Текст книги "Западня для ведьмы"

Автор книги: Антон Орлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 42 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

Глава 4
Улика хвоста и башни

Агент Светлейшей Ложи Змейка уже второй час смотрела на ветку дерева за окном: изящную, тонкую, покрытую гладкой серой кожицей в зеленоватых пупырышках, с набухшими почками. Ветка порывисто покачивалась на плотно слепленном облачном фоне – казалось, того и гляди тронет стекло, но никак не могла до него дотянуться.

Как любая песчаная ведьма, Хеледика с детства была приучена защищаться от телесных страданий и неприятных впечатлений, уходя в созерцание. Когда она после своего побега из родной деревни скиталась по Мадре, а потом была служанкой и девчонкой для битья в ларвезийской провинциальной гостинице, откуда ее забрал Суно Орвехт, только это ее и выручало. После истории с Дирвеном и попытки самоубийства она тоже спасалась созерцанием. Сейчас это снова ей пригодилось.

Правда, в Олосохаре ее приучили к любованию песком, да еще тем, что на нем произрастает – в разное время суток, в разную пору, при разном освещении. На пустыню можно смотреть сколько угодно, и названий для песка в сурийских наречиях великое множество. Это у северян, хоть в Ларвезе, хоть в Овдабе, одно-единственное слово «песок» на все случаи жизни.

Кроме трепещущей на весеннем ветру ветки, в поле зрения были обои в конфетную желто-розовую полоску и мебель, с виду домашняя, но с наводящим тоску казенным запахом. И в придачу куклы – румяные, глазастые, с выпуклыми щеками и губами бантиком, в разнообразных нарядах. Они сидели на камине, на комоде, на этажерке, по углам скрипучего деревянного дивана с кожаными подушками. Судя по выражению бессмысленного довольства на расписных круглых мордашках, им тут было хорошо.

Одна из кукол сидела голышом перед Хеледикой, которая шила ей одежку. Рядом на табурете стояла корзина с лоскутьями. Предполагалось, что девочку, помещенную в карантин абенгартского особого приюта для конфискованных детей, это занятие успокаивает и развлекает, обеспечивая ей таким образом гарантированное законом Детское Счастье.

Змейка подозревала, что после того, как она отсюда уйдет, от слова «счастье» ее будет мутить не хуже, чем от какой-нибудь гадости.

Впрочем, сначала надо уйти. В особый приют определяли тех, кого по каким-либо причинам надлежало охранять и держать под усиленным наблюдением, но у сильной ведьмы были шансы выбраться на волю. Другой вопрос, что прорваться с боем – это все равно, что объявить во всеуслышание, кто она такая.

Ей сказали, что через некоторое время ее переведут из карантина к остальным детям. Быть может, тогда она сумеет найти лазейку для бегства – обыкновенного, без использования песчаных чар.

Также говорили, что потом ее отдадут в приемную семью, и у нее появятся новые заботливые родители: «Да-да, Талинса, тебя уже где-то ждут!» Что ж, если приют окажется чересчур хорошо охраняемым, она сбежит позже – от тех, которые ждут.

Чтобы приблизить побег, Змейка вела себя примерно, делала, что велят, ни с кем не спорила. Прилежно шила платьица для кукол с неживыми щекастыми лицами, съедала все, чем кормили: Талинса была послушна, пассивна и не проявляла неуравновешенности – мол, сами видите, никаких сложностей со мной не предвидится.

Однажды ей принесли несколько листов бумаги и разноцветные карандаши, ласково попросили что-нибудь нарисовать – хотя бы лисичку, кошечку, белочку, маяк на берегу моря, замок с башнями… Хеледика рисовала из рук вон плохо, но Талинса Булонг, которая всегда слушалась старших, выполнила задание, изо всех сил стараясь, чтобы животные и строения получились более-менее узнаваемыми.

Ее похвалили, картинки забрали. У Змейки осталось смутное ощущение, будто она что-то сделала не так. Себе во вред. Выдать таким образом свою истинную природу она не могла… И в том, как с ней обращались, ничего после этого не изменилось – значит, и впрямь не выдала. Тогда в чем дело?

Те, кто унес рисунки, выглядели подозрительно удовлетворенными, словно ее на чем-то подловили. Может, они собираются использовать эти картинки для неизвестного ей колдовства? Мысль об этом беспокоила песчаную ведьму, и она регулярно проверяла украдкой, не направлены ли на нее какие-нибудь чары.

Чтобы не переигрывать со своей покорностью, она расхныкалась и стала проситься к маменьке – хоть один раз увидеться, хоть ненадолго, ей так не хватает кого-нибудь из близких, она же без них не привыкла… Все это Змейка пробормотала ноющим голосом, хлопая мокрыми ресницами. Вполне правдоподобно, пусть утешают!

Ее утешили.

– Девочка, у тебя скоро будет новая любящая семья, – мягко, но непререкаемо произнес старший опекун – воспитатель приюта, которого по случаю слез позвали с ней побеседовать. – Там ты будешь всем обеспечена и счастлива.

– Но у меня ведь уже есть маменька и другие родственники в Аленде…

– Девочка, по овдейским законам мать тебе не близкий родственник, – доброжелательного вида господин с выразительной участливой улыбкой, от которой на его суховатых щеках появлялись ямочки, и неулыбчивыми, если присмотреться, глазами, наставительно поднял палец. – Что такое для тебя мать?

– Маменька меня родила и всегда была со мной, заботилась обо мне…

– Вот-вот, – поощрительно кивнул старший опекун. – Мать – это всего лишь утроба, из которой ты появилась на свет. Девочка, утроба тебе не близкий родственник! Пойми это хорошенько, и тогда ты будешь счастлива, как и полагается умной девочке твоего возраста, живущей в благословенной Овдабе.

– Я постараюсь, – жалобно, однако с легким оттенком согласия, который не должен был ускользнуть от внимания собеседника, пролепетала «девочка».

Позже Змейке подумалось: хорошо, что она шпионка Ложи, и для нее это, можно считать, игра, противная и совсем не в удовольствие, но всего-навсего игра – а если б она была настоящей Талинсой Булонг?

– Все мы понимаем, уважаемые коллеги, где оказалась Светлейшая Ложа, незачем говорить об этом вслух, – достопочтенный Гривьямонг, пухлолицый, с ухоженной седой шевелюрой, сделал печальную паузу.

– Да отчего бы не сказать – Ложа ныне пребывает в том самом месте, которое всего дороже нашему первому амулетчику! – гневно возразил достопочтенный Зибелдон, энергичный и загорелый, каким и пристало быть заядлому путешественнику. – Все вы в курсе, коллеги, что это за место!

После общего скорбного молчания достопочтенный Лаблонг, один из самых старых и влиятельных архимагов, зловеще проскрипел:

– Нет у нас больше первого амулетчика.

В Хрустальном зале воцарилась гнетущая тишина.

Дирвен, которому велели сесть на специально принесенную скамью посреди пятачка пустого пространства, смертельно побледнел. Снеговое лицо, взъерошенная светлая шевелюра, справа на лбу торчит позорный рог. Шляпу, прячущую от посторонних глаз проклятие Тавше, его заставили снять.

Дав ему время, чтобы подумать о смертной казни и как следует испугаться, Лаблонг провозгласил:

– Отныне Дирвен Кориц лишен сего почетного звания, которое предполагает не только искусное обращение с амулетами, но также и чувство ответственности, и дисциплину, и разумную голову на плечах.

До мальчишки не враз дошло, что жизнь продолжается. Он сидел застывший, как будто окаменевший, а потом, осмыслив услышанное, оперся потными ладонями о скамью, обессиленно ссутулил обмякшие плечи, перед тем вздернутые и напряженные. Начал постепенно краснеть.

– Мало его лупили в детстве ремнем по самому дорогому, – добавил архимаг. – Пусть останется и послушает дебаты о финансировании ремонта Дворца Собраний и восстановительных работ в Пергамоне. Ему будет полезно. При условии, что хоть что-нибудь может пойти на пользу мозгам, которые у него находятся, по всей очевидности, в самом дорогом месте.

К концу этой речи лицо Дирвена залила краска, и потерянный предобморочный взгляд приговоренного к смерти сменился угрюмым, исподлобья. Голову он опустил, как и ожидалось от виновника такого беспримерного раздрая, но Орвехт готов был на что угодно побиться об заклад, что стыда за содеянное там нет и в помине. Только обида и острое, как бритва, ощущение несправедливости: отобрали шляпу, лишили почетного звания, публично обругали и высмеяли – как же тут не обижаться?

Трем его надзирателям повезло куда меньше. Парней сослали в Очалгу – сурийскую колонию Ларвезы, на юго-восточный рубеж, за которым лежат земли Исшоды, захваченные вошедшим в силу волшебным народцем.

Такие бедствия порой где-нибудь да случаются, и люди вынуждены уходить, чтобы не оказаться в игрушках у распоясавшейся нечисти. Спустя какое-то время соотношение глубинных магических факторов, определяющих порядок вещей в Сонхи, естественным образом изменится, тогда нетрудно будет разобраться с захватчиками (чаще всего те сами разбегаются и прячутся кто куда, почуяв, что у них больше нет преимущества), и прежние хозяева или их потомки смогут вернуться на свою территорию. Обычно в первые годы после этого земли там на диво плодородны, а продукты сельского хозяйства особенно сладки и обильны. В ученых кругах даже бытует гипотеза, что за счет подобных катаклизмов – для людей, кто бы спорил, неприятных – природа залечивает раны и восстанавливает силы.

Сурийцы, которые еще с полвека назад поселились в Ларвезе общинами, были беженцами с юго-востока.

Провинившихся магов и амулетчиков Ложа отправляла туда в ссылку. Для того чтобы отслужить там положенный срок и вернуться обратно живым-здоровым, требовалось изрядное везение.

Поначалу шли разговоры о том, чтобы и главного виновника в Очалгу сплавить, но это были всего лишь разговоры. Архимаги спускали пар, заодно пеняя коллегам, которые настояли на том, чтобы привезти его в Пергамон, да еще вручить накануне Великого Светлейшего Собрания «Рвущий цепи, рушащий стены»: мол, с таким первым амулетчиком не нужно засылать к нам вражьих диверсантов – он и сам заместо них все сделает. Те отпирались, и каждый утверждал, что уж он-то вовсе на этом не настаивал, а вот другие настаивали, что верно, то верно… По их речам выходило, что все до единого были против присутствия Дирвена на Собрании, и всякий мол-де старался убедить в этом остальных, а к его предупреждениям не прислушались.

Ссылать юного угробца в юго-восточное пограничье передумали: это же все равно, что в сердцах зашвырнуть ценнейший уникальный артефакт в помойное ведро – чтобы через пять минут, спохватившись, вытащить его оттуда и заботливо обтереть. Вместо этого Дирвена решили припугнуть и пристыдить. Первое получилось, второе – не очень-то: пока обсуждался вопрос об источниках финансирования восстановительных работ, на миловидном полудетском лице опального амулетчика все явственнее проступало выражение «ну, вы все тут и сволочи!».По крайней мере такое заключение сделал Суно, неплохо его знавший.

Часть расходов взял на себя Королевский банк, остальное бремя легло на Ложу. В Пергамоне уже трудилось множество магов, амулетчиков и студентов Академии, приводя в порядок жилые дома и прочие городские постройки. Людей пока поселили в шатрах и палатках, кое-кто перебрался к родственникам в Салубу. Обстановка была спокойная, без мародерства: Пергамон – закрытый для посторонних городок, местные жители благоразумны и законопослушны, у Ложи там все под контролем.

Во Дворце Собраний тоже вовсю кипела работа. Массивные межэтажные перекрытия пока что держались за счет колонн и заклинаний. К счастью для тех, кто там находился в момент, когда Дирвен привел в действие «Рвущий – рушащий», среди присутствующих было немало сильных волшебников, которые не растерялись и мигом сотворили замедляющие и укрепляющие чары, не позволив зданию развалиться.

Судя по обиженной конопатой физиономии Дирвена, ему казалось, что все разговоры об этом ведутся с одной-единственной целью: заставить его еще хуже почувствовать себя после пережитого ужаса.

Кстати, о «пережитом ужасе»: тот вел себя паинькой, направо и налево приятно улыбался, любезничал с дамами и вообще с каждым, кто с ним здоровался, – одним словом, держался так, будто он не имеет никакого отношения к катавасии с куджархом и разрушению Пергамона. Суно даже слышал краем уха, как этот распоследний стервец, беседуя с гостями из Нангера и Аснагисы, за компанию с ними сетовал на то, что у амулетчиков Ложи, видимо, совсем плачевно обстоит с самообладанием, если они по любому поводу безответственно пускают в ход артефакты столь сокрушительного действия.

Кто оказался в выигрыше, так это коллега Сухрелдон: благодаря сбывшемуся пророчеству он из категории видящих «четыре из десяти» перешел в категорию «пять из десяти», что влекло за собой увеличение оклада денежного содержания и еще кое-какие привилегии.

Как бы там ни было, Ложе удалось более-менее сохранить лицо, насколько это возможно при таком ударе судьбы. Оскандалились перед гостями из-за выходки первого амулетчика, зато проявили расторопность и находчивость, разбираясь с последствиями сего дикого происшествия, – и таким образом продемонстрировали, что маги Светлейшей Ложи любую неожиданность готовы встретить во всеоружии. Суно подумалось, что это, пожалуй, будет куда эффектней Чтений о Благих Свершениях – если смотреть не на показуху, а на суть.

Орвехту за проступок Дирвена вынесли строгое устное порицание. И впрямь легко отделался. Даже из жалованья не вычли. Разумеется, эту милость Сокровенного Круга Суно предстояло отработать: вернуть Ложе «Морскую кровь».

Теперь он дожидался, когда у архимагов найдется время для поисковой ворожбы. Его предупредили, что они займутся этим немедля после текущего совета в Хрустальном зале.

Мулмонг никаких следов не оставил, и куда они с Лормой подались после того, как Тейзург согнал их с прежнего насиженного места, сведений нет. Возможно, в окаянные юго-восточные края, но это совсем не обязательно. Надев волшебное коралловое ожерелье, вурвана сможет жить среди людей, выдавая себя за смертную девушку.

Ворожба Сокровенного Круга в полном составе – это сильно. Какие бы мощные чары ни защищали вора, есть надежда, что удастся определить если не место, где он сейчас находится, то хотя бы направление для погони.

Наконец дебаты закончились. Оскорбленного Дирвена увели под конвоем – двое магов, двое амулетчиков, ни один из этой четверки не выказывал радости по поводу своих новых обязанностей.

Орвехту велели обождать: архимаги отправились ворожить в специально приспособленное для этого потаенное помещение. Возвращение животворной «Морской крови» – задача достаточно серьезная, чтобы они потратили на это толику своего времени.

– В ваше распоряжение поступит амулетчик с большим опытом боевых заданий, один из сильнейших, – предупредил перед тем Оксемонг.

– Надеюсь, почтеннейший коллега, это будет не Дирвен? – хмуро усмехнулся Суно.

– Да побойтесь богов! – архимаг едва ли не знак обережный сделал, едва заметно шевельнув пальцами, хотя скорее всего Орвехту это просто показалось. – Только Дирвена в такой миссии не хватало… Поручение ответственное, с вами поедет Зомар Гелберехт, весьма способный и дисциплинированный молодой человек.

Ага, один из соперников Дирвена в борьбе за звание первого. Тоже владеет «Прыжком хамелеона». Имя сурийское – полукровка. Вроде бы Суно слышал о нем только похвальные отзывы. Что ж, хоть это утешает.

Оксемонг отправился на ворожбу, а к нему подошел Шеро, он был мрачнее тучи.

– Весточка из Абенгарта, – сообщил он угрюмо, когда два мага добрались до его кабинета.

– Плохо?

– И да, и нет. Наши разведчицы, хвала богам, не спалились, только чеснок лука не слаще. Детское Счастье, будь оно трижды неладно.

– Стало быть, мы те еще умники, – с досадой проворчал Суно. – Чтоб Овдаба не заглотила такую наживку… И насколько они вляпались в Детское Счастье?

– Настолько, что дальше некуда. Змейка в приюте под охраной, ее собираются сколько-то продержать там и отдать на воспитание в приемную семью. Выберется. С Нинодией хуже. Сначала ее на месяц посадили в тюрьму за драку с полицейскими, а теперь предъявили обвинение в том, что она заставляла свою малолетнюю дочь заниматься срамным промыслом. Пожизненная каторга.

– Экая дрянь… Как они сфабриковали доказательства?

Перед отправкой в Овдабу Хеледику обучили колдовству, позволяющему всякий раз восстанавливать девственность. Даже если у нее была с кем-то близость, не могла же она забыть о предохранении и восстановлении, это на нее не похоже.

– В качестве доказательства вины матери-сутенерши, как они обозвали Нинодию, на суде представлены рисунки Хеледики.

– Да ведь она, при всех ее прочих достоинствах, рисует, как лягушка лапой, что она там могла… Погоди… Они использовали «улику хвоста и башни»?

– То-то и оно. И боюсь, выручить Плясунью мы сейчас не сможем.

Пресловутая «улика хвоста и башни» – странное суеверие, и в то же время в системе овдейского правосудия это козырь, который нечем крыть. Заслав ведьму-шпионку в Овдабу под видом четырнадцатилетней девочки, Ложа воистину сама себя перемудрила.

Зинта с котомкой за спиной и лекарской сумкой через плечо стояла перед территорией суверенного государства. Территория выглядела как небольшой двухэтажный дворец в сиянском стиле, с фонтаном и клумбами перед парадным входом.

На хрупкой белой башенке реял флаг – прихотливое переплетение синих, изумрудных и фиолетовых узоров по черному полю, напоминавших то ли оргию в змеином царстве, то ли охваченные вечным водяным танцем водоросли.

Герб для своего княжества Эдмар придумал сам и после сказал, что утонченные натуры это оценили, а все остальные пусть тоже приучаются к прекрасному. Хотя, если б он спросил мнения Зинты, она бы предложила попросту изобразить цветок кофейного дерева на золотисто-зеленом или голубом фоне. Славно бы получилось, по-доброжительски, и тогда иные из прохожих не глядели бы на государственный флаг Ляраны с оторопью и не бормотали бы себе под нос обережных заклинаний.

Она пришла к Эдмару жить. Суно отправился в командировку, и вначале предполагалось, что она останется с матушкой Симендой и кошкой Тилибирией, но накануне отъезда мага нагрянули гости. Из деревни. Надолго. Его кузина с двумя дочками, восемнадцати и шестнадцати лет, и семилетним сынишкой.

Орвехт по происхождению был бастардом, в его жилах смешалась кровь старинной аристократической фамилии и ларвезийских крестьян. Приехали к нему родственники по материнской линии. Двоюродная сестрица Табинса явилась пожить в Аленде и заодно пристроить Глодию с Салинсой замуж за городских.

Гости были шумны, непоседливы и сокрушительно бесцеремонны. Зинта решила, что не останется с ними под одной крышей. Не со зла на них, Тавше упаси, а потому что невмоготу. Другое дело, будь Суно дома, а без него – уж не обижайтесь, лучше она поселится на время его отсутствия при какой-нибудь лечебнице, ей всего-то и нужен угол с тюфяком на полу для сна.

Она не сразу решилась сказать ему об этом, но он понял ее с полуслова и посоветовал перебраться к Эдмару, с которым сам же и договорился. Зинта возражать не стала: это было на пользу ее тайному плану. Она предлагала забрать с собой еще и Тилибирию, от греха подальше, даже подходящую корзину с крышкой присмотрела, но Суно ответил, что нет необходимости. Незваные гости предупреждены: если кто-нибудь из них обидит его домоправительницу или его кошку, он, вернувшись, не просто вышвырнет их из дома – будут еще кое-какие неприятные последствия.

Зинта не назвала бы Табинсу с ее детьми зложителями. Жестокости и тяги к скверным поступкам в них не было, другое дело, что они вели себя так, будто весь мир – их приусадебное хозяйство, по всякому поводу лезли не в свое дело, и если им что-нибудь приспичило, не знали удержу. Но при этом к магии относились с опаской, Орвехта уважали и побаивались.

Тот запечатал заклинаниями часть помещений в доме, чтобы никто не совал нос куда не надо, и поехал на вокзал, а Зинта отправилась в официальную резиденцию князя Ляраны на бульваре Шляпных Роз.

От дверей уже спешила прислуга: Эдмар отсутствовал, но своих людей предупредил, ее ждали.

Обустроиться в отведенной ей комнате с сиянской росписью на потолке – опрокинутый голубой пруд с белыми кувшинками и золотыми стрекозами – Зинта не успела: поймала зов, и пришлось мчаться на помощь прохожему, сбитому экипажем через квартал отсюда. Потом было еще два зова, да после этого она завернула в лечебницу и обратно пришла только под вечер.

Ужинать села вместе с вернувшимся Эдмаром. Прислуживали им две смуглые девушки, широкобедрые и невысокие, но при этом на загляденье точеные, словно сурийские кувшинчики для дорогих благовоний. Двигались они с диковатым изяществом. На одной было одеяние из золотистого шелка, мягко сияли жемчужные браслеты и ожерелья, другая в белых шелках, а украшения у нее были из янтаря.

– Это ты велел им так одеться, чтобы цвета наоборот? – поинтересовалась Зинта, когда сурийки с поклонами выплыли из комнаты. – Красиво…

– Разумеется, я. Приходится учить их элементарному, начиная с того, что такое вкус и как подобает одеваться. Зато прелестно танцуют, сама увидишь. Они из моего ляранского гарема. Можно сказать, придворные дамы. Взял с собой, чтобы посмотрели на мир и набрались хороших манер. Ну, и еще чего-нибудь этакого пусть наберутся, чтобы мне с ними не было смертельно скучно. Между нами говоря, Лярана – сущая деревня, но я со временем сделаю из нее самую шикарную в Сонхи деревню.

– Саженцы-то прижились, которые ты из того мира принес?

– Куда они денутся? Я им заклинаниями помог. Одна плантация уже есть.

– Продавать кофе будешь только в Ларвезу?

– За двумя исключениями, которые внесены как секретные подпункты в мое торговое соглашение с Ложей, – Эдмар хитро улыбнулся – ни дать ни взять актер, изображающий на храмовом празднике бога обмана Ланки, явившегося в облике красивого молодого человека. – Первое, как ты, вероятно, догадалась, Китон. Кофе там оценили и перепродавать его людям вряд ли станут, тем более что людей в Китоне категорически не жалуют.

– А ты как же?

– О, меня там за человека не считают. В хорошем смысле слова. И честно говоря, не так уж они заблуждаются. После Лилейного омута ко мне вернулось вместе с памятью кое-что от прежней личности, когда я был существом иной расы в мире Изумрудного солнца. К счастью для окружающих, вернулось не все, хотя окружающие, пребывая в неведении, не способны свое счастье оценить, – его ухмылка была кривой, но в то же время мечтательной. – Зинта, поверь, я тогда был примером для всех зложителей!

– Уж нашел, чем гордиться, – фыркнула лекарка. – А страшно, наверное, вот так все-все вспомнить на много жизней назад, там же всякого было понамешано…

– Страшно – не то слово, оно не передает всей ужасающей бездны этого шока. Хвала Госпоже Вероятностей, что в подвале марнейского дворца у меня хранился один малоизвестный артефакт, который можно сравнить с приспособлением для настройки музыкальных инструментов. Он помог мне собрать себя воедино и усыпить лишние пласты памяти – в общем приближении что-то в этом роде. Но, пожалуй, не последнюю роль сыграло то, что у меня исключительно пластичная душевная организация. Кто-нибудь другой на моем месте разбился бы вдребезги, на тысячи осколков – не в физическом смысле, а в еще более плачевном. Спятил бы, неизящно выражаясь, и не спас бы его никакой артефакт. Я и сам тогда был к этому близок.

– А сейчас?

– Сама видишь, страшное позади.

Он налил себе и Зинте пряного игристого вина с кусочками незнакомых фруктов, про которое говорил, что это называется шакаса, и она из другого мира.

– Угадаешь, кто будет вторым исключением?

Зинта перебрала все страны просвещенного мира и уже добралась до непросвещенного, когда он наконец-то сжалился:

– Паянская гильдия контрабандистов, которую возглавляет все тот же добрый управитель таможни. После нашего побега у него были неприятности – не сразу, а когда в Молоне узнали, что мы с тобой живы-здоровы. Его допрашивали, выясняли подробности обо мне. Он вывернулся и откупился, но это обошлось ему недешево, доброжительские аппетиты – нечто из ряда вон! Маги Ложи куда скромнее, я ведь не раз им давал… Не подумай чего, в самом невинном смысле, я имею в виду взятки.

– Тогда никакие это не доброжители, а зложители самые настоящие!

– Официально они считаются доброжителями из доброжителей, вожатыми и примером для всех прочих. Все-таки забавная страна Молона… А с управителем таможни я не так давно повидался и предложил, по старой дружбе, прямые поставки не слишком больших партий кофе – надеюсь, это компенсирует ему перенесенные мытарства.

– Контрабанда – зложительское дело, и начальник таможни твой – зложитель, каких поискать.

– Не скажи. Благодаря его гильдии молонцы получают много чего такого, чем их обделяют доброжители из доброжителей, которые уж себе-то, заметь, ни в чем не отказывают. Если ты неравнодушна к справедливости, признай, что начальник паянской таможни занимается благим делом. И среди зложителей он далеко не худший – о своих людях заботится, его домочадцам тоже не на что жаловаться. Зинта, поверь, уж мне-то есть с чем сравнивать. Субъект, на которого я весьма продолжительное время работал в прошлой жизни, тоже был главой некой преступной организации – о-о, это была такая мерзость, что хоть убейся! – Тейзург выразительно закатил глаза к потолку, расписанному золотыми птицами по бледно-желтому фону. – Закончилось все по-хорошему, как в доброй сказке: я его убил. По просьбе любимой женщины, если уместно будет назвать просьбой бессовестный шантаж. Эта зложительница мне даже спасибо не сказала, зато я потом напился на радостях, как Дирвен после моего утопления в Лилейном омуте.

– Интересная, видать, была у тебя жизнь в прошлый раз, – покачала головой Зинта.

– О, у меня все жизни были интересные. И со мной не заскучаешь – согласись, что это хорошо?

– По-всякому, смотря для кого, – осторожно отозвалась лекарка, не спеша соглашаться. – То, что ты Дирвена преследуешь и домогаешься с этими своими намерениями, очень даже скверно.

– Зинта, побойся богов, я его не домогаюсь! – Эдмар состроил несчастно-оскорбленную гримасу. – Еще чего не хватало…

– А что тогда делаешь?! – она возмущенно уперла руки в бока.

– Издеваюсь. Как он того заслуживает.

– Ага, то-то он со страху голову потерял, как будто ее у него никогда и не было вовсе! Вам обоим должно быть стыдно – в Пергамоне оставили людей без крыши над головой… тьфу, без стен, куджарха выпустили, а он застрял, и его потом целых полтора часа оттуда вытаскивали, почтенному Зибелдону клумбу разорили совсем по-зложительски, а ведь он так хотел вырастить эти самые иноглярии! И меня тогда чуть не зашибло куском стены, который рядом упал.

– Хвала Госпоже Вероятностей, что не зашибло. Кстати, Дирвен сломался и сделал такой же выбор, как Хеледика, это читалось у него на физиономии. Но на беду для Светлейшего Собрания, он не смог определиться, кого боится больше – куджарха или меня.

– Значит, ты все-таки хотел совершить непотребство?

– Если б по-настоящему хотел, давно бы совершил. Дирвен, знаешь ли, не в моем вкусе. И Энга Лифрогед кружила ему голову по расчету, а вовсе не потому, что увлеклась.

– Тогда все это вдвойне нехорошо. Я-то думала, что ты такое безобразие на Светлейшем Собрании по любви учинил, а ты, оказывается, из непохвального зложительского озорства…

– Зинта, мне совсем не лестно это слышать, – заметил Тейзург с печальным достоинством. – Неужели ты и впрямь могла такое подумать? Не сочти за нескромность, но поскольку я сам – бесконечность, влюбиться я могу только в другую бесконечность.

– Тогда нечего Дирвену голову морочить!

– Смотри, по-твоему выходит, что сначала я был зложителем, потому что якобы хотел Дирвена, а теперь я зложитель, потому что его не хочу? Боги свидетели, на тебя не угодишь!

Зинта сначала вытаращилась на собеседника, растерянно моргая – не говорила же она такого! – а потом рассвирепела:

– Не изворачивай мои слова! Что я сказала – то сказала, а чего не сказала – того не сказала. И нечего на меня ухмыляться, я тебе не Дирвен!

– Зато у тебя уморительная молонская привычка все раскладывать на две полочки: на одной написано «это доброжительское», на другой – «это зложительское». Со стороны забавно, еще бы я жаловался, но это мешает тебе видеть окружающее по-настоящему, во всех полутонах.

Зинта и сама временами что-то такое о себе подозревала. Наверное, она и впрямь слишком все упрощает, рискуя из-за этого не заметить что-нибудь важное, и ей надо совершенствовать свое восприятие в этом направлении. Но услышать поучение от шельмеца Эдмара, который и впрямь зложитель беззастенчивый, особенно после плачевной истории с Дирвеном и застрявшим в клумбе куджархом, – это показалось ей чересчур.

Она уже приготовилась к отповеди, только не могла придумать, что бы сказать ему такого веского, тем более что он ждал со своей насмешливой улыбочкой, как будто вперед Зинты просчитывая в уме, что она скажет, но тут под аркой появился элегантный пожилой дворецкий и доложил:

– Господин, к вам дама. Неизвестная дама.

– Как интересно, – промурлыкал Тейзург. – Что ж, пригласите ее в гостиную.

И, видя, что слуга замешкался, осведомился:

– Что-то еще?

– Господин, она выглядит сильно расстроенной и пришла с ребенком.

– Ага! – Зинта зловеще сощурилась. – Доразвлекался! Мало того что с Дирвеном почем зря играешься, так что у бедного парня ум за разум заходит, да еще и ребенка на стороне сделал, о котором небось до сих пор не знал! Молодец, одним словом.

– Быть того не может! – запротестовал Эдмар. – Я не сторонник незапланированной беременности и всегда использую противозачаточные заклинания. Только мне стать алиментщиком не хватало… Гевро, сколько лет ее ребенку?

– Не больше десяти, господин. Семь или восемь. Это девочка.

– Вот тебе подтверждение моих слов – ты поспешила обвинить, не узнав подробностей, – он повернулся к лекарке с усмешкой превосходства. – Между тем, как ты сама прекрасно знаешь, я появился в Сонхи три года назад и никак не мог наплодить детей в вашем распрекрасном мире раньше этого срока. Гевро, пригласите ее сюда.

Когда дворецкий, отвесив безупречный полупоклон, удалился, он добавил с ухмылкой:

– Видишь, Зинта, наш, э-э, роман с Дирвеном все же имеет некоторые преимущества: согласись, что он не смог бы от меня забеременеть.

Хоть она перед тем и почувствовала себя посрамленной, все же не удержалась, чтобы не поддразнить его:

– А вот я бы на твоем месте радоваться не спешила. Если у Дирвена будет нужный амулет, он сможет все, что угодно.

– Думаешь, даже это?.. – на артистической треугольной физиономии Эдмара появилось такое выражение, словно его и вправду пробрало, потом он зажмурился и протестующее помотал головой. – Боги, помилуйте! Брр, как представил беременного Дирвена… Тогда я бегом свалю из Сонхи насовсем, и плакал кофейный бизнес. Умеешь ты, Зинта, напугать не по-доброжительски.