Текст книги "Письма Чехова к женщинам"

Автор книги: Антон Чехов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

А. П. Чехов – Л. С. Мизиновой

27 марта 1894 г., Ялта

Милая Лика, спасибо Вам за письмо. Хотя Вы и пугаете в письме, что скоро умрете, хотя и дразните, что отвергнуты мной, но все-таки спасибо. Я отлично знаю, что Вы не умрете и что никто Вас не отвергал.

Я в Ялте, и мне скучно, даже весьма скучно. Здешняя, так сказать, аристократия ставит «Фауста», и я бываю на репетициях и наслаждаюсь там созерцанием целой клумбы черных, рыжих, льняных и русых головок, слушаю пение и кушаю; у начальницы женской гимназии я кушаю чебуреки и бараний бок с кашей; в благородных семействах я кушаю зеленые щи; в кондитерской я кушаю, в гостинице у себя тоже. Ложусь я спать в 10 часов, встаю в 10 и после обеда отдыхаю, но все-таки мне скучно, милая Лика. Не потому скучно, что около меня нет «моих дам» [73] , a потому, что северная весна лучше здешней и что ни на одну минуту меня не покидает мысль, что я должен, обязан писать. Писать, писать и писать. Я того мнения, что истинное счастье невозможно без праздности. Мой идеал; быть праздным и любить полную девушку. Для меня высшее наслаждение – ходить или сидеть и ничего не делать; любимое мое занятие – собирать то, что не нужно (листки, солому и проч.), и делать бесполезное. Между тем я литератор и должен писать даже здесь, в Ялте. Милая Лика, когда из Вас выйдет большая певица и Вам дадут хорошее жалованье, то подайте мне милостыню: жените меня на себе и кормите меня на свой счет, чтобы я мог ничего не делать. Если же Вы в самом деле умрете, то пусть это сделает Варя Эберлей, которую я, как Вам известно, люблю. Я до такой степени измочалился постоянными мыслями об обязательной, неизбежной работе, что вот уже неделя, как меня безостановочно мучают перебои сердца. Отвратительное ощущение.

Свою лисью шубу я продал за 20 рублей! Стоит она 60 руб., но так как из нее уже вылезло меху на 40 р., то 20 р. – цена не дешевая. Крыжовник здесь еще не поспел, но тепло, светло, деревья распускаются, море смотрит по-летнему, девицы жаждут чувств, но север все-таки лучше русского юга, по крайней мере весною. У нас природа грустнее, лиричнее, левитанистее, здесь же она – ни то ни се, точно хорошие, звучные, но холодные стихи. Благодаря перебоям, я уже неделю не пью вина, и от этого здешняя обстановка кажется мне еще беднее. Как-то Вы в Париже? Что французы? Нравятся? Ну что ж, валяйте.

Миров давал здесь концерт и получил чистого дохода 150 рублей. Ревел, как белуга, но успех имел громадный. Ужасно жалею я, что не учился петь; я тоже мог бы реветь, так как горло мое изобилует хрипящими элементами и октава у меня, говорят, настоящая. Имел бы заработок и успех у дам.

В июне не я приеду в Париж, а Вы в Мелихово; Вас погонит тоска по родине. Без того, чтоб раз поехать в Россию хотя на день, дело не обойдется. Вы столкуйтесь с Потапенко. Летом он тоже поедет в Россию. С ним дорога обойдется дешевле. Пусть он купит билет, а Вы забудьте ему заплатить (Вам это не впервой). Но если Вы не приедете, то приеду я в Париж. Но я убежден, что Вы приедете. Трудно допустить, чтобы Вы не повидались с дедушкой Саблиным.

Будьте, Лика, здоровы, покойны, счастливы и довольны. Желаю Вам успеха. Вы умница.

Если захотите побаловать меня письмом, то адресуйтесь в Мелихово, куда я скоро уеду. Буду отвечать на письма аккуратно. Целую Вам обе руки.Ваш А. Чехов.

Л. С. Мизинова – А. П. Чехову

3 (15) апреля 1894 г., Париж

Уж я отчаялась получить от Вас письмо, дядя! Сегодня утром получила и стала реветь. Впрочем, я всегда реву. Реву при письме, реву без писем! Тоска такая, что не знаю, что и поделать! Я в Россию раньше Рождества не приеду – приезжайте Вы к нам. Мы живем вместе с Варей, т. е. в одном пансионе, но я выше и потому дешевле. Париж пока меня не поражает! А парижанки все рожи и такие же обыкновенные, как и мы. Вино отвратительно, и есть французы не умеют! Хандрю страшно, потому что не могу начать заниматься! Приехала и дорогой захватила страшный кашель – думала, пройдет, а он все хуже, и каждое утро стала кашлять кровью. Тогда решилась пойти к доктору (русскому); он сначала было хотел отправить меня сейчас же в горы, но мы помирились на том, что я уеду на два самых жарких месяца. Сказал, что прилив крови к левому легкому и еще что-то, чего я не поняла. А пока ободрала себе спину йодом, глотаю креозот, пью рыбий жир и все так же кашляю, и крови все больше.

Так что придется Варе женить Вас на себе, а я в то время уже с небес буду любоваться Вашим счастьем! Впрочем, Вы будете только в выигрыше. Варя славный человек – чем больше я ее вижу, тем лучше она мне кажется. Скверное впечатление оставляет кровохарканье; я не мнительна, но все-таки скверно! Это, дядя, между нами, ни Маше, никому не говорите, боюсь, как бы не дошло до мамы, она совсем с ума сойдет. Если знаете какое-нибудь средство – напишите! В июне приезжайте и поедемте в июле в Швейцарию! Мне надо быть на высоте 3000 фут. У нас жарко и душно!

Каштаны давно распустились, и цветов масса. Но меня ничто не радует! Если бы я могла очутиться в Мелихове и ожидать прилета скворцов – я была бы щислива! Нигде не бываю, а потому никого не знаю! У нас в пансионе всё певицы и один только тощий немец, заменяющий кавалера. Поют немки, француженки, шведки, англичанки и мы с Варей. Вообще утром, когда все упражняются и открыто окно, то почувствуешь себя в аду. Если бы у нас были утки, то они, верно, давно ушли бы, но не на соседний двор, а вон из Парижа! Свои впечатления пробую изобразить на бумаге для Куманина, но бог знает что выйдет [74] . Читать нечего! Одна надежда на «Артиста»! Мне пообещал Плещеев [75] раз высылать «Русскую мысль», но теперь он обо мне забыл, и Вы не напоминайте! Соберемся и выпишем ее как следует вместе с Варей! Потапенко почти не вижу, а не то чтобы ехать с ним в Россию! Он заходит иногда утром на 1/2 часа и, должно быть, потихоньку от жены. Она угощает его каждый день сценами, причем истерика и слезы через полчаса. Он объясняет все ее болезнями, а я так думаю, что просто это все притворство и ломанье! Они на днях едут в Италию. Был у меня Южин, но не застал дома, такая досада! Вообще мне не везет! Кажется, вот достигла того, чего хотела, а тут, как нарочно, и петь нельзя. Я здесь для всех дама – Ваш портрет Варя показала хозяйке как портрет мужа! Та пристала показать, ну и пришлось. Потому пишите мне M-me, a не М-elle, и не сердитесь, что Ваша карточка оказала мне услугу. Ну прощайте, кланяйтесь всем Вашим и пишите! Нет, правда, пишите, дядя, ведь так скучно!Ваша Л. Мизинова.

А. П. Чехов – Л. С. Мизиновой

18(30) сентября 1894 г., Вена

Вы упорно не отвечаете на мои письма, милая Лика, но я все-таки надоедаю Вам и навязываюсь со своими письмами, Я в Вене [76] . Отсюда поеду в Аббацию, потом на озера. Потапенко говорил мне как-то, что Вы и Варя Эберлей будете в Швейцарии. Если это так, то напишите мне, в каком именно месте Швейцарии я мог бы отыскать Вас. Я повидался бы с Вами, разумеется, с восторгом» Пишите по адресу: Abbazia, poste restante [77] . Если же Вы дали слово не писать мне, то пусть напишет Варвара Аполлоновна.

Умоляю Вас, не пишите никому в Россию, что я за границей. Я уехал тайно, как вор, и Маша думает, что я в Феодосии. Если узнают, что я за границей, то будут огорчены, ибо мои частые поездки давно уже надоели.

Я не совсем здоров. У меня почти непрерывный кашель. Очевидно, и здоровье я прозевал так же, как Вас.

Поклон Варваре Аполлоновне. Будьте здоровы.Ваш А. Чехов.

Л. С. Мизинова – А. П. Чехову

21 сентября (3 октября) 1894 г., Монтрё

Сегодня получила Ваше письмо из Вены! Обрадовалась ужасно возможности Вас увидеть! Вчера еще послала Вам в Мелихово письмо и рада, что Вы его не получите! Напишите поскорее, когда думаете приехать сюда, если не раздумаете! Предупреждаю, не удивляться ничему. Если не боитесь разочароваться в прежней Лике, то приезжайте! От нее не осталось и помину! Да, какие-нибудь шесть месяцев перевернули всю жизнь, не оставили, как говорится, камня на камне! Впрочем, я не думаю, чтобы Вы бросили в меня камнем! [78] Мне кажется, что Вы всегда были равнодушны к людям и к их недостаткам и слабостям! Если даже Вы не приедете (что очень возможно, при вашей лени), то все, что я пишу, пусть останется между нами, дядя! Никому, даже Маше, Вы не скажете ничего! Я нахожусь в том состоянии, когда не чувствуешь под собой почвы! И около нет ни души, которая могла бы что-либо посоветовать в беспристрастно отнестись.

Впрочем, никому не интересны чужие горя, и Вы меня простите за то, что я Вам навязываю свое! Может быть, и все не так черно, как мне кажется! Напишите поскорее, когда думаете приехать! Пишите так: Suisse Veytaux, L. Misinoff. Вы что, один? Или с Сувориным?

Ему, более чем кому другому, не говорите о моем существовании! Искала сейчас по карте, где Abbazia, но не нашла! Во всяком случае это не более суток от Монтрё.

Все время здесь было тепло, а эти дни холодно! Снег выпал низко на горы. Я живу в 10 минутах ходьбы от Шильонского замка! Как видите, все прекрасно, но меня ничто не веселит! Как это Вы надумали и собрались поехать за границу! Это меня удивляет! Я тоже кашляю беспрерывно! Но теперь уже привыкла!

Если приедете в Монтрё один, то телеграфируйте, и я приду Вас встретить! А то Вы меня не найдете! Я живу в деревне у простой крестьянки и очень довольна, что никого чужих нет. А то в Люцерне меня окружали англичане, и я не знала, куда деваться! Если приедете, советую остановиться в Grand Hotel des Alpes (Ferrilet), там очень хорошо, если Вы хотите комфорта! Но дорого! Ну прощайте, буду ждать от Вас известия о приезде или, во всяком случае, письма! Я Вам писала много раз и в Мелихово и в Таганрог, но в Таганрог писала на имя Потапенко с передачей Вам, потому что не была уверена, что Вы пойдете на почту!

Потапенко писал, что между 25–30 сентября тоже приедет, может быть, в Монтрё.

До свиданья.

Лика.

А. П. Чехов – Л. С. Мизиновой

2(14) октября 1894 г., Ницца

Милая Лика, сегодня я приехал в Ниццу (Hotel Beau Rivage) и получил все Ваши письма. К сожалению, я не могу ехать в Швейцарию, так как я с Сувориным, которому необходимо в Париж. В Ницце я пробуду 5–7 дней, отсюда в Париж – тут 3–4 дня, а затем в Мелихово. В Париже буду жить в Grand Hotel’e.

О моем равнодушии к людям Вы могли бы не писать. Не скучайте, будьте бодры и берегите свое здоровье. Низко Вам кланяюсь и крепко, крепко жму руку.Ваш А. Чехов. Если бы мне удалось получить Ваше письмо в Аббации, то в Ниццу я проехал бы через Швейцарию и повидался бы с Вами, теперь же неудобно тащить Суворина.

Л. С. Мизинова – А. П. Чехову

15 (27) декабря 1894 г., Париж

То, что люди называют хорошими отношениями, по-видимому, не существует, ибо стоит человеку уйти с глаз долой, они забываются! Начинаю с философии, дядя, потому что более, чем когда-нибудь, думаю по этому поводу. Вот уж скоро два месяца, как я в Париже, а от Вас ни слуху! Неужели и Вы тоже отвернетесь от меня? Скучно, грустно, скверно. Париж еще более располагает ко всему этому! Сыро, холодно, чуждо! Без Вари я совсем чувствую себя забытой и отвергнутой! Кажется, отдала бы полжизни за то, чтобы очутиться в Мелихове, посидеть на Вашем диване, поговорить с Вами 10 минут, поужинать и вообще представить себе, что всего этого года не существовало, что я никогда не уезжала из России и что вообще всё и все остались по-старому! Впрочем, надеюсь хоть немного все это осуществить, и очень скоро. Все зависит от того, когда накоплю денег настолько, чтоб хватило доехать и вернуться обратно! Думаю это сделать не позже февраля или начала марта! [79] Напишите, что Вы думаете делать, не собираетесь ли путешествовать и вообще будете ли в это время дома. Впрочем, все это я пишу по старой памяти, а если и не получу ответа, не удивлюсь. Я пою, учусь английскому языку, старею, худею! С января буду учиться еще массажу, для того, чтобы иметь некоторые шансы на будущее. Вообще жизнь не стоит ни гроша! И я теперь никогда не скажу, как Мусина-Пушкина: «Ах, как прекрасна жизнь!»

Скоро у меня будет чахотка, так говорят все, кто меня видит! Перед концом, если хотите, завещаю Вам свой дневник, из которого Вы можете заимствовать многое для юмористического рассказа. «Das ist eine alte Geschichte, das bleibt fur immer neu!» [80]

Познакомилась с русской колонией! Всё люди, думающие, что совершают великие дела, а на самом деле не знающие, как убить время! У меня собираюсь завести салон и сделать из себя что-нибудь наподобие M-me Adam! Для этого надо начать с того же, с чего начала она! Если приедете, напишите, хотя Вы двадцать раз собирались и ни разу не исполнили! Адрес мой Rue Boissiere, Villa Michon, 6. Если захотите остановиться у меня, то у Вас будет комната, общество интересной женщины, какой сделалась я, и все удобства! Прощайте, сделайте доброе дело и напишите.Ваша Лика.

Л. С. Мизинова – А. П. Чехову

25 октября 1896 г., Москва

А марки мне все-таки жаль. Приезжайте в Москву с скорым поездом – в нем есть ресторан и можно всю дорогу есть! В Москве начинает быть хорошо! Вероятно, завтра поедем на санках. Без Вас скучно. Не с кем побраниться, никто не говорит намеками. Видела Гольцева, он мне торжественно объявил, что у него родился незаконный сын – Борис! Он счастлив, по-видимому, что еще может быть отцом только что появившегося младенца! Хотя и ломается немного, говоря, что он уже стар и т. д. Вот бы «некоторым» поучиться! Между прочим, он просил Вам написать, что они очень просят Вас напечатать «Чайку» в декабрьской книжке! Он Вам об этом давно писал, но ответа не получил! Просит, чтобы Вы поскорей прислали пьесу! Не ручаюсь, что Вы еще в Мелихове! Почему-то мне кажется, что Вы уехали в Петербург. У Вас там так много друзей!

Видела Сумбатова, который спрашивал про Вас и говорил, что непременно надо поставить «Чайку» в Москве» Она страшно нравится Лешковской и Правдину. Между прочим, еще не наверно пьеса Гославского будет поставлена в бенефис Лешковской! [81] Ну, вот все новости! Да, еще Коновицер признался мне, под секретом, что написал пьесу! Значит, Вы правы. Приезжайте скорее есть пирожки с грибами. Я каждый день вычеркиваю в календаре, и до моего блаженства остается 310 дней! Прощайте, дядя!

Напишите три строчки [82] .Ваша Л. Мизинова.

А. П. Чехов – Л. С. Мизиновой

Конец октября 1896 г., Мелихово

Милая Лика, Вы пишете, что час нашего блаженства наступит через 310 дней… Очень рад, но нельзя ли это блаженство отсрочить еще на два-три года? Мне так страшно!

При сем посылаю Вам проект жетона, который я хочу поднести Вам. Если понравится, то напишите, и я тогда закажу у Хлебникова.

Приеду я в начале ноября и остановлюсь у Вас – с условием, что Вы не будете позволять себе вольностей.

Поклон фирме «Сапер и К°».Ваш А. Чехов.

Ольга Леонардовна Книппер-Чехова

Книппер-Чехова Ольга Леонардовна (1868–1959). Жена А. П. Чехова. О своем рождении и детстве вспоминала: «Я росла в семье, не терпевшей нужды. Отец мой, инженер-технолог, был некоторое время управляющим завода в бывшей Вятской губернии, где я и родилась. Родители переехали в Москву, когда мне было два года» (Чехов в воспоминаниях современников. М., 1986. С. 612).

После ранней смерти отца Анна Ивановна Книппер, мать будущей актрисы, стала преподавателем, а затем и профессором Московской консерватории. Незадолго до свадьбы Ольга Леонардовна писала о ней Чехову: «Третьего дня мать пела на рауте… по желанию великой княгини, которая сама выбирала романсы. После концерта она с Сержем* подошли к маме… и первый вопрос великой княгини был: “Ваша дочь в Москве? Когда же ее свадьба? А как его здоровье?” …Великая княгиня очень осведомлялась о тебе» (26 апр. 1901 г.; Переписка А. П. Чехова с О. Л. Книппер. Т. 1. М., 1934. С. 399–400).

Театральное искусство осваивала в Филармоническом училище под руководством Вл. И. Немировича-Данченко. В Московском Художественном театре играла со дня его основания до последних лет. Была первой исполнительницей роли Аркадиной в «Чайке», Елены Серебряковой в «Дяде Ване», Маши Прозоровой в «Трех сестрах», Раневской в «Вишневом саде», Сарры в «Иванове».

Чехов впервые увидел ее на сцене в 1898 году, когда ставилась трагедия А. К. Толстого «Царь Федор Иоаннович». А. С. Суворину он писал об игре О. Книппер: «Ирина, по-моему, великолепна. Голос, благородство, задушевность – так хорошо, что даже в горле чешется… Если бы я остался в Москве, то влюбился бы в эту Ирину» (8 окт. 1898 г.).

Отношения Книппер и Чехова продолжались недолго, около пяти лет, супружество их длилось и того меньше, три года. Виделись они редко и за это время написали друг другу несколько сотен писем; издание этой переписки, впрочем неполное, занимает три тома. Это очень разные письма очень разных людей. «Ты человек сильный, а я ничтожный совершенно и слабый. Ты все можешь переносить молча, у тебя никогда нет потребности поделиться», – писала она 28 августа 1902 года. У нее эта потребность была, ей хотелось и поговорить, и душу отвести, и утешиться; Чехов же ценил сосредоточенность, был немногословен, писал охотнее, чем говорил, о своей работе не умел говорить совершенно.

Чехов и его жена были людьми особенными, единственными в своем роде, людьми редкой и прекрасной судьбы. Дело не только в их одаренности, в том месте, какое им обоим – ему и ей – суждено было занять в истории русского искусства. Тут важна приверженность к своему делу, определявшая и характеры этих людей, и образ их жизни: у Чехова – затворничество писательского труда, у Книппер – сцена, репетиции, спектакли, кулисы.

И Чехов, конечно, хорошо видел эти различия, когда задолго до венчания отклонял всякое выяснение отношений: «…с серьезными лицами, с серьезными последствиями… Если мы теперь не вместе, то виноваты в этом не я и не ты, а бес, вложивший в меня бацилл, а в тебя любовь к искусству» (27 сент. 1900 г.).

Поэтому такое странное впечатление производят запоздалые упреки современных театроведов и литературоведов (зачем О. Л. не оставила сцену) и целые страницы, обеляющие ее. Приходится, помимо всего прочего, помнить о том, что Чехов в эту пору был уже неизлечимо болен и знал об этом так же хорошо, как и о том, что болезнь его небезопасна для окружающих.

Большая актриса может сыграть роль сиделки в какой-нибудь драме, и сыграет эту роль, вероятно, прекрасно. Но едва ли она, эта актриса, с ее привычкой к костюму и гриму, к условной сценической жизни и смерти, способна быть сиделкой на протяжении многих месяцев, может быть, лет, и не на сцене, без всякого зрительного зала. И будто бы Чехов, лучше других понимавший различие между обыденной жизнью и поэтической жизнью на сцене, мог согласиться на это и позволить своей жене бросить театр…

24 января 1903 года Чехов писал ей о молодости, которая пройдет через два-три года («если только ее можно еще назвать молодостью»), о том, что надо торопиться, чтобы вышло что-нибудь; слова в этом письме – «нам с тобой осталось немного пожить» – оказались вещими, потому что жить Чехову оставалось в самом деле немного.

A. П. Чехов – О. Л. Книппер

16 июня 1899 г., Мелихово

Что же это значит? Где Вы? Вы так упорно не шлете о себе вестей, что мы совершенно теряемся в догадках и уже начинаем думать, что Вы забыли нас и вышли на Кавказе замуж [83] . Если в самом деле Вы вышли, то за кого? Не решили ли Вы оставить сцену?

Автор забыт – о, как это ужасно, как жестоко, как вероломно!

Все шлют Вам привет. Нового ничего нет. И мух даже нет. Ничего у нас нет. Даже телята не кусаются [84] .

Я хотел тогда проводить Вас на вокзал, но, к счастью, помешал дождь.

Был в Петербурге, снимался в двух фотографиях. Едва не замерз там. В Ялту поеду не раньше начала июля.

С Вашего позволения, крепко жму Вам руку и желаю всего хорошего.Ваш А.Чехов

А. П. Чехов – О. Л. Книппер

17 июня 1899 г., Мелихово

Рукой М. П. Чеховой:

«Забыть так скоро, Боже мой…» – есть, кажется, романс такой? Я все ждала, что Вы что-нибудь напишете, но, конечно, потеряла терпение и вот пишу сама. Как Вы поживаете? Вероятно, Вам весело, что Вы не вспоминаете медвежьего уголка на севере. У нас лето еще не начиналось, идут дожди – холодно, холодно и потому – пусто, пусто, пусто… Хандрим, особенно иногда писатель. Он собирается в половине июля в Ялту, надеюсь, что оттуда он привезет Вас к нам непременно. Наша дача в Ялте будет готова только в половине сентября, так что раньше уехать из Москвы не придется. С каждым днем наше Мелихово пустеет – Антон сдирает все со стен и посылает в Ялту. Удобное кресло с балкона уже уехало. Одну из Чайкиных групп брат подарил мне, и я, конечно, торжествую, она будет у меня в Москве, другая пошла в Крым. Поделитесь Вашими кавказскими впечатлениями и напишите хотя несколько строк. Будьте здоровы, не забывайте нас. Целую.

Ваша М. Чехова. 17 июня. Приехала Лика, ожидаем ее в Мелихове.Здравствуйте, последняя страница моей жизни, великая артистка земли русской. Я завидую черкесам, которые видят Вас каждый день.

Нового ничего нет и нет. Сегодня за обедом подавали телятину; значит, кусаются не телята, а наоборот, мы сами кусаем телят. Комаров нет. Смородину съели воробьи.

Желаю Вам чудесного настроения, пленительных снов.

Я дал Маше адрес: Михайловская, 233. Так? Попробую еще написать в Мцхет, дача Берга. Напишите, когда будете в Ялте.

Автор

О. Л. Книппер – А. П. Чехову

22-ое июня 1899 г., Мцхет

Пожалуйста не думайте, что я пишу только ответ на Ваше письмо, – давно бы написала, но все время была в таком отвратительном настроении, что ни строки не могла бы написать. Только второй день, как начинаю приходить в себя, начинаю чувствовать и немножечко понимаю природу. Сегодня встала в 6 час. и отправилась бродить по горам и первый раз взяла с собой «Дядю Ваню» [85] , но только больше сидела с книгой и наслаждалась дивным утром и восхитительным видом на ближние и далекие горы, на селение Мцхет, верстах в двух от нас, стоящее при слиянии Куры с Арагвой, чувствовала себя бодрой, здоровой и счастливой. Потом пошла вниз на почту, за газетами и письмами, получила весточку от Вас и ужасно обрадовалась, даже громко рассмеялась. А я-то думала, что писатель Чехов забыл об актрисе Книппер – так, значит, изредка вспоминаете? Спасибо Вам. Что-то Вы поделываете в Мелихове, – неужели все холодно? Я так счастлива, что могу греться на южном солнышке после холодного мая. Что Мария Павловна? Пописывает этюдики, или поленивается? Скажите ей, что я ее крепко целую и хочу ей написать. Отчего же телята больше не кусаются? А Бром и Хина [86] живы? На скамеечке за воротами часто сидите? Несмотря на здешнюю красоту, я часто думаю о нашей северной шири, о просторе – давят все-таки горы, я бы не могла долго здесь жить. А красиво здесь кругом – прогулки великолепные, много развалин старинных, в Мцхете интересный древний грузинский собор; недалеко от нашей дачи, в парке же, поэтично приютилась маленькая церковка св. Нины, просветительницы Грузии, конечно, реставрированная, и там живут две любительницы тишины и уединения. Прокатились бы Вы сюда, Антон Павлович, право, хорошо здесь, отсюда бы вместе поехали в Батум и Ялту, а? Брат с женой народ хороший [87] , были бы очень рады. Может, вздумаете.

Недавно мы прокатились по вновь выстроенной дороге до Александрополя, до Карса она еще не достроена – что это за красота! У нас был свой вагон, последний, т. ч. с задней площадки мы все время любовались дивной панорамой; я никак не ожидала увидать такое великолепие. В нескольких словах невозможно описать, а начнешь писать, так не кончишь, лучше расскажу.

Вчера не успела кончить письма; вечером сделали прогулку верст в 8, исследовали одну интересную лощину, да все по камням, без дороги, так что устала я порядком и не в силах была писать.

Сегодня опять встала в 6 ч., бродила и занималась, начала купаться – у нас в парке отличный большой бассейн с проточной родниковой знаменитой Мцхетской водой, градусов 11, 12 – хорошо? Давно бы уж купалась, если бы не расклеилась после путешествия сюда – недели две плохо себя чувствовала.

По Военно-Грузинской конечно застряли, там ведь гладко никогда не проедешь. Сидели 2 дня на Казбеке за неимением колясок, да так и уехали в омнибусе и на багажной платформе – порядки! Но было весело, подобралась славная компания человек в 11 – таких же колясочных страдальцев. На Казбеке пролежала день мертвецом от мучительной головной боли. Ну вот сколько я Вам натрещала, надоела? Если да – прошу прощения, больше не буду.

Жду из Ялты от Срединых письма [88] , писала им. От мамы узнала, что Леон. Вал. скверно, высылают из Ялты [89] . Напишу Вам, когда выеду отсюда. А Вы морских путешествий не любите? Передайте мой привет Вашей матушке [90] , сестре и Марии Федоровне [91] .

Жму Вашу руку.

Ольга Книппер. А Вы мне напишете еще? Может, мухи появятся в Мелихове? [92]

А. П. Чехов – О. Л. Книппер

1 июля 1899 г., Москва

Да, Вы правы: писатель Чехов не забыл актрисы Книппер. Мало того, Ваше предложение поехать вместе из Батума в Ялту кажется ему очаровательным. Я поеду, но с условием, во-1-х, что Вы по получении этого письма, не медля ни одной минуты, телеграфируете мне приблизительно число, когда Вы намерены покинуть Мцхет; Вы будете держаться такой схемы: «Москва, Малая Дмитровка, Шешкова. Чехову. Двадцатого». Это значит, что Вы выедете из Мцхета в Батум 20-го июля. Во-2-х, с условием, что я поеду прямо в Батум и встречу Вас там, не заезжая в Тифлис, и в-3-х, что Вы не вскружите мне голову. Вишневский считает меня очень серьезным человеком, и мне не хотелось бы показаться ему таким же слабым, как все.

Получив от Вас телеграмму, я напишу Вам – и все будет прекрасно, а пока шлю Вам тысячу сердечных пожеланий и крепко жму руку. Спасибо за письмо.

Ваш А. Чехов. Мл. Дмитровка, д. Шешкова.Мы продаем Мелихово. Мое крымское имение Кучукой [93] теперь летом, как пишут, изумительно. Вам непременно нужно будет побывать там.

Я был в Петербурге, снимался там в двух фотографиях. Вышло недурно. Продаю карточки по рублю. Вишневскому уже послал наложен. платежом пять карточек.Для меня удобнее всего было бы, если бы Вы телеграфировали «пятнадцатого» и во всяком случае не позже «двадцатого».

О. Л. Книппер – А. П. Чехову

29-ое авг. 1899 г., Москва

Только четвертый день, как Вы уехали, а мне уже хочется писать Вам – скоро? Особенно вчера хотелось в письме поболтать с Вами – настроение было такое хорошее: мой любимый субботний вечер, звон колоколов, который так умиротворяет меня (фу, скажете, сентиментальная немка, правда?), прислушивалась к перезвону в Страстном монастыре, сидя у вас; думала о Вас. Но писать вечером не пришлось: с репетиции зашел Влад. Ив. и сидел долго.

Знаете, Антон Павлович, голубчик, я ведь получила роль Анны в «Одиноких людях»!! [94] Вы должны себе представить, как я рада! Шенберг, не зная, что мне сообщено это самим директором, отводит меня торжественно в сторону и докладывает, что я получаю роль Анны. Желябужская играет жену, отца – Санин, мать – Самарова, остальное еще не решено, Иоганнес, конечно, Мейерхольд. Кстати, знаете, он сошелся опять с женой. Не странно это? Ну довольно пока о театре, потом поговорим.

Мне так грустно было, когда Вы уехали, так тяжело, что если бы не Вишневский, который провожал меня, то я бы ревела всю дорогу. Пока не заснула, – мысленно ехала с Вами. Хорошо Вам было? Не мерзли? А попутчики скучные были, или сносные, или милые? Вот сколько вопросов надавала – ответ получу? А уютненькая корзиночка с провизией пригодилась? И конфекты покушивали? Ну, не буду больше, надоела.

На Юге Вы, наверное, ожили; после нашей сырости, холода, хмурого свинцового неба – увидать южное ласковое солнце, сверкающее море, да ведь сразу духом воспрянешь. Хлопочете на постройке [95] , ходите к Синани [96] , на набережную, пьете нарзан, все по-старому, конечно, только без актрисы Книппер. А актриса на другой день Вашего отъезда хандрила и не пошла к вам, как обещала Марии Павловне, а в пятницу лежала замертво от головной боли; вечером сидела у меня сестра писателя Чехова, я слушала ее милый, ласковый, тихий голос, смех, который я так люблю.

Вчера перед репетицией зашла к вам, видела М. С. Малкиель, Лику (pardon, что так называю) и Левитана. В Вашем кабинете стоит диван, висит Ваш большой портрет, уютно там, хорошо, и я абонировалась на угол дивана, прямо против портрета, буду приходить и сидеть.

Репетиции «Дяди Вани» вчера не было. Приехал Влад. Ив. и открыл министерский кабинет, пошли разговоры, исповеди и решили репетицию отменить. Вечером труппа приветствовала Конст. Серг. – он очень поправился, повеселел, набрался сил, так что держись! Сегодня был генеральный смотр «Грозного» [97] . В общем остались довольны, кажется. Санин от волнения чуть пальцы не отгрыз вместе с ногтями [98] .

Сегодня мы с Марией Павловной были в Малом театре на генеральной репетиции «Эгмонта». Гликерия Николаевна затащила нас во второй ряд – тут же восседали Теляковский, Нелидов et com-nie [99] . Насмотрелась я вдоволь на это милое начальство – просто восторг! Мы еле сдерживались от смеху, слушая его замечания – то подошвы южинских сапог слишком белы, то стул нехорош, то шнурочек на плаще Южина [100] ему не нравится, и т. п. – про игру ни слова.

Уж и физиономия же у него! Вспомнила Вас, его разговоры о «Дяде Ване» и внутренне помирала со смеху. Глик. Николаевна, бедная, все плакала, да, и не от игры, а что «это исторически верно», да и где ж теперь услышишь такие хорошие слова – умереть за родину!

Играли, как всегда в Малом, – с сильным оттенком скуки. Южин по внешности был великолепный Эгмонт и играл хорошо.

Вы бы, наверное, не вытерпели среди этой компании, где мы сидели, и удрали бы. Познакомились с Кондратьевым – представился как мой верный поклонник, сильно интриговавший против меня, – чтобы я перешла к ним. Одним словом, насмотрелась я ценителей искусства.

Надоела я Вам, писатель, правда? Если захочется, напишите тепленькое письмецо, а не захочется – не пишите лучше совсем. Кланяйтесь Срединым. Вы ходите к ним? А обедаете Вы каждый день? Смотрите, питайтесь хорошенько. Ну, спите спокойно, будьте здоровы.

Жму Вашу руку.

Ольга Книппер

А. П. Чехов – О. Л. Книппер

3 сент. 1899 г., Ялта

Милая актриса, отвечаю на все Ваши вопросы. Доехал я благополучно. Мои спутники уступили мне место внизу, потом устроилось так, что в купе осталось только двое: я да один молодой армянин. По нескольку раз в день я пил чай, всякий раз по три стакана, с лимоном, солидно, не спеша. Все, что было в корзине, я съел. Но нахожу, что возиться с корзиной и бегать на станцию за кипятком – это дело несерьезное, это подрывает престиж Художественного театра. До Курска было холодно, потом стало теплеть, и в Севастополе было уже совсем жарко. В Ялте остановился в собственном доме и теперь живу тут, оберегаемый верным Мустафою. Обедаю не каждый день, потому что ходить в город далеко, а возиться с керосиновой кухней мешает опять-таки престиж. По вечерам ем сыр. Видаюсь с Синани. У Срединых был уже два раза; Вашу фотографию они осматривали с умилением, конфеты съели. Л. В. чувствует себя сносно. Нарзана не пью. Что еще? В саду почти не бываю, а сижу больше дома и думаю о Вас. И проезжая мимо Бахчисарая, я думал о Вас и вспоминал, как мы путешествовали [101] . Милая, необыкновенная актриса, замечательная женщина, если бы Вы знали, как обрадовало меня Ваше письмо. Кланяюсь Вам низко, низко, так низко, что касаюсь лбом дна своего колодезя, в котором уже дорылись до 8 саж. Я привык к Вам и теперь скучаю и никак не могу помириться с мыслью, что не увижу Вас до весны; я злюсь – одним словом, если бы Наденька [102] узнала, что творится у меня в душе, то была бы история.