Текст книги "Джек. В поисках возбуждения"

Автор книги: Антон Ульрих

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

Во время каникул за мной, как и за многими мальчиками, присылали коляску, и кучер вез меня в родное поместье. В первый же приезд я обнаружил, что к моему возвращению, оказывается, готовились. Едва лишь коляска выехала из аллеи, которая вела к усадьбе, и остановилась перед широко распахнутыми входными дверьми, как из дома один за другим чинно вышли слуги во главе с мажордомом. Все они приветствовали своего маленького хозяина, коим я являлся в родном доме. Подобное отношение к человеку, девять месяцев стиравшему чужое белье, было столь приятно, что я чуть было не расплакался на крыльце. Как потом выяснилось, на таком торжественном приеме настоял сэр Джейкоб, который на мой вопрос, зачем это было сделано, просто сказал, что он тоже учился в Оксфорде и тамошние порядки, несмотря на старческие мозги, еще помнит.

Едва лишь я вышел из коляски, как в дверях показался отец. Строгий и чопорный, он коротко ответил на мой поклон и сказал, не забыв свое любимое «ну»:

– Ну, с возвращением. Видишь, какой праздник мы устроили в твою честь. Надеюсь, ты не зря провел в колледже этот год.

И тут же, не дав мне даже зайти в дом, Чарльз начал засыпать меня вопросами. Я стоял перед ним в дорожной одежде, пыльный и голодный, принужденный вместо родительской ласки наслаждаться многочисленными вопросами отца.

Мне на помощь пришел дедуля. Он выехал навстречу, громко понукая неторопливого Симпсона, и грозно сказал отцу:

– Чарли, мой мальчик, зачем ты держишь Джека перед дверью? Не видишь, он устал с дороги и хочет есть? Оставь парня в покое.

– Да, папа, – только и сказал Чарльз, пропуская меня.

Есть такая примета: как дело начнешь, так оно и пойдет. Нехорошо так говорить, но в родном доме мне казалось в то лето хуже, чем в Оксфорде. Было скучно, уныло и однообразно. Каждый следующий день протекал, как предыдущий. Поэтому я был даже рад окончанию каникул. Лишь прогулки с дедулей немного скрашивали пребывание в родном доме. Однажды мы гуляли по берегу пролива, и старикан, вместо своих обычных воспоминаний о прошлых днях, повел разговор совсем в другое русло. Причиной тому было увиденное нами. На обрывистом берегу селились колонии чаек Эти крикливые птицы стайками носились над морем и часами покачивались на волнах, а их гнезда с яйцами безо всякого присмотра оказывались чуть ли не под самыми ногами путников. Сидя в коляске и рассуждая сиплым голосом о том, как все изменилось, сэр Джейкоб внезапно вскрикнул и указал мне скрюченным старческим пальцем на маленькую черную точку, кружащую высоко в небе. Точка опускалась и опускалась, описывая над колонией чаек большие круги, пока не оказалась орлом. Хищник охотился за птенцами, которые только-только стали вылупляться из яиц. Чайки, как и мы, заметив орла, чрезвычайно всполошились, стали носиться по небу, пронзительно крича, но ни одна из них так и не решилась напасть на хищника. Тот же неторопливо опустился как можно ближе к земле, выбрал себе жертву, схватил маленькое беззащитное пушистое тельце острыми когтями и умчался прочь. Я перевел дух от неожиданно разыгравшейся передо мной драмы.

– Вот так, сынок, – просипел старикан. – Такое происходит в природе сплошь и рядом. Кто-то поедает кого-то.

Я заметил, что это только дикая природа, а человек тем и отличается от зверей, что не допускает подобного.

– Послушай, что я тебе скажу, – наставительным тоном заявил дед. – Такое происходит сплошь и рядом. Это природа, и человек – дитя природы, что бы там ни говорили твои преподаватели. Поэтому он поступает с себе подобными точно так же.

– Как поступает? – не понял я.

– Пожирает их, – сказал сэр Джейкоб. – И никто этому не удивляется и не ужасается. И знаешь, что самое главное в жизни?

– Что?

Я затаил дыхание, ожидая услышать главный секрет жизни.

– Самое главное – выбрать, кто ты в этом жестоком мире: хищник или жертва, – объявил старикан. – Конечно, лучше быть хищником, нежели жертвой. Лучше самому нападать, нападать первым, чем ожидать нападения другого.

Слова, сказанные дедом, настолько затронули мое сердце, что всю оставшуюся часть прогулки я не слышал, о чем говорил сэр Джейкоб, отвечая ему невпопад и часто запинаясь о придорожные камни.

«Лучше быть хищником, нежели жертвой. Лучше нападать самому, нежели ожидать нападения», – повторял я.

Следующие два года проходят в моей памяти как чередование нудной учебы и домашней тоски. Думаю, многие согласятся со мной, что тогдашние переживания и волнения подростков кажутся нам, нынешним взрослым, такими мелкими и глупыми, что не стоит на них обращать внимания. Поэтому я пролистываю страницу тех лет моей жизни и обращаюсь к последнему году учебы в колледже, ставшему самым ярким и насыщенным.

Это был незабываемый год. Думаю, в этом году я начал формироваться в ту личность, коей сейчас являюсь. Будучи старшеклассником, я получил все привилегии, что ранее вызывали у меня зависть к Джорджу Мюррею-младшему, которого я стал теперь называть не хозяин, а Джимбо. Теперь у меня был свой собственный бой, стиравший мое белье и убиравший постель. Малыш Саймон старался вовсю, боясь не столько моих увесистых оплеух, все равно получаемых, сколько презрения, которым каждый учащийся одаривал изгнанного хозяином боя.

Кроме удовольствия переложить всю черную работу на другого я вошел в команду колледжа по регби, игравшую с университетской командой. Спорт целиком захватил меня. Частенько, стоя нагишом перед зеркалом, я с удивлением наблюдал за происходившими переменами с моим когда-то щуплым и хилым телом, которое от частых спортивных упражнений теперь наливалось мышцами и становилось по-мужски красивым. Застукавший меня однажды за этим занятием Малыш Саймон, внезапно вошедший в комнату, хихикая, признался, что сам частенько любуется на меня, за что тут же получил увесистый пинок. Но при этом я нисколько не был зол на него. Надо вам сказать, что в Оксфорде, особенно среди студентов, считалось вполне приличным восторгаться красотой друг друга. Некоторые студенты, как мне рассказывал Джимбо, даже состояли в однополой связи.

– Словно лорд Байрон! – восторженно восклицал он. – Это великолепно! И очень аристократично!

Я был полностью с ним согласен, хотя сам даже представить себе не мог подобное.

Еще я был принят в Малый оксфордский клуб. Это был клуб колледжа, у университета имелся свой, так называемый Большой оксфордский клуб, куда входили все те, кто ранее состоял в Малом клубе. И самым волнующим событием в тот последний учебный год было переизбрание председателя клуба, которым ранее был Джимбо. Конечно, мой бывший хозяин надеялся, что новым председателем буду я, и обещал, что непременно будет рекомендовать попечительскому совету клуба мою кандидатуру, но я все равно ужасно волновался. Шутка ли, если меня выберут новым председателем, то в дальнейшем я могу рассчитывать занять одну из двух самых уважаемых в Оксфордском университете должностей: председателя Большого клуба или капитана сборной по регби.

* * *

Помещение, в котором проходили заседания членов Малого оксфордского клуба, было непрезентабельным. Сначала заседания проходили в одной из аудиторий, но с тех пор как председателем стал Джимбо, клуб переселился в большой сарай, стоявший при домике кладбищенского сторожа прямо у входа на местное кладбище, называемое среди студентов «Ученым погостом». Джимбо объяснил свой выбор просто:

– Во-первых, здесь можно курить, не таясь преподавателей и лекторов. Во-вторых, в сарае намного больше места, чем в аудитории. И, в-третьих, это же здорово – собираться у кладбища!

Все, в том числе и попечительский совет, принуждены были согласиться с председателем. Мы действительно больше не таились, постоянно вздрагивая от шагов проходившего мимо преподавателя, который мог бы запросто застукать нас с сигарами и элем и в лучшем случае только наказать, оставив без законных выходных и засадив в библиотечном зале за штудирование тома с латинскими изречениями. Зато уж и тряслись поджилки у членов клуба, когда, засидевшись до темноты, мы возвращались в корпус ночной дорогой, проходя мимо ограды, за которой виднелись очертания «Ученого погоста».

В общем, по единодушному мнению членов Малого оксфордского клуба, Джимбо выбрал очень удачное место для регулярных собраний. Как я уже упоминал, в том году сэр Джордж Мюррей-младший перешел в университет, поэтому попечительский совет клуба должен был снять с него председательские полномочия и назначить нового лидера. Хотя Джимбо и обещал мне, что предложит мою кандидатуру на освободившуюся должность, но я все равно чрезвычайно тревожился, что кто-нибудь еще захочет выдвинуться. Эта мысль настолько не давала мне покоя, что я даже лишился сна. И вот однажды, ворочаясь с боку на бок в своей постели и не желая засыпать, я неожиданно придумал, каким образом заполучить должность. Надо вам сказать, что ее соль заключалась в том, что еще Джимбо ввел моду на клубные развлечения. Он ежемесячно устраивал увлекательные мероприятия, вроде крысиных бегов, петушиных боев и ночного бдения на кладбище в ночь на Хеллоуин. И где он только доставал бойцовских петушков?

Не дожидаясь утра, я отправился в спальню Джорджа и разбудил его.

– Джек, какого черта! – воскликнул он спросонья. – Сосед может подумать, что у нас роман.

Я покосился на мирно храпящего нового соседа сэра Джорджа Мюррея-младшего, к которому он переселился, перейдя в университет.

– Бог с ним. Джимбо, послушай, что я придумал по поводу переизбрания.

Тут я вкратце рассказал приятелю, что мне пришло в голову. Джордж помолчал, подумал и лишь спросил:

– А ты уверен, что нам это сойдет с рук?

– Думаю, да. К тому же мы имеем на это полное право, – уверенно сказал я.

Видя, что Джимбо продолжает сомневаться в безопасности затеи, я добавил:

– К тому же это будет развлечение.

Последний довод убедил любителя позабавиться, и он дал согласие на рискованное мероприятие.

На следующей неделе состоялось ежегодное собрание членов Малого Оксфордского клуба. Стоял конец октября, поэтому к восьми часам вечера, когда наметилось открытие собрания клуба, было совсем темно. Собрание проходило, как всегда, на «Ученом погосте». Толстые восковые свечи, заранее закупленные Малышом Саймоном в огромном количестве, ярко освещали ветхий сарай.

Председательствовал сэр Джордж Мюррей-младший. Когда все члены клуба, а их пришло не менее пятидесяти человек, удобно разместились на расставленных у стен сарая лавках, Джимбо встал, подошел к импровизированной трибуне, сделанной из перевернутой вверх дном большой бочки, и объявил:

– Джентльмены! Прошу внимания. Как вы уже знаете, я, ваш председатель, более не могу исполнять свои обязанности в этом клубе по причинам, от меня не зависящим. Поэтому я объявляю о снятии с себя полномочий председателя.

Ученики зааплодировали и даже засвистели, выражая свою любовь и уважение уходящему председателю. Пламя свечей заплясало и запрыгало, повторившись на стенах сарая причудливыми тенями.

Джимбо чрезвычайно почтительно поклонился и продолжил:

– Я бы хотел перед уходом рекомендовать вам кандидатуру нового председателя. Я знаю его не первый год. Это истинный джентльмен и блестящий аристократ. Конечно, решать, кто будет новым председателем клуба, должен попечительский совет, выбранный вами, уважаемые члены Малого оксфордского клуба, однако же я беру на себя смелость предложить вам моего друга Джека. – Тут Джимбо указал на меня.

В ответ раздались слабые аплодисменты. Меня мало кто знал. В то время я не пользовался таким уважением и авторитетом, коего достиг, штурмуя науки в университете. Однако мое восхождение на вершину иерархической лестницы Оксфорда началось именно в ветхом сарае, где изо всех щелей тянуло холодом.

– Джентльмены, – сказал, вставая со скамьи, что находилась ближе всех к импровизированной трибуне, невысокий подросток, мой одногодок, состоявший в попечительском совете клуба. Его звали Руфус, и он был сыном декана филологического факультета Оксфорда. Едва лишь Руфус встал со своего места, я уже наперед знал все, что он скажет, а потому не очень волновался, ведь не зря же я разбудил Джимбо, когда мне в голову пришла замечательная идея. – Джентльмены, прошу внимания. Я прошу простить меня сэра Джека, но думаю, что нам необходимо выбрать нового председателя клуба из числа членов попечительского совета. Поэтому я предлагаю свою кандидатуру.

И тотчас мнение всех пятидесяти членов клуба разделилось. Половина считала, что бывший председатель Джордж плохую кандидатуру не предложит, а вторая половина настаивала на избрании более опытного в делах кандидата, нежели я.

Мы с Джимбо со спокойными минами на лице внимали доводам обеих сторон, и, лишь когда шум затих сам собой, бывший председатель встал у перевернутой бочки и сказал:

– Джентльмены! Прошу внимания! Я не хочу обидеть достопочтенного сэра Руфуса и тем более не хочу оставить без внимания своего кандидата, сэра Джека. Поэтому я предлагаю устроить соревнование между ними. Тот, кто выиграет, станет новым председателем Малого оксфордского клуба.

Все разом загалдели, так как идея с соревнованием пришлась всем по вкусу. Неожиданно радостные возгласы перекрыл взволнованный голос моего соперника:

– Это нечестно! Все вы знаете, что я не дружен со спортом, в отличие от Джека.

– Это верно, – ухмыльнулся Джимбо. – Поэтому соревнование не будет спортивным.

Члены клуба пришли в чрезвычайное волнение, тем более что сэр Джордж Мюррей-младший добавил к сказанному, что о форме соревнования и дате его проведения будет объявлено особо, но пускай никто не беспокоится, все члены клуба будут осведомлены заранее.

Довольные, все разошлись по корпусам, лишь Руфус остался сидеть на своей скамье напротив нас с Джимбо.

– Что вы затеяли? – подозрительно спросил он, беспокойно переводя взгляд своих блеклых не то синих, не то серых глаз с меня на Джорджа и обратно.

– О, не стоит волноваться, Руфус, – беспечно воскликнул Джимбо, вставая и дружески хлопая сына декана по плечу.

Мы вышли из сарая втроем. Джимбо аккуратно запер дверь на замок, сунул ключ в карман, и мы пешком направились в студенческий городок. Проходя мимо ограды, я неожиданно предложил:

– А почему бы нам не срезать путь и, вместо того чтобы обходить кладбище, не пересечь его напрямую? Что скажете?

– Отличная идея, – тотчас подхватил Джимбо. – Ты как, Руфус?

Мы в упор смотрели на щуплого невысокого подростка, чей отец был книжным червем и в семье которого царил столь демократический порядок, что Руфус позволял себе иногда возвращаться домой пьяным, зная, что ему за это ничего не будет. Поговаривали даже, что его мать, миссис Стилл, была настолько добра к студентам, что дарила многим из них отнюдь не материнские ласки. Но это были только слухи, никто не мог сказать, что именно он переспал с миссис Стилл.

– Я? – переспросил Руфус. – Да, я не против.

И хотя мой конкурент за председательское место предполагал, что в нашем предложении есть подвох, он не испугался и первым перелез через невысокую кладбищенскую ограду.

Время было выбрано самое что ни на есть удачное. Только-только взошла полная луна, освещавшая своим мертвенно-бледным светом старые могильные плиты. Мы молча шагали по боковой аллее и уже дошли до середины кладбища, когда я неожиданно остановился. Джордж тотчас последовал моему примеру. Руфус, некоторое время не замечавший нашего поведения, продолжал шагать, но затем, заметив, что он идет по кладбищу один, встал и повернулся к нам.

– Что? – спросил он, и в его голосе я явственно услышал испуганные нотки.

Мы молчали, разглядывая подростка.

– Ну, что? – с трудом скрывая страх, спросил нас Руфус.

– А то, что не стоит тебе выдвигать свою кандидатуру на должность председателя, – тихо сказал я.

– Надеюсь, ты понял наш намек? – спросил Джимбо.

– Это не по-джентльменски, – заявил Руфус. – Это запугивание. Я не собираюсь снимать свою кандидатуру, несмотря на давление.

– Неправда, это не запугивание, – возмутился Джимбо. Он подошел к Руфусу, дрожавшему не то от ночной прохлады, не то от страха. – Мы только предупреждаем. Как друзья предупреждают друга.

Руфус с гордым видом повернулся и пошел дальше, оставив нас с носом.

Сын декана филологического факультета университета держался молодцом. Хоть он и был напуган, однако виду не подал и настоял на своем. К сожалению, такое достойное поведение Руфуса не входило в мои планы, но я не зря упражнялся в игре в шахматы, а потому продумал дальнейшие действия.

* * *

– И что же нам теперь делать? – лениво спросил меня Джимбо, полулежа в кресле-качалке и раскуривая сигару.

Я тоже держал в руке сигару, тщательно обрезая кончик перочинным ножом. Эти сигары мой приятель стащил в прошлые каникулы у отца из кабинета и теперь держал в специальном ящике, выкуривая в день ровно одну. Сигары были превосходны, и лишь немногие и только по особым поводам удостаивались чести их отведать. Джимбо прямо-таки трясся над ними, как курица над яйцами. Сейчас как раз был тот случай, когда гость удостоивался чести раскурить с ним сигару. Мой приятель хоть и возлежал в ленивой позе, пуская клубы дыма в потолок, однако же волновался, удастся ли мне стать новым председателем Малого оксфордского клуба. Дело в том, что, оказывается, юный Руфус, едва лишь возвратился с ночной прогулки по кладбищу, происшедшей после достопамятного ежегодного собрания клуба, тотчас же раззвонил о предложенном соревновании и условиях, при которых оно будет проводиться. На следующий день к Джорджу подошли старшие студенты, члены Большого оксфордского клуба, и объявили, что они крайне заинтересованы в честном и справедливом выборе нового председателя Малого клуба, а стало быть, карьера новоиспеченного члена Клуба юных джентльменов, так еще именовался Большой оксфордский клуб, сэра Джорджа Мюррея-младшего, зависит от соревнования. Теперь Джимбо уже не был столь снисходителен в отношении меня, а ждал, пока я расскажу ему дальнейший план. Это приятно, черт возьми, когда человек, которому ты всего два года назад стаскивал сапоги с ног, теперь внимает тебе, называя при этом лучшим другом.

– Готовить соревнование, – непринужденным тоном сказал я. – Соревнование будет в духе нашего дорогого Руфуса. Ты играл когда-нибудь в «виселицу»?

Напускное спокойствие как рукой сняло с Джорджа.

– В «виселицу»? – переспросил он, рывком вскакивая с кресла. – Нет. А что, это и есть твое соревнование?

– Да, но только условия будут несколько иными, – сказал я.

Мой план был прост и одновременно достоин самой высокой оценки: главным в нем было победить зазнайку Руфуса именно на его поле, где он считает себя непобедимым. Ведь, по сути дела, «виселица», игра в слова и буквы, – это самое что ни на есть филологическое развлечение. Победить же сына декана можно было, лишь выведя его из равновесия, взволновав и испугав настолько, чтобы он не смог продолжать борьбу. Так, и только так, поступает настоящий хищник, которым я себя считал и к классу которых причисляю себя и сейчас. Мои зубы остры, взгляд ясен, ум холоден, кровь горяча, и я жажду острых ощущений. Даже сейчас, когда прошло так много лет, я не могу без удовольствия и внутреннего волнения вспоминать, какое огромное удовольствие получил от соревнования.

На следующее утро я приступил к исполнению своего плана. Для этого мне потребовались вся хитрость и тот небольшой запас жизненного опыта, который у меня имелся. Нужно было все сделать так, чтобы меня ни в чем не заподозрили. Джимбо вызвался мне помогать. Удивительно, но он стал совсем ручным и во всем слушался меня. Вот что значит, как говорил дедуля, который даже в инвалидной коляске руководил иной раз Чарльзом, сила личности.

Я выехал в наемном кебе из студенческого городка и отправился в дальний район Оксфорда, где располагались лавки со строительным товаром и различными инструментами. Подъехав к какому-то грязному кабаку с непрезентабельным названием «Жирный кабан», стоявшему как раз напротив инструментальной лавки, я отпустил кеб, подождал в кабаке, пока он не скроется за поворотом, и только тогда пересек улицу и вошел в лавчонку. Лишь только звонок, висевший над входом, пронзительно растрезвонил о появлении покупателя, выскочил тип с маслеными от готовности услужить глазками и поинтересовался, что угодно джентльмену?

В это же самое время Джордж отправился за город, где, как кто-то ему подсказал, жил одинокий столяр. Столяр оказался спившимся стариком. Он не стал задавать лишних вопросов волновавшемуся Джимбо, когда тот показал рисунок, наспех набросанный мною левой рукой на листе некачественной бумаги, и пообещал за неделю все изготовить. Столяр только потребовал задаток, в чем Джимбо не счел нужным ему отказывать.

– Не беспокойтесь, сэр, все будет готово в лучшем виде, – заверил столяр, пряча трясущимися руками деньги в карман застиранных штанов.

«Виселицей» называется игра в слова, отгадывание закодированного слова, но не шарада. В «виселице» имеется сложное слово, которое игроку необходимо отгадать, называя букву за буквой. В случае, если отгадывающий, а таковых может быть и двое, называет неправильную букву, палач рисует сначала столб, затем перекладину, потом веревку с петлей и, наконец, человечка с головой в петле. Последний штрих к рисунку виселицы означает повешенного или смерть, свидетельствующую, что игра проиграна. Думаю, Руфус не откажется от филологического и умозрительного соревнования. Не откажется до самого последнего момента.

Итак, с помощью сэра Джорджа Мюррея-младшего, который из хозяина постепенно превратился в нечто вроде доверенного слуги, несомненно, старшего над Малышом Саймоном, но также подчиненного мне, я провел всю подготовительную работу для проведения честного соревнования. Как только столяр выполнил заказ, Джордж тотчас отправился к Руфусу и объявил ему, что в качестве соревнования или, если будет угодно, формы дуэли между двумя кандидатами избрана общеизвестная игра под названием «Виселица». Руфус, услышав название игры, в которую ему предстоит сразиться со мной, ужасно обрадовался.

– Ты бы видел, как загорелись его глаза, – сообщил Джимбо.

Полагаю, сын декана филологического факультета уже видел себя в роли нового председателя клуба.

И вот настал долгожданный день. Все члены клуба с таким нетерпением ожидали предстоящий поединок, что даже начали делать на нас с Руфусом ставки. Как я позднее узнал, ставки шли один к трем против меня. Если бы я не был настоящим джентльменом, то непременно поставил бы против Руфуса, так как заранее знал о его неизбежном поражении, столь же ясном для меня, насколько опытный охотник может отличить в лесу хищника от его жертвы.

* * *

Ровно в восемь вечера Малыш Саймон, посвященный мной в план, торжественно раскрыл перед членами клуба, нетерпеливо ожидавшими на улице, дверь сарая, именуемого «Ученый погост». Ученики гуськом прошли внутрь, рассаживаясь по местам, удивленно озираясь и не веря своим глазам. Всего за неделю я и мои помощники настолько преобразили внутреннее убранство «Ученого погоста», ранее убогого, что его просто невозможно было узнать. Множество хороших восковых свечей, ярко горевших, освещали сарай, стены которого были завешены плотной тканью, складками спадавшей на новый дощатый пол. Догадывались ли члены клуба, сколько усилий нам потребовалось, чтобы сделать подобное безо всяких помощников собственными руками? Вряд ли. Они даже не предполагали, с какими предосторожностями мы доставали все необходимое, чтобы в случае непредвиденной ситуации нас никто не смог заподозрить.

В дальнем углу, там, где ранее стояла перевернутая бочка, служившая председателю клуба трибуной, теперь возвышалась ширма, около которой стоял суровый Джимбо, никому не давая возможности близко подойти и, заглянув, увидеть, что там скрывается. Но главное, к чему обязательно обращались удивленные взоры членов Малого оксфордского клуба, было странное сооружение, высившееся посреди сарая и накрытое белоснежной простыней.

Сэр Джордж Мюррей-младший вышел к удивленным членам клуба и поприветствовал их. Затем он напомнил о причине, по которой все собрались сегодня в «Ученом погосте». Указав на меня и на Руфуса, сидевших на значительном расстоянии друг от друга и от остальных членов клуба, председатель изрек:

– Мы давно уже ждали день, когда, наконец, определится, кто же станет новым председателем Малого оксфордского клуба. Так как у нас две кандидатуры на пост, то на прошлом собрании мы решили провести состязание или, скорее, конкурс. С согласия обоих кандидатов в качестве конкурса была избрана популярная игра под названием «Виселица».

По сараю прошел легкий шепот изумления. Никто и предположить не мог, что я соглашусь соревноваться с Руфусом в столь простой для него игре. Членам клуба казалось, что в последний момент я откажусь и предложу спортивное состязание.

Меж тем, продолжая, Джордж вкратце пересказал правила игры, отметив в конце, что слово будет состоять из пяти букв. Услышав последнее замечание, Руфус громко хмыкнул и даже хлопнул себя по лбу, в общем, повел себя так, будто только что догадался, в чем с моей стороны состоит подвох.

– Ну, конечно, ведь это же наш почтенный председатель готовил состязание и вполне мог заранее сообщить своему кандидату задуманное слово!

Председатель с негодованием воззрился на него:

– Я попрошу вас, сэр, вести себя как истинный джентльмен и не перебивать меня, пока я не закончил оглашение правил. Так вот, сейчас оба кандидата совместно выберут из попечительского совета клуба кого-нибудь, кому они оба доверяют, и этот джентльмен скажет мне слово, которое предстоит отгадать.

Я победно посмотрел на явно стушевавшегося Руфуса, пробормотавшего себе под нос, что он только лишь предположил, и ничего более. Да, мой конкурент был весьма озадачен тем, что его шаги были легко просчитаны. Мы сообща выбрали одного из представителей попечительского совета клуба и тот, надувшись от важности и гордости, что ему доверяют более других, подошел к Джорджу и прошептал ему на ухо выбранное слово.

– Прекрасно! – воскликнул Джимбо. – У нас есть слово.

Тут он кивнул стоявшему подле ширмы Малышу Саймону. Тот отодвинул ширму, за которой оказалась грифельная доска с ровно начертанными мелом пятью квадратами, в которые мы должны будем внести слово.

– И последнее! – подражая балаганному зазывале, воскликнул сэр Джордж Мюррей-младший. – Игра не была бы игрой, если бы в ней не присутствовала виселица.

И, подойдя к возвышавшемуся посреди сарая, накрытому белоснежной простыней предмету, он эффектным движением откинул ткань. Члены клуба ахнули, широко разинув рты и во все глаза глядя на открывшуюся их взору настоящую виселицу. Невысокая, она тем не менее грозно возвышалась на помосте, составленном из трех ступеней. Крепкая веревка с петлей зловеще раскачивалась в воздухе. Прямо под петлей стоял маленький трехногий табурет.

– Джентльмены! – громко сказал председатель клуба. – Вот наше дополнение к общеизвестной игре. Тот, Кто первым дойдет до конца, обязан будет просунуть голову в петлю. Если он не угадает букву или слово, то… – Тут Джимбо драматично развел руками.

Приятно было в этот момент наблюдать за Руфусом. Мой соперник еле сдерживался, чтобы не выбежать вон из сарая. Его мимика говорила, что если к его лицу сейчас поднести петлю, он непременно разревется: губы нервно подергивались, глаза часто моргали, брови то сходились над переносицей, то устремлялись в разные стороны.

– Ну, начнем, пожалуй, – потирая руки, радостно сообщил Джордж, чрезвычайно довольный произведенным эффектом.

– Да, но… – пролепетал несчастный Руфус.

– Что? – тотчас подскочил к нему председатель. – Ты снимаешь свою кандидатуру? Маленький Руфус испугался?

Сын декана и блудницы оказался крепче, чем я предполагал. Он, с трудом сдерживая себя, выдержал испытующий взгляд Джорджа, затем перевел его на меня. Я прямо-таки упивался страхом, сквозившим в этом взгляде. В «Ученом погосте» повисла мертвая тишина.

– Нет, – тихо сказал Руфус. – Начнем состязание.

Джимбо подмигнул мне и достал из кармана заранее припасенную монету в одну гинею.

– Если выпадет орел – начинает Руфус. Если решка – Джек, – объявил он, высоко подбрасывая монету и ловя ее на лету.

Я и Руфус одновременно подскочили к председателю и посмотрели в его ладонь.

– Поздравляю, Руфус, – сказал сэр Джордж Мюррей-младший. – Тебе начинать.

На самом деле гинея была волшебной, доставшейся Джимбо по наследству от его непутевого отца, страстного игрока во всяческие игры. У нее на обеих сторонах был выгравирован профиль королевы. Для чего это нам было нужно, спросите вы? Это же так просто. Тот, кто начинает игру, имеет вдвое больше шансов первым оказаться у петли. К тому же букв было нечетное количество, что также увеличивало шансы моего соперника просунуть голову в веревку. Я был уверен, что, увидев перед собой зловещее окончание виселицы, Руфус окончательно струхнет и снимет свою кандидатуру. Таков был мой план, но ему не суждено было исполниться. Все получилось намного лучше.

Мы встали у подножия виселицы, Джимбо, словно палач, широко расставив ноги, возвышался над нами, элегантно держась за петлю, а Малыш Саймон устроился с мелом в руке у грифельной доски, готовый записывать на ней названные игроками неутаданные буквы или вписывать угаданные в расчерченные квадраты загаданного слова. Игра началась.

Руфус был настолько взволнован видом виселицы, что сглупил и назвал весьма редко встречающуюся в английском языке букву «Q».

– Нет! – торжественным тоном объявил Джордж, сверкая глазами. – Такой буквы в этом слове нет.

Руфус принужден был подняться на одну ступеньку вверх.

Я начал с гласных. «А» была в загаданном слове. Малыш Саймон, которому Джимбо успел сообщить слово, аккуратно вписал «А» в начале.

Руфус поднялся еще на одну ступеньку, а я продолжил ход:

– О.

– Такой буквы в этом слове нет, – сказал председатель клуба.

Я встал позади дрожащего Руфуса. Так мы постепенно продолжали игру, шаг за шагом продвигаясь к петле. И я всегда, как и планировал, оказывался на один шаг позади сына декана. Вот, наконец, на грифельной доске появилась следующая надпись:

Члены клуба, затаив дыхание, следили за состязанием, обещавшим быть шуточным, но постепенно переросшим в самый настоящий поединок, весьма опасный, если учитывать тот факт, что виселица была настоящая. Подростковый возраст – самый жестокий возраст в человеческой жизни. Мои соученики с таким злорадством наблюдали за нами, что порой мне казалось, будто не я придумал это состязание, а они себе на забаву.