Текст книги "Девять с половиной идей"

Автор книги: Антон Леонтьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Инна
Советский Союз, 1964—1982

Отец Инны погиб, когда ей исполнилось двенадцать лет. Но до этого были годы счастья. Инна вместе с родителями жила в одном из многочисленных военных гарнизонов на Дальнем Востоке. Ее отец, капитан второго ранга, был подводником и надолго уходил в плавание. Его походы могли длиться полгода, иногда даже девять месяцев, однако ее мама переносила все это стоически.

Крупная и красивая женщина, всегда уверенная в себе, немного грубая и вечно в отсутствие отца курящая сигареты, говорила дочери:

– Каждый сам выбирает свою судьбу, запомни это, Инна. И каждый несет за нее ответственность. Отец сделал свой выбор, ведь мы не можем спускать буржуям все то, что они творят в странах Азии.

Она не то чтобы была ярой коммунисткой, но мощь державы, огромные субмарины с ядерными боеголовками ей, как и всякому другому, внушали гордость за Родину.

Однако у Инны никогда не было с ней теплых отношений. Да, Инна делилась с ней некоторыми тайнами своей жизни и собственными переживаниями, но на самом деле она была дочкой своего отца.

Когда тот, не так уж часто, иногда всего два-три раза в год, появлялся дома, Инна светилась от счастья, а отец, бывало, говорил двум сыновьям, что дочка растет настоящим солдатом.

Однако после одного-двух дней его пребывания дома родители уезжали из военного городка куда-то на другой конец страны, к Черному морю, чтобы вместе провести неделю или две, которые выпадали до следующего рейда. И Инна оставалась одна.

Но именно подобные мимолетные встречи с отцом приносили ей счастье. Все то время, пока он отсутствовал, Инна не отставала от своих братьев и других мальчишек – детей военнослужащих. Вместе со всеми она занималась спортом, училась стрелять, а на занятиях по политпросвещению лекторы пытались доказать им, что западная, в частности, американская, система порочна, что США загнивают и что СССР всего через два-три года догонит, а потом и перегонит Америку.

Несмотря на то, что в задачи подводников входило охранять рубежи Родины, некоторые из них, разумеется, не громогласно, выражали свое мнение насчет такого прочищения мозгов. Однажды Инна была свидетелем разговора между двумя офицерами, точнее, один рассказал другому анекдот.

– Слышал последнюю хохму? – спросил один другого. – Брежнев встает на заседании Политбюро и говорит: «Товарищи (тут офицер стал копировать сбивчивую и немного шамкающую речь Генерального секретаря)… Товарищи! Америка стоит на самом краю экономической пропасти, поэтому задача этой пятилетки – догнать ее и перегнать!»

Странно, но другой офицер не выразил протеста, а только рассмеялся.

Спустя несколько лет Инна поняла, что не все так хорошо и гладко в жизни, как это представляли лекторы на занятиях по политпросвещению. Когда она выбиралась в большой портовый город, расположенный недалеко от их военного городка, то там видела, что единственное, к чему стремились практически все жители, – это каким-либо образом провезти из Японии контрабанду, будь то сигареты, поношенная, но продаваемая по жутко высокой цене одежда и иногда автомобили. Причем промышляли этим в основном не обычные люди, а те, кто имел власть и был облечен большими полномочиями, – чиновники, таможенники, представители партии, посещавшие Страну восходящего солнца.

Как-то Инна задала каверзный вопрос очередному лектору, полноватому усатому человеку, который часа полтора до этого вещал, что НАТО спит и видит, как атаковать рубежи нашей социалистической родины, что в Японии и Франции безработица по двадцать процентов, множество нищих, засилье капитала, а в СССР нет ни одного безработного, все свободны, сыты и счастливы.

– Есть вопросы? – спросил он, вытирая свою лысину большим клетчатым платком.

– Есть, – сказала Инна, даже не поднимаясь с места. В то время ей было одиннадцать лет. – Товарищ лектор, скажите, почему, если у нас все есть, люди в городе пытаются всеми возможными путями что-то провезти из-за границы? Но если там все загнивает и разрушается, то везти оттуда нечего. А ведь правда, и джинсы там лучше делают, и автомобили…

Лектор не ответил, замяв вопрос, начав опять нудно распространяться насчет того, что наша страна богата и буржуазные государства не выдерживают с ней сравнения.

Однако он сделал какую-то пометку в своем блокноте, и на следующий день маму Инны вызвали в школу. Так как школа располагалась на территории военного городка и все прекрасно знали друг друга, то директор, приятель отца и матери, не предпринял никаких мер против Инны.

– Ты знаешь, – обратился он к матери Инны, – что твоя дочка вчера ввергла в шок лектора из Москвы? Он мне так и сказал, что мы в бастионе советских подводников растим новый диссидентствующий элемент. И потребовал принять меры. Но когда я ему прозрачно намекнул, что он и сам нечист на руку, например, скупил у нас на базаре пар сорок колготок, джинсы, огромное количество банок кофе, то он замолк. Однако все-таки я бы предостерег на твоем месте дочь так открыто выражать подобные мысли, ее отцу это когда-нибудь могут припомнить, недоброжелатели есть у каждого, поэтому поговори с ней.

Мама поговорила с ней в тот же день, однако совсем не так, как ожидала Инна.

– Знаешь, дочка, – сказала она, закуривая очередную сигарету и пуская в потолок дым, – ты задала тогда вполне закономерный вопрос. Но ответить на него не может никто. Поэтому лучше не высовываться, у нас таких не любят, особенно здесь, в армии. Хорошо, что ты не слепая, как большинство людей, но учти, что есть тут паршивцы, которые при желании могут отыграться на твоем отце, запомни это. И главное, как я тебе говорила не раз, если ты выбрала свой путь, то иди по нему без оглядки.

Инна запомнила слова матери, поэтому больше не пыталась что-то спросить или возразить на очередной лекции. Она просто не ходила на них, что, разумеется, также учитывалось, записывалось в какие-то секретные папки и потом складировалось в архивах соответствующих служб.

Ее старший брат, Анатолий, пошел по стопам отца, но выбрал не морской флот, а службу в сухопутных войсках. Мама, получавшая от него письма, перечитывала их по нескольку раз в день, однако, когда она была на людях, относилась ко всему со своей вечной саркастической улыбкой и как бы полушутя.

Младший брат, Алексей, был Инне ближе, разница между ними составляла всего год.

И вот пришло время, ранняя весна того злопамятного года, когда отец ушел в очередное плавание. Как потом вспоминала Инна, никто из домашних не испытал какого-то страха, ни у кого не было предчувствия, что они видят его в последний раз.

Хотя именно в день начала похода к матери прибежала ее лучшая подруга Юля и, заливаясь слезами, сказала, что не хочет отпускать в плавание своего мужа, который служил на той же подводной лодке старшим помощником.

– Ну что ты ревешь? – говорила мать, успокаивая ее. – Вот лучшее средство от стрессов, – и она достала свою фирменную настойку на кедровых орехах. – На, успокойся, не последний же раз провожаешь бойца.

– Наденька, не могу я, – причитала тетя Юля, впрочем, она, как отметила Инна, всегда отличалась склонностью к истерикам. – Такое чувство, что больше его не увижу.

– Что за глупости, – отрубила мама, – сколько раз уходили наши в океан и всегда возвращались. А ты такую истерику устроила. Как же твой пойдет, о чем будет думать все месяцы? Юлька, Юлька! Хотя бы постыдилась, надо было ублажать мужа по ночам, а ты наверняка все ночи в подушку проревела.

– Ты что, – сказала Юля, – не слышала, что говорили насчет той подводной лодки? Она просто исчезла где-то около побережья Америки. Раз – и нет восьмидесяти человек. А из наших никто даже не признал, что лодка исчезла, вроде бы все в порядке…

Мама ничего не ответила, так как подобные истории были известны всем. Но о них старались не задумываться.

– Мысль о неудаче – начало неудачи, Юлия, – по-философски ответила ей мама. – Тем более, программу по катастрофам, учрежденную нашим родным правительством и, – тут она прошамкала, – нашим родным и дорогим Леонидом Ильичом, мы выполнили на три года вперед. Так что не беспокойся!

– Ох, Надя, Надя, – рассмеялась Юля, выпивая еще одну рюмку настойки, – теперь ясно, в кого Инка пошла. Но все равно на сердце у меня как-то неспокойно.

И только в апреле, когда от подводной лодки, на которой был отец, почти месяц не поступало никакой информации, а в штабе сухо и скупо говорили, что та выполняет особые задания и поэтому разглашать какую бы то ни было информацию о ней запрещено, поползли слухи, что субмарина пропала.

Прошел еще один месяц, полный тревог, однако в информации родственникам опять отказывали, и только после того, как толпа женщин пригрозила обратиться с открытым коллективным письмом в Министерство обороны, в начале июля им сообщили, что подводная лодка за таким-то номером, имея на своем борту четыре боевых заряда межконтинентальных ядерных ракет, не вышла на связь с базой еще в марте, исчезнув где-то в океане.

Больше никаких сведений не было, все молчали, никто и не заикнулся, что на борту, помимо ракет, находилось еще шестьдесят четыре члена экипажа.

В тот же вечер мама напилась в первый раз. К ней пришла Юля и еще несколько женщин – жены тех, кто находился на этой подводной лодке, и они, практически не разговаривая, молча пили и настойку, и портвейн, и водку.

Именно в тот день Инна поняла, что ее отец больше не вернется. Она переносила это труднее всех, хотя, может быть, мать, про которую она всегда думала, что отец ей если не безразличен, то относится она к нему холодно, тоже страдала. Через две недели, когда Инна заметила, что мама уж слишком часто собирается с подругами и пьет, она положила этому конец. Она прошла в комнату, еле освещенную торшером, где собрались будто не женщины, а тени вокруг стола, взяла бутылки и отнесла их на кухню.

Ее остановил голос матери. В нем сквозило отчаяние:

– Оставь, Инна, зачем ты взяла выпивку! Принеси обратно! Ты слышишь, что я сказала! Принеси!

Однако Инна, повзрослевшая за эти недели, вместе с младшим братом отправила женщин по домам. Алексей, казалось, еще не до конца осознал, что произошло, тем более что официально ничего не было объявлено.

Инна помогла маме добраться до постели, но та, несмотря на то, что была пьяна, не путалась в мыслях.

– Не надо, Инна, – чуть ли не закричала мать, – не надо! Разве ты не понимаешь, что это она убила его?

– Кто, мама? – спросила девочка.

– Она, – зло ответила та. – Эта система!

Помолчав, она добавила:

– Глупо говорить, что я смирилась бы, если б он погиб, выполняя свой воинский долг. Но если бы никто не отшивал нас в штабе, если бы никто не смотрел презрительно и с отвращением на нас, жен погибших подводников… Да, не спорь! Погибших! Но даже в этом советская власть отказала мне – считать мужа погибшим! Они не хотят позориться перед миром, нанести ущерб своему военному престижу и официально объявить, что подводная лодка затонула где-то в океане. Как же, мы не можем демонстрировать свои ошибки, мы же непобедимы, – так думают ЭТИ. Поэтому считается, что лодка просто пропала, ушла и не вернулась в порт…

– А может, – начала Инна, – у них поломка, и они просто задержались, может, это спецзадание?

Мама впервые за многие годы обняла ее и сказала:

– Нет, Инна, мы должны смотреть правде в глаза. Горючее у них кончилось уже три месяца назад. Они погибли…

Тут впервые Инна увидела, как ее мама, которую она всегда считала сильной, плачет. Это были слезы отчаяния, она оплакивала не только того, чьей женой была двадцать лет, она оплакивала всю свою жизнь.

Инна не успокаивала ее, понимая, что сказать нечего. Она еле сдержалась сама, чтобы не присоединиться к матери. Однако надо быть сильной. Всегда сильной. Всегда…

Прошло около полугода, когда Инна наконец-то заметила перемены к лучшему в поведении матери. Та, до этого постоянно пребывавшая в сумрачном настроении, замолкавшая на полуслове и все еще питавшая какие-то нелепые надежды, теперь окончательно смирилась с мыслью, что муж погиб. После этого, словно компенсируя месяцы бесполезных слез и апатии, она принялась требовать отовсюду хотя бы официального подтверждения, что подлодка, где находился ее муж и другие члены команды, затонула в океане.

Она даже возглавила Комитет жен погибших подводников, стала его председателем и принялась бомбардировать Москву и область письмами, жалобами, записывалась на прием к каждому мало-мальски значимому чиновнику. Это никак не могло понравиться властям. На митинге, посвященном Седьмому ноября, один из крупных чинов заметил, что Родина помнит своих героев, а когда присутствовавшая на этом помпезном мероприятии мама попыталась что-то возразить, ее просто вытолкали вон.

Наконец настал день, когда к ним пришел заместитель начальника военного городка, чтобы побеседовать и образумить ее.

– Проходи, Виктор, – сухо сказала ему мать.

Инна была в соседней комнате, предполагалось, что она занимается уроками. На самом деле ее успеваемость оставляла желать лучшего, но и учителя, и ученики старались не трогать ее из-за бешеного, вспыльчивого характера, который, прорвавшись однажды сквозь флегматичность, мог привести к трагедии. Брата Алексея не было дома, гибель отца он переживал тяжело, но это быстро прошло. Теперь у него появились друзья и подруги, и он по вечерам проводил время с ними.

– Ну что тебе сказать, Надежда, – произнес заместитель начальника после некоторой паузы. – Я сделал все, что мог.

– И что же именно, Виктор? – спросила та ровным голосом. Затем раздалось чирканье спичек. Инна поняла, что мама закурила. Теперь ей не хватало и двух пачек в день, но на все уговоры дочери бросить это занятие она отвечала отказом, говоря, что так ей легче. Инна знала, что такой ровный тон предвещает бурю.

– К сожалению, ничего не удалось добиться, – ответил Виктор. – Но ты не отчаивайся, пенсию вам будут платить, вот только вопрос с жильем не урегулирован…

– Так, так, – произнесла мама, – значит, вы собираетесь выселить нас? Нас, жен и детей тех, кто по вашей милости теперь в стальном гробу гниет где-то на глубине трех километров?

– Ну не надо так, – мирно попросил ее Виктор.

Мама захотела что-то возразить, но ее заставил остановиться на полуслове приступ кашля. Инна обеспокоенно припомнила, что это уже не первый раз, прямое следствие чрезмерного курения.

– Не надо! – услышала она ее голос. – Мне лучше, лучше! И это тоже из-за вас, из-за вашей тупости, из-за вашей бюрократии…

– Хорошо, – не выдержал заместитель начальника. – Я не для того пришел, чтобы выслушивать твои обвинения. Совсем не для того. Учти, Надежда, несмотря на то, что мы с покойным твоим мужем учились вместе и друзьями были, я против воли партии и товарищей не пойду.

– И что же партия вместе с товарищами предложила, что вы там выработали, на собрании? – спросила мама. Кашель по-прежнему не оставлял ее. – Единственное, что я могу предположить, – это выселить нас, иждивенцев, с территории городка.

– Все не так, как ты себе представляешь, – ответил Виктор. – К нам прибывают новые кадры, военные с женами, им требуется жилье, и, соответственно…

– Мы должны выметаться отсюда, все понятно, – сказала мама. – Интересно, эти молодые кадры подозревают, что вы ради идиотского престижа, ради какой-то мертвой идеи так же легко отправите их ко дну и от мертвых затем откреститесь, а жен с детьми выгоните к чертовой матери? Они знают, что вы такие сволочи, Витя?

– Перестань! – оборвал ее заместитель начальника. – Свои штучки алкоголички держи при себе! Если бы вели себя по-человечески, права не качали, на нас телеги не писали, то вас бы оставили, а так никому вы, сучки, здесь не нужны, ты это хорошо поняла?

– Я – хорошо, – ответила мама, снова чиркнув спичкой. – Что отворачиваешься, подводник? Бережешь легкие? Ты, кстати, когда в море последний раз выходил, небось лет десять назад, а так окопался в горах бумажек и стратегических планов? Знаешь, что я тебе скажу? Мне терять больше нечего, есть тут пара корреспондентов из западных журналов и газет, а один вроде бы на «Голос Америки» работает. Слышал о такой волне, Витя? Так вот, если вы нас отсюда выбросите, то весь мир узнает, какое брехло товарищи Брежнев и Устинов и все военное командование, как оно легко кидает своих людей и даже не выделяет их вдовам и детям угла в казарме.

– Ты это оставь, Надежда, я говорю по-хорошему, – произнес с угрозой заместитель начальника городка. – Сделаешь так, тебе придется очень туго, и не только с квартирой. И поедешь в свой Израиль, – с ударением на последнем слоге завершил он. – Подумай о старшем сыне, карьеру ему испортишь, да и младшенькие небось хотят учиться в каком-нибудь вузе, а вот если у них мамаша будет сидеть за клевету или, того хуже, шпионаж, то их возьмут разве что помойки чистить.

Послышалось, как чиркнула еще одна спичка. Это была третья сигарета за десять минут.

– Приму к сведению, Витя, – ответила мама. – Не забыл еще про хорошие времена, как мы вместе начинали, как ты был лучшим другом моего мужа? Видимо, забыл. Спасибо за дружеский совет, приму к сведению. Постой, вот что еще. Давно хотела тебе сказать, но все время пыталась переубедить себя, что это не так…

Тут ее голос взвился вверх, она закричала:

– Ты гнида, Витя, гнида, понимаешь? Ты не его предаешь, ты себя предаешь. Вот так же сдохнешь, и твоих попрут.

– Я так не сдохну, – ответил тот, хлопая дверью.

Инне пришлось снова успокаивать маму, та, прежде всегда уравновешенная, в последнее время сильно изменилась и издергалась. Взяв еще одну сигарету, она сказала:

– Ну что, Инна, убедилась, как они нас любят? Использовали и выбросили. Как последнюю шлюху. Запомни, верить этой власти нельзя, обманет, подомнет под себя и сожрет.

Успокоившись, она добавила:

– А может быть, и правда в Израиль, – с ударением на последнем слоге, – махнуть?

После этого разговора Инна почувствовала, что отношение в школе к ней тоже переменилось. В классе ее если и уважали, то только за то, что она могла постоять за себя, причем Инниной силе и ловкости мог позавидовать каждый сверстник. Но, задавшись целью избавиться от тех, кто недоволен режимом, власти стали претворять это в жизнь. Скоро из Комитета жен погибших подводников почти никого не осталось, бывшие подруги перестали ходить к ним в гости, зато семьям было позволено по-прежнему жить в городке. Инна видела, что мама не винила знакомых, у женщин были дети, и они делали то, что считали нужным. Но сама она решила не сдаваться. Те, кто бросил ее мужа, предал и просто забыл, вычеркнув из списков, по ее мнению, должны заплатить.

Первые признаки того, что буря надвигается, Инна заметила, заканчивая девятый класс. Ей ясно указали на то, что ее знания минимальны, учиться дальше не имеет смысла, одним словом – что она тупица.

Инна знала, что учителя тоже люди подневольные, но некоторым, казалось, доставляло особое удовольствие исполнять приказы сверху и «топить» неугодную ученицу.

И именно в этом возрасте Инна впервые поняла, что может нравиться. От отца она унаследовала рыжеватые волосы, которые теперь вились, спадая ей на плечи. Спортивная фигура одновременно была женственной, а от ежедневных тренировок она только приобрела еще более идеальные формы. Некоторые одноклассники уже пытались оказывать Инне знаки внимания, но она не реагировала на них. Как и всем, ей хотелось любви, однако то, что она наблюдала вечером в заброшенных местах городка или в подъездах пятиэтажек, расположенных рядом, было грубо, примитивно и противно.

Она вовсе не была ханжой. Инна помнила наставления мамы, что свои недостатки надо использовать против своих врагов, а не против себя. Если, конечно, считать привлекательность недостатком.

Как-то раз, во время очередного смотра, к ним в городок приехала важная комиссия, возглавляемая каким-то сановным контр-адмиралом, жирным и с большой проплешиной на башке. Одним из объектов, которые посетили проверяющие из Москвы, стала школа, где, разумеется, был проведен показательный урок истории с картой военных действий, вывешенной на доске, с цветущим учителем, от волнения неправильно выговаривавшим слова «контрудар» и «рекогносцировка».

Адмирал занял место на первой парте, вроде бы внимательно следя за объяснениями историка и заученными и нудными ответами отличников и хорошистов, которых учитель якобы наугад выбирал из тех, кто тянул руки и опять же якобы страстно хотел ответить на поставленный вопрос. На самом же деле Инна с самого начала заметила, как похотливый взгляд этого адмирала скользнул по классу, причем задержался именно на ней. Она знала таких мужчин – некрасивых, переживающих последний всплеск сексуальной активности перед полной импотенцией, жирных, облеченных большой властью. Такие встречались и в городе, они проносились по центральным улицам в длинных черных «ЗИЛах» или «Волгах», перед ними все были обязаны расступаться. В общем, начальство. Те, от кого зависит судьба многих людей.

– Великолепно, великолепно, – похвалил адмирал урок, к концу которого он чуть было не заснул. – Сразу видно, что вы воспитываете в школьниках настоящий дух военного братства и доблести нашей армии. А теперь я хотел бы познакомиться с классом, с теми, кто придет нам на замену лет через двадцать-тридцать.

Инна про себя хмыкнула, думая, что этот старый пень слишком много времени отпускает себе для активной деятельности.

Свита, состоявшая из молодых, но тоже уже жиреющих штабных офицеров, тихо зашумела:

– Макар Ильич, нам надо на прием в облисполком, и вообще, это не предусмотрено…

– Замолчать! – по-военному лаконично отрубил Макар Ильич, не терпевший возражений. – Как говорит Леонид Ильич, главное – это наши дети, поколение двадцать первого века. Я быстро, только познакомлюсь с классом.

Было видно, что его особенно заинтересовали девушки, он подходил к каждой, спрашивал, кем она хочет быть, а при этом его маслянистые глазки ощупывали фигуру, мысленно раздевая.

Когда он приблизился к Инне, на его когда-то привлекательном лице, теперь изборожденном морщинами из-за излишеств и сидячего образа жизни, отобразился живейший интерес. Он, казалось, даже подтянулся.

– А тебя как зовут, деточка? – приторно спросил он. Тут же суетился историк, бормоча, что вот здесь отличница Лена, тут чемпионка школы по шахматам Катя.

– А это Блажко, – бросил он, только взглянув на Инну. – Так сказать, недоглядел педагогический коллектив. Троечница, и вообще…

– Что значит «вообще»? – рявкнул адмирал, беря своей горячей ладонью руку Инны. – Товарищ преподаватель, как зовут девочку, или вы, как в царские времена, по фамилии тыкаете?

– Инна, – прошелестел учитель, пропадая за плотной толпой свиты, обступившей девушку и адмирала.

– Давно бы так, – кивнул тот. – И запомните, если ребенок плохо учится – это вина преподавателя, не все объяснил, не все рассказал. Инна, – обратился он к ней, – ты, наверное, спортсменка и комсомолка, только вот не отличница, кем хочешь быть?

– Гляциологом, – ответила та, видя, что старик уже мысленно начал насиловать ее. Свита и сам адмирал рассмеялись, из присутствующих никто не знал, что такое гляциолог и с чем это едят.

– И красива, и умна, а вы говорите, троечница, – протянул адмирал. Потом он кивнул одному из своих подчиненных, высокому офицеру с надменным выражением лица. Тот, опустив глаза, пошел к выходу.

Адмирал поспешил на прием в облисполком.

Когда он скрылся, историк начал занудно ругать Инну за то, что та посмела нахамить важному гостю, ей это не простится, это еще один шаг в пропасть…

– Да летите вы туда сами со своей историей, – сказала она и под ехидные и изумленные взгляды одноклассников, собрав вещи, убежала с урока. Ей было все равно, к чему приведет ее поступок, но терпеть угрозы она не могла.

Урок еще не кончился, в коридоре было пустынно, там находился только один человек – тот самый офицер из сопровождения почетного гостя. Увидев девушку, он улыбнулся и подошел к ней.

– Инна, – обратился он к ней, – подожди секунду, у меня есть к тебе дело.

Инна остановилась. Она видела, как глаза этого мужчины тоже пожирают ее фигуру, замирая на выпуклостях бюста, который она вопреки правилам школы обтягивала модной водолазкой. Она сразу поняла, в чем дело. По глазам офицера было видно, что он хочет ее.

– Макару Ильичу понравилось твое остроумие, – сказал он. – Кстати, хорошо, что пока в коридоре никого нет, есть время поговорить. Понимаешь… – Его глаза опять скользнули по ее фигуре, а Инна в ответ уставилась ему прямо в ширинку, офицер беспокойно посмотрел вниз, а потом придвинулся ближе. – Понимаешь, – проговорил он, – всегда есть шанс получить что-то очень выгодное в обмен на… И Макар Ильич хочет… Я вижу, ты девушка понятливая, так вот…

– Он хочет, чтобы я переспала с ним, – спокойно сказала Инна, глядя в глаза офицеру.

Того нисколько не смутили столь откровенные слова, он продолжил:

– Хорошо, что ты на самом деле сообразительная. Учти, за это ты можешь получить многое.

– Макар Ильич тоже – лет семь тюрьмы за совращение малолетней и изнасилование, – нежно ответила она. – Не пугайтесь, это тоже мое остроумие. Но учтите, что за все надо платить, бесплатно, «на благо Родины», не получится. У меня свои условия.

– Конечно, – заверил ее офицер. – Люблю умных. Может, после старика зайдешь и ко мне?..

– Говорите, где и когда, – оборвала его Инна. Это был торг, она продавала свое тело, желая в виде платы получить право остаться в городке. Податься им с матерью и братом было некуда. А Макар Ильич, если его как следует ублажить, решит все в два счета. Не надо упускать свой шанс.

– Так что насчет нас? – осведомился офицер, которого в Москве наверняка ждала жена с парой детишек. Но в командировке как не разгуляться?

– Вам нечего мне предложить. Кстати, я же сказала, что хочу стать гляциологом, а не гетерой, так что у нас с вами ничего не получится, – произнесла Инна, записывая номер комнаты в элитной гостинице в центре.

В этот момент прозвенел звонок, и из классов высыпали орущие дети. Началась перемена.

Вечером, когда уже стали сгущаться сумерки, она пошла к гостинице для высоких гостей, в которой остановился Макар Ильич. Оказалось, внутри этот отель разительно отличается от чопорного внешнего вида – тут и там сновали горничные, похожие больше на девиц легкого поведения, откуда-то сбоку доносилась музыка, причем такая, которую не одобряло родное правительство. Это был ночной бар, где, как выяснилось, полно не только партийных чинов, весело проводящих время в командировке, но и различного рода спекулянтов, фарцовщиков, тех, кто умеет вовремя и подешевле достать для «слуг народа» какой-нибудь пустяк – шубу для жены, аккумулятор для «Мерседеса» или колечко с бриллиантом.

– Вы куда прете? – спросил ее администратор гостиницы с воинственной интонацией.

– Мне в номер двести пятьдесят четыре, – ответила Инна. В этот вечер она выглядела еще более сексуально и соблазнительно, чем всегда. – К Макару Ильичу.

Администратор по внутреннему телефону связался с номером, что-то сказал, потом расплылся в улыбке и, повернувшись к Инне, произнес:

– Пажалста, так сказать, проверки на дороге. Счастливого вечера. – И его бегающие глаза уперлись ей в грудь.

На лифте она поднялась на шестой, самый элитный этаж, где проживали только VIP-персоны. Номера здесь были просторнее, в коридоре сидела немолодая тетка, читавшая какой-то заграничный журнал. Увидев ее, она отложила его в сторону, и Инна заметила, что это порнографическое издание с обнаженными красавцами.

– Вы к Макару Ильичу? – уточнила тетка, сверкая золотом зубов. – Вас ждут…

Девушка подошла к двери красного дерева и постучала. Раздалось какое-то шуршание, и дверь плавно открылась. На пороге ее приветствовал сам Макар Ильич. Он был по-домашнему облачен в длинный махровый халат, через который выпирало его пузо и в вырезе виднелась волосатая грудь. Увидев Инну, он широко улыбнулся:

– Ага, будущий, как ты сказала? Гинеколог?

– Гляциолог, – поправила его Инна и прошла внутрь. Роскошный номер состоял из двух комнат, в одной располагался кабинет адмирала, в другой была его спальня. Именно в последнюю комнату он и провел Инну.

В спальне был сервирован небольшой стол, на нем красовались дефицитные продукты и не менее дефицитное иностранное спиртное.

– Ты что будешь, у меня есть виски или, может быть, предпочитаешь ликер? – спросил он у Инны, наливая что-то в рюмки.

– Предпочту сок, если у вас имеется, – ответила она. – Я веду здоровый образ жизни.

У контр-адмирала был и сок, используемый им, конечно, для того, чтобы запивать водку. Через несколько минут, когда он успел порядочно принять на грудь, раскрасневшись и часто задышав, он повернулся к Инне и произнес:

– Ну что, деточка, надеюсь, ты поняла, зачем пришла ко мне?

Он уже был готов повалить ее на кровать, но Инна остановила его:

– Товарищ контр-адмирал, один из ваших подчиненных, который заманил меня к вам, сказал, что это будет честная торговля. Я отдаю вам свое тело, а вы тоже делаете мне подарок.

– Разумеется, хорошая ты моя, – засуетился Макар Ильич. – Что ты хочешь, говори. Могу подбросить тебе деньжат или кое-какие шмотки, такие, что их даже в Москве днем с огнем не отыщешь.

– Я предпочитаю дом, Макар Ильич, – ответила Инна. Она понимала, что тот с каждой секундой распаляется больше и больше, но именно из-за этого он должен пойти на ее условия. – Меня и мою семью выгоняют из собственного дома. После того, как отец пропал с подводной лодкой, никто не хочет связываться с вдовами и их детьми.

– Хорошо, хорошо, – пообещал Макар Ильич. По его лицу было видно, что ему не до того. – Давай начнем, потом все выясним.

– Нет, мы выясним все с самого начала, – оборвала его Инна.

Она села в кресло, положив ногу на ногу, так, чтобы контр-адмирал мог пожирать ее глазами, но не более того.

– Позвоните и отрегулируйте этот вопрос немедленно. Мужчины любят забывать свои пылкие обещания после того, как получат свое.

Макар Ильич чертыхнулся, но все-таки взял трубку телефона. Хватило одного звонка и пяти фраз, чтобы урегулировать проблему. Теперь же, положив трубку, он выглядел победителем.

– Ну что же, товарищ контр-адмирал, – сказала Инна. – Вы честно выполнили свое обещание, теперь дело за мной!

Она подошла к нему и положила руки на его жирные плечи. Макар Ильич кинулся на девушку, мусоля ее своими губами, сжимая ее груди и кусая за живот. Он скинул халат, оказалось, что контр-адмирал под ним голый. Теперь он предстал перед Инной во всей красе. У нее он вызывал только отвращение, свою первую ночь она представляла совсем иначе.