Текст книги "Рассказы. Повести. 1894-1897"

Автор книги: Антон Чехов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 38 страниц)

2

Имя героини и самый общий психологический рисунок ее образа восходят к гимназическим впечатлениям Чехова. Ариадной (Рурочкой) звали дочь таганрогского инспектора Григория Череца, вышедшую замуж за учителя латинского языка В. Д. Старова (у героини Чехова то же отчество: Ариадна Григорьевна). Она была красавицей, любила балы, наряды и общество мужчин, поклонявшихся ее красоте, что заставляло страдать Старова. Чехов, по воспоминаниям А. Дросси («Детство, отрочество и юность А. П. Чехова…» – «Приазовский край», 1914, № 170, 1 июля), был к ней неравнодушен и знал о семейной драме В. Д. Старова. Во время пребывания в Таганроге в 1887 г. Чехов виделся со Старовым (см. Письма, т. II, стр. 384 и ЛН, стр. 286). Название чеховского рассказа впервые связал с именем Ариадны Черец Ю. В. Соболев в своей кн. «Чехов. Статьи. Материалы. Библиография» (М., 1930, стр. 166).

Но Ю. Соболев считал Ариадну Черец прототипом другой чеховской героини – Маши Шелестовой («Учитель словесности»), опираясь на совпадение сюжетной ситуации в жизни и в рассказе: столкновение симпатичного учителя с женой-мещанкой. Однако в творческом сознании Чехова образ и сюжетная ситуация, которые в жизни были слиты, пошли по разным путям: в «Ариадне» отразились черты характера таганрогской красавицы, в «Учителе словесности» – начальные события ее замужней жизни. Подробнее о таганрогских источниках рассказа «Ариадна» см.: В. Д. Седегов. К вопросу о таганрогских прототипах в произведениях Чехова. – В кн.: Литературный музей А. П. Чехова. Сб. статей и материалов, вып. V, Ростов н/Д., 1969, стр. 77–79; О. А. Петрова. Классическая гимназия в творческой биографии А. П. Чехова. Дисс. на соискание уч. степени канд. филол. наук. Иркутск, 1969, стр. 96–99; ср. ее статью: Зарождение в творчестве А. П. Чехова сквозных тем и образов, связанных с русской классической гимназией. – «Труды Иркутского гос. ун-та», т. XLVIII. Серия литературоведения и критики. Иркутск, 1971, стр. 256–258. В этих работах делается разное предположение по поводу таганрогского происхождения образа князя Мактуева: Седегов называет графа Кочубея, покровительствовавшего Ариадне Черец, Петрова – князя Максутова, посетившего таганрогскую гимназию.

Хронологически следующий пласт жизненных впечатлений, своеобразно преломившихся в рассказе, относится к 1891–1895 гг. Это, в частности, воспоминания от поездки за границу весной 1891 г. (Чехов был тогда, как и герои рассказа, в Венеции, Болонье, Флоренции, Риме, Неаполе, Париже) и осенью 1894 г. (был в Аббации – главном месте действия рассказа, Венеции, Париже). В марте и осенью 1894 г. Чехов посетил Ялту и – по дороге за границу – ездил на пароходе Севастополь – Одесса (герои рассказа, возвращаясь из-за границы, едут на пароходе: Одесса – Севастополь).

Т. Л. Щепкина-Куперник вспоминала слова Чехова: «…я слышал, когда из Ялты на пароходе ехал: дама говорила мужу: „Jean, твою птичку укачало!“». «Надо было слышать его капризно-детский тон, которым он передразнил эту даму!» – добавляла мемуаристка (Т. Л. Щепкина-Куперник. В юные годы. Мои встречи с Чеховым и его современниками. – Чехов, изд. Атеней, стр. 241).

В событиях, изображенных в рассказе, есть совпадения с теми, которые пришлось пережить в 1893–1895 гг. Л. С. Мизиновой. Героиня рассказа, не удовлетворенная слишком скромным влюбленным, упрекает его в рассудительности и нежелании отдаться «порыву». Она вступает в связь с опытным знатоком женщин, общим знакомым ее и Шамохина – Лубковым и в отсутствие Шамохина (который с горя уехал спешно на Кавказ) едет с ним за границу.

Как известно, Мизинова увлеклась И. Н. Потапенко и в марте 1894 г. вслед за ним уехала за границу (это произошло в отсутствие Чехова, который был в Ялте). Потапенко имел семью и славился, по воспоминаниям современников, тем, что был любим женщинами и «умел их любить» (Вл. И. Немирович-Данченко. Чехов. – Чехов в воспоминаниях, стр. 435); он был общительным, веселым человеком и «жил расточительно», по свидетельству того же мемуариста. Но довольно скоро Мизинова писала Чехову, что Потапенко ей «коварно изменил» и «бежал в Россию» (14 июля 1894 г. – ГБЛ). Из ее письма от 21 сентября (3 октября) Чехов понял, что она беременна, и, вероятно, тогда сделал запись к «Ариадне» – о беременности героини и отъезде ее возлюбленного в Россию. Ариадна из-за границы пишет Шамохину; она, по ее словам, «глубоко, бесконечно несчастна»; первые письма ее подписаны так: «брошенная Вами Ариадна», «забытая Вами» и т. д. Ср. в письмах Мизиновой Чехову еще из России – «…не забывайте ту, которую Вы бросили» (30 декабря 1892 г.) и особенно из-за границы – «Не забывайте отвергнутую Вами, но… Л. Мизинову» (15 марта 1894 г.); «…я очень, очень несчастна» (7 октября 1894 г.) (ГБЛ).

Ариадна в своих письмах упрекает Шамохина, что он «не протянул ей руку помощи», и просит приехать «спасти ее». Ср. в письмах Мизиновой – еще из Москвы: «Ах, спасите меня и приезжайте!» (8 октября 1892 г.).

Даже почерк Ариадны, по описанию Шамохина, крупный и нервный, с помарками и кляксами, напоминает размашистый и небрежный почерк Мизиновой.

Больше чем через год после возвращения в Россию Мизинова подписала одно из писем к Чехову так: «Отвергнутая Вами два раза [Ар.] ‹зачеркнуто Мизиновой› т. е. Л. Мизинова» (1 ноября 1896 г.). «Ар.» – первые две буквы имени Ариадна. Сознательность «описки» – очевидная иначе не было бы связки «т. е.».

Все это отчасти объясняет и то, почему Чехов не форсировал печатание уже посланного в редакцию рассказа. Прося Гольцева, близкого знакомого и Потапенко и Мизиновой, прочитать рассказ и решить, годится ли он для «Русской мысли», Чехов, возможно, хотел проверить, насколько рассказ мог напомнить обстоятельства их жизни. После «Попрыгуньи» Чехов стал осторожнее и старался не давать повода для прямых ассоциаций с действительными событиями. В рассказе отражены лишь начальные события из «романа» Мизиновой и Потапенко.

Когда появился номер «Русской мысли» с «Ариадной», в кругу московских знакомых Чехова стали находить в героине сходство не с Мизиновой, а с актрисой Л. Б. Яворской. По этому поводу Н. М. Ежов писал Чехову, что он «посмеялся над такими заключениями чересчур догадливых читателей» (28 декабря 1895 г. – ГБЛ). Однако впоследствии Ежов воспользовался этими слухами в своих тенденциозных мемуарах: назвал «Ариадну» (как и «Попрыгунью») пасквилем и усмотрел в этом рассказе «мелочность и злобную мстительность» («Антон Павлович Чехов. Опыт характеристики». – «Исторический вестник», 1909, № 8, стр. 507); ср. его же намек на недостойную цель автора «Ариадны» в статье «Алексей Сергеевич Суворин» (там же, 1915, № 2, стр. 451).

Протестуя против подобных утверждений «литературных Тартюфов», А. С. Лазарев (Грузинский), однако, не видел никакого сходства между чеховской героиней и Яворской – на основании того, что Яворская была актрисой, Ариадна же – нет («Антон Чехов и литературная Москва 80-х и 90-х годов». (Глава из неизданной книги). – ЦГАЛИ; Чехов в воспоминаниях, ст. 178).

На самом деле это сходство есть. С Яворской, «восходящей звездой» театра Корша, по воспоминаниям Щепкиной-Куперник, у Чехова были сложные отношения (см.: Леонид Гроссман. Роман Нины Заречной. – В кн.: «Прометей». M., 1967, т. 2).

Яворская была женщиной иного эмоционального склада, чем Мизинова. Как свидетельствуют современники, в актерском облике Яворской отразились черты ее характера – отсутствие искренности и непосредственного чувства, замененного чувственной страстью, недостаток вообще духовного элемента, постоянная забота о внешнем успехе (см. например: Ю. М. Юрьев. Записки. Том 2. Л. – М., 1963, стр. 96; С. С. Мамонтов. Две встречи с Чеховым. – «Русское слово», 1909, № 150, 2 июля).

Все это характеризует Яворскую как тип человека, психологически близкого к Ариадне: та же главная цель жизни – «нравиться, иметь успех, быть обаятельной!», та же жажда власти над людьми.

Об источниках рассказа см. также: В. Д. Седегов (назв. статья); Э. А. Полоцкая. Источники рассказа Чехова «Ариадна» (жизненные впечатления). – Изв. АН СССР. ОЛЯ, 1972, т. XXXI, вып. I, стр. 55–64; Г. П. Бердников. Чехов. М., 1974, стр. 346–355 (на стр. 348 этой книги указан еще один эпизод, с которым могла быть связана работа Чехова над образом Ариадны – несостоявшаяся женитьба М. П. Чехова на графине Кларе Ивановне Мамуне).

Во взглядах Шамохина на женщин, особенно в первопечатном тексте, отразились споры, поднятые русской и европейской печатью конца века в связи с движением за женское равноправие. Некоторые его рассуждения воспроизводят широко распространенные антифеминистические взгляды. Назовем издания, которые могли послужить источниками для этой части рассказа: Л. Толстой. Крейцерова соната (литографированные издания 1889–1890 гг.); Артур Шопенгауэр. Афоризмы и максимы. Мысли. Перевод Ф. В. Черниговца, изд. 4, т. I, СПб., изд. А. С. Суворина, 1892 (эта книга сохранилась в библиотеке Чехова – Чехов и его среда, стр. 396); Август Стриндберг. Предисловие к кн.: Женитьбы. 1891; М. Меньшиков. Думы о счастье. – «Книжки Недели», 1894, №№ 3 и 4; Макс Нордау. В поисках за истиной. (Парадоксы). 2 изд., СПб., 1891. См. также на стр. 479 о книге К. А. Скальковского.

Шамохин протестует против «грязной, животной любви» (см. варианты, стр. 398, строки 16–26) – «животную» любовь, любовь без нравственных обязательств, отрицают и герой, и автор «Крейцеровой сонаты» (Литографированное изд., б. м., 1890, стр. 26, 69 и др.). Суждения Шамохина о порочном воспитании женщин (см. стр. 131 наст. тома) перекликаются с мыслью Позднышева, возмущающегося тем, что цель воспитания женщины в том, «чтобы уметь привлекать к себе мужчин…», т. е. чтобы выработать в них потребность самки «привлекать к себе как можно больше самцов…» (стр. 79 и 82). Подобно Шамохину, Позднышев говорит: «Посмотрите, что тормозит повсюду движение человечества вперед? Женщина» (стр. 77) – ср. стр. 130 наст. тома.

«Всякие какие бы то ни было женские воспитания имеют в виду только пленение мужчин. Одни пленяют музыкой и локонами, а другие ученостью и гражданской доблестью. Цель-то одна и не может быть не одна, потому что другой нет, цель прельстить мужчину, чтобы овладеть им» – с этими словами Позднышева (стр. 80) перекликаются слова Шамохина (см. варианты, стр. 403).

Шамохин возмущается лживостью Ариадны, ее уменьем очаровывать слушателей (см. стр. 127–128) – ср. слова Позднышева: «Иногда, слушая, как она при мне говорила с другими, я говорил себе: какова! и все лжет. И я удивлялся, как собеседник ее не видел, что она лжет» (стр. 111). Сходным образом рассуждают Шамохин (см. варианты, стр. 404, строки 5–7) и Позднышев (стр. 40) о деталях женского туалета.

(О близости между рассуждениями Шамохина и Позднышева см. также: В. Я. Линков. К проблеме идейного обобщения в прозе А. П. Чехова. – «Филологические науки», 1969, № 6, стр. 57.)

Но даже и в первопечатном тексте взгляды Шамохина на решение «женского вопроса» существенно отличаются от взглядов толстовского героя. Он все-таки готов стоять за подлинное равенство между мужчиной и женщиной – начиная с детства, т. е. с совместного воспитания девочек и мальчиков. Ничего общего нет также в положительной программе автора «Послесловия», ратующего за абсолютное физическое целомудрие в отношениях мужчины и женщины, и повествователя «Ариадны», который относится сочувственно к равноправию между полами. Время создания этого рассказа совпадает с размышлениями Чехова о толстовской философии. Любопытно, что, протестуя против предлагаемых Толстым рецептов для обновления человечества, Чехов называл «целомудрие и воздержание от мяса» (письмо к Суворину от 27 марта 1894 г.), т. е. как раз то, к чему призывал Толстой в «Крейцеровой сонате».

В книге Шопенгауэра есть специальная глава «О женщинах» (стр. 307–326), смысл которой во многом совпадает с шамохинской критикой женщин. Но, как в случае с «Крейцеровой сонатой», суждения чеховского героя близки к суждениям немецкого философа лишь в критической части. Положительное решение женского вопроса, по Шопенгауэру, – это сделать европейских женщин хозяйками дома и девушек воспитывать соответственно, чтобы они стремились к «домовитости» (стр. 322).

У Августа Стриндберга, которого Чехов как раз в период работы над «Ариадной» упомянул в XI главе книги «Остров Сахалин» как женоненавистника, есть мысли, близкие шамохинским, например, о необходимости общего воспитания мальчиков и девочек и о преимуществах деревенской женщины перед городской. «Мужик и его жена получили одинаковое образование, – пишет Стриндберг. – Труд они поделили сообразно естественным условиям и относятся к нему с одинаковым уважением. Крестьянка не завидует мужу, так как не может считать почетнее его работу <…> В культурной среде оба пола развращены, вследствие чего брачная жизнь осложнилась».

Отрывок из предисловия Стриндберга к его книге «Женитьбы», где высказаны эти мысли, Чехов мог прочитать в статье переводчика В. Фирсова («Книжки Недели», 1894, № 3, стр. 168–169). Об отношении Чехова к Стриндбергу в связи с «Ариадной» см. также статью Д. Шарыпкина «Чехов о Стриндберге» («Русская литература», 1966, № 3, стр. 162–166).

Любопытно, что мысль о преимуществах деревенской женщины перед городской и о духовной близости жены и мужа в крестьянской семье – вследствие общего участия в одном и том же труде – была высказана в статье М. Меньшикова «Думы о счастье», начало которой печаталось в том же номере «Книжек Недели», что и статья В. Фирсова. Чехов был постоянным читателем «Недели» в эти годы и, зная о статье Меньшикова, интересовался выходом ее в свет отдельной книгой (см. письма Чехова к Меньшикову от 14 января 1896 г. и от 16 апреля 1897 г.). Книга вышла в 1898 г.; сохранилась в библиотеке Чехова (Чехов и его среда, стр. 359).

С тезисом: в крестьянской семье нет неравенства – Чехов был знаком еще в студенческие годы, когда задумал исследование о «половом авторитете». Излагая своеобразный проспект этого исследования в письме к Ал. П. Чехову от 17 или 18 апреля 1883 г., он ссылался на мысль австрийского писателя Л. Захер-Мазоха о том, что мужской авторитет среди крестьянства не так очевиден, как среди высшего и среднего сословий. Чехов мог тогда иметь в виду пьесу Л. Захер-Мазоха «Unsere Sclaven», в русском переводе: «Рабы и владыки». Сценический фельетон в 4-х действиях. Сочинение Сахер-Масоха (автора романа «Идеалы времени»). Пер. с нем. М. В. Карнеева. СПб., 1876. Сходные взгляды высказаны также в новелле «Сказка о счастье (Das Märchen vom Glück)», см.: Захер-Мазох. Сочинения, т. 2, пер. с нем. С. Н., СПб., 1888. Героиня пьесы «Unsere Sclaven», баронесса Левенберг, проповедующая эмансипацию женщин с помощью образования и труда, ссылается на опыт деревни: «Разве вы станете отрицать, что в низших слоях общества одинаковая работа обоих полов создала и равные отношения?» (стр. 22). Один из героев новеллы говорит о недостаточной прочности брака, основанного на чувственной любви, в так называемых образованных сословиях – в противоположность «простым» слоям, где жена работает наравне с мужем и где поэтому браки счастливы (стр. 365–366).

Макс Нордау также повторял модный антифеминистический тезис: «Женщина почти всегда враждебно относится к прогрессу и служит самой надежной опорой реакции в любой форме и на любом поприще» (стр. 33). Но имя Нордау в рассказе упоминается в другой связи (см. стр. 108 наст. тома). Здесь имеется в виду, в частности, книга М. Нордау «Вырождение» (Entartung) (перевод с немецкого под ред. и с предисловием Р. И. Сементковского, СПб., 1894), в которой он объяснял общественные явления биологическими причинами. Вырождение и истерия, по его мнению, – это болезнь конца века, вызванная физическим утомлением людей. В том же письме к Суворину, в котором Чехов отвергал толстовскую проповедь целомудрия и воздержания от мяса, он говорил и о своем отвращении к рассуждениям «таких свистунов, как Макс Нордау».

3

Е. М. Шаврова писала, что имя героини станет нарицательным, «так оно жизненно и правдиво обозначает женщину – настоящую женщину, „la vraie femme aux hommes“» (письмо без даты, помечено Чеховым: 95.XII – ГБЛ). Как бы в подтверждение этих слов Чехову жаловалась на свою судьбу одна читательница: «В разгроме моей семейной жизни не обошлось вот без такой госпожи Ариадны…» (письмо Л. Злобиной от 28 января 1896 г. – ГБЛ). Т. Л. Толстая писала 30 марта 1899 г.: «Меня всегда удивляет, когда мужчины-писатели так хорошо знают женскую душу <…> А в „Душечке“ я так узнаю себя, что даже стыдно. Но все-таки не так стыдно, как было стыдно узнать себя в „Ариадне“» (ГБЛ; ЛН, стр. 872).

Молодой В. Э. Мейерхольд назвал рассказ вещью «идейной и чудно написанной» (в письме к О. М. Мунт, очевидно относящемся к началу 1896 г. – цит. по кн.: Н. Д. Волков. Мейерхольд. Т. I. М., Academia, 1929, стр. 58). В списке, составленном И. А. Буниным и озаглавленном «Лучшие, по моему мнению, произведения Чехова», значится: «Ариадна (хороша женщина)» (И. А. Бунин. Собр. соч. в 9-ти томах, т. 9, М., 1967, стр. 248).

Появление рассказа в «Русской мысли» вызвало враждебные отклики реакционных критиков. Даже возражая друг другу в частностях, рецензенты сходились на том, что «Ариадна» – шаг назад в развитии таланта Чехова.

Ю. Николаев (Ю. Н. Говоруха-Отрок) («Литературные заметки. Нечто о современной беллетристике и критике». – «Московские ведомости», 1895, № 357, 28 декабря) писал, что в «Ариадне» Чехов подражает Боборыкину. Боборыкинское в «Ариадне», по его мнению, – черты «пикантного анекдота» и игнорирование внутреннего смысла событий, резко отличающие рассказ от сходной с ним по теме повести Тургенева «Вешние воды». Как пример этого «игнорирования» рецензент приводил собственное непонимание мотивов, по которым герой женился на Ариадне.

П. А. Ачкасову (П. А. Матвееву) такая оценка рассказа показалась свидетельством незаслуженного к нему внимания («Письма о литературе. Русская литература в 1895 году. Письмо второе». – «Русский вестник», 1896, № 2). Приписав самому Чехову «филиппику» Шамохина против интеллигентных женщин, он посчитал рассказ художественно слабым.

Рассуждения Ачкасова о женском вопросе вызвали возражения В. П. Буренина, дважды выступившего с отзывом об «Ариадне». В первой заметке («Из записной книжки критика». – «Новое время», 1896, № 7233, 19 апреля) он настаивал на «нетипичности» образа Ариадны, начиная с ее имени, будто бы почерпнутого из произведений «дам-писательниц». Во второй заметке («Критические очерки». – «Новое время», 1897, № 7587, 11 апреля) он писал о блуждании Чехова «по окольным, чуждым его таланту дорогам» в «Ариадне» и «Чайке» и о «декадентском пошибе» героев этих произведений.

Автору «Летописи современной беллетристики» в «Русском обозрении» (1896, № 3, подпись: Г.) не понравилось отношение Чехова к героям: Шамохин казался критику достойным большего осуждения, а его чувство к Ариадне – неоправданным.

Рассказ подвергся грубой критике со стороны П. Скрибы (Е. А. Соловьева) в «Литературной хронике» «Новостей и биржевой газеты» (1896, № 52, 22 февраля). Причислив «Ариадну» и «Три года» к декадентским произведениям «вроде „О мои бледные ноги“»,[67]67
  Искаж. моностих В. Я. Брюсова: «О, закрой свои бледные ноги» (1894 г.).


[Закрыть] Скриба писал более подробно об «Ариадне» в связи с выходом «Дома с мезонином» (там же, 1896, № 127, 9 мая) в «Мужиков» (там же, 1897, № 118, 1 мая). Признаваясь, что прежде был «горячим поклонником» Чехова, он выражал недоумение перед такими бледными рассказами, не имеющими «никакого содержания», как «Ариадна» и «Дом с мезонином» (№ 127, 9 мая). Недосказанность и «недоконченность» чеховских произведений Скриба связывал только с неспособностью художника давать оценки изображаемым явлениям.

«Ариадне» была посвящена также очередная стихотворная «Страничка из письма» Lolo – Л. Г. Мунштейна («Новости дня», 1895, № 4505, 23 декабря). Это был едва ли не единственный печатный отклик на журнальную публикацию «Ариадны», в котором признавались какие-то литературные достоинства рассказа. Считая «Ариадну» лучше «Убийства» (см. примечания к «Убийству»), Lolo писал, что в ней «много чудных, смелых мест», и отметил правдивость типа Ариадны – «хитрой, лживой, очаровательной змеи». Но при этом выразил свое недовольство «протокольностью» Чехова (якобы не гнушающегося «грязных деталей») и «неискренней ноткой» в словах повествователя о женщинах в конце рассказа.

По выходе собрания сочинений Чехова «Ариадна» была оценена выше (см. отзыв Волжского в примечаниях к повести «Три года»).

В архиве Чехова сохранились письма переводчиков, заинтересовавшихся рассказом. 26 февраля 1896 г. П. О. Укке писал Чехову из Ярославля о своем намерении перевести «Ариадну» на немецкий язык для какого-нибудь прибалтийского журнала или газеты. На немецком языке «Ариадна» вышла в Германии – в переводе Луизы Флакс, в кн.: Russische Liebelei. München und Leipzig. 1897 (Л. Флакс просила у Чехова разрешения издать эту книгу в письме от 4/15 апреля 1896 г. – ГБЛ). Книга хранится в библиотеке Чехова в Ялте.

По просьбе Елизаветы Билы Чехов послал ей свой рассказ для перевода на чешский язык (см.: А. И. Игнатьева. Переписка А. П. Чехова с его чешскими переводчиками. – «Институт славяноведения АН СССР. Краткие сообщения», вып. 22, 1957, стр. 57).

При жизни Чехова «Ариадна» была переведена на немецкий, сербскохорватский, чешский и шведский языки.