся до наших дней наследие европейской цивилизации, две разновидности традиционной интеллигенции, застывшие в той форме, в которой они существовали некогда в Европе. На базе довольно слабо развитой промышленности не могли возникнуть достаточно разветвленные надстройки: большинство интеллигентов принадлежит к сельскому типу, а так как преобладают латифундии с большими церковными владениями, эта интеллигенция оказывается связанной с духовенством и с крупными землевладельцами. Национальный состав, даже среди белых, в этих странах очень пестрый, а значительное число индейцев, составляющих в некоторых странах большинство населения, делает национальную проблему еще более острой. Вообще здесь наблюдается ситуация, напоминающая времена «Культуркампф»[365]365
  Антикатолическая политика Бисмарка в 1871–1877.


[Закрыть] и дело Дрейфуса: то есть развитие буржуазных и светских элементов не достигло еще того уровня, при котором современное светское государство может подчинить своим политическим интересам церковь и армию и нейтрализовать их влияние. Все еще сохраняется сильное влияние масонства и культурных организаций типа «Позитивистская церковь»,[366]366
  Ее основы заложены О. Контом, который считал необходимым создание культа человека – с церквями, иерархией, церковным календарем и т. п. Создана английскими последователями Конта (Ф. Гаррисон, Р. Конгрив и др.).


[Закрыть] которые представляют собой оппозицию иезуитской идеологии. Последние события (ноябрь 1930 года) – начиная с «Культуркампф» Кальеса в Мексике и кончая военно-демократическими восстаниями в Аргентине, Бразилии, Перу, Чили, Боливии – доказывают правильность данных наблюдений.

В Индии, Китае, Японии мы находим иные формы образования интеллигенции и ее взаимоотношений с национальными силами. В Японии интеллигенция формируется так же, как в Англии и Германии, то есть в условиях промышленного развития, происходящего в рамках феодально-бюрократических отношений, но со своими неповторимыми чертами.

В Китае имеет место феномен каллиграфии, выражающий полный отрыв интеллигенции от народа. Кроме того, в Индии и Китае громадный разрыв между интеллигенцией и народом проявляется и в сфере религии. Вообще проблема существования различных верований и разного восприятия и способа исповедования одной и той же религии среди различных слоев общества, а главным образом, среди духовенства, интеллигенции и народа должна быть рассмотрена особо, так как в той или иной степени она имеет место повсюду, но для стран Восточной Азии она особенно актуальна. В протестантских странах эти противоречия относительно невелики (увеличение числа религиозных сект объясняется стремлением установить прочную связь между интеллигенцией и народом, и способствует проникновению в высшие социальные слои столь трудно постигаемого народного взгляда на жизнь). В католических странах религиозные противоречия очень сильны, но не везде в одинаковой степени: в католической Германии и во Франции они слабее, чем в Италии, особенно на юге страны и на островах; в Испании и в странах Латинской Америки они наиболее ярко выражены. Особенно большое значение приобретает это явление в православных странах, где существуют три разновидности одной и той же религии: религия высшего духовенства и монахов, религия белого духовенства и религия народа. Говорить же о нем по отношению к Восточной Азии нет смысла, ибо там религия народа часто не имеет ничего общего с тем, что пишется в религиозных книгах, хотя носит такое же название.

О КОСМОПОЛИТИЗМЕ ИТАЛЬЯНСКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ
Перевод Т. 3. Клебановой

О КОСМОПОЛИТИЗМЕ ИТАЛЬЯНСКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ

Проблема языка.

К вопросу о том, как объяснить тот парадоксальный факт, что Италия является одновременно очень древней и очень молодой страной (подобно Лао Цзы, который родился в возрасте восьмидесяти лет). Рассмотреть взаимоотношения, сложившиеся между интеллигенцией и народом нацией, с точки зрения письменного языка интеллигенции, используемого в ее взаимоотношениях, и с точки зрения той роли, которую итальянская интеллигенция играла в средневековом мировом единстве в связи с тем, что папство имело своим местоположением Италию (использование латыни в качестве книжного языка связано с католическим космополитизмом[367]367
  См. статью «Религиозная политика Константина Великого» в «Чивильта каттолика», опубликованную 7 сентября 1929. В ней идет речь о книге Жюля Мориса «Konstantin le Grand. L'origine de la civilisation chrйtienne», Париж, издательство Спрес (б. г.), в которой изложены некоторые интересные мысли по поводу первых официальных контактов между Империей и христианством, имеющие отношение к данной теме (исторические причины, в силу которых латынь стала языком западного христианства, дав начало среднелатинскому языку). См. также «Критико-биографический очерк» Сальваторелли о Константине (издательство Формиджини).


[Закрыть])

Книжная и народная латынь.[368]368
  Ср.: Де Санктис, Т. 1, с. 10, след.


[Закрыть] От народной латыни берут начало романские наречия не только в Италии, но и на всей завоеванной римлянами территории Европы книжная латынь на много веков становится застывшим языком ученых, интеллигенции, так называемым «среднелатинским»,[369]369
  См. статью Филиппе Эрмини (II Mediolatino) в «Нуова Антолоджиа» от 16 мая 1928.


[Закрыть] который не имеет ничего общего с разговорным народным, исторически живым языком и который не следует также путать с apro или с искусственным языком типа эсперанто.[370]370
  Грамши отрицательно относился к попыткам искусственно создать всемирный язык.


[Закрыть] Как бы то ни было, между народом и интеллигенцией, народом и культурой существует разрыв. Книги религиозного содержания тоже писались на среднелатинском, в результате чего споры о религии оказывались недоступными для народа, в то время как религия являлась основным видом культуры: народ видит религиозные обряды и слышит наставительные проповеди, но не может следить за спорами и за развитием идеологии – все это является кастовой привилегией образованных.

Примечание.

«Во Франции проповеди на народном языке начали произноситься с тех самых пор, как появился этот язык. Латынь была языком церкви: для клириков, монахов и даже монахинь проповеди читались по-латыни. Но миряне слушали проповеди на французском языке. Начиная с IX века, согласно постановлению церковных соборов в Type и Реймсе, священники должны были наставлять народ на языке народа. Это было необходимо, чтобы народ их понимал. В XII столетии яркие, живые, заразительные проповеди на французском языке увлекали и старых, и малых в крестовые походы, помогали заселять монастыри, заставляли пасть на колени в покаянном экстазе целые города. С высоты амвонов, на городских площадях и среди полей проповедники публично управляли сознанием отдельных людей и народных толп. Всё и вся, включая нескромные женские прически, подвергалось их критике, и никакие тайные или явные свидетельства развращенности века не могли смутить их бесстрашную мысль и прервать их смелые речи» (Лансон, Histoire de la literature francaise, Ашет, изд. 19-е, с. 160–161).[371]371
  Лансон приводит следующую библиографию: Abbe L. Bourgain – «La chaire francaise ou XIIe siede», Париж, 1879; Lecoy de la Marche – «La Chaire francaise ou moyen age», Париж, 1866; Langlois – «L'йloquence sacrйe ou moyen аge», «Reveu des Beux Mondes», 1 января 1893.


[Закрыть]

Письменные образцы народного языка появляются тогда, когда народ выступает на арену истории. Страсбургская клятва (после битвы при Фонтането между наследниками Карла Великого)[372]372
  В 842 г. между внуками Карла, когда ставший императором Лотарь пытался лишить Карла Лысого и Людовика Немецкого их владений, но был разбит ими в битве. Страсбургская клятва – взаимная присяга Людовика и Карла.


[Закрыть] стала одним из таких образцов: солдаты не могли произносить клятву на непонятном им языке, ибо в таком случае она становилась недействительной. В Италии первыми документами на народном языке тоже были клятвы и показания свидетелей из народа при установлении права собственности на монастырские земли (Монтекассино).[373]373
  4 документа 960–963 из княжества Капуя-Беневенто.


[Закрыть] Во всяком случае, можно утверждать, что в Италии с VII века н. э., когда, как предполагается, народ перестал понимать ученую латынь, и до 1250 года, когда начинается расцвет итальянского языка, т. е. на протяжении более чем шестисот лет народ не понимал, что пишут в книгах, и был оторван от культуры. Подъем коммун явился стимулом для развития народных языков, а интеллектуальное первенство Флоренции придало единообразие итальянскому языку, в результате чего и появилась «блистательная италийская речь».[374]374
  «Volgare illustre» – выражение Данте (О народном красноречии. – В его кн.: Малые произведения. М., 1968).


[Закрыть] Что же представляет собой эта «блистательная италийская речь»? Это флорентийский язык, переработанный интеллигентами, принадлежащими к старой традиции, т. е. это язык с флорентийской лексикой и фонетикой, но с латинским синтаксисом. Вообще, народный язык вытеснил латынь с большим трудом. Образованные итальянцы, за исключением поэтов и художников в широком смысле слова, писали не для Италии, а для всей христианской Европы и выступали не как национальная, а как космополитическая интеллигенция. Падение коммун и установление принципата приводит к образованию правящей касты, оторванной от народа, и к омертвлению этого итальянского языка, подобно тому как отмертвела литературная латынь. Он тоже становится только письменным языком, им пользуется не вся нация, а лишь образованные люди. В Италии существуют два книжных языка: латынь и итальянский. Как положительная сторона этого явления может рассматриваться происшедший окончательно в XIX веке разрыв между светской интеллигенцией и интеллигенцией церковной (последняя и в наши дни продолжает писать книги на латыни, однако теперь даже Ватикан все чаще прибегает к итальянскому языку, когда речь идет об Италии и, видимо, судя по его нынешней национальной политике, в дальнейшем будет поступать подобным же образом по отношению к другим странам). В любом случае я считаю необходимым подчеркнуть следующее обстоятельство: процесс омертвения книжного итальянского языка не должен рассматриваться в отрыве от истории среднелатинского языка, которая дает нам пример аналогичного явления. После весьма непродолжительного периода (время городских свобод), ознаменовавшегося подъемом интеллигенции, вышедшей из народных (буржуазных) классов, интеллектуальная деятельность вновь стала привилегией традиционного сословия, лишь отдельные представители которого вышли из народа и которое в основном состояло из потомственной интеллигенции. Таким образом, не весь пришедший к власти слой населения формирует свою интеллигенцию (как это было в XIV веке), но существует некое сообщество, образовавшееся в результате традиционного отбора, которое принимает в свои ряды отдельных индивидуумов (типичным примером такого явления может служить организация церкви).

Чтобы досконально изучить этот вопрос, следует обратить внимание и на другие обстоятельства; мне кажется, что при царившей в Италии прошлого века риторике и связанных с ней предрассудках не могли быть проведены даже предварительные исследования, необходимые для решения многих проблем. Например, какова была точная география распространения тосканского наречия? В Венеции, например, как мне представляется, итальянский язык появился уже обработанный учеными итальянцами в соответствии с латинской схемой, настоящего флорентийского языка Венеция не знала, в отличие от Рима и Неаполя, Венеция не слышала живой речи флорентийских купцов: официальным языком Венеции оставался венецианский диалект. То же самое происходит и в других городах (в Генуе, если не ошибаюсь).[375]375
  Этторе Beo в своей статье, опубликованной в «Нуова Антолоджиа» 16 июня 1928 года, «Рим и его диалектальные издания» отмечает, что римский диалект долгое время оставался языком простого народа, был полностью подавлен латынью. «Как только зарождается революционное движение, народный язык активизируется и выходит на первый план». Первые писатели на диалекте появляются во времена разграбления Рима испанскими завоевателями (в 1527, в ходе Итальянских войн), однако в основном расцвет диалекта приходится на эпоху Французской революции. (С этого момента начинается «письменная история» римского диалекта и его расцвет, который достигает апогея в эпоху либерального правления Пия IX и кончается после падения Римской республики 2.7.1849. В 1847–1849 гг. диалект берут на вооружение либералы, а после 70-х годов им начинают пользоваться клерикалы.)


[Закрыть] Пока не существует истории итальянского языка, написанной с учетом всех этих моментов: историческая грамматика ни в коей мере не может ее заменить. Во Франции есть подобного рода труды по истории языка (например, работы Бруно и Литтре, как мне кажется, написаны именно в этом ключе, но точно не помню). Я считаю, что если к языку подойти как к элементу культуры, а значит и истории вообще, и увидеть в нем главное проявление национального чувства и чувства «народности», свойственных интеллигенции, то можно провести весьма ценное исследование, которое не будет походить на простое собрание сведений.

В своей статье, представляющей интерес с точки зрения информации о том, какое значение приобрело изучение среднелатинского языка (сам этот термин, как мне кажется, должен означать средневековую латынь, я считаю его достаточно неточным, возникшим в результате ошибок, допущенных неспециалистами), и к которой можно прибегнуть для составления первоначального списка литературы, Эрмини утверждает, что изучение этого языка должно основываться «не на теории о двух самостоятельных языках, т. e. находящемся в стадии угасания латинском, которым пользуются только ученые, и зарождающемся, вступающем в период расцвета неолатинском, а на теории цельности латинской культуры и вечной преемственности классической традиции». Но это говорит лишь о том, что новая неолатинская культура испытывала сильное влияние предшествующей культуры, но вовсе не доказывает существование «народно-национального» единства в культуре.

Может быть, Эрмини понимает термин «среднелатинский» буквально, т. e. рассматривает этот язык как латинский, занимающий промежуточное положение между классической латынью и латынью гуманистов, которая безусловно тяготела к классическим образцам, в то время как среднелатинский обладал своими особыми чертами. Эрмини считает, что среднелатинский появился приблизительно в середине IV столетия, когда происходило слияние античной культуры (!) с христианской религией и когда «благородная плеяда писателей, воспитанных на античной риторике и поэтике, ощущала непреодолимое желание объединить новую веру с идеалами античной красоты (!) и положить тем самым начало христианской поэзии». (Я согласен с тем, что возникновение среднелатинского языка следует отнести к началу расцвета христианской литературы на латинском языке, но теория зарождения среднелатинского языка у Эрмини представляется мне туманной и плохо обоснованной[376]376
  См. по этому вопросу «Историю латинской литературы» Маркези.


[Закрыть]). Этот язык просуществовал почти тысячу лет, с середины IV столетия и до конца XIV, т. e. со времени, когда началось распространение христианских идей, и до возникновения гуманизма. Эрмини эту тысячу лет разделил на следующие периоды: первый период возникновения языка — смерть Константина – падение Западной империи (337–476), второй период — варварская литература (с 476 г. по 799 г., т. e. до реставрации Империи Карлом Великим), типичный переходный период, во время которого шла постоянная, все более и более распространявшаяся латинизация варваров (это преувеличение – образовывался слой германской интеллигенции, писавшей по-латыни), третий период — «Каролингское возрождение» (с 799 г. по 888 г., т. e. до смерти Карла Толстого, четвертый период — феодальной литературы (с 888 г. по 1000 г., до понтификата Сильвестра II, когда феодальные отношения, постепенно приходившие на смену старому социальному устройству, открывают новую эпоху), пятый период – эпоха схоластической литературы, продолжавшаяся до конца XII века, когда знания сконцентрировались в крупных учебных заведениях, а философия и философские методы стали проникать во все науки, шестой период – эпоха ученой литературы (с начала XIII в. по конец XIV в., когда начинается ее закат).

Формирование итальянской интеллигенции в период раннего Средневековья.

Рассматривая проблему формирования итальянской интеллигенции в эту эпоху, следует обратить внимание не только на вопросы, связанные с языком (проблема среднелатинского языка), но также, и особенно, на вопросы права. После варварских нашествий римское право приходит в упадок и превращается в индивидуальное и обычное, по сравнению с лангобардским, право, появляется каноническое право, которое из частного, группового права превращается в государственное, возрождается римское право и, благодаря деятельности университетов, получает распространение. Все эти процессы происходили не сразу и не одновременно, они были связаны с общим процессом исторического развития (слияние варваров с местным населением и т. д.). Развитие канонического права и его роль в экономическом законодательстве новых государственных образований, возникновение имперски космополитического средневекового образа мышления, распространение видоизмененного, приспособленного к новым условиям римского права – все это привело к появлению слоя итальянской космополитической интеллигенции.

Существует период – эпоха господства германского права, – когда язык (среднелатинский) был, можно сказать, единственным связующим звеном между прошлым и настоящим. Это явление прерывности времен привлекло внимание ученых и, что особенно важно, таких представителей интеллигенции, как Мандзони (см его высказывания об отношениях между римлянами и лангобардами в связи с «Адельгизом»[377]377
  Одна из первых романтических трагедий в Италии.


[Закрыть]), таким образом, данная проблема в начале XIX столетия заинтересовала тех, кто стремился сохранить необходимую для формирования нового национального сознания преемственность традиций в итальянской культуре начиная с времен Древнего Рима.

Вот схема, взятая из работы Брандилеоне,[378]378
  Чтобы получить общие сведения о закате римского права и его возрождении, а также о появлении канонического права, см. «Два права» и их современное преподавание в Италии Франческо Брандилеоне («Нуова Антолоджиа», 16 июля 1928 г.), кроме того, необходимо познакомиться и с фундаментальными трудами по истории права.


[Закрыть] в школах Римской империи – в Риме, Константинополе, Бейруте преподавали только римское право в двух positionis: jus publicum и jus privatum;[379]379
  Положениях: публичное право и частное право (латин.).


[Закрыть] jus publicum включало и языческое jus sacrum,[380]380
  Священное право (латин.).


[Закрыть] до тех пор пока язычество оставалось религией и подданных, и государства. С появлением христианства и с постепенным превращением его на протяжении веков, в течение которых периоды религиозных гонений сменялись временами веротерпимости, в общество в себе, отличное от политического общества, возникает новое jus sacrum. После того как христианство было призвано, а затем возведено государством в ранг единственной религии империи, новое jus sacrum получило поддержку и признание в гражданском законодательстве, но не обрело, однако, своего первоначального значения. Поскольку христианство отошло от общественной и политической жизни, оно оторвалось и от jus sacrum, и учебные заведения перестали заниматься его разработкой; новое jus sacrum стало предметом изучения тех учебных заведений, которые целиком принадлежали к религиозному обществу (это весьма важный факт в истории Римского государства, он имел серьезные последствия, ибо положил начало двоевластию, получившему затем развитие в средние века, однако Брандилеоне не дает объяснений по этому поводу: он считает этот факт логическим следствием отрыва христианской религии от политического общества. Прекрасно, но тогда почему же, после того как христианство, так же как когда-то язычество, становится государственной религией, не восстанавливается формальное религиозно-политическое единство? Вот в чем вопрос).