Текст книги "Письма Чехова к женщинам"

Автор книги: Антон Чехов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

Поздравляю, дуся! Все-таки желательно было бы знать подробности.

Обнимаю тебя, зузуля, и целую. Храни тебя Бог.

Твой Antoine Я остригся. Писал ли тебе об этом?

А. П. Чехов – О. Л. Книппер

12 марта 1902 г., Ялта

Милый мой, славный дусик, зачем такое кислое, хмурое письмо? И у меня тоже сегодня здоровье неважное, гораздо хуже вчерашнего; вероятно, погода изменится. Хорошая моя, не унывай, не скучай, ведь скоро мы опять будем вместе, и я постараюсь, чтобы тебе было хорошо.

Отчего ты не получаешь моих писем? Я посылаю по адресу – Кирпичная, такой улицы нет, и я боюсь, что мои письма тобой не получены. Уж телеграфировала бы, что ли.

Лику я давно знаю, она, как бы ни было, хорошая девушка, умная и порядочная. Ей с С. будет нехорошо, она не полюбит его, а главное – будет не ладить с его сестрой и, вероятно, через год уже будет иметь широкого младенца, а через полтора года начнет изменять своему супругу. Ну, да это всё от судьбы.

Пиши мне подробнее, я без тебя скучаю. Ты пишешь, что тебе надоел театр, что ты играешь без возбуждения, со скукой. Это ты утомилась.

Сегодня погода похуже, но я все-таки весь день сидел в саду.

Я, пишешь ты, не писал тебе уже два дня, и пишешь ты об этом таким тоном, как будто я тебя уже бросил. Дуся моя! Хотя бы я не писал тебе 200 дней, знай, что я не могу тебя бросить и не брошу, что бы там ни было. Обнимаю тебя, деточка, и целую.Твой немец Антон

А. П. Чехов – О. Л. Книппер

17 марта 1902 г., Ялта

Милый мой крокодил, сегодня получил от тебя два письма; одно из них написано 11 марта, а почтовый штемпель – 13-го, очевидно, кто-нибудь таскал письмо в кармане.

У меня кашель все слабее. Видишь, дуся, какой я. Сегодня ветер и весеннее настроение, после дождя все зацвело и стало распускаться.

Если увидишь еще раз А. А. Потехина, то кланяйся ему и скажи, что я его очень уважаю. Гонорар пусть получит Маша, напиши Зоткину или ей – как знаешь, о собака.

Значит, скоро ты сделаешься знаменитой актрисой? Саррой Бернар? Значит, тогда прогонишь меня? Или будешь брать меня с собой в качестве кассира? Дуся моя, нет ничего лучше, как сидеть на зеленом бережку и удить рыбу или гулять по полю.

Я ем хорошо. Можешь не беспокоиться. Ты получила от меня, как пишешь, только 3 письма, а между тем я послал их тебе по крайней мере 12.

Мать очень обрадовалась почему-то, когда узнала, что ты была у Миши и что он был у тебя с О. Г.

Итак, стало быть, «Дядя Ваня» не пойдет? О, как это нехорошо!

До свиданья, пупсик мой, целую тебя горячо. Будь здорова и весела.Твой строгий муж Antoine.

А. П. Чехов – О. Л. Книппер

19 марта 1902 г., Ялта

Милый мой, удивительный дусик, вчера я не писал тебе – и только вчера, а ты то и дело оставляешь меня без письма. Например, сегодня. Как же после этого не бить тебя?

Я здоров, как бык. Погода порядочная. Почти все время сижу вне дома. Вчера вечером был у меня Леонид Андреев с женой, и она, т. е. его жена, показалась мне очень неинтересной; от такой я бы непременно ушел. Сегодня приходила m-me Корш, жена голубы Корша. Что еще написать тебе? О чем? Ну, хоть о том, что мною замечено, а именно: «Новое время» стало иначе относиться к вашему театру, очевидно, сменило гнев на милость. Что за сукины сыны!

Скоро, скоро я начну поджидать тебя, моя немочка золотая. Тихомирова благодарю и благодарю.

А Вишневский мне ничего не пишет, между тем мне очень хотелось бы знать, каковы его петербургские впечатления.

Целую собаку мою, обнимаю миллион раз.Твой деспот Antoine.

А. П. Чехов – О. Л. Книппер

28 марта 1902 г., Ялта

Здравствуй, кутила! Сегодня пасмурно, хочет идти дождь, холодновато. Зубов еще не кончил пломбировать, но скоро кончу. Приезжают на днях Бунин и Нилус, который будет писать с меня портрет.

Гриша Глинка – это сын баронессы Икс. Я с ним плыл от Владивостока, вспоминаю о нем с удовольствием, мальчик хороший. Если Острогорский, который провозгласил за ужином мое здоровье, редактирует «Образование», то это нехороший Острогорский, репутация у него неважная. Он напечатал в своем журнале костомаровскую сказку, которую выдал за толстовскую.

Ты мне нужна, моя немочка, приезжай поскорей. Хочется поскорее попутешествовать и с тобой насчет этого посоветоваться.

Ты пишешь, что расстроила себе желудок. А ты не пей шампанского.

Бог с тобой, моя милюся, да хранят тебя ангелы святые. Не забывай своего мужа, вспоминай о нем хоть раз в сутки.

Обнимаю тебя, мою пьяницу.

Твой муж в протертых брюках, но не пьющий

Antoine

А. П. Чехов – О. Л. Книппер

18 июня 1902 г., по дороге из Н.-Новгорода в Казань

Милая, хорошая моя жена Оля, в вагоне я спал чудесно всю ночь, теперь (12 час. дня) плыву по Волге. Ветер, прохладно, но очень, очень хорошо. Все время сижу на палубе и гляжу на берега. Солнечно. Морозов везет с собой двух добродушных немцев, старого и молодого; оба по-русски – ни слова, и я поневоле говорю по-немецки. Если вовремя переходить со стороны на сторону, то ветра можно не чувствовать. Итак, настроение у меня хорошее, немецкое, ехать удобно и приятно, кашля гораздо меньше. О тебе не беспокоюсь, так как знаю, уверен, что моя собака здорова, иначе и быть не может.

Вишневскому поклонись и поблагодари его; у него температура немножко высока, он трусит и хандрит – это с непривычки.

Маме низко кланяюсь и желаю, чтобы ей было у нас покойно, чтобы ее не кусали клопы. Зину приветствую.

Буду писать каждый день, дуся моя. Спи спокойно, вспоминай о муже. Пароход трясет, писать трудно.

Целую и обнимаю жену мою необыкновенную.Телеграфируй, что сказал Штраух.Твой А.

А. П. Чехов – О. Л. Книппер

18 сентября 1902 г., Ялта

Супружница моя славная, у меня целое событие: ночью был дождь. Когда утром сегодня я прошелся по саду, то все уже было сухо и пыльно, но все же был дождь, и я ночью слышал шум. Холода прошли, опять стало жарко. Здоровье мое совершенно поправилось, по крайней мере ем я много, кашляю меньше; сливок не пью, потому что здешние сливки расстраивают желудок и насыщают очень. Одним словом, не беспокойся, все идет если и не очень хорошо, то по крайней мере не хуже обыкновенного.

Сегодня мне грустно, умер Золя. Это так неожиданно и как будто некстати. Как писателя я мало любил его, но зато как человека в последние годы, когда шумело дело Дрейфуса, я оценил его высоко.

Итак, скоро увидимся, клопик мой. Я приеду и буду жить до тех пор, пока не прогонишь. Успею надоесть, будь покойна. Скажи Найденову, если речь зайдет насчет его пьесы, что у него большой талант – что бы там ни было. Я не пишу ему, потому что скоро буду говорить с ним – так скажи.

Морозову я писал то же самое, что написал тебе, т. е. что я выхожу из пайщиков по безденежью, так как не получил долга [248] , который рассчитывал получить.Не хандри, это тебе не к лицу. Будь веселенькой, дусик мой. Целую тебе обе руки, лоб, щеки, плечи, глажу тебя всю, обнимаю и опять целую.Твой А.

А. П. Чехов – О. Л. Книппер

14 декабря 1902 г., Ялта

Дуся моя, замухрыша, собака, дети у тебя будут непременно, так говорят доктора. Нужно только, чтобы ты совсем собралась с силами. У тебя все в целости и исправности, будь покойна, только недостает у тебя мужа, который жил бы с тобою круглый год. Но я так и быть уж, соберусь как-нибудь и поживу с тобой годик неразлучно и безвыездно. И родится у тебя сынок, который будет бить посуду и таскать твоего такса за хвост, а ты будешь глядеть и утешаться.

Вчера я мыл голову и, вероятно, немножко простудился, ибо сегодня не могу работать, голова болит. Вчера впервые пошел в город, скучища там страшная, на улицах одни только рожи, ни одной хорошенькой, ни одной интересно одетой.

Когда сяду за «Вишневый сад», то напишу тебе, собака. Пока сижу за рассказом, довольно неинтересным – для меня по крайней мере, надоел.

В Ялте земля покрыта зеленой травкой. Когда нет снега, то приятно смотреть.

Получил от Эфроса письмо. Просит написать, какого я мнения о Некрасове [249] . Это-де нужно для газеты. Противно, а придется написать. Кстати сказать, я очень люблю Некрасова и почему-то ни одному поэту я так охотно не прощаю ошибок, как ему. Так и напишу Эфросу.

Ветрище дует жестокий.

Фомке холодно теперь ехать в Ялту, но, быть может, его можно провезти как-нибудь в вагоне или, быть может, собачье отделение отопляется. Если Маша не возьмет его с собой, то, быть может, возьмет Винокуров-Чигорин, гурзуфский учитель, который сегодня выехал в Москву.

У свиньи, которую ты дала мне, облупилось одно ухо.

Ну, светик, господь с тобой, будь умницей, не хандри, не скучай и почаще вспоминай о своем законном муже. Ведь, в сущности говоря, никто на этом свете не любит тебя так, как я, и, кроме меня, у тебя никого нет. Ты должна помнить об этом и мотать на ус.Обнимаю тебя и целую тысячу раз.Твой А.

А. П. Чехов – О. Л. Книппер

17 декабря 1902 г., Ялта

Актрисуля моя, здравствуй! Последние два письма твоих невеселы: в одном мерлехлюндия, в другом – голова болит. Не надо бы ходить на лекцию Игнатова. Ведь Игнатов бездарный, консервативный человек, хотя и считает себя критиком и либералом. Театр развивает пассивность. Ну, а живопись? А поэзия? Ведь зритель, глядя на картину или читая роман, тоже не может выражать сочувствие или несочувствие тому, что на картине или в книге. «Да здравствует свет и да погибнет тьма!» – это ханжеское лицемерие всех отсталых, не имеющих слуха и бессильных, Баженов – шарлатан, я ею давно знаю, Боборыкин обозлен и стар [250] .

Если не хочешь ходить в кружок и к Телешовым, то и не ходи, дуся. Телешов милый человек, но по духу он купец и консерватор, с ним скучно; вообще с ними со всеми, имеющими прикосновение к литературе, скучно, за исключением очень немногих. О том, как отстала и как постарела вся наша московская литература, и старая, и молодая, ты увидишь потом, когда станет тебе ясным отношение всех этих господ к ересям Художественного театра, этак годика через два-три.

Ветрище дует неистовый. Не могу работать! Погода истомила меня, я готов лечь и укусить подушку.

Сломались трубы в водопроводе, воды нет. Починяют. Идет дождь. Холодно. И в комнатах не тепло. Скучаю по тебе неистово. Я уже стал стар, не могу спать один, часто просыпаюсь. Читал в «Пермском крае» рецензию на «Дядю Ваню»: [251] говорится, что Астров очень пьян; вероятно, ходил во всех четырех актах пошатываясь. Скажи Немировичу, что я не отвечаю до сих пор на его телеграмму, так как не придумал еще, какие пьесы ставить в будущем году. По моему мнению, пьесы будут. Три пьесы Метерлинка [252] не мешало бы поставить, как я говорил, с музыкой. Немирович обещал мне писать каждую среду и даже записал это свое обещание, а до сих пор ни одного письма, ни звука.

Если увидишь Л. Андреева, то скажи, чтобы мне в 1903 г. высылали «Курьера». Пожалуйста! И Эфросу скажи насчет «Новостей дня».Умница моя, голубка, радость, собака, будь здорова и весела, господь с тобой. Обо мне не беспокойся, я здоров и сыт. Обнимаю тебя и целую.Твой А.

Буду получать «Гражданин». Получил от А. М. Федорова книжку стихов. Стихи все плохие (или мне так показалось), мелкие, но есть одно, которое мне очень понравилось. Вот оно:

Шарманка за окном на улице поет.

Мое окно открыто. Вечереет.

Туман с полей мне в комнату плывет,

Весны дыханье ласковое веет.

Не знаю, почему дрожит моя рука,

Не знаю, почему в слезах моя щека.

Вот голову склонил я на руки. Глубоко

Взгрустнулось о тебе. А ты… ты так далеко!

А. П. Чехов – О. Л. Книппер

9 января 1903 г., Ялта

Милая собака, сегодня вечером, с разрешения г. доктора, снимаю компресс. Стало быть, выздоровел и больше писать тебе о своем здоровье не буду. То животное, которое так мерзко кричит, о котором ты спрашиваешь в письме, есть птица: сия птица жива, но почему-то в эту зиму она кричит несравненно реже.

Неустоечной записи у меня нет, но это не значит, что ее нет у Маркса [253] . Помнится, что я не подписывал ее, но, быть может, память обманывает меня. У Сергеенко была доверенность. Далее: Грузенберг просит выслать копию с письма моего. О каком письме моем идет речь?

Мне кажется, что если я теперь напишу Марксу, то он согласится возвратить мне мои сочинения в 1904 г., 1-го января, за 75 000. Но ведь мои сочинения уже опошлены «Нивой», как товар, и не стоят этих денег, по крайней мере не будут стоить еще лет десять, пока не сгниют премии «Нивы» за 1903 г. [254] . Увидишься с Горьким, поговори с ним, он согласится. А Грузенбергу я не верю, да и как-то не литературно прицепиться вдруг к ошибке или недосмотру Маркса и, воспользовавшись, повернуть дело «юридически». Да и не надо все-таки забывать, что когда зашла речь о продаже Марксу моих сочинений, то у меня не было гроша медного, я был должен Суворину, издавался при этом премерзко, а главное, собирался умирать и хотел привести свои дела хотя бы в кое-какой порядок. Впрочем, время не ушло и не скоро еще уйдет, нужно обсудить все как следует, а для сего недурно бы повидаться с Пятницким в марте или апреле (когда я буду в Москве), о чем и напиши ему.

Послезавтра Маша уезжает. После нее станет совсем скучно.

Целую мою замухрышку и обнимаю. Давно уже не писал ничего, все похварывал, завтра опять засяду. Получил письмо от Немировича.Твой А.

А. П. Чехов – О. Л. Книппер

11 января 1903 г., Ялта

Актрисуля, дуся, сегодня я написал Батюшкову, чтобы высылали тебе в Москву «Мир божий». Я написал ему, что мне «Мир божий» в Ялте не нужен, ибо женская гимназия получает и снабжает меня им. Сегодня уехала Маша, и вот перед обедом задул сильный ветер. Скажи ей, чтобы она написала мне, не качало ли ее Вообще пусть напишет, как ехала до Москвы.

Когда приеду в Москву, то непременно побываю у Якунчиковой. Она мне нравится, хотя видел я ее очень мало. Дуся, за праздники все у меня переболталось в голове, так как был нездоров и ничего не делал. Теперь приходится опять начинать все сначала. Горе мое гореванское. Ну, да ничего.

Пусть твой муж поболтается еще годика два, а потом он опять засядет и напишет, к ужасу Маркса, томов пятнадцать.

Выписываю из Синопа много цветов, чтобы посадить их в саду. Это от нечего делать и от скуки Собаки моей нет, надо хоть цветами заниматься.

Сегодня наконец прочел стихотворение Скитальца, то самое, из-за которого закрыт «Курьер» [255] . Про это стихотворение можно сказать только одно, а именно, что оно плохо, а почему ею так испугались, никак не пойму. Говорят, что цензора на гауптвахту посадили? За что? Не понимаю. Все, надо полагать, в трусости.

Пусть Маша расскажет тебе, как у нас был с визитом некий Тарнани.

Это уже второе письмо, кажется, я посылаю тебе с кляксами. Прости своего нечистоплотного мужа.

Когда пойдет «Консул Берник»? Хорош ли в Бернике Станиславский? А что моя жена хороша, великолепна, в этом я не сомневаюсь [256] . Из тебя, бабуня, выйдет года через два-три актриса самая настоящая, я тобой уже горжусь и радуюсь за тебя. Благословляю тебя, бабуня, перевертываю несколько раз в воздухе, целую в спину, похлопываю, подбрасываю, ловлю и, крепко сжав в объятиях, целую. Вспоминай своего мужа.Твой А.

А. П. Чехов – О. Л. Книппер

20 января 1903 г., Ялта

У Татариновой воспаление легкого, дусик мой, я возьму у нее фотографию дома, когда выздоровеет, не раньше. Из твоего бумажника, который ты прислала мне, я устроил маленький склад рукописей и заметок; каждый рассказ имеет свое собственное отделение. Это очень удобно.

Что же ты надумала, что скажешь мне насчет Швейцарии? Мне кажется, что можно устроить очень хорошее путешествие. Мы могли бы побывать по пути в Вене, Берлине и проч. и побывать в театрах. А? Как ты полагаешь?

Савина ставит в свой бенефис мой старинный водевиль «Юбилей» [257] . Опять будут говорить, что это новая пьеса, и злорадствовать.

Сегодня солнце, яркий день, но сижу в комнате, ибо Альтшуллер запретил выходить. Температура у меня, кстати сказать, вполне нормальная.

Ты, родная, все пишешь, что совесть тебя мучит, что ты живешь не со мной в Ялте, а в Москве. Ну как же быть, голубчик? Ты рассуди как следует: если бы ты жила со мной в Ялте всю зиму, то жизнь твоя была бы испорчена и я чувствовал бы угрызения совести, что едва ли было бы лучше. Я ведь знал, что женюсь на актрисе, т. е. когда женился, ясно сознавал, что зимами ты будешь жить в Москве. Ни на одну миллионную я не считаю себя обиженным или обойденным, – напротив, мне кажется, что все идет хорошо, или так, как нужно, и потому, дусик, не смущай меня своими угрызениями. В марте опять заживем и опять не будем чувствовать теперешнего одиночества. Успокойся, родная моя, не волнуйся, а жди и уповай. Уповай, и больше ничего.

В Ялте на базаре угорело четыре мальчика. Пришло приложение к «Ниве» – рассказы мои с портретом [258] , а под портретом удивительно дрянно сделанная моя подпись.

Теперь я работаю, буду писать тебе, вероятно, не каждый день. Уж ты извини.

Поедем за границу! Поедем!Твой супруг А.

А. П. Чехов – О. Л. Книппер

23 января 1903 г., Ялта

Актрисуля моя, здравствуй! Получил сегодня письмо от Немировича, пишет о пьесах, какие пойдут, спрашивает про мою пьесу [259] . Что я буду писать свою пьесу, это верно, как дважды два четыре, если только, конечно, буду здоров; но удастся ли она, выйдет ли что-нибудь – не знаю.

Ты хочешь, чтобы Поля ставила мне компресс? Понял?!! Впрочем, теперь я уже не кладу компрессов, обхожусь одними мушками. Температура вчера была нормальна, а сегодня еще не ставил термометра. Теперь сижу и пишу. Не сглазь. Настроение есть, хотелось бы дернуть в трактирчик и кутнуть там, а потом сесть и писать.

Зачем Скиталец женится? Для чего это ему нужно?

Все жду, что ты скажешь насчет Швейцарии. Хорошо бы мы могли там пожить. Я бы кстати пива попил бы. Подумай, дусик мой ненаглядный, и не протестуй очень, буде тебе не хочется ехать. Гурзуфский учитель ничего не рассказывал мне про Москву, а только сидел и кусал свою бороду; быть может, он был огорчен тем, что полопались от мороза бутылки с пивом. Да и я был нездоров, сидел и молча ждал, когда он уйдет.

Твоя свинья с поросятами на спине стоит у меня на столе, кланяется тебе. Славная свинка.

Ах, какая масса сюжетов в моей голове, как хочется писать, но чувствую, чего-то не хватает – в обстановке ли, в здоровье ли. Вышла премия «Нивы» – мои рассказы с портретом, и мне кажется, что это не мои рассказы. Не следовало бы мне в Ялте жить, вот что! Я тут как в Малой Азии.

Чем занимается в Москве преподобный Саша Средин? Как его здоровье, как жена? Видела ли ты в Москве Бальмонта?Ну, собачка, будь здорова, будь в духе, пиши своему мужу почаще. Благословляю тебя, обнимаю, целую, переворачиваю в воздухе. Скоро ли, наконец, я тебя увижу?Твой А.

А. П. Чехов – О. Л. Книппер

26 января 1903 г., Ялта

Дуся моя, необыкновенная, собака моя милая, значит, ты согласна в Швейцарию, вообще попутешествовать вместе? Великолепно! Мы в Вене проживем дней 5, потом в Берлине побываем, в Дрездене, а потом уже в Швейцарию. В Венеции, вероятно, будет уже очень жарко.

Бумажник твой мне очень понравился и нравится очень, клянусь тебе, но мне не хотелось расставаться со старым, твоим же. Теперь твой бумажник (новый) лежит у меня на столе, и в нем разные заметочки для рассказов. Я пишу и то и дело лезу в бумажник за справкой.

Ваш театр перестал высылать мне репертуар. Имейте сие в виду-с.

А петух в шляпе мне не понравился, потому что он шарлатанское изделие; нельзя в комнате держать таких вещей. Ну, да черт с ним, с петухом.

Погода здесь дивная, завтра я уже выеду в город. От плеврита осталось только чуть-чуть, почти все всосалось.

С Евлалией я знаком, знаю ее. Статьи ее супруга читаю иногда в «Русском слове», но пока они мало интересны [260] .

Пишу рассказ для «Журнала для всех» на старинный манер, на манер семидесятых годов. Не знаю, что выйдет. Потом нужно для «Русской мысли», потом для «Мира божьего»… Спасите нас, о неба херувимы!!

Как славно, как бесподобно мы с тобой проедемся! О, если бы ничто не помешало!

Получил от Коммиссаржевской письмо, просит новую пьесу для ее частного театра в Петербурге. Она будет хозяйкой театра [261] . Чудачка, ее ведь только на один месяц хватит, через месяц пропадет всякий интерес к ее театру; а написать ей об этом неловко, да и нельзя; она уже бесповоротно окунулась в свое предприятие. А что написать ей насчет пьесы? Отказать? Поговори поскорее с Немировичем и напиши мне, можно ли ей пообещать «Вишневый сад», т. е. будет ли ваш театр играть сию пьесу в Петербурге. Если нет, тогда пообещаю ей.Значит, мы с тобой поедем? Умница моя, я теперь тебя никогда не брошу. Обнимаю тебя так, что ребрышки все захрустят, целую в обе щеки, в шею, в спину и прошу писать мужу.Твой А.

К вам поехала дочь Татариновой. А ты на масленой не приедешь, не финти. Да и не нужно, радость моя, утомишься только и потом заболеешь. Приезжай на весь пост, тогда согласен. В новом бумажнике я сделал открытие: глубочайший карман, глубиною в пол-аршина, чтоб было, очевидно, куда деньги прятать.

А. П. Чехов – О. Л. Книппер

1 и 2 февраля 1903 г., Ялта

Бабуся моя, если хочешь прислать конфект, то пришли не абрикосовских, а от Флея или Трамбле – и только шоколадных. Пришли также 10, а если возьмут, то и 20 селедок, которые купи у Белова. Видишь, дуся моя, сколько я заказывал поручений! Бедная моя, хорошая жена, не тяготись таким мужем, потерпи, летом тебе будет награда за все.

Да, дуся, «В тумане» очень хорошая вещь, автор сделал громадный шаг вперед; только конец, где распарывают живот, сделан холодно, без искренности [262] . Званцева будет принята, будь покойна, я ее даже обедать позову. Погода ужаснейшая: сильный, ревущий ветер, метель, деревья гнутся. Я ничего, здоров. Пишу. Хотя и медленно, но все же пишу.

Дусик мой, зайди к Гетлингу, в аптекарский магазин и возьми у него 1 унц Bismuthi subnitrici и пришли мне вместе с прочим товаром, если будет оказия. У Гетлинга же возьми коробочку самых мелких деревянных зубочисток за пятачок, в коробочке-плетушечке. Поняла? Одеколон есть, духи есть, мыло тоже есть. Если будет оказия в самом деле, то (вспомнил!) возьми у того же Гетлинга capsulae operculatae – глотать в этих капсулах креозот № 2, английские, одну коробочку.

Продолжаю писать на другой день. Снегу навалено пропасть, как в Москве. Письма от тебя нет. Поймалась мышь. Сейчас сажусь писать, буду продолжать рассказ, но писать, вероятно, буду плохо, вяло, так как ветер продолжается и в доме нестерпимо скучно.

А когда поедем в Швейцарию, то я ничего с собою не возьму, ни единого пиджака, все куплю за границей. Одну только жену возьму с собой да пустой чемодан. Читал о себе в «Петербургских ведомостях» фельетон Батюшкова: довольно плохо-с. Точно ученик VI класса, подающий надежды, писал [263] . «Мир искусства», где пишут новые люди, производит тоже сосем наивное впечатление, точно сердитые гимназисты пишут.

Ну, собака, не забывайся. Помни, что ты моя жена и что я могу тебя каждый день через полицию вытребовать. Могу даже наказывать тебя телесно.

Обнимаю тебя так крепко, что ты даже запищала, целую мою дусю и умоляю писать мне. Понравились ли Ксении и Маше «Мещане»? Что они говорят?

Я остригся, и мне странно это.Ну, актрисуля, господь с тобой.Твой А.

А. П. Чехов – О. Л. Книппер

9 февраля 1903 г., Ялта

Актрисуля милая, стихи Чюминой, быть может, и хороши, но… «один порыв сплошной»! Разве в стихи годятся такие паршивые слова, как «сплошной»? Надо же ведь и вкус иметь [264] . В Швецию я не поеду, так как хочу пробыть хоть два месяца только с тобой. Если хочешь, поедем, но только вдвоем. Арбенина я знаю, это длинный, высокий и неудачный актер, переделыватель романов и передовых статей в пьесы; жена его, брюнеточка, с маленьким лобиком, лет 20 назад познакомилась со мной в Одессе, где я вертелся около труппы Малого театра, игравшего тогда в Одессе, и обедал с беднейшими, мало получавшими актрисами, прогуливал их – но не соблазнил ни единой души и не пытался. Еще что? Ты пишешь, что вышлешь мятные лепешки с Коссович, но ведь я уже получил эти лепешки.

Мороза нет, но погода все еще скверная. Я никак не согреюсь. Пробовал писать в спальне, но ничего не вы» ходит: спине жарко от печи, а груди и рукам холодно, В этой ссылке, я чувствую, и характер мой испортился и весь я испортился.

Бальмонта я люблю, но не могу понять, отчего Маша пришла в восторг. От его лекции? [265] Но ведь он читает очень смешно, с ломаньем, а главное – его трудно бывает понять. Его может понять и оценить только М. Г. Средина, да, пожалуй, еще г-жа Бальмонт. Он хорошо и выразительно говорит, только когда бывает выпивши. Читает оригинально, это правда.

Лекция Батюшкова есть у меня. О ней я, кажется, уже писал тебе, писал, что она мне не очень понравилась. В ней нет почти ничего. Прости, моя родная, я озяб и потому так строг, должно быть. Но когда согреюсь, я буду милостивее.

От Марии Петровны получил милое письмо, завтра буду писать ей. Все забываю написать тебе: у нас во дворе прижились два щенка-дворняжки, целую ночь был лай, заливчатый, радостный. После долгих моих просьб и наставлений Арсений забрал их в мешок и отнес в чужой двор; больше не возвращались.О чем еще написать тебе? Завтра едут Ярцевы в Москву, расскажут тебе про здешнюю жизнь и будут умолять отыскать им место в театре. Ну, будь здорова, родная. Увози меня поскорей. Целую тебя и обнимаю, светик мой.Твой А.

А. П. Чехов – О. Л. Книппер

11 февраля 1903 г., Ялта

Жена моя бесподобная, я согласен! Если доктора разрешат, то наймем дом под Москвой, но только с печами и мебелью. Все равно я здесь, в Ялте, редко бываю на воздухе. Ну, да об этом скоро поговорим, дусик мой, обстоятельно.

Ты писала, что выслала мне статью Батюшкова; я не получил. А ты читала статью С. А. Толстой насчет Андреева? [266] Я читал, и меня в жар бросало, до такой степени нелепость этой статьи резала мне глаза. Даже невероятно. Если бы ты написала что-нибудь подобное, то я бы посадил тебя на хлеб и на воду и колотил бы тебя целую неделю. Теперь кто нагло задерет морду и обнахальничает до крайности – это г. Буренин, которого она расхвалила.

Сегодня нет от тебя письма. Ты обленилась и стала забывать своего мужа. Милый мой дусик, насчет N не волнуйся очень, она дама не культурная, а он из инородцев, им извинительно. Была б пьеса, были бы сборы, а остальное все, в сущности, вздор. И Мария Петровна напрасно подзуживает, настраивает своего супруга на минорный тон.

У меня начинает побаливать тело; должно быть, время подошло касторочку принимать. Ты пишешь, что завидуешь моему характеру. Должен сказать тебе, что от природы характер у меня резкий, я вспыльчив и проч. и проч., но я привык сдерживать себя, ибо распускать себя порядочному человеку не подобает. В прежнее время я выделывал черт знает что. Ведь у меня дедушка, по убеждениям, был ярый крепостник [267] .

На миндале уже побелели почки, скоро зацветет в саду. Сегодня теплая погода, я выходил в сад погулять.

Без тебя, родная, скучно! Чувствую себя одиноким балбесом, сижу подолгу неподвижно и недостает только, чтобы я длинную трубку курил. Пьесу начну писать 21 февраля. Ты будешь играть глупенькую. А вот кто будет играть старуху-мать? Кто? Придется Марию Федоровну просить.

Сейчас пришел Анатолий Средин, принес чашку, шоколад, анчоусы, галстук. Спасибо, родная, спасибо! Целую тебя тысячу раз, обнимаю миллион раз.

Знаешь, мне кажется, что письмо С. А. Толстой не настоящее, а поддельное. Это кто-нибудь забавы ради подделал руку. Ну, радость моя, будь покойна и здорова.Твой А.

А. П. Чехов – О. Л. Книппер

17 февраля 1903 г., Ялта

Дуся, зачем ты прислала мне почтовую повестку? Надо было просто написать или сказать почтальону мой адрес, вот и все. Оную повестку получи при сем и тотчас же прикажи опустить в почтовый ящик, не наклеивая никаких марок и не кладя в конверт. Поняла?

Почему ты так радуешься, что тебе удается роль добродетельной? [268] Ведь добродетельных играют только бездарные и злые актрисы. Вот тебе, скушай комплимент. Уж лучше тех ролей, что я написал для тебя («Чайка», например), у тебя едва ли найдется. Не говорю, что роль написана хорошо, но она играется тобою великолепно. А позвать Коммиссаржевскую для «Чайки» [269] – это было бы совсем недурно.

Я здоров. Больше ничего не имею сообщить о своей особе.

Ну, целую мою бабулю. Будь здорова, вспоминай иногда о муже.Твой А.

А. П. Чехов – О. Л. Книппер

23 марта 1903 г., Ялта

Милая моя бабуля, ты сердишься на меня из-за адреса, все уверяешь, что писала, да будто еще несколько раз. Погоди, я привезу тебе твои письма, ты сама увидишь, а пока замолчим, не будем уже говорить об адресе, я успокоился. Затем ты пишешь, что я опять спрашиваю насчет тургеневских пьес и что ты уже писала мне и что я забываю содержание твоих писем. Ничуть не забываю, дуся, я перечитываю их по нескольку раз, а беда в том, что между моим письмом и твоим ответом проходит всякий раз не менее десяти дней. Тургеневские пьесы я прочел почти все. «Месяц в деревне», я уже писал тебе, мне не понравился, но «Нахлебник», который пойдет у вас, ничего себе, сделано недурно, и если Артем не будет тянуть и не покажется однообразным, то пьеса сойдет недурно [270] . «Провинциалку» придется посократить. Правда? Роли хороши.

Всю зиму не было у меня геморроя, а сегодня я настоящий титулярный советник. Погода дивная. Все в цвету, тепло, тихо, но дождей нет, побаиваюсь за растения. Ты пишешь, что ровно трое суток будешь держать меня в объятиях. А как же обедать или чай пить?

От Немировича получил письмо; спасибо ему большое. Не пишу ему, потому что недавно послал письмо.

Ну, будь здорова, дворняжка. Про Горького я уже писал тебе: он был у меня, и я у него был. Здоровье его недурно. Рассказ «Невеста» прислать не могу, ибо у меня нет; скоро прочтешь в «Журнале для всех». Такие рассказы я уже писал, писал много раз, так что нового ничего не вычитаешь.Можно тебя перевернуть вверх ногами, потом встряхнуть, потом обнять и укусить за ушко? Можно, дусик? Пиши, а то назову мерзавкой.Твой А.

А. П. Чехов – О. Л. Книппер

24 марта 1903 г., Ялта

Родная моя, не забудь увидеть в Петербурге Модеста Чайковского и попросить его от моего имени, чтобы он возвратил мне письма Петра Чайковского, которые взял у меня для своей книги [271] (Жизнь П. И. Ч.). Если же Модеста Чайковского нет в Петербурге, то узнай у Карабчевского или у кого-либо из литераторов, где он и нельзя ли добыть его адрес, если он за границей. Поняла? Если поняла, то, значит, ты умная у меня.

«Где тонко, там и рвется» написано в те времена, когда на лучших писателях было еще сильно заметно влияние Байрона и Лермонтова с его Печориным; [272] Горский ведь тот же Печорин. Жидковатый и пошловатый, но все же Печорин. А пьеса может пройти неинтересно; немножко длинна и интересна только как памятник былых времен. Хотя я и ошибаюсь, что весьма возможно. Ведь как пессимистически отнесся летом я к «На дне», а какой успех! Не судья я.